Ноль Овна. По ту сторону. 8

Ирина Ринц
Глава 8. Обитель святого Германа

Простота величественна. Но разве только простота романского стиля и ранней готики сжала сейчас дух Ли Вэя? Разве только она стиснула его рёбра так, что заставила подняться на цыпочки, выдавила каменными пальцами слёзы из его глаз? Нет. Этот порыв вверх, которым был прочерчен фасад старого аббатства, вся эта устремлённость ввысь многократно повторённых внутри колонн, заострённых сводов и узости тоже словно бы сдавленного этим аскетичным порывом вверх центрального нефа – вот что заставило его замереть, не дыша, на пороге древнейшей церкви Парижа – Сен-Жермен-де-Пре.

Зачем Ли пришёл сюда? Он пока не знал, но уже хотел остаться здесь под сенью крестов, раскинувших объятия невыносимой любви всему миру – крылатые и отвергнутые, отчаянные и страстные. Хотелось опуститься прямо на холодный каменный пол и плакать, умоляя принять всего себя в жертву этой любви, чтобы стать причастным этой распахнутости сердца – уязвимой и пламенной. Ли Вэю так не хватало этой одержимости в том покое и неделании, которыми он пропитался за свою китайскую жизнь, что он чуть не умер на месте даже от такой малой дозы той концентрированной духовной жажды, которой пронизана христианская вера.

Наверное убаюканное бесстрастием ливэево сердце запульсировало непривычным отчаянием так очевидно, так ощутимо, так громко, что из глубины храма к нему устремился встревоженный кюре. Его высокая и узкая, как бумажный силуэт, фигура в чёрной сутане приближалась стремительно к поникшему у порога Ли Вэю, но за шаг до участливого контакта почему-то споткнулась. Ли Вэй не мог понять, почему, поскольку увидел сначала только множество обтянутых чёрной тканью пуговиц – от ворота до колыхающегося над самым полом подола, белоснежную колоратку под строгим стоячим воротником, восковые тонкие пальцы, прижатые к груди и только потом полыхнуло перед глазами синим пламенем знакомого взгляда.

– Опустите мне веки! – неверяще выдохнул Ли, отшатываясь от нежданного призрака прошлого.

– Я здесь по делам Ордена, – настороженно откликнулся молодой и мило-видный кюре, поправляя блондинистую волну тщательно уложенных волос.

– Я тоже – прищурился Ли Вэй, возвращая себе даосскую невозмутимость. – И как мне тебя теперь называть?

– Отец Доминик, – чинно представился кюре, всё ещё с опаской косясь на восточного гостя из-под длинных ресниц.

– Сен-Жермен? – сообразил вдруг Вэй, обводя рукой полупустующее пространство храма. – Туника святого Викентия? – потряс он цветастым туристическим буклетом. И смерил собеседника насмешливым взглядом.

– Не здесь, – сдержанно осадил его кюре. И повёл рукой, приглашая следовать за собой.


***
Во французском правительстве, как, впрочем, и в любом другом, главным был совсем не тот, кто прикрывал собою фасад. Поэтому Ли Вэй совершенно не удивился, когда увидел в коридоре здания парламента, куда привёл его кюре, благодушного невзрачного мужчину в чёрном костюме, который был представлен ему, как Жан-Симон, и у которого на лацкане скромно поблёскивал продолговатый, в виде глаза, знак Ордена, к которому принадлежал и сам Ли Вэй.

Жан-Симон Ли Вэю ужасно обрадовался и сердечно его обнял. С нескрываемым удовлетворением осмотрел его с ног до головы и, отечески приобняв за плечи, повлёк за собой в сторону зала заседаний комиссии по экологической этике. Кюре, не подымая глаз, скромно следовал за ними.

В просторной комнате со столом в виде бублика с дыркой посередине их ждал… второй господин кюре, только в чёрном ультрамодном костюмчике с коротеньким пиджачком в обтяжечку и узеньких пижонских очочках на носу.

– Том;, – сухо представился лощёный двойник священника.

– Называемый Близнец? – усмехнулся Ли Вэй.

– Приятно встретить такое понимание евангельских смыслов в человеке чуждой культуры, – всё также холодно, но любезно склонил перед ним голову секретарь.

