6
Стиль "Интернешнл"
Я чувствовал себя немного странно по дороге на север, и мне пришлось остановиться на Олд-Кент-Роуд и передохнуть.
Некоторое время я сидел в машине, слушая, как дождь стучит по крыше "Асбо", и смотрел на красные металлические двери пожарной части.
Когда ты молодой полицейский, старики любят пугать тебя ужасами своей работы. Выпотрошенные автомобилисты, раздутые утопленники и маленькие старушки, закончившие свои дни в качестве белковой добавки для домашних кошек, были общими темами, как и запах горелой человеческой плоти.
Как это бывает, я чувствовал себя немного голодным, но воспоминание о запахе определённо снимало остроту моего аппетита. Тем не менее, я плохо работаю на пустой желудок, поэтому подрулил к известным коттеджам трактира “Bricklayers Arms” и нашёл место, где продавались самосы с овощами, достаточно ароматные, чтобы нейтрализовать носовые пазухи, и съел парочку.
Одновременно я провёл забавные десять минут, перебрасываясь коммутатором Национального Траста от одного оператора к другому – они хотели быть полезными, но никто не представлял, что делать с вызовом от случайного полицейского. Я сказал им, что буду в Вест-Хилл-Хаусе через час, оставив их разбираться.
Дожёвывая остатки самосы, я вырулил на мокрую дорогу. Продвигаясь через Элефант и Кастл, понял, что нахожусь рядом с одним из шедевров Эрика Стромберга – поместьем Скайгарден. Бетонный шпиль доминировал в этом районе, пока не построили здание Страты (известной также как Электробритва) по соседству. В 1980-х годах собирались снести Скайгарден, но он был необъяснимо занесён в Список. Я где-то читал, что Совет Саутуорка пытается отменить это решение, чтобы наконец взорвать этого ублюдка.
Скайгарден был известен своей частной пиратской радиостанцией, считаясь запретной зоной, где полиция когда-то отважилась на стычку с толпой, а также лидировал по самоубийствам. Об архитекторе ходили самые разные слухи, в том числе – он сошёл с ума от чувства вины за созданное и бросился с крыши. Чушь всё это собачья. Эрик Стромберг жил в роскоши в специально построенной вилле в стиле “Интернешнл” на вершине Хайгейтского Холма вплоть до смерти.
Я поднялся по крутому склону Хайгейт-Уэст-Хилл, где дома выглядывали из подъездных дорожек и огороженных аллей, прибавляя примерно четверть миллиона фунтов на каждые двадцать метров высоты. Потом свернул направо, на вершину Хайгейтского Холма, усеянную зданиями, построенными ещё в бытность Хайгейт-Виллидж сельской общиной, вдали от вони и шума Лондона.
Ужасно скромный логотип Национального траста отмечал въезд и открытое пространство за ним с запретом парковки, где я бросил Асбо. Выбравшись наружу, сразу увидел дом, что построил Стромберг.
Он возвышался над георгианскими домами, как летающий мостик эсэсовца Корбюзье. Несомненно, в ярком Средиземноморском солнечном свете белая штукатурка блестела бы, но под холодным дождём она казалась грязной и серой. Верхний этаж был окаймлён полосами зелёного цвета – цена за избавление от таких буржуазных излишеств, как горгульи, декоративные карнизы и нависающие ветви деревьев.
Приверженец стиля “Интернешнл”, Стромберг, вероятно, хотел возвести весь дом на колоннах, чтобы подчеркнуть его кубистскую простоту. Но земля в Лондоне дорога, поэтому подняли только переднюю треть. Крытого пространства не хватало для гаража, что заставило меня подумать об автобусной остановке, но Национальный Траст счёл его полезным для вечеринок, извещая это прикреплёнными к стенам знаками.
У входной двери меня встретила худощавая белая женщина с короткими седыми волосами и в очках-полумесяцах. Она была одета в лиловые тона в непритязательном стиле хиппи времён 1970-х годов. Увидев меня, она заколебалась: “Констебль Грант?”
