Солнце припекало все сильнее. Эли забеспокоился о сохранности продуктов, взятых в дорогу. Увы, по еврейским законам сало нельзя употреблять, а жаль: в данной ситуации это был-бы идеальный продукт. Но Эли с Фирой сделали, что могли: десяток курочек были хорошо прожарены в русской печи, просолены и завернуты в крапивные листья. Сейчас, по весне, крапива была особенно жгучей, что и гарантировало сохранность продуктов. Было также отварено в соленой воде полсотни яиц. Баранины фунтов двадцать (достал по случаю) было также выдержано в печи двое суток и разложено по горшочкам, перевязано чистой холстиной. Сверху горшков мясо прикрывал толстый слой жира. Он и обеспечивал сохранность. Также в корзинки был упаковал лук и чеснок, увязанные в косички, чтобы не усыхали слишком быстро, полсотни яблок. Каждое было завернуто в газетную бумажку, пара фунтов сахара, монпансье и другое, что полагалось по месячной норме на семью. Одесса двадцать первого года не могла дать больше. Еще напекли лепешек и подсушили их в печи и, самое главное, – маца! Мацы было немного. с четверть пуда. Важно было, чтобы не отсырела в пути. Думали, что если погода в океане будет хорошей, то можно будет достать продукты и просушить.
Эли распорядился прикрыть продуктовые коробки-корзинки снятой с себя одеждой – стала жарко. Еще Эли подумал, что надо взять с собой несколько бутылок воды и самогона. Вода – для детей, а самогон, если отравление какое, не дай Б-г, случится, да и взрослым для согрева не помешает.
Четырехтрубный красавец Фердинанд-паша уже стоял у причала. Но посадку еще не объявили. Дежурный по морскому вокзалу сказал, что объявят не раньше полудня. Да, поторопились – ломовой извозчик быстро довез. Да и поезд прибыл в Одессу по расписанию, чего никак нельзя было предположить. Сказалось недавнее посещение города товарищем Дзержинским.
Эли еще раз пропустил перед глазами немудреные пожитки: теплые вещи, в основном, продали, так-как предполагали поселиться на севере Аргентины, где тепло. Ну, еще была швейная машинка – «Зингер» - детям, да себе что-нибудь пошить –починить. Самовар, пара утюгов, керосиновая лампа…
Двоюродный брат жены Ицик писал, что в Аргентине даже в небольших селах есть электричество, только в горах еще не провели – но, на всякий случай, и керосиновая лампа не помешает. Так, еще два примуса, несколько кастрюль и сковородок. Пасхальная посуда – в это году Песах в апреле – не известно, где придется встречать. Золота и прочих драгоценностей удалось сберечь немного – несколько цепочек, ладанка, серьги и пяток колечек. Еще серебряные карманные часы фирмы Докса, Швейцария. Это все, что удалось сохранить за пять лихих лет: то Петлюра, то Деникин, то Антанта, то ЧК товарища Менделя Дейча, которые ни своих, ни чужих не жалели.
Невдалеке извозчик сгрузил шумную семью – мужчины в лапсердаках,
штремеле и пейсах – свои. Эли пошел поздороваться, узнать чего нового. Семья Абрамзона оказалась из Жмеринки, тоже собрались в Аргентину – устали бояться погромов и голода, хотя везде и открывались еврейские школы, выпускались газеты и, даже, возникали новые революционные театры – все равно, страх не проходил. Новые еврейские начальники только по имени-фамилии были евреями, а так именовали себя коммунистами, эсерами и прочими революционерами и к простому народу добра от них ждать не приходилось. Ицик Абрамзон сказал, что извозчик рассказал ему, что на днях газета «Моряк» опубликовала статью о каких-то прослаблениях от товарища Ленина.
Что буд-то бы продразверстка отменяется и будет разрешена частная торговля и производство. Но газету это достать невозможно, так как ее отпечатали подпольно, в тайне от городских властей.
Эли подумал: «Все равно делать нечего – так хоть газетку почитать, да и в дороге пригодится – детям попку подтереть. В те времена газеты печатались на тонкой бумаге типа папиросной - сойдет. Денег уже больше не оставалось – последние извозчику отдал. Было еще немного американских долларов и франков – жалко.
- О! Продам-ка я керосиновую лампу – на кой она нужна в цивилизованной стране?
Эли полез в чемодан, не слушая ворчание жены. Достал лампу: два стекла были аккуратно обложены камышовыми мягкими бутончиками.
- Схожу на Привоз: все равно делать нечего – смотри за детьми!
Лампу удалось сторговать за 720 тысяч рублей, газету свежую, от 22 марта 1921 года, «Известия», купил за десять тысяч. На остаток купил леденцов-петушков детям два фунта и вяленой воблы фунтов десять – все сгодится в дальнем пути.
Эли вернулся в порт, отдал покупки Фире, детям по карамельному петушку, развернул газету:
«Декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года, принятым на основании решений X съезда РКП(б), продразвёрстка отменяется и заменяется натуральным продналогом.
X съезд провозглашает Новую экономическую политику. Её суть — допущение рыночных отношений».
- Фира, дай курочку!
- Какую тебе курочку? Обедать еще рано! Буду я тебе все разворачивать – доставать!
- Да нет, карамельку, что сейчас купил!
