ИЛЛЮСТРАЦИЯ. Никаких прижизненных изображений Омара Хайяма не сохранилось. Поэтому все его портреты являются помещёнными в изданиях "Рубаята" фантазиями художников.
*
С*У*Д Б*О*Ж*И*Й. РОМАН. ПРЕДИСЛОВИЕ - М*Е*С*Т*О Г*О*С*П*О*Д*А М*И*Р*О*В
В поднебесье светил ослепительных тьма,
Помыкая тобою, блуждает сама.
О мудрец! Заблуждаясь, в сомненьях теряясь,
Не теряй путеводную нитку ума!
________________________________
КОЕ-ЧТО О ВЕРЕ И ФАНАТИЗМЕ. Омар Хайям (1048-?) – полное имя – Гийас-ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям – астроном, математик, философ, поэт, писавший в форме персидско-таджикской поэзии: рубаи или четверостиший. Из научных открытий до нас сохранился разработанный Хайямом новый календарь, – на семь секунд точнее ныне действующего григорианского. Как поэт величайший гуманист прошлого Омар Хайям утверждает превосходство человека над системами и догмами, людьми ранее сотворёнными. Ибо части любой системы со временем копят негатив и теряют духовность.
Полностью и всегда святых систем на свете нет, - есть святые - духовно высоко реализованные личности. Для которых та или иная национальная вера явилась только подножием к собственным духовным достижением. И истинность текстов и поучений, оставленных такими высоко реализованными - святыми личностями, - увы! - не гарантирует их последователей от неправильного толкования этих текстов: чужой путь - всегда останется только чужим путём.
Омар Хайям утверждает право человека на собственный путь - на полноту космического бытия: истинной вере это не мешает. Это, ни в коем случае не указание пути для всех (общим путём следовать легче, и исключительного нельзя требовать!) - это лично выбранный и тернистый путь одиночек, в число которых после основателей мировых религий входят все создававшие мировую культуру гении и ещё многие многие оставшиеся безымянными мужественные люди.
Гляжу на землю я - и сном объятых вижу;
Взираю в глубь земли, - землею взятых вижу;
В твою, небытие, пустыню взор вперив, -
Тех, кто ушли уже, и незачатых вижу.
Так видеть, честно говоря, не каждому дано: у кого дух от твосторга захватывает, а кому и страшновато. Как тут сроками Хайяма не воскликнуть:
Дай мне влаги хмельной, укрепляющей дух.
Пусть я пьяным напился и взор мой потух -
Дай мне чашу вина! Ибо мир этот - сказка,
Ибо жизнь - словно ветер, а мы - словно пух...
* * *
Я -- школяр в этом лучшем из лучших миров.
Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!
До седин я у жизни хожу в подмастерьях,
Все еще не зачислен в разряд мастеров... (Пер. Г. Плисецкого)
* * *
Говорят, - мудрые учатся всю жизнь. Однако не каждый захочет - не каждому своё самолюбием проникнутое "я" позволит в зрелые годы назвать себя "школяром! Ведь постигающий премудрость - не само ограничившийся в выборе "школяр" не особенно рвётся руководить жизнью других! От страсти руководить недалеко до насильственного навязывания своего типа мышления другим-прочим. Насильственное ограничение выбора - навязывание единственного типа мышления - в личном масштабе приводит к узости мышления и фанатизму, а в масштабе стран и наций приводит к замыканию и упадку национальной культуры и войнам за самую истинную веру - к религиозным войнам, жестокими примерами которых переполнена история человечества, и о которых нам два раза в день напоминают "Новости". И вслед за Хайямом невольно хочется воскликнуть:
* * *
Те, что веруют слепо, -- пути не найдут,
Тех, кто мыслит, -- сомнения вечно гнетут.
Опасаюсь, что голос раздастся однажды:
"О невежды! Дорога не там и не тут!"