Я представился и показал ей удостоверение – это успокаивает некоторых людей. Она облегчённо улыбнулась и пожала мне руку.
– Маргарет Шапиро, – сказала она. – Управляющая недвижимостью в Вест-Хилл-Хаусе. Так понимаю, что вас заинтересовал наш взлом.
– Думаю, это может быть связано с другим делом. Мы нашли книгу, которая предположительно украдена из этого дома. Насколько я понимаю, ваши записи украденного неполны.
– Неполны? – подняла бровь Шапиро. – Можно и так сказать. Вам лучше подняться и посмотреть.
Она провела меня через парадную дверь в коридор с белыми оштукатуренными стенами и светлым деревянным полом. Слева и справа по две двери, странно маленькие, будто уменьшились во время стирки.
– Комнаты для прислуги, – отреагировала Маргарет на выражение моего лица. – И то, что должно было стать главной кухней.
Но после Второй мировой войны полная занятость положила конец культуре обслуживания, и семье Стромберг пришлось довольствоваться женщиной, которая приходила и убиралась три раза в неделю. Помещения для прислуги превратили в квартиры, а миссис Стромберг была вынуждена готовить сама.
К основному дому вела красивая железная винтовая лестница со ступенями красного дерева.
– Немного узковата, не так ли? – Шапиро словно проводила со мной экскурсию. – Для переноса в дом большей части мебели своей жены Стромбергу пришлось разработать хитроумную систему шкивов на первом этаже, чтобы поднять её наверх.
Я бы не потащил шкаф вверх по этой лестнице, даже не распакованный.
Наверху было удивительно похоже на вход в муниципальную квартиру, только больше и дороже обставленную. Те же низкие потолки и комнаты странных пропорций – длинная и хорошо освещённая столовая, но такая узкая, что едва хватало места расставить неудобные стулья Марселя Брейера вокруг обеденного стола. Плюс крошечная неосновная кухня и узкие бежевые коридоры.
Кабинет Стромберга был обставлен гораздо лучше. “Всё сохранено, – поведала мисс Шапиро. – Точно так же, как утром 1981 года, когда он отправился в больницу на обычную операцию и больше не вернулся... Рак кишечника, – добавила она. – Потом осложнения, потом пневмония”.
Стена позади большого тикового стола уставлена простыми металлическими кронштейнами и сосновыми книжными полками. На них папки-регистраторы с надписью "RIBA", фотоальбомы в кожаном переплёте, стопки экземпляров "Архитектурного обозрения" и удивительное количество чего-то похожего на учебники по материаловедению. Большие толстые книги формата А4 с синими и фиолетовыми обложками и академическими логотипами на потрескавшихся корешках. Я указал на них мисс Шапиро.
– Он был известен своим новаторским использованием материалов, – сказала она.
Чертёжный стол в стиле пятидесятых – из стали и дуба, покрытый эмалью – расположен так, чтобы ловить свет из окна на юг. Внимание привлекла картина на стене над столом, акварель и карандашный набросок обнажённой негритянки. Согбенная женщина, руки на коленях, тяжёлая грудь свисает меж рук. Грубой лепки лицо с огромными глазами и пухлыми губами, смотрящее за кадр. Немного тяжело и эскизно для места над столом.
– Подлинник Ле Корбюзье, – отреагировала мисс Шапиро на мой взгляд. – Джозефина Бейкер, знаменитая танцовщица.
Она не очень-то походила на Джозефину Бейкер, как по мне – огромные карикатурные губы, плоский нос и вытянутая голова. Выглядело как быстрый набросок, и, возможно, старый Корбюзье был слишком занят разглядыванием её груди. Хотя ножки хороши, может, ему не очень удавались лица.
– Насколько ценно? – спросил я.
– Примерно три тысячи фунтов.
