Часть 3. Старт. Моя дорога в Космос

Евгений Никонов
              Через тернии к звёздам
              (Per aspera ad astra).
                (Крылатое выражение)

              Во всём мне хочется дойти
              До самой сути,
              В работе, в поисках пути,
              В сердечной смуте.
                (Борис Пастернак)

Оглавление

3.1. Он сказал: Поехали!
3.2. У Сухого
3.3. Опять “в космос”
3.4. ТДК-3КВ. “Восход”
3.5. Вперёд, к “Союзу”


3.1. Он сказал: Поехали!
Первый день. Знакомство. 12 апреля. Легендарный полёт. 14 апреля. Восторг.
Предыстория. Очерк. О тренажёре. Сфера на плоскость

Окончив в марте 1961 года Московский Энергетический институт Факультет автоматики и вычислительной техники, я распределился в город Жуковский на предприятие под названием “почтовый ящик 12”. Это непонятное словосочетание в немалой степени меня тогда удивляло, но не смущало, не пугало, как некоторых моих друзей. Позднее я узнал, что под этим шифром скрывался знаменитый Лётно-исследовательской институт (ЛИИ).

Первый день

После месячного отпуска я явился в свой деканат и получил направление на работу, в “почтовый ящик 12”. Столкнулся в приёмной декана с Мишей Серпиковым, договорились завтра вместе ехать в город Жуковский. Действительно, 5 апреля 1961 года мы уже шли по городу Жуковскому. Спрашивали, «как пройти к столовой номер один». Все понимали смысл и показывали куда.
Как в старом анекдоте. Начальник посылает сотрудника на секретный завод, в маленьком городке. Чтобы найти завод, надо спрашивать, где баня; рядом и будет завод. Специалист приехал в городок, спрашивает, как пройти к бане. «А-а, вон там, видите, секретный завод, а напротив как раз будет баня».
Шли молча, без анекдотов. Миша неразговорчивый, я тем более.
Дорога лесная, асфальтированная. Накануне прошёл хороший снежок, в лесу красивые сугробы. Но уже заметно потеплело, началось активное таяние. Тротуары белые притоптанные, кое-где в проталинах, а проезжая часть почищенная, совсем сухая. Тишина, ни машин, ни людей.

Подошли к небольшому двухэтажному зданию рядом с проходной и широкими воротами. Напротив через небольшую площадь была видна, судя по вывеске, столовая. Туда нам пока не надо.
Поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Отдел кадров. Народу никого. Миша вошёл, побыл недолго; улыбаясь, вышел: «Всё в порядке», убежал. Вошёл я. Начальник отдела кадров Обидин Иван  Арсентьевич. Очень толковый дядька. Внимательно просматривая мои документы, комментировал с чувством, с расстановкой: «Это я подавал на тебя требование. Отличник? Это хорошо. Вычислительная техника – очень хорошо, меня как раз просили из Филиала. Направляю тебя туда, и в такое подразделение, что будешь всю жизнь благодарить. Общежитие даём, вечером туда зайдёшь вот с этой (показал) запиской. Сейчас бери все документы и марш на рабочее место, знакомься с начальством, с людьми». Понятно объяснил: идти – всё время прямо. Вспоминаю этого доброго человека и всё, что он сказал, слово в слово. Особенно врезалось в память его пророческое: «Будешь всю жизнь благодарить». Как в воду глядел. После мы встречались не раз по разным, приятным поводам.

Дошагал за полчаса до своего корпуса, вошёл в парадную дверь и мимо охраны: «Проходите», по широкой мраморной лестнице взлетел на второй этаж, дальше направо по коридору – в приёмную начальства. Начальника Филиала сегодня на месте не было, секретарь пригласила меня в кабинет к главному инженеру. Вошёл, представился. Сучков Виталий Николаевич, сидя за столом, пожал руку, произнёс: «Звонили только что о тебе. Садись. Давай, что там у тебя». С интересом пролистал мои документы, одобрительно хмыкая; поднял голову, испытующе посмотрел на меня и решительно направил меня в лабораторию – в ту, в которую надо.

Начальник лаборатории был в отъезде; его заместитель Марченко Станислав Тарасович, с таинственным видом покачав головой, сообщил: «Шеф – в командировке», углубился в изучение поданных документов, со знанием дела уточнил: «А-а, математик? Моделирование?» – «Да-да, и управленец». Спросил об учёбе, о моих интересах, я отвечал. – «Ну хорошо, пойдём. Будешь в отделе Кулагина. Эмиль Дмитриевич – запомни».

Отступление от текста
Просто захотелось описать здесь моё перемещение, в течение нескольких часов, по служебной, так сказать, вертикали. И как при этом вершилась моя судьба. Если б хотя бы на одной из служебных позиций, на одной такой развилке было бы принято иное решение, у меня сложилась бы, уверен, неудачная жизнь, как мне не раз доводилось слышать от некоторых друзей или знакомых. А так – получилось всё как нельзя лучше.

Итак, со Станиславом Тарасовичем мы подошли к двери, находившейся зрительно в самой середине коридора, рядом с главной лестницей. Щепотью пальцев он нажал сразу три кнопки на небольшой клавиатуре. Послышалось страшное рычание – сработал соленоид кодового замка, дверь приоткрылась. Мы вошли. Марченко указал: «Вон твой начальник», – и мгновенно удалился, захлопнув за мной дверь. Я даже ничего толком не успел спросить или уточнить.
Что делать? Огляделся. Стою, словно в кино, в какой-то фантастической комнате. Старинный дубовый паркет, высоченные потолки с лепниной, двустворчатые двери на балкон, вековые деревья заброшенного, заросшего парка за панорамными окнами – стало понятно, что здесь когда-то, давным-давно, был светлый, просторный танцевальный зал. Но теперь помещение было плотно уставлено серьёзным оборудованием, высокими, крупногабаритными устройствами, между которых я узнал аналоговую вычислительную машину МПТ-9. Посреди этого нагромождения стояли двое, явно инженеров, склонившихся над огромным альбомом электрических схем на столе и о чём-то яростно споривших. Больше никого в помещении видно не было.
Я подошёл к ним и тоже уставился в то место схемы, куда они тыкали пальцами. Один из них доказывал, что «датчик угловой скорости (ДУС) выдаёт угловое ускорение», другой категорически возражал. Не прерывая спора, они привлекли к обсуждению меня; такая схема автоматического управления мне была понятна, и я сказал, что на схеме изображён сложный гироскопический узел, только условно называемый “ДУС”, он измеряет угловую скорость и автоматически включает двигатели, создающие угловое ускорение. Страсти мгновенно улеглись; без ложной скромности замечу, что спорщики оценили мои познания и согласились со мной.
– Эмиль Дмитриевич? – я подал свою приёмную записку и другие документы более солидному на вид.
– Да, он самый, – задумчиво проговорил он, просматривая бумаги. – Так… Из Московского Энергетического. Прекрасно… Специалисты по вычислительной нам нужны.

Он как начальник отдела Кулагин Э.Д. подписал записку и сказал, что отправит её в канцелярию.
Другой собеседник, как я потом узнал, Слава Горячев, считавшийся главным помощником Кулагина, дружелюбно и приветливо смотрел на меня.
С обеда стали возвращаться немногочисленные сотрудники отдела.

Эмиль Дмитриевич определил мне рабочее место – стол в углу за монтажной стойкой, сказал: «Сработаемся», пообещал, что завтра познакомит меня с работой, а пока приказал идти обустраиваться с жильём. И тут, как будто не выдержав, загадочно добавил: «Шеф в командировке» – слова, которые я уже слышал, но не обратил особого внимания, подумал про себя, ну что тут  особенного.
Да, даже мысли не было.

Знакомство

На следующее утро, съездив накануне в Москву за вещами – единственным чемоданом – и устроившись в общежитии предприятия, я как штык был на рабочем месте. Кулагин положил передо мной кипу технической документации «для начала». На самом верху лежало, точно помню, неплохо оформленное, довольно информативное и полезное Техническое описание «Система индикации и ручного управления (“Пульт пилота”) и моделирующий стенд-тренажер космического корабля “Восток”» авторы: С.Г. Даревский, Э.Д. Кулагин, Д.Н. Лавров, Г.С. Макаров, С.Т. Марченко, Е.Н. Носов, Н.В. Шилова.
Я сообразил, что все устройства, находившиеся в этом лабораторном помещении, составляли единый комплекс обучения управлению космическим кораблём – тренажёр; сердцевиной этого слаженного ансамбля уникальных, сложнейших электронно-механических инструментов являлся пульт инструктора, с которого осуществлялось управление работой всем тренажёром; в соседней небольшой тёмной комнатке – справа, если смотреть от входной двери – размещался действующий макет кабины корабляя – “шарик”, который служил рабочим местом для тренируемого космонавта.
Следует заметить, что название “Восток” и производственный индекс 3КА пилотируемого космического корабля употреблялись к тому времени в директивных и технических документах уже не менее двух лет.
Меня дополнительно проинформировали, что именно отделом Кулагина в кооперации с другими предприятиями был создан данный стенд-тренажёр для корабля “Восток”, а лаборатория № 102 начальника Даревского Сергея Григорьевича, в состав которой входит наш отдел, работала по космической тематике. В целом всё это имело место на предприятии п/я 12 (в дальнейшем, для удобства, буду говорить: в Лётно-исследовательском институте) в городе Жуковском Московской области. Именно таким образом, 5 апреля 1961 года я попал в волшебный мир космонавтов и космоса, о чём даже и не мог мечтать.

В средней части помещения и кое-где у стен стояли рабочие канцелярские столы для инженерно-технического состава отдела.
Я с радостью и удовольствием познакомился с сотрудниками отдела Кулагина.
Сам Кулагин начал работать на предприятии после окончания Ленинградского электротехнического института (ЛЭТИ) в 1957 году. Простой, демократичный. Трудоголик, неисправимый энтузиаст своего дела, он требовал того же и от окружающих. Где-то в глубине души немного мечтатель и романтик. Заядлый курильщик, крепкий “Беломор” и тому подобное. Едва заметное искривление позвоночника в левую сторону. Сидел за большим столом у окна, с видом на природу. Всеми сотрудниками отдела искренне почитался самым любимым начальником.

Следующий по ранжиру в отделе – Слава Горячев. Возраста, по моим оценкам, около 26 лет. Полноватый, светлый. Всегда какой-то жизнерадостный. Приятный в общении. Не знаю, из какого пришёл института. Очень способный и знающий инженер, он, говорили, по устным указаниям Кулагина, разработал сам все электрические схемы пульта инструктора. Он же придумал и реализовал имитатор бортового программно-временного устройства (ПВУ) с помощью телефонного шагового искателя.
Зато как близкому другу Кулагина ему многое разрешалось и прощалось. Допустим, ему был официально установлен свободный график прихода и ухода. И если он появлялся на рабочем месте немного припозднившись, то по одной грустной просьбе «Эмиль...» добрый начальник заботливо отправлял его в тёмную комнату «отдохнуть» часика три-четыре там, на диване или даже «в шарике».
Вообще, он был генератором идей и при этом раздавал всем советы безвозмездно, то есть даром.

Валентин Иванович Малышев был исключительно интересным человеком. В свои сорок выглядел лет на десять старше, лысоватый, худощавый, очень энергичный, активный, любознательный. Пришёл на работу в 1960 году старшим техником и сразу поступил учиться заочно в авиационный институт, по специальности “электрооборудование”. Довольно скоро он окончил институт и стал успешно расти по инженерной лестнице. Имел навыки качественного электромонтажа. Постоянно читал технические книги и журналы, занимался самообразованием.

О себе никогда ни слова.
Лишь однажды он коротко, в узком кругу поделился воспоминаниями о своём участии в Корейской войне, где дослужился до подполковника авиации. При этом сообщил поразительную, тогда, для нас вещь, что в Корее, оказывается, воевал наш легендарный лётчик, трижды Герой Советского Союза полковник Иван Кожедуб (1920-1991), по окончании Корейской войны произведённый в генералы.
Мы только удивлялись.
Ещё Малышев так небрежно похвалился, что научился там говорить по-корейски и по-китайски. Когда же я обратился к нему с парой известных мне китайских слов, он отвёл меня в сторонку и сказал, что вообще-то он знает только три-четыре ругательства по-ихнему, но это пусть будет строго между нами.

О Великой Отечественной войне Малышев никогда не упоминал, да и никто не спрашивал.
Только совсем недавно информационная служба ЛИИ, под руководством нового человека, Андрея Симонова, распространила, помимо прочего, замечательную информацию: биографические материалы и официальные сведения из справочной системы Министерства обороны “Память народа” о ветеране Великой Отечественной войны В.И. Малышеве.
Стало понятно, что гвардии старший техник-лейтенант Малышев занимался радиосвязью 63-го гвардейского истребительного авиационного полка, всей системой бортовых самолётных и наземных радиоприёмников и радиопередатчиков.
30 июля 1944 года, после успешного завершения Нарвской наступательной операции, товарищ Малышев был представлен к награждению орденом Красной Звезды; наградной лист подписан командиром полка гвардии подполковником Горбатюком и утверждён командиром дивизии гвардии полковником Василием Сталиным.

Справка
63-й гвардейский истребительный авиационный Виленский ордена Кутузова полк
гвардии подполковника Горбатюка
3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии гвардии полковника Василия Сталина
1-го гвардейского истребительного авиационного корпуса генерал-лейтенанта авиации Белецкого
15-ой воздушной армии генерал-полковника авиации Науменко
2-го Прибалтийского фронта генерала армии Ерёменко.

И ещё один факт. Именно в 63-й авиационный полк в июне 1943 года был направлен после излечения и восстановления прославленный лётчик, старший лейтенант/капитан авиации Алексей Маресьев; в этом полку он продолжал сбивать немецкие самолёты, служил помощником командира полка, штурманом полка. Не исключено, что Малышев мог видеть, встречать известного всей стране лётчика. Теперь об этом уже не узнать.

Предположение
Про Маресьева поговорить было бы, конечно, интересно. Но, полагаю, мысль о Василии Сталине могла остановить Малышева от любых беспечных излияний чувств. Да и рубцы на душе после Корейской войны отнюдь не способствовали чрезмерной откровенности в общении с кем бы то ни было.

По-своему уникальным человеком был старший техник Алексей Алексеевич Кириллов. Лет сорока. Копна волос на голове; одет кое-как, небрежно. Всё делал нехотя, с ленцой, с вальяжным видом. Ходил вперевалочку, но за мячом бегал прытко. Зря не перенапрягался. Указания начальства не спешил выполнять – «может, передумает». Но если брался, делал качественно, за что и ценили. Учиться не желал. Читал любительские журналы по радио и что-то втихаря паял по чьей-нибудь просьбе, это было его “шабашкой”. Вообще был мастером на все руки: электромонтаж, металлообработка. Похоже, считал себя умнее всех, может быть, даже гением. Любил простые советские кинофильмы. Цинично, как бы лично про себя (и про кого-то “сверху”, из властей), повторял из фильма “Сыновья” (1946 года выпуска) знаменитую фразу одного обер-ефрейтора, специально с жутким немецким акцентом: «Дурак, но золотые руки – это для нас наилучшая комбинация».
Работал Кириллов за специальным монтажным столом, стоявшим в левом углу помещения, ближе к коридору. Темновато, поэтому над столом висела яркая лампа на гибком поворотном кронштейне.
Я обратил внимание на необычные часы на столе.
– АЧХО, авиационные часы хронометрические с обогревом, – объяснил, отрапортовал с готовностью Алексей Алексеевич. И добавил:
– У Кулагина тоже такие есть. Могу и Вам достать, – это он меня “на Вы” называл из уважения, поначалу.
– Нет, не надо, ни к чему, – ответил я скромно.
– Зря. А у нас ещё в шкафу прибор авиагоризонт есть, интересная штука. Показать?
Чуть заметная, не то добрая, не то хитроватая улыбка не сходила с его губ. «Не прост», – понял я.
– Нет, спасибо, пока не надо.

Забавно, что Кулагин, Малышев и Кириллов были ярыми футбольными болельщиками, но все трое разных клубов, соответственно: ленинградского “Зенита”, ЦСКА и “Спартака”. Спорили до хрипоты. Я только краем уха слышал, как они всяко поносили тренера “Зенита” Георгия Жаркова – сохранилась в памяти эта фамилия. Иногда они играли, пинали мяч в обеденный перерыв снаружи перед корпусом. Но об этом ниже. В шахматы и другие игры в помещении у нас не играли.

И ещё были в отделе две молодых женщины. Ольга Бысова, техник, лет под тридцать, симпатичная, чуть разбитная, общительная, ищущая высокого чувства. Старательно и аккуратно работала чёрной тушью по кальке; кто не знает, калька – это тонкая прозрачная бумага для копирования схем, чертежей и получения светокопий. Сидела за столом перед центральным окном, поскольку требовалось достаточно света для копирования. Ещё Ольга имела навыки пайки, электромонтажа. И совмещала основную работу с выполнением обязанностей секретаря отдела и ведением отдельской канцелярии. Пользовалась особым доверием начальника отдела.

Наумова Лида, лет двадцати пяти, строгой, неброской красоты. Скромная, неразговорчивая. Сидела за столом у правого окна. Выполняла копировальные работы, как и Ольга, ну может быть, несколько медленнее, но столь же качественно.
В то время, подчеркнём, работ по копированию схем, чертежей требовалось очень много и со временем всё больше. И кроме копирования, Лида заведовала также отдельским складом электрорадиоизделий (ЭРИ).

Подумалось, отделом с такими силами создать: разработать, контролировать изготовление, наладить такой серьёзный тренажёрный комплекс, да и в такие сжатые сроки – как это удалось?!
Но вскоре я заметил некоторые недостатки, упущения в сделанной наскоро технике, которые заставили меня крепко задуматься. Да ладно, можно оставить так, как есть.

Других подразделений предприятия я пока не знал. Только в первый же мой день на работе подошёл ко мне странный, высокий и полный парень с сильными очками и глазами навыкат; как потом оказалось, это был Марк Ситников; он живо поинтересовался, занимался ли я художественной самодеятельностью; мой отрицательный ответ очень разочаровал его, и он вмиг потерял ко мне всякий интерес.

Я старался приспособиться к новой обстановке, работал как одержимый.
Получилось так, что вначале меня поселили в общежитие в комнату на первом этаже, рядом с вахтёрской будкой и фойе с телевизором. Кроме меня в комнате жили трое мрачных работяг, вроде бы авиамехаников, смотревших на меня с недоверием и в компанию свою меня не приглашавших. Ложились они спать рано, а утром вскакивали чуть свет и отправлялись на работу на территорию ЛИИ. Поэтому и я появлялся на работе раньше всех своих сотрудников. Сразу хватался за техническую документацию, раскрывал схемы, вникал, разбирался, старался дойти, как говорится, до самой сути.
Вслед за мной приходили, за полчаса – за час до начала рабочего дня, Малышев, Кириллов, Кулагин; приносили с собой свежие газеты, погружались в чтение, обменивались новостями. Прибегали Оля и Лида. По звонку начинался рабочий день.

Невозможно поверить, но в первые год или два моей работы на предприятии начало рабочего дня у нас было установлено в 9 часов 12 минут утра. Это время, говорили, по сложившейся традиции было привязано к моменту прихода “паровика” из Москвы к железнодорожной платформе Кратово и длительности пешего хода большого количества сотрудников-москвичей от платформы до места работы.

В глубине души мне нравилось, что на работе, в отделе и лаборатории неукоснительно соблюдался режим дисциплины и строгой секретности.
Но главное, в коллективе определённо наметилось или даже, пожалуй, воцарилось всеобщее напряжённое и тревожное ожидание. Постоянно возникали неясные разговоры о важной командировке, куда отбыли начальник лаборатории и с ним отдельные сотрудники. (В дальнейшем оказалось, что они ездили на запуск космического корабля Гагарина).

12 апреля

Хочется для себя подытожить, уточнить, скомпоновать многочисленные описания основных событий, произошедших в дни до, во время и после первого, легендарного полёта в Космос.
Прежде всего, всем своим существом я сначала подсознательно почувствовал, а потом вдруг внутри меня оформилось, сложилось такое подспудное ощущение, будто некоторое время тому назад здесь в лаборатории имели место некие значительные события и после них остались только слабые, так сказать, отголоски. И вообще, все люди вокруг как будто ходили и ждали каких-то чрезвычайно важных сообщений; постоянно был включён телевизор, входивший в состав тренажёра, слушали радио, сотрудники тихо между собой переговаривались. Кулагин безмолвно, угрюмо сидел за столом, из магнитофона звучали его любимые “Лунная”, “Аппассионата”, “Кориолан”, “Эгмонт”, “Элиза” и всё сначала. Я уже узнал, что этот магнитофон МАГ-8М последнего выпуска, отличного качества, входил в состав тренажёра и использовался во время тренировок для воспроизведения грохота ракеты-носителя на этапе старта ракеты-носителя и выведения корабля на орбиту, а также для имитации других специальных шумов.

И вот сейчас пришла очередь рассказать, что на самом деле случилось в день ровно через неделю после моего прихода на работу.
Этот день – 12 апреля 1961 года.
Как было сказано, в течение нескольких дней все сотрудники чего-то ждали. “У наших ушки на макушке”. Утром кто-то в лаборатории услышал предупреждение о предстоящем важном правительственном сообщении, в 10 часов включили телевизор, и Юрий Левитан произнёс сообщение ТАСС:
«Выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник “Восток” с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника “Восток” является гражданин Союза Советских Социалистических Республик лётчик майор Гагарин Юрий Алексеевич».
Позже Юрий Левитан признавался: «Читая текст, я старался быть спокойным, но слёзы радости застилали глаза. Так было и 9 мая 1945 года».
Показали на экране фотографию космонавта, и все наши сотрудники сразу узнали: да это он, Юра Гагарин! Алексей Алексеевич тыкал в экран и кричал: «Я же помогал ему одевать скафандр!» Тогда я ещё ничего не знал, не слышал о Гагарине. Прибежали люди из других подразделений, где не было телевизора. Радость была неописуемой. Всеобщей и искренней.
Кулагина было не узнать. Сбросив мрачную маску, он резвился как ребёнок, он кричал: «Я знал! Я знал!» Включил на магнитофоне Робертино Лоретти на полную громкость, сел, закрыв лицо руками. Таким его не видел никто ни до, ни после.
Звонкий, ангельский голос – откуда-то с высоты, будто из космоса – ласкал слух, проникал в самую душу.
Вместе со всеми я тоже испытывал незабываемые минуты торжества по случаю первого полёта человека в космос.
Что характерно, никто не вспоминал об американцах, они остались где-то далеко позади, они были неудачниками. А они у себя в газетах писали статьи с заголовками, как я узнал позже, типа “Русские бьют нас в космосе” (Russians Beat Us In Space). Ну что ж делать… Кстати, не будем забывать, что в это время в Америке ещё орудовал Ку-клукс-клан и вешали (линчевали) негров, не говоря уже о других проявлениях политики расовой сегрегации.

Легендарный полёт

До этого исторического дня о Гагарине мало кто знал. И я не знал. Теперь о нём узнал весь мир. И я много чего узнал.
Самое главное – неизвестно было, сможет ли человек существовать в космосе.
У Сергея Павловича Королёва была только одна мысль во время старта корабля: «Только бы слетал и вернулся живым!»
А Гагарин шутил. Во время предстартовых проверок напевал, насвистывал песни “Родина слышит”, “Перекрёсток” («Старый дом за углом»), “Ландыши”.
Павел Попович, ещё не летавший, напомнил про продолжение “Ландышей”, это где “в камышах”. Общий смех.

При поступлении команды “Главная. Подъём!”, когда был зафиксирован отрыв ракеты от стартового стола, Гагарин воскликнул, самопроизвольно, привычное ещё с тренировок: “Поехали!”
Во время полёта восхищался красотами Земли. Постоянно сообщал, что самочувствие и настроение хорошее.
Да, Гагарин был первым на этом пути. Кроме психологического напряжения, он первым из людей испытал на себе тяжёлые перегрузки взлёта и посадки, ощутил настоящую невесомость, первым летел с невероятной скоростью 28 тысяч километров в час, увидел явления, известные пока только из теории.
Оглянувшись вокруг себя, радостно закричал: «Чувство невесомости интересно. Всё плавает. Плавает всё. Красота!»
На орбите Гагарин провёл простейшие эксперименты: пил, ел, делал записи карандашом. “Положив” карандаш рядом с собой, он случайно обнаружил, что тот моментально начал уплывать. Из этого Гагарин сделал вывод, что карандаши и прочие предметы в космосе лучше привязывать.
Самое страшное, что испытал Гагарин, было зрелище огня (“Пожар на борту!”) при входе корабля в плотные слои атмосферы после отработки тормозного двигателя на этапе возвращения на Землю. В это время корабль как будто вспыхивает, сгорают обмазка и антенна, прекращается связь человека с Землёй. Как вспоминал Гагарин, «за иллюминатором бушует пламя, корабль корежит, трещит, подумал: “Горю!” и уже начал мысленно прощаться с жизнью». И при этом ещё на космонавта навалились небывалые перегрузки, показания на приборах расплывались, а в глазах серело. Но Гагарин успешно справился с этими переживаниями.

Следующей проблемой в этом полёте оказалось место посадки – Гагарин, на огромном оранжевом парашюте, мог опуститься в студёную воду Волги, заполненную льдинами. Но ему помогла хорошая предполётная подготовка. Кроме того, он узнал местность – именно в этом районе, так совпало, он совершал тренировочные прыжки с парашютом.
Гагарин начал скидывать с себя тяжёлые предметы: рацию, аптечку, набор инструментов – и, управляя стропами, увёл парашют от реки, смог дотянуть до берега и приземлился на левом берегу Волги в двух километрах двух километрах от кромки воды. Гагаринская кабина на двух огромных белых парашютах приземлилась недалеко, в 4 километрах от села Узморье.

Первые минуты на земле. Несобранность, растерянность – эти слова к нему не подходят. Но был какой-то в его поведении элемент безразличия – видимо, из-за тяжёлой, небывалой усталости. И голод, жуткий голод. Пошёл, снял перчатки, бросил, снял часы, бросил на траву…
Первыми на земле, как писал позднее Гагарин, увидели его пожилая женщина Анна Акимовна Тахтарова, жена лесника, с шестилетней внучкой Ритой. Испугались: идёт навстречу им некто в невероятном одеянии, да и страна ещё жила под впечатлением сбитого американского шпиона Пауэрса.
– Не бойся, мать, я свой, русский! Где тут позвонить можно?
Телефон был далеко; машины, конечно, нет; ехала мимо телега, и первый в мире космонавт сел в неё и поехал искать телефон.
Но эта сентиментальная версия первой встречи Гагарина на Земле была позднее подвергнута сомнению вездесущими журналистами в наступившую эпоху гласности и вседозволенности, когда был снят гриф секретности с событий приземления первого космонавта. Выяснилось, что в тот день по всему Приволжскому военному округу была объявлена боевая тревога, зенитчикам был дан приказ следить за “контейнерами с неба”, и радар зенитно-ракетного дивизиона (в/ч 40218), находившегося в двух километрах от села Подгорное Энгельсского района Саратовской области, засёк воздушную цель – это был спускаемый аппарат; позже, после катапультирования – чётко различимых целей на радаре стало две.
Командир дивизиона майор Ахмед Николаевич Гассиев (иногда пишут Гасиев) поднял по тревоге личный состав и во главе пятнадцати вооружённых военнослужащих на двух машинах “ЗиЛ-151” отправился к месту приземления. Сюда же на шум прибежали и местные колхозники. Возможно, здесь же находилась и Анна (Анихайят) Тахтарова с внучкой Ритой (Румия). Все начали знакомиться с Юрием Гагариным. Он был в ярко-оранжевом скафандре, но без шлема. Невдалеке на земле лежал парашют. Майор Гассиев, убедившись, что перед ним тот самый Гагарин, о котором только что говорили по радио, пригласил его в кабину грузовика и доставил космонавта в расположение дивизиона. По пути Гасиев объявил Гагарину, что тому присвоено воинское звание майор.

Километрах в четырёх приземлился на белых парашютах спускаемый аппарат-“шарик”. Отдельная группа военных была направлена туда, чтобы взять это место под охрану. И вовремя, потому что сельские механизаторы уже отвинчивали от космического корабля на сувениры всё что получится.
– Что вы делаете?
– Да ведь мы не ломаем, мы аккуратненько, отвёрточкой…
Прекратили.
Металлический шар весь был оплавлен, иллюминатор закопчён. Казалось невероятным, что внутри во время спуска находился человек.
На следующий день гагаринскую кабину увезли в Москву.

На месте приземления Гагарина сразу же вбили столбик с надписью “10 часов 55 минут. Не трогать”. Табличка вскоре пропала, тогда солдаты выложили из кирпича невысокий постамент, на который водрузили столбик с табличкой повыше.
Чтобы не привлекать всеобщего внимания к режимному военному объекту вблизи села Подгорного, официальным местом приземления впредь было решено называть участок на вспаханном поле колхоза “Ленинский путь”, недалеко от деревни Смеловка Энгельсского района.
В 1965 году на месте приземления был установлен обелиск в форме взлетающей ракеты высотой 27 метров.
В 1981 году на постаменте перед обелиском установили скульптурный памятник Ю.А. Гагарину.
Со временем вокруг монумента была посажена зелёная аллея и создан архитектурный комплекс “Гагаринское поле”, что позволило включить место приземления первого космонавта в туристские маршруты.
В 2011 году к 50-летию первого полёта человека в космос на месте приземления был открыт мемориал “Галерея космонавтики”.
Зенитно-ракетный дивизион (в/ч 40218), находившийся рядом с местом приземления Гагарина, был расформирован в 1992 году.

Из штаба дивизиона Гагарин по телефону связался с генерал-майором Юрием Семёновичем Вовком, командиром дивизии ПВО, находившимся в штабе в Куйбышеве, и доложил: «Прошу передать главкому ВВС. Задачу выполнил, приземлился в заданном районе, чувствую себя хорошо, ушибов и поломок нет. Гагарин».
Гагарин вышел из штаба, фотографировался с личным составом дивизиона.

В это время поисково-спасательная группа на вертолёте Ми-4 под командой майора Сергея Михайловича Хитрина была направлена с аэродрома “Энгельс” на место приземления космонавта, но задержалась, чтобы взять на борт ещё и командира авиабазы генерал-лейтенанта Ивана Бровко, пожелавшего обязательно присутствовать при этом историческом событии.
С вертолёта быстро обнаружили спускаемый аппарат с двумя парашютами, но космонавта рядом не было.
В 11:25 майор Хитрин увидел находившихся на земле Гагарина и Гассиева. И в 11:50 Гагарин был доставлен на авиабазу “Энгельс” дальней авиации, она же 4 Управление НИИ ВВС, или в/ч 62648.
На аэродроме Гагарина уже ждали, у трапа вертолёта было всё руководство базы. Ему вручили поздравительную телеграмму Советского правительства.
Это была та самая авиабаза, где космонавты-курсанты проходили предполётную парашютную подготовку.
Правительственная связь ВЧ была только в кабинете начальника Управления.  Гагарин в штабе начальника авиабазы дожидался разговора с Кремлём.

В этот день, 12 апреля 1961 года, Хрущёв находился в государственной резиденции в Пицунде и готовился к XXII съезду партии, намеченному на октябрь месяц. (Не иначе как сидел размышлял о выносе тела Сталина из Мавзолея).
Королёв позвонил. Хрущёв не попросил никого выйти. Королёв сообщил, что в эти минуты начался спуск корабля “Восток” с орбиты, а Хрущёв кричал в трубку: «Только скажите, жив он? Жив?». У Королёва не было немедленного ответа на этот вопрос. Через некоторое время Хрущёву пришла информация о том, что Гагарин спустился на парашюте. Все обрадовались.
На ходу придумали и учредили специальное почётное звание “Лётчик-космонавт СССР”, которое должно будет присваиваться всем советским космонавтам, совершившим полёт в космос.
Затем Хрущёв позвонил министру обороны маршалу Малиновскому: «Он у вас старший лейтенант. Надо его срочно повысить в звании». Малиновский сказал, довольно неохотно, что даст Гагарину звание капитана. На что Никита Сергеевич рассердился: «Какого капитана? Вы ему хоть майора дайте». Малиновский долго не соглашался, но Хрущёв настоял на своём, и в этот же день Гагарин стал майором.

В 12:30 Гагарин поговорил по телефону – аппарату ВЧ-связи с Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Ильичом Брежневым.
В 13:00 Гагарин по телефону доложил Никите Сергеевичу Хрущёву о совершённом полете. Хрущёв поздравил Гагарина со званием Героя Советского Союза, званием “Лётчика-космонавта СССР” и внеочередным воинским званием майора.
После этого Гагарин переговорил с Сергеем Павловичем Королевым, который пока ещё находился на полигоне, с министром обороны Малиновским и главкомом ВВС Вершининым. Затем позвонил жене Валентине Ивановне.

По окончании разговоров толпа ожидавших в приёмной протиснулась в кабинет, Гагарин улыбался своей неотразимой улыбкой.
Спортивный комиссар космонавтов полковник И.Г. Борисенко прощупал пульс космонавта, собрал данные для регистрации мировых рекордов, установленных космонавтом № 1.
Личный врач Гагарина Виталий Волович наложил манжетку: кровяное давление 125/75, пульс 65. И всего 12 вдохов в минуту! Космонавт был спокоен, как если бы проснулся только что!
Буфетчица Валентина Платонова, принёсшая Гагарину яблоки и сок, вошла в
кабинет и воскликнула: «Юрка, это ты герой, а я думала какого героя тут надо накормить!» Они обнялись, она его поздравила и расцеловала. Все заулыбались. Гагарин, как и Герман Титов, давно дружили с Валентиной.

Из авиабазы путь Гагарина лежал дальше, в Куйбышев. Там, в четыре часа вечера, его увезли на обкомовскую дачу на берегу Волги. Он принял душ и нормально поел.
Прозвучало историческое сообщение ТАСС, в тексте которого было написано “старший лейтенант Гагарин”, а Левитан произносил “майор Гагарин”.

Пройдут годы, о его полёте будут созданы книги. О труднейшем полёте. И будут названы многие их тех, кто обеспечил этот невиданный рейс.
– Как слетал, Юра? – спрашивали товарищи.
– Думал, мозги полопаются, – отвечал он. Многое сказано этими словами.

Уже будучи в Москве, Никита Сергеевич Хрущёв развил бурную деятельность. Было решено представить этот полёт как грандиозное политическое событие, которое надо отметить соответствующим образом. Разработали порядок празднования первого полёта в космос.

14 апреля

Два дня Гагарин отдыхал.
А в стране уже 12 апреля начались стихийные выступления людей с самодельными плакатами вроде “Космос наш!”, “Москва-Космос-Москва Ура!”

14 апреля 1961 года вся Москва собралась на Красную площадь.
В 12 часов дня над Красной площадью послышался мощный гул авиационной техники. Со стороны ГУМа на довольно низкой высоте чётко по линии ГУМ-мавзолей-Кремль стремительно пролетел огромный Ил-18 с Гагариным на борту в сопровождении семи истребителей! Все поняли, что это было, хотя и не имели предварительной информации. Послышались стихийные крики “Ура!”, овации. Ликование продолжалось несколько минут.
В 12 часов 30 минут самолёт приземлился во Внуково, где Гагарина приветствовали Хрущёв, Брежнев и другие руководители партии и правительства.

Был тот триумфальный проезд Гагарина по ликующей Москве от аэропорта до Красной площади в открытой серой шикарной машине ЗиЛ-111, созданной специально для принимающего военный парад на Красной площади.

Затем на Красной площади состоялась грандиозная демонстрация. Москва встречала Гагарина. На трибуне Мавзолея сияющий космонавт. Рядом Хрущёв, Ворошилов, все руководители партии и правительства, маршалы и генералы. А внизу – родные, близкие героя. Мать Гагарина плачет – ещё бы! Вся площадь, вся страна несут портреты её сына. Имя его, ещё два дня назад произнесённое впервые, звучало для всех ново и необычно, а сегодня оно стало самым геройским.
На трибуну Мавзолея взбежали дети. Они вручили цветы космонавту и руководителям партии и правительства. Одна ученица повязала Гагарину алый пионерский галстук.
Когда Гагарин улыбался с трибуны Мавзолея, внизу стоял никем не замечаемый человек с очень усталым лицом. В скобках – секретный Главный конструктор. С ним рядом находилась женщина. Кто-то выбежал из проходящей толпы и, ни слова не говоря, преподнёс ей, Нине Ивановне Королёвой, букетик красных московских тюльпанов…
Такого праздника в Москве, говорят, не было с 9 мая 1945 года. Люди – их никто не просил и не заставлял – шли и шли через Красную площадь, и все хотели увидеть человека, побывавшего немыслимо где.

В этот день впервые в мире состоялась первая всемирная телетрансляция. Передача, прямой эфир, телекамеры в аэропорту, по всему маршруту следования кортежа и на Красной площади – всё это было организовано срочно, за два дня. Телепередача была посвящена возвращению из космоса Юрия Гагарина. Встречу космонавта увидели и за “железным занавесом”. Запомнилось, как все, кто попал на Внуковский аэродром или смотрел в экран телевизора, все переживали за него, когда Гагарин шёл по ковровой дорожке от самолёта докладывать о выполнении задания: у него развязался шнурок на ботинке. «Только не упади!» – шептали миллионы людей. Под звуки авиационного марша он чётко прошёл и отрапортовал. (Шнурок – не шнурок, не важно).

Вечером в Кремле был приём, тоже небывалый, и первый космонавт поднимался по мраморным ступенькам дворца получать Золотую Звезду Героя Советского Союза под незабываемый марш Красного Воздушного Флота, марш, который звучал сегодня со словами, – его пел стоящий по обе стороны лестницы хор Большого театра:
        Мы рождены,
                чтоб сказку сделать былью,
        Преодолеть
                пространство и простор…
В Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об успешном осуществлении в Советском Союзе первого в мире космического полёта человека на корабле-спутнике “Восток”» в пункте, касающемся торжественного приёма, рекомендовалось «пригласить до 1500 человек».
Вечером в Москве, столицах союзный республик и городах-героях в 21 час прозвучали залпы праздничного салюта по случаю выдающейся победы советского народа в освоении космоса.
Дома после насыщенного дня Хрущёв никак не мог успокоиться, ходил взад-вперёд по комнате и всё спрашивал домашних: «Неужели свершилось?»

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 июня 1961 года за выдающиеся заслуги в создании образцов ракетной техники и обеспечение успешного полёта человека в космическое пространство Королёву Сергею Павловичу было присвоено вторично звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали “Серп и Молот”, но об этом газеты не писали…
Первую свою Золотую звезду Героя Социалистического Труда С.П. Королёв получил “совершенно секретным” указом от 20 апреля 1956 года за создание дальних баллистических ракет.

А перед космонавтом номер один открылись блистательные перспективы: звёзды, ордена, звания. К празднику 7 ноября 1963 года министр обороны Малиновский присвоил Ю.А. Гагарину звание полковника. За три неполных года Юра прошёл дистанцию от старшего лейтенанта до полковника, а обычно на этот путь требуется 15-20 лет.

Юрий Гагарин как посол мира объездил весь мир, и везде его встречали как самого дорогого человека: так близок и понятен он был людям. 
За обедом у английской королевы Елизаветы Второй наш Юра, оказывается, растерялся: не зная, как пользоваться хитрыми столовыми приборами, стал накладывать салат столовой ложкой. И, пряча конфуз, сказал: «Давайте есть по-русски». На что последовал ответ королевы: «Господа, давайте будем есть по-гагарински». И сама зачерпнула салат столовой ложкой, а когда допили чай, вслед за Гагариным выловила ломтик лимона из чашки и съела.
Придёт время, и композитор Пахмутова вместе с поэтом Добронравовым напишут про Гагарина песню: «На руках весь мир его носил».

А нас, кто был в тот особенный день 14 апреля не в Москве, а на работе, отпустили домой пораньше. Я не спеша шёл к себе в общежитие; ещё утром было довольно прохладно, а после обеда резко потеплело, сразу наступили приятные тёплые весенние дни, сухо на дороге и в лесу снегу мало. На улицах играла музыка. Пела душа. Сосны вокруг источали густой пряный аромат.

Восторг

Вскоре на работе появился “шеф” – начальник лаборатории Даревский. Время ожидания и настороженности закончилось, наступила эйфория, всех как прорвало.

Кулагин рассказал, что Даревский был в командировке на Байконуре на запуске корабля Гагарина, потому что является главным конструктором системы отображения информации и тренажёра корабля “Восток”.
Опытный и знающий начальник, он создал прекрасную команду помощников-единомышленников. Начальниками отделов у него была “легендарная четвёрка”: Э.Д. Кулагин, Г.С. Макаров, С.Т. Марченко и Е.Н. Носов.