* * *
Однажды встретился пред старым пепелищем
Я с мужем, жившим там отшельником и нищим;
Чуждался веры он, законов, божества:
Отважнее его мы мужа не отыщем. (Пер. Осипа Румера)
* * *
Истинная вера всегда была - была, есть и будет чужда и неотделимому от поисков "врагов веры" фанатизму и массовым убийствам, - так хочется верить в это!
Как жар-птица, как в сказочном замке княжна,
В сердце истина скрытно храниться должна.
И жемчужине, чтобы налиться сияньем,
Точно так же глубокая тайна нужна. (Пер. Германа Плисецкого)
______________________________________________
_________________________________________________
"МНЕ хочется рассказать, как менялось моё представление о поэте... У многих сложился образ этакого весёлого старца, между делом изрекающего мудрости жизни. Несоответствие этого шаблона настоящей поэзии Омара Хайяма я почувствовал уже при работе над первыми его четверостишиями. И постепенно сквозь строки рубаи - стал проступать облик совсем другого человека: спорщик с Богом, бесстрашный ум, чуждый иллюзий, учёный, и в стихе стремящийся к точной формуле, к афоризму. Каждое рубаи Хайяма, как уравнение - одна и та же мысль варьируется многократно и рассматривается с разных сторон. Предпосылки одни и те же, а выводы порой прямо противоположны. Есть в этих крайностях высшее единство - живая личность великого поэта, примиряющая любые противоречия..." - Герман Плисецкий
______________________________________
РУБАЙЯТ - ЕГО ПЕРЕВОДЧИКИ И КОРАН. Оценки поэзии Хайяма неоднозначны: в нём и видят (соответственно личной установке!) и ироничного хулителя религии - атеиста, и – глубоко верующего, не терпящего в вере фальши мудреца. Рубаи о вине могут восприниматься как гедонистическое отношение к жизни, или как символ единения с Богом. Но правильно ли на творчество Хайяма смотреть с заранее заданного уровня? Собрание стихотворений - Рубаят не лучше ли принимать как страстный спор разума и сердца - как путь с многими непредугаданными тропинками и ещё не предопределённым концом. Особым событием в мировой культуре есть и Рубаят с точки зрения русских переводов: имена и судьбы переводчиков достойны имени самого Хайяма.
В русском довоенном и часто переиздаваемом академическом издании Рубаят (всего 284 четверостишия) основная часть перевода выполнена Осипом Румером (№ 1–191), Иваном Тхоржевским (191–202), Леонидом Некора (203 – 229), Германом Плисецким (243 – 284). Кроме того каждый из этих многоязычных переводчиков оставил свою ныне доступную в интернете версию 284 рубаи либо их части. Много и других вариантов перевода Хайяма.
Сравнение разных переводов Рубаят показывает, что «академики» перевода – Румер (1883 – 1954; знал 26 языков!), Тхоржевский (1888 –1951; работал в эмиграции, в Париже), Некора (1886 –1935 арест, вероятно расстрел? Посмертно реабилитирован – в 1999 г.), Герман Плисецкий (1931–1999; полное собрание стихов «От Хайяма до Экклезиаста», М., 1991), – сочли необходимым свериться с текстом Корана, что в советское антирелигиозное время афишировать, конечно, не рекомендовалось.
Оказывается, что в указанных переводе советского времени начальные строки рубаи с последовательными повторами во всём корпусе перевода созвучны с известными притчами из Сур (суры - главы) Корана. Думается, широко образованные люди всех времён такое «крамольное» сходство видели, но, молчали по причинам, внутренне сходным во все времена расхождения поэзии с указами властей. 1963-го года перевод Корана с арабского на русский акад. И.Ю. Крачковского переизданный в 1986 и 1990 гг., теперь при желании общедоступен в библиотеках. На этот перевод и будем опираться. Примеры созвучий? Бегло сравним суры с рубаи Хайяма:
Сура 25. Различение: 45 (43). «Видел ли того, кто своим богом сделал свою страсть: разве ты будешь над ним надсмотрщиком?
Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц
То кого же прикажете в рай допускать? (Г. Плисецкий)
* * *
46 (44). Или ты думаешь, что большинство слышит или разумеет? Они ведь только как скоты и даже больше сбились с пути!».
Один Телец висит высоко в небесах,
Другой своим хребтом поддерживает прах.
А меж обоими тельцами, – поглядите, –
Какое множество ослов пасёт Аллах! (Пер. О. Румера)
Осёл – достаточное количество раз поминаемое в Коране животное: упрямое, с неприятно резким, неблагозвучным голосом. Безответный телец – ассоциируется с приносимой жертвой: всё на своих местах. Учитывая, что Рубаят Хайяма не посвящен почтительному переложению Корана в популярные стихи, сатирическая работа со смыслом определённых притч очевидна и у Румера, и других переводчиков. Не смеем лишать читателей удовольствия сравнивать Рубаят с очень поэтичным текстом Корана!
Полного совпадения с Сурами в Рубаяте, конечно, нет, да это и не нужно: иначе зачем и рубаи?! Тора, Коран, Библия – в истории человечества "серьёзные" религиозно философские Тексты с огромным влиянием. Извлечённая из недр такого родного текста цитата сразу становится полемичной: тем более остро полемичной, чем более инородным является окружающий её новый контекст. Именно такой цитатой Хайям и "играет" в своих коротких стихотворениях. Но каков смысл – для чего Хайям делает такие опасные сопоставления, из-за которых при жизни Автора под угрозой лишиться головы о публикации Рубаят думать не приходилось?!
По всей вероятности, Хайям и не мыслил делать Рубаят печатно широким общественным достоянием: Рубаят - это личный спор поэта с судьбой. Если автор указанную операцию со священной цитатой производит, значит – он желает полемики. Если же при жизни Автора рубаи скрывались и общественный отклик даже и не планировался, значит, остаётся полемика с самим собой?! Цель? Она стара как мир: обнажение несовместимость высокого стиля притч с обыденной жизнью срывает и покрывало веры по привычке: пересмотр жизненных ценностей неизбежен! Узнаваемые отсылки из Рубаята к Корану заставляют не по вызубренной букве заново думать о смысле веры и жизни.
«Сорвавший» покрывало старой веры Автор либо пополнит стан неверующих, либо веру свою проведя сквозь горнило скепсиса и сомнений, достигнет в ней уже не новой личной высоты. Что и было в случае с Омаром Хайямом, судя по легендам о его смерти на коленях перед Создателем, но без раскаяния о своих с точки зрения догмы возмутительных стихах. Если же до сей поры Рубаят в переводах на многие языки так популярен, значит его автор сумел в своих стихах общие для всего человечества думы. Бежит время - меняются одежды, но люди по сути остаются те ми же. И эти люди продолжают жадно читать Рубайят. Человечество продолжают волновать вопросы: зачем мы пришли в этот мир? Во что верить и как верить? Что ожидает нас за обнажающей покровы вечности смертью?
О душа! Ты меня превратила в слугу.
Я твой гнет ощущаю на каждом шагу.
Для чего я родился на свет, если в мире
Все равно ничего изменить не могу? (Пер.- Германа Плисецкого)
____________
МЕСТО ГОСПОДА МИРОВ. В отличии от Нового Завета, Коран, в основном, излагается от Первого лица – от лица Господа миров: «И н и з в е л и МЫ с неба воду чистую, чтобы НАМ… поить ею обильно то, что МЫ создали, – скот и людей» (Сура 24. Свет: 50 –51). Субъективное – от Первого лица – повествование, более удобное для собрания самых разнообразных тем, «платит» за это меньшей сюжетной связанностью: компактные цитаты без труда изымаются. В изъятом вставки и смещения акцента легко производятся, - литературоведческий "технический" вывод сам по себе не особо существенный.
