Худощавые руки с отчётливо проступавшими сквозь кожу костяшками сжимали в руках деревянную ступку. Кухарка монотонными движениями измельчала семена и сухие травы. На девушке было пеньковое платье цвета болотной травы и чёрный фартук поверх юбки. Наряд обильно покрылся пятнами жира, которые уже не отстираются. На голове кухарки красовался пожелтевший от многочисленных стирок чепец, пара прядей цвета тёмного мёда выбились из-под головного убора.
Внезапно Тея вздрогнула. Не сразу она заметила, что находилась в комнате не одна.
- Не пугайся. Всего лишь я, - Кадониус вышел из тени у дверного проёма, позволяя свету, проникавшему сквозь закоптившиеся окна, озарить своё лицо. Он был в одной лишь рубахе, брюках и коротких сапогах, оставшись без привычного своего одеяния – длинного пурпурного кафтана, расшитого золотистыми нитями: гамма точь-в-точь повторяла цвета королевского герба, хоть цели такой советник не преследовал. Ему нравились эти оттенки. Он выбрал бы их в любом случае.
Их лица оказались в тесной близости. Тея смогла рассмотреть маленькую родинку на левой щеке советника и тонкие губы, привыкшие к непостоянству движений, непрестанно изгибавшиеся, отражавшие сосредоточенную задумчивость, недовольство, смятение или складывавшиеся в радушную улыбку. Сейчас их кончики были слегка приподняты вверх, изображая искреннюю, настоящую улыбку Кадо. Кухарка не могла отрицать в тот миг, что советник выглядел весьма привлекательно, но сразу же отогнала эту мысль, не позволяя ей укорениться в голове надолго.
- Хотел выразить признательность и восхищение вашими талантами. Вы ведь на юге научились так невероятно стряпать? Не зря я однажды порекомендовал вас для королевской кухни.
Тея слегка поджала губы и коснулась нижней из них изгибом указательного пальца левой руки. Она не посмотрела на советника, продолжив разминать и без того хорошо измельчённые специи. Чёртов Кадо, долго ли он стоял и наблюдал за ней? Как сумел неслышно войти и не выдать присутствия? Она не любила быть застигнутой врасплох.
- Не только. Я была во многих местах и всюду набиралась опыта, - ответила кухарка сдержанным и несколько сухим тоном.
Секунд десять советник оставался неподвижным, после молча развернулся и вышел в коридор замка. Проходя мимо одного из окон, заметил фигуру во дворе и остановился, наблюдая. Королева. Спешила в сторону рощи, ступая по выложенной небольшими каменьями поверхности. Одета в чёрное, как и всегда. Дара отдала предпочтение этому цвету задолго до того, как ей пришлось носить траур.
Королева спешила, не в силах избавиться от давящего чувства тревоги. Двор был пуст, где-то вдалеке промелькнула фигура одного из королевских стражников, снова скрывшись за листвой кустарников. Она хотела оказаться одной, в тесном пространстве, хотела получить возможность видеть, что никто не наблюдает за ней из-за угла.
Королевский парк с мощёными дорожками, аккуратно подстриженными деревцами и клумбами плавно перетёк в рощицу – когда-то ухоженное, но ныне дикое, запущенное место, но оттого по-своему прекрасное. Трава здесь касалась коленей, тропинки едва проступали в зарослях. В роще затерялась небольшая трёхъярусная башня. Строение разваливалось и выглядело столь запущенно, как и весь участок. Говорят, что раньше монархи наведывались в башню, чтобы побыть наедине и подумать о важном. Видимо, стали приходить реже и реже, пока не забыли это место. Башня начала разрушаться, окрестности её заросли.
С заметным облегчением Дара нырнула в проход и поднялась по винтовой каменной лестнице, оказавшись в запылённой комнатушке. Лучи разрезали мрачную комнату парой полос, свет и тень резко сменяли друг друга. Дышалось тяжело из-за пыли, но, оказавшись здесь, королева испытала прилив спокойствия. Она стояла, прислонясь к холодной каменной стене, не отрывая взгляда от светящихся на солнце пылинок, хаотичные перемещения которых успокаивали, отвлекая. Воздух пропитался запахом сосны: грубо сколоченный, практически не обработанный стол занимал почти всё пространство яруса.
