Сенбернар тянул поводок, заставляя Тоху неуклюже скользить по замерзшей листве. Он уже час как продрог, чувствовал себя обледеневшим снеговиком, а этой псине хоть бы хны. Не нагулялся еще, не все деревья пометил. Тоха только и утешал себя мыслями, что получит сегодня зарплату от хозяина собаки, и купит себе, наконец-то, подходящую для поздней осени обувь. И теплую шапку, а то от той, что связала соседская бабуля, остались лохмотья с торчащими нитками. Такую и бомж побрезгует натянуть на вшивые патлы.
Тоха злобно сплюнул под ноги. Вот как не быть озлобленным на весь мир, когда после шестнадцати лет в приютах и детдомах, жизнь преподносит жалкое существование в облезлой однушке, которую городские власти записали как роскошную квартиру, работу в пекарне по ночам, где приходится надрывать спину по три смены в неделю, да подработки, вроде этой, в выходные. Но Тоха все равно лучше своих приятелей, выросших с ним, ведь он не пошел по тому наклонному пути, на который ступили многие детдомовские выпускники. Нет, он не такой, он сам так решил.
Задумавшись о своей жалкой жизни, Тоха не заметил, как пес отцепился от поводка, и радостно задрав хвост, умчался за стаей беспокойных голубей. С криками и матами, поскальзываясь на каждом шагу, Тоха бросился в погоню, расталкивая гуляющих по парку людей.
Вцепившись в загривок, он прицепил поводок к ошейнику, и потянул поникшего пса за собой. Он терпеть не мог гулять с этим сенбернаром, но платил за него сосед неплохо, как за полсмены в пекарне. Тоха открыл тяжелую дверь подъезда и поднялся по заплеванной лестнице на пятый этаж. Сосед, сын той самой бабули, что вязала Тохе шапку, после ее смерти без промедления продал квартиру, и сегодня как раз был последний для Тохи рабочий день в качестве выгульщика огромного пса.
Он открыл соседским ключом дверь и вошел в теплую квартиру, почувствовав, как заломило с холода все тело. Вытирая рукавом покрасневший нос, он повесил поводок на крючок вешалки в прихожей и опустился перед сенбернаром на колени, чтобы вытереть тому лапы. Тохе даже стало немного грустно от того, что сосед переезжает. Он плохо сходился с людьми, и не ожидал от себя, что сможет подружиться с такими интеллигентными представителями общества.
- Это ты, Антоныч? – пробасил сосед из ванной, запросто перекрывая громоподобным голосом шум воды.
- Я, я, - ответил Тоха.
- Подожди немного, разговор к тебе есть.
- Я и так жду, вы мне заплатить обещали, - проворчал Тоха. - А то еще уедете, не заплатив.
Он скинул промокшие насквозь кеды и, пошевелив окоченевшими пальцами в полинялых носках, прошел на кухню.
Всюду стояли коробки с вещами, черные мешки, заполненные хламом, и из любопытства Тоха глянул в один. В нем была бабулина пряжа, недовязанные носки, угрожающе торчали спицы из клубков. Тоха приоткрыл другой мешок и увидел там книги.
- Не ройся, - сказал сосед, вытирая мокрую лысую голову махровым полотенцем.
Он стоял в семейных трусах, являя Тохе волосатую грудь и накачанные ноги. На руке, в которой было полотенце, при каждом движении играли мускулы, в обхвате они были наверняка с Тохину талию. Так и не скажешь, что этот здоровяк доктор наук, известный в определенных кругах лингвист и востоковед Максим Максимович Розин.
- Я не рылся, - Тоха отошел от мешков и сел на табуретку. - Не жалко все это выбрасывать, Макс Максыч?
- Зачем копить ненужные вещи, - равнодушно сказал. - И не называй меня так, малявка, сколько можно повторять.
- Как скажете, Макс Максыч, - Тоха облокотился локтем о стол и подпер подбородок, пытаясь прогнать сонливость, навалившуюся на него в теплой квартире.
Ночью он спал всего пару часов на смене, забившись за печь, и слушая монотонный гул тестомесильной машины и матерные рассказы Коляна, тощего тестомеса, неопределенного возраста, с залысинами и шепелявым голосом. Колян, правда, был человеком незлобным, и разрешал Тохе прикорнуть на час-другой, пока начальство не видит. За это с каждой зарплаты Тоха приносил Коляну бутылку водки, с романтичным названием «Хрустальный лебедь».
- Ты чего носом клюешь, не спал опять? – Макс открыл холодильник и достал бутылку с газированной водой, в которой плавала долька лимона.
- Да, я со смены, - Тоха широко зевнул. - Вы чего от меня хотели?
Макс выпил одним махом полбутылки, и рыком выпустил воздух.
- Короче, я что решил, - он ногой вытянул из-под стола табуретку и сел напротив Тохи. - Забирай-ка ты себе Кузю…
- Чего-о!? – округлил глаза Тоха. - Да ни за что.
- Не могу же я его с собой забрать, он старый уже, да и к тебе привык.
- Ничего подобного.
- Ладно, скажу как есть, - Макс почесал щетинистый квадратный подбородок, - Я собираюсь жить с одной женщиной, а у нее аллергия на собак, ничего не поделаешь.
Тоха нахмурился и посмотрел на услышавшего свое имя сенбернара, который с любопытством выглядывал из-за двери бабулиной спальни.
- Сдайте его в приют, - предложил Тоха, - или усыпите.
- Жалко, - вздохнул Макс. - Слушай, а если я тебе заплачу, возьмешь?