Что же существенно?! То, что при широкой общей знаемости и цитатности Корана современниками поэта, Автор Рубаята контекстуально легко – почти автоматически (в какой-то мере сам становясь подобием новой вставной цитаты) оказывается «на месте» Господа миров. (Да не будет это литературоведческое определение авторской позиции в рубаи принято за религиозное оскорбление!) Есть легенда, что Бог за дерзость наказал Хайяма: опалённое огнём гнева всевышнего его лицо почернело. Но поэт тут же ответил:
Кто, живя на земле, не грешил? Отвечай!
Ну, а кто не грешил – разве жил? Отвечай!
Чем Ты лучше меня, если мне в наказанье
Ты ответное зло совершил? Отвечай! (Переводы Германа Плисецкого)
Господь словесно не ответил (ответное рубаи не известно), но лицо поэта приобрело прежний естественный вид: он победил в этом споре.
_____________________
Мы можем назвать Омара Хайяма гениальным борцом со всеми как природными, так и утверждаемыми буквой человеческого закона системами, ибо любая официальная религия - весьма жёсткая система. Прочитали современники Рубаят или нет, но сам-то Автор знал, – что он как бы на месте - на одном уровне с Господом миров. Ибо спорить с Творцом можно только на уровне равной небесному земной правоты:
Угнетает людей небосвод-мироед:
Он ссужает их жизнью на несколько лет.
Знал бы я об условиях этих кабальных -
Предпочел бы совсем не родиться на свет!
* * *
Мы попали в сей мир, как в силок - воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
* * *
Если пост я нарушу для плотских утех -
Не подумай, что я нечестивее всех.
Просто: постные дни - словно черные ночи,
А ночами грешить, как известно, не грех
* * *
К черту пост и молитву, мечеть и муллу!
Воздадим полной чашей Аллаху хвалу.
Наша плоть в бесконечных своих превращеньях
То в кувшин превращается, то в пиалу.
* * *
Ты меня сотворил из земли и воды.
Ты - творец моей плоти, моей бороды.
Каждый умысел мой предначертан тобою.
Что ж мне делать? Спасибо сказать за труды? (Переводы - Германа Плисецкого)
* * *
Ко мне ворвался ты, как ураган, Господь,
И опрокинул мне с вином стакан, Господь!
Я пьянству предаюсь, а ты творишь бесчинства?
Гром разрази меня, коль ты не пьян, Господь! (Пер. - Осипа Румера)
________
Вдумаемся: о безверии ли последнее рубаи?! Если уж верить, то именно во врывающегося "как ураган", а не приходящего как ханжа Творца. Быть на "ТЫ" - на равных с Творцом - это надо ещё осмелится: не от духовно философского невежества осмелиться, но на уровне Хайяма! На наш взгляд яростный спор с Аллахом Творцом ярче всего проявлен в полном переводе Рубаята Германа Плисецкого, где имя божие упоминается постоянно (отчего полностью перевод Плисецкого и не был принят в советские годы):
Мы грешим, истребляя вино. Это так.
Из-за наших грехов процветает кабак.
Да простит нас аллах милосердный! Иначе
Милосердие божье проявится как?
* * *
Если я напиваюсь и падаю с ног -
Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог!
* * *
От излишеств моих разве Ты обнищал?
Что за прибыль Тебе, если я отощал?
Я смиренно прошу, чтобы Ты, милосердный,
Нас пореже карал и почаще прощал!
Х о ч е т с я з а м е т и т ь, что помещённый выше крамольный перевод вполне может быть обращён к любому властителю: от императора Тиберия до Сталина и т.д.)
* * *
Этот старый кувшин на столе бедняка
Был всесильным везиром в былые века.
Эта чаша, которую держит рука, --
Грудь умершей красавицы или щека...