Я узнал картину рядом с Джозефиной – архитектурный набросок стеклянного павильона Бруно Таута в рамке. Как и все другие архитекторы его поколения, Таут верил, что с помощью архитектуры можно морально поднять массы. Но в отличие от большинства своих современников он не хотел делать этого втискиванием их в бетонные блоки.
Таут предпочитал стекло, обладающее на его взгляд духовными качествами. Он хотел построить Stadtkrones, буквально "городские короны", светские соборы, которые вытягивали бы духовную энергию города вверх. Его стеклянный павильон на Кёльнской выставке в 1914 году представлял собой вытянутый купол, построенный из стеклянных панелей со ступенчатым фонтаном внутри. Корнишон в Сент-Мэри Экс – увеличенная версия, но набитая множеством офисов. Как образец архитектуры, он был таким же красивым и нефункциональным, как велосипед в стиле модерн. Странная картина для такого убеждённого бруталиста, как Стромберг, чтобы висеть на стене.
– Это Бруно Таут, – продолжила просвещать меня мисс Шапиро. – Современник Стромберга, немного бунтарь, судя по всему. Можете ли вы сказать, на какое знаменитое Лондонское здание это повлияло?
– Это тоже ценно? – спросил я.
– Конечно, – она явно разочаровалась моим нежеланием играть. – Большинство здешних работ оригинальные, довольно известных имён, пусть и незначительные. Страховая оценка одних только произведений искусства – свыше двух миллионов фунтов стерлингов. Отсюда и дорогостоящая система безопасности.
Ещё дороже после взлома, подумал я. И при том ни одно из произведений искусства не украдено. “Если ничего не было украдено, – спросил я. – То как вы узнали, что был взлом?”
– Потому что мы нашли дыру, – нотка торжества прозвучала в её голосе.
На самом деле я знал всё о дыре из отчета, но всегда хорошо разогреть потенциального свидетеля на чём-то, что можно проверить.
Мисс Шапиро грациозно наклонилась и откинула уродливый чёрно-белый полосатый ковёр, чтобы показать, где аккуратный прямоугольный участок паркетного пола недавно был заменён простым деревянным листом. Она просунула палец в кольцевую ручку на одном конце и подняла доску, чтобы открыть сейф.
Изготовленный на заказ, возможно, Чаббом в 1950-х годах, хотя Национальный Траст ещё не смог проверить производителя.
– Он и сам по себе интересный предмет, – сказала мисс Шапиро. – Мы думаем, что можно оставить его открытым для публики.
На корпусе сейфа никаких следов от инструментов, так что он либо не был заперт, что вполне возможно, либо взломан Малкерном по старинке.
– Как думаете, это часть первоначальной постройки? – поинтересовался я. Сейф был достаточно неглубоким, чтобы поместиться на бетонном полу, не выдаваясь из перекрытия, но вполне глубоким, чтобы вместить Die Praxis Der Magie плюс несколько других книг – возможно, ещё три или четыре.
Мисс Шапиро покачала головой: “Это прекрасный вопрос, на который я хотела бы знать ответ”.
Я прилёг на пол и опустил лицо в сейф. Пахло чистым металлом и чем-то вроде старой бумаги – никаких вестигий я не заметил. Найтингейл предупреждал, что гримуар не оставит следа: "Книги по магии – не обязательно магические книги”.
И всё же я надеялся на прикосновение бритвы, что начал ассоциировать с Безликим.
Но здесь ничего не было. Малкерн (если это был он) работал либо в одиночку, либо с гипотетическими неизвестными лицами, без использования магии. Кроме барбекю в Бромли, у нас не было ничего, что связывало бы Безликого с Die Praxis Der Magie или кражей со взломом. Так всегда с доказательствами – либо они у вас есть, либо нет.
В отчёте говорилось, что страховая компания нашла доказательства того, что дверь на крыше была взломана недавно. Я спросил мисс Шапиро о замке и не хочет ли она показать мне его.