Конструкторские работы по созданию экспериментальных средств отображения, ручек управления, приборной доски и пульта управления, а также составных частей моделирующего стенда были выполнены в конструкторском бюро Филиала ЛИИ под руководством В.И. Аверина. Все экспериментальные средства отображения и управления были изготовлены в опытном производстве Филиала ЛИИ под руководством Н.Я. Цивлина. В целом работами руководил заместитель начальника Филиала В.Н. Сучков и главный инженер Филиала И.И. Копошилко.
В создании наиболее сложного прибора – индикатора местоположения (ИМП) под названием “Глобус” – решающая роль принадлежит Г.С. Макарову и конструктору А. Белову.
Довольно скоро я познакомился с этими, а также и со многими другими сотрудниками: Николаем Ощепковым, Марком Ситниковым, Виргилией Максимовой, Владимиром Николаевичем Эльксниным, Глебом Отрешко, Юрием Тяпченко.

А ещё Кулагин сообщил мне, что Королёв Сергей Павлович является Главным конструктором ракеты-носителя и пилотируемого космического корабля, что его по-свойски, сокращённо называют “СП” и что эти сведения не подлежат разглашению.
Доводилось неоднократно слышать, как Даревский и другие наши начальники категорически запрещали своим молодым подчинённым называть по телефону имена Главного конструктора и других высоких должностных лиц и даже говорить сокращённо, произносить инициалы “СП”, когда те в экстазе хвалились кому-нибудь, допустим, о предстоящей командировке: «Завтра еду к СП».
Наставником, руководителем подготовки космонавтов являлся легендарный лётчик генерал-лейтенант авиации Каманин Николай Петрович (1908-1982). К сожалению, я с ним ни разу не встречался.

За Гагаринский полёт С.Г. Даревский был награждён орденом Ленина, Э.Д. Кулагин – медалью “За трудовую доблесть”.
Всего за участие в подготовке полёта, за создание ракеты-носителя и космического корабля в июне 1961 года было награждено девять тысяч человек.
Хрущёву вручили Золотую звезду Героя Социалистического Труда – уже третью.
21 июня 1961 года первый секретарь ЦК КПСС, председатель Совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущёв, в парадной форме генерал-лейтенанта, с тремя звёздами Героя Соцтруда, выступил в Большом Кремлёвском дворце с речью на митинге, приуроченном к 20-летию начала Великой Отечественной войны.

Предыстория

Прояснилась напряжённая, и увлекательная, история рождения пилотируемой космонавтики.
Привожу выборочно.
11 января 1960 года был создан Центр подготовки космонавтов (ЦПК). В марте была организована войсковая часть 26266 и образован отряд космонавтов.
Первым Начальником Центра подготовки космонавтов в феврале 1960 года был назначен полковник Карпов Евгений Анатольевич.
Летом 1960 года определилась первая группа из шести военных лётчиков-истребителей, в том числе Гагарин и Титов, как было сказано, для ускоренной подготовки к космическим полётам.

С 20 октября 1960 года будущие космонавты прослушали несколько лекций, прочитанных Даревским и ведущими специалистами лаборатории по системе отображения информации (“кабине”) космического корабля.
22 ноября начались занятия слушателей-космонавтов на моделирующем стенде-тренажёре корабля “Восток” в Филиале ЛИИ, то есть как раз в нашем лабораторном помещении. Инструктором-методистом первой группы космонавтов был назначен заслуженный лётчик-испытатель, Герой Советского Союза Марк Лазаревич Галлай. Именно Галлай, сажая космонавта-курсанта в кабину тренажёра, каждый раз в начале тренировки напутствовал: «К полёту готов?» – «Готов!» – «Ну тогда давай! Поехали!» Именно Галлай посчитал правильным вместо высокопарных объявлений использовать такую подчёркнуто спокойную, с долей юмора команду. В результате многократных повторений всем космонавтам запомнилось доброе словечко «Поехали!», которое и сопровождало их всю их дальнейшую жизнь.
А у Гагарина, кстати, появилась тоже своя «наработка» – в ответ на похвалы всегда отвечать, скромно: «Как учили».
17-18 января 1961 года состоялись экзамены на право называться космонавтами, председателем экзаменационной комиссии был генерал Николай Каманин, все кандидаты успешно выдержали испытание.
23 марта 1961 года Даревский провёл дополнительные занятия с космонавтами по работе с наиболее сложным и важным навигационным прибором на пульте космонавтов – индикатором местоположения космического корабля на орбите (ИМП) “Глобус”.
Главный конструктор Королёв лично проэкзаменовал Гагарина на знание оборудования космического корабля.
В начале апреля 1961 года космонавты улетели на полигон Байконур. Сопровождали их Марк Лазаревич Галлай и Евгений Анатольевич Карпов.

Историческая справка

Как я себе представляю, в ЛИИ с момента образования института (1941 год) или около того существовал комплекс № 4 самолётного оборудования. Говорили, что в 1958 году энергичные представители ВВС (генерал-полковник Мишук Михаил Никитович) искали разработчиков приборной доски для космонавта, обращались с этим предложением к работникам ЛИИ и, в первую очередь, к руководителям лабораторий 4-го комплекса. Начальник лаборатории радиооборудования к.т.н. Круглов Николай Григорьевич рассказывал, что, взвесив, чего ждать больше,  “пышек” или “шишек”, отказался. Начальник 47-й лаборатории к.т.н. Даревский, разрабатывавший перспективную самолётную кабину, согласился; его свели с Главным конструктором Королёвым, в результате получилась интересная работа и по кабине космического корабля, и по космическому тренажёру.

В 1959 году комплекс № 4 ЛИИ был преобразован в Филиал ЛИИ (сокращённо ФЛИИ). В Филиале были образованы, в частности, комплекс № 8 авиационного радиооборудования (начальник С.И. Попов), комплекс № 9 авиационного приборного оборудования (начальник Е.П. Новодворский) и отдельная, я бы сказал, уникальная, лаборатория № 102 (начальник С.Г. Даревский).
Разумеется, в составе Филиала ЛИИ действовали и многие другие подразделения.
Но именно в той самой лаборатории № 102 – в 1961 году я приступил к работе в ЛИИ.
А комплекс № 4 ЛИИ и, соответственно, лаборатория № 47 в 1959 году прекратили своё существование.

Очерк

В памяти ясно сохранилось, как в понедельник 17 апреля 1961 года Алексей Алексеевич Кириллов с торжествующим видом принёс в лабораторию газету “Комсомольская правда” (выпуск 16 апреля 1961 года, ордена Ленина типография газеты “Правда” имени И. В. Сталина); на последней странице газеты был напечатан большой очерк, он так и стоит у меня перед глазами, занимал полстраницы сверху. Автор – Ольга Апенченко. Что тут псевдоним, что настоящее, сразу не разберёшь. Очерк в рубрике «Репортаж со стартовой площадки» под названием «Земля уходит из “Взора”» из продолжающейся серии «Капитаны космоса».
Удивил необычно бойкий авторский стиль изложения. Кулагин читал, ругался: всё не то и не так. «Я, говорит, её, эту корреспондентку, пускал везде, рассказывал, показывал, старался. А что получилось?!» Ох и недоволен был.

В очерке описывалась тренировка космонавта Юрия (вначале без фамилии), находившегося в шарообразном макете (“шаре”) корабля и выполнявшего управление полётом корабля от выведения до спуска на Землю. При этом космонавт, с условным позывным “Шар один”, вёл сеанс радиосвязи с Землёй, в данном случае – с инструктором, сидевшим за пультом инструктора. Перед самым началом операции спуска космонавт выполнил орбитальную ориентацию “на торможение” с использованием специального прибора – оптического ориентатора под названием “Взор”. И с этой целью космонавт должен был, если не видно “Земли в иллюминаторе”, начать по инструкции вращение корабля (“объекта”), сканировать окружающее пространство, а поймав изображение Земли в поле зрения “Взора”, привести его (то есть, изображение) в центр поля зрения и затем, удерживая изображение Земли в средней части поля зрения, включить тормозную двигательную установку (ТДУ).
Корреспондентка была допущена лично присутствовать при тренировках, находясь в непосредственной близости к объекту наблюдения; весьма добросовестно и в то же время образно описала она поведение тренируемого. Видимо, сама занимала место космонавта в кабине, точно повторив в своём тексте статьи все надписи на приборах в кабине. В общем, предельно подробно изложила все перипетии, все неожиданные ситуации этого непростого, имитируемого космического полёта.

И в этом вполне содержательном повествовании, ближе к его концу, заслуживает, на мой взгляд, особого внимания такой занимательный эпизод: тренируемый докладывает по связи о завершении процесса ориентации – и в этот момент неожиданно, немотивированно происходит нарушение процесса управления, изображение Земли исчезает.
Цитирую диалог из очерка:
«– Земля! Я – “Шар один”! Объект сориентирован прави…
И тут он увидел, как Земля пошла и пошла из “Взора”…
 – Земля уходит из “Взора”!»
Я лично уверен, что в бортовой инструкции такой ситуации предусмотрено не было, такое просто невозможно в полёте. Но, по мысли автора, очень толковый космонавт принял единственно правильное решение – он беспрекословно возобновил своё продвижение к намеченной цели, и опять, согласно этой газетной статье, пошло долгое течение процесса ориентации. Наконец, космонавт успешно справился с порученным заданием, цитаты из очерка:
«Вот она снова покорно стоит в центре “Взора”, большая, огромная Земля! А космонавт продолжает с ней разговор:
– Земля! Я – “Шар один”! Объект сориентирован правильно!»
 «Юрий поднимается с кресла, крепко хватается за дужку и выпрыгивает из шара. Потянувшись, выходит в коридор и открывает дверь в соседнюю комнату.
Там сидит за пультом инструктор и, ничего не замечая вокруг, нажимает подряд все рычаги – “Крен”, “Курс”, “Тангаж”. Он уводит из “Взора” Землю…
 – Эмиль! Брось хулиганить, я уже сориентировал!..
Это было за несколько месяцев до полёта, потрясшего земной шар. Шла обычная тренировка. Юрий Гагарин учился приземляться…»

Так заканчивался этот очерк. В те первые дни у меня не было никаких знаний ни о космонавтике, ни о тренажёрах, и я жадно вчитывался в свидетельства очевидца происходивших событий. А все сотрудники ухватились за фразу из статьи, где было вставлено одно только имя “Эмиль”. Эту фразу то и дело, довольно долго, в течение нескольких лет мы повторяли, напоминали друг дружке. Подшучивали над Кулагиным – вот в историю вошёл. А ведь действительно, вошёл.

Прочитав, после Кулагина, статью, я живо представил себе, что происходило здесь, в лаборатории, и откровенно пожалел, что не мог присутствовать на тренировках первых космонавтов и тем самым как бы упустил свою историческую возможность, свой шанс, да и просто опоздал родиться. Только позже, через пару лет я догнал уходящий поезд, и занял своё место в нём всерьёз и надолго – основная моя работа началась и продолжалась, большей частью, в Звёздном городке.
Немного успокоившись и вернувшись к чтению, я вдруг обнаружил в тексте фактическое утверждение, что Эмиль, сидя за пультом инструктора и нажимая соответствующие рычаги-переключатели, приводил или уводил изображение Земли из “Взора”, помогал или мешал, вмешивался в действия космонавта, находившегося в кабине тренажёра. “Хулиганил”?
Меня стал мучить вопрос, неужели журналистка самолично услышала от Гагарина фразу «Эмиль, брось хулиганить». На авторский вымысел это было мало похоже, никакому журналисту такого не выдумать. Проверить факт было невозможно: на тот момент тренировки закончились, космонавты были в дальних командировках, “на пуске”, тренажёр пустовал, и журналистка в лабораторию больше уже ни ногой. Затем и меня самого отправили в командировку, как было сказано, “к Сухому”. Возможно, тренировки космонавтов в лаборатории возобновлялись. А может быть, и нет. Я этого не знал.
Оставалось надеяться, что подобное “хулиганство” случилось единожды и более не повторялось.
С другой стороны, данный случай можно было бы расценивать и как некий условный, педагогический приём, дабы предложить тренируемому повторить процесс ориентации. Космических полётов ещё не было, и условностей было достаточно.
Как бы то ни было, время шло, накапливались знания и опыт, повышались требования к тренажёрам, появлялось понимание правильности моделирования.

А пока суть да дело, Ольга Апенченко на основе своих накопленных материалов, в том же 1961 году выпустила книгу “Труден путь до тебя, небо! Репортаж о подготовке космонавтов”. В текст книги было внесено много изменений и дополнений по сравнению с очерком. Вместо нелепого позывного «Я – “Шар один”!» был употреблён абсолютно выдуманный и маловероятный «Я – космонавт!», поскольку ребята, на ту пору экзаменов, пока ещё не были космонавтами. Но именно фраза «Эмиль, брось хулиганить» оставалась в тексте на месте, упорно, в неизменном виде.
Вот сколько мыслей и чувств вызвала одна газетная статья.
Мне же лично эта недостаточно опытная, но энергичная и дотошная журналистка Ольга Апенченко импонировала гораздо больше других космических летописцев, напыщенных и поверхностных.
Замечу только, что после тех исторических дней прошли-пролетели месяцы и годы, но, к сожалению, больше ни одного журналиста или писателя ничуть не заинтересовала тема наших космических тренажёров. И произведение Ольги Апенченко стало приобретать в глазах Эмиля Дмитриевича некие черты доброго мифа, и он уже с гордостью вспоминал, что вот его труды всё-таки были упомянуты в прессе.

О тренажёре

Я в процессе изучения технической документации понял, что для первых космонавтов основным содержанием управления движением корабля “Восток” (как говорится, главным “навыком вождения”) была ориентация на Землю. В качестве инструмента наблюдения Земли на космическом корабле служил специальный оптический прибор-ориентатор “Взор” (разработка ЦКБ “Геофизика”, г. Москва) с центральным узким полем зрения углового размера ±7,5 градуса и широкозахватным полем зрения углового размера 150 градусов. Сложный в технологическом плане, этот прибор как особого вида иллюминатор оказался довольно простым для понимания и удобным для использования всеми космонавтами.
Например, Юрий Гагарин докладывал во время полёта 12 апреля 1961 года: «В иллюминатор “Взор” наблюдаю Землю. Различаю складки местности, снег, лес», «Вижу звёзды через “Взор”, как проходят звёзды. Очень красивое зрелище».
Для воспроизведения этого великолепия в наземной обстановке было создано оптико-электромеханическое устройство – имитатор Земли – изделие 4К.

Рядом с этим специфическим иллюминатором, внутри кабины, был размещён пульт управления космическим кораблём, абсолютно необходимый и, можно сказать, “родной” для каждого лётчика-профессионала. Но, разумеется, полностью отличный от всех авиационных и других пультов управления.
Тренируемый космонавт, в скафандре или без, как полагалось по учебным планам, размещался в специальном кресле. И всё это размещалось в макете кабины корабля “Восток”.
Мне рассказывали, как появился макет кабины корабля “Восток” в помещении нашей лаборатории.

Летний вечер 1960 года. Из ОКБ-1 С.П. Королёва в Лётно-исследовательский институт привезли “шарик” – действующий макет кабины корабля “Восток”. Большой грузовик с ценным, секретным грузом стоит перед парадным входом корпуса Филиала ЛИИ. Безлюдно, все сотрудники ушли домой, работают только посвящённые люди. “Шарик” надо втащить на второй этаж в центральное помещение, принадлежащее лаборатории С.Г. Даревского. Специалисты всё спланировали, “шарик” был заранее разрезан на две половины. Оконную раму вынули.  Всё равно не проходит – пришлось ещё дополнительно, аккуратно раздолбить стену, расширить проём. Автокраном обе части по очереди завели в помещение. Электросваркой соединили. Установили на место. Рабочее место тренируемого космонавта готово. Стену восстановили, оконную раму вставили на место, всё заделали как было.

И тут самое время заявить, что разработчики тренажёра смело возложили на себя невероятно ответственную, даже амбициозную, миссию задействовать, обеспечить работу всех приборов в кабине космического корабля близко к реальной, с момента предстартовых процедур и старта корабля до момента приземления его и выполнения послеполётных манипуляций.
И с этой задачей ребята блестяще справились. Причём в очень сжатые сроки, где-то в течение 1959-1960 годов, в срочном аварийном порядке. Сложные логические и электромеханические устройства имитации бортовых систем корабля обеспечивали возможность для тренируемого космонавта включать/выключать любой тумблер или переключатель с соответствующей сформированной реакцией сигнализаторов и индикаторов на пульте космонавтов, при идентичном изменении параметров движения корабля.

Но чтобы получить настоящий, полноценный тренажёр, необходимо было создать целую систему управления обучением, чтобы наблюдать и оценивать все действия обучаемого, находившегося внутри кабины. Реализована эта система обучения была путём создания специального устройства – пульта инструктора.

Важной задачей являлось также воспроизведение на тренажёре движения изображения Земли в поле зрения прибора “Взор”. Иначе это называется задачей имитации визуальной обстановки (ИВО) или задачей визуализации.
Нужно было дать возможность космонавту самому совершать поиск цели, или ориентира, или объекта, в данном случае Земли, сканирование окружающего космического пространства, удержание цели в перекрестии. То есть необходимо было научить его выполнять ориентацию корабля вручную.

И кроме того, крайне необходимо научить космонавта контролировать работу бортовой автоматики во всевозможных нормальных (штатных) и аварийных ситуациях.
Напомним, что на корабле “Восток” были установлены два разного типа оптических устройства, обеспечивающих работу системы автоматической ориентации (направления) импульса тяги тормозной двигательной установки.
Первое устройство, называемое датчиком солнечной ориентации, или точнее датчиком солнечно-звёздной ориентации, основано на использовании оптических систем, определяющих направление на Солнце и направление на определённую яркую звезду, например, Канопус или Сириус.
Другое устройство, с условным названием инфракрасная вертикаль (ИКВ), основано на использовании инфракрасного построителя местной вертикали, определяющего направление к центру Земли, и гироскопического прибора – гироорбиты или гирокомпаса, указывающего на положение плоскости орбиты, то есть позволяющего судить о направлении движения корабля “вперёд”.
Оба оптических устройства ориентации разработаны всё тем же ЦКБ “Геофизика” на Стромынке, начальник ЦКБ Виноградов Н.Г., главный конструктор ЦКБ Хрусталёв В.А.
И это всё вышеперечисленное представляет собой только поверхностное описание задач тренажёра.

Так был создан уникальный, невиданный ранее моделирующий стенд-тренажёр космического корабля.
Надо отметить, что технология, или, как говорят, ноу-хау, тренажёростроения является самым закрытым объектом техники. Может быть, не менее закрытым, чем технология, скажем, покрытия поверхности реактивного двигателя или химического состава топлива.

Сфера на плоскость

Над задачей визуализации Земли на космическом тренажёре бились лучшие умы разработчиков тренажёров и продолжают биться современные программисты.
Беру на себя смелость предположить, что первопроходцы тренажёростроения в нашей лаборатории вначале создали для себя мысленный образ: Земля круглая – корабль движется по орбите вокруг Земли – и вращается вокруг своего центра масс в инерциальном трёхмерном пространстве. На основе такого представления эти первые разработчики тренажёра сделали визуализацию Земли очень просто: прямо на чёрном шарике (земной сфере) нарисовали белой краской стрелки так называемого видимого движения земной поверхности за счёт движения корабля по орбите; затем поместили этот чёрный шарик в трёхстепенный карданов подвес (инерциальное пространство); далее, на аналоговой машине смоделировали динамику вращательного движения корабля в космическом пространстве и вычисленные сигналы угловых скоростей вращения корабля подали напрямую на приводы трёхстепенного подвеса. Близко к сориентированному положению эта имитация была более-менее правильной, при отклонении градусов на 40 имитация становилась неточной, а когда корабль поворачивался больше, чем на 90 градусов, движение изображения начинало идти в обратную сторону. Кричали: «Ой, переполюсовка! Перепаивай концы!» Потом поставили переключатель знака сигнала, но всё равно всё было неверно.
Первым всегда труднее. И в 1959 году им пришлось наскоро придумывать что-то другое.
Когда я пришёл на работу в апреле 1961 года, то данное устройство – круглое тело в кардановом подвесе – я ещё застал в лаборатории, но уже отставленным от дел, пригодным лишь служить наглядным пособием по кинематике.

Сейчас это трудно себе представить, но действительно, в 1960 году для имитации изображения Земли придумали и изготовили новое, огромное оптико-электромеханическое устройство, главным действующим элементом которого являлся плоский носитель изображения Земли, совершающий известное в механике “плоскопараллельное движение с вращением”. Причём рассматриваемый носитель изображения Земли, зачастую неточно называемый “диапозитивом”, фактически представлял собой небольшой полупрозрачный киноэкран, на который проецировалось изображение с движущейся сплошной бескадровой киноплёнки, на которой можно было видеть условный рельеф местности и облачный покров. Просто на первых порах отладки устройства на это место, временно, устанавливали диапозитив со статическим изображением Земли.
Всё это довольно сложное устройство – имитатор изображения Земли – было в кратчайшие сроки разработано и изготовлено тем же предприятием, которое “собрало” (как они сами выражаются) и бортовой оптический ориентатор “Взор”, то есть легендарным оптико-механическим предприятием ЦКБ “Геофизика”, с богатой дореволюционной, довоенной и военных лет историей. 

Кирпич
Мало кто знает, что для гагаринского тренажёра – ни в нашей лаборатории, ни в Центре подготовки космонавтов – не было ни у кого киноплёнки с изображением поверхности Земли, как она наблюдается с высоты орбиты при совершении витков полёта. Так наша братия на выдумку хитра: в 1960 году начальник отдела Кулагин выпросил у военных плёнку аэрофотосъёмки бескадровую, метров десять длины, и дал задание своему технику Алексею Алексеевичу Кириллову потереть эту плёнку кирпичом (!) или хоть чем-нибудь, чтобы различимый пейзаж местности превратить в бесформенное сине-зелёно-жёлто-белое изображение. Кириллов сделал, это произведение искусства вставили в имитатор Земли, показали военным и гражданским экспертам – все были в восторге. Так и тренировались несколько лет, рассматривали «Землю» в оптический ориентатор “Взор”.
Но Алексей Алексеевич, человек очень скромный, всегда так стеснялся говорить об том своём «художестве». Только мне как близкому человеку.
Тогда, помню, я дал их изобретению простое название “способ 6К”:
Кулагин – кинорежиссёр,
Кириллов – кинооператор,
кирпич – киноартист.

В следующих после Гагарина полётах, когда, я точно не знаю, я этим не занимался, на космическом корабле установили бескадровую кинокамеру и наснимали много качественной киноплёнки с реальным изображением поверхности Земли. Эту плёнку использовали на всех тренажёрах.
Но надо отметить, что на тренажёрах не требовалось решения траекторной задачи полёта космического аппарата – корабля или станции. И поэтому наблюдаемое в иллюминаторе изображение Земли на тренажёрах всегда было условным, не привязанным к географии имитируемого полёта. Для понимания географии полёта использовался навигационный прибор на пульте космонавтов, например, ИМП “Глобус”.

Супермодель
Оставалось придумать, как получить визуализацию вращательного движения корабля относительно круглой Земли – с помощью плоского диапозитива! То есть фактически спроектировать сферу на плоскость.
Для управления движением диапозитива разработчики тренажёра взяли любопытные уравнения, неизвестного (подчёркиваю) изобретателя; уравнения, не имеющие должного математического обоснования и весьма своеобразно описывающие проекцию сферы на плоскость:

pa = my;                (1)
pX = mx cosa + mz sina;  (2)
pY = mz cosa – mx sina;   (3)
K = X cosa – Y sina;         (4)
T = Y cosa + X sina;         (5)

где
mx, my, mz – проекции вектора угловой скорости вращения корабля на его связанные оси;
a, K, T – углы курса, крена и тангажа;
X, Y – сигналы управления движением диапозитива по крену и тангажу;
pa, pX, pY – производные по времени соответствующих математических переменных.
Мы в лаборатории между собой называли эти уравнения просто “альфа-ка-тэ”.
Любознательный читатель заметит математическую эстетику в приведённой цепочке формул: прямой поворот по курсу a – на уровне математических дифференциалов в уравнениях (1)-(3) и обратный, компенсирующий поворот на уровне интегралов в уравнениях (4)-(5). (Прошу извинения у внимательного читателя за некоторую вольность в использовании математических терминов).

Интересны подробности, детали реализации рассматриваемой системы уравнений (1)-(5), принятой в качестве математической модели вращательного движения космического корабля и использованной в тренажёре для управления имитатором изображения Земли в поле зрения прибора “Взор”, конкретно для тренировки космонавтов.

Пока укажем четыре наиболее характерных момента.

– Первый:  угол курса a (альфа)  в процессе интегрирования дифференциального уравнения (1) непосредственно в виде электрического напряжения не существовал, а представлялся как величина и направление неограниченного поворота оси специального электромеханического интегратора (ЭМИ). Входным сигналом ЭМИ являлась переменная my, а на выходе интегратора стояли синусно-косинусный вращающийся трансформатор (СКВТ), выдававший сигналы переменных sina и cosa, и сельсин-датчик (СД), выдававший сигнал угла курса на сельсин-приёмник (СП), установленный в имитаторе изображения Земли. В результате такого способа вычисления достигалась имитация неограниченного диапазона вращения корабля по данному параметру, что характерно для космического орбитального полёта.

– Второй: операция вычисления угла, в данном случае курса a,  путём прямого и непосредственного интегрирования угловой скорости (1) является неизвестной в теоретической механике и должна быть признанной либо научным открытием, либо ошибкой, либо неким практическим допущением. Данный научный эффект, к сожалению, не был нами в достаточной степени исследован – в силу различных объективных и субъективных причин.

– Третий: Уравнения (2) и (3) реализовались на аналоговой вычислительной машине путём использования операций умножения, сложения и интегрирования. Что важно: при превышении переменными по абсолютной величине граничного значения 180° происходило релейное переключение знака переменной, вычисление продолжалось. В результате достигалась некая имитация неограниченных диапазонов вращения корабля по параметрам крена и тангажа.

– Четвёртый: Пожалуй, самым экзотическим в рассматриваемой математической модели являлось то, что уравнения (4) и (5) реализовались здесь не машинными блоками, а собственными оптико-механическими средствами имитатора изображения Земли, причём весьма чудесным способом – использованием известной призмы Пехана. Механический поворот этой призмы создаёт видимое вращение изображения, наблюдаемого сквозь неё. Уравнения (4) и (5) приведены в данной системе только для представления об имеющем место быть повороте.

Опыт показал, что данная схема имитации хорошо годилась для положений корабля, близких к сориентированному на Землю, и имела определённые погрешности в полной сфере углов вращения. Однако она оказалась приемлемой в жизни.
Меня до сих пор не отпускает мысль, что только чей-то весьма изощрённый, изворотливый ум, в условиях жёсткого дефицита времени и прессинга со стороны высокого руководства, мог выдумать такую странную схему имитации.

Возможно, такая идея пришла в голову Славе Горячеву, или самому Кулагину, а может быть, придумали разработчики имитатора из ЦКБ “Геофизика”. Но Кулагин в этом так никогда и не признался.

Наконец. Очень важно. Разработчики тренажёра (наша лаборатория, ЛИИ), генеральный разработчик космического корабля (ОКБ-1), разработчики имитатора изображения Земли (ЦКБ “Геофизика”), а также инструкторы-методисты, военпреды и космонавты – все хором согласились, что скорость перемещения изображения поверхности Земли в имитаторе прибора “Взор” принимается постоянной, не зависящей от параметров орбиты имитируемого корабля, усреднённой и одной и той же для всех тренировок. Движется – и ладно.
Я показал Кулагину, что скорость перемещения изображения, иначе называемая скоростью “бега Земли”, за счёт движения корабля по орбите, легко вычисляется (школьная программа) и изменяется в зависимости от высоты полёта и от ориентации корабля.
Можно привести, для примера, шесть значений времени t прохода объектов поверхности Земли по центральному полю зрения прибора “Взор”, составляющему величину ±7.5 градусов, при высоте h полёта по орбите и при соответствующей скорости V полёта по орбите:
h = 190 км        V = 7.791 км/с        t = 6 сек
h = 200 км        V = 7.785 км/с        t = 6 сек
h = 210 км        V = 7.780 км/с        t = 7 сек

h = 290 км        V = 7.733 км/с        t = 10 сек
h = 300 км        V = 7.727 км/с        t = 10 сек
h = 310 км        V = 7.721 км/с        t = 10.5 сек
То есть, при полёте на высоте 200 км наблюдаемый объект поверхности Земли проходит (“проплывает”) через поле зрения прибора “Взор” за 6 секунд. При отклонении высоты на 10 км в сторону уменьшения или увеличения – время прохождения через поле зрения практически не меняется.
Далее, при высоте полёта 300 км наблюдаемый объект поверхности Земли проходит через поле зрения прибора “Взор” уже за 10 секунд, и отклонения высоты на 10 км в ту или другую сторону также существенно не влияют на движение изображения Земли. 
Это справедливо для сориентированного положения корабля по местной вертикали, на центр Земли. А при отклонении от сориентированного положения скорость перемещения изображений объектов поверхности Земли – должна заметно уменьшаться, до нулевого значения вблизи горизонта Земли.
Получается, что при разработке тренажёра эксперты посчитали указанные выше изменения скорости несущественными, не требующимися для воспроизведения на тренажёре и не влияющими на качество подготовки космонавта, на его управленческие навыки.

Следует отметить, что вся вышеизложенная супермодель “альфа-ка-тэ”, с некоторыми улучшениями, сохраняла силу закона для нескольких последующих поколений наших тренажёров.

Я с самого начала своей работы старательно анализировал математику, механику работы изготовленного, находившегося в лаборатории тренажёрно-моделирующего устройства. Стало понятно, что общепринятые строгие математические методы моделирования механики полёта: углы Эйлера и прочее – здесь не работают.
Изо всех блоков моделирующей машины МПТ-9 использовались только три интегрирующих блока. И эти блоки выполняли операцию непосредственного интегрирования трёх проекций угловых скоростей. Физический смысл таких интегралов науке неизвестен.
Далее. Машинные блоки тригонометрических функций, блоки нелинейностей остались втуне, без применения.
А имитация системы автоматического управления движением корабля осуществлялась произвольно вручную с пульта инструктора. Как было упомянуто выше.

Из моих деликатных вопросов, расспросов Кулагин уловил негативное отношение к “математике” стенда-тренажёра и достаточно доходчиво объяснил мне, что времени, желания, да и сил что-то дорабатывать нет и не будет.

Получалось так, что я, Никонов, со своей критикой как бы посмел покуситься на святая святых – «гагаринскую методу обучения». «Да мне медаль за это дали. Правда, почему-то не орден. Но всё равно не трожь! Нельзя».
И чтобы я не мешал серьёзной работе важных людей, решительно вынул из мусорной корзины (буквально!) запылившийся прибор – индикатор подвижной карты и приказал: «В отделе Марченко занимаются перспективной кабиной самолёта Сухого, попробуй, сделай из этой штуки подвижную карту для них, ты же специалист по системам управления».
Вначале несколько удивлённый такому заданию, я уже через пару секунд с большим удовольствием ухватился за эту работу. С первого взгляда оценил высокий класс точности установленных сельсинов, прецизионную механику приводов и вообще компактность и качество изготовления прибора. Сделано было на совесть!
Использование диапозитива, плоскопараллельное движение и вращение изображения – навеяли мысли о некотором сходстве индикатора подвижной карты с вышерассмотренным, экзотическим имитатором изображения Земли. Но вдаваться в детали этих проблем, расследовать хитросплетения судеб я не стал.

Здесь я закончил свой рассказ, с необходимой степенью подробности и достоверности, о подготовке к Полёту, самом полёте и основных событиях после полёта.
И далее резко перехожу из космоса в авиацию. Надеюсь, не окончательно и даже не долговременно. 


3.2. У Сухого
Стенд. Прицел. Конференция молодых специалистов

Да, вот где я был настоящим “хозяином”.

Стенд

Итак, мне в первый год моей работы крупно повезло участвовать в стендовой отработке эскизных предложений нашего предприятия по приборной доске самолёта Т-3. Это было на территории ОКБ Генерального конструктора Павла Осиповича Сухого в Москве в районе метро “Динамо”. Изюминой предложений нашей лаборатории были электронный индикатор параметров систем и навигационный индикатор с подвижной картой полёта самолёта – весьма прогрессивные технические решения для того времени.

Оказалось, что работу по электронному индикатору вёл инженер Ситников Марк Владимирович, пришедший на работу в лабораторию Даревского двумя годами раньше меня после окончания Рязанского радиотехнического института.
Мы вдвоём поехали в Москву в ОКБ Сухого. Он там уже бывал неоднократно и всё мне показал.

Я увидел в большом машинном зале внушительных размеров моделирующий динамический стенд, содержавший макет кабины самолёта с приборной доской в нашей версии, мощную аналоговую вычислительную машину МН-14 и гидравлическое устройство загрузки органов управления самолётом.
В ОКБ Сухого за работу всего динамического стенда отвечал отдел Голованова Николая Михайловича, в подчинении которого была группа гидравлики стенда, группа разработчиков электрического интерфейса и сектор моделирования. С техническими группами я практически не имел никаких контактов, а должен был взаимодействовать с сектором моделирования, в составе которого, кроме начальника Усмановой Зейнаб Зарифовны, в данный момент, никого не было. Зейнаб Зарифовна мне сразу понравилась, это была маленькая женщина в летах, очень внимательная и заботливая. Я её про себя стал звать “мамочкой”. Она пообещала мне полную самостоятельность в действиях и любую поддержку в выполнении необходимых мероприятий. Оказалось, специалистов по аналоговой вычислительной машине (АВМ) у них вообще не было, АВМ стояла незадействованная, и её никто не включал и не обслуживал. Я включил, машина работала отлично. Я сразу попросил Зейнаб Зарифовну для начала найти и принять к ним на работу специалиста по обслуживанию АВМ, она обещала.
Далее, я увидел устройство, с которого подавались сигналы на приборы пульта управления самолётом, в том числе и на электронный индикатор разработки нашего предприятия. С этими делами хорошо управлялся сам Ситников, что он мне и показал с готовностью. И действительно, работа пульта и электронного индикатора в режиме ручной подачи сигналов демонстрировалась неоднократно различным начальникам и комиссиям.
Необходимо было срочно провести работы по подключению кабины самолёта к АВМ; оказалось, что эти работы ведутся давно по плану и в ближайшее время будут завершены. Это радовало.

Считая, что лучшим способом для активизации работ по стенду будет разработка технического задания на моделирование, я разработал доскональный проект такого ТЗ: задачи стенда, уравнения моделирования самолёта, аэродинамические характеристики и прочее. Ситников хорошо умел печатать на пишущей машинке и аккуратно, с пониманием дела отпечатал проект ТЗ. Я вписал в оставленные пустые места уравнения самолёта из известной книги “Аэродинамика самолёта” И.В. Остославского, а также привёл ориентировочные графики аэродинамических характеристик самолёта – с целью последующего уточнения. Изложил принцип поэтапного наращивания возможностей стенда: вначале воспроизводится этап крейсерского полёта со “спокойными” маневрами по крену, курсу, тангажу и по высоте, без режимов взлёта, посадки и фигур высшего пилотажа, затем добавляется этап прицеливания и работы с целью; при этом оговариваются ограничения по моделируемым параметрам движения. Другие этапы воспроизведения движений самолёта рассматриваются по мере необходимости. Кроме того, я приложил подробные протоколы обмена параметрической информацией между кабиной стенда и АВМ. Если можно так выразиться, я “положил на стол” добротный документ для всеобщего обозрения и поправок и попросил начальство согласовать и утвердить его.
От нашего предприятия ТЗ одобрили и подписали С.Т. Марченко и В.Н. Сучков. Они, кстати, постоянно интересовались ходом работ; Станислав Тарасович несколько раз посещал ОКБ Сухого, Виталий Николаевич вообще был “в курсе” всех дел, однажды он сам подходил ко мне в машинном зале, заинтересованно расспрашивал, где, что и как дальше.
“Местные товарищи” тоже активно проработали документ. Уравнения никто не поправил – всё-таки “классика”, аэродинамические характеристики и протоколы обмена параметрической информацией я получил в виде материалов технического отчёта.
Моделированием самолёта на стенде никто из специалистов ОКБ Сухого особо не заинтересовался – видимо, все были заняты своей работой.

В общем, получилось так, что я лично возглавил работу по моделирующему динамическому стенду. Я набрал на АВМ согласованную математическую модель самолёта с достаточно точными аэродинамическими характеристиками. Во время этой абсолютно самостоятельной работы – у меня появилась фантастическая возможность экспериментировать с различными способами моделирования и находить оптимальные. Я заменял сложные алгебраические-тригонометрические уравнения более простыми дифференциальными, фактически вводя в модель избыточные степени свободы; например, угол атаки или угол скольжения определял с помощью дифференциальных уравнений; но с учётом громоздкого вычисления начальных условий для них, я получал в результате только переусложнение и ухудшение модели.
В зале не было никого! И я сам садился в кабину, придумывал и выполнял тестовые задачи, в общем, управлял самолётом, в результате – выявлял ошибки и исправлял их. (Злоупотребляю личным местоимением “я” для усиления).
Неоднократно я просил найти и принять на работу специалиста, например, из МАИ – здесь рядом, по моделированию самолёта, мне в помощь и для последующей передачи ему дел. Обещали, однако до самого конца работ этого не произошло. Как и со специалистом по обслуживанию АВМ. Мне это так и осталось непонятным.

Я ездил “к Сухому” почти каждый день. Иногда один, иногда с Марком Ситниковым. Когда мы приезжали с Марком, он говорил, что его электронный индикатор работает без замечаний, что было сущей правдой, и “отпрашивался” у меня “пройтись по начальству”. Позже он признался, что по его сведениям, у Сухого была дочь, и он искал пути познакомиться с ней. Но из этого ничего не вышло.

Бывая время от времени в Жуковском, я проводил там все необходимые работы по индикатору подвижной карты. При этом Кулагин совершенно не интересовался этой моей деятельностью; может быть, не веря, что получится что-то путное. Я же самостоятельно отправился на опытное производство; прежде всего, познакомился с начальником опытного производства Филиала ЛИИ Цивлиным Наумом Яковлевичем, рассказал ему о работах государственной важности в ОКБ Сухого и попросил его помощи. Наум Яковлевич официально поручил заняться этой работой своего заместителя, мастера Пурина Александра Андреевича – он сидел здесь же в кабинете за своим столом и считался “правой рукой” Цивлина. Мы с Пуриным разыскали комплект технической документации: схемы, чертежи и прочее. Пурин оперативно подключил к этой работе электромонтажника (не помню, как звать) и слесаря (кажется, Захара Ивановича), определил монтажный стол для наладки индикатора. Мы договорились, что работы будут выполняться по наряд-заказам за подписью Даревского. И я аккуратно оформлял наряд-заказы и подписывал их у Сергея Григорьевича.

Со слесарем 6 разряда Захаром Ивановичем мы отладили механизм индикатора, я часто заходил с ним в помещение на первом этаже, где сидели файнмеханики. Там я познакомился с интересным человеком – Кокаревым А.А., файнмехаником от бога. Интересно было наблюдать, как он колдовал за своим столом, с лупой на глазу или с микроскопом, и говорил, что в сравнении с ним всякие часовых дел мастера – это так, дети дошкольного возраста. Я рассказал ему и всем присутствовавшим слесарям об этом индикаторе с подвижной картой и вообще о новом самолёте Сухого. Потом я ответил, на сколько было можно, на их вопросы о космическом навигационном индикаторе, который они тоже делали. Жаловались, что из-за режима секретности им почти ничего об этом не говорили: «Приходили “ваши” и без всяких объяснений просили “сделай то да сё”. Теперь хоть дома похвалимся, расскажем немного, что можно».

С электромонтажником мы обновили схему индикатора, настроили внутреннюю подсветку карты. Там, внутри индикатора была установлена световая панель, содержащая 16 малоразмерных лампочек накаливания (4х4), излучавших свет на карту через матовое стекло.
Я сам нарисовал карту типа топографической с условными объектами и населёнными пунктами, заказал изготовление диапозитива.
Тут же в цеху мы подавали сигналы на перемещение и вращение карты. Индикатор работал нормально.
Наконец, я заказал транспорт и отвёз индикатор в ОКБ Сухого на динамический стенд. Попросил руководство организовать установку индикатора в кабине самолёта, пока временно под пультом управления – как говорили, “между ног пилота”. Подключили индикатор к АВМ, и я наладил его работу в контуре управления самолётом. Карта перемещалась, вращалась. Всем нравилось. Давали предложения, как улучшить.

Мы добились серьёзных успехов в нашей работе и благодарностей заказчика и вышестоящих организаций. Приходили лётчики и специалисты по самолёту, испытывали работу оборудования кабины и динамику самолёта. Отзывы были самые благоприятные.
Подошёл познакомиться со мной сам Павел Осипович Сухой, поговорили один на один, он сказал что-то вроде “наслышан, спасибо за работу”. Я поблагодарил за внимание, похвалил руководство отдела и сектора и вообще специалистов его предприятия, сделавших такой замечательный самолёт и такой превосходный стенд.
В один прекрасный день Марченко вручил мне (и другим сотрудникам) конверт с деньгами как премию за выполненную работу, причём без всяких росписей в ведомостях.
Взглянул на меня пристально, со значением: «Тебя тут ценят. А? Просили особо отметить. Что я и сделал».
В укромном месте я долго никак не мог посчитать невиданную сумму денег. Две тысячи!
Помню, использовал их с толком, часть послал родителям.

