Приложение к главе 8

      
                ДЕВОЧКА, КТО ТЫ И ЧТО ТЫ?   Роман. Приложение к 8-й главе.
         
        Как и обещала тебе, мой Читатель, выкладываю Ольгин «психоделический этюд №1». Не настаиваю на чтении, ибо повторяю: бред полнейший. Ну а я пока готовлюсь представить твоему драгоценному вниманию следующую главу.

         
                КЕЙТ и АННА-ЛИЗА.
 
   
        … Его звали как-то на букву «К». Это было короткое англо-голландское имя. Точнее, это было английское имя, которое получило распространение в Голландии. Кай? Кент? Кажется, Кейт. Море спокойное… я не разбираюсь в морских кораблях ХУ1 века. Фрегат? Парусник? На этом корабле команда из сорока человек. Торговое судно. Направляется из Голландии в Англию.

        Кейт не матрос, не лоцман, не капитан. Он принадлежит к людям чуть выше самого незнатного слоя и чуть ниже среднего слоя. Он и моряки были из одного имущественного положения, но разных слоёв. Англичанин, из обедневшей английской семьи, переехавшей по каким-то причинам в Голландию.

          Его дальний родственник, богатый промышленник, нанял судно и отправил его для торговли в Англию. Кейт должен был сопровождать это судно, представляя своим присутствием интересы владельца товара.

        По натуре Кейт – добрый простой парень, но его ужасно угнетала эта бедность, то, что матросы как-то сразу невзлюбили его, смеялись над его нетерпимостью к их пьянкам и оргиям. К тому же он не переносил качки.

        А в ту ночь матросы пьянствовали. Кейт старался не выходить из своей каюты. Положение усугублялось тем, что начиналась гроза. Легкий ветер перерастал в сильный, и тот и другой имеют свои названия на морском языке, но я их не знаю. Вчера вечером они заходили в какой-то порт, подцепили кучу портовых шлюх, перепились все, а когда судно тронулось, оказалось, что две из них остались на корабле. Суеверный капитан перепугался до безумия, вплоть до того, что хотел выкинуть их обеих за борт, но моряки не дали ему этого сделать, а одна из них потрудилась, чтобы на протяжении всего времени следования судна до очередного порта он ни разу не пожалел, что не исполнил своей угрозы.

        Это была Анна-Лиза. Вообще-то их обеих звали Лизами. Только одну из них – Анна-Лиза, а другую – Лиз-Обойма. Тогда только входило огнестрельное оружие, и все слова, которые относились к этой сфере, возбуждали мужчин. Так что другую даже и по имени-то не всегда звали, а просто – Обойма.
   
        Анна-Лиза села в каком-то голландском порту, но голландкой она не была, это точно. В ней была какая-то часть французской крови – это тоже точно. Была в ней и русская кровь, это возможно… итак, Кейт лежал в каюте и вдруг к нему входит Анна-Лиза.

        Это была очень бурная ночь. В самом начале,вечером, когда капитан обнаружил, что эти две девочки остались, нужно было ублажать капитана, и это было весело… потом нужно было пить и распределяться по девочкам. Лиз-Обойма была сексуально неуравновешенная особа, она с каждым бурно возбуждалась и гасла, как по-настоящему, она была дурочка и для дурачков. А Анна-Лиза была какая-то шальная, на неё клевали особо утонченные и извращенные натуры, и среди этих натур на корабле был… как бы его назвать… этого мерзкого мужчину без возраста и отечества, ну обозначу его Шкипером. Девочкам за ночь нужно было обслужить сорок человек, нет, тридцать девять, потому что Кейт лежал в своей каюте.