– Так уж и чуждой? – прищурился Ли Вэй. – Насколько я понимаю, в той квазирелигии, в которой мы существуем, чужого опыта не бывает.

– Прошу меня извинить, – ни капли не смутившись, расшаркался хлыщеватый секретарь. – Вы совершенно правы, мсье Ли. Я хотел сказать, что поражён вашим близким знакомством с христианскими текстами.

– Вряд ли это можно назвать знакомством. Я просто их помню, – бесстрастно отвесил свою порцию яда Ли Вэй. – Потому что я никогда ничего не забываю…

Вот тут Том; смутился, зарозовел скулами и нервно поправил очочки. От окончательного конфуза его спас Жан-Симон, который подвёл к ним нежно обнимаемого им за талию господина Розанова. У Владимира Сергеевича на пальце красовался перстень главы Ордена, который он не преминул продемонстрировать восточному гостю, не протягивая, а вкладывая свою руку в раскрытую ладонь Ли Вэя, как будто он предлагал не пожать, а поцеловать её.

– Какая это удача, мсье Ли, – душевно заулыбался арабист, – встретить вас именно сейчас. – Дело в том, что моя дочь без ума от вас. Но я вижу перед собой человека, чьи желания умерли, а значит, могу не беспокоиться, что её невинная влюблённость как-то повредит ей или вам. Счастлив убедиться в этом лично!

Ли Вэй отзеркалил его душевную улыбку и почтительно пожал Владимиру Сергеевичу руку. Братство, так братство! И нечего тут подобострастие разводить, красноречиво сигналило его рукопожатие.

– Присаживайтесь, господа! – Жан-Симон пригласил всех за стол. – Выпьете чего-нибудь? – Обратился он к присутствующим.

– Чаю, – тут же откликнулся Розанов.

– Воды, если можно, – скромно добавил Ли. – Я не употребляю ничего… тонизирующего. – Он сердечно улыбнулся севшему по левую руку от него кюре. Тот зарумянился, словно ренессансный херувимчик, и отчего-то опустил глаза. Ли Вэй с радостным удивлением отметил про себя, что, похоже, скучать не придётся. Несмотря на то, что господин Розанов недвусмысленно намекнул держаться от Анюты подальше, тут и без неё наклёвывалась пикантная история.

– Господа! – радостно возвестил между тем Жан-Симон. – Сегодня к нам присоединился ещё один член нашего братства, которого, как я полагаю, нет нужды представлять. Мсье Ли, – Жан-Симон нежно тронул Ли Вэя за рукав, – расскажите нам всем, пожалуйста, о вашей восточной миссии. Вы проделали грандиозную работу и мы с нетерпением ждём вашего отчёта.

– Конечно, – отрешённо кивнул Ли Вэй. – Моей целью было стать прозрачным, проницаемым, жидким, если хотите. Мне пришлось оставить волю, чтобы получить доступ к этому состоянию. Это похоже на смерть. Но любое усилие искажает восприятие, пускает рябь по воде…

Голос Ли Вэя струился подобно реке, завораживая присутствующих. Он, словно водное божество, и сам казался текучим. Чернильным всплеском стекало по телу китайское его одеяние, шёлковыми струями текли-переливались чёрные волосы, достаточно длинные, чтобы завесить траурной пеленой его узкое, заострённое лицо. Его речь, казалось, заполнила зал и плескалась волною о стены, убаюкивая присутствующих.

– Сначала я, как предписано уставом нашего Ордена, полностью принял традицию. Я учился не быть, не желать, не делать. Каждый отказ в этой практике оправдан, потому что гасит вибрации воли на всех уровнях. Наступает день, когда ты становишься просто сгустком молекул, который не твоя воля удерживает вместе. И весь мир ощеривается миллиардами стрел и копий, потому что чужие воли всегда остры, безжалостны и нацелены на желаемое без учёта тех тел, что окажутся на их пути. Но когда тебя нет, ты наблюдаешь этот хаос без страха, потому что все эти импульсы проходят сквозь тебя, не причиняя вреда. Если в тебе нечему откликаться, нечему заражаться беспокойством окружающего мира, ты становишься как материя, которая лепится под любыми руками, не привнося в чужой замысел ничего своего. И тогда ты постигаешь бесконечную и безусловную Любовь, абсолютную Женственность.