Неожиданно, в мае 1961 года в ОКБ Сухого в первый раз приехал Кулагин, познакомился с местным начальством, со специалистами, посидел в кабине самолёта, оценил проделанную работу динамического стенда, одобрительно спросил: «Неужели всё сам сделал?»
И попросил прибыть в лабораторию и помочь, рук не хватает. «Потом снова сюда вернёшься, я договорюсь».
Я выполнил конкретную работу, о чём речь пойдёт ниже, в другой главе, и в августе 1961 года уже опять был на стенде.

Прицел

Было решено дополнить стенд в ОКБ Сухого задачей по прицеливанию.
Подключились специалисты из Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского. Пригласили меня для разговора к ним в Академию. Это рядом, через дорогу – перейти Ленинградский проспект. Академия находилась в красивом, Петровском дворце. Я сам ходил на кафедру вычислительной техники, познакомился с начальником кафедры генерал-майором Протопоповым Всеволодом Алексеевичем. Общался с начальником другой кафедры Доброленским Юрием Павловичем, со специалистами Академии: Кириленко Юрием Иннокентьевичем, Коротковым Евгением Иосифовичем, Моисеевым Виктором Ивановичем.
Обсуждали, что при сверхзвуковых скоростях современных высокоманевренных самолётов старые электромеханические прицелы стали неэффективными. Как говорили лётчики, прицел не работал, всё время становился “на упор”. В Академии работали над усовершенствованным электронным прицелом. Было решено апробировать новые законы прицеливания на стенде в ОКБ Сухого. Я, со своей стороны, старался вникнуть в суть, в физический и математический смысл предложений и высказывал собственные соображения по усовершенствованию закона прицеливания с точки зрения теории автоматического управления. А в это время Всеволод Алексеевич Протопопов выдвинул идею создания прицела на основе теории целенаправленной механики, с основами которой он познакомился по книге знакомого ему учёного Георгия Васильевича Коренева. Вообще-то, фамилию эту я встречал раньше в библиотечных каталогах, но “руки не дошли” прочитать что-либо из его трудов. Всеволод Алексеевич поделился со мной сведениями, что знает адрес дачи Коренева, «это совсем близко от города Жуковского», и порекомендовал мне встретиться с этим уникальным и для меня весьма полезным человеком. Я записал адрес. И встреча состоялась, но не сразу.

Помимо прочего, определённым результатом всех этих общений, контактов со специалистами Академии Жуковского, весьма полезным для меня, было авторское свидетельство на изобретение прицела, в состав авторов которого товарищи включили и меня; это было первое авторское свидетельство в моей жизни.

Работы на стенде ОКБ Сухого ширились и ускорялись. Уже можно было наглядно видеть смонтированный физический имитатор цели в двухстепенном кардановом подвесе с дугами во всю стену огромного зала.
Я разобрался, как моделировать видимое движение цели относительно самолёта.
В тесном контакте со специалистами Академии Жуковского мы изучали, как управлять движением прицельной метки на экране электронного индикатора самолёта.
Активно и заинтересованно обсуждались вопросы создания реальной самолётной навигационной системы, с выходом сигналов на индикатор подвижной карты.
Было решено переводить полученный серьёзный задел в стадию опытно-конструкторских работ. Начала складываться кооперация работ.

Я продолжал ездить “к Сухому” из Жуковского, рано вставал, бежал на электричку, доезжал до станции метро “Электрозаводская”, брал билет на метро “туда и обратно”, ехал до станции “Динамо”, там переходил через улицу – через Ленинградский проспект и шёл через проходную на своё рабочее место. Мне оформили временный пропуск на год. А у себя на предприятии мне выдавали удостоверение на местную командировку. Я в конце рабочего дня в ОКБ (иногда и раньше) приходил в канцелярию и ставил печать о посещении. В конце месяца я подавал в свою бухгалтерию авансовый отчёт, по которому мне компенсировали мои расходы на дорогу. Проезд электричкой до Москвы тогда стоил 35 копеек, “туда и обратно” – 70 копеек, проезд на метро – 5 копеек, два раза в день – 10 копеек. В общем, за месяц у меня набиралось расходов рублей на двадцать. Любопытно, покупка сезонного билета на электричку не разрешалась – из экономии средств; как оказывалось, мнимой.

Но все эти работы по самолёту Т-3 вдруг, внезапно были прекращены волевым решением нашего руководства.
Приехал в ОКБ Сухого Кулагин – и пошутил, как отрезал: «Ладно, хватит здесь прохлаждаться, нужно в наших космических тренажёрах новую математику внедрять». И добился от Даревского полного прекращения моих работ по самолёту Сухого. Видите ли, в лаборатории потребовались знание и опыт полного и достоверного математического моделирования корабля, и без меня они не справятся.
Таким путём, я резко прекратил ездить в ОКБ Сухого. Чем закончилась работа на динамическом стенде ОКБ, мне осталось неизвестно.
Перевернулась ещё одна страница моей жизни.

Конференция молодых специалистов

Мой доклад по моделирующему динамическому стенду ОКБ Сухого и отдельно предложения по созданию самолётной навигационной системы на конференции молодых специалистов ЛИИ вызвали живой, серьёзный интерес.
Много вопросов ко мне после доклада касалось привязки индикатора подвижной карты к местности. Я использовал свои знания по инерциальной навигационной системе, полученные в МЭИ, и предлагал привлечь к нашей совместной работе выдающегося учёного в этой области, моего учителя Ткачёва Льва Ивановича.
Я упомянул в докладе о работах по приборной доске самолёта Т-3, выполненных нашей лабораторией С.Г. Даревского и конкретно С.Т. Марченко, М.В. Ситникова и других.
Отметил я также наши работы по электронному прицелу, проводимые совместно с ВВИА имени Жуковского.

После конференции я оперативно написал статью по кабине самолёта Т-3 и по моделирующему динамическому стенду ОКБ Сухого авторов Е.К. Никонова и М.В. Ситникова (под грифом “секретно”), отпечатал в машбюро и, как рекомендовалось, направил в отдел научно-технической информации ЛИИ для размещения в трудах конференции молодых специалистов ЛИИ.
Вскоре меня вызвали в издательство ЛИИ. Здесь мне понравилось исключительно полезное общение и с редактором, и с корректором. Более того, начальник ОНТИ одобрительно отозвался о статье в целом и рекомендовал «обогатить» текст иллюстрациями. Мы с фотографом съездили в ОКБ Сухого. В результате в статье появились фотографии динамического моделирующего стенда, кабины самолёта, приборной доски, электронного индикатора, индикатора подвижной карты, виды прицельной информации и прочее.
Получилась солидная научная статья.

3.3. Опять “в космос”
ТДК-2. Имитатор расхода. Лаборатория. Наш корпус. О Жуковском.
Новая жизнь. В аспирантуру. Отпуск. Аспирантура. – Нина. Коньки. Бадминтон.
События: политика, техника, культура. Занятия по инженерной психологии.
Ленинград. – Невский. Строгановское училище. Партийно-технический актив.
Эпопея “Серёжа Кумряков”. Однофамилец. Корабль “Восход”. Рывок

ТДК-2
(Комплексный тренажёр космического корабля “Восток”)

Итак, в мае 1961 года я появился на своём рабочем месте в Филиале ЛИИ после доблестных подвигов в ОКБ Сухого. – И мне, прежде всего, с прискорбием сообщили, что с нами нет больше Славы Горячева, покончил с собой, повесился, вроде бы из-за неразделённой любви. Очень странно. Затем я сам отметил появление у нас новой сотрудницы, Натальи Лялиной, привлекательной женщины, немного похожей на известную актрису (и тёзку) Наталью Белохвостикову. Инженер, окончила МВТУ имени Баумана, конструктор. Пока не было ясно, чем она будет заниматься. Её привозил на работу и в конце работы заходил за ней и увозил на машине муж, энергичный и серьёзный человек, причём тоже артистической внешности; про него говорили: “работает в органах”.

Пока я занимался самолётными делами в ОКБ Сухого, космонавтика продолжала развиваться невиданными темпами.
Фактически, немедленно после окончания тренировок первых космонавтов и после легендарного полёта Гагарина, в кратчайшие сроки была изготовлена точная копия нашего моделирующего стенда-тренажёра корабля “Восток” и под названием ТДК-2 (тренажёр для космонавтов) поставлена в войсковую часть 26266.
Занимались этим, как я узнал, специалисты отдела Кулагина: Малышев Валентин Иванович и Кириллов Алексей Алексеевич и специалисты войсковой части 26266: Жуковский М.Р., Полухин Ю.А., Тявин И.П. Инструктором-методистом был назначен полковник Целикин Евстафий Евсеевич.

Я с интересом наблюдал за сотрудниками, приезжавшими из командировок на Байконур или в Центр подготовки космонавтов. Они переполненные впечатлениями от увиденного, возбуждённые важностью своих работ, стремящиеся выполнить новые срочные дела, носились наперегонки друг за другом, кричали, ссорились, до тех пор пока не исчезали куда-нибудь. У них всё это было очень занятно и непонятно.
И постоянно, то и дело слышался истошный крик и визг из кабинета Даревского – шли “разборы полётов”.

Имитатор расхода

Я сидел в помещении отдела в томительном ожидании, переваривая полученную информацию и попрекая (про себя) начальника, что мог бы заранее объявить тему разговора, чтобы я уже что-то подготовил.
Мои праздные размышления прервал вошедший в комнату Кулагин. Он подозвал меня к своему рабочему столу и подтвердил, что в войсковой части 26266 установлен и успешно функционирует тренажёр ТДК-2, при этом военные выдали ряд замечаний по его работе и все эти замечания нам необходимо срочно устранить. Мне было предложено сделать устройство вычисления и индикации расхода рабочего тела системы ориентации корабля “Восток”.
Сразу мысли вслух: не элементарно, но несложно; преобразователи уровня в частоту импульсов, реверсивные счётчики, цифровые индикаторы; феррит-транзисторные ячейки можно? – хорошо.

Немедленно приступив к изучению имеющихся проектных и рабочих материалов по данной теме, я узнал, что система ориентации корабля “Восток” разрабатывалась в отделе 27 ОКБ-1 (начальник отдела Борис Викторович Раушенбах). Исполнительными органами системы ориентации являлись два идентичных комплекта микрореактивных двигателей (по восемь двигателей в каждом), работающих на сжатом азоте, так называемом “рабочем теле”. Начальный запас рабочего тела составлял 10 кг.
В соответствии с логикой управления, предложенной инженером отдела 27 Виктором Павловичем Легостаевым, исполнительные органы включались по релейным сигналам как от ручки управления ориентацией, так и от системы автоматической ориентации.

На основе полученных данных мною было разработано, для себя самого, техническое задание на разработку имитатора расхода рабочего тела. Основными положениями ТЗ были следующие.
При каждом включении исполнительного органа происходил расход рабочего тела. Было известно минимальное значение времени включения исполнительного органа. Допускалось длительное включение исполнительного органа вплоть до “залипания”. Имелась возможность одновременного включения нескольких и даже всех исполнительных органов, так же как и противоположно направленных. Было принято допущение, что все двигатели одинаковые – по конструкции, тяге и расходу рабочего тела. По нулевому значению запаса рабочего тела должен был выдаваться сигнал прекращения работы системы исполнительных органов.
Мне нужно было определять точное количество включённых двигателей – в каждый момент времени – и вычислять текущую суммарную скорость расхода рабочего тела, текущий остаток (запас) и текущий суммарный расход рабочего тела. Цифровые значения запаса и текущего суммарного расхода рабочего тела выводить на цифровые индикаторы, установленные на пульте инструктора.

Техническое задание утвердил Кулагин.
В соответствии с техническим заданием я разработал логическую схему определения текущей суммарной скорости расхода и параметры счётчика расхода/запаса, а также алгоритм цифровой индикации расхода/запаса рабочего тела.
Я решил использовать электрическую схему цифрового счётчика на феррит-транзисторных ячейках, досконально исследованную мной в моём дипломном проекте.
Изложил свои соображения на бумаге и показал Кулагину. Схема в целом и – в особенности – модульная структура устройства, всё было одобрено.
Кулагин предложил мне в помощь для выполнения макетных работ старшего техника Кириллова Алексея Алексеевича, приказав ему полностью подчиняться мне в этой части. Я обрадовался, почувствовал себя руководителем, но вскоре оказалось, что веселиться было рано. Когда я рассказал Кириллову, что надо делать, он полностью проигнорировал мои указания. Главным образом меня “восхитили” его слова вроде того что: «Ты давай подумай, нужно ли сейчас это делать. Может быть, когда ты хорошо подумаешь, то окажется, что всё это ни к чему». Я чуть было не задохнулся от прилива холодной ярости (“как это так?!”), но виду не подал. Беседа продолжалась, но не долго. Он тупо психологически издевался. Ему чего-то хотелось доказать. Зачем – не знаю. Я понимал, что ничего не могу сделать. И он, со своей стороны, прекрасно понимал, что я ничего не могу сделать. Я на всю жизнь запомнил подобную ситуацию между руководителем и подчинённым. И больше никогда не попадал в такую яму. Я вообще не злопамятный. Просто всё помню, у меня хорошая память.
Я доложил Кулагину, что не собираюсь заниматься перевоспитанием строптивого и нерадивого техника и что могу сделать устройство целиком и полностью в опытном производстве.

Действительно, Наум Яковлевич Цивлин, которого я уже прекрасно знал, построил своё производство так, что они могли делать всё даже не “с ходу”, а “с лёту”, по эскизам. Мне скомплектовали, скомпоновали, смонтировали и спаяли устройство исключительно быстро и качественно.
С Кулагиным мы проверили работу моего устройства вычисления и индикации расхода рабочего тела на моделирующем стенде-тренажёре здесь же в лаборатории, причём совместно с имитатором системы исполнительных органов, разработанным и изготовленным в это же время лично Валентином Ивановичем Малышевым. Считалось, что он сам качественно паял.
Наши испытания прошли успешно. И мы немедленно заказали изготовление вывозного экземпляра устройства расхода рабочего тела – для поставки на тренажёр ТДК-2 в Центре подготовки космонавтов.
А у меня ещё долго в нижнем ящике рабочего стола хранились оставшиеся запасные модули моего устройства – небольшие коричневые гетинаксовые пластины с навесным монтажом электрорадиоэлементов.

В июне 1961 года, в установленный срок мы повезли на машине свои изготовленные электронные блоки в войсковую часть 26266. – Вот это да! В Центр подготовки космонавтов! Я внутренне ликовал.
Остановились на площадке перед воротами, прошли через бюро пропусков. По зелёной территории дошли до здания штаба. Поднялись на второй этаж. Прошли налево по коридору. С правой стороны коридора увидели дверь с надписью “ТДК-2”. Значит, здесь размещается тренажёр для космонавтов.
Большое лабораторное помещение было всё заставлено оборудованием. Кабина корабля “Восток”, имитатор изображения Земли (изделие 4К), аналоговая вычислительная машина МПТ-9, пульт инструктора – всё абсолютно то же, что в нашей лаборатории в ЛИИ.
В помещении один только капитан Тявин Илья Петрович, ждал нас как договорились.
Обеденный перерыв. Не теряя времени даром, мы подключили наши устройства и досконально проверили функционирование в комплексе, уже вместе с подошедшими военными. Зафиксировали: замечание к тренажёру снято.
Мне понравился такой стиль работы – под собственную ответственность. В дальнейшем такой метод был назван “партизанским”. Вместо этого был установлен сложный, громоздкий порядок документального оформления всех работ, введена приёмка отделом технического контроля (ОТК), военная приёмка (ВП) и, наконец, проверка тренажёра на функциональное соответствие реальному кораблю. Но всё это в будущем.
А пока Кулагин пошёл к начальству докладывать о выполненной работе и оформлять необходимые документы, я вышел прогуляться по прекрасной, зелёной территории. Всё вокруг нравилось, всё было по мне.
Инстинктивно-бессознательно я почувствовал, что здесь мне предстоит прожить многие и лучшие годы своей жизни.
Вскоре мы уже мчались обратной дорогой домой, в Жуковский.

Позже я узнал подробности, как создавался Центр подготовки космонавтов, он же войсковая часть 26266.
Именно: на обнаруженном в августе 1959 года очень подходящем месте Щёлковского района Подмосковья, с одобрения начальства, был выгорожен добрый участок живописного лесного массива. Посреди участка было сооружено двухэтажное здание штаба части, а вокруг в тени деревьев были живописно разбросаны служебные корпуса: учебный корпус, большая столовая, спортивный зал с гимнастическими снарядами и батутом, профилакторий для космонавтов. Где-то притулился небольшой магазинчик Военторга. Самый дальний край территории был отдан казарме взвода охраны. На входе в войсковую часть поставили, естественно, проходную. Под открытым небом, на опушках среди пышной зелени разместились волейбольная и баскетбольная площадки, теннисный корт, зона с разнообразными лопингами и ренскими колёсами.
Вначале то был просто “Зелёный городок”.
Но со временем за этим знаменитым на весь мир местом закрепилось народное название “Звёздный городок”. Официально же имя “Звёздный городок” было утверждено только 28 октября 1968 года постановлением исполкома Московского областного Совета.

В том же месяце июне 1961 года на тренажёре ТДК-2, в помещении на втором этаже штаба части, начались интенсивные тренировки Германа Титова, Андрияна Николаева и других космонавтов, а также курсантов, ещё не получивших звания космонавт. Именно на том тренажёре прошёл подготовку космонавт Герман Титов, совершивший 6 августа 1961 года первый в мире длительный космический полёт (более суток).
Началось победное шествие советской пилотируемой космонавтики по всему миру.
Корабль “Восток” летал стабильно: 11 апреля и 6 августа 1961 года, 11 и 12 августа 1962 года, 14 и 16 июня 1963 года.
Ордена, медали, премии – за каждый полёт, по нарастающей.
Потом этот золотой дождь начал иссякать. Спрашивали: почему не “закрываем” полёт?.. Имея в виду, почему после полёта не выплачивают премиальных.

Перспективы
Прекратив в декабре 1961 года мои работы на моделирующем стенде в ОКБ Сухого и переключив меня “на космос”, Кулагин вместе с Даревским явно имели достоверную информацию о необходимости и неизбежности появления более совершенных обучающих средств для подготовки к полётам на новых космических летательных аппаратах. Не зря они заседали на Совете главных конструкторов, а встречаясь с самим Главным конструктором и его сподвижниками, посещая Королёвскую фирму, они видели, понимали направления, тенденции проводимых исследовательских и опытно-конструкторских работ.
Соответственно, Кулагин, как и Даревский, заглядывая в будущее, ориентировали и свои коллективы на создание научного и технологического задела.
Действительно, Кулагин, вникая во все дела своего отдела, вместе со мной серьёзно занялся математикой, механикой, математическим моделированием.

Просьба
Прошу читателя простить мне используемый в тексте, возможный излишек индексов типа “ТДК”, но они в течение нашей жизни действительно абсолютно глубоко въелись в сознание нас, разработчиков, определённо являясь нашей повседневной реальностью, обыденным явлением. Как, допустим, и общепринятые обозначения: АКМ (автомат Калашникова), самолёты МиГ, Су, Ту и так далее.

Лаборатория

В нашей лаборатории № 102 было четыре отдела.
Отдел Кулагина занимался созданием средств обучения космонавтов.
Отдел под руководством Носова, а после его ухода, под руководством Лаврова, как я понял, занимался системотехникой, проектированием системы индикации космического корабля в целом и разработкой некоторых логических устройств пульта космонавта.
Отдел Марченко занимался телевизионными устройствами системы индикации.
Отдел Макарова занимался индикатором местоположения космического корабля на орбите “Глобус”.
Понимаю, что изложенные мной функции отделов не претендуют на абсолютную полноту и могут уточняться и дополняться.

Осенью 1961 года в нашу лабораторию из МЭИ, с факультета ЭМФ, на преддипломную практику и дипломное проектирование пришёл новый, интересный молодой человек – Борис Едемский. Его направили в отдел Г.С. Макарова. И там он, на основе полученного в институте багажа современных знаний в области феррит-транзисторной схемотехники, предложил и провёл своё усовершенствование для индикатора местоположения (ИМП) “Глобус”. Это было очень впечатляюще.
Весной 1963 года Борис Едемский перешёл в наш отдел; как говорили, «к Кулагину».

Было и такое. В нашу лабораторию, в отдел Д.Н. Лаврова пришёл молодой специалист, инженер, выпускник МЭИ. Высокий, спортивный, располагающей наружности. Работая, зарекомендовал себя хорошо подкованным в электросхемах и радиоэлементах. Всё складывалось наилучшим образом. Но как всегда случается в нашей жизни – вдруг неожиданно – ему пришла повестка из горвоенкомата.
Руководство разобралось: забирают в армию. Что делать? Парень в отчаянии, ой-ой, ни в какую. – В армию не хочет, умоляет руководство спасти его. Подключился Даревский, приказал: дома пока не появляться, а ночевать в помещении лаборатории. Поговорил где надо – ничего не получилось.

Тогда за дело взялся старший военпред Акулов Александр Сергеевич. Поездил в министерство обороны, в другие органы. Тоже ничего толком не добился. Единственный выход был – всё-таки идти служить в армию и затем устроиться на работу в то военное представительство, где руководителем Акулов, в городе Жуковском. Так этот наш хороший парень стал на всю жизнь прекрасным военпредом, строго и со знанием дела проверявшим наши работы.

Уборка урожая
Сохранилось в потаённом уголке памяти светлое воспоминание о одном дне уборки урожая. Прозрачный осенний денёк, лесная опушка, окружённая соснами вперемешку с берёзками, аккуратное картофельное поле, куда привезли нас на крытом грузовике. Где-то недалеко от деревни Чулково, потрудились в удовольствие, да ещё бригадир благодарила нас и предлагала молока из бидона.
В первые годы моей работы поездки в колхоз-совхоз были редки.

Наш корпус

Корпус Лётно-исследовательского института, где мы работали, был когда-то санаторием работников Казанской железной дороги, а вся территория и старые здания вокруг принадлежали владелице этой дороги Надежде Филаретовне фон Мекк, известной меценатке.
Корпус находился вне территории ЛИИ и назывался условно “санаторным” корпусом в силу исторической традиции, или “первым” корпусом, согласно адресу по улице Кирова.
Здание трёхэтажное. Все помещения, светлые и просторные, окнами смотрели на юг, в сторону парка. Входная парадная дверь вела в небольшое фойе. Если, войдя в фойе, повернуть голову сразу направо, то увидишь окошко бюро пропусков; за окошком – режимное помещение. Слева никаких помещений нет, сплошная стена.
Если двигаться прямо, поднимешься по двум мраморным ступеням на площадку. И перед глазами окажется главная дверь, куда и надо будет войти. Но, не так просто. Здесь, на правой стороне площадки была устроена проходная: за стеклянной перегородкой стояли строгие девушки-вахтёрши, нужно было предъявить пропуск или получить пропуск. На левой стороне площадки было место табельщицы, наблюдавшей очередь в проходную. По звонку, возвещавшему начало работы, табельщица записывала всех опоздавших. – Крайне неприятная ситуация. Вначале табельщицей была Половинкина Мария Васильевна. Через несколько лет Половинкина стала старшей табельщицей, и для слежения за опоздавшими появилась молодая табельщица Галя.
За главной дверью взору входящего представал по обе стороны, влево и вправо, длинный коридор первого этажа, с дубовым паркетным полом. Направо по коридору шли помещения инженерно-технических подразделений, а в самом конце разместилась небольшая уютная библиотека Филиала ЛИИ. Левую часть коридора занимала приборно-измерительная лаборатория, и здесь же были помещения слесарей-механиков высшего разряда.
В середине первого этажа – лестничная площадка. Дальше прямо через дверь – вход в большую заднюю пристройку, где находилось опытное производство Филиала ЛИИ.
Под лестницей – гардероб-раздевалка, просто крючки по стенам. Здесь раздевались посетители (“гости”). Часто в этой раздевалке снимали и вешали свои шинели военные – офицеры, посещавшие подразделения Филиала ЛИИ. Это относилось и к посетителям-космонавтам.
Бытовала сказочка, что одна девушка захотела познакомиться с космонавтом, для чего она повесила своё пальто рядом с офицерской шинелью. Долго ждала, когда выйдет желанный принц, но, к её сожалению, оказалось, что это была шинель обычного военпреда.

Поднявшись вверх по широкой мраморной лестнице, человек попадал в длинный красивый коридор второго этажа. Направо по коридору находились помещения научных подразделений нашей лаборатории Даревского, первый отдел Филиала, кабинет начальника Филиала ЛИИ и конференц-зал. Налево по коридору – помещения других научных подразделений, а также просторное помещение планово-производственного отдела (ППО) и отдела труда и заработной платы (ОТиЗ).

Наш отдел Кулагина располагался на втором этаже корпуса в самой середине здания – в бывшем танцевальном зале со старинным дубовым паркетным полом, с прекрасными окнами и дверью, выходящей на небольшой балкон.
В зале находилась главная, по моему мнению, достопримечательность Филиала ЛИИ – моделирующий стенд-тренажёр космического корабля “Восток”. Между устройствами тренажёра там-сям были втиснуты рабочие столы сотрудников нашего отдела.
Помещение наше было всегда заперто на электронный замок. Может быть, поэтому у нас, даже в рабочее время, часто звучала музыка: Бетховен, Робертино Лоретти и прочие – любимые вещи начальника нашего отдела. Для воспроизведения музыки использовался магнитофон МАГ-8М высшего по тому времени класса, долженствующий быть в составе моделирующего стенда-тренажёра. Музыка была записана на кассетах с магнитной лентой. Иногда лента рвалась, тогда её клеили уксусом. Я такой звуковой техники раньше никогда не видел, но вскоре научился хорошо управляться с ней.

В нашем помещении часто проводились электромонтажные работы, Кириллов и Малышев паяли электросхемы. Работали паяльником с тонким жалом. Мои навыки пайки не ставились ни во что. Даже Кулагина не подпускали к паяльнику, хотя считали, что он кое-что умеет. Пахло канифолью и кислотой. Места пайки покрывали цапонлаком красного цвета.

Врывался в помещение старший военпред Акулов Александр Сергеевич, видел необорудованное рабочее место монтажника и кричал: “Что у вас за беспорядок такой, как в шарашке!” Что за шарашка, думал я и представлял себе то работу по случаю – шабашку, то ватагу работяг, то небольшую ударную бригаду. Нет, шарашка, или шарашкина контора – это почти официальное название конструкторских бюро тюремного типа, где трудились заключённые инженеры и техники.
Кулагин вставал из-за стола и доходчиво объяснял военпреду, что мы делаем наземные устройства, а не бортовую технику, к которой предъявляются особые требования и с которой имеют дело в соседних отделах, пусть туда и идёт со своей проверкой. Акулов уходил успокоенный. Действительно, я узнал, что бортовой техникой занимаются особо аттестованные монтажники, которым, во избежание потери квалификации, категорически запрещено всякое обращение с нашими наземными устройствами.

Время шло, и мне открылся новый, замечательный секрет нашего помещения: под паркетом были устроены, совсем недавно, разветвлённые кабельные каналы, довольно просторные, до полуметра глубиной и около 40 см шириной, аккуратно забетонированные и закрываемые крышками фальшпола, задекорированными под общий паркетный пол помещения. В каналы была аккуратно уложена вся кабельная сеть стенда-тренажёра: различной длины и толщины кабели в полихлорвиниловых трубках, в чёрной резине или в металлической оплётке – “бронированные”, а также обычные жгуты и отдельные провода.
При необходимости, часть канала открывалась, и туда укладывались дополнительные кабели или убирались ненужные. Следить за состоянием и работоспособностью кабельной сети должен был Алексей Алексеевич Кириллов.

А ещё на Кириллова была возложена другая очень важная обязанность – знать конструкцию кабины корабля “Восток” и уметь дорабатывать несложную часть электромонтажа. Если нужно было проложить дополнительный провод, жгут, кабель в “шарике”, Алексей Алексеевич разрезал или отгибал поролоновую теплозвукоизоляцию, проводил необходимые работы и вновь заделывал “как было”. У него хранился солидный запас такого теплозвукоизолирующего материала, и при желании можно было полностью обновить хоть весь интерьер кабины. Этот поролон (пенополиуретан), в виде больших листов, толщиной 4-5 см, был весь обмазан с одной стороны для прочности каким-то жёлтым клеящим составом, очень шершавым, неприятным на ощупь; если провести по нему рукой, то можно и кожу содрать. Если же ты в скафандре, то такие стенки были вроде как и мягкими. В домашнем хозяйстве сей материал, на мой непросвещённый взгляд, был непригоден. Но кому как.

Примерно раз в месяц, а перед праздниками точно, корпус подвергался “напору стихии”. Это происходила генеральная уборка помещений, сопровождавшаяся всеобщей суматохой, неразберихой и хаосом. Наш доблестный завхоз по прозвищу “Боцман”, вроде бы Борис Яковлевич, но точно не помню, появлялся во главе команды уборщиц. Народ в панике разбегался кто куда. Уборщицы старательно поливали дубовый паркет жидкой тёмно-красной мастикой. Потом всё долго сохло. Естественно, паркет набухал, местами вспучивался. Люди ходили спотыкались. На места вздутий укладывали тяжести. Разбирали паркет, перебирали по досочке. Но установленный порядок годами не менялся.
В нашу комнату, плотно заставленную техникой, Кулагин не разрешал входить уборщицам. Паркет сохранился. Влажную уборку аккуратно проводил сам Алексей Алексеевич Кириллов и наши женщины.

Во время генеральной уборки нашего помещения, бывало, производилась чистка кабельных каналов. И эта обязанность тоже возлагалась лично на Алексея Алексеевича Кириллова, что он и исполнял очень по-актёрски и с большим удовольствием. Любо-дорого было посмотреть, как он, неимоверно гордясь собой, открывал крышку кабельного канала, брал мощный ручной пылесос, вставлял в него напрямую шланг с широким соплом и с жутким рёвом всасывал всю накопившуюся в канале пыль.
Позже я узнал, что работа по созданию такой фундаментальной системы кабельных каналов была выполнена в 1958-1959 годах целенаправленно под космическую тематику.

Сзади корпуса на втором этаже пристройки разместилась неплохая служебная столовая, где питались работники Филиала ЛИИ.

Вокруг корпуса раскинулся живописный парк, ныне совсем заброшенный.
Перед корпусом когда-то был сооружён небольшой бассейн с фонтаном, теперь также давно уже сухой и разрушенный.
В обеденный перерыв работники Филиала гуляли по парку, а самые страстные любители кожаного мяча здесь же на опушке успевали поиграть в футбол или волейбол.

В подвале правого крыла здания приютился продовольственный магазинчик, я иногда заходил туда.

Но самое интересное, в подвале левого крыла с давних пор пряталась мало кому известная баня, куда некоторые наши товарищи умудрялись ходить в рабочее время. И этим ещё и похвалялись: вот в портфеле лежит приготовленное полотенце и другие причиндалы. Я в этой бане ни разу не был и не представлял вид её. Вскоре это странное заведение закрыли, и там устроили обычный технический подвал.

О Жуковском

Город Жуковский расположен в Раменском районе, примерно на 40-м километре Московско-Казанской железной дороги.
Исторически в районе посёлка Кратово, села Новорождественно, села Быково и деревни Колонец в 1930-х годах было намечено строительство огромного аэрограда.

Для этого 1 августа 1937 года вблизи села Новорождественно было начато строительство самой большой в мире взлётно-посадочной полосы, в июне 1939 года полоса была введена в эксплуатацию. Всего было построено на аэродроме три полосы разной длины. Протяжённость большой полосы составила 1200 метров, через два-три месяца в результате проведённой реконструкции она была увеличена до 2000 метров.
В 1938 году посёлку строителей и авиаторов было присвоено имя знаменитого донбасского шахтёра Алексея Стаханова.
13 июня 1940 года было принято решение правительства об организации на этом месте Лётно-исследовательского института.
Во время Великой Отечественной войны на аэродроме ЛИИ базировалась авиация дальнего действия. Говорили, что якобы немецким лётчикам было запрещено бомбить этот авиационный комплекс, который Гитлер собирался использовать для совершенствования своей авиации.
В связи с развитием реактивной авиации в 1946 году было принято решение правительства об удлинении существующей ВВП до 3 километров и сооружении четвёртой полосы ещё большей протяжённостью. При этом планировался перенос на новое место расположенного в непосредственной близости к аэродрому села Новорождественно в количестве 500 дворов.
23 апреля 1947 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР посёлок Стаханово получил статус города и название Жуковский, в честь великого русского учёного Николая Егоровича Жуковского.
В 1952 году четвёртая ВПП длиной 3700 метров была сдана в эксплуатацию.
Ширина ВПП около 100 м, толщина взлётно-посадочной полосы вглубь достигала почти двух метров. Точными значениями размеров не интересовался и не претендую. 
В 1954 году был закончен перенос села Новорождественно (нынешнее Новое Село), и аэродром был введён в нормальную эксплуатацию.
В дальнейшем взлётно-посадочная полоса неоднократно подвергалась основательной реконструкции под различные новые задачи, например, по программе “Буран”.

Институт
В 1963 году на окраине города Жуковского на пустыре рядом с деревней Колонец началось строительство института.
В 1965 году в новом, почти готовом здании разместился Факультет аэромеханики и летательной техники.

10 июня 1965 года вышел совместный приказ двух министерств – авиационной промышленности СССР и высшего и среднего специального образования РСФСР “Об организации Факультета аэромеханики и летательной техники Московского физико-технического института в г. Жуковском, Московской области”:
Организовать в 1965 году в г. Жуковском Московской области при ЦАГИ факультет аэромеханики и летательной техники Московского физико-технического института для подготовки инженеров-физиков исследователей по главным научным направлениям ЦАГИ, ЛИИ и других научно-исследовательских организаций и конструкторских бюро Министерства авиационной промышленности СССР.
Министр П. Дементьев Министр В. Столетов.

На углу улицы Гагарина и улицы Дугина появилась автобусная остановка “Институт”.

Новая жизнь

Наконец-то, пришла пора рассказать о моей личной жизни в городе Жуковском.
Замечу: то, что об этом пишется во вторую очередь повествования, только после изложения всех перипетий производственной жизни, подчёркивает первичность для меня – общественного и вторичность – личного.

Итак, сначала общежитие. Здание новой, 1959-го года, постройки, трёхэтажное, стоящее торцом к улице Речная; называлось “15-й корпус”, согласно общей нумерации домов, принадлежавших ЛИИ и относившихся условно к улице Кирова.
Почтовый адрес нашего общежития был: г. Жуковский Московской области, улица Речная, корпус № 15.
Высокое крыльцо с четырьмя ступенями, входная дверь, вывеска “Общежитие предприятия” (точно не помню). В небольшом фойе справа от входа – застеклённая будка вахтёра. Впереди – телевизионное помещение. Правее и левее – лестничные клетки. Коридорная система. На втором этаже – мужские жилые комнаты, всего не более двадцати; на третьем этаже – женские, столько же. Все удобства – в конце коридора. Если раковина засорилась, уборщица вешала листок бумаги с надписью “Рахавенная не работает”. На втором и третьем этажах возле правой лестничной клетки – общая кухня с газовыми плитами, в количестве пяти штук.

В подвале находилось душевое помещение, единственное на всех, поэтому если девушки первыми зашли туда, то оно считалось “женским душем” и мужчины толпились в полутёмном коридоре, ожидая своей очереди.
Здесь же в подвале находилось помещение кастелянши, в котором раз в две недели всем проживающим в общежитии менялось постельное бельё.

Перед фасадом общежития был разбит небольшой палисадник, с цветами, деревьями и немудрёной деревянной, покрашенной зелёной краской беседкой. Территорию общежития окружал забор – железобетонный, фигурный, выкрашенный в белый цвет. Вместо калитки был просто проём.

В торце общежития ближе к улице размещалась небольшая, на площади одной комнаты, городская парикмахерская. Там я постоянно стригся, подешевле, за 12 копеек, как обычно: «полубокс». – «Освежить?» – «Нет, спасибо». Жалко денег. 
В дальнем от улицы торце здания общежития находилось помещение Жилищно-коммунального отдела ЛИИ, сокращённо ЖКО. В отделе, в частности, принималась плата за общежитие, 2 рубля 50 копеек в месяц.

Сзади за корпусом 15 был построен в 1961 году, уже при мне, такой же корпус 16, для семейных. Далее следовали третий и четвёртый по порядку корпуса, возведённые в 1964 и 1968 годах.

Выйдешь из общежития на улицу Речная, неширокую, тихую, посмотришь направо – и увидишь недалеко площадь. Пройдёшь туда по тротуару, а за заборчиком прячутся в тени огромных сосен деревянные домики для лётного состава.
Чуть подальше, заборчик уже перешёл в высокий забор, за которым, на южной стороне площади, расположилась казарма войсковой части охраны ЛИИ.

За углом забора войсковой части охраны, направо, брала начало неприметная, узкая улочка, которая, минуя спецполиклинику ЛИИ, вела прямо к так называемой Кратовской проходной ЛИИ.

А напротив,  на той стороне площади,  бросалось в глаза  жёлтое одноэтажное здание,  с домовой табличкой,  в то время, “ул. Лесная 37”.
В начале 1940-х годов в том доме была общественная столовая, с 1945 года там разместились жилищно-коммунальный отдел (ЖКО) ЛИИ, почтовое отделение и парикмахерская. По имени этого отдела, очевидно, площадь получила название “Площадь ЖКО”, как и автобусная остановка. Иногда говорили “площадь Кирова”. Позже, через много лет, площадь назвали именем лётчика-героя Михаила Михайловича Громова.
В 1959 году ЖКО и парикмахерскую перевели в только что построенный корпус № 15 (общежитие), а на их месте оборудовали продуктовый магазин: гастрономия, бакалея, хлебобулочные, винный отдел. Названия площади и автобусной остановки удержались.
Почтовое отделение осталось на месте, у меня о нём сохранились юморные впечатления, относящиеся к марту 1961 года и описанные мной в конце предыдущей части этих моих творений.

Восточную сторону площади ЖКО формировало обширное здание клуба ЛИИ “Стрела”, правое крыло которого занимал Жуковский авиационный техникум, а в левом крыле размещались некоторые производственные подразделения ЛИИ.
Данное здание было построено году в 1914-ом и должно было входить в комплекс сооружений некоего фантастического Города-Сада. Были такие замыслы, но это тема для отдельного разговора.
Перед клубом виден был давно недействующий фонтан в виде широкой чаши.
Справа от клуба, возле техникума, был устроен небольшой стадион, тоже под названием “Стрела”, местного значения.
Слева от клуба красивая дорожка, мимо цветника, вела к месту моей работы – Филиалу ЛИИ (“санаторному корпусу”). В середине этого цветника стояла высокая, белого цвета скульптура Ленина.

Продолжением улицы Речной через площадь ЖКО я бы считал улицу Кирова, огибающую за металлическим забором цветник клуба “Стрела” и после пересечения с улицей Муромской переходящую в длинную улицу под названием Сторожевая, уходящую вправо в сторону Раменского, к туполевской проходной, к карьеру “Гидра”; где далее за мостиком над речкой Хрипань шли уже дома посёлка и железнодорожной платформы 42 км.
По правой стороне улиц Кирова и Сторожевая находилась закрытая за решетчатым забором, охраняемая территория ЛИИ, слева – дачный посёлок Кратово. Много зелени. Всюду высокие стройные сосны.

От площади ЖКО к центру города Жуковского вела улица Лесная, полностью оправдывавшая своё название. С левой её стороны тянулся лес, безо всякого промежуточного тротуара, а с правой стороны вдоль улицы шла прихотливая пешеходная тропинка и раскинулась некая лесопарковая зона, где под огромными соснами укрывались небольшие жилые домики и любимые горожанами уютные детские сады.
Улица Лесная доходила до пересечения с улицей Москворецкой (с 1967 года – Гарнаева) и далее превращалась в широкую городскую магистраль под названием улица Чкалова. На этом перекрёстке где-то, не знаю точно где, давным-давно находилась керосиновая лавка, и называлось это пустынное место, естественно, “Керосинкой”.
Лавку убрали, рынок там подальше; “Детского мира” пока ещё не было – он будет здесь через несколько лет.
До пресловутой “Керосинки” доходили городские автобусы, а дальше до ЛИИ не шли, разворачивались назад; кондуктор или водитель объявлял: «Автобус дальше не идёт». Пассажиры выходили и шли пешком, кто с вещичками, до площади ЖКО.
Кажется, был какой-то единственный автобусный маршрут, который шёл до ЖКО или даже до Наркомвода, неизвестного мне далёкого посёлка, где была проходная на территорию ЛИИ, в службы какого-то авиационного конструкторского бюро. Вроде бы генерального конструктора Мясищева.
Да, территория ЛИИ была огромная, и было устроено к ней много разных проходных.