А это выше помещённое рубаи - словно из речей печальнейшего принца Гамлета взято, если забыть, что трагедия Шекспира "Гамлет" увидит свет почти через 6 столетий.
* * *
Отчего всемогущий творец наших тел
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?
* * *
Удивленья достойны поступки творца!
Переполнены горечью наши сердца,
Мы уходим из этого мира, не зная
Ни начала, ни смысла его, ни конца.
* * *
Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы,
Рассказали нам несколько сказочек на ночь --
И отправились, мудрые, спать, как и мы. (Пер. - Г. Плисецкого)
Когда бы поэт боролся только с религиозными догмами, едва ли его рубаи были бы столь вневременно популярны во многих и придерживающихся разных религий странах. Выводы поэта приобретают вселенский размах:
Смертный, если не ведаешь страха - борись.
Если слаб - перед волей аллаха смирись.
Но того, что сосуд, сотворенный из праха,
Прахом станет - оспаривать не берись.
* * *
Пока путем скитаний не пройдешь - напрасно счастья ждешь,
Пока слезы страданий не прольешь - напрасно счастья ждешь,
А почему - любой влюбленный знает:
Пока себя в себе ты бережешь - напрасно счастья ждешь. (Г. Плисецкий)
"Пока себя в себе ты бережешь - напрасно счастья ждешь." - с этой строки можно начинать поиски Творца в самом себе: почему его помыслы так трудно постижимы, - только ли всемогущий в этом виноват?! А люди:
Один не разберет, чем пахнут розы.
Другой из горьких трав добудет мед.
Кому-то мелочь дашь, навек запомнит.
Кому-то жизнь отдашь, а он и не поймет.
* * *
Те, что ищут забвения в чистом вине,
Те, что молятся богу в ночной тишине, -
Все они, как во сне, над разверзнутой бездной,
А Единый над ними не спит в вышине!
* * *
Одни о ереси и вере спор ведут,
Других сомнения ученые гнетут.
Но вот выходит страж и громко возглашает:
"Путь истинный, глупцы, лежит ни там, ни тут".
* * *
От нежданного счастья, глупец, не шалей.
Если станешь несчастным - себя не жалей.
Зло с добром не вали без разбора на небо:
Небу этому в тысячу раз тяжелей! (Г.Плисецкий)
* * *
Зачем томишь ты ум в кругу
исканий строгом
И плачешь о тщете излюбленной
мечты?
Ведь ты от головы до ног проникнут
богом,
Неведомый себе, чего же ищешь ты? (Пер. Ф. Корша)
Каковы мы, - таков и лик Всевышнего над нами, - вот так! В психологическом аспекте в Рубаяте речь – ни много, ни мало! – идёт как бы о пересотворении мира – о пересотворении своего взгляда на мир. То есть – опять же о достижении новой высоты проведённой через сомнения веры. Буде Омар Хайям испугался бы такой огромной ответственности, – мы о нём ничего не знали бы. Но он не испугался. И невзирая на человеческие несовершенства с верою заявил:
Светоч мысли, сосуд сострадания - мы.
Средоточие высшего знания - мы.
Изреченье на этом божественном перстне,
На бесценном кольце мироздания – мы! (Г. Плисецкий)
___________________________
МЕСТО - РОЛЬ ГОСПОДА МИРОВ ОПАСНО: обожествление самоё себя - путь многих всемирно известных тиранов. Из Рубаята почти "выскакивает" яростное отрицание поэтом себя на этом излюбленном ханжами, фанатиками и любителями уничтожать врагов месте:
О, если б каждый день иметь краюху хлеба,
Над головою кров и скромный угол, где бы
Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть!
Тогда благословить за счастье можно б небо.