- Сколько?
- Пять тысяч.
Тоха покачал головой.
- Да он в неделю на пять тысяч жрет. Что я потом буду с ним делать?
- Десять. И корми чем угодно, он ест все подряд. Главное, забери его от меня.
- Идет, - они пожали друг другу руки.
Собрав пакет Кузиных вещей, Тоха, зажав подмышкой свернутую в рулон собачью лежанку, подозвал пса. Кузя с готовностью покинул квартиру бывшего хозяина, и проследовал в холодную однушку нового владельца.
- Ну вот, твой дом, - мрачно сказал Тоха.
Сенбернар завилял хвостом и гавкнул.
После обеда, немного поспав, Тоха снова зашел к Максу. Сосед пожарил яичницу, и они разговаривали, ковыряя еду вилками прямо из сковородки.
- Ты мне номер свой дай, чтобы если что…
- У меня нет телефона, вы же в курсе, - Тоха оторвал кусочек хлеба и вымакал растекшийся желток.
- Понятно, - прочавкал Макс. - Тогда я свой номер оставлю.
- Хорошо.
Кузя, не желая сидеть в новом жилище, гулял по квартире, обследуя носом каждую коробку.
- Ты еще возьми мешок корма, забыл тебе отдать.
- Ладно, - Тоха со вздохом отложил вилку и спросил: - Макс Максыч, почему вы мне его отдали, откуда вам знать, может, я его завтра усыплю на ваши деньги, а остаток пропью?
Макс захохотал с набитым ртом, роняя влажные крошки.
- Ты честный, хоть и колючий засранец, - сказал он, отсмеявшись. - К тому же, я заеду через недельку-другую, и если Кузи не будет, сам тебя усыплю.
- Вот теперь понятно, - кивнул Тоха.
В зале что-то грохнуло, и послышался жалобный звон гитарных струн. Кузя выбежал на кухню, поджав хвост. Тоха встал, сунул сковородку в раковину и заглянул в зал. Среди коробок и разбросанных бумаг лежала старая гитара.
- Гитару тоже выбросите, Макс Максыч? – полюбопытствовал Тоха.
- Да, - ответил Макс. - Хочешь, возьми себе. Ты как с музыкой, дружишь?
Тоха пожал плечами.
- Не знаю.
- Ну, попробуй тогда, - Макс вошел в зал, и тяжело наклонившись после сытного обеда, взял гитару. С кажущейся легкостью он провел пальцами по струнам, извлекая на удивление приятный мелодичный звук. - Держи, - он сунул гитару Тохе и стал собирать бумаги, исписанные иероглифами. - Вот паразит, все раскидал, зараза такой, - ворчал он.
Собрав свои рабочие бумаги, Макс сложил их в коробку. Зазвонил телефон и он ушел договариваться насчет перевозки вещей. Тоха все еще сжимая гриф гитары, растеряно смотрел по сторонам, ощущая неясную, но тяжелую грусть.
Ему недавно исполнилось девятнадцать, и лишь последние три года он провел рядом с дружелюбными к нему людьми. Бабуля Марина Александровна поила его чаем, кормила всяким печевом, ну и шапку связала на день рождения. Это было так трогательно и непривычно для Тохи, что он едва смог выдавить благодарность. Подслеповатая бабуля вязала не то чтобы умело, но шапка с лохматым бубоном и полосатые носки прослужили честно пару лет постоянного ношения. А когда бабуля скончалась, Тоха впервые понял, какого это людям терять близких. Это было новым, горьким ощущением.
Макс закончил говорить, и попросил Тоху помочь с выносом хлама. За помощь он сунул пятисотку, не слушая возражений, и по-отечески похлопал его по плечу. Ближе к вечеру приехал грузовик и за ним уехал Макс Максимович. Тоха сидел на рассохшемся подоконнике, глядя вниз на отъезжающую красную ауди Макса. Положив на подоконник лапы, вместе с Тохой смотрел на улицу Кузя, впрочем, не проявляя особого беспокойства.
- Идем гулять, - сказал Тоха.
Застегнув тонкую, зашитую на рукаве куртку, в которой он походил больше на школьника, чем на совершеннолетнего юношу, Тоха завязал шнурки на сырых кедах, замотал шею шерстяным шарфом и потянул за поводок сенбернара.
Гуляя по туманному скверу, Тоха старался не думать ни о чем. Ведь у него теперь есть немного денег, достаточно, чтобы прожить в режиме экономии целый месяц, есть собака, как у нормального человека. В конце концов, у него теперь есть гитара, и, выучив пару аккордов, он сможет цеплять непривередливых девчонок.
Тоха усмехнулся, плотнее затягивая шарф. Мимо прошла девушка, и он машинально обернулся ей вслед. В еще не сгустившихся сумерках он увидел густые длинные волосы, они волнами спадали до пояса и шуршали по спине белой куртки. Девушка несла тубу и большую сумку, ее походка была легкой, даже легкомысленной, и Тоха вдруг ощутил всю собственную ничтожность.
У этой девушки наверняка есть парень, возможно, он даже неплох внешне. Уж точно одет он лучше Тохи и живет в теплой квартире, и водит девушку по кофейням и кино. Куда ему, Тохе, нищему сироте надеяться когда-нибудь стать нужным такой вот девушке.
Кузя, доделав свои дела, недоуменно присел рядом с Тохой и облизнул пальцы хозяина. Тоха отвлекся от разглядывания девушки, которую поглотил туман, и, сунув руки в неглубокие карманы, шаркающей походкой поплелся домой.