– Мы точно не знаем, когда это произошло, – сказала она, ведя меня обратно к винтовой лестнице. – Откровенно говоря, страховая компания просто пыталась произвести на нас впечатление своим энтузиазмом.
– Они что, назначили вам премиальные?
– А вы как думаете?
На площадке второго этажа висела фотография башни Скайгарден плакатного размера. Снимок ночной, основание освещалось цветными прожекторами, а окна горели. Я спросил, сам ли Стромберг повесил его.
– Нет. Но он считал Скайгарден своей лучшей работой, и мы решили, что это уместно отметить. Снято в 1969 году, как раз перед въездом первых жильцов.
Это объясняло, почему он не был похож на муниципальное жильё, а выглядел словно из будущего.
Единственное преимущество плоской крыши – по ней можно ходить. Но возможен и сад на крыше, гораздо выше всей этой природной грязи. Растения могут содержаться в аккуратных квадратных кадках с острыми углами, и вашу садовую мебель никто не украдёт.
Винтовая лестница вела к застеклённой лестничной клетке. В отчёте страховой компании говорилось, что есть признаки взлома двери снаружи. “Стромберг всегда оставлял ключ в замке, – сказала мисс Шапиро. – Мы тоже так думали, но когда эксперт попытался вынуть его из замка, то обнаружили, что он застрял”.
Ключ частично слился с механизмом замка. Но было ли это вызвано внешним вмешательством или просто старением, они не могли определить.
– Вы поменяли замок?
– Нет, конечно, – сказала она. – Мы его отремонтировали.
Можно попробовать, подумал я и наклонился, словно рассматривая его. И почувствовал это, хотя вестигия была самая слабая из ощущаемых мною. Безликий применил магию к замку. Но когда именно? И почему? Я спросил, могу ли выйти на крышу.
– Да, пожалуйста, – она широко улыбнулась.
Я понял почему, выйдя в сад на крыше. Это было потрясающе. Над головой небо всё ещё было серым, но на юго-западе разрыв в облаках позволил солнцу заливать светом город подо мной.
Хайгейт-Хилл возвышается на 130 метров над лондонской поймой. Прямо подо мной по южному склону выстроились дома комплекса Holy Lodge Estate, построенные для размещения почтенных старых дев, оставшихся без средств к существованию после Первой мировой войны. Дальше простиралось серо-зелёное болото Северного Лондона, изрезанное железнодорожными путями, что сходились на краснокирпичных и железных сваях Кингс-Кросс и Сент-Панкрас. За ними Холборн, Сити, Сент-Полс и Шад – осколок серебра и золота в угасающем свете солнца.
У парапета стоял весьма незатейливый белый эмалированный садовый столик, со складными стульями вокруг. Я представил себе, как герр Стромберг сидит здесь, пьёт кофе, наслаждается видом и мнит себя королём Сити.
– Жаль, что мы больше не можем держать здесь телескоп, – вдруг сказала мисс Шапиро.
– Телескоп?
Она показала мне фотографию в глянцевом путеводителе по вилле – цветной снимок Стромберга, высокого худого мужчины в свободной красной рубашке и коричневых брюках, сидящего именно так, как я и представлял. Только, помимо кофе, у него был окантованный латунью телескоп, установленный на треноге, на удобной высоте для сидячего наблюдения.
– У асессора чуть не случился припадок от моих слов, что обычно в погожие дни мы его не трогаем, – добавила мисс Шапиро. – В конце концов мы сняли его и отдали в Научный музей.
– Интересно, на что он смотрел? – я постучал пальцем по фотографии Стромберга в путеводителе.
– Мы подумали об одном и том же, – сказала она. – Если вы хотите присесть…
Я сел на складной стул и, забыв про недавний дождь, получил мокрую задницу. Мисс Шапиро попросила меня повернуть немного влево: “Он всегда указывал примерно на юго-восток. К Саутуорку или, может быть, к Биггин-Хиллу за ним. У нас, конечно, нет никаких записей о том, что он использовал прибор, чтобы смотреть на звёзды”.