Особо следует отметить лесной массив, находившийся между улицами Речной, Лесной и Москворецкой. По характерной его форме в плане он получил название «Треугольник», позже закреплённое и в официальных документах и картах.
То был настоящий реликтовый сосновый бор, чистый, прозрачный, насквозь продуваемый свежими, смолистыми ветрами. 45 лет ходил я по тропинкам соснового «Треугольника». Вдоль, поперёк, вокруг.
Светлый, открытый, лёгкий лес. Птички поют. В жаркий летний день густой аромат смолы. Зимой русская краса.
Всегда удивлялся, как в конце зимы на улице Лесной возникал гигантский снежный вал-сугроб, который надували мощные аэродромные снегоуборщики в сторону леса. Не так-то просто его было преодолевать, чтобы перейти улицу.
В 1962 году по правой (если идти к центру) стороне улицы Лесной, на углу, на перекрёстке с улицей Чкалова построили первый в этом районе пятиэтажный жилой дом.
В 1971 году улица Лесная стала называться именем выдающегося лётчика Амет-хана Султана.
Ранней весной во всём «треугольном» лесу становилось совершенно безлюдно; снег дружно таял, и ни один человек не решался ступить в это белоснежное, коварно зыбкое месиво.
Потом власти решили асфальтировать некоторые лесные дорожки. Стали их чистить от снега. И весной по ним уже можно было смело ходить.
Становилось теплее, и все выходили на субботник чистить лес.
Появились скамейки для отдыха гуляющих. Урны для мусора.
Позже слышал, что предприятиям принудительно поручалось выполнить освещение дорожек.
Энтузиасты установили возле многих деревьев таблички с названиями. Действительно хорошо, а то живёшь и не знаешь названий некоторых привычных на вид деревьев. Получился замечательный ботанический сад. Народ стал гулять и изучать природу. Слышно было: «Мама, посмотри, лиственница сибирская».

По выходным и праздникам приятно пройтись лесом, из общежития до центральной части города Жуковского, через “треугольник”, через лесопарк и парк, мимо стадиона, откуда зимой доносилось громкое жужжание – мотогонки на льду.
Так я ходил в кафе № 1 за старым универмагом, около стадиона “Метеор”. Хороший выбор блюд, при этом особо отличались пельмени. Народу много, но очередей не бывало. Официантки приветливые, расторопные. 
Иногда в проходе между столами гордо проплывал директор кафе, по фамилии Король, с боевыми наградами на пиджаке; подходил к посетителям и уважительно спрашивал, как сегодня всё прошло, может быть что не понравилось. Всегда все были довольны. Со временем он стал директором Жуковского городского треста столовых и ресторанов, или городской сети общественного питания.

Я ходил в баню здесь недалеко, рядом, около автобусной остановки “Керосинка”. Как-то встретился в бане с сотрудником Колей Ощепковым. Он, очень интеллигентный, сильно удивился: каким же ты мылом моешь волосы?! Так я узнал про жидкое мыло. Оно тогда было в стеклянной бутылочке, и это было очень опасно, если упадёт и разобьётся на каменном полу.
Стирала рубашки мне женщина. Своё нижнее бельё я носил стирать в прачечную, далеко, за «Пятым домом».

И возвращаясь к общежитию. В левую сторону от общежития улица Речная вела к проходной НИИ-17, или НИИ Приборостроения, созданного в Жуковском 1 марта 1955 года как филиал Московского НИИ-17.
При этом улица имела особенность: почти все строения находились по одну, южную её сторону, а с другой стороны улицы простирался большой лесной массив, Треугольный и Цаговский.

Дальше тротуар по левой стороне улицы вдоль охраняемого решетчатого ограждения ЛИИ доходил до главной институтской проходной. Той самой, на которую я обратил внимание при своём первом посещении ЛИИ в незабываемый день 5 апреля 1961 года.
Именно здесь, на небольшой площадке, теснились и отдел кадров, и помещения различных общественных организаций и вспомогательных служб ЛИИ, а также и столовая № 1 напротив, на другой стороне площади.

От этой площадки улица уходила вниз к пойме реки Москвы, поэтому она и называлась Речной.

Всё это описание даю приблизительно, на мой не очень внимательный взгляд.

По посёлку Кратово, рядом с улицей Кирова, проходила Московская детская железная дорога, построенная в 1937 году по указанию наркома Кагановича. Начиналась эта вполне серьёзная транспортная артерия от станции Путь Ильича, расположенной рядом с железнодорожной станцией Отдых, и мимо двух промежуточных платформ доходила до конечной станции возле Кратовского озера и парка.

Рядом с нашим Филиальским корпусом находилось общежитие ЛИИ под названием корпус № 8, а также ветхое, но гордое двухэтажное здание Школы лётчиков-испытателей – корпус № 7.
И ещё здесь поблизости я обнаружил неплохой спортзал. Вошёл. Всё открыто и ни души. Стал носить в своём “дипломате” спортивную одежду и после работы заходил поразминаться минут на 15-20.

Итак, я постарался описать район общежития и работы – около территории ЛИИ.
Описание этого уголка обитания не может считаться завершённым без рассмотрения имеющегося естественного обрамления – соседних лесных массивов.
Действительно, за «треугольным» массивом и за Москворецкой улицей, в южном направлении обзора, находится лесопарковая зона, разделённая забором на городской парк культуры и отдыха и на сосновый лесопарк, внутри которого разместились стрелковый тир, корт для кордовых авиамоделей, парашютная вышка, что-то ещё.
Далее. Если смотреть от нашего общежития, то влево, за Туполевским шоссе, виден раскинувшийся огромный Цаговский лес, сплошь стройные сосны вперемешку с огромными, густыми елями. Где-то посредине этого сумрачного массива расположились трансформаторная будка, питомник служебного собаководства – для охраны ЛИИ, другие объекты за высокими заборами.
Заодно, можно отметить зелёные дебри на огороженной территории ЛИИ.
И справа – лесные угодья посёлка Кратово с его дачами, кинотеатром, прудами.
А вокруг, куда хватает глаз с высоты птичьего полёта, необозримые леса. Красота!

Основная часть города Жуковского начиналась для меня с перекрёстка улицы Лесной и улицы Чкалова.
Если идти вдоль по улице Чкалова по направлению к центру, то то с правой стороны можно было видеть рынок; далее за забором с 1962 года прятался некий долгострой. Строили медленно, неоднократно перенося дату завершения. Наконец, в декабре 1966 года открыли ресторан на 200 мест. Долго не было вывески – “Спутник”. Позже там у правой стены здания устроили навес, продавали пиво. И также от ресторана в городском парке открыли павильон “Пиво-Воды”, в народе называвшийся «Рваные паруса». Первым директором открывшегося ресторана был назначен Король Давид Шлёмович, до этого заведовавший кафе № 1 на улице Ломоносова.

На перекрёстке улицы Чкалова с Пушкинской улицей находилась моя сберкасса. В том же доме, вход с улицы Пушкинской, работал телефонный узел. Сколько раз звонил я домой в Ашхабад по междугородной линии: «Ашхабад заказывали. Вторая кабина».
На другом углу – аптека и рядом большая мужская и женская парикмахерская. Салон. Огромные панорамные окна смотрят на улицу.
Тебя стригут, а за окном вдруг появляется шикарный кавалер. Все парикмахерши оживляются, одна из них вскакивает, поправляет кудри и бегом на улицу; там, в виду у всех, идёт милая беседа.

Продолжая двигаться по улице Чкалова, на перекрёстке с улицей Горького в угловом доме № 33 встретим небольшой “старый гастроном”. А в следующем доме № 35, ближе к центру, хлебный магазин.

В центре города Жуковского высился Дворец культуры имени Ленина. А рядом на улице Маяковского угол Фрунзе открыли большой гастроном.

Гастроном
Центральный гастроном № 30 около Дворца культуры имени Ленина был открыт к майским праздникам, 30 апреля 1958 года. С момента открытия до последних дней жизни директором гастронома была Тельнова Галина Семёновна (1918-2000). Для лучшего снабжения города лётчиков-испытателей и творцов авиационной техники, председатель горисполкома вместе с генеральным конструктором Туполевым обратились к правительству с просьбой о выделении фондов магазину на уровне Москвы.
Вот где богатый выбор продуктов был!
На входе покупателя встречали отделы соки-воды, кондитерский и винный; направо зал – мясная гастрономия со стеклянными прилавками, заваленными бесчисленными сортами колбас от телячьей до ливерной, деликатесами окорока, буженины, корейки, грудинки, карбонада, шейки, сосисок, сарделек, здесь же сыры в ассортименте, бочонок с брынзой в рассоле; в углу зала небольшая секция напитков, молочных коктейлей; кабинки кассиров вдоль широких оконных витрин; за поворотом налево находился другой большой отдел – рыбный, опять стеклянные прилавки, но уже со свежей, копчёной рыбой, с внушительными лотками чёрной и красной икры, с огромным аквариумом, живой карп или ещё что-то на выбор. А по левую сторону от входа в Гастроном располагался большой зал с разнообразной бакалеей, отделами молочных продуктов и хлебобулочных изделий; году в 1963-м эту левую часть магазина реорганизовали в отдел самообслуживания – было даже приятно походить по целому залу, уставленному массой стендов со всевозможными пакетами, коробками и банками, с гордостью за высокую степень доверия к покупателям.
Очереди покупателей в отдел были небольшие, человек пять, не больше десяти; нужно было, чтобы продавщица отрезала грамм двести или полкило от большого куска, взвесила и написала на бумажке сумму, с которой бегом в очередь к кассе оплатить и с чеком обратно проталкиваясь уже без очереди забрать свой товар. Все продавщицы были давно нам знакомы в лицо, добрые, приветливые; бывало, кричит кассирам: «Колбасу по два-двадцать не выбивать!» Значит, кончается.
Но всё это изобилие было тогда мне, как и многим вокруг, не то чтобы совсем, но всё-таки не по зарплате. А когда в кармане что-то зазвенело, то уж и сама благодать потихоньку стала исчезать и вскоре окончательно улетучилась.

Город Жуковский был современный, уютный, красивый. Много зелени, деревьев, цветов. Красивые дома, чистые улицы, оформлены в едином архитектурном стиле.

Вся эта среда проживания была разумно и удобно устроенной для жизни, комфортной и приятной.
Всё это окружение стало для меня милым, родным, близким и любимым на многие годы жизни.

Помню, ещё в самом начале моего пребывания в Жуковском, Марк Ситников проведал, куда, в какую комнату меня поселили в общежитии. Увидев всё воочию, он ахнул, сказал, что знает этих мужиков – моих соседей – с самой плохой стороны, и предложил мне немедленно переехать в его комнату, где недавно сосед, Саша Шибин, женился, и освободилось место. Так я поселился в комнате на втором этаже, где жил он, Юрий Тяпченко – инженер из нашей лаборатории, и ещё Боря Свистунов, парень очень маленького роста, работавший тоже в Филиале ЛИИ, в приборно-измерительной лаборатории.
Летом 1963 года Юра Тяпченко женился и сменил место жительства. Теперь мы стали жить втроём, никого больше к нам не подселяли. Марк Ситников по-свойски договорился с администрацией, и мы лишнюю кровать разобрали и вынесли в подвал. Жили мы в комнате дружно, что называется, душа в душу. Отдыхали, готовили еду на кухне и вместе ели, читали, общались, ходили на работу, посещали культурные мероприятия.
Из-за выключения на ночь света или включения света ночью – мы никогда не ссорились; молодые, крепкие натуры, чувство юмора, нерасшатанные нервы.
У Ситникова появилась модная, большая чёрная кроличья шапка. Поддразнивая нас, соседей по комнате, он стал спать в ней, опустив уши. «Свет и шум не мешают».
Было заметно, что у него водились «лишние денежки»: подрабатывал преподаванием в Жуковском авиационном техникуме и, признавался, подбрасывали из дому. Легко тратил на знакомых девушек.
Как-то раз предложил мне приобрести синтетические носки (новинка!): «Пойдём, познакомишься с продавщицами, та-акие девочки, посидим, и вообще». – «Нет, ты что?!» На другой день он принёс мне носки. Серые, одноцветные, на вид невзрачные. Два-пятьдесят (2 рубля 50 копеек). Любой поймёт, что в то время, для меня, это было дорого. Но служили они мне долго, лет десять.
Марк Ситников, творческая натура и настоящий “фонтан идей”, предложил в соответствии с модными тенденциями переделать интерьер комнаты на свой, современный лад: так называемая “скандинавская” геометрическая покраска стен, низкие кровати без спинок на аккуратных брёвнышках, торшеры, подвесные светильники с разноцветными плафонами на разной высоте над журнальным столиком, эстампы, полупустые книжные полочки. Дверь изнутри покрасили в чёрный цвет, да я ещё от себя поставил посредине глубокомысленную белую точку. Чтобы “сосредотачиваться” было на чём.
Ситников с важным видом принёс и повесил в своём углу комнаты эстамп – линогравюру Юрия Могилевского “Владимир Маяковский” (1959). Я не отставал, водрузил над своей кроватью большую колоритную фотографию Эрнеста Хемингуэя с бородой в толстом свитере под горло. Боречка Свистунов, чтобы окончательно поразить всех, искал себе супермодную гравюру Есенина с трубкой, а лучше на дереве, но так и не нашёл.

Самое главное, я отвечал за цветы в комнате. Прежде всего я купил оригинальные горшочки, из которых потянулись вниз длинные ветки традесканции, аспарагуса и хлорофитума. Выращивал также нравившиеся мне, ползучие седумы Моргана и Буррито с овальными, мясистыми листиками.
Увидел позади корпуса общежития большое оранжерейное хозяйство, предназначенное для нужд ЛИИ, в том числе для подарочных букетов и оформления сцены во время проведения общественных мероприятий. Я зашёл, представился любителем цветов из соседнего корпуса общежития, похвалил труд работниц. Мне любезно показали всё, что было у них. Было интересно, но для своей комнаты я бы не выбрал ничего. Попросил только, для пересадок своих растений, разрешения брать цветочной земли из той горы, что высилась рядом с теплицей. – Да-да, всегда пожалуйста.

Это было время узнавания чёрного кофе и сухих вин.
Прежде всего, было решено, что кофе с молоком надоело. Говорили: «Пьём чёрный кофе по-турецки». Потом где-то прочитали или видели – горячий кофе запивать холодной водой. А ещё лучше – кофе заедать мороженым. Стали говорить: зубы портятся, лучше кофе-гляссе (или кофе глясе), то есть охлаждённый кофе с добавлением в него мороженого. Пробовали кофе с коньяком, кофе с солью. Изощрялись кто во что горазд.
Осталось яркое воспоминание, как в общежитии сидя на кровати в расслабленной позе и опираясь спиной о стенку, я в первый раз выпил чашку хорошего чёрного кофе, и как приятно закружилась и куда-то поехала голова. Больше этого со мной не повторялось.

Из сухих вин выбирали, как было принято, грузинские. Больше других мне нравилось мукузани. Красное. Но пили редко, и в меру.
Никто из окружающих в общежитии не курил. Или делали это незаметно, не знаю.
Зато съедали мою бутылку кефира, которую я оставлял себе на завтрак между оконными рамами, но я из этого трагедии не делал.

Как-то у всех в нашей комнате с утренней зарядкой “было вяло” – делали, но редко.
Купили гантели.
Боря Свистунов считал, что самое простое упражнение – подъём гантели рукой сгибом в локте – вредно, так как развивает только бицепс, а нужно гармоничное развитие всех мышц тела.
Соревновались по поднятию стула одной рукой за ножку стула, заднюю или переднюю.

Зато установилось правило: собираясь на общественное или культурное мероприятие (театр, концерт), а уж тем более на свидание, сначала брились, потом делали в комнате зарядку – небольшую, лучше с гантелями, затем шли в душ (в подвале) и только после этого, будучи “свежими”, что важно, одевались, наряжались, одеколонились.

Прелюбопытный был такой случай. Шёл по дорожке вдоль своего корпуса общежития – и вдруг услышал из какого-то окна очень странный голос, исполняющий странную песню; такой высокий, неприятно дребезжащий голос, да ещё плавающий звук магнитофона; всё-таки остановился, заслушался. Позже узнал – это был Булат Окуджава.

У Марка Ситникова был свой магнитофон “Комета”. И была кассета с записью оркестра Гленна Миллера. Крутил он её постоянно. И тут раз он говорит мне: «Я слышал, ты по-английски сечёшь. Наговори мне на микрофон американским голосом название: “Гленн Миллер и его оркестр”. Сможешь?» Не проблема. Я прекрасно помнил это раскатистое, гортанное объявление по “Голосу Америки”. И теперь у нас в магнитофоне зазвучало настоящее американское восклицание моим рекламным, жвачным баритоном, после чего резко вступала энергичная танцевальная музыка. Все гости, особенно девушки, просто ахали – как здорово!, откуда это?!
Вскоре Марк достал кассету с Окуджавой. Так мы сразу выучили все его первые песни наизусть.

Отец, как и во время моей учёбы в институте, так и во время работы в Жуковском, посылал мне посылки: то ящик с виноградом, то ящик с помидорами, то дыню ташаузскую или чарджуйскую. Чаще всего нужно было подъехать на Казанский вокзал к прибытию поезда Ашхабад-Москва и взять передачу от какого-нибудь папиного знакомого или от проводника. Пару ящиков, сумка, вязанка дынь – одному тяжело, берёшь в помощь друга. Бывало, посылка ждала меня в Москве в Туркменском постоянном представительстве, которое размещалось на Чистопрудном бульваре почти на углу с улицей Кирова.
Раз как-то отец передал мне посылочку с учёным-физиком, который работал в Ашхабаде в Туркменской академии наук в институте Солнца. Думаю, тот пришёл к отцу оформлять командировку в Москву, а отец тогда работал главным бухгалтером Академии наук. И попросил его отвезти посылку в Москву. Ему это было необременительно – его здесь встречали с машиной. Имя этого физика было Кронид Любарский. А все сотрудники Академии звали его ласково “Кроник”. По-настоящему добрый, приятный молодой человек, насколько я успел понять из кратковременного общения.Через много лет о нём я ещё услышу.
В нашем общежитии от людей ничего не утаишь, и меня то и дело спрашивали, когда же будет новая посылка. – Когда, наконец, произойдёт это необыкновенное, всеобщее пиршество в восточном стиле.

Ребята ходили на танцы, я не ходил. В одной из комнат, в темноте, ритмичный топот слышен был на всё общежитие. Проходящего по коридору мимо двери сбивал с ног исходящий из тёмной комнаты спёртый запах пота и дешёвых духов.
Марк Ситников был непременным участником этого действа. Потом делился подробностями, от которых вяли уши.

Марк приглашал девушек к нам в комнату «зайти посидеть». Два раза в месяц – “день авиации”. Девушки делано недоумевали: «так недавно уже был день авиации»... Им важно разъясняли: «Да, но тогда был аванс – “день авиации”, а сегодня получка – тоже “день авиации”, ха-ха-ха!»
Был ещё “запуск спутника”: поддатый Серёжа Кумряков, спровоцированный на спор дружками, бегал “по орбите” по лестнице вверх на третий этаж и по другой лестнице вниз на второй этаж, сопровождая всё это сигналами “бип-бип”. А дружки Олег Кремнёв и Виктор Подолян вместе со зрителями-зеваками подбадривали: «Давай-давай!»

Я обратил внимание на молоденькую, довольно милую девушку-вахтёршу на проходной в нашем Филиальском корпусе. Маленькая ростом, с круглым личиком, звать Тоня. Когда вечером после окончания работы я шёл через проходную и дежурила она, я здоровался и что-то её спрашивал, вроде того что откуда она. Скоро взрослые женщины-вахтёрши стали сообщать мне, что «Тоня будет завтра».
Разговаривал, бывало, с ней о том о сём, и договорились до того, что раз поздно вечером я поехал в общежитие ВОХР (военизированной охраны) в Ильинское – пригород города Жуковского.
Зачем, не знаю. Погулять по городу, поесть мороженого, сходить в кино. Денежку приготовил в кармане.
Нашёл общежитие, одноэтажное здание барачного типа, в пустынном дворе раскидистое дерево.
Не успел осмотреться, подскочила заплаканная Тоня: «Засмеяли, изругали меня всю. (Во всех окнах маячили любопытные лица подруг). Начальница запретила встречаться, сказала нельзя. Прошу, уходи сейчас же». Убежала рыдая.
Что делать? Повернулся, ушёл.
В последующие дни она уже не встречалась, не появлялась. Так и закончилось.

Был и такой казус, связанный с Марком Ситниковым. Как-то под вечер шли мы втроём: Марк, я и вроде бы Виктор Подолян – точно не припомню. Откуда и куда шли, не важно, но шли по улице Маяковского ближе к пересечению с улицей Пушкина, в районе универмага. Тут Марк и попросил: «Давайте зайдём к Коробану Николаю Тимофеевичу, у него дочь, надо её вызвать». Добавил что-то убедительное такое, что мы вошли в подъезд дома со двора, поднялись по лестнице на второй этаж, увидели на площадке две квартиры, и Марк попросил позвонить в левую. Звоним, никого. Не шумим, всё спокойно. Неожиданно открылась дверь напротив, оттуда появился в домашнем спортивном костюме и тапочках наш начальник Марченко Станислав Тарасович и злобным шёпотом произнёс: «Эт-то что такое?! Вы знаете, куда вы прётесь? Это же квартира самого Коробана Николая Тимофеевича. Сейчас же вон отсюда, и завтра же с утра ко мне в кабинет!» Мы с испугу мчались без остановки, наверное, до самого общежития. Я к Марченко по этому поводу не ходил, как разрешилось дело, не знаю.

В первые годы пребывания в Жуковском я по вечерам после работы мчался “в столицу” для встречи со своими однокурсниками, которые жили или остались работать и жить в Москве. Обычно собирались дома у нашего самого гостеприимного друга Вольки Кутяшова, в его просторной родительской квартире на Щербаковской улице. И наперебой болтали об особенностях новой работы и жизни, о делах, о личном. У кого-то не складывались отношения с начальством, у кого-то была неинтересная работа. Я удивлял всех полунамёками о старомодной релейной технике в космических устройствах и о том, как я проталкиваю в жизнь модульные структуры на феррит-транзисторных ячейках. И как в этом маленьком городке Жуковском непривычно малолюдно и вообще “невыносимо скучно” – так выделывался я, впрочем, не очень удачно.

Иногда с Юрой Тяпченко, моим лучшим другом и соседом по общежитию, мы ездили в Москву в гости к одному иностранцу – Жозе Альбертовичу Вильфу – совершенствовать свой английский (некоторые скажут: делать вам было нечего).
Ветеран компартии Испании, много переживший, Жозе Альбертович жил в небольшой квартире в районе метро “Белорусская”. Юра Тяпченко, я и наш друг-сотрудник Феликс Зонабенд встречались у метро и шли к Вильфу. Привозили чего-нибудь к чаю.
Жозе просил нас непременно и именно «болтать» друг с другом на английском языке, не думая, легко и непринуждённо, о чём угодно, о погоде, о работе, о кино или прочитанной книге.
Уходя, бывало, совали хозяину, стесняясь, смятую купюру, на жизнь.

Кстати, оклад молодого специалиста-инженера был 110 рублей. Держали меня на этом окладе долго, почти пять лет. В аванс мне выдавали 50 рублей, в получку – 43 рубля 90 копеек (навсегда запомнил магическое число “43,90”). То есть вычитали из зарплаты подоходный налог и налог на холостяков (говорили коротко налог “на хэ”, ещё короче писали “н/х”). Таким образом, мой подоходный налог составлял 9 рублей 50 копеек, а налог на холостяков составлял 6% от зарплаты, или 6 рублей 60 копеек. Да, то было время, когда налог на холостяков взимали и с девушек, но потом с девушек отменили.

Не оставляет мысль, как в первые дни, то ли в первый месяц моей работы я ненароком увидел на стене в помещении нашего отдела список распределения квартальной премии сотрудникам. Меня в списке не было; мне доступно объяснили существующий порядок, и я узнал, что в первом квартале 1961 года меня вообще не было на предприятии и мне естественно премия не положена. Пришёл второй квартал, и я тоже премии не получил, так как “работал не весь квартал”. А когда пришло время получать за третий квартал, то я тоже мимо – так решил начальник, поскольку “ещё мало работал”; меня грызла мысль, что выделенные на меня деньги эти “старослужащие” бессовестно делили между собой; загрустил. Только в следующем, 1962-м году я получил за четвёртый квартал предыдущего года, и затем стал получать премию как все.

Новый год
В декабре 1961 года мы в свою комнату в общежитии купили на новогоднем базаре в Жуковском небольшую красивую ёлку. Я выпросил у уборщиц ведро, насыпал в него песок, посадил туда ёлку и полил водой. Так мои родители делали у нас дома в Ашхабаде. До этого мои друзья не ставили новогодней ёлки.
Мы купили новогодних игрушек. И я сделал гирлянду из лампочек и мигалку.
Сам вечерами на работе спаял гирлянду из малоразмерных лампочек, которые покрасил цапонлаком красным, синим и зелёным. Лампочки были такие же, как и в индикаторе с подвижной картой для стенда у Сухого.
Сам же придумал схему мигалки, не стал искать в журналах. Мигалку сделал на три режима: постоянное горение, посекундное включение-выключение по схеме триггера и фишка-изюминка – мерцание лампочек – на основе маленькой неоновой лампочки. Всё сам спаял, уместил в коробочку, поставил два тумблера: простой и перекидной с нейтралью.
Эта гирлянда с мигалкой надёжно служила мне несколько лет, потом и в квартире.

В следующем, 1962 году я познакомился с замечательной девушкой Ниной и сделал ей точно такую же гирлянду с мигалкой, немного аккуратнее и привлекательнее.
Немедленно попросила себе аналогичную гирлянду наша соседка по общежитию, моя однокурсница Женя Трелина, чтобы отвезти к себе домой, к родителям. Я был только рад сделать человеку добро.

Очень важно
Сейчас вспомнилось: в первые дни в Жуковском ходил-оформлял документы, целой кипой в руке и вот потерял учётную комсомольскую карточку. В комитете комсомола Филиала мне сулили неприятности, послали в горком комсомола. Это около Дворца культуры имени Ленина. Пришёл туда. Вызвали в кабинет. Большой стол, вокруг стола человек тридцать. Я назвался по имени, объяснил причину прихода, каялся. Вдруг оглядывается сидящий ко мне спиной – оказалось, Аркадий Удальцов, мой однокурсник (по МЭИ). «А-а, говорит, это же Никонов Женя, я его знаю, великий учёный, немного рассеянный, но общественник хороший. Предлагаю принять к сведению его извинения и обновить ему карточку». На этом всё и закончилось.

18 марта 1962 года состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Нечаянно-негаданно я был назначен в окружную избирательную комиссию. Видимо, «на новенького». Собрались вначале, за месяц до выборов, где-то в горкоме, разобрались с правами, обязанностями, что делать. Заседали в кабинете главврача поликлиники ЛИИ, слушали, голосовали, постановляли, утверждали. Ничего необычного не случалось, никаких нарушений не происходило. За время заседаний я сблизился с сотрудником нашего Филиала ЛИИ, начальником военно-учётного стола Безродновым Ильёй Ильичом. Невысокий, плотный, общительный и просто замечательный человек. Взял надо мной шефство. Объяснил, что главное для нашей комиссии – последняя ночь голосования и подведения итогов.
И эта ночь наступила. Мы, наша комиссия, собрались в помещении детского сада, в кабинете заведующей. Кто-то имел отношение. Илья Ильич намекнул, что для ночного бдения он принесёт чего-то домашнего приготовления. Я купил и притащил два больших пакета сушек. Недорого, вкусно, пользовалось успехом. И мы вдвоём всю ночь с ним проговорили. Он был немногословен: в войну ловил «шпиёнов», ранен. Спрашивал меня, и я не таясь раскрыл ему всю подноготную. Главное, описал, как я счастлив своей теперешней работой.
Под утро мы подписали протоколы и разошлись. Многократно встречались после, до самого конца, и было очень приятно.
В последние годы своей жизни я вспоминаю тот ночной разговор – и льщу себя мыслью, или даже догадкой, что я заронил в сердце этого человека доброе зерно, и он направил своего сына по моей стезе. Владимир Ильич (!) Безроднов. Нам довелось работать вместе в 1980-е годы. Блестящий специалист, изобретатель. Но если хотите ещё, то – вот вам и следующее поколение. Внук, Артём Безроднов. Уникальный малый, в меру разбитной. Программист от Бога. В 2000 году мы сидели рядом за соседними столами и одинаковыми компьютерами и делали одну общую работу для Международной космической станции (МКС). Как-то так.

Возвращаясь к тем 1960-м годам. Мы были очень активны, бодры и прекрасны.
В 11 утра ежедневно мы все выходили в коридор на втором этаже своего Филиальского корпуса, строились в ряды-шеренги и старательно и усердно, делали производственную гимнастику под всесоюзную радиотрансляцию. Кроме таких товарищей, как Кулагин, Филистов и ещё несколько, которые в это время шли в туалет перекурить.
Первого мая и седьмого ноября мы все сотрудники ЛИИ к девяти часам утра собирались на площади ЖКО возле клуба “Стрела”, общались, под бравурную музыку строились в колонны и организованно шли на праздничную демонстрацию; наш маршрут был – по улице Лесной (позже имени Амет-хана Султана), далее по улице Чкалова, поворачивали на улицу Фрунзе и проходили мимо трибуны на площади Ленина перед Дворцом культуры имени Ленина.
В субботник убирали территорию леса. Нам всегда доставался наш любимый лесной массив “Треугольник”.
Участвовали в массовых спортивных соревнованиях. Не помню когда, бежал городскую эстафету. Мой этап был от старого гастронома до больницы (не в том смысле). Рванул я хорошо.
Зимой бегали на лыжах вокруг всё того же леса “Треугольника”. На поворотах трассы стояли контролёры, записывали номера, которые были на груди и на спине. Чтоб никто не “срезал”.
В 1966 году закончилось время моего пребывания в комсомоле. Я отдыхал. 

В аспирантуру

Почти с первых дней работы я, признаюсь, спесиво и высокомерно, притом без особых на то оснований, замышлял “толкнуться” куда-то в аспирантуру. То ли в МЭИ, то ли в ИАТ (Институт автоматики и телемеханики), где я делал диплом. Конечно, только в мечтах.
Но уже через полгода работы меня вызвал Виталий Николаевич Сучков и начал говорить со мной о перспективах моей работы. Он мыслил широко, видел моё будущее и в авиации, и в пилотируемой космонавтике. Будучи хорошо осведомлен о моей работе в ОКБ Сухого и зная, что я работаю у Даревского “по космосу”, он предложил мне оперативно подготовить реферат на тему “Человек-оператор в контуре управления летательным аппаратом” – так он сформулировал актуальное, и модное в то время, название научного направления. Далее, он посоветовал подойти к Даревскому и попросить его согласия быть моим научным руководителем. И затем уже со всем этим идти поступать в производственную аспирантуру ЛИИ. Ясное дело, Сучков подбирал кадры поступающих в аспирантуру ЛИИ – именно от Филиала, в своих интересах.
Таким образом, в 1962 году, практически без промедления – только что придя на работу, я гордо поступал в аспирантуру ЛИИ. Аспирантура без отрыва от производства, очень удобная для ленивых или очень занятых работой.

Я быстро написал реферат. Помогала мне в подборе материалов заведующая библиотекой Света Хачатурова. Просмотрели всё что есть по инженерной психологии и эргономике. В реферате я начал с системы “человек-машина”, подчеркнул необходимость повышения надёжности человека-оператора, дошёл до навыков и умений управления и солидно закончил техническими средствами обучения и тренажёрами. Написал всё чётко и аккуратно. Но оказалось, что надо печатать. Никогда прежде ничего не печатал. Свой дипломный проект я писал вручную. Про машинописное бюро не слышал. Мне подсказали, что здесь на первом этаже есть сотрудница, Лида Усова, которая может печатать на пишущей машинке. Действительно, напечатала, хоть и с ошибками. Не помню, как я её отблагодарил. Может быть, плиткой шоколада.
Бывало, потом сталкивался с ней в коридоре. По её просьбе я заходил к ней в их рабочее помещение. Рассказывал про космонавтов. Она жаловалась мне: «Ваши, кто работает “на космос”, все такие противные, важничают, “начальники”, а ты ничего, простой, с тобой можно поговорить».

Как рекомендовал Сучков, я подошёл к Даревскому посоветоваться об аспирантуре. Он одобрил моё стремление продолжать учиться, реферат ему очень понравился, и он согласился быть моим научным руководителем, размашисто утвердив моё произведение.
Реферат и другие документы я подал в аспирантуру. Что делать дальше – скажут.

Отпуск

Пришло лето 1962 года. Все в лаборатории засобирались в отпуск. Я сказал: «Я тоже хочу…» – «Нет, – сказал начальник, – ты ещё мало отработал, да и в графике отпусков тебя нет». А я так рассчитывал… Вот горе… Ощутил жуткую несправедливость. Сижу в лаборатории один, работаю за всех.
Наконец, в августе, когда все вернулись на работу, мне разрешили взять отпуск, и я полетел в Ашхабад. Как потом оказалось, в последний раз.
Со своими школьными друзьями посмотрел в летнем кинотеатре “Художественный” только что вышедший фильм “Девять дней одного года”. После просмотра я выступал перед ними таким же засекреченным учёным, как в кино; отождествлял себя в какой-то мере с героем Алексея Баталова и вообще проецировал сюжет фильма на свою жизнь.
Поехали с мамой в дом отдыха “Чули”. В своих прогулках мы воочию увидели, что по сравнению с предыдущими годами и Фирюза, и Чули начали хиреть; говорили, что передвинули ближе иранскую границу. Позже я встречал некоторые информационные материалы об упорядочивании советско-иранской границы, и было совершенно неясно, то ли передали Ирану некоторые территории в районе Фирюзы, то ли была просто зафиксирована и подтверждена пограничная линия, то ли несколько расширили режимную пограничную зону без передачи территорий.

Уже  в то  время  не надо  было  обладать  особым  даром  предвидения,  чтобы понять,   как  будет  развиваться  национализм в Туркменистане.
Однозначно решил,  что больше никогда не вернусь в Ашхабад,  даже на время;  надо  окончательно  рвать  с Ашхабадом и вывозить оттуда родителей.
Говорил  с Надей,  моей любимой тётей,  но она  отмахивалась:  в Москве холодно.

Решили, что хорошо бы мне возвращаться в Москву в двадцатых числах августа и со мной на пару недель поедет и мама – посмотреть город Жуковский на предмет окончательного переезда туда из Туркмении. Сказано – сделано. Мама в Жуковском. Остановилась у кого-то. Познакомилась с условиями в общежитии, с моими соседями и друзьями.
Съездили в театр, на ВДНХ, походили по магазинам – всё как положено. Жуковский маме очень понравился, что, впрочем, и не удивительно.

Аспирантура. Нина

Выйдя из отпуска, я узнал про вступительные экзамены в аспирантуру. Нужно было сдать экзамен по специальности, а экзамены кандидатского минимума по философии и иностранному языку сдавать в процессе учёбы, через год или два.
Я познакомился с начальником отдела технического обучения Раисой Селивёрстовной Степаненко. Взял программу экзамена по специальности, начал готовиться.

Оказалось, в аспирантуру от Филиала ЛИИ поступает также Нина Панкратова. Я видел, издалека, эту красивую, высокую, стройную девушку, она работала в другой лаборатории. Жила в том же общежитии, в комнате на третьем этаже. Решил зайти познакомиться, узнать, как она готовится к экзаменам.
Вместе с ней в комнате жила знакомая мне моя однокурсница Женя Трелина, которая после разделения напополам нашего факультета перешла на факультет электронной техники (ЭТФ) и окончила МЭИ по специальности “светотехника”.

На экзамен шли вместе с Ниной. Сдали. Возвращались в общежитие по лесной тропинке вдоль нашей улицы Речной, и с нами шёл Коля Ощепков. Мы с Ниной шагали довольные. Он брёл мрачный, унылый, небывалое дело! не сдал экзамен по специальности, жаловался на судьбу: «Вам с Ниной, знаю, не очень важно было поступить, а я сейчас на работе теряю возможность претендовать на руководящую должность». Мы переглядывались, не понимали суть его дела, но очень ему сочувствовали.

Началась учёба в аспирантуре. Лекции, занятия проходили в классе в отделе технического обучения. Собралась группа аспирантов человек двадцать, из разных подразделений ЛИИ. Прежде всего, конечно, я и Нина Панкратова. Запомнились также Махонькин Юрий, Фальков Александр, который приходил на занятия, но редко, и Томич Валерий, который почти совсем не появлялся. Остальных никак не могу вспомнить.
Преподавателями в аспирантуре ЛИИ были:
Гершенович Герц Борисович, преподаватель математики;
Знаменская Алиса Моисеевна, профессор;
Ольсен Ольга Евгеньевна, преподавательница английского языка.
Позор мне – других подзабыл…

Продуманно выстроенный по сути и поистине эстетичный по способу изложения, фактически университетский курс лекций “Уравнения математической физики” дал нам Гершенович Герц Борисович, очень талантливый преподаватель и в меру педантичный человек; разложил нам всё по полочкам.

Занятия по английскому языку вела Ольга Евгеньевна Ольсен. Говорила она немного басом. Просила всех обращаться друг к другу: “комрид” (товарищ). Так и запомнились “комрид Никонов”, “комрид Панкратова”, “комрид Махонькин” и другие. В классе обязательно должны были вести разговоры между собой по-английски. Сначала темой разговоров были рассказы каждого о своей жизни, о работе, где были, что видели, что прочитали. Ольга Евгеньевна то и дело повторяла: «Я ничего не понимаю в ваших делах, но главное – говорите не останавливаясь». И мы уж тут старались каждый о своём, немало прибавляя и приукрашивая. Она только ахала и говорила: «ой, как интересно!»
Встречавшиеся трудные грамматические вопросы прорабатывали по ходу дела досконально.
Через некоторое время все и каждый взяли по книге Стивенсона “Остров сокровищ”, дома читали по одной главе, а на занятиях живо беседовали о прочитанном. Было очень интересно. Действительно заметно было явное продвижение в разговорном английском.
Гораздо позже я, к своему удивлению, узнал, что Ольга Евгеньевна Ольсен – теннисистка, одна из сильнейших в Москве во второй половине 1930-х годов. Мастер спорта СССР (1935). Финалистка чемпионатов СССР (1936, 1937) в парном разряде. Чемпионка РСФСР 1948 года в парном разряде, финалистка чемпионата РСФСР 1948 года в смешанном разряде. 6-кратная чемпионка Москвы в одиночном (1935, 1937) и парном (1932, 1935, 1936, 1937) разрядах.
Никогда даже и речи не было.

Чтобы посещать начальника аспирантуры Клячко Михаила Давыдовича, мне оформили постоянный пропуск на территорию ЛИИ. На проходных ЛИИ следили за порядком, проверяли документы и разрешали проходить солдаты внутренних войск. Всё было очень строго.

Моё поступление в аспирантуру вызвало в лаборатории бурную реакцию в диапазоне от искреннего одобрения до неожиданно резкого возмущения и решительного осуждения. «Молодец, теперь и мы тоже» и «Зачем это? Работать надо». Дома в Ашхабаде родители похвалили меня и пожелали дальнейших успехов. Сосед по комнате Марк Ситников всячески выказывал своё безразличие, нейтральное отношение к этому событию. Только хитрый Боречка Свистунов поразил меня своей “тонкой интуицией”; он всё хотел понять, кто за кем пошёл в аспирантуру, я за Ниной Панкратовой или наоборот.

Добавил перчику нелепый случай.
С Ситниковым в комнате общежития лежим каждый на своей кровати, лениво перебрасываемся парами фраз. Сумерничаем. Вдруг вбегает Боря Свистунов: «Дрыхнете?! А нашу Нину (он имел в виду Нину Панкратову) уводит какой-то мужик!» Я от негодования набрасываю на голову подушку и отворачиваюсь к стене. Марк вскакивает, выглядывает в окно, видит Нину с кем-то направляющуюся в беседку и быстро принимает решение – «осветить их прожекторами!» Боречка хватает настольную лампу-рожок, включает и наводит луч на милую парочку. Марк достаёт из-под кровати свой морской фонарь (я и не знал, что он привёз такое чудо из Владивостока) и начинает семафорить нарушителям нашего спокойствия. «Всё, уходят. Победа!» С чувством выполненного долга лежим в темноте, обсуждаем перипетии.
Входит Нина: «Эх вы! Друзья называется. Ко мне приехал мой дядька, Юра Домченко, по возрасту он мне как двоюродный брат. Из Ленинграда в Москву на конференцию. Целый день искал, еле нашёл меня здесь. И девчонки мои без всякой причины плохо отнеслись к нему: “мужчина в номере, поздно, нельзя”. Сейчас поехал электричкой обратно в Москву. Могли бы помочь, найти где переночевать. Стыдно». Ушла. – Настроение на нуле. И сказать нечего.

Аспирантура давала некоторые привилегии. Эту тему можно было бы развивать.
Важно, что обучающимся в аспирантуре ЛИИ был разрешён библиотечный день – один свободный от работы день в неделю.