        Качка усиливалась, неслись пьяные матросские крики с визгами девочек такие откровенные и ясные, что не надо обладать особым воображением, чтобы представить, ЧТО там происходит. Несколько раз в каюту Кейта заглядывал Шкипер, ехидно щурил свои желтые, совсем не пьяные глаза, и, осклабившись, предлагал племяннику Хозяина то Лиз-Обойму, то Анну-Лизу, то просто выпить. Кейт отказывался, но Шкипер, как бы издеваясь над его брезгливостью, всё приходил и приходил, и тогда разъярённый Кейт заорал, что НЕ СПИТ СО ШЛЮХАМИ. Казалось, Шкипер только и ждал, что Кейт сорвется. Он заорал матросам, что Кейт нагло врет, что он не только НЕ СПИТ СО ШЛЮХАМИ, он вообще НЕ СПАЛ С ЖЕНЩИНАМИ, что у него молоко матери на губах не обсохло, что Хозяин просто издевается над парнями-матросами, отправляя с ними в рейс какого-то недоноска…

        Это была святая правда, Кейт и в самом деле был девственник, причем не только телом, но и в какой-то мере и душой, и единственное, чего бы он хотел, так это то, чтоб его оставили в покое. Шкипер каким-то образом угадал его больное место и издевался над ним неизвестно за что.

        Визг стих, наступило недолгое затишье, и вдруг за дверью раздаётся шорох, падает какой-то нетяжёлый предмет, дверь распахивается. Кейт думал, что это Шкипер опять пришел его мучить, и не поднял головы, чтоб не слышать скабрезностей, но ничего не последовало. Кейт медленно повернулся и увидел Анну-Лизу.  А Анна-Лиза увидела в прыгающем язычке пламени светильника Кейта. И вот тут-то она произнесла свою первую фразу, адресованную Кейту.

        - Тысяча чертей и одна молния! Я, кажется, заблудилась!

        На ней были какие-то лохмотья, вернее, их остатки. Причем спереди от пояса и ниже всё распахнулось и было видно, как по ногам медленно сползает вниз нечто, похожее на клочья морской пены… На груди, шее и полных руках – синяки и царапины…

        Кейта стошнило, возможно, его организм не выдержал качки, возможно, его душа протестовала против искореженного образа Женщины.

        Анна-Лиза, шатаясь от каждого движения корабля и от винных паров, подошла к нему ближе, заглянула к  нему в глаза и пробормотала:

        - О, милашка, как ты пьян!

        Кейта обдало исходившими от неё запахами винных паров и мужских выделений, и он произнес свою первую фразу, адресованную ей. В переводе на современный русский язык это может звучать примерно так:

        - Свали отсюда, я не пьян, просто вы меня все застебали!

        Анна-Лиза снова шатнулась. Её рука поднялась прямо к подбородку Кейта. Несчастного всего аж передёрнуло от её прикосновения, он замер на несколько мгновений, которых хватило, чтоб Анна-Лиза произнесла еще одну фразу:

        - Ты и в самом деле не пьян, парень… а почему же я с тобой не была? Наверное, ты был с Лиз-Обоймой…

        Тут Кейта передёрнуло второй раз, он поднял руку и стряхнул её пальцы со своего подбородка:

        - Вали, вали отсюда, мочалка гнусная, ни с кем из вас я не был, - вот что в переводе на русский язык примерно прозвучало, но дело было не в тексте, а в жесте.
 
        Анну-Лизу били до полусмерти. Жизнь прошлась по ней калёным железом, она, если ей было больно, выла, но физическая боль не задевала её душу, она проходила со временем. А этот жест, исполненный с брезгливым отвращением, вдруг пронзил её душу до самой глубины. Она раскрыла рот, глубоко вздохнула и сморщилась, а потом завыла, опустившись на колени перед Кейтовой постелью. Она билась головой об угол и выла, выла, выла, полная какой-то новой, не испытанной доселе болью.