Отдышавшись, королева протёрла стол кусочком ткани, найденным у ног, и вынула мешочек из-под оборок бархата, встряхнула и развязала нить.
- Грозит ли мне опасность? – спросила королева шёпотом. Глаза были закрыты, но ни миг из-под опущенных век показалось слабое голубое свечение.
Она окунула правую руку в мешочек, коснулась дубовых дощечек и сжала три из них в ладони. Дощечки с символами с тревожным грохотом упали на стол. Руны ответили: «Да».
- Это личное? – снова спросила королева и вынула ещё один знак.
«Нет» - был ответ рун.
Королева не смогла узнать больше, как ни пыталась вытащить предсказания из рун. Больше сказать они были не в силах.
Она вспомнила, как накануне вечером нашла мёртвую бабочку у дверей своих покоев, как похолодело в области сердца. Как еле-еле гнущимися пальцами она подхватила невесомое тельце и поднесла к глазам. Ночной павлиний глаз. Не просто бабочка – символ. И этот символ оказался у её двери не просто так. Она предчувствовала, почему. На туловище бабочки виднелся свежий след от иглы мучителя, жизнь покинула хрупкое создание совсем недавно.
В далёком детстве Дара слышала от бабушки историю, тогда ей нелегко было понять: была ли то сказка, легенда или рассказ, повествующий о далёкой реальности.
Давным-давно, когда роарцы отстроили столицу, король отправил на север молодого наместника, чтобы основать там крепость. Прибыв в дикие, холодные, недружелюбные места, неопытный, пугливый мужчина, считавший, что его отправили в неприятную ссылку против воли, договорился с навийцами, которые укрывались в местных лесах. Он предложил беглецам взаимовыгодных союз: молчаливое принятие секрета, возможность жить и развиваться в обществе, защита крепостных стен в обмен на силу, мудрость, безопасность. Наместник понимал, что помощь ему была необходима. С тех пор едва наступала ночь, на улицах появлялась навийская стража – сумеречная стража, символом которой был ночной мотылёк… Доли правды и вымысла в легенде никогда не были ей известны. Однако Дара знала, что в Ирсдинге и его окрестностях проживало немало навийцев, не беспокоившихся за сохранность своих жизней и секретов. Их не боялись, не уважали – на них просто не обращали внимание, словно выполняя часть сделки под названием «молчаливое принятие». Сумеречная стража веками защищала сон обычных граждан, ограждала их от ужаса, который заставлял кровь в жилах стынуть сильнее, чем байки о навийцах, которыми на севере никого не напугать, разве что можно вызвать вздох понимания.
Кто знал и понимал эти легенды? Кто подкинул несчастную бабочку к двери её покоев, словно говоря: «я знаю, кем был твой отец, кто ты и кем родились твои дети, я знаю ваши символы и сказания, и мне не важно, насколько они правдивы: ты дочь сумеречного стражника – дочь навийца, в тебе течёт его кровь, но ты теперь здесь, у меня на виду, и я начинаю с тобой игру, которая продлится неизвестно долго. Очень забавную игру».
Руны были глухи и не выдали тайн незнакомца. Кто он? Кто знает о ней нечто личное, чей мотив – не неприязнь или месть?
А потом королева рухнула на колени и разрыдалась. Она всхлипывала громко, не сдерживаясь, выпуская боль наружу и моля богов, если те существуют, чтобы рядом никого не оказалось, чтобы никто не увидел и не услышал. Она привыкла полагаться на тёплую и ласковую силу короля, теперь же осталась в колючих объятьях одиночества, и нужно искать силу в себе: не только для себя, но и для детей. Быть сильной, мудрой и заботливой, каким был муж.