Коньки

После тёплого слякотного декабря 1962 года пришёл Новый год с лёгкими бодрящими морозцами и хорошим снежным покровом.
И тут выяснилось, что Боря Свистунов – превосходный конькобежец и фигурист. Сам он родом из подмосковного Подольска. Наград особых не получал, только школьные. «Ростом не вышел», – жаловался он. Но фигура у него была вполне спортивная. И самое главное, на эти праздники он съездил домой и привёз чемодан спортивной одежды и снаряжения. Собирался покататься в Жуковском. Пока для себя, для здоровья. Ну и предложил мне и Марку Ситникову подходящего размера коньки. Марк сразу категорически отверг. Я с сомнением примерил на ногу. Ни разу в жизни не пробовал. Почему бы не попытаться, коли предлагают. Обул коньки – стоять не могу, не то что двигаться. Что ж делать.

В это время, как обычно, морозной зимой, заливали каток на стадионе “Стрела” возле клуба и Жуковского авиатехникума.
В ближайший же день, точнее, вечером после работы, мы с Борей отправились на каток. Опять обул я коньки, встал со скамейки – нога не стоит, то во внешнюю сторону выворачивается, то вовнутрь. Не знаю, это, наверное, надо по полу в комнате походить, чтобы голеностоп и лодыжку укрепить, оттренировать. Зачем мне это надо? Посидел, дождался, когда вернётся Боря, и пошли домой. Всё.
Зато теоретически разобрался в коньках.

Коньки 1950-1960-х годов
Гаги – самый распространённый и массовый тип коньков в 1960-е годы.
Хоккейные, на которых хоккеисты ездили, назывались “канадки”; иметь канадки, а не гаги – это считалось круто, а ещё круче было иметь беговые – с прямыми длинными полозьями.
“Фигурки” – с зазубринами спереди – предназначались для фигурного катания, на гагах не пофигуряешь.
“Снегурки” с красиво оформленным носком считались “девчачьими”.

Бадминтон

Да, ещё несколько слов про Марка Ситникова. Его родной город – Владивосток, что для меня было трудно представить. Там жила его семья – профессорская (как он говорил). После окончания школы он поехал поступать в институт в Москву, но оказался в Рязани, почему, не знаю, но подозреваю: не поступил, и кто-то соблазнил его ехать в Рязань. Вообще, он считал себя умнее и талантливее всех, сразу же пошёл преподавать радиотехнику в Жуковский авиационный техникум, оформил себе официально работу по совместительству, получал зарплату за преподавание, рассказывал про молоденьких, привлекательных студенток в его учебной группе, и как интересно принимать у них экзамены.

Будучи знакомым с бадминтоном по Владивостоку, Марк узнал, что в Жуковском собирается секция бадминтона и вошёл в их коллектив. Играл он неплохо, несмотря на свою полноту и слабое зрение. Позвал он в эту секцию и меня, человека совершенно неспортивного по натуре. Мне очень понравилась игра. Я зачастил туда ходить. Познакомился с Маргаритой Зарубо, большим мастером бадминтона.

Марк Ситников с его неуёмной натурой начал напропалую ухаживать за Маргаритой Зарубо, но всегда получал решительный отказ.
Сцена: идём вечером усталые после тренировки из спортзала, так Маргарита подхватывает меня под руку и пытается таким образом убежать, спастись от настойчивого преследования Ситникова; после этого Марк не разговаривает со мной несколько дней.

Я участвовал в некоторых соревнованиях по бадминтону, но без особого успеха.
И вот в сентябре 1963 года в Москве в столичном спортзале ЦСКА на Комсомольском проспекте состоялся первый личный Чемпионат Советского Союза по бадминтону. В нём приняли участие 96 мужчин и 64 женщины из Москвы, Московской области, Ленинграда, Харькова, Львова, Риги, Паневежиса, Кишинёва, Баку и других городов.
Меня позвали для определённой комплектности команды, чтобы не допустить технической дисквалификации. Я всем подряд проигрывал, но хотя бы не “всухую”.
Вот они, первые ракетки первого чемпионата, наша гордость:
Маргарита Зарубо (город Жуковский, Московская область) – женский одиночный разряд,
Маргарита Зарубо и Татьяна Смышляева (г. Жуковский, Московская область) – женский парный разряд,
Николай Соколов (Москва) – мужской одиночный разряд,
Владимир Дёмин и Маргарита Дёмина (Москва) – смешанный парный разряд, Николай Пешехонов и Анатолий Ершов (г. Красноармейск, Московская область) – мужской парный разряд.

На соревнованиях я по случаю увидел своего одноклассника Джана Чарыева, который, как он с гордостью сообщил, работал в ЦАГИ и постоянно играл в бадминтон. Позже я узнал, что он много лет руководил Федерацией бадминтона Московской области, а с 2000 года в городе Жуковском проводился турнир по бадминтону памяти заслуженного тренера Российской Федерации Джана Чарыева. В прессе иногда этого моего давнего друга именовали неверно Жаном Чарыевым или, не знаю почему, Атаджаном Чарыевым.
В следующем, 1964-м году, состоялся второй чемпионат СССР по бадминтону, и на нём Маргарита Зарубо подтвердила звание сильнейшей в стране. Это мероприятие уже обошлось без меня.
Помню, в соревнованиях по бадминтону участвовал и Виктор Софин. Атлетически сложённый, он проявлял отличные навыки в этом виде спорта, играл на очень высоком уровне. Я к нему и близко не подходил.

Я как умел показал своей Нине основные приёмы и правила игры в бадминтон, и мы с ней летом в лесу около общежития допоздна, дотемна били волан. Когда я демонстративно не трогал поданный ею волан, улетавший в аут – за пределы моей площадки, то получал от Нины прозвище-порицание: “Миллиметровщик!” Но она могла и выпалить, конечно, в шутку: «А у тебя вообще осталось только одно чувство – чувство площадки».

Проницательный читатель давно заметил, куда идёт дело; уже проступает, уже виднеется самая романтическая грань нашего повествования. Скоро-скоро.

События: политика, техника, культура

В 1960-1961 годы на территории Московского Кремля по инициативе Никиты Хрущёва в кратчайшие сроки, со сносом исторических зданий и при недостаточных археологических исследованиях, за 16 месяцев был построен Кремлёвский дворец съездов. Колоссальное сооружение включало в себя зрительный зал на 6000 мест, банкетный зал прямо над зрительным, фойе, зимний сад, гардеробы.
Открытие состоялось день в день к съезду партии.

С 17 по 31 октября 1961 года в Кремлёвском дворце съездов прошёл XXII съезд КПСС. Съезд «констатировал» превращение государства диктатуры пролетариата в общенародное государство. Это было не очень понятно. Зато после съезда все оживлённо, дотошно, «с карандашом в руках», обсуждали экономическое обоснование выдвинутого съездом лозунга, что к 1980 году советский народ будет жить при коммунизме и что с 1965 года будут отменены все налоги.
Принятой на съезде партии Программой КПСС выдвинута задача в ближайшее десятилетие осуществить переход к всеобщему обязательному десятилетнему среднему образованию.
На съезде было единогласно принято решение о выносе тела Сталина из Мавзолея.
Что и было исполнено в ту же ночь.

29 октября 1961 года в Москве на Театральной площади состоялось торжественное открытие памятника Карлу Марксу. Мощная голова.

10 ноября 1961 года Сталинград был переименован в Волгоград. Мерзость, подумал я.

Международная обстановка между тем накалялась.
Я одобрительно отнёсся к возведению в августе 1961 года Берлинской стены – между Восточным и Западным Берлином – “чтобы не бегали”.

30 октября 1961 года на ядерном полигоне архипелага Новая Земля была взорвана самая мощная в истории человечества водородная 58-мегатонная “Царь-бомба”, также известная как “Кузькина мать” – по словам Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, сказанным им в адрес США годом ранее с трибуны 15-й Ассамблеи ООН.
То было вообще самое мощное взрывное устройство, когда-либо разработанное и испытанное на Земле.
Огненный шар взрыва достиг радиуса примерно 4,6 километра. В результате взрыва возникла сейсмическая волна, которая три раза обогнула планету Земля. Звуковая волна от взрыва достигла острова Диксон, находящегося в 800 километрах от Новой Земли. Ядерный гриб от бомбы поднялся на высоту 65 километров, его диаметр составил 95 километров. Бомба могла полностью стереть с земли мегаполис размером с Нью-Йорк или уничтожить крупную промышленную агломерацию. В течение двух последующих лет бешеной гонки вооружений ядерный паритет с США был достигнут, двум сверхдержавам пришлось-таки сесть за стол переговоров, и 5 августа 1963 года был подписан “Договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, космическом пространстве и под водой”.

10 февраля 1962 года был произведён обмен американского пилота разведывательного самолёта У-2 Френсиса Пауэрса на советского разведчика Рудольфа Абеля (настоящее имя Вильям Генрихович Фишер).

Осенью 1962 года Китай напал на Индию. Разгромив пару индийских дивизий, китайцы захватили нужное им пустынное плато и объявили перемирие.

7 мая 1962 года Горьковская ГЭС была принята в промышленную эксплуатацию и её строительство было официально завершено.
С 1961 по 1967 год последовательно вводились в эксплуатацию агрегаты Братской ГЭС – крупнейшей в мире.
В 1961 году начато строительство Красноярской ГЭС (принята в промышленную эксплуатацию в 1972 году).

В 1955 году на берегах Братского и Усть-Илимского водохранилищ, образованных на реке Ангаре, в связи со строительством Братской ГЭС, возник город Братск.
В 1962 году, к приезду Фиделя Кастро в город Братск, была написана композитором Александрой Пахмутовой на слова Николая Добронравова и Сергея Гребенникова зажигательная песня о Кубинской революции “Куба – любовь моя”.

20 июня 1962 года в США началось строительство так называемого “Колониального трубопровода” (Colonial Pipeline) – трансконтинентальной магистрали из двух труб каждая диаметром около 1 метра, длиной почти 9 тыс. км, для доставки бензина и других нефтепродуктов из Техаса до Нью-Йорка, производительностью 3 млн. баррелей в сутки. На трассе установлено около трёх десятков насосных станций. Некоторые крупные аэропорты напрямую подключены к трубопроводу.
Название дано в память о местах бывших британских колоний, по которым проведён трубопровод.
“Заливка” топлива в трубы началась 16 сентября 1963 года в Хьюстоне. За несколько месяцев нефтепродукт был доведён до столичного Вашингтона. Трубопровод полностью вступил в эксплуатацию в конце 1964 года.

С 19 мая по 4 июня 1961 года в Москве в парке “Сокольники” состоялась первая британская торгово-промышленная выставка.
Я не был; экзамены; да и вообще меня “англичанка” не интересовала.

С 15 августа по 26 сентября 1961 года в Москве в Сокольниках проходила первая французская выставка. Конечно, я там побывал. Обошёл два раза всю выставку и единственное, что там заинтересовало, это павильон французских духов. Несколько раз возвращался туда – тянуло как пчелу на цветок. Меня, похоже, заприметили две красивых француженки из персонала, которые сначала предлагали мне пробники духов («парфюм!»), а потом стали брызгать духами на меня, смеяться и баловаться. А я всё просил: «анкор» (то есть «ещё»), «репете, сильвупле» («повторите, пожалуйста»).
Всего выставку посетило около 1,8 миллиона человек.

В 1959–1960-х годах молодёжные кафе открывались в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Казани, Батуми, других городах. Но просуществовав несколько месяцев, они закрывались из-за нерентабельности.
18 октября 1961 года (абсолютно точно подтверждено) в Москве в доме № 41 по улице Горького было открыто кафе “Молодёжное”.
25 ноября 1961 года также в Москве в доме № 45 по Оружейному переулку открылось молодёжное кафе “Аэлита”.
В начале сентября 1964 года «в обыкновенном подвале обыкновенного московского дома № 23/15 по улице Чехова» открылся джаз-клуб (ресторан) “Синяя птица”.
Я в этих кафе не бывал, не стремился, никогда никуда не «ломился», даже не интересовался.

8 ноября 1961 года вышел в эфир первый выпуск программы “Клуб весёлых и находчивых” (КВН).

6 апреля 1962 года в эфир на Первой программе Центрального телевидения вышла телевизионная музыкально-развлекательная программа под названием «Телевизионное кафе “На огонёк”». Позже программа получила название “На голубой огонёк”. Телепередача оформлялась по подобию модного в то время молодёжного кафе, со столиками, музыкой, с приглашением почётных гостей разных профессий «на чашечку кофе» и на беседу с ведущими, иногда для выступлений на сцене телестудии, на фоне изображения Шуховской телебашни на Шаболовке.
Гостем первого выпуска (1962 года) был космонавт Юрий Гагарин.
Вначале программа транслировалась еженедельно по субботам в 23 часа, затем – только по праздникам 7 ноября, 8 марта, 1 и 9 мая.
С 1964 года передача стала исключительно праздничной, выходящей в первый день нового года, под названием “Новогодний Голубой огонёк”.

16 октября 1962 года вышла в эфир молодёжная радиостанция “Юность”.

4 ноября 1962 года в культурно-массовом комплексе “Манеж” была торжественно открыта выставка художников, приуроченная к 30-летию московского отделения Союза художников СССР (МОСХа).
1 декабря 1962 года выставку в Манеже посетил Никита Хрущёв. Показанные картины художников-авангардистов ему не понравились, да ещё платить за них надо было из народных денег; его приговором было: «мазня», «Всё запретить!»
Приведу некоторые подробности той исторической выставки в Манеже, которые стали известны совсем недавно.
Жил-был художник по имени Павел Фёдорович Никонов, 1930 года рождения, москвич. Окончил Московский художественный институт имени Сурикова. Писал, рисовал, втайне ненавидел гнёт цензуры, всяческие нормы и правила соцреализма.
И вдруг случился XX съезд партии! Простодушно поддавшись на шик-блеск, политическую мишуру непонятной «оттепели», очарованный либеральными веяниями и пустыми обещаниями полной свободы, наш художник принялся писать картины в своей собственной манере.
По указанию художественного руководства Павел Никонов съездил суровой сибирской зимой на Братскую ГЭС и в 1960 году написал картину “Наши будни”. Произведение вызвало скандал в академических кругах.
Не останавливаясь на достигнутом, в поисках новых, ярких сюжетов и впечатлений, Никонов в том же, 1960 году отправился в качестве рабочего в геологическую экспедицию по сибирской тайге. Где-то им встретились заблудившиеся туристы, и у художника возник зрительный образ сидящего, переобувающегося, усталого человека. Так появилось художественное решение картины “Геологи”, написание которой было закончено в 1962 году.
В это время в Манеже готовилась упомянутая выше выставка художников. И картина “Геологи” была принята к экспонированию.
Как рассказывал Павел Никонов в своих интервью, художникам-авангардистам, и ему, в том числе, была предоставлена возможность формирования выставки в Манеже, и они как истинные “демократы”, почувствовавшие вкус власти, на первые места смело разместили произведения забытых, репрессированных, запрещённых, «своих» художников, а в конце зала – картины художников соцреалистического направления, наподобие “Ленина на трибуне” Герасимова. Намеренно шли на провокацию.
Кто-то из руководства пригласил на выставку Н.С. Хрущёва. В результате получили ожидаемую конкретную реакцию: запрет оплачивать некоторые выставленные произведения. Это коснулось и картины Никонова “Геологи”.
Через пару дней Павел Никонов, случайно увидев на выставке в Манеже космонавта Гагарина, провёл его по всем залам и объяснил ему смысл картин, в том числе и своей. И когда чиновники от искусства подсунули Гагарину на подпись письмо, осуждающее инакомыслящих молодых художников, тот благоразумно отказался его подписывать.
Тем временем Павел Никонов, не получив обещанного ему за “Геологов” гонорара, с горя решил смыть свою картину, чтобы получить чистый холст для будущих работ. Но зашедший к нему друг Таир Салахов, рисовавший в той же «суровой манере», что и Никонов, и прославившийся портретом композитора Кара Караева, сидящего, в белом свитере, упросил Павла отдать ему свою картину, пообещав сберечь её.
Художник Павел Никонов продолжал работать и бороться, и лет через тридцать пришло его время.

7 января 1962 года, по дороге из Москвы в Дубну, попал в автокатастрофу академик Лев Ландау.
В ноябре 1962 года Льву Ландау была присуждена Нобелевская премия по физике. Награждение происходило 10 декабря в больнице Академии наук. Награду вручал посол Швеции господин Сульман в конференц-зале больницы – сидевшему за столом Ландау, в присутствии многих приглашённых.
После аварии Ландау практически перестал заниматься научной деятельностью. Однако, по мнению его жены и сына, он постепенно возвращался к своему нормальному состоянию и уже был близок к возобновлению занятий физикой.
Ландау умер 1 апреля 1968 года. За несколько часов до смерти он произнёс: «Всё же я хорошо прожил жизнь. Мне всегда всё удавалось!»

5 августа 1962 года в Лос-Анджелесе на 37-м году жизни от передозировки снотворного умерла американская киноактриса, секс-символ 50-х годов Мэрилин Монро. Великая актриса, фантастическая личность.

Во всё время учёбы в Москве в институте, а затем во время работы в Жуковском я регулярно посещал концерты классической музыки – в основном, камерной музыки. Бывал в Бетховенском зале Большого театра, в Концертном зале имени Чайковского, в Московской консерватории – большом и малом залах. Бывал на концертах Московского камерного оркестра под управлением Рудольфа Баршая. Слушал органистов Гарри Гродберга и Леонида Ройзмана.
Интересовался классической музыкой – только второй половины ХVIII века и первой половины XIX века: Бах, Гендель, Гайдн, Вивальди, Моцарт, Верди, Гуно, Бизе, Бетховен, Шопен, Глинка, Чайковский. Всё остальное считал занудством или какофонией. Особенно не нравились мне Малер, Вагнер, Шостакович, Глазунов. Все “новые”: Альфред Шнитке, Валерий Гаврилин, Эдисон Денисов, София Губайдулина – вызывали изжогу, хотя иногда бывало интересно. Неприятным казался Родион Щедрин – как будто из-за его плохого характера.
В живописи и скульптуре я не воспринимаю конец XIX века и весь XX век: модернизм, абстракционизм и прочее.
В 1964 году мюзикл “Моя прекрасная леди” был поставлен в Ленинградском театре музыкальной комедии, а в 1965 году – в Московском театре оперетты с Татьяной Шмыгой в главной роли.
Меня это не заинтересовало.

В августе то ли в сентябре 1962 года присутствовал я однажды на вечере поэзии в Политехническом музее. Ведь кто-то же дал мне билет. Помню, вошёл в зал, народу много, но не битком. Увидел свободный первый ряд и сел вытянув ноги. В левой половине ряда, но не на краю. Стол на сцене. Появились самые тогда известные Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина. Каждый из них выходил на авансцену и читал свои стихи. Что-то спел Окуджава. И точно поморщился я от перемудрёного примитива «Айда в кино» в финале стихотворения Андрея Вознесенского “Пожар в Архитектурном институте”. Но главное, что поразило меня, это как кинооператор сопровождал своей кинокамерой почти вплотную, не отрываясь, каждый взмах руки чего-то громко читавшего Евгения Евтушенко.
Знаю, что в фильме Марлена Хуциева “Застава Ильича” есть документальные кадры, снятые на поэтическом вечере в Политехническом музее. Много раз смотрел, не попал ли в кадр я, сидящий на первом ряду. Но нет, обошлось… 

По окончании представления я вышел в фойе. Смотрю, там собралась большая толпа. Протолкался, сам Евтушенко, прижимая к себе негритянку, рассказывает, что вот как раз завтра он едет на Кубу. Окружающие жадно ловят каждое его слово. Мне стало противно, я отвернулся, ушёл пережёвывая глубокую мысль, что да, поэт значительно больше, чем поэт.

Бывал в музеях. Бывал в картинных галереях.

Ещё я очень любил посещать выставки цветов. Помню даже выставку цветов в закрытом для пассажиров наземном вестибюле станции метро “Арбатская” Филёвской линии. Красивое такое сооружение немного экзотического вида.
Был однажды на выставке цветов в Манеже. Помню вечером гулял, наслаждался, пил душистый аромат. Забрёл в самый дальний ряд. Безлюдно. Наклонился понюхать интересный цветок, вдруг сзади: «Привет!» Вздрогнул, оглянулся. Нина Панкратова с кавалером тоже гуляют. Смеётся: «Мы за тобой давно следим». Я от растерянности не знал что ответить. С ненавистью смотрел на кавалера. Нина для разрядки ситуации спросила что-то про завтрашние занятия в аспирантуре. Ответил: «Да-да, завтра только одна математика». Раскланялись, разошлись.

Вообще я часто ездил в Москву, театры, кино; возвращался домой в общежитие поздно вечером. Утром вставал с трудом. Несколько раз бывало, что просыпал, опаздывал на работу. Чтобы не “попасть на карандаш” табельщицы, звонил Кулагину: «Эмиль, я проспал». – «Ладно, хорошо, запишу тебя в командировку». Кулагин очень хорошо ко мне относился. Я быстро собирался, ехал в Москву в библиотеку. Привозил Кулагину интересную информацию, полезную для работы.

Кулагин организовал общественную техническую библиотеку для отдела. Сначала это была одна полка с книгами. По мере накопления получился занятым целый шкаф. Там стояли научно-технические книги, журналы “Радио”, справочники по электрорадиоизделиям (ЭРИ). Обычно Кулагин покупал книги-журналы сам на свои деньги или на деньги из так называемого “общественного фонда” отдела. А этот “общественный фонд” формировался из специального фонда начальника лаборатории или из каких-то “остатков” премий; в общем, “тёмное дело”, никто особо не вникал. Иногда из этого “общественного фонда” накрывали на стол в отделе или дарили какие-то специальные подарки.

Я читал периодические издания – журналы:
“Авиация и космонавтика” (до 1962 года – “Вестник Воздушного Флота” ),
“Автоматика и телемеханика”,
“Проблемы кибернетики”,
“Радио”,
“Экспресс-информация” и другие.

Во всей научно-технической литературе, так же как и в наших ведомственных научно-технических актах и отчётах, получили широкое распространение, даже с определённой долей бравады, полузабытые термины “искусственный спутник Земли” (ИСЗ), “орбита искусственного спутника Земли” (ОИСЗ).
Выражение “корабль-спутник” прозвучало в сообщении ТАСС 12 апреля 1961 года, но в дальнейшем не прижилось.
Позже появились и прочно вошли в обиход солидные термины:
космический летательный аппарат (КЛА), имеется в виду как пилотируемый, так и беспилотный;
пилотируемый космический аппарат (ПКА);
пилотируемый космический корабль (ПКК);
орбитальные станции и орбитальные корабли.

Занятия по инженерной психологии

Наш начальник лаборатории Даревский решил создавать свои изделия в полном соответствии с принципами инженерной психологии и эргономики и для повышения уровня знаний своих подчинённых в этом направлении стал приглашать учёных страны для проведения занятий с нами, в рабочее время.

Первым начал знакомить нас с азами инженерной психологии необыкновенного обаяния человек, кандидат психологических наук в то время, Владимир Петрович Зинченко. Он рассказывал, как в марте 1957 года участвовал во Всесоюзном совещании (конференции) по вопросам психологии труда в Москве, когда инженерная психология была выделена как самостоятельная область исследований. И в это же время защитил кандидатскую диссертацию по психологии.
А в 1961 году Зинченко в МГУ создал и возглавил лабораторию инженерной психологии. Основной задачей его лаборатории было решение таких теоретических проблем, как: работа зрительной системы человека, хранение и переработка информации человеком-оператором, психофизиологические механизмы оценки скорости и расстояний при управлении движущимися системами, алгоритмические и эвристические приёмы решения сложных задач.
Владимир Петрович Зинченко организовывал для нас консультации с научными сотрудниками кафедры психологии философского факультета МГУ. Мы познакомились, в частности, с доцентом Гальпериным Петром Яковлевичем, который давал нам немало полезной информации.
Тот же Зинченко познакомил Кулагина и меня с Муниповым Владимиром Михайловичем, который как раз в это время занимался созданием Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики (ВНИИТЭ). Причём в этом институте серьёзный отдел инженерной психологии и эргономики организовал и возглавил выпускник МЭИ (1960), сотрудник ЦНИИ комплексной автоматизации Валерий Фёдорович Венда. Я знал его ещё по студенческому конструкторскому бюро кибернетики.

Китаев-Смык Леонид Александрович, врач-физиолог из отдела научно-космической медицины ЛИИ, участник подготовки первых советских астронавтов – Юрия Гагарина и других, – излагал нам важнейшие сведения и свои взгляды на работоспособность космонавтов под воздействием различных внешних, физических факторов космического полёта: невесомости, гиподинамии, перегрузок и прочих.

Был организован и действовал в течение более чем двух лет очень полезный учебный семинар по небесной механике под руководством очень толкового и при этом высокоинтеллигентного человека, инженера одного из подразделений ЛИИ Зализняка Георгия Дмитриевича. Мы с ним отдельно от лекций исследовали влияние различных факторов на круговую форму орбиты.
Заходил к нам в отдел из соседней лаборатории Ацюковский Владимир Акимович, пытался донести до нас свои высокие физические теории эфиродинамики: «Вы же математики, вы должны понять». Но Кулагин аккуратно его выпроваживал.

Часто бывали мы в Государственном научно-исследовательском (испытательном) институте авиационной и космической медицины (ГНИИАКМ), что около станции метро “Динамо”. Много и плодотворно сотрудничали там с Михаилом Михайловичем Сильвестровым, который показывал нам свою центрифугу, небольшую, но очень полезную и активно используемую для отбора и подготовки космонавтов.
Встречались также с начальником отдела Кузьминовым Александром Павловичем, с отличными специалистами – научными сотрудниками Горбовым Фёдором Дмитриевичем, Дементьевым Евгением Васильевичем, Дорошенко Иваном Егоровичем, Зараковским Георгием Михайловичем, Пономаренко Владимиром Александровичем.
Почти все в ГНИИАКМ в то время возмущались образованием в 1963 году нового, непонятного учреждения – “Института космической биологии и медицины”, который стал перехватывать их “выстраданную” космическую тематику и куда из их среды переходили некоторые “перебежчики”. Позже, в 1965 году, данное учреждение получило другое, более нейтральное название – “Институт медико-биологических проблем” (ИМБП). Но соперничество этих двух институтов, как я видел, никогда не прекращалось. Созданная, как считалось, для решения перспективных медико-биологических проблем, эта новая организация всячески пыталась взять на себя конкретные функции отбора и подготовки космонавтов, неоднократно ставила вопрос о передаче ей запланированной для ЦПК центрифуги.
В ИМБП мне так ни разу и не довелось побывать.

Все в один голос говорили, что в последнее время инженерная психология активнее всего развивается в Ленинградском государственном университете имени А.А. Жданова.
В марте 1957 года, на Всесоюзном совещании (конференции) по вопросам психологии труда в Москве, инженерная психология была выделена как самостоятельная область исследований.
В 1959 году в Ленинградском университете Ломов Борис Фёдорович создал и возглавил первую в стране лабораторию индустриальной (инженерной) психологии.
В 1966 году был создан факультет психологии Ленинградского университета, и в 1968 году на факультете психологии Ленинградского государственного университета была создана кафедра эргономики и инженерной психологии.

Ленинград. Невский

Важно отметить, что в 1964 году на базе ЛГУ под руководством Б.Ф. Ломова была проведена первая Всесоюзная конференция по инженерной психологии, в 1968 году – вторая. В дальнейшем конференции по инженерной психологии стали регулярными. При этом проводились также и семинары в более узком составе, и консультации, и деловые встречи.
Наше руководство, и особенно начальник лаборатории Даревский, всячески поощряли и стимулировали наши посещения конференций по инженерной психологии.

Как-то вместе со мной на конференцию поехал и мой начальник Эмиль Кулагин. По окончании одного из рабочих дней конференции Эмиль пригласил меня посмотреть его ленинградскую квартиру, доставшуюся ему от родителей. В полупустой трёхкомнатной квартире на Невском запомнилась мне довольно просторная «зала», с лепным потолком и большим дубовым столом посередине. Нежилая квартира с запахом пыли и плесени… Мне стало скучно, хотелось поскорее уйти, и тут Эмиль говорит: «Женя, я слышал, ты занимаешься в секции бадминтона. Так я тебе покажу сейчас кое-что…» И приносит красивые деревянные бадминтонные ракетки старого образца и два перьевых волана. «Это у меня с Молодёжного фестиваля», – говорит. Решили тут же «побить волан», благо размеры комнаты позволяли. Азартно попрыгали не меньше получаса, я показал ему пару приёмов, не зря учился игре у чемпионки и моей подруги Маргариты Зарубо; сказал, что мне больше нравятся наши ракетки со стальным стержнем, да и пластиковые воланы привычнее.
Посидели в удобных старинных креслах, я рассказал о своей жизни, о семье, о доме. Сам же он о себе никогда ничего не рассказывал. Никогда не отмечали его день рождения. И тем более никто не знал о его ленинградской квартире. Известно было, что он выпускник Ленинградского электротехнического института. И всё. Я всегда думал, что он года на три старше меня, и очень удивился, когда позже узнал, что – на целых шесть! Хорошо сохранился.

Во время пребывания в Ленинграде вместе с Кулагиным мы посетили Ленинградское оптико-механическое объединение (ЛОМО) и Ленинградский институт точной механики и оптики (ЛИТМО). У Эмиля там везде были налажены деловые контакты, и он легко и быстро обновил, восстановил старые полезные знакомства, завязал новые.

Строгановское училище

Время подсказало нашему начальнику лаборатории Даревскому точную формулировку фактически созданного им научного направления под названием “прикладная эргономика”.

Недаром Сергей Григорьевич установил тесные деловые связи с Московским высшим художественно-промышленным училищем (бывшее Строгановское). У нас в лаборатории появилось два студента-дипломника из Училища – Дмитрий Румянцев и Иван Вакуленко.

Защита их дипломных проектов была организована очень торжественно и пышно. За столом приёмной комиссии восседали ректор Училища Быков З.Н., руководство Училища, во главе сам С.Г. Даревский. Дипломники показали просто фантастические по красоте и смелости проекты перспективных пультов космонавтов, не обошли своим вниманием и предложили оригинальное и научно обоснованное оформление наземных обучающих устройств, прежде всего пульта инструктора. Это уже само по себе не рядовое событие вдруг на наших глазах превратилось в настоящее пиршество духа для специалистов и интересующихся промышленным дизайном и технической эстетикой. Из простейших идей запомнились предложенное применение крупных цветовых панелей, сине-белое сочетание цветов и тому подобное. Всё мероприятие прошло на ура. На этой защите я лично многим полезным обогатился в плане будущей работы.

В это же время у нас в лаборатории появились молодые специалисты – выпускницы факультета психологии Московского Государственного университета; одну я припоминаю зовут Людмила Седакова, другую подзабыл.
Также для инженерно-психологической оценки своих изделий некоторые отделы нашей лаборатории привлекали специалистов-светотехников – сотрудников соседних подразделений ЛИИ, моих однокурсников Игоря Носеевича и Евгению Трелину.

На нашем, втором этаже филиальского корпуса, в правом крыле находилось довольно крупное научное подразделение доктора технических наук (уже тогда) Евгения Петровича Новодворского. Они, насколько я себе представляю, занимались компоновками приборных досок различных самолётов и, следовательно, тоже инженерной психологией и эргономикой. Давали оценки, рекомендации; в документах звучало очень солидно: “ответственный – Филиал ЛИИ ГКАТ”  (Государственный комитет Совета Министров СССР по авиационной технике). После ухода Хрущёва, ГКАТ, в 1965 году, был преобразован в Министерство авиационной промышленности СССР (МАП).

Учёные и инженеры от Новодворского сравнивали, в частности, виды индикации: “с земли на самолёт” и “с самолёта на землю”, и выбирали наиболее правильный. Насколько это важно, я понял, когда прочитал, что вид индикации “с самолёта на землю” – это чудовищное зло, которое приводит к авиакатастрофам со смертельным исходом.

Мы мало общались с сотрудниками того подразделения. Считалось, что они то ли наши конкуренты, то ли противники. Но в чём, не знаю.
Из тех сотрудников я слышал тогда только про Ацюковского. Через несколько лет я узнал и других интересных “людей Новодворского”.

Партийно-технический актив

Запомнился партийно-технический актив Филиала, на котором я присутствовал. Дело происходило в конференц-зале. За столом президиума сидели уважаемые люди. Докладывал Даревский. Хвалился мировыми достижениями. В то время как “другие” («не будем указывать пальцем») не могут никак выбрать вид индикации “с самолёта на землю” или “с земли на самолёт”. Доклад закончился, начались вопросы.

И тут вдруг стоявший в эффектной позе в дверях Новодворский задал провокационный, не относящийся к теме вопрос:
– А кто тебя вообще просил идти в космос? Захватил все наши ресурсы, теперь гребёшь деньги лопатой.
(Новодворский с Даревским были на “ты”).
Даревский парировал:
– А ты зачем набрал столько людей, посадил за столы в коридоре?
Новодворский выдал совсем резко:
– А ты вообще сидишь в вонючем туалете, закрыл, переоборудовал, людям приходится бегать на другой этаж.
Это прозвучало ужасно. И тогда Даревский изрёк формулу, которую все, покачивая головами, повторяли потом в течение, пожалуй, десятков (да-да) лет: «Сам жид, видел жидов, но такого жида…» Произнёс он, признаться, не с жёстким выражением лица, скорее с издевательской улыбкой. И разумеется, в состоянии аффекта.
Но-о, такого никто не ожидал. Всё смешалось в зале, совещание сразу прекратилось, все разошлись.

А на следующий день (или через день) на свободной стене лестничной клетки утром всех встречал огромный, метра два или три, ошеломляющий рисунок углем на бумаге – два барана столкнулись лбами на узком мостике; причём ракурс был выбран немыслимый – передний баран стоит задом в повороте на три четверти, задний виден почти в фас с жесточайшей мордой; все детали, все мышцы подробно прорисованы; всё представлено в сжатой перспективе. Экспрессия! Прямо в духе старой притчи: «Утром рано два барана» или «Два барана поутру повстречались на мосту».

Я предполагаю, что кто-то из участников актива поделился своим осуждающим мнением с нашими художниками Димой Румянцевым и Иваном Вакуленко, которые не присутствовали там, но загорелись сугубо благородным гневом к обоим нехорошим руководителям; скорее всего, за ночь они создали этот шарж и рано утром, с какой-нибудь лестницей, умудрились укрепить, тайно и анонимно, свой шедевр на опасной, почти десятиметровой высоте.
Никто из видевших это сотрудников не промолвил ни слова. Роток на замок. Плакат провисел несколько дней и исчез так же, как и появился.

Эпопея “Серёжа Кумряков”

Случилось так, что я оказался втянутым, как-то ненароком, в шутливую, даже шутовскую постановку, правда, в финальной её сцене.
Шли мы после работы небольшой группой сотрудников лаборатории, направлялись домой, в общежитие. И тут Марк Ситников возьми да скажи мне: «Прошу, давай зайдём в техникум, там мы разыгрываем экзамен, прими участие как один из экзаменуемых». Пошли. Около аудитории толпятся Виктор Подолян, Олег Кремнёв и, как я позже узнал, Серёжа Кумряков. Мы с Ситниковым подходим, и Марк грозно объявляет: «Все пока ждём, скоро прибудет доцент Кирпичёв из Москвы, и тогда сразу начнём». Действительно, появляется важная персона в очках и с портфелем, и я узнаю в пришедшем Конарева Вениамина Петровича. Подолян и Кремнёв, из нашей-то лаборатории, его “не узнают”, “трепещут”. Кумряков, из другого подразделения, определённо его не знает и натурально трепещет. Я поддаюсь массовому гипнозу. Ситников сопровождает “Кирпичёва” в аудиторию, там они готовят “приём экзамена”. Ситников как ассистент выглядывает “взволнованно” из двери: «Сейчас будем вызывать». Вызывают.

Мы входим, тянем билет из разложенных на столе, садимся за учебные столы, начинаем готовиться. Экзамен оказался объединённый, по специальности и по философии. Ко мне подходит Ситников, я вхожу в роль, вместо написанного предлагаю для себя абсурднейший вопрос «“Чёрный ящик” Гассенди», на который я должен “не знать ответа” и потому сидеть до последнего.
(Примечания: “чёрный ящик” – модное в то время в кибернетике, сформулированное Уильямом Эшби понятие для объекта с неизвестным внутренним содержанием и известными входными и выходными данными;
Гассенди – французский философ XVII века).
Марк соглашается, с видимым удовольствием.

Тем временем мои сотоварищи, подготовившись, отвечают; Подолян и Кремнёв получают по “четвёрке”, Кумряков – “пятёрку”, и они выходят из класса. Ситников опять подходит ко мне, я ему подаю записку для передачи друзьям: «помогите ответить на вопрос», и он с этой запиской украдкой выскальзывает в коридор. “Доцент” сидит за столом, читает газету. В коридоре Кумряков как отличник сочиняет абсолютную ахинею мне в помощь, меня вызывают отвечать, я мямлю своё квазинаучное и получаю “тройку”. “Экзамен” заканчивается, Ситников собирает все материалы в папку, “Кирпичёв” спешит на электричку и отвергает предложение отметить сдачу экзамена (Конарев действительно жил в Москве). Смотрим друг на друга, и тут выясняется, что «Кумряков на радостях угощает!» Мчимся обратным путём к Филиалу ЛИИ, где магазинчик в подвале.

И надо же было такому случиться: навстречу нам шлёпает группа творческих работников, задержавшихся на работе, во главе с Ацюковским – начальником Кумрякова! Столкнулись возле общежития “корпус № 8”. Кумряков и Ситников взахлёб, радостно докладывают Владимиру Акимовичу результаты экзамена по проверке квалификации, и тот гордо восклицает: «Ацюковский дураков не держит!» Эти слова, ставшие впоследствии историческими, я сам лично стоявший рядом, прекрасно слышал и могу подтвердить под присягой. И эти же слова позже то и дело повторялись всюду с едким сарказмом.
А пока все продолжили каждый свой путь. Мы что-то купили в магазине. Я, по обыкновению, смылся, чтобы не участвовать в попойке.

Позже мне рассказали всю предысторию этого “экзамена”, все по-разному, но все об одном. Якобы этот Серёжа Кумряков всем надоел своими глупостями, амбициями и претензиями. И задумать этот жестокий спектакль, считаю, мог только циничный и хитроумный Ситников с его замашками самодеятельного режиссёра, при явной поддержке мощного интеллекта Конарева.
Стало понятно, как разворачивалось действие в реальной жизни.
Всё было задумано очень «строго и официально». Прежде всего, было оформлено фиктивное письмо на бланке Рязанского радиотехнического института с указанием на проведение переаттестации молодых специалистов, проверки уровня знаний выпускников. Институтский бланк, скорее всего, достал Ситников – он неоднократно ездил туда. Письмо с указанием фамилии Кумряков и с программой подготовки к экзамену было положено в служебную почту подразделения, где работал Кумряков. Руководство подразделения приняло письмо к сведению.
Подолян и Кремнёв, жившие в общежитии вместе с Серёжей, сказали ему, что получили такое же указание. Втроём они стали готовиться к экзамену.
Упоминали, что даже «кто-то из МЭИ (в смысле Никонов) тоже готовится» к экзамену по переаттестации.
Кумрякову руководство создало на работе благоприятные условия для подготовки и сдачи.
Подолян и Кремнёв мне сами рассказывали: «время позднее, лёжа читаем, спать хочется, прикрываем глаза книжкой, а Серёжа сидит за столом допоздна, всё долбит».
Более того, они утверждали, что и Серёжины однокурсники в других подразделениях предприятия тоже готовились к такому же экзамену, но я только не стал разбираться, натурально или зная о розыгрыше. То есть было организовано серьёзное информационное прикрытие.
Наконец, состоялся вышеописанный экзамен.

Любопытно, что спустя какое-то время можно было иногда услышать пересказы этой истории в Москве и в других местах, причём всё совершенно беззлобно.
А через полгода – через год после всего этого Марк что-то говорил, как он или Конарев хотели использовать накопленные информационные материалы, в том числе, экзаменационные. Но, похоже, что никак не использовали, то есть дело было сделано только ради удовлетворения собственного тщеславия и всё осталось в виде местного фольклора.

Однофамилец

Занимательное было событие: в нашей лаборатории, в отделе С.Т. Марченко, появился интересный человек – Никонов Владимир Емельянович. Ко мне сразу прибежали и сообщили, что появился мой однофамилец. А вот и он сам идёт знакомиться.
Мы увиделись и в одночасье стали лучшими друзьями. Притянулись друг к другу как две противоположности. Он на вид моложе меня, спортивный, с фигурой атлета, типа гимнаста, открытый, общительный, симпатичный. Похоже, он служил в каких-то войсках, но я не интересовался. Сердцеед, любимец женщин. Но потом оказалось, что нравился он отнюдь не всем. При этом, вроде бы у него была девушка и с серьёзными намерениями. Да, ещё с Марком Ситниковым, Борей Свистуновым и некоторыми другими он почему-то не находил общего языка.
Его приняли на работу старшим техником в отдел Марченко под руководство Ситникова специалистом по телевизионной аппаратуре. И он учился на вечернем отделении Московского авиационного института здесь в Жуковском.
Жил он вроде бы в центральной части города Жуковского, но точнее не знаю.
Нас стали различать как “Никонов В” и “Никонов Е”.