И именно это яростное отрицание приводит к творческому равенству с Космосом, с судьбой, с Творцом. Приводит к личному осознанию своих отношений с Небом, взамен предлагаемой в государстве общей схемы, - не то же ли стремление владело и переводчиками Хайяма? Говорят, что выступающий в роли переводчика поэт должен "наступить на горло" собственной песне: т.е. он должен быть на уровне видения - на месте автора им переводимых стихов. Ныне широко известный перевод Рубаята на русский создавался в 1930-1940 годах - в годы сталинских репрессий. Бесчеловечная система "наступала на горло" - уничтожала, кажется, саму способность человека мыслить самостоятельно. И великолепные русские переводчики за пределами слов сумели соотнести рубаи и с "провалами" русской истории.
___________________________________________________
___________________________________________________
НЕЛЕГКИ СУДЬБЫ РУССКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ ХАЙЯМА: в 1935 расстрелян Леонид Некора, в эмиграции работает Тхоржевский. Проживший внешне благополучную жизнь Герман Плисецкий (1931-1992) стал известен своим участием в похоронах опального Пастернака и его памяти стихотворением "Памяти Пастернака" ("Поэты, побочные дети России! Вас с чёрного хода всегда выносили..."), за что многие годы Плисецкого не печатали. Не смягчила отношений с властью и поэма Плисецкого «Труба» (1965) памяти многих сотен людей, погибших в давке 6 марта 1953 года, во время прощания с покойным Сталиным. (Впервые опубл. в журнале «Огонёк» (№ 51/1988). Так что, переводя Рубаят, переводчики в одном из смыслов не наступали на горло собственной песне, но освобождали себя от оков системы - Рубаят такие возможности может подарить.
Читатели тоже частенько обращались и обращаются к творчеству Хайяма не только в ситуации кризиса религиозной веры. Например, что бы понять: Родина и в определённой, даже твоей стране бездуховный режим – совсем разные данности. Ты жив – так ли много у тебя совершенно непреодолимых бед?! Легче ли другим?! На этом фоне баллада об украденном в мечети молельном коврике наполняется неисчерпаемым содержанием! Иначе за что бы всем так нравится эта с виду банально «пошлая» история?!
Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.
Не в жажде чуда я и не с мольбой:
Отсюда коврик я стянул когда-то,
А он истерся; надо бы другой! (Пер. - И. Тхоржевского)
* * *
Я в мечеть не за праведным словом пришёл,
Не стремясь приобщиться к основам пришел.
В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,
Он истёрся до дыр – я за новым пришёл… (Г. Плисецкий)
Смех над собой снимает стресс, приносит духовное обновление:
Четыре строчки источают яд,
Когда живет в них злая эпиграмма,
Но раны сердца лечит Рубаят —
Четверостишья старого Хайяма. (Самуил Яковлевич Маршак)
Как сказал сам Хайям: «Я спрашивал судьбу: "Кого же любишь ты?" Она в ответ: "Сердца, где радость вечно дома"» (Пер. - Л. Некоры). Вне зависимости от национальности и религии уже более тысячи лет творчество великого гуманиста Омара Хайяма дарует силы жить и радоваться жизни. Хайям мог, – значит можем и мы, люди. Это главное, – дарующее веру в силу прекрасного и доброго, – чудо Рубаят!
* * *
НЕКИЙ ИТОГ. Так вот две трети жизни читаешь - читаешь великого гуманиста и поэта Хайяма... "Надо ведь и с его источником ознакомиться - с чем он так яростно спорил!" - влетает мысль. Руки тянутся к Корану: а его так просто тоже не отложишь, - надо осмыслить. Дивные поэтические высоты перемежаются с изложением тех самых жёстких правил поведения и думания, против которого бунтует лирический герой Рубаята.
И вот всё это по совокупности привело к фантазии - шутка с цитатами хоть из Рубаята: но одно рубаи "тянет" за собой другое, то - следующее и т.д. В итоге все 284 не поместились, - только около половины. От этого шутка вдруг выросла в немалую не очень то и шуточную романную фантазию, сюжет - содержание которой удивляет автора: возможно, более читателей, удивляет. Ну, что вышло – то вышло.