Ли заглянул в глаза сидящего рядом кюре, который зачарованно таращился на него теперь с нескрываемым обожанием, и стал говорить словно бы ему одному, словно бы внутрь него, просачиваясь в сознание и тело омывающими волнами, винным пьянящим составом.

– И вот тогда ты можешь постигнуть ту волю, которая собрала тебя вокруг условного центра и чего-то хочет от тебя. Ты привык думать, что это Бог, и ты начинаешь искать Его, вместо того, чтобы выполнить Его волю. Ты держишься за эту волю, словно за канат, и находишь Источник. Бога, который слышал твои молитвы, который спасал тебя, который творил для тебя чудеса, питал твою веру, направлял, утешал, защищал и поддерживал…

Ли зорко глянул через стол на главу Ордена и закончил, пристально глядя ему в глаза:

– И ты понимаешь, что это не Бог. А тот, кто только должен Им стать. И он нуждается в тебе не меньше, чем ты в нём. Потому что без тебя он не может действовать в этом мире. И всё, что в этот момент связывает вас – это Любовь. Твоя бескорыстная любовь. В которой ты не можешь ему отказать. Потому что теперь это твоя суть…

Розанов кивнул, словно бы принимая его объяснения, и перевёл взгляд на Жан-Симона, который, судя по всему, был тут хозяином, в этом кабинете.

– Спасибо, мсье Ли, – понятливо отреагировал тот. – Но мы знаем, что вы сделали много больше, чем постигли и прожили традицию. Вы выполнили для Ордена особую работу – создали новую традицию, которая позволила вам отбросить уставы и всё, что наросло, как это бывает обычно, на теле живого знания. Только благодаря этому мы встретились здесь сейчас. Теперь вы свободны и принадлежите только братству, хотя никто и не знает, кто стоит за вами. И многие по-прежнему считают вас проводником восточной традиции, которую вы излагаете доступным западному человеку языком. Вы наверное тоже хотите узнать, почему мы в который раз оказались связаны с западной ветвью христианства? Тем более что сто шагов назад мы уже осознали – здесь ничего нельзя изменить, можно только плодить секты…

– Если вы думаете, что на Востоке дело обстоит иначе, то вы ошибаетесь, – прервал его Вэй. – Там тоже нет свободы, и ты либо в традиции, либо очередной сектантский гуру.

– Да, да! – горячо поддержал его Жан-Симон. – Только в оккультной традиции есть пластичность и свобода для манёвра. Только втайне можно оставаться живым и влиться в живое, которое питает и даёт возможность расти, изменяться. Традиция – хорошо, пока ты не перерос её. Она как скорлупа, в которой задохнёшься, если ты уже сформировался… На данный момент наша задача – подвести итоги и раздать долги, чтобы перейти на новый уровень. Мадемуазель Розанова пишет книгу – вы не в курсе? – которая для Ордена исключительно сейчас важна. Мы ей, насколько возможно, помогаем. Вот, собственно, и всё. А сейчас, извините меня, я должен идти – дела!

Жан-Симон вдруг подхватился, сердечно раскланялся с Ли Вэем и покинул кабинет, захватив с собой секретаря и господина Розанова. И Ли неожиданно остался наедине с кюре. Они оба молчали: Ли беззастенчиво разглядывал ангельское личико слишком молодого священника, а тот краснел всё больше и больше, не находя в себе смелости оторвать взгляд от зеркальной столешницы. Когда от смущения запылали уже кончики его ушей, Ли нежно заправил ему за горячее ухо прядь светлых волос и подушечками пальцев скользнул ниже, по шее, провёл ими по границе жёсткой колоратки, по щеке, взялся за подбородок, наклонился и поцеловал стыдливого кюре в губы – совсем не по-братски.

– Поедем ко мне, – предложил он душевно. – Поговорим, – уточнил он в ответ на его испуганный взгляд. И поднялся, утягивая за собой растерянного и смятённого отца Доминика.