Пожалуй, единственное, что меня с ним объединяло – мы оба были почитателями боксёра Валерия Попенченко (26 августа 1937 года – 15 февраля 1975 года) с его неправильной, оригинальной, открытой стойкой, неоднократного чемпиона Союза и будущего олимпийского чемпиона.
И ещё Вовка соблазнил меня ходить в столовую, как он смачно произносил: «к первому черпачку», то есть к 12 часам дня. Это было время обеда для работников из опытного производства, а наши научные подразделения должны были выходить на обед в два часа дня, когда уже некоторые блюда на раздаче заканчивались. Время обеда контролировали табельщицы. Но нам с ним никогда по этому поводу никто не делал замечания. При этом мы допускали ещё одну “вольность”: занимали очередь в столовую и шли в буфет выпить «по кружечке пива». На это кое-кто из сотрудников смотрел косо, но мы с Вовкой не обращали ни на кого внимания.
Кроме всего прочего, он тоже любил песни Окуджавы, особенно где: «А нам плевать, и мы вразвалочку». Или ещё лучше: «Здесь остановки нет, а мне – пожалуйста! Шофёр автобуса – мой лучший друг». Это было, мне кажется, его внутренней, припрятанной философией жизни.

Вовка Никонов часто заходил к нам в нашу комнату в общежитии, нравилось у нас. Очень сблизился со мной, подружились. Просил помочь по математике, физике, я с удовольствием щёлкал его институтские задачи.
Ситников, похоже, ревновал. Всячески издевался над ним, унижал его, уничтожал. Вовка отвечал ледяным спокойствием сильного, мускулистого, уверенного в себе человека. Иногда только у него прорывалось вполголоса что-то вроде: «Накажу». Очень угрожающе. И потом долго не мог успокоиться, всё негодовал: «Баклан. Убил бы одним ударом». Баклан в его понимании – был жирный, неповоротливый, к тому же вредный интеллигентик.

Рывок

Космонавтику активно использовали как один из инструментов политической борьбы на международной арене.
Так, после полёта Валентины Терешковой Хрущёв без устали хвастался: «Наша женщина-космонавт пробыла в космосе больше, чем все американские астронавты вместе взятые, и причём без лётной подготовки».
Не зря появился на свет афоризм, что Хрущёв своей космонавтикой всё время старался «засунуть дяде Сэму ежа в штаны».

Реально в Америке возникла неописуемая паника.
Только что избранный президентом Джон Кеннеди 25 мая 1961 года выступил с небывалым, поистине историческим заявлением:
«Признавая преимущество, полученное Советами с их большими ракетными двигателями, что обеспечивает им ведущую роль на многие месяцы, и признавая вероятность того, что они будут использовать это преимущество в течение некоторого времени для ещё более впечатляющих достижений, мы тем не менее обязаны приложить свои усилия в этом же направлении».
Из обращения к объединённой сессии Конгресса.
(Recognizing the head start obtained by the Soviets with their large rocket engines, which gives them many months of lead-time, and recognizing the likelihood that they will exploit this lead for some time to come in still more impressive successes, we nevertheless are required to make new efforts on our own.
Address to Joint Session of Congress).
Интересно  вспомнить, что говорил, ещё сенатор, Джон Кеннеди в октябре 1957 года: «Когда мы узнали о запуске русскими искусственного спутника Земли, мы пришли в шоковое состояние и в течение недели не могли ни принимать решения, ни разговаривать друг с другом».

Но уже в 1963 году наши специалисты в области космонавтики видели, что американцы уже имеют серьёзные планы создания многоместного космического корабля, выхода в открытый космос, со страховочным фалом или с автономным средством перемещения вблизи от корабля, сближения (говорили “рандеву”) и стыковки космических аппаратов, создания искусственной гравитации.

У нас в лаборатории были в распоряжении обширные источники информации – техническая литература, периодика, экспресс-информация и другие. Из них вполне можно было понять, какие огромные средства начали вливать американцы – хотя бы в те же полноразмерные динамические стенды сближения и стыковки космических кораблей, устройства автономного перемещения астронавта в космосе, гигантские подвесные системы имитации прилунения (!), мобильные средства передвижения по поверхности Луны. Я в душе удивлялся, нужны ли вообще некоторые экзотические, порой забавные, экспериментальные транспортные штуки, напоминающие скорее о полёте Мюнхгаузена верхом на пушечном ядре. Но если дают деньги, почему бы не порезвиться. Именно такие мысли были тогда у меня, простого инженера, молодого специалиста.

И мне показалось совершенно правильным, когда мои начальники Даревский и Кулагин начали говорить, что “в верхах” есть планы срочно переделать корабль “Восток” в трёхместный, приспособить его для выхода космонавта в открытый космос, проверить на нём возможность создания искусственной гравитации и поставить на нём экспериментальную систему сближения и стыковки с другим космическим летательным аппаратом. Очень верный шаг правительства, учитывая отсутствие у нас в то время более современной версии космического корабля и более мощной ракеты-носителя.
Именно таким мощным рывком можно было вновь подтвердить наше первенство, лидерство в этой яростной космической гонке, которая началась ещё в том памятном 1957 году.

Корабль “Восход”

Кулагин сказал, что готовится новая модификация корабля “Восток” – трёхместный под именем “Восход”, индекс 3КВ (буквы русские).
Задумав трёхместный корабль, Сергей Павлович Королёв понимал, что он будет тяжелее “Востока”. Воронежское КБ “Химавтоматика” (основатель и главный конструктор Косберг Семён Ариевич, 1903-1965) по указанию Королёва оперативно заменило разгонный блок “Е” третьей ступени с одним двигателем новым разгонным блоком “И” ракеты-носителя “Восток” с четырьмя двигателями. Этот “новый Косберг”, как иногда его называли, позволил увеличить грузоподъёмность ракеты до 7 тонн, в то время как “Восход” весил около 5 тонн. Получился хороший запас на будущее.

Кстати, бытует легенда, что в полёте 12 апреля 1961 года в момент отделения третьей ступени – блока “Е” – от корабля и выхода корабля на орбиту Юрий Гагарин радостно закричал: «Сработал Косберг!», рассекретив тем самым личность Косберга – главного конструктора третьей ступени ракеты-носителя, за что потом, якобы, получил выговор то ли от С. П. Королёва, то ли от кого-то другого. Но в аудиозаписях переговоров Гагарина с Землёй и в расшифровках сеансов радиосвязи подобные слова Гагарина не встречаются.

Космический корабль “Восход” базировался на конструкции корабля “Восток”, но с существенными изменениями.
В кабине корабля “Восход” космонавты (это уже был экипаж из трёх человек) для экономии места располагались без скафандров, одетыми в спортивные костюмы, в индивидуальных креслах в очень неудобных позах – лёжа на спине с подогнутыми к груди коленями, а сами кресла располагались ступеньками. При этом кресла экипажа были развёрнуты на 90° по отношению к положению кресла на корабле “Восток”, что делало крайне неудобным управление кораблём в ручном режиме – приборная доска и иллюминатор оказались сбоку, работая с ними, приходилось держать голову постоянно повёрнутой влево.
Для ручного управления кораблём и контроля работы его систем в кабине были установлены система отображения информации СИС-3-3КВ и ручка управления ориентацией корабля РУ-1Б (компактная трёхстепенная кистевая), разработанные нашей лабораторией Даревского. При этом космический ориентатор “Взор” разработки ЦКБ “Геофизика” оставался, но был серьёзно доработан, усовершенствован.
Вносились изменения в бортовую систему управления и ориентации движением (СОУД), в частности, дополнительно к имевшимся на корабле “Восток” инфракрасному и солнечно-звёздному датчикам вводился ионный датчик ориентации, позволявший непосредственным образом измерять углы отклонения продольной оси космического аппарата относительно вектора скорости полёта корабля по орбите.
Наконец, спускаемый аппарат-“шарик” должен был приземляться вместе с космонавтами на парашютной системе из двух куполов. И появилась система мягкой посадки спускаемого аппарата: перед приземлением из СА выдвигался щуп длиной около метра, и при касании его поверхности земли срабатывал двигатель мягкой посадки, гасивший скорость снижения СА до нуля, по крайней мере, вертикальную компоненту.


3.4. ТДК-3КВ. “Восход”
(Комплексный тренажёр космического корабля “Восход”)
В ОКБ-1. Ионная ориентация. Модель движения. Стендовая отработка.
Перелом. Лиля. Создание тренажёра. Полёт корабля “Восход”.
Полёт корабля “Восход-2”. Нина. ЖСК. Мила. События: политика,
техника, культура. Смена вех. Конец “Восхода”

Это был мой первый, созданный мной, в коллективе, тренажёр.

В ОКБ-1

Наш шеф Даревский, постоянно участвуя в работе различных вышестоящих органов, присутствуя на заседаниях Совета главных конструкторов, прекрасно разбирался в государственной научно-технической политике и ясно представлял себе, когда какую выполнять работу.
В июне 1963 года он скомандовал: надо делать тренажёр для корабля “Восход”.

Чтобы сделать тренажёр корабля, надо прежде всего изучить корабль. Для этого, сказал Кулагин, надо ехать в ОКБ-1. Вначале он и я, мы вдвоём. Он там уже бывал неоднократно по делам “Востока”.
Даревский взял на себя труд договориться с руководством ОКБ-1 о консультации для нас, мы сделали небольшое несекретное письмо-обращение “в связи с производственной необходимостью”.

И мы поехали. В тот памятный для меня день 25 июня 1963 года поездки Кулагина и моей на Королёвскую фирму, в ОКБ-1.
Нет, это Кулагин поехал, а я полетел как на крыльях. В сказку, мечту, легенду. Доехали на электричке до платформы Подлипки.

Кулагин объяснил, что предприятие ОКБ-1 размещается на двух территориях города Калининграда (до 1928 года – посёлок Подлипки, до 1938 года – посёлок Калининский, с 1996 года – город Королёв). На правой стороне от железной дороги, если ехать из Москвы, находится производство ракет-носителей, а на левой стороне, или на “второй территории”, располагается производство космических кораблей. Наше тренажёрщиков дело – ездить и общаться только со специалистами на второй территории.

Дошли до бюро пропусков. Оформили пропуска. Прошли проходную, вошли на территорию. Меня наполняли сильные чувства, я всё время незаметно прижимался к Эмилю. Огляделся: слева маленькая, невзрачная доска почёта, вперёд ведёт дорожка, справа широкая въездная дорога, по обе стороны производственные корпуса. Миновали какое-то здание, похоже на литейный цех, на стене под крышей выложен год, не помню, предположим “1932”. Прошли немного – и увидели, посреди территории, большой яблоневый сад! Асфальтированная дорожка через сад вела к большому, научному корпусу – как раз туда мы и направлялись.

Я был крайне впечатлён видом совершенно невообразимых, особой, высшей касты людей – разработчиков космических кораблей, основоположников отечественной космонавтики, выдающихся учёных, крупных специалистов и простых инженеров.
Прежде всего мы зашли к Борису Евсеевичу Чертоку, заместителю Главного конструктора по системам управления. Он хорошо знал Даревского и Кулагина, рассказал подробно, что да, действительно, власти требуют от Сергея Павловича Королёва отложить на время “лунные дела” и опередить американцев с их двухместным кораблём “Джемини”. Разумеется, “Главный” видит пути решения проблемы, но переделка одноместного “Востока” в трёхместный – это не просто большая, а огромная работа. Тренажёр для космонавтов – хорошо, молодцы. Некоторые проектные материалы по кораблю уже есть. Всё что нужно, покажут, разбирайтесь.
Затем мы представились Борису Викторовичу Раушенбаху, руководителю отдела № 27 по проектированию систем ориентации и управления космическими аппаратами, он тоже помнил Кулагина.
Нам был назначен куратором Игорь Цесарев, молодой, общительный инженер.
И мы с ним пошли по разным подразделениям.
Мне было достаточно прочитать текстовую техническую документацию, и становилось ясно что и как делать. Я только просил официально прислать нам исходные данные – статические и динамические характеристики корабля и его системы управления движением. Поскольку на участках движения корабля в атмосфере, то есть на выведении и на спуске, ручное управление не предусматривалось, то для воспроизведения этих участков полёта на тренажёре достаточно было правильно реализовать работу сигнализации. Как-то так.
Кулагин, со своей стороны, просил официально направить в наш адрес электрические схемы всех бортовых систем корабля, чтобы мы на тренажёре могли в точности повторить работу оборудования корабля.

Ионная ориентация

Было известно, что на космических околоземных летательных аппаратах использовались датчики инфракрасной вертикали (ИКВ), гироорбитант и солнечно-звёздный датчик, порой успешно, порой – нет.
Теперь, начиная с “Восхода”, в качестве резерва, решили ставить на кораблях ионные датчики.

Ионный датчик – по сути очень интересный прибор. Он позволяет, с помощью системы управления, совместить вектор тяги тормозного двигателя и вектор скорости движения корабля таким образом, чтобы без использования всяких других датчиков ориентации (инфракрасная вертикаль и проч.) можно было выдать необходимый тормозной импульс для схода с орбиты и возвращения на Землю.
Ионный датчик работает в околоземном космическом пространстве – в ионосфере, и его действие основано на измерении набегающего на корабль ионного потока. Для этого четыре одинаковых ионных камеры (ионных ловушки) располагают определённым образом вокруг строительной оси корабля – вектора тяги тормозного двигателя – в форме правильной четырёхугольной пирамиды. Далее, во внутреннем вычислительном устройстве самого датчика определяются разности показаний двух пар противоположно расположенных ловушек, осуществляют нормирование, фильтрацию результатов измерений и так далее.
Операция управляемого совмещения вектора тяги и вектора скорости фактически является одноосной ориентацией корабля и называется ионной ориентацией. Важно иметь в виду и знать эту возможность в практике космических полётов.

Однако следует отметить, что ионный датчик отличается невысокой надёжностью. Факт, что физические процессы в ионосфере имеют весьма сложный, неустойчивый, часто непредсказуемый характер. Попадаются так называемые “ионные ямы”, где ионы практически отсутствуют и ионный датчик не работает. Особенно неприятно, что такие “ямы” часто встречаются в местах, где обычно наши корабли производят операцию торможения и схода с орбиты, это как раз над территорией Западной Африки или над Бразилией. В добавок ко всему, показания ионного датчика искажаются при включениях реактивных двигателей ориентации.
Последующая история космонавтики изобиловала множеством случаев отказов ионной ориентации, но случалось, что ионная ориентация выручала, обеспечивала успех полёта, и было однажды, единовременно отказали все бортовые датчики ориентации.

Итак, общее представление о ионной ориентации я получил из технических материалов будучи в ОКБ-1. Они же официально прислали нам характеристики ионного датчика в двух координатных плоскостях, пересекающихся по оси – вектору тормозного импульса. Возможно, для разработчика плоские характеристики датчика пригодны и достаточны. У нас же другое дело; у нас на тренажёре моделируемый корабль совершает движения в полном пространстве в неограниченных диапазонах углов. Значит, нужна пространственная характеристика ионного датчика. И я синтезировал её из двух присланных характеристик путём аппроксимации. Реализовал на аналоговой вычислительной машине. Входом модели датчика являлись направляющие косинусы вектора скорости движения корабля в связанной системе координат корабля, выходные сигналы датчика завёл в моделируемый контур управления кораблём.

Потребовали от меня согласовать полученную пространственную характеристику ионного датчика с ОКБ-1. Я сочинил документ в виде технического предложения, в котором излагались пространственная характеристика и характеристики датчика в координатных плоскостях, а также были добавлены сечения  пространственной характеристики наклонными плоскостями и фронтальные сечения перпендикулярно оси – вектору тормозного импульса.
Поехал в ОКБ-1. Там мне указали – вон у окна сидит инженер Елисеев, разработчик ионного датчика.
Представил ему материал. Говорит: «Надо неделю-другую, чтобы разобраться». Я показываю: «Вот, вот и вот. Исходные плоские характеристики, сечения наклонными и фронтальными плоскостями и основная пространственная характеристика. Про “неделю-другую” поставлю в известность Чертока и Раушенбаха». «Нет-нет, не надо. Сейчас схожу на вычислитель, проверю». Пришёл: «Всё правильно». Подписал.

Когда мы реализовали модель ионной ориентации на тренажёре, со всеми её отказами, помехами, критическими и аварийными ситуациями, военные так сразу и ахнули: «Какой ужас! Но спасибо за информацию». А космонавты и инструктора-методисты долго и внимательно изучали новую технику, искали выходы из сложных ситуаций, пути решения возникающих проблем. Понятно, риск жизнью.

Модель движения

Тем временем Кулагин понял, что в новом тренажёре нужна новая математическая модель движения объекта – более “адекватная”, именно такое определение в то время впервые прозвучало в инженерной психологии и эргономике.

Глядь, на рабочем столе у Кулагина появилась только что вышедшая из печати толстенная книга: А.И. Лурье “Аналитическая механика”, М. 1961, 824 с. Эмиль читал её очень внимательно, с карандашом в руках; попросил меня тоже посмотреть её; действительно, это была весьма полезная книга. Он стал спрашивать меня, какие уравнения выбрать для моделирования на тренажёре. Я предложил для дифференциальных уравнений углового движения корабля на орбите в неограниченных углах вращения не использовать, в ту пору, ни шесть направляющих косинусов, ни четыре кватерниона, а принять за основу модели механики три угла Эйлера в модификации привычных, так называемых самолётных углов: курс, тангаж и крен. Орбитальное движение центра масс корабля не моделировать, а ограничиться учётом постоянной угловой скорости m0 движения по круговой орбите, равной приблизительно четырём градусам в минуту. Все остальные математические переменные – параметры движения – вычислять, скажем, с помощью статических алгебраических и тригонометрических уравнений. Кулагин согласился и одобрил мои предложения.

После этого мы вдвоём с Кулагиным (других математиков рядом не было) стали выводить все необходимые уравнения. Действительно, в книгах встречались иногда недобросовестные или просто ошибочные математические уравнения. Пока сам не выведешь, верить нельзя.
Я писал формулы в толстой амбарной тетради. Кулагин, с помощью Кириллова Алексея Алексеевича, притащил откуда-то центнерный рулон типографской бумаги – для такого дела не жалко; отрывал большие, по метру, куски и старательно испещрял их математическими значками. Он категорически не принимал компактной векторной формы уравнений, писал сам и требовал писать всё в подробной координатной форме, уже готовой для набора на моделирующей машине.

По прошествии времени я с удивлением стал замечать, что Кулагин в моё отсутствие берёт и изучает мои тетрадные записи по математике. Хорошо хоть тайком.
При оформлении отчётных документов он стал требовать приложения подробных материалов по математическим вопросам. И изучал их, сидя за своим столом, детальнейшим образом. Что ж, давай, учись – думал я.
Со временем, не сразу, пришло осознание, что Кулагин совсем слабо разбирается в математике. Как говорится, пропустил, прогулял, профутболил эти занятия в институте. Или может быть, математических способностей не хватает. Это позволяло мне снисходительно смотреть на своё начальство. Я инженер, ты организатор. Ну и прекрасно. У меня были развязаны руки. Действовать, действовать.

Я взял математическую модель углового движения корабля в эйлеровых углах и сделал привязку по начальным условиям параметров “альфа-ка-тэ” управления имитатором изображения Земли к эйлеровым углам. Получилось лучше, чем в ТДК-2.
Моделирование режимов автоматической ориентации на Землю, или автоматической орбитальной ориентации, я реализовал достаточно просто, путём переключения – перевода контура ручного управления в контур автоматического регулирования, с использованием математических моделей инфракрасного, солнечно-звёздного и ионного датчиков, а также гироорбитанта. Причём именно по схеме, принятой для реального космического корабля.

Выполненная работа по оценке математической модели позволила нам сделать вывод о необходимости приобретения для тренажёра аналоговой вычислительной машины определённой мощности, с обязательным расширением в части электромеханических интеграторов и релейных блоков.
С этими предложениями мы опять же вдвоём с Кулагиным отправились к разработчикам АВМ, прежде всего в НИИСчетМаш. Беседовали с директором Ушаковым Валентином Борисовичем, начальниками отделов Петровым Геннадием Михайловичем и Витенбергом Исааком Моисеевичем; Кулагин как полномочный представитель от нашего предприятия, занимающегося “космосом”, просил разработать и поставить нам специальную АВМ для тренажёра, обещал договор с большой суммой оплаты, обещал привезти к ним известных космонавтов для поддержки заказа… Главное, мы хотели, чтобы в состав АВМ ввели электромеханические интеграторы, в фирменном исполнении. Ничего не получилось, нам ничего другого не предлагали, кроме как покупать серийную машину.
Мы обращались на другие предприятия: Научно-исследовательский центр электронно-вычислительной техники (НИЦЭВТ), Институт электронных управляющих машин имени И.С. Брука (ИНЭУМ), изготавливающие вычислительную технику, но результат был тот же.
В конце концов, мы приобрели для нашего предприятия серийную АВМ МН-14 и установили её в помещении нашего отдела, вдоль правой стены, передвинув другие устройства.

Необходимо было решать вопрос с электромеханическими интеграторами.
Я сам, конечно, мог бы разработать схему интеграторов ЭМИ и вести их изготовление в опытном производстве, мне это было по специальности. Я хорошо знал синусно-косинусные вращающиеся трансформаторы (СКВТ) и прочую элементную базу, но мне не по душе было возиться с подобными блоками, со всяческой такой аппаратурой. Я предпочитал заниматься математическим моделированием на тренажёре и при этом охватывать весь тренажёр в целом, от структуры до компонентов; понимать функционирование тренажёра в комплексе, уметь локализовать источник неисправной, неправильной работы тренажёра и идентифицировать исполнителя, ответственного за устранение данной неисправности, отказа, сбоя; видеть пути развития, совершенствования комплекса.

Хорошо, что в это время, году в 1962-м, у нас в отделе появился очень толковый, знающий вычислительную технику инженер Ерёмин Алексей Фёдорович, выпускник РРТИ. Он сразу ухватился за эту идею: изготовление блоков ЭМИ.
И одновременно он занялся, вместе с Кулагиным, организационными вопросами курирования работ по имитатору изображения Земли, начал ездить в ЦКБ “Геофизика”.

Одновременно, почти вместе с Ерёминым в наш отдел пришёл дипломник Московского авиационного института, факультет систем управления летательных аппаратов Валерий Слуцкий. Высокий, стройный, спортивный, доброжелательный и компанейский. Абсолютно без недостатков! Кулагин определил его в мою группу, с тем же заданием, что и у меня, – математическое моделирование движения пилотируемых космических летательных аппаратов на комплексных тренажёрах. Я дал Валере для ознакомления все имеющиеся по этой теме документы, материалы, техническую литературу. Он был хорошо знаком с вычислительной техникой. Ему было обещана работа по созданию тренажёров для Центра подготовки космонавтов, что привело его в неподдельный, неописуемый восторг. Он написал и отлично защитил дипломный проект и начал активно работать.

Стендовая отработка

Мы занялись стендовой отработкой нового тренажёра. Ещё ничего не было ясно, но мы начали делать дело, и понимание приходило постепенно. Надо отдать должное нашим начальникам Даревскому и Кулагину, их интуиции и предвидению, что тишина пока временная, а потом начнётся горячка.
Я моделировал на АВМ МН-14, Валера Слуцкий помогал. Ерёмин разработал, изготовил в опытном производстве и задействовал стойку вычислительно-логических устройств, которая была связана сигналами управления с макетом кабины корабля – “шариком” и имитатором изображения Земли в поле зрения прибора “Взор”. Пульт инструктора пока ещё не был готов, долго проектировался и потом долго изготавливался. На нашем стенде использовался пульт инструктора из “гагаринского” стенда. И весь обмен информацией между устройствами тренажёра “Восхода” был проверен и отлажен.

Схемной документации уделялось большое внимание.
Я разработал схемы моделирования. Придумал стандарты изображений элементов схем.

В последний день месяца Кулагин приказал сдать подлинники схем в бюро технической документации.
Оригиналы схем моделирования на миллиметровой бумаге я нарисовал. Подлинники схем полагалось изготавливать путём копирования с миллиметровки тушью на кальку.
Мои схемы копировала Ольга Бысова. Я сидел рядом, наблюдал, чем-то своим занимался, изредка отвечал на вопросы. Ольга делала своё дело аккуратно, красиво, очень старалась, даже “фасонила”.
Уже был поздний вечер, когда всё закончили. Я пошёл провожать, здесь рядом до автобусной остановки, она знала расписание автобусов. Прохладный вечер. Я накинул ей пиджак на плечи, слегка прижал. Она пошутила: «Ты не знал, от этого появляются дети». Я невольно отшатнулся. Больше никогда ничего подобного не допускал.

Кстати, с первого дня моего пребывания на работе я придумал и установил себе за правило обращаться ко всем особам женского пола только на “Вы”. Мне так было как-то удобнее, не нужно думать, как к кому обращаться. И выглядело в глазах всех это как-то и уважительно, и стильно. Только самые близкие – мама и другие – были “ты”. И ещё Нине никогда не говорил “Вы”.

Время шло. Наш отладочный стенд работал, как настоящий тренажёр. Приезжали посмотреть чудо техники военные из ЦПК. Управляли кораблём, сидя в кабине-”шарике”; управляли процессом обучения, сидя за пультом инструктора. Нравилось.
Я, да и не только я, все мы слышали, что вначале многие военные, из Министерства обороны, из ВВС, критически относились к нашему предприятию, не доверяли нашему коллективу, называли нас “конторой Даревского”, больше полагались на другие предприятия и организации. Особенно часто упоминалась в этом смысле военная организация ЦНИИ-30, расположенная в городе Ногинске Московской области и созданная вначале специально как головная – ответственная за подготовку космонавтов к полётам.
Со временем, однако, мнение военных несколько изменилось, головным по комплексным космическим тренажёрам признали наше предприятие.
Я в ЦНИИ-30 ни разу не был.

Как-то раз прозвучало: Сергей Павлович Королёв приехал на наше предприятие, сейчас они там в коридоре. Мы высыпали шумной толпой в коридор. Сергей Павлович, невысокий, плотный, мощный, во главе своей свиты, но ни с кем его не спутаешь, ибо явно излучает абсолютное спокойствие и уверенность, теперь тихо, мирно беседует с нашим начальством. Бывал здесь прежде, и не раз; всё ему здесь знакомо. Что говорят, не слышно.
«Так. Посмотрели? Не надо толпиться, давайте по местам». – «Что говорит?» – «Всё нормально, всё хорошо». А больше ничего нам и не нужно.

Ещё вот, – как вспомню, так и качаю головой. Идём с Кулагиным после работы домой, ему в город, мне здесь рядом в общежитие, говорим о том о сём. И тут я, без всякой задней мысли, взял и спросил: «Эмиль, ты жил в Ленинграде. Как ты попал сюда?» (“Сюда” – я имел тогда в виду эту жуткую дыру – Жуковский). Ответ, конечно, был от чистого сердца: «Здесь можно ездить в Москву, смотреть футбольные матчи». – «???»
Ответ этот я запомнил на всю жизнь. «Поменять Ленинград на Жуковский?! Из-за футбола?!» – недоумевал я, в мыслях. Самая ненавистная для меня игра – футбол (подумал я в запальчивости). Так рушились идеалы, ронялись авторитеты.
Я позволил себе думать о начальнике свысока, стал пренебрежительно рассуждать: ходит в потёртом пиджаке, отвисших брюках и старых босоножках; вот, он, такой альтруист-бессребреник, безапелляционно говорит про свой отдел и про себя – мы пока не заслужили оплаты, наград, почестей. Дальше больше: принесёшь ему проект научной статьи, включишь его в соавторы – по наущению других… И что? Затянется “беломориной”, с прищуром взглянет в глаза, выпалит: «У тебя что, зуд?» Потом стал отвечать более примирительно: «Ну подожди немного. Наши сядут на Луну – нам всем дадут учёную степень без защиты».

Работали мы много. На энтузиазме.
Иногда кто-то говорил, что вот в соседнем подразделении «получают ого-го». Я поначалу смело, по-свойски спрашивал у Кулагина насчёт «ого-го». Он отвечал всегда спокойно, с достоинством: «Обойдёмся». Было видно, что он искренне, честно экономил народные денежки. Я понял: экономил на спичках. Что ж, будем дальше на энтузиазме.

Я не оставлял мысли о тренажёре на базе цифровой вычислительной машины, следил за состоянием и развитием цифровой техники.
Как раз, очень кстати, в 1963 году ко мне подошла познакомиться и поговорить молодая женщина, назвавшаяся Галиной Щербаковой – инженер из 7-го комплекса ЛИИ, окончила МГУ, имеет опыт работы на вычислительных машинах различного типа и интересуется темой цифрового моделирования в реальном масштабе времени. То что нужно, с восторгом подумал я, и вскоре она перешла к нам на работу.

Перелом

В январе 1964 года я, катаясь на лыжах по Цаговскому лесу, со склона переехал через железнодорожное полотно, возле забора ЦАГИ, упал и сломал лыжу и ногу. Узнал, что такое сидеть без зарплаты; так как это произошло в воскресенье, травму признали бытовой, и я остался без выплаты больничных. Зато познакомился с замечательным хирургом Ольгой Васильевной Фокиной. При этом у нас в Филиале ЛИИ в опытном производстве работал мой хороший друг, электромонтажник высокого разряда Слава Фокин; оказалось, он был мужем Ольги Васильевны.
Лежал в комнате общежития. Марк Ситников и Боря Свистунов проявили себя очень по-доброму, общались с врачами поликлиники, с моим начальством, делали всё, что нужно; ходили за мной, как самые близкие-родные, подносили, подавали, чуть не с ложки кормили. Сотрудники мои посещали по очереди каждый день, оказывали мне максимальное внимание, приносили еду, фрукты, лакомства. Заходила Нина, приносила что-нибудь вкусное, горячее, своего приготовления.

Я начал ходить на костылях, доходил до поликлиники.
Медсестрой в хирургическом кабинете работала хорошенькая Лилечка. Возникла симпатия. Но развития не получила.
Прошло два месяца – и я был снова в строю.
Нина что-то слышала про Лилечку, и потом часто пеняла мне, как я мог обмануть наивную девушку, которая так рассчитывала.

Ну не сравнить с моей двоюродной сестрой Лилей.

Лиля

24 июня 1964 года был обычный день. Но почему-то я вышел с работы, не задержавшись, а даже наоборот, раньше времени. Имел право, у меня на пропуске стояли отметки “танк” – свободный выход со служебной территории и “00-24” – разрешение находиться на территории круглосуточно. Я вышел из корпуса и не зашёл в магазин, а прямо пошёл домой – в общежитие. И не зря. Меня ждал неожиданный и приятный сюрприз. “У ворот” стояла, ждала меня Лиля Слива, моя двоюродная сестра. «А я давно тебя жду».
Все подробности былого я изложил здесь с такой точностью, потому что ту встречу Лиля в деталях живописала мне много лет спустя. А Лиля помнила абсолютно всё.
Действительно, я страшно удивился – как она сумела меня найти. “В лесу!” И был этим очень польщён.
Вспоминали, как совсем уж экстравагантно разыскивала она меня когда-то в институтском общежитии. «Сегодня ты не на машине?» (Как тогда). – «Нет. Сейчас я в Москве на повышении квалификации». Посмеялись.
Адрес мой она узнала у моих родителей, по переписке.
Поднялись ко мне в комнату. Я познакомил её с моими соседями. Обстановка, модный интерьер понравились, мои друзья очаровали её. Я проводил Лилю до электрички.
Встречались в Москве два дня.
Рассказала, что в прошлом году весной она была в Москве на фестивале азербайджанского искусства, но было холодно, и она не поехала искать меня. А то бы познакомила меня с восходящей звездой – певцом Муслимом Магомаевым.
Сходили в театр, в Консерваторию, погуляли по Москве, посидели в ресторане. Я хотел расплатиться, Лиля настояла: «Пополам». – «Хорошо, в следующий раз».

Создание тренажёра

20 июля 1964 года, наконец, с запозданием закончилось в ЦПК строительство нового, тренажёрного корпуса, так называемого корпуса “Д”, предназначенного для размещения тренажёров и моделирующих стендов. Посреди корпуса был возведён огромный машинный зал, высотой метров двадцать, с расчётом не иначе как на громоздкие космические корабли, состоящие из нескольких отсеков, или на полномасштабные инопланетные станции. В таком зале можно было с успехом играть в бадминтон, что мы иногда впоследствии и делали, если позволяли обстоятельства.

Пока же был срочно начат монтаж устройств тренажёра космического корабля “Восход”. Помещение для тренажёра определили в дальнем левом углу корпуса. Военные, назначенные в качестве обслуживающего персонала будущего тренажёра, приступили к подготовительным работам по техническому обустройству помещения.

Замечу только, что в скором времени недалеко от корпуса “Д”, на пустыре за забором, будет спроектировано и построено совсем уже гигантское здание, под названием тренажёрный корпус “Т”. А про корпус “Д” забудут.
Но это всё в будущем.

Пока же нами во исполнение директивных документов вышестоящих органов к заданному сроку были поставлены в ЦПК все устройства тренажёра ТДК-3КВ для корабля “Восход”: макет кабины корабля – “шарик”, имитатор изображения Земли в поле зрения прибора “Взор”, аналоговая вычислительная машина МН-14, стойка вычислительно-логических устройств, пульт инструктора, а также кабельная сеть. Отдельные устройства были взяты нами готовые из отладочного стенда, находившегося в нашей лаборатории, другие были заказаны и изготовлены соответствующими предприятиями по кооперации.

Была сформирована бригада специалистов по монтажу и вводу в эксплуатацию тренажёра под руководством Кулагина. Я также вошёл в эту бригаду. Нам оформили командировочные удостоверения, выдали командировочные деньги, и мы выехали в войсковую часть с постоянным проживанием.
При возможности, на выходные ездили домой в Жуковский. От Звёздного городка шли пешком километра два по пустынной дороге до платформы 41 километр (с осени 1987 года – платформа Бахчиванджи) или на попутной машине до платформы Чкаловская, затем на электричке до Ярославского вокзала, там через площадь до Казанского вокзала и на электричке до станции Отдых. В понедельник рано утром сотрудники должны были находиться уже на рабочем месте в Звёздном.

Поселили нас в профилактории. Профилакторием назывались два рядом стоявших, около забора, одинаковых, небольших трёхэтажных здания, где космонавты проходили предполётную подготовку, “выдерживали режим”. Чаще всего профилакторий пустовал, и именно в одном из строений разместили нашу бригаду.

Из общего котла
Питались мы в офицерской столовой, вместе с космонавтами и офицерами части.
Нам, “гражданским”, разрешили ходить в спортзал, там был огромный батут, я иногда залезал на него и осторожно прыгал.
На территории была спортплощадка, куда я ходил поразминаться.
Попадался мне на глаза бродивший в одиночестве по отдалённым дорожкам немолодой, солидный, погружённый в свои мысли мужчина, беспрестанно крутивший головою. Военные мне объяснили, это инженер-проектант из Королёвской фирмы, Феоктистов, готовится в космонавты, ходит – тренирует вестибулярный аппарат.

Как и предупреждали, сроки работ по отладке тренажёра ТДК-3КВ были очень напряжённые, да и просто нереальные – нужно было предоставить тренажёр для тренировок космонавтов в конце августа, то есть через месяц.
График наших работ был ненормированный, работали по 12-14 часов в день, бывало и по ночам. Не зря мы провели стендовую отладку у себя в лаборатории, и здесь в войсковой части мы шли с опережением графика работ. Нас уважительно называли “наладчики из ЛИИ”, а со смежниками всех вместе – “промышленностью”.

Руководил всей работой Эмиль Дмитриевич Кулагин. Он нарисовал большой план-график, отмечал выполнение и задержки, дневал и ночевал вместе со всеми и ходил на оперативные совещания.
Специалисты из ОКБ-1 привезли и наладили макет кабины корабля “Восход”, на вид тот же гагаринский “шарик”.
Уже в конце июля космонавты приходили на пробные тренировки в макете кабины.
Все видели, что объём корабля для трёх членов экипажа чересчур мал, в кабине тесно, и неудобно работать с пультом космонавтов и ориентатором “Взор”.
Специалисты из ЦКБ “Геофизика” наладили имитатор изображения Земли в поле зрения прибора “Взор”. Я знал, что работами по имитатору руководил конструктор Песчанский, но с ним мне не пришлось встретиться.
Наши монтажники привезли пульт инструктора и другие наши устройства и проложили кабельную сеть тренажёра.
Специалисты-управленцы из ОКБ-1 выдали нам внушительный список возможных отказов и неисправностей бортовых систем, приборов и оборудования корабля, и всё это разработчики нашей лаборатории Даревского смоделировали на тренажёре. Для этого на пульте инструктора были введены средства включения этих отказов (кнопки), а в устройствах тренажёра реализованы модели этих отказов. В частности, я на АВМ реализовал отказы автоматических режимов ориентации. Тренируемый космонавт должен был учиться распознавать ситуацию отказа бортового оборудования и реагировать должным образом.
Сами военные доставили, установили, вместе с наладчиками ввели в действие и настроили вычислительную машину МН-14.
Я быстро набрал модель на наборном поле АВМ; и при этом обучал работе на машине капитана Тявина Илью Петровича, которому было приказано “осуществлять сопровождение математики”. Мой помощник Валера Слуцкий пока не привлекался к работам в ЦПК, но пару раз приезжал посмотреть, познакомиться с обстановкой на тренажёре.
Отлично показали себя электромеханические интеграторы, разработанные Алексеем Ерёминым. Смоделированный космический корабль мог теперь на тренажёре совершать неограниченные повороты-вращения в любую сторону сколь угодно долго, безо всяких ограничений – как в реальности.
Сам я не без трепета пару раз залазил в кабину. Как и все, снимая обувь. Хотя у нас в лаборатории стоял такой же “шарик” и там я сиживал многажды. Но здесь всё было как-то более строго, ново, с иголочки, блестело и сверкало. Поистине непередаваемое впечатление производило весьма реалистичное изображение Земли в ориентаторе “Взор”, модернизированном, с улучшенной оптикой.

Все космонавты живо и заинтересованно следили за ходом работ по тренажёру, рассматривали, трогали устройства, заглядывали вовнутрь.
Регулярно заходил в наше помещение подполковник Бебутов Абессалом Петрович, назначенный секретарём Госкомиссии по пуску “Восхода”. Проверял выполнение план-графика. Подходил и ко мне, разговаривал о том о сём, как здоровье, как дела. Всё время шутил, поднимал всеобщее настроение. Уверял, что никакое другое предприятие не могло бы в столь короткие сроки и с таким высоким качеством сделать подобный тренажёр.
Начальник отдела тренажёров подполковник Ваньков Игорь Ксенофонтович, невысокий, полноватый, очень внимательный ко всем, улаживал все межведомственные и внутренние конфликты без шума, без крика и умело создавал единую команду наладчиков.
Офицеры войсковой части из группы обслуживания добросовестно работали в самой тесной связке с нами.
Кстати, до нас, из разговоров, доходили замечательные новости из жизни Звёздного городка.
14 декабря 1963 года, в субботу, «наш» старший техник-лейтенант Валерий Николаевич Сергейчик женился на космонавтке Жанне Ёркиной (1962 младший лейтенант, 26 декабря 1963 лейтенант, 1966 старший лейтенант, 1969 капитан, 1974 майор). Она взяла фамилию Сергейчик. Говорили, что через некоторое время они развелись. А его стали называть, между собой, “муж космонавтки”.
31 октября 1964 года, в субботу, отпраздновали женитьбу мастера парашютного спорта Киселёва на космонавтке Ирине Соловьёвой. Ирина оставила свою девичью фамилию.

Кулагин самолично проводил комплексную отладку тренажёра – фактически безо всяких официально утверждённых поверочных документов. “По памяти”. Просто он задавал режим полёта и наблюдал его выполнение, правильно или неправильно всё работает.
Военные, сидевшие в кабине корабля, и полковник Целикин на пульте инструктора чётко, “по-военному” и в то же время доброжелательно указывали конкретным исполнителям, что где исправить.
Много правильного и полезного подсказывали нам космонавты, особенно Павел Попович и ещё не летавший, но хорошо знавший корабль Борис Волынов.
Работалось легко, с удовольствием, атмосфера была самая благоприятная.

Все отметили чёткое (говорили “класс!”) и даже красивое (“просто супер”) выполнение автоматических режимов ориентации; с некоторым сомнением и недоверием все наблюдали, кто сблизи, кто издалека краем глаза, как без вмешательства человека-оператора корабль уверенно ориентировался на Землю: поиск светила, приведение к центру с постоянной скоростью, плавное замедление и вдруг – изображение останавливалось, происходило точное удержание сориентированного положения корабля, то есть всё уже было готово для включения тормозной двигательной установки и спуска на Землю.
Задавали различные начальные положения; как в какой-нибудь игре пытались “сбить с толку”, “запутать” работающую систему управления, а она упорно приводила корабль к сориентированному положению. Выключали в процессе работы датчики ориентации – система останавливалась; после этого снова включали датчики – процесс продолжался, система функционировала как надо. Я наблюдал за этими ухищрениями со стороны, снисходительно.
Что ж, хвалили. Восхищались. Кулагин со всей искренностью представлял меня: «Это всё сделал вот, Никонов».
Помнил ли он, как на тренажёре корабля “Восток” он имитировал автоматическое управление, вручную подгоняя изображение Земли в поле зрения визира “Взор”.