        Внезапную перемену в её состоянии почувствовал и Кейт, но – боже! – ему было не до неё и не до того. Он увидел, что колени Анны-Лизы находятся как раз посреди лужи его блевотины. И его вырвало еще раз прямо на её руки и грудь. Анна-Лиза в своей боли поначалу ничего не заметила, она бы и вообще ничего не заметила, но Кейт внутренне содрогнулся. Ведь Анна-Лиза была для него теперь рыдающей женщиной, а он так, по его мнению, опозорился перед этой женщиной, его вырвало… 

        Он схватил первую попавшуюся тряпку и стал вытирать ею Анны-Лизины руки. На мгновение перестав рыдать, она с ошалевшим удивлением посмотрела на него, потом в её мозгу смутно проявилась схема ситуации… её запачкали и теперь вытирают, этому парню стыдно перед ней… и новый взрыв боли потряс её скрученную душу… Чем только её не пачкали! И никогда в жизни никому не было перед ней стыдно… Он в два душевных движения перевернул всю её жизнь, перевернул её линию судьбы…

        Скорее, не перевернул, а изменил, так будет точнее. Да, а еще:  на шее Анны-Лизы кроме естественных «украшений» было еще одно. Нечто вроде талисмана. Это на черном шнурочке из материала, похожего на нашу замшу, короче, болтался черный орех типа грецкого. А может это и был грецкий орех, чем-то обработанный. Всех, кто спрашивал, Анна-Лиза уверяла, что это от дурного глаза. Ну да, так вот. Дальше.

        Анна-Лиза резко перестала плакать. Она посмотрела снизу вверх на Кейта и спросила:

        - Ты кто?

        А язычок пламени плясал и плясал от качки. И в этом пляшущем язычке пламени Кейт рассмотрел её многострадальные глаза. И Кейт ответил:

        - Я никто.

        - Тебя тошнит от качки, - сказала Анна-Лиза. – Ты в первый раз на море?

        - Нет, - ответил Кейт. – Плыть с грузом – это моя обязанность.
   
        - Ты знаешь, что тебе так плохо, так неужели трудно найти себе дело на берегу?

        Кейт перевел взгляд на колеблющийся язычок пламени, он что-то напомнил ему, и вдруг он улыбнулся впервые, пожалуй, за много-много дней.

        - Тебе что-то напомнил этот огонёк? – догадалась Анна-Лиза, следя за его взглядом. В конце концов, ей деньги платили за то, чтоб она угадывала желания мужчин.

        - Да, - ответил Кейт. – По соседству с нами, когда я был маленьким, жил булочник. Я любил прибегать к нему и смотреть на язычки пламени. Как они работали, превращая тесто в мягкие, аппетитные хрустящие булки…

        Анна-Лиза внимательно-внимательно, прямо-таки впилась глазами в его лицо. У неё даже зрачки слегка расширились. И медленно--медленно, так, что каждое слово, каждый звук плавно ложились на обнаженные нервы Кейта, произнесла:

        - Так получается, что деньги и вода – не твоя стихия, парень… У тебя огненное нутро…

        Ах, нет. «Нутро» - это очень неточный перевод с того слова, которое она сказала. Точнее будет не «нутро», а «НАТУРА».

        - Не предавай его, береги!

        И отвернулась. Опустила голову.

        И тогда потрясенный Кейт (а чем он был потрясен, право, не знаю, но что-то не то в словах, не то в звуке её голоса явно потрясло его) тихо спросил:

        - А … ты?

        - А я? – нервно засмеялась Анна-Лиза,- а Я?

        И она спела неправильным, фальшивым голосом незатейливую песенку, которая в русском переводе звучала бы примерно так:


        - Анна-Лиза, Анна-Лиза,
        Отчего ты шлюхой стала?
        Видно, в жизни, Анна-Лиза,
        Тебе чё-то недостало!

        - Девки-бабы, девки-бабы,
        Оттого я шлюхой стала,
        Что мне в жизни, девки-бабы,
        Чё-то вправду недостало.


        И заплакала Анна-Лиза, но слезы её просто катились по лицу, крупные, соленые, плакала без рыданий и судорожных всхлипываний, а потом уткнулась в плечо Кейту, а он обнял её, поглаживал рукой её недлинные спутанные волосы, и тоже плакал без слез, всхлипываний и рыданий.