– Не могли бы вы оказать мне огромную услугу? – спросил я.
– Если смогу.
– Есть ли у вас список всех книг Стромберга? Тех, что принадлежали ему.
– Составили ещё в прошлом месяце, – сказала она. – Для страхования.
Так и думал, что они это сделали. “Не могли бы вы распечатать для меня? Можно и по электронной почте, но тогда мне придётся сначала возвращаться в участок”, – я встал и мягко направил её к лестнице.
– Почему бы и нет. Хотя мне очень интересно, для чего он вам может понадобиться.
– Я бы сверил его с двумя списками Интерпола, – пришлось солгать. – Может есть какая-нибудь закономерность.
Мы подошли к лестнице, и я сделал вид, что вспомнил что-то, и сказал, что хочу быстро осмотреть периметр крыши: “Прикину возможную точка доступа”.
Мисс Шапиро предложила подождать, но я сказал, что задержусь всего на пару минут и догоню её внизу в офисе. Она явно не хотела оставлять меня одного, и я скрипнул зубами, стараясь не столкнуть её с лестницы, когда она вдруг согласилась и ушла.
Я бросился назад, сел обратно на мокрое сиденье, посмотрел на Лондон и глубоко вздохнул.
Постигая магию, творишь формы в голове. Каждую из них ассоциируешь со словом на латыни, потому что так делал сэр Исаак Ньютон. И делаешь это так, что слово и форма становятся одним целым в твоём уме. Первая разучиваемая форма – Люкс, создаёт свет. Вторая – Импелло, толкает вещи вокруг.
Связывая формы вместе в определённой последовательности, создаёшь заклинание – я всё ещё улыбаюсь каждый раз, произнося это слово. Заклинание с одной формой – заклинание первого порядка, с двумя формами – второго, с тремя – третьего, идея понятна.
В январе Найтингейл научил меня моему первому заклинанию четвёртого порядка, созданному самим Исааком Ньютоном. Я несколько раз пробежался по компонентам и проверил, что мисс Шапиро благополучно ушла.
В прежние времена, думаю, было вполне нормально петь на латыни и размахивать руками, но современный магический практик любит быть чуть сдержаннее, бормоча себе под нос, слегка смахивая на сумасшедшего. Лесли носит Bluetooth-наушники и притворяется, что говорит по-итальянски, но Найтингейл не одобряет этого – вот она разница поколений.
Заклинание Ньютона использовало форму aer (* воздух), чтобы превратить воздух перед твоим лицом в две линзы, действующие как телескоп. Великий человек назвал его телескопиумом, что характеризует его подход к брендингу. Помимо обычных недостатков – например, риска превратить свой мозг в больную цветную капусту (если линзы неправильной формы), получаешь всё в радугах лицо. А если хватит ума глянуть на солнце, то и вовсе ослепнешь.
Этим можно объяснить, почему Ньютон продолжал изобретать отражательный телескоп для всех своих обычных потребностей в наблюдении за звёздами.
Лондон прыгнул мне навстречу: Кингс-Кросс, зелёный прямоугольник Линкольнс-Инн, река, за ней – намеренная тусклость башни Кингс-Рич, и дальше, в центре моего поля зрения, – зловещий палец башни Скайгарден.
Неужели Стромберг был не только архитектором, но и практикующим магом? Он назвал башню Скайгарден своей величайшей работой...
Облака закрыли заходящее солнце, и город потускнел до грязно-серого цвета.
– Когда в твоём районе происходит что-то странное... – произнёс я вслух.
Если вас убивают при подозрительных обстоятельствах, то назначается патологоанатом, чтобы хорошенько покопался в ваших внутренностях и определил, что именно с вами сделали. Патологоанатом же решает, где произведёт вскрытие, и раз старший инспектор Даффи по глупости решила пригласить доктора Валида, пришлось тащиться через реку в Вестминстерский морг на Хорсферри-Роуд.