Навсегда останется в памяти исторический день 10 августа 1964 года, когда в помещение тренажёра ТДК-3КВ зашёл наш главный военпред по тренажёрной тематике полковник Васкевич Эрнест Анисимович, спросил у Целикина Е.Е., у военных из группы технического обслуживания, как они расценивают состояние дел, и, получив положительный отзыв, самолично и решительно объявил, что тренажёр принят в эксплуатацию, о чём он собственноручно подписывает акт военной приёмки, со словами «работает – подписываю». Продемонстрировав всем акт приёмки, громогласно объявил, что с завтрашнего дня официально начинаются тренировки космонавтов.
Поблагодарил всех нас, “промышленность”, за досрочное выполнение правительственного задания по разработке, изготовлению и вводу в эксплуатацию тренажёра корабля “Восход”. Объявил, что нам предписано в течение определённого времени обеспечивать работу тренажёра совместно с обслуживающим персоналом от войсковой части.

Собрались мы, бригада наладчиков вместе с военными, в комнате профилактория, и шумно, от души отметили это событие. Огромная радость и гордость переполняли сердце. Пригласили за стол Павла Поповича. Он разошёлся и спел нам сочинённое космонавтами продолжение песни “Ландыши”:
        Ты сегодня мне принёс
        Не букет из алых роз,
        А бутылочку “Столичную”.
        Заберёмся в камыши,
        Надерёмся от души.
        И зачем нам эти ландыши?

Начались тренировки. На нашем новом тренажёре!

Вскоре же, по окончании тренировок, на тренажёре состоялся экзамен по управлению космическим кораблём “Восход” для выбранных экипажей. В качестве почётного члена экзаменационной комиссии был приглашён главный конструктор системы индикации корабля и тренажёра к.т.н. Даревский Сергей Григорьевич.

За происходившими в это время полётами автоматических космических летательных аппаратов, что на земной орбите типа “Космос”, что лунных и инопланетных типа “Луна”, я не следил. Настолько был поглощён своей работой.

В конце 1963 года в нашем отделе появился дипломник из Ленинградского электротехнического института. Парень он оказался просто феноменальным. Во-первых, его звали Александр Суворов; чтобы не путать с великим полководцем, он скромно уточнял – Александр Прокопьевич Суворов. Во-вторых, он был родом с Байкала, из Иркутска, и оттуда после окончания школы поехал поступать в Ленинград. В-третьих, он был сказочно красив: высокий, стройный, брюнет с голубыми глазами. Общительный, как говорится, артельный – настоящий сибиряк. Он был бесконечно рад заниматься “космосом”. Кулагин включил его в мою группу. Для своего дипломного проекта Суворов захотел модную в то время тему “Оптимальные системы автоматического регулирования” и в самое короткое время, под моим руководством, сделал и защитил прекрасный дипломный проект.
Неожиданно он, человек с несомненно практической, пожалуй даже крестьянской жилкой, выпросил себе привилегию самостоятельно заниматься чисто теоретическими исследованиями в области систем управления в широком смысле. И действительно, он в течение нескольких лет упорно, подолгу сидел в научных библиотеках, дотошно перелопачивал огромные массивы информации, писал полезные научно-технические отчёты.
Выступать на конференциях, семинарах и симпозиумах нам не разрешалось по режимным соображениям.
Мне, в свою очередь, по долгу службы надлежало определять перспективные направления наших работ по космическим тренажёрам, быть в курсе всех достижений теории и практики обучающих систем. Естественно, я помогал Суворову, а он мне, и мы радостно обменивались “интересными находками” в этих областях.

В 1965 году в наш отдел в мою группу пришёл молодой специалист, выпускник МАИ Филистов Иван Владимирович. С отличной теоретической и практической подготовкой, он сразу вписался в наш коллектив. Простой, радушный, умеющий легко познакомиться и близко подружиться с любым человеком, будь то сотрудники или начальство, военные из ЦПК и сами космонавты или продавщицы и прочий гражданский персонал Звёздного городка. Он активно включился в работу на тренажёрах в ЦПК, на ходу схватывая и постигая все премудрости новой для него области науки и техники.

Продолжала работать в моей группе старший инженер-программист Щербакова Галина Николаевна. Проявляя незаурядные организаторские способности, она стремилась решать проблему цифрового моделирования самым широким фронтом по всем направлениям. Мобилизовала себе в помощь всех окружающих, ездила по различным организациям и предприятиям.
Очень энергичная. Горы свернёт.
– Женя, подпиши мне письмо. Поеду туда, всех там разбомблю.
– Не надо, Галина Николаевна. Остановитесь. На Вас там уже жаловались. На следующей неделе поедем туда вместе.
Мне становилось всё яснее, что время цифровой техники в наших тренажёрах пока ещё не пришло.

Вообще, невероятный человек эта Галина Николаевна. Открытая, доверчивая, полностью отдающая себя другим. Тоже жила в общежитии.
Скребёт у меня на душе, что-то не отпускает, как вспомню тот случай.
Иду с работы, подхожу ко входу в общежитие, взбегаю по ступеням, краем глаза замечаю большой красивый плакат, заголовок «Дружба?.. А может быть любовь?» Приглашение на вечер встречи, всех желающих, в “красном уголке” в 19 часов, песни, мороженое. По привычке я тут же исключил из памяти, забыл этот призыв, прошёл мимо, открыл входную дверь и нырнул внутрь. Всё.
Марк Ситников и Боря Свистунов потом рассказывали, что они сходили туда, по объявлению; это организовала Галя Щербакова,   она  накупила  мороженого,   ждала  друзей;   пришедшие  быстро  слопали  мороженое  и  сразу  разошлись.
Жаль.

Полёт корабля “Восход”

Все необходимые работы по подготовке корабля к полёту были проведены.
9 октября 1964 года состоялось заседание Государственной комиссии, на которой генерал Каманин внёс предложение о назначении в состав экипажа “Восхода” командиром корабля подполковника В.М. Комарова, научным сотрудником – К.П. Феоктистова, врачом – Б.Б. Егорова; их дублёрами – Б.В. Волынова, Г.П. Катыса, А.В. Сорокина, В.Г. Лазарева (резерв). Госкомиссия единогласно утвердила основной состав экипажа и дублёров.
11 октября генерал Каманин вручил Комарову портрет Маркса, принадлежавший Ленину, фото Ленина с “Правдой” в руках и красный бант со знамени Парижской коммуны. Газета “Правда” и музей Ленина просили взять эти реликвии в космос и потом вернуть в музей.
Королёв в письме к жене писал перед стартом “Восхода”:
«Замечательный у нас народ, который может так беззаветно и так самоотверженно трудиться.
Пусть лёгким окажется путь!»
Последняя строчка – из любимой песни космонавтов “Перед дальней дорогой”, написанной в 1962 году композитором Матвеем Блантером и поэтами Владимиром Дыховичным и Морисом Слободским и исполненной в том же году впервые Майей Кристалинской.

В понедельник 12 октября 1964 года был произведён запуск трёхместного пилотируемого корабля “Восход” с лётчиками-космонавтами В.М. Комаровым (командир корабля), К.П. Феоктистовым (учёный), Б.Б. Егоровым (врач).
В 10:30 по московскому времени ракета плавно оторвалась от старта и через 30 секунд, озарив космодром нестерпимо ярким пламенем, ушла в облака.
Отделение боковых разгонных блоков, сброс головного обтекателя, отделение второй ступени, отделение третьей ступени – блока “И” – от корабля, и корабль вышел на орбиту.
На командном пункте управления полётом “Восхода” во время старта присутствовал и наш С.Г. Даревский.
Хрущёв и Микоян, находившиеся на отдыхе в Пицунде, переговорили по радиотелефону с экипажем космического корабля. Хрущёв отчётливо играл отцовскую роль и выражал заботу по поводу благополучия своих сыновей: «Очень рад, Владимир Михайлович, что у вас на корабле всё в порядке и вы чувствуете себя хорошо. Желаю успехов».

В полёте несколько раз на разных витках Комаров проверял ручное управление ориентацией на Землю.
Полёт продолжался 24 часа. Спуск прошёл нормально.
«Посадка была мягкой, но шар перевернулся, и мы повисли на ремнях вверх ногами, – вспоминает Феоктистов. – Ближе к люку был Володя Комаров, он вылез первым, затем Борис и последним я».
Пилот самолёта Ил-14 службы поиска капитан Ю.П. Михайлов увидел объект на земле и около него трёх человек, махавших руками. Полёт благополучно завершился, программа полёта была выполнена.
«Никогда бы не поверил, что из “Востока” можно сделать “Восход” и слетать на нём троим космонавтам», – произнёс сияющий Королёв.
Вышел приказ о присвоении Комарову звания инженер-полковник, Егорову – капитан медицинской службы, а Феоктистову – капитан запаса.

С места посадки космонавтов привезли на вертолётах в Кустанай, а оттуда на самолёте Ил-18 (именно этот самолёт разбился через пять дней в Югославии) доставили на Байконур. На расширенном заседании Госкомиссии космонавты доложили о своём полёте.
Была прославленная “шестёрка” советских космонавтов, теперь стала “девятка”.

Снятие Хрущёва
Среда 14 октября у нас в лаборатории была объявлена днём отдыха. Прекрасно помню, я шёл по аллее ко входу в парк “Сокольники” – и вдруг услышал по громкоговорителям объявление, что сняли Хрущёва.
Лишь позднее я узнал, как Брежнев, Суслов и Косыгин проявили большую смелость и сумели перехитрить Хрущёва – одного из самых коварных людей современности.

19 октября состоялась торжественная встреча космонавтов на аэродроме Внуково. Комаров, Феоктистов и Егоров от самолёта к правительственной трибуне шли фронтом, остановились за полметра от микрофонов, перед встречавшим их новым вождём Брежневым со товарищи, и Комаров произнёс: «Докладываю Центральному Комитету Коммунистической партии Советского Союза, Президиуму Верховного Совета, Совету Министров СССР» и так далее. В тот же день в 14 часов состоялся митинг на Красной площади, а в 17:00 – правительственный приём в Кремле. В ходе торжеств стало известно о крушении нашего самолёта Ил-18 при заходе на посадку в аэропорту Белграда и гибели советской военной делегации (в том числе и маршала С.С. Бирюзова), летевшей на празднование 20-летия освобождения Белграда от немецких оккупантов.

4 ноября 1964 года в Москве вблизи у входа в ВДНХ был торжественно открыт монумент “Покорителям космоса”, состоящий из 107-метрового обелиска в виде оставляемого ракетой шлейфа и статуи основоположника космонавтики Циолковского. В создании монумента активное участие принимал С.П. Королёв, предложивший облицовку монумента отполированными титановыми пластинами и обеспечивший поставки этого дефицитного металла для строительства.

6 ноября 1964 года для оперативного решения вопросов применения космических средств, а также для централизации работ по созданию новых космических средств было создано Центральное управление космических средств (ЦУКОС) Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) Министерства обороны.
В марте 1970 года оно было реорганизовано в Главное управление космических средств (ГУКОС) Министерства обороны.
В 1964-1965 годах начальником управления был генерал-майор Керимов Керим Аббас-Алиевич (1917-2003), с 1965 по 1979 год – генерал-лейтенант Карась Андрей Григорьевич (1918-1979).
Ни с кем из них мне не довелось встречаться.

Полёт корабля “Восход-2”

Для космоса не хватало денег. Хрущёвская неуёмная жажда мирового лидерства и его жёсткое давление на промышленность закончились. Тихо-спокойно было решено не строить планировавшиеся ранее космические корабли типа “Восход” для стыковки кораблей в космосе, для совместного женского экипажа и для полёта с искусственной гравитацией. Говорили: ЦК зарезал корабли “Восход-3” и последующие, на которых было так много желающих полетать. Для сохранения первенства в грандиозной космической гонке было решено выполнить один, но впечатляющий полёт корабля “Восход-2” – с выходом человека в открытое космическое пространство. И все силы затем направить на лунную программу и на новый большой корабль под названием “Союз”.

Тренажёр ТДК-3КВ в целом для тренировок экипажей корабля “Восход-2” был полностью готов.
Была установлена модифицированная система отображения информации СИС-4-3КД. Введена модель новой бортовой системы по специального оптического прибора “Свинец” наблюдения за определёнными светящимися объектами на поверхности Земли. Прочие доработки аппаратуры тренажёра были минимальны.
Мы, разработчики-наладчики, тесно взаимодействовали с обслуживающим персоналом и инструкторами-методистами. Присутствие Кулагина в бригаде не требовалось.
Назначенные экипажи космонавтов немедленно приступили к серьёзным, регулярным тренировкам.

6 февраля 1965 года Госкомиссия по пуску “Восхода-2” на своём заседании объявила о полной боевой готовности корабля и носителя к полёту.

16 марта 1965 года состоялось специальное традиционное заседание Госкомиссии для утверждения состава экипажа “Восхода-2”. Генерал Каманин внёс предложение утвердить командиром корабля подполковника Беляева, а лётчиком-космонавтом, выходящим в космическое пространство, – майора Леонова. Запасной экипаж: майор Заикин и майор Хрунов.

18 марта 1965 года начался двухдневный полёт корабля “Восход-2”; космонавт Алексей Леонов вышел в космическое пространство, связанный с кораблём фалом удалился от корабля на расстояние до 5 м, провёл в открытом космосе 12 минут и благополучно вернулся в корабль.
На запуске корабля на полигоне был и С.Г. Даревский.

19 марта произошёл отказ автоматической ориентации. Впервые космонавт Беляев выполнил ручную ориентацию для спуска корабля с орбиты. “Как учили на тренажёре”. Приземление корабля произошло в Пермской области в тайге в глубоком снегу. Эвакуация космонавтов происходила 21 марта вертолётом. Вечером того же дня космонавты прилетели на космодром Байконур; где и заслушали их доклад на заседании Госкомиссии.

23 марта 1965 года по установившейся традиции состоялись торжественная встреча в Москве, митинг на Красной площади и правительственный приём в Кремле.
Удивительно образной речью настоящего художника просто-таки восхитил всех с трибуны Мавзолея космонавт Алексей Архипович Леонов:
«Я хочу вам сказать, что картина космической бездны, которую я увидел, своей грандиозностью, необъятностью, яркостью красок и резкостью контрастов густой темноты с ослепительным сиянием звёзд просто поразила и очаровала меня. В довершение картины представьте себе – на этом фоне я вижу наш космический советский корабль, озарённый ярким светом солнечных лучей. Надо мной было чёрное небо и яркие немигающие звёзды. Солнце представилось мне как раскалённый огненный диск. Чувствовалась бескрайность и лёгкость, было светло и хорошо».

Итак, их стало одиннадцать, знаменитых, первых советских космонавтов.
По сложившейся традиции Павел Беляев и Алексей Леонов через пару недель после полёта посетили наш коллектив лаборатории разработчиков системы индикации и тренажёра корабля “Восход-2”, поблагодарили нас за труд, рассказали о полёте, об успехах и неудачах, отметили отличную работу системы индикации и тренажёра и отсутствие претензий к нашей аппаратуре. Рассказали о выполненном впервые режиме ручной ориентации на Землю. Подтвердили, что всё происходило совершенно как на тренажёре: работа сигнализаторов на пульте, процесс управления движением корабля.

15 апреля 1965 года, в четверг, Алексей Архипович Леонов и Павел Иванович Беляев приезжали в ЛИИ, выступили в большом конференц-зале, благодарили трудовой коллектив и руководство института за отличную организацию и проведение тренировок по выходу космонавтов в открытый космос в условиях невесомости на самолёте Ту-104. Меня пригласили на эту встречу. Запомнилось, как Алексей Архипович, для пояснения последовательности операций выхода в космическое пространство и возвращения в корабль, рисовал мелом на доске фигурки космонавта и корабля. В заключение космонавты подарили Институту свои фотографии в скафандрах, с благодарственными надписями; на одной из фотографий было написано пожелание «счастливых взлётов и “мягких” посадок».
У меня в домашнем архиве хранятся копии фотографий с этими их автографами и фотографии рисунка мелом на доске.

Стал известным рассказ Томаса Стаффорда о том, как он, наряду с несколькими другими американскими астронавтами, готовился выйти в открытый космос и неожиданно в марте 1965 года увидел по телевизору кадры выхода в космос советского космонавта Леонова, очень удивился и подумал: «вот русские снова нас обогнали». Разумеется, он даже не мог предположить, что спустя 10 лет будет работать вместе с Алексеем Леоновым в рамках совместной космической миссии Советского Союза и США и их рукопожатие в космосе станет историческим.

8 июня 1965 года в полёте корабля “Джемини-4”, после неудачного эксперимента по сближению с третьей ступенью их ракеты-носителя, астронавт Эдвард Уайт, застраховавшись фалом, вышел в открытое космическое пространство, выполнил эксперименты по маневрированию и через 20 минут вернулся в корабль.
Американцы вновь оказались вторыми. Я лично всегда считал, что только первое место – выигрыш, а всё остальное – всегда проигрыш.

Меня интересовали способы маневрирования космонавта в открытом пространстве. Информации было много. Я понял, что астронавт Эдвард Уайт (1930-1967) имел в руке так называемый “реактивный пистолет” – ручное устройство маневрирования, по-английски Hand-Held Maneuvering Unit (HHMU). Устройство содержало сдвоенное реактивное сопло движения вперёд, реактивное сопло движения назад и рукоятку включения сопел; сжатый газ поступал из баллона, укреплённого на скафандре.
Направляешь пистолет вперёд, вверх, вбок, включаешь – и движешься в космосе куда показал; куда хочешь.
Такой “реактивный пистолет” понравился астронавту лёгкостью и удобством применения, но оказался непригодным для дальнейшего использования в космосе, главным образом, из-за низкой точности управления вручную, “на глазок”; да и занимал он одну руку, не позволяя вести монтажные работы двумя руками.

Отмечались сложности в полёте корабля “Джемини-4”. Из-за отсутствия шлюза пришлось для выхода в открытый космос разгерметизировать корабль целиком. При выходе Уайта в космос и при обратном входе его в корабль с большим трудом (на грани трагедии) открывался люк корабля; налицо конструктивная недоработка, люк заклинивало. В полёте также случился сбой бортового компьютера фирмы IBM, разрекламированного как самый высоконадёжный.
Самое ужасное, что через полтора года Эдвард Уайт погиб, сгорел вместе с экипажем во время возникшего пожара в корабле в ходе подготовки к орбитальному полёту на корабле “Аполлон-1”.
27 января 1967 года на стартовом комплексе космического Центра имени Кеннеди проводились наземные испытания корабля “Аполлон”. До запуска оставалось меньше месяца, и инженеры вместе с экипажем занимались проверкой всех систем. На “Аполлонах” использовалась атмосфера, состоящая из чистого кислорода при пониженном давлении. Американцы исходили из того, что такая схема даёт выигрыш по массе и упрощает систему жизнеобеспечения. Но чистый кислород в земных условиях становится крайне опасен при возгорании. И действительно, в какой-то момент на борту корабля произошло короткое замыкание и начался сильнейший пожар. Находившиеся снаружи техники слышали страшные крики. Сложная система замков не позволила экипажу открыть люк изнутри. Да и шансов на это было немного. Впоследствии эксперты установят, что астронавты погибли уже через 14 секунд после начала возгорания.

Побочный продукт
На тренажёре ТДК-3КВ военным понравилось моделирование бортовой системы наблюдения по специальному оптическому прибору за светящимися объектами на поверхности Земли – системы “Свинец”. Меня попросили сделать специализированный тренажёр именно для этой задачи, и оперативно, прямо в зале корпуса “Д” смонтировали макет рабочего места оператора-космонавта, привезли и здесь же рядом установили мощную аналоговую машину “Электрон”. Видимо, она уже стояла на каком-то предприятии отлаженной, готовой к работе. Мне не представляло большого труда освоить эту удобную вычислительную машину и перенести на неё мою готовую математическую модель. Добавил прибор оценки качества работы оператора. Занял меньше четверти всех блоков этой замечательной машины. В общем, за две недели настоящий специализированный тренажёр был готов. Незнакомые военные приходили, работали, благодарили.
И вдруг в один прекрасный день всё это устройство, с моими схемами и всей документацией, пока меня не было в ЦПК, было увезено в неизвестном направлении. Я ничего не говорил ни Даревскому, ни Кулагину, как и они мне. Знали ли они об этой работе, непонятно.

В нашу лабораторию в отдел Малышева пришёл интересный молодой специалист-инженер Чайкин Андрей Павлович. Окончил МАИ, при этом оказалось, что он прекрасно разбирается в современной электронике, в электросхемах. Доброжелательный, общительный, умеющий находить подход к людям, он сумел установить добрые отношения с начальством и сотрудниками лаборатории, и главное, быстро подчинил себе техника Кириллова. Чего не удалось мне в своё время.

Нина

Эпизод. Сижу в телевизионной комнате общежития на первом этаже, субботний вечер, народу полно, смотрим “Голубой огонёк”. Подходит Нина, вызывает меня, мы что-то обсуждаем, и тут она тонко и деликатно замечает:
– Я тебя узнала по голому затылку. Не стригись больше так.
– Да-а? Я стригусь всегда здесь рядом под полубокс.
– Да. Стригись под скобку или под полечку. И вообще ходи на Пушкинскую.
Так она исподволь, постепенно воспитывала меня, что мне лучше носить, одевать, да и как себя вести, как говорить.

Продолжались занятия в аспирантуре.
Запомнились полиномы Чебышёва.
На занятиях мы с Ниной сидели рядом. Для всех это стало привычно.

Отдел технического обучения ЛИИ в 1963 году устроил для инженеров института курс лекций по языку программирования Алгол. Лекции читала высококлассный программист из 7-го комплекса Людмила Александровна Подберезная. Пригласили послушать и нас, аспирантов. Понимая важность цифровых расчётов как непосредственно для работы, так и собственно для диссертации, мы с Ниной записались и аккуратно посещали занятия. Язык сам понравился, но у него был тогда существенный недостаток – не было предусмотрено средств (операторов) ввода-вывода информации, общения с внешними устройствами.
По окончании учёбы я, также как и Нина, написали, по неопытности, максимально длинные программы на Алголе и, как было рекомендовано, отдали, вместе с инструкциями, операторам ЭВМ для проведения расчётов.
Подходил познакомиться с нами начальник вычислительного центра ЛИИ Паверман Рувим Маркович.
Довольно быстро получили распечатки. Это оказалась бумажная лента метров десять длиной. Разложив на полу и ползая по ней, даже я не в силах был что-либо понять, ничего путного. Больше не стали пробовать.

Надо сказать, что в нашей лаборатории в 1963 году появилась одна из первых выпущенных в СССР (в Ереване) вычислительных машин серии “Наири”, и я с успехом проводил сам на ней необходимые для моей работы вычисления. Исключительно удобным был интерфейс пользователя этой ЦВМ, фактически это был язык высокого уровня. Причём, если я хотел ввести, например, оператор “вычислим” и только успевал набрать на клавиатуре “выч”, как машина уже с полуслова “понимала” и заканчивала слово, терпеливо ожидая следующих инструкций.
Я сделал много расчётов также и для Нины, для её непосредственной работы и для её диссертации.
Гораздо позже в жизни я познакомился с феноменальным специалистом – женщиной армянской национальности, непосредственно занимавшейся разработкой этой ЭВМ. Она подчеркнула, что название этой машины переводится с армянского, в некоторых случаях, как “мечта”, причём само слово “наири” произносится с ударением на последнем слоге.

Мы с Ниной дружили. Устраивали свидания в Москве. Если я ехал из Звёздного городка, то встречались вечером на постоянном условленном месте – в наземном вестибюле станции метро “Проспект Маркса” (с 1990 года “Охотный ряд”), что в здании гостиницы “Москва”, на углу улицы Горького и проспекта Маркса. Это был просторный, тихий, вечно безлюдный вестибюль. Наше место было у огромного окна, выходившего на проспект Маркса. Чаще опаздывал я, каюсь. Шли в кафе “Мороженое” или ещё куда-нибудь.

Еженедельно, вместе ездили в библиотеку – Ленинку.
Раз как-то возвращались из библиотеки домой, в Жуковский, сели в электричку на Казанском вокзале. И надо же было такому случиться – на Электрозаводской в вагон вваливаются Слава Новицкий и Слава Шахов, вместе вдвоём. Народу в вагоне много, но не битком. Я вижу их, они видят меня, сидящего на скамье рядом с Ниной. Я заморгал глазами от удивления, неловко встал к ним навстречу, пытаясь как-то подтолкнуть их к двери. Но не тут-то было, они с нескрываемым любопытством, без зазрения совести заглядывали через плечо моё, чтобы получше рассмотреть мою спутницу. Нина спокойно посмотрела на эту сцену и равнодушно отвернулась к окну. Шахов в своём стиле, совершенно неумно прошептал: «Где ты её взял?» Для них невообразимо было видеть Никонова с девушкой. Я тоже хорош, не нашёлся ничего ответить, только пожал плечами.
На какой остановке они сошли, не заметил. Как они оказались в Москве, тем более было непонятно. Подозреваю, что они, работая в Ашхабаде, оформили себе совместную командировку в Москву.
Я, наконец опомнившись, сел на своё место в вагоне и с деланым спокойствием коротко объяснил Нине, что это были мои одноклассники.
То небольшое происшествие стало одной из самых часто повторяемых наших семейных легенд, в основном из-за нелепейшего вопроса Шахова, обыгрываемого при желании самыми комичными способами.

Смеркалось. Наш с Ниной бадминтон в лесу, рядом с общежитием, был в самом разгаре. «Пора заканчивать». – «Ещё немножко».
Отбив подачу, я почему-то оглянулся. Мимо по тропинке проходил человек. Остановился. Оказалось, мой коллега Лёша Ерёмин, со своим неизменным портфелем в руке.
– На работе задержался, – зачем-то объяснил он.
– Да-да, – ответил я, но зная, что он живёт в городе, подумал про себя: «хм, по этой дорожке?, больше похоже, что из общежития идёт».
Мы с Ниной ещё обменялись бросками. И тут он постояв изрёк противным назидательным тоном:
– Ты бы хоть – правильно держать ракетку её научил.
Не успел он вымолвить последнее слово, как Нина, с места, с расстояния, сделала резкую подачу снизу, неожиданно попав ему воланом прямо в лицо, скользящим по левой щеке. Оторопев от неожиданности, Ерёмин безмолвно, в ту же секунду ретировался.
А у нас в дальнейшем ещё одной семейной легендой стало больше.

Весной 1964 года Нина как аспирантка и активная общественница получила комнату в общежитии дом № 8, расположенном совсем рядом с нашим Филиальским корпусом. Помогать ей с переездом Нина меня не попросила. Но на новоселье позвала. Через много лет Нина рассказывала, что при коллективном обсуждении вопроса о выделении ей этой привилегированной комнаты несколько “доброжелателей”, самые рьяные правдолюбцы, требовали не давать ей комнату, «потому что, известное дело, она всё равно скоро выйдет замуж за Никонова». Но Нина считала выделение ей этой комнаты по закону делом принципа.

А вот была оказия так оказия. Ой, про себя качаю головой.
Шли мы с работы небольшой, умеренно шумной компанией. Мы – имеется в виду я и мои сотрудники. Миновали общежитие дом № 8 и уже шли по неширокой дорожке, окружённой зелёной изгородью, мимо клуба “Стрела”. Шли, оживлённо что-то обсуждая. И тут я краем глаза заметил, что навстречу, по обочине дорожки, идёт Нина Панкратова. Не поднимая глаз. Задумавшись о своём. В руках авоська с картошкой. Видно, что не тяжело, не больше одного-двух килограмм. Ясно, что из ближайшего магазина. Понимаю, что надо бы подойти, предложить помочь донести, проводить до общежития. Но – прошёл мимо, по инерции, влекомый чувством единения с коллективом. «А что скажут, или подумают товарищи?» «А может, не заметила?» Вот всю жизнь корю себя, что не подошёл.

Что бы там ни было, мы с Ниной проводили много времени вместе.
Ходили, при появлении малейшей возможности, в кино, в театры, на концерты.

Если фотографировали, то проявляли и печатали фотографии по вечерам, на пару, в подвале общежития. Там была оборудована общественная фотолаборатория, имелся красный фонарь, кое-какие предметы инвентаря. Нина приносила свой фотоувеличитель, ванночки, фотобумагу, проявитель, закрепитель – всё, что нужно. фотокарточки делали в двух экземплярах, ей и мне, а то и больше – для родителей и родственников.

Нина – замечательный человек, необыкновенная личность. Рассказывала, как сумела пригласить самого Никиту Хрущёва на выпускной вечер МГУ и чуть ли не станцевала с ним польку-бабочку.

Нина работала ведущим инженером в крупном подразделении самолётных антенн, признанном и авторитетном в стране и традиционно входившем в состав ЛИИ. Они разрабатывали антенны разного назначения – связные, радиолокационные и другие – для всех типов самолётов, военных и гражданских; макетировали их, давали соответствующие задания генеральным конструкторам-самолётчикам, испытывали антенны в полётах, в общем вели большую, нужную работу.
Нина в отделе Юрия Николаевича Ильина разрабатывала связные самолётные антенны, сама летала и испытывала непосредственно в полёте свои изделия; при этом летала на самолётах без индивидуального парашюта, впрочем, как и все другие инженеры-исследователи. И ничего.
Их подразделение находилось в Филиальском корпусе ЛИИ, на третьем этаже, почти над помещением, где работал и я.
Я, бывало, заходил к Нине на её рабочее место, по делам. Был знаком с Ильиным и некоторыми её сотрудниками.

Я неоднократно приглашал Нину на совместные встречи коллектива нашей лаборатории Даревского с космонавтами и лётчиками-испытателями. Встречи эти происходили в неофициальной, дружеской обстановке, в модном тогда стиле “голубого огонька”, за столиками в кафе в клубе “Стрела”.
Приятно было видеть, как Нину все лётчики узнавали и приветствовали, так как она много летала с ними при лётных испытаниях разработанных ею самолётных антенн. Я сам лётчиков не знал, но фамилии некоторых были на слуху. То были легендарные Султан Амет-хан (Султан – имя, Амет-хан – фамилия), Юрий Гарнаев, Георгий Шиянов, Георгий Мосолов, Сергей Анохин. И обязательно бывали космонавты, кто-нибудь из легендарной шестёрки, прославленные на весь мир.

Мы с Ниной начали посещать новый плавательный бассейн “Москва”, открытый для посетителей 16 июля 1960 года. Нина научила меня, “туркмена”, держаться на воде и даже плавать, причём стилем, который можно было бы назвать стилем “брасс – самодеятельный”.

Задержавшись допоздна на работе, я по пути домой заходил к Нине в общежитие. Вахтёрша в конурке у входной двери меня уже знала.
Нина жила в комнате одна. Всегда приветливо встречала меня. Я, конечно, ничего не ел у неё, поскольку дома мама ждала меня к ужину. Но когда я видел три больших стеклянных банки с разным вареньем и в каждой банке приготовленные ложечки, я не мог отказаться выпить чаю. И всё-таки – скорей домой.

Да, подарки… В нашей добропорядочной, несентиментальной семье Никоновых было как-то не принято делать подарки, ни друг другу, ни детям. «Вот ещё новости». Однажды отец с мамой пошли купили ей часы “Звезда” – разговоров-похвальбы было сколько.
И вдруг у меня появилась необыкновенная, замечательная девушка, Нина. У что-то щёлкнуло внутри. Шёл по Москве, направлялся домой из местной командировки, увидел длинную очередь, одни мужики, с портфелями, все уткнулись в газеты. Разобрался, кавказские парни продают мимозу. А через день праздник 8 Марта. И я встал в очередь. Двигались быстро. Один друг сноровисто распаковывал картонные коробки, битком набитые веточками мимозы, вынимал, тряс, расправлял, подавал: «Свежие, долго будут стоять». Другой, постарше, просто сообщал: «Одна ветка пять рублей, три ветки – десять рублей» и наполнял коробку мятыми купюрами. Я взял три веточки с нежными жёлтыми шариками – красивый букетик. Только для Нины.
На день рождения, 23 апреля, приносил охапку сирени или тюльпанчики. На Новый год – что-нибудь конфетно-шоколадное.
А потом я перешёл на другую ступень – стал дарить Нине духи. Не “Шипр”, не “Красную Москву”, а настоящие французские духи “Мажи Нуар” (Чёрная магия). Тёмно-бордовая коробочка, запечатанная в прозрачную блестящую плёнку. С распылителем (я его называл на французский манер “атомизёр”). 60 рублей, при моём-то окладе 110. И то я нашёл, как мне казалось, единственное место в Москве – в Военторге, рядом с Библиотекой имени Ленина, на третьем этаже, парфюмерный отдел в виде круглого прилавка в середине торгового зала. Сводящие с ума ароматы, богатый выбор, пробники, бумажные полоски – тестеры, или блоттеры (чтобы нюхать), всё это живо напоминало мне французскую выставку в Москве лета 1961 года. Девушки-продавщицы там меня уже знали; бывало, доставали из-под прилавка. Нередко покупал коробочку заблаговременно. Но со временем французские духи в Москве пропали совсем.

Ансамбль Моисеева

Нина встретила меня в коридоре нашего Филиальского корпуса: «Пойдём на ансамбль Моисеева?, будет послезавтра». – «Конечно. Спасибо». Я сам не посещал представления типа ансамбля Александрова, хора Пятницкого, Казачьего хора. Моисеев? В Концертном зале имени Чайковского. Можно посмотреть. А Нина, оказалось, давно, с университетских годов «ходила на Моисеева», знала в лицо многих ведущих танцовщиков, например, Льва Голованова (1926-2015); старалась не пропускать концерты; и обычно ходила вместе со своими ближайшими московскими, исключительно эрудированными подругами. Ну теперь, получается, со мной удобнее.
И вот мы с ней в фойе зала имени Чайковского. Мне приказано было идти за ней следом, ничего не спрашивать, следить за подаваемыми сигналами. Мы пошли в правую сторону фойе, где стояла билетёрша в летах. Нина улыбаясь подошла максимально близко, что-то показала или отдала и сделала мне рукой: проходить вперёд.
Мы оказались в зрительном зале, дождались третьего звонка, и вместе с несколькими молодыми людьми сели на ступеньки в проходе. Заиграла музыка, и мы молодёжь стали занимать незанятые зрительские места, Нина села где-то влево, мне указала направо.
Представление, танцы – потрясающие. Отработанность, раскованность движений, профессионализм высшей степени. Красота, изящество, эмоции. Буря аплодисментов!
Позже я понял, что Нина знала двух-трёх тётушек-билетёрш и при проходе тайком совала им рублёвки, по тарифу один за один.

Нина много знала об Игоре Моисееве (1906-2007): с 1924-го по 1939 год он выступал в балетной труппе Большого театра, с 1930 года работал балетмейстером; начал ставить балет “Спартак”, но ему сказали: «танцевать можете, а ставить не дадим»; и он ушёл, творчество ему было важнее исполнительства.
В 1937 году Моисеев создал первый в стране профессиональный ансамбль народного танца – Государственный ансамбль народного танца СССР. Требовал, чтобы в ансамбле не было ни солистов, ни кордебалета: «Все учат всё. Кто назовёт себя солистом – сразу уволю».

Постановки Моисеева нравились самому Сталину, и на одном из приёмов вождь при знакомстве с Моисеевым спросил его: «Как дела?» Моисеев не растерялся и пожаловался, что у ансамбля нет помещения. На другой день лично Молотов занялся этим делом, предложил выбрать любое, лучшее место в городе, и Моисеев указал на полуразрушенное здание театра Мейерхольда на улице Горького.
В кратчайшие сроки здание было полностью восстановлено, и там начались представления ансамбля Моисеева.
В 1940 году архитектор Чечулин превратил это здание в величественный концертный зал имени Чайковского, а заодно обустроил площадь с памятником Маяковскому и завершил проект гостиницы “Пекин”.
В 1955 году Ансамбль народного танца Моисеева стал первым советским коллективом, попавшим на гастроли в капиталистическую страну – Францию, на сцену Гранд-Опера (!), своим великим творчеством прорвав пресловутый “железный занавес”.

Мы с Ниной ещё пару раз точно так же проходили на концерты ансамбля Игоря Моисеева. В дальнейшие годы мы уже смотрели ансамбль Моисеева по телевизору. Нина отмечала, что кого-то из знакомых танцовщиков уже нет, кто-то выступает новый.
Все номера у моисеевцев всегда были превосходны, та же кадриль, сиртаки, “яблочко”, но особенно запомнился мне ритмичный мужской трио аргентинский танец “Гаучо”, поставленный в 1967 году.

Особенные знакомства

Встретился и познакомился с папой Нины. Это произошло летом 1964 года.
Я вечером приехал из Звёздного, привёз из тамошнего магазинчика немного вкусностей, всякой там осетринки и, запомнилось, единственный раз в жизни – копчёный муксун. Получилось очень кстати. Как знал.
На следующий день я вышел на работу, по делам. А меня уже искала Нина. «Пожалуйста, зайди после работы в общежитие». – «Что такое?» – «Папа приехал, из Кургана в Москву, хотел познакомиться» (!) Я зашёл, мы встретились, представились. Сергей Алексеевич Панкратов, очень светлый, радушный, приветливый человек. С ним было и легко, и интересно общаться. Главное, покоряло, что и у папы, и у дочки были одинаковые, удивительно ласковые голубые глаза.
Нина начала готовить что-то поесть. Тогда я сбегал в своё общежитие и принёс привезённых очень кстати деликатесов. Муксун произвёл необыкновенный восторг – всё-таки известная сибирская рыба, а Нина и её семья всегда были заядлыми рыболовами. Сергей Алексеевич поведал о своей университетской молодости, о своём боевом пути: сражения у озера Хасан и на Халхин-Голе, Сталинградская битва, освобождение Донбасса и Крыма, штурм Кёнигсберга, рассказал о теперешней работе учителем. Я, в свою очередь, лихо хвалился знакомствами с космонавтами, подробно расписал Звёздный городок и космические тренажёры, хорошо отозвался о друзьях и коллегах, сообщил о своей семье и малой родине, в конце изложил свои планы на жизнь, как я их себе представлял. Не забыл упомянуть, что как раз строю кооперативное жильё. Показалось, что мы понравились друг другу.

Осенью того же года к Нине из Кургана приезжала мама – Клавдия Павловна. Всё что задумывалось, они сделали, кроме одного – не пришлось Клавдии Павловне увидеться, лично познакомиться со мной. Видимо, в какие-то дни я находился в командировке в Звёздном городке, и со мной не удалось связаться. Все сожалели. Нина показывала мне фотографии мамы – меня тронул суровый, требовательный взгляд маминых глаз. «Но нежная душа и доброе сердце», – возразила Нина.
Мы с Ниной позвонили в Курган по междугородному телефону, и я поговорил с Клавдией Павловной, сожалел, что не увиделись, винил себя, но она мягко развеяла мои волнения, переживания, выразила понимание важности моей работы. Я благодарил. Договорились встретиться.

Новые друзья

Лучшая Нинина подруга Анель Мухамедгалиева, соседка по комнате в общежитии в главном здании Московского государственного университета в течение почти всех лет учёбы, защитив в 1965 году кандидатскую диссертацию и выйдя замуж в 1966 году, пригласила Нину, вместе со мной, «наслышана», к себе в гости, себя показать, на нас посмотреть. Жила тогда Анюся, как все друзья называли её, вместе с мужем Анатолием Бондарем, в Москве в районе железнодорожной станции Матвеевской Киевского направления в новой уютной кооперативной квартире. Мы с Ниной, прихватив с собой в качестве подарков нашим дорогим друзьям-новосёлам целую кучу предметов кухонного и прочего домашнего обихода, отправились к ним по указанному адресу. Встретились, облобызакись, хорошо посидели. Предались приятным жизненным воспоминаниям. Переворошили в памяти, как Нина и Анель учились и жили, вспомнили друзей-однокурсников и профессоров. Как к ним в общежитие приезжала из Алма-Аты мама Анюси, Найля Уразгуловна Базанова, академик Казахской академии наук по линии животноводства, депутат Верховного Совета СССР, заместитель Председателя Совета Союза Верховного Совета СССР, «зам самого Ворошилова». Как она учила Нину готовить настоящий среднеазиатский плов, как снабжала своих «девчонок» билетами в правительственную ложу Большого театра на любой спектакль. Вспомнили отца Анюси, Фазула Мухамедгалиевича Мухамедгалиева, академика Казахской академии наук и академика Сельхозакадемии наук СССР. Потом Анюся и Толя наперебой поведали, как они познакомились в аспирантском общежитии в Москве, как Толя добивался благосклонности Анюси, даже ездил за ней в Алма-Ату. Толя рассказал о себе, что он и его семья – блокадники Ленинграда, отец его, Михаил Фотиевич, капитан второго ранга, воевал на Ленинградском фронте. Со своей стороны, мы с Ниной рассказали всё о себе.
Приятное было знакомство.