        Сколько они так просидели, я не знаю, но проснулся Шкипер, он ходил по всем каютам, обшаривал все углы, искал Анну-Лизу. Он никак не мог предположить, что она может быть в каюте Кейта. А когда он увидел, что каюта Кейта приоткрыта, он со злости решил заглянуть, чтоб еще раз поддеть его. И он заглянул, чтобы сорвать злость, и остановился изумленный, увидев Анну-Лизу в объятиях Кейта. Через пару мгновений самообладание вернулось к нему, и он заорал:

        - Разрази меня гром, если я чего-то не понимаю в бабах! Я сразу понял, что эта чертовка может свести с ума кого угодно!

        Ну это приблизительный перевод на русский. Его вопль был более крепким и смачным. Человек десять матросов столпились в дверях каюты Кейта и глазели, время от времени обмениваясь репликами, не менее крепкими и смачными. А потом прибежал кто-то одиннадцатый и сообщил, что Лиз-Обойма исчезла, и что в её исчезновении подозревается всё-таки капитан. Или может кто по ошибке сбросил её за борт… Это сразу изменило оборот дела.

        - Ну, побаловался, и хватит с тебя, - сказал Шкипер, отрывая Анну-Лизу от плеч Кейта.

        Она выпрямилась, когда встала с коленей, тряхнула головой, крикнула матросам что-то похабное и, качая бёдрами, теперь уже абсолютно голыми, пошла к дверям. И только в дверях она как вздрогнула, резко обернулась на сто восемьдесят градусов, лицом прямо к Кейту, потом резким движением сняла с себя орех на черном замшевом шнурочке и кинула прямо в руки Кейта. И ушла.

        Весь остаток ночи продолжалась оргия. Ведь без Лиз-Обоймы на сорок человек Анна-Лиза оказалась одна. Точнее, на тридцать девять, ведь Кейт оставался лежать в своей каюте. Но теперь его уже не тошнило. И сквозь закрытые глаза он видел толстого белого булочника из детства, как тот ставил черный противень с кусочками теста на горячие угли, как маленькие язычки пламени превращали рыхлые комочки в аппетитные поджаристые булочки. Но не эти булочки были в душе у Кейта, а язычки пламени, неутомимо облизывавшие черную сталь противня.

        Наутро их судно пристало к какому-то порту, где она сошла. Её следы затерялись. Но я могу сказать точно, она больше не была шлюхой. Та ночь на судне – была последней для неё в этой ипостаси.

        Кейт выгодно пристроил товар. Обратно в Голландию вернулся не с этим судном, а с другим, где его никто не знал. Получив свой процент, если можно так выразиться за этот рейс, купил себе булочную и стал булочником. Женился. У него было шестеро детей, и половина из них тоже стали булочниками. И до сих пор в Голландии есть потомки Кейта, работающие в хлебобулочной промышленности. Но это только одна какая-то линия, та самая, что хранит черный орех на замшевом шнурке.

        Они не встретились больше, хотя иногда глубокой зимой… раза три в жизни, а может и четыре-пять, но не более! Так вот, глубокой зимой около трёх ночи Кейт просыпался от какого-то необычного ощущения. Начиналось всё с невнятного шума, который приближался, приближался и оказывался шумом моря. Кейт даже чувствовал, как качается его кровать в ритме с этим шумом. Где-то вдалеке слышалось пьяное бормотание грубых мужских голосов. Кейт весь превращался в слух. Он знал, что вслед за этим бормотанием он должен услышать чистый женский голос. Что удивительно, голос у Анны-Лизы был низкий, хриплый, а в воспоминаниях Кейта он звучал сильным и чистым, и Кейт знал, что именно этот голос и есть голос настоящей Анны-Лизы:

        - Вода – не твоя стихия, парень! У тебя огненная натура! Не предавай огонь, береги…!

        Первая половина слов «вода не твоя стихия, парень!» звучало грустно и нежно с постепенным нарастанием звука, «у тебя огненная натура!» сильно и страстно в зимней тишине, так что Кейт даже пугался, что этот голос может услышать кто-то из домашних, и «не предавай огонь, береги!» - снова грустно и нежно, замирая, уходя…