Нам с Лесли это оказалось на руку – знаменитый судебно-медицинский комплекс "Йенский Западный Мемориал" мог похвастаться самыми современными удобствами, в том числе удалённым обзором. Здесь младшие офицеры могли пить кофе и наблюдать за процедурой на экранах, в то время как их начальники находились рядом с трупом. Ну и если младшим хватало ума, то щёлкали выключателем на своём конце интеркома, чтобы старшие не могли слышать их.
– Какого хрена он это сделал? – спросила Лесли, услышав мои подозрения об объединении Эриком Стромбергом магии и архитектуры. Я заметил, что архитекторы в те дни искренне верили, что могут улучшить людей с помощью архитектуры.
– Что делает людей лучше?
– Лучшие люди, – пояснил я. – Значит лучшие граждане.
– У стромбергов не очень хорошо получилось, не так ли? – грустно улыбнулась Лесли, проведшая детство, как и я, в муниципальной квартире.
На нашем экране старший инспектор Даффи в зелёном фартуке, маске и защитных очках склонилась над телом Патрика Малкерна, чтобы внимательнее рассмотреть все ужасные детали, которые доктор Валид считал важными.
– Сгорел изнутри, – голос Даффи звучал странно гнусаво из-за, как полагала Лесли, благоразумного применения тайского бальзама Vicks VapoRub под ноздрями. Она повернулась и спросила в камеру: “А вы могли бы это сделать?”
Найтингейл шагнул в поле зрения камеры. “Не могу ответить, пока не узнаю, что именно было сделано, – он говорил так, словно вообще избегал дышать через нос. – Но, вероятно, нет”.
– Но вы же не думаете, что это произошло естественным путём? – спросила Даффи.
– Да уж, – покачала головой Лесли.
Доктор Валид выразил серьёзное сомнение в естественности. Даффи кивнула. Похоже, она легче принимала всё от соотечественника шотландца, поэтому Найтингейл доверил доктору большую часть разговора.
– Не спускай глаз с двери, – сказала Лесли и сняла маску. На шее оказались свежие швы с воспалённой кожей вокруг. Достав из сумки на плече небольшой тюбик с мазью, она принялась смазывать шею и челюсть.
Её лицо всё ещё шокировало. Я уже не вздрагивал, но боялся, что никогда не привыкну к этому.
– Патрик Малкерн выкрал магическую книгу из дома знаменитого сумасшедшего архитектора Эрика Стромберга, величайшей работой которого была башня Скайгарден в Саутуорке, – сказал я. – В отделе планирования этого самого района работал Ричард Льюис. Ты уже смотрела отредактированные Джагетом основные моменты?
– У него было слишком много свободного времени, – сказала она и втёрла крем в скрученный розовый огрызок, остаток её носа.
– Значит, наш планировщик, который вдруг ни с того ни с сего прыгнул под поезд, оказывается в списке Маленьких Крокодилов, – вслух размышлял я. – А потом появляется Патрик Малкерн, волшебным образом зажаренный на гриле.
– Ты же не знаешь, что это была магия, – Лесли снова надела маску.
– Сделай мне одолжение, – чуть повысил голос я. – Магический, жестокий и очень неприятный способ умереть – это Безликий. Это практически его фирменная мелодия.
– Это совсем не тонко, – спокойно возразила Лесли. – Теперь, когда он знает, что мы охотимся за ним, можно ожидать его более тонких действий.
– Он создал человека-тигра. Как думаешь, насколько он хитёр? Может быть, он не так умён, как ты думаешь?
– Вполне. Или не считает нас угрозой.
– Это ошибка, – сказал я. – Разве нет?
Лесли снова посмотрела на экран, где доктор Валид извлекал длинную почерневшую кость из бедра Патрика Малкерна. “Судя по обугливанию, – комментировал доктор. – Горела сама кость”.
– О да, – Лесли оглянулась на меня. – Он совершает большую ошибку.