Эли присел на угол фанерного самодельного чемодана – чтобы не сломать – и еще раз прочел написанное.
Там еще не было ничего сказано про свободу торговли, про слова Ленина об этой кошмарной для мировой революции опасности… Эли размышлял:
- Если надо платить налог, надо иметь, с чего платить. Значит, надо иметь что-то лишнее, без чего семья сможет прожить. А если работать по коммунистическим правилам под управлением неучей и бездарей, ничего не заработаешь. Значит, дадут заработать, никуда не денутся, коммуняки!
Эли довольно ловко изворачивался: старался, кормил-одевал-учил детей. Если-бы не война, дело пошло-бы значительно лучше. Да тут одна война, потом другая. Денег у людей нет, последние колечки на хлеб променяли… Если крестьянин будет только налоги платить, то у него и на семью что-то останется и на покупку семян, и на одежонку кое-что будет. А кто ему, крестьянину эту одежонку привезет? Ярмарки, как в старину, Нижегородская, например, уже десять лет не проводились. Да, крестьянину еще, кроме одежды и инвентарь кое-какой нужен и другие городские разности, а сейчас в деревне нет ничего, даже мыла. Вот он, Эли Рубин, это мыло и привезет? А селяне пусть себе, землю пашут-сеют. А что, в той Аргентине, хоть и сродственники есть, да не виделись никогда, не знакомы: чего они вдруг будет помогать. Фира, наивная, думает, что мы ее брату невесту везем. Да, Бася красивая девочка, да мала уж больно, только восемь лет, до бат мицвы еще долго, да и девка своенравная: захочет-ли под старика ложиться?
Белый многопалубный "Фердинанд-паша" проснулся, гуднул басом: может сигнал на посадку? От парохода дохнуло серным запахом плохого угля. Эли тяжело закашлялся.
- Вот, эту гадость может еще не один месяц нюхать. Билет на место в трюме был только один: думал, детей там по очереди отогревать, от штормов спасать, а сами на палубе, под рогожами. Арончик совсем младенец - только недавно от груди отняли. Янкеле еще тоже мал – едва бар мицву справили. Да и нездоров пацан. Горб у него, значит и внутренности не совсем здоровы. А как и когда это проявится, неизвестно. В общем, работник он никудышный, надо только на себя рассчитывать. Как язык еще испанский пойдет, не известно. Вот, Баселе на книжном развале книжку- разговорник нашла, Фира купила. Так она за две недели все выучила и в шутку дома на испанском часто тарабанит.
Эли отвлекся от мыслей: от мишпахи Абрамзона катил гвалт с рыком и визгом. Эли решил подойти, обсудить газетную новость: рэбэ Ицхак все-таки человек ученый- может, что посоветует. У Абрамзонов возникла проблема проблем. Семья старшего сына, Авраама, сначала не хотела никуда ехать, на них и билет не купили. Сейчас передумали (Сара передумала), но билетов на пароход уже нет, когда будет другой, неизвестно. Неизвестно, можно ли будет получить разрешение на выезд в будущем. Сейчас все решилось просто по семейному – сосед по местечку и свояк Аврамовой тещи, оказался по совместительству и начальником уездного ЧК и за дом с двумя козами и собакой нарисовал разрешение на выезд.
Эли все-таки подошел спросить, но рэбэ опередил его, видать заметил, что Эли вернулся с газетой и долго ее раздумчиво читал.
- Не хочет ли сеньор Элиягу продать свои билеты?
Эли язык прикусил от такого натиска и решил еще раз все продумать. Пошел к семье:
- Фира, как быть?
Эли выложил свои сомнения и надежды. Добавил, что и советской власти не верит. Но здесь хоть и плохая, но родная страна. Может, в Эрец Исраэль будет лучше, когда-нибудь. А сейчас там болота надо осушать. Нужны работники. А и сам Эли человек не очень крепкого здоровья: сказались и трехлетние странствия с цыганами, которые его от погрома когда-то спасли. Фира верила мужу. Он был добрый хозяин и отец: все в дом. Аргументы были вполне разумные. Может, действительно поторопились с бегством?
- Эли, ты прав.
- Все, евреи, мы остаемся - здесь можно будет жить!
Бася заплакала: она так уже свыклась с мыслью о почти кругосветном путешествии, с надеждами на новую, конечно прекрасную и веселую жизнь с красивыми игрушками, которые она видела на фотографиях аргентинских родственников, цветными книжками и яркими многоцветными платьями.
Янкеле насупился, глядя на сестру: вообще-то он обрадовался отмене поездки. Пацан понимал, что в новой жизни он уже не сможет гонять тряпичный мяч, ходить на рыбалку, когда захочется, и вообще, быть самому себе хозяином.
Эли сторговался с рэбэ Ицхаком: за четыре билета до Буэнос-Айреса с пересадками в Стамбуле и Нью Йорке получил два листа денег на сумму в двадцать миллионов рублей, около фунта всяких золотых и серебряных украшений и подсвечник-ханукию из «чистого» серебра. Потом оказалось, что серебра в подсвечнике том было менее половины, но Эли удачно его продал через пару лет. Денег должно было хватить на дорогу обратно в Лебедин, покупки маленькой хатки, козы и пропитания на несколько месяцев.
- Все, идн, поехали! Все будет хорошо!