Осенью 1966 года из Кургана в Москву прилетела Маргарита Мороз, одноклассница Нины, сидели за одной партой все десять лет школы. Она уже опытный журналист, редактор курганской областной молодёжной газеты “Молодой ленинец”. Прибыла по вызову в ЦК комсомола, вроде бы в порядке подготовки пленума и съезда Союза журналистов. Рита позвала Нину, Нина позвала меня – втроём встретиться, посидеть, поговорить. Как было издавна заведено у Нины с её подругами, в кафе “Огни Москвы” на 15-м этаже гостиницы “Москва”. Встретились. Очень интересная девушка Рита, происхождения, возможно, с Юга России, нос горбинкой. Умная, властная, энергичная. Чуть приоткрыла нам завесу внутриполитической жизни, подсветила подробности борьбы Шелепина за власть, движения за восстановление сталинских принципов и норм, за возвращение имени Сталинграда. Мы с Ниной слушали открыв рот. В личном плане, сказала, зовут замуж, но она не хотела бы оставлять своих родителей. Интересовалась делами в Звёздном городке, проявила хорошую осведомлённость в американской космической программе, даже высказала  озабоченность возможным нашим отставанием в будущем. Видно было, что источники информации у неё неплохие. Они ещё что-то с Ниной пошептались.
Можно сказать, что общением мы остались довольны.

ЖСК
(жилищно-строительный кооператив)

Пожалуй, с первых дней моей работы то и дело между людьми возникал вопрос о жилищно-строительном кооперативе – что это такое, совсем новое и непривычное, хорошо, но очень дорого и сомнительно. Правительственное постановление о жилищно-строительном кооперативах (ЖСК) было принято ещё в 1957 году.
И вот в 1962 году в Жуковском было объявлено о наборе желающих в ЖСК “Стрела”: «Вносите первый взнос, и через полгода у вас будет квартира». Фантазия! Сказка! Я на всякий случай позвонил домой родителям в Ашхабад посоветоваться, и они в один голос заявили, в том смысле, что давай вступай немедленно; у нас в Ашхабаде многие уже так строят себе квартиры, а нам-то здесь зачем; деньги есть, пришлём, накопили. Я вдохновлённый немедля побежал по объявлению в инициативную группу и записался.
Председателем инициативной группы, а потом и правления ЖСК был выбран главврач нашей спецполиклиники ЛИИ Башкиров В.Н., очень приятный и солидный мужчина.
Было известно расположение будущего пятиэтажного четырёхподъездного типового панельного дома – вдоль лесной дороги недалеко от рынка, Детского мира и парка.
Желающих вступать в кооператив тогда было мало, все надеялись на получение бесплатного государственного жилья. Поэтому при записи спрашивали предпочтения у кандидатов в члены ЖСК. Денег родители прислали мне достаточно, и я с расчётом на будущую большую семью выразил желание: трёхкомнатную квартиру на втором этаже с окнами на южную сторону, то есть с видом на лес.
Состоялось обсуждение кандидатур в члены ЖСК, которое происходило в кабинете главврача спецполиклиники ЛИИ. Вызвали меня, стали спокойно и терпеливо объяснять мне: трёхкомнатную квартиру на одного – родители ещё не приехали – не можем дать, предлагаем двухкомнатную с хорошей планировкой на втором этаже с видом во двор, очень спокойный, без шума машин. Никто мне не посоветовал, да и никто не знал перспектив жилищного строительства. Я категорически отказался от двухкомнатной, в надежде, что скоро будут строить следующий кооператив. Меня исключили из списка кандидатов.
Довольно быстро построили этот кооперативный дом, я ходил рядом или проезжал мимо – и сильно жалел, что не согласился на две комнаты; рядом лес, близко к работе и недалеко до центра города.

В 1963 году был объявлен набор желающих в ЖСК “Стрела-2”, и я, умудрённый опытом, не мешкая, на деньги родителей, вступил в этот кооператив. Желающих было побольше, чем в предыдущем мероприятии, но тоже немного. Опрашивали пожелания, предпочтения. Я запросил двухкомнатную квартиру на втором этаже, не угловую, с окнами на юг.
Состоялось общее собрание членов кооператива, провели жеребьёвку – распределение квартир участникам, по типам квартир.
Таким образом, ещё до начала строительства каждый пайщик знал номер своей будущей квартиры.
31 января 1964 года я получил ордер на двухкомнатную квартиру на одного человека, общая площадь 45,94 кв. м, жилая площадь 32,77 кв. м, стоимость 4598 рублей, первоначальный взнос 1390 рублей – в доме № 29 по улице Дугина, квартира № 7, второй этаж. Дом пятиэтажный четырёхподъездный типовой панельный, в новом микрорайоне под названием Колонец, тогда на окраине города Жуковского; вообще, довольно далеко до места работы.
Правление рекомендовало всем будущим жильцам в определённое время посещать строительную площадку, заходить в свою будущую квартиру, оценивать качество строительства, отмечать недоделки, например, мелом на стене, а также составлять опись недоделок, переделок – в разумных пределах, и подавать соответствующую бумагу в правление. Таков был порядок. Я, разумеется, воспользовался этим правом и делал какие-то свои замечания.
В 1965 году строительство закончилось, необходимо было хотя бы формально занять жилплощадь. Тогда мне в моём общежитии, вполне доброжелательно, выдали “приданое”: металлическую кровать, круглый обеденный стол и стул, по описи. Сотрудники помогли перевезти. С уходом из общежития по времени не ограничивали, понимали. Я приходил в свою (!) квартиру, смотрел, изучал, что-то из вещей покупал и развешивал, проверял душ и унитаз, выходил на балкон, знакомился с соседями и советовался с ними, более искушёнными по жизни, что и как.

А как я лакировал пол! Купил по рекомендации несколько банок древесно-смоляного лака. Он сохнет ровно неделю. Я мчался из общежития на свою новую квартиру, в какой-то день после работы, покрывал пол лаком и уезжал домой. И так аж четыре раза. Никто меня не торопил. И соседей тоже не видел. Было лето. Лак имел сильный запах, который за неделю проветривался-улетучивался.
Я приезжал вечером. Заходящее солнце светило прямо в огромные окна. Пол сверкал, как в Эрмитаже.

Я наслаждался чудесным широким видом на зелёные пойменные луга, долину речки Быковки (Пехорки), на далёкий арочный мост через Москва-реку и холмы на горизонте (деревня Чулково).
Но чаще всего взор мой останавливался на темневших вдали, в лучах закатного солнца, ажурной башенке, возвышавшейся над деревьями старого парка, и необычной, одновременно и отталкивающей и притягивающей, псевдоготической церкви; неужели православной?
Позже я узнал, что это старинная усадьба Воронцовых-Дашковых в селе Быково, в ансамбль которой входят усадебный дворец (с башенкой), пейзажный парк и Владимирская церковь, всё творения архитектора Василия Баженова. Решил, надо сходить посмотреть.

Моя улица Дугина. Названа в честь лётчика Дугина Николая Дмитриевича (1921-1945), Героя Советского Союза; так рано погибшего на войне. Улица брала своё начало от перекрёстка с магистральной улицей Гагарина, шла в южном направлении и спускалась, в том 1965 году, почти до поймы реки Быковки. В своём начале улица была застроена жилыми домами с обеих сторон. Далее вниз по левой стороне улицы находились школа № 7 и жилые дома №№ 21, 23, 25, 27 в ряд с моим последним № 29, а с правой стороны на месте снесённого в начале 1960-х годов коровника долгое время оставался голый пустырь.
По улице Дугина ходил автотранспорт и, самое главное, рейсовые пассажирские автобусы.
Автобусы следовали от упомянутого перекрёстка с улицей Гагарина; вдоль улицы Дугина по правой её стороне были устроены три автобусных остановки: “улица Дугина”, “Школа” и, последняя, “Новые дома” – самая близкая к моему дому.
Автобусы доходили до конца улицы Дугина, перед моими окнами делали левый поворот, проходили по безымянному проезду и затем поворачивали опять налево, на улицу Новый проезд, позднее переименованный в улицу Мясищева; здесь без единой остановки они мчались до перекрёстка с улицей Гагарина, поворачивали направо и уже в потоке машин следовали по улице Гагарина до ближайшей автобусной остановки “Гастроном № 55”; далее – все в соответствии со своими маршрутами.
По указанному “кольцу” следовали: автобус № 5 “ул. Дугина – Столовая № 1”, автобус № 8 “ул. Дугина – Отдых” и автобус № 34 с красивым названием “Новые дома – Новое Село”.
Так мы и ездили довольно долго.

Пригласил Нину посмотреть, оценить квартиру. В один из дней она, одна, пришла после работы, «раз обещала»; с трудом добиралась через канавы и кучи строительного мусора, но квартира ей, кажется, понравилась.

Переселялся я в свою квартиру № 7 дома № 29 по улице Дугина, ЖСК “Стрела-2”, весной 1965 года с одним чемоданом и стопкой книг. Новоселье не отмечал.

Соседи
Во втором подъезде нашего дома на первом этаже поселилась одинокая женщина, моя сотрудница, Щербакова Галина Николаевна.
В соседней с ней, трёхкомнатной квартире стала жить-поживать большая семья Виктора Софина.
В четвёртом подъезде на третьем этаже разместился Андрей Чайкин с семьёй – женой Элеонорой и сыном Серёжей.
Кстати, в соседнем доме № 27, государственном, на шестом этаже получила квартиру (№ 79) моя однокурсница Женя Трелина с мужем Владимиром Мамакиным.
А в другом соседнем доме, № 25, на первом этаже обосновалась семья Долголенко: Георгий Павлович и Тамила Григорьевна.

В один из тёплых выходных дней я, как и намечал, прогулялся до усадьбы Воронцовых-Дашковых. Идти неблизко, минут сорок. Шёл от улицы Дугина всё время высоким краем поймы реки Быковки (или Пехорки). Шёл, стараясь не терять из виду ориентир – остроконечный купол Владимирской церкви. Вообще, ориентируюсь я плохо, могу если не потеряться, то уж заплутать и отклониться далеко в сторону.
По ходу наблюдал, как безжалостно сносятся, разрушаются уже расселённые деревни Колонец и Пехорка под будущее расширение города Жуковского.
Ближе к концу пути с трудом миновал узкое место, где задний забор какого-то большого хозяйства оказался буквально висящим над обрывистым, осыпающимся краем речной поймы.
Наконец, я добрался до цели. К церкви не пошёл. Походил по парку. Безлюдно, спокойно и немного грустно. Какая-то странная, искусственная тишина. Заросший пруд, у того берега необыкновенной красоты ротонда; до неё, похоже, не добраться. Высокий, красного и белого кирпича дом – дворец? замок? Всё закрыто, заколочено. Прекрасные аллеи, дорожки. Открытый, солнечный склон к реке. Полежать на траве, отдохнуть – и домой. Как всегда, с собой даже куска хлеба не захватил. Кому подумать обо мне? Некому.

Я перевёз из Ашхабада в Жуковский родителей. (Сильно сказано – перевёз. Ну так обычно говорится). Да, именно в том же, 1965 году, осенью, приехала мама, налегке, с одним чемоданом. Семейная легенда гласит, якобы я писал родителям: приезжайте, а то я по недосмотру спалю квартиру. Однако сомневаюсь, что я мог такое написать.
Весной 1966 года, закончив все свои дела, оформив пенсию и продав задёшево наш дом-времянку, прибыл в Жуковский и папа, с большим багажом, включая и пианино.

Оборудовали квартиру. Обжили.
Купили домой телевизор, чёрно-белый, марку не помню. Включили – и в комнату вдруг явилось широко открытое окно в мир. Весь мир пришёл к нам. Новости, политика и культура, наука и искусство, кино и театр, интересные люди – как будто здесь рядом – ведут умные разговоры, беседы. Мои родители из Ашхабада, где они могли до этого видеть телевизор?! Но они никогда не жаловались на жизнь. Такое то было поколение.

Но – начались – мучения – с транспортом.
До работы далеко. Пешком не дойдёшь. Утром огромные очереди в рейсовый автобус.
Около маленького барака, в котором размещалась детская поликлиника, власти организовали площадку, на которой скапливались сотни и тысячи работников предприятий и куда подходили один за другим автобусы-экспрессы. Народ штурмовал двери автобусов, битком набивался внутрь салона. Приезжали на работу выжатые как мочалки. Единственная просьба к начальникам была: “Дайте обсохнуть”.

Мила

В 1965 году приехала из Баку в Москву и поступила в Первый Московский медицинский институт, на санитарно-гигиенический факультет, моя двоюродная племянница Мила Слива, дочь моей любимой Лили Слива. Нашла нас, наш дом в Жуковском. И очень мы друг другу понравились; мои родители в ней души не чаяли. Она стала приезжать к нам на выходные и оставаться у нас – всё-таки лучше, чем в студенческом общежитии.
Смешная деталь запомнилась. Мила в выходные успевала делать у нас свои домашние задания и, бывало, привозила с собой в портфеле свои учебные пособия – муляжи человеческих костей, извините за выражение. Так мама моя, немного в шутку, немного всерьёз, кричала: «Убери скорей, спрячь». Не выносила вида. Со временем приобвыкла.
Мила подружилась и с моей Ниной. Меня называла “дядюшка”, Нину – Ниной.

Мила рассказывала нам, в Жуковском, прелюбопытную историю. Данный текст записан мной со слов Милы при одной из недавних встреч, с учётом моих живых воспоминаний тех лет.
Итак, после окончания первого курса мединститута Мила поехала домой, в Баку. Всё было хорошо. Родители (Лёня и Лиля) работали, у детей (Мила, Вова, Оля) – каникулы.
Вдруг, однажды, Лиля пришла с работы днём и стала быстро собираться. Что такое? Никому нельзя говорить, население не оповещается (как принято), в Карабахской области, в районе Степанакерта и Шуши, “вспышка”, “очаг”, эпидемия, карантин, Лиля едет туда в составе экспедиции медиков от их института микробиологии. Мила стала проситься, чтобы и её взяли. «Нет, нельзя». Мила уговаривала: для неё это будет полезная практика. Лиля согласилась. Собрала и ей чемоданчик, но только надо договориться с руководителем института – Ахундовым Вели Юсуфовичем.
Помчались в институт. Лиля села в автобус, ждать не могли, уехали.
Мила пошла к Ахундову. Он встретил её словами: «А-а, это ты Мила Слива. Я был против Москвы. Мама такая хорошая. Зачем поехала в Московский мед?» – «Мир посмотреть». – «Ну ладно. Хорошо, хоть не стала алкоголичкой. Что у тебя?» После недолгих уговоров он написал записку: «Лаборант Слива Людмила (и так далее) едет в составе бригады (и прочее)». «Иди на склад, возьми комплект. Даю машину с водителем, догоните автобус».
Быстро поехали на “газике”. По дороге шофёр уточнял у ГАИ, проезжал ли автобус с бригадой медиков. Нагнали их в каком-то селе. Мила пересела в автобус. Начальник экспедиции – завхоз института, мама Лиля – главный санврач экспедиции. Поехали дальше.
Едут. Пустынная дорога. Вдруг навстречу устремился поток машин, и легковых, и грузовых: «Не ездите туда, там беспорядки, стрельба, есть убитые». Женщины в автобусе запричитали: «не поедем». Остановились в большом селе, у чайханы. Начальник побежал в отдел милиции, позвонил Ахундову, тот сказал, что ситуация под контролем, «движение продолжать». В это время их обогнала грозная танковая колонна.
У въезда в Степанакерт стояло два танка, и один принялся поворачивать башню с пушкой. Женщины в автобусе завизжали как резаные. «Прекратите! Это солдаты так шутят. Красивых женщин увидели».
Разместились в школе. Отработали всё как надо. Вернулись домой.

Вообще, Мила богатый по сути, разносторонне развитый человек. Пела в джазовом квартете. Активно занималась в команде КВН Первого Московского медицинского института, когда капитаном команды был легендарный Матвей «Мотя» Левинтон (1938-1984). Они ездили с концертами по стране, проследовали на теплоходе вдоль Амура.
И мастерицей она оказалась, да не простой. Мы как раз только что приобрели себе Альбом репродукций Стасиса Красаускаса, 2-е издание, Вильнюс, 1966, 44 листа иллюстраций. Мила посмотрела альбом, выбрала гравюру “Деревце” и сделала нам в подарок чеканку – копию этой картинки. Несколько дней сидела, выбивала по металлу – по листу бронзы. Получилось настоящее художественное произведение. Долго висела на стене в разных наших квартирах.

Кстати,  Вова, брат Милы,  тоже участвовал в играх КВН  –  в команде “Парни из Баку”,  капитаном которой  был Юлий Гусман (1943 года рождения).


События: политика, техника, культура

Противостояние СССР и США по вопросу Германии продолжалось.
В июне 1963 года американский президент Кеннеди, явно с провокационными целями, для «защиты немцев», прибыл в Западный Берлин и специально на публику выдал броскую фразу: «Я берлинец».

С 7 по 11 мая 1963 года прошёл суд над американским шпионом Олегом Пеньковским, завербованным в апреле 1961 года, успевшим передать на Запад массу государственных секретов, попавшим под подозрение КГБ в декабре 1961 года и арестованным в октябре 1962 года. Признан виновным в измене Родине и расстрелян по приговору суда 16 мая 1963 года. Ряд ответственных военачальников понесли наказание, что-то вроде как за потерю бдительности.
Я (как и многие из моих окружающих) особо в деталях не разбирался: изменнику смерть!

2 августа 1964 года произошёл “инцидент в Тонкинском заливе” у берегов Вьетнама: боевые действия северовьетнамских торпедных катеров и американского эсминца.
2 марта 1965 года США начали массированные бомбардировки Северного Вьетнама, развязали Вьетнамскую войну.
5 апреля 1965 года в качестве военной помощи Советская страна начала поставлять Вьетнаму ракеты “земля-воздух” для отражения налётов американской авиации.

16 июня 1961 года был принят на вооружение Советской армии ручной противотанковый гранатомёт РПГ-7, под простым названием “семёрка”, ставший надёжным, мощным, даже коварным, и при этом весьма простым в производстве и обращении – средством поражения, распространённым в более чем 100 странах мира. Благодаря постоянному совершенствованию боеприпасов, этот образец советской оборонной промышленности имеет все шансы встретить 100-летний юбилей (2061 год) в боевом строю.
Прототипом его можно считать не менее знаменитый в своё время гранатомёт РПГ-2, поступивший в войска в 1949 году.


Торжественные церемонии
Первомайские военные парады проводились в советское время до войны и затем с 1945-го по 1964-й год. Именно Брежнев упразднил первомайские военные парады, оставив на этот день демонстрации трудящихся и физкультурные выступления.
24 июня 1945 года состоялся первый Парад Победы.
Последующие Парады Победы проводились в день 9 мая в 1965-ом, 1975-ом, 1985-ом и 1990-ом годах.
9 мая 1995 года на Красной площади прошёл парад ветеранов Великой Отечественной войны, а военный парад – на Поклонной горе. После этого парад 9 мая на Красной площади проводится ежегодно.
7 ноября военные парады проводились в советское время до войны, в 1941 году и постоянно с 1946-го по 1990-й год. В те же годы, кроме 1941-го, проходили также демонстрации трудящихся. В 1991 году праздник 7 ноября отменён.
В 1965 году в первый раз производилась трансляция Парада Победы по телевидению.
В честь праздника Победы в 1965 году учредили юбилейную медаль “Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.” Более 15 миллионов человек получили эту медаль.
В том же 1965 году было введено звание “Город-герой”. Его получили вначале семь городов: Москва, Ленинград, Одесса, Киев, Волгоград, Севастополь, Брест.
3 декабря 1966 года, в честь 25-летия разгрома гитлеровских войск под Москвой, в торжественной обстановке, был перенесён на орудийном лафете и захоронен в Александровском саду у стены Московского Кремля прах неизвестного солдата из братской могилы, обнаруженной на 41-м км Ленинградского шоссе – на месте кровопролитных боёв осени 1941 года.
8 мая 1967 года данное захоронение в Александровском саду было оформлено как Мемориал Неизвестного Солдата в виде могилы солдата с Вечным огнём, аллеей тринадцати городов-героев и стелой 45 городов воинской славы.
Первый пост почётного караула находился у Мавзолея Ленина с 27 января 1924 года до его упразднения 7 октября 1993 года. С 12 декабря 1997 года Первый пост почётного караула располагается у Могилы Неизвестного Солдата.

15 октября 1964 года вступил в строй крупнейший в мире нефтепровод “Дружба”.

3 апреля 1963 года в Москве на Ленинском проспекте открылся 7-этажный, весь из полированного стекла, настоящий изумрудный куб, – универмаг “Москва”. Строили его почти пять лет. Третий по величине после ГУМа и ЦУМа. Конечно, я там побывал в один из первых торговых дней. “Гастроном” занимал весь первый этаж. На верхние этажи вели эскалаторы и лифты. Пугали огромные очереди покупателей, растянувшиеся с этажа на этаж по всем лестницам. Очень смущала тогда непривычная удалённость от центра. За все годы я там не купил – ничего.

В 1965 году также на Ленинском проспекте открылся универмаг “Лейпциг”, как филиал ГУМа, фирменный магазин, предлагавший “дефицитные” вещи из ГДР.

5 ноября 1962 года было открыто движение по всей Московской кольцевой автомобильной дороге (МКАД).

Начиная с 1959 года и особенно в 1963-1967 годах выставочный комплекс ВДНХ подвергся серьёзной перестройке: областные и республиканские павильоны превращались в отраслевые, некоторые вообще сносились, строились новые огромные корпуса в стиле модерн.
В частности, в 1963 году павильон № 71 “РСФСР” был перепрофилирован и получил название “Атомная энергия”. В нём были размещены информационные стенды на тему ядерной энергетики и “мирного атома”, макеты атомных реакторов и ядерных установок, атомных электростанций и атомных ледоколов. Посреди павильона, где-то в глубине установили атомный реактор. Неужели настоящий? Фантастика!
Я, естественно, однажды посетил павильон, всё осмотрел, встал на мостик над загадочным глубоким резервуаром и разглядел внизу слабое свечение под слоем воды. Экскурсовод объяснил: это и есть эффект Черенкова, о котором упоминалось в учебниках физики.

3 ноября 1963 года состоялась “космическая свадьба” космонавтов Андрияна Николаева и Валентины Терешковой. Церемония происходила в правительственном особняке на Ленинских горах, среди гостей был Н.С. Хрущёв.
Брак продлился до 1982 года.

8 июня 1964 года у Валентины Терешковой родилась девочка – Леночка. В польских журналах её называли Алёнка. С 1965 года в СССР стали выпускать шоколад “Алёнка”, названный в честь дочери Терешковой.

15 апреля 1964 года Хрущёву исполнилось 70 лет; получил звание Героя Советского Союза.

В ноябре 1964 года Нобелевская премия по физике была присуждена Н.Г. Басову и А.М. Прохорову.

2 июня 1965 года была присуждена Нобелевская премия по литературе Михаилу Шолохову.

28 мая 1964 года умер премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, умный государственный деятель и обаятельный человек.

21 августа 1964 года, во время отдыха и лечения в Крыму, скончался видный деятель мирового коммунистического движения, секретарь ЦК Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти (родился в 1893 году).

24 января 1965 года умер Уинстон Черчилль, бывший премьер-министр Великобритании.

4 июля 1964 года на 77 году жизни умер поэт Самуил Маршак, лауреат Ленинской и четырёх Сталинских премий, переводчик сонетов Шекспира, стихов Бёрнса. Помнятся детские стихи “Дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж”, “Вот какой рассеянный с улицы Бассейной”, “Кошкин дом”.

Постоянно шли сообщения о борьбе американских негров за свои права, запомнилось имя лидера движения – Мартин Лютер Кинг, но в успех народа как-то не верилось. Было понятно: такая у них “буржуазная демократия”.

Я как-то заметил, что с 1965 года исчез с политической арены кубинский революционер Эрнесто Че Гевара, и было неясно что с ним. Позже прояснилось, что он готовил революции в Африке и Латинской Америке. Погиб в партизанской войне в Боливии в 1967 году.

1 сентября 1964 года впервые вышла в эфир детская телевизионная передача “Спокойной ночи, малыши!”.

5 ноября 1965 года на съёмках фильма, при выполнении сложного трюка – прыжка автомашины с песчаного бархана, в пустыне Кызылкум (Узбекистан), трагически погиб замечательный киноартист Евгений Урбанский, 1932 года рождения.

С 28 по 30 сентября 1966 года в Москве прошёл Второй съезд Союза журналистов СССР.

Наука

В начале  сентября 1965 года  на совместном  заседании  Президиума  АН СССР,  коллегии  Министерства сельского хозяйства СССР и Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук была однозначно установлена жульническая,  бесстыдная  фальсификация   данных,   якобы  свидетельствовавших   о  достижениях  Лысенко в животноводстве и растениеводстве. По сути дела, в тот день «вопрос Лысенко был закрыт» – с шарлатанами и демагогами от биологии было покончено.
Разумеется, это произошло после смещения Н.С. Хрущёва.

Весной 1965 года по официальному приглашению одной из научно-общественных организаций и по инициативе чемпиона мира Михаила Ботвинника в Москву приехал известный американский инженер и математик Клод Шеннон (1916-2001). Основатель теории информации, объявивший энтропию мерой неопределённости информации, придумавший “бит” – наименьшую частицу информации. Как раз до этого я проштудировал его книгу: Клод Шеннон “Работы по теории информации и кибернетике”, М.: Иностранная литература, 1963. Узнав о предстоящей лекции Шеннона в Политехническом музее, я приложил все усилия и через знакомства в Звёздном городке достал билет на это мероприятие.
Встреча с этим интересным человеком происходила в сравнительно небольшом помещении музея, “в узком кругу”. Ко всеобщему удивлению, он стал говорить о своих новых результатах исследований в области искусственного интеллекта. Но его интересы касались также и других научных направлений: систем связи, криптографии, теории игр, кибернетики, даже генетики. Кстати, две последние из перечисленных дисциплин в конце 1940-х – начале 1950-х годов считались в нашей стране буржуазной лженаукой и преследовались.
И что ещё удивительно. Вспомнилось. Когда в школе, прочитав книжку по булевой алгебре, я в нашей богатейшей республиканской библиотеке самостоятельно изучал всякие реле и электровакуумные приборы, я встречал фамилию “Шеннон”. Причём за представление работы электрических схем реле и переключателей посредством алгебры Буля он ещё в 1940 году был удостоен американской премии имени Альфреда Нобеля (не путать с Нобелевской премией) как молодой автор, обладающий выдающимися достоинствами.
Но уж никак не мог я даже предположить, что когда-нибудь увижу, вблизи, этого гениального человека и буду слушать его выступление.
Встреча прошла на высочайшем научном уровне. Я сам получил хороший заряд энергии и вдохновения надолго.

Сергей Хрущёв
Так получилось, что в МЭИ на защите докторской диссертации одного уважаемого учёного я увидел Сергея Никитича Хрущёва, с Золотой звездой Героя Социалистического Труда и значком лауреата Ленинской премии на груди. Оказалось, мы оба готовили отзывы на диссертацию каждый от своего предприятия. Мне поручил готовить отзыв Даревский: «Диссертация из МЭИ и ты из МЭИ, и вообще там что-то про систему сближения».
Сергей Хрущёв нудно зачитал по бумажке требуемые обстоятельствами панегирики в адрес соискателя. Я в своём выступлении эффектно обратился к соискателю со словами: «Все мы, и тренажёрщики, и разработчики космических аппаратов, да и космонавты, с нетерпением ждём воплощения в жизнь результатов Ваших научных исследований».
По окончании заседания научного совета все разбежались по своим делам. Общаться с Сергеем Хрущёвым у меня не было оснований, так как я его знал только как публичную персону, а он про меня, естественно, вообще не мог слышать.
Пытаясь припомнить тот день, могу лишь предположить, что это был то ли 1964-й, то ли 1965-й год, но точно было тепло и солнечно.

Я, предусмотрительно, за день до той защиты дозвонился до своего друга, однокурсника и бывшего соседа по комнате в общежитии Петра Жердева. Он работал в ОКБ МЭИ, и мы договорились встретиться. По окончании защиты я вызвал Петра по внутреннему телефону, их ОКБ располагалось как раз в том же институтском корпусе. Точнее их помещением я не интересовался, не было резону.
Пётр вышел мне навстречу – и захватил с собой (какой сюрприз!) Риту Белозерскую, тоже мою однокурсницу и, как и прежде, как и всегда, необыкновенную красавицу. Я не знал, что они работали вместе. Стали соображать, где посидеть, и Пётр предложил: «Семья на даче, пошли ко мне». Он жил в приличной квартире в профессорско-преподавательском корпусе на территории студгородка, вместе с родителями жены.
Мы хорошо посидели, втроём, наперебой рассказывая о себе. Я не преминул похвастать, что только что на защите видел сына Хрущёва. И тогда они немедля выложили мне ужасно жалостливую и в то же время банальнейшую историю про нашего любимого преподавателя Льва Ивановича Ткачёва, который, как говорят, «сосватал Челомею» не кого-нибудь, а своего студента, сына генсека, Сергея Хрущёва, окончившего МЭИ, наш факультет в 1958 году. Проще говоря, устроил его на работу на фирму в Реутове. Однако никаких ожидаемых выгод для себя от всех своих усилий и стараний так и не получил и тем был совершенно обескуражен и чертовски недоволен.
Я, конечно, о Челомее слышал, что это был «совершенно секретный генеральный конструктор ракетных систем» и вообще «вездесущий ракетчик», с Реутовым мы пока общих дел не имели, и новость эту я просто намотал себе на ус.
Расстались, договорились созваниваться, встречаться.

Тонометр
Начиная с 1950-х годов и довольно долго для измерения кровяного давления и в медицинских учреждениях, и в домашних условиях широко использовался ртутный тонометр, содержащий:
- ртутный манометр в чёрном пластиковом корпусе, манжету и резиновую грушу для накачивания воздуха в манжету и
- отдельно фонендоскоп, иногда называемый стетоскопом.

В 1965 году американский врач Сеймур Лондон (1915-2010) изобрёл автоматический тонометр, без ртути, в котором роль фонендоскопа играл встроенный микрофон, а давление в манжету нагнеталось с помощью насоса-компрессора.

Театр

У меня в жизни было несколько незабываемых посещений театра. К ним относится день в 1963 году, когда мне на работе дали один билет на спектакль “Милый лжец” в театре имени Моссовета. Я с большой радостью и удовольствием посмотрел феноменальную, мягкую и нежную, игру великих актёров современности – Любови Орловой и Ростислава Плятта.
Я до того немного слышал о постановке той же пьесы в Московском Художественном академическом театре, но, откровенно говоря, занятая там Ангелина Степанова мне не очень нравилась из-за своей довольно резкой манеры говорить.
Да и сам по себе театр МХАТ мне казался каким-то старым, пыльным, скрипучим; скрипело всё, от кресел и стен до голосов на сцене.
Если я попадал в проезд Художественного театра и проходил мимо театра, мимо его афиш “Цветы живые” Погодина (постановка 1961 года), “Над Днепром” Корнейчука (1961), “Братья Карамазовы” (1960), “Битва в пути” (1959), “Кремлёвские куранты” (1956), я всегда вздрагивал и бежал прочь оттуда.

Песни. Эстрада

Нравились лирические песни, молодые исполнители.
Та же Ирина Бржевская (1929-2019) с песнями “Геологи” (1959) («Держись, геолог, Крепись, геолог!»), “Московские окна” (1960), “Я иду” («Я иду на свидание в первый раз»).

Запомнилась песня “Старый клён” (А. Пахмутова – М. Матусовский), написанная в 1961 году для кинофильма “Девчата” и исполненная актёрами Люсьеной Овчинниковой и Николаем Погодиным.

Была ещё в то время известная певица Тамара Миансарова (1931-2017). Мне она не очень нравилась, казалась скучноватой. Пела, помню, песенку “Чёрный кот”, написанную в 1963 году композитором Юрием Саульским на стихи Михаила Танича; одни критиковали песню, другие были без ума – ну как же, один из первых советских твистов.

Обожал Майю Кристалинскую (1932-1985) – редкий случай того, как смогла успешно “выстрелить” простая девушка из самодеятельности. Окончила МАИ, работала инженером на заводе – ушла в оркестр Юрия Саульского и Эдди Рознера, стала лауреатом Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве в 1957 году; оркестр разогнали; пошла в оркестр Олега Лундстрема, там не прижилась, “не формат”. Всегда пела в своей индивидуальной манере. И стала “эхом нашей юности”, как назвал её поэт Роберт Рождественский.
Запомнились песни в исполнении Майи Кристалинской:
“Два берега” («Мы с тобой два берега у одной реки»), прозвучала в кинофильме “Жажда” (1959);
“А снег идёт”, прозвучала в кинофильме “Карьера Димы Горина” (1961);
“Я тебя подожду” («А за окном то дождь, то снег»), написана в 1962 году;
“Мы с тобой случайно в жизни встретились”, танго;
“Нежность”, написанная композитором А. Пахмутовой на слова С. Гребенникова и Н. Добронравова в 1965 году, впервые прозвучала  в декабре 1965 года  в Колонном зале  Дома Союзов  в концертной программе,  в исполнении  Майи Кристалинской;  самая любимая,  самая красивая  из вышеперечисленных песен.
Но особенно под настроение мне была песня Майи Кристалинской “В нашем городе дождь”, написанная в 1961 году композитором Эдуардом Колмановским на слова Евгения Евтушенко:
        В нашем городе дождь,
        Он идёт днём и ночью…
        Слов моих ты не ждёшь, ты не ждёшь,
        Я люблю тебя молча.
        Дождь по крышам стучит,
        Так, что стонут все крыши –
        А во мне всё кричит, всё кричит,
        Только ты не услышишь.
Мне, допустим, любопытно было следить, где по ходу этой песни исполнительница ставила свои маленькие паузы, а где – пропускала.
Интересно, что у Кристалинской была ещё одна замечательная песня на ту же тему дождя, и тоже довольно грустная, – “Дождь идёт” на музыку одного из самых известных в мире танго 1930-х годов немецкого композитора Хенри Химмеля (1900-1970), русский текст Бориса Дубровина:
        Дождь стучит по крышам,
        Я его не слышу,
        Я его не вижу,
        Я вся для тебя.
Эта песня прозвучала в 1962 году на концерте Майи Кристалинской, во время её гастролей в Витебске.
В 1961 году врачи обнаружили у певицы опухоль лимфатических желез, лечили, и с тех пор ей приходилось выходить на сцену с косынкой на шее, чтобы скрывать от зрителей следы ожога от лучевой терапии.
И несмотря ни на что, уже в следующем, 1962-ом году, великолепная Майя, ещё такая молодая и красивая, но уже знающая про свой страшный диагноз, на телевизионном “Голубом огоньке”, как настоящая актриса, бросая лукавые взгляды каждому своему поклоннику-телезрителю, спела очень личную, и совершенно необычную “Песенку Люси (Почему)”, музыка Эдуарда Колмановского слова Льва Ошанина:
        Для него, для него
        Я дышу, смеюсь, пою, улыбаюсь другим.
        Через час, через год, всё равно он придёт,
        Или я убегу за ним.
А чего стоит необыкновенный голос Кристалинской в песне “Ты не печалься” (композитор Микаэл Таривердиев, поэт Николай Добронравов) в самых начальных кадрах, в титрах кинофильма “Большая руда” (1964); голос женственный, нежный, улыбка слышна в каждом звуке песни.
Следует отметить у Майи Владимировны бережный, творческий подход к теме войны, абсолютно далёкий от официоза и излишней напыщенности – хотя бы на примере исполненной на фестивале “Песня года-1975” рвущей сердце элегии “Судьба” (композитор Ян Френкель, поэт Эдуард Пузырёв):
        Тётя Тоня работала сутками,
        одевала столицу шинелями.
        Но шинель её милого Виктора
        распорола фашистская очередь.
Неповторимая, на веки лучшая певица, обладавшая тонким вкусом, скромностью и элегантностью и всегда делавшая ставку на тончайший лиризм и особую деликатность исполнения. Недаром парижский шоумен Бруно Кокатрис (наш бывший Борис Кокарев) присвоил Кристалинской имя «Божественная Майя».
О творчестве Кристалинской говорят: «Её голос как горный ручеёк, приятный, нежный и завораживающий». «Плакать хочется, когда её слушаешь». «Боюсь слушать её песни, они душу на атомы разносят». «У неё не голос, она вся – цунами эмоций». Композитор Юрий Саульский отозвался о Майе Кристалинской просто: «Она пела сердцем».
Хорошо сказано человеком из народа (Галиной Зайцевой):
        Тихо голос красоты звучит,
        Очень ненавязчиво и нежно;
        Красотою он своей манит
        Ласково, таинственно, безбрежно.
Считаю, очень повезло – жившему в то время нашему поколению – слушать и любить великую певицу Майю Кристалинскую и её песни.

Любопытно было наблюдать превращение Эдиты Пьехи (1937 г.р.) в отечественный эталон стиля и красоты. Первой в стране сняла микрофон с подставки и сопровождала песню танцевальными движениями, первой вышла на сцену в мини-юбке, а затем и в брючках. И прочее, и прочее.
Хорошие песни: “Город детства” («Где-то есть город, тихий, как сон», в фильме-концерте “Весна идёт”, 1966), “Белый свет” («На тебе сошёлся клином белый свет»), “Песня остаётся с человеком” (1964).

Аида Ведищева (1941 г.р.) запомнилась исполненной в 1966 году “Песенкой о медведях” за кадром в кинофильме “Кавказская пленница”. После этого у неё было много других интересных песен.

Анна Герман (1936-1982) тогда только появилась с песней “Танцующие Эвридики” (1964) на польском языке. Голос необыкновенный – и переливчатый, и улетающий, и ещё не знаю какой, просто божественный. Тогда я понял для себя, что у певицы большое будущее.

Мария Пахоменко (1937-2013) записала песню “Качает, качает”, музыка Александра Колкера, стихи Льва Куклина, прозвучавшую в кинофильме “Иду на грозу” (1965).
Среди многих её песен будет, пожалуй, главной удачей её жизни – “Стоят девчонки” (1969) А. Колкера и Кима Рыжова. Вроде бы и с задором, но тебя не покидает ощущение какой-то бесконечной печали от вынужденного одиночества девчонок, что «стоят в сторонке».
В 1968 году в Каннах Мария Пахоменко будет удостоена престижной международной премии “Нефритовый диск” за рекордные, миллионные тиражи грампластинок с записями певицы.
Примечание: Композитор Александр Колкер – муж певицы.

Много женщин певиц, это хорошо, когда женщины поют.
Но неожиданно, на новогоднем “Голубом огоньке” 1964/1965, во второй части представления, певец Николай Кондратюк мощно и даже как бы свирепо исполнил только недавно написанную Аркадием Островским и Львом Ошаниным “Песню о любви”; мужчинам нравились слова «Вьюга смешала землю с небом», а женская половина таяла от жёсткого порицания «Как ты посмела».
В трёхтомнике “Собрание сочинений” Льва Ошанина сохраняется более строгое название “Песня любви”.

Широко известной была “Песенка шофёра” (музыка Вячеслава Мещерина, слова Алексея Виницкого) со словами «Крепче за баранку держись, шофёр». Песня была исполнена Олегом Анофриевым (1930-2018) на передаче “Голубой огонёк” в декабре 1962 года, вроде бы впервые.
При этом ошибочно считалось, что данная песня – из бразильского фильма “Там, где кончается асфальт” (1956). Но в оригинале этого фильма звучит музыка композитора Клаудио Санторо, и разумеется, без русских слов; возможно, песня в исполнении Анофриева была, каким-то образом, вставлена в вариант, дублированный на русский язык в 1960 году. Непонятно. Дело запутанное. Песня хорошая. Часто напевал себе под нос, иногда и насвистывал.

В феврале 1962 года во всесоюзном радиоэфире в передаче “С добрым утром!”, впервые, в исполнении Марка Бернеса, прозвучала песня “Хотят ли русские войны” композитора Эдуарда Колмановского и поэта Евгения Евтушенко.

И теперь совсем о другом. Булат Окуджава. Все песни хороши, почти. Только одна самая ужасная. Под названием “Всю ночь кричали петухи”. Считаю, нельзя такие вещи писать: «когда, согнувшись, входят в дом постылые мужчины». Или вариант: «стыдясь себя, мужчины». Ничего личного. Но нельзя, позорно – так прилюдно раздеваться.

Александр (Исаак) Соболев напечатал стихи, впервые, в газете “Труд” в сентябре 1958 года и направил их композитору Вано Мурадели, который быстро написал музыку, родилась песня “Бухенвальдский набат”.
В 1962 году Муслим Магомаев стал лауреатом VIII Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Хельсинки за исполнение этой песни.
В 1963 году песня прозвучала в телевизионной передаче “Голубой огонёк” в исполнении Муслима Магомаева. Как вспоминает жена Исаака Соболева, после взрывной популярности песни ей звонили “доброжелатели” – антисемиты и говорили: «Мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим». Помню, дикторы торжественно объявляли: «Мурадели. Бухенвальдский набат» – автор стихов не упоминался. Как это так получилось?..

В 1962 году чехословацкий певец Карел Готт (1939-2019), только год тому назад записавший для радио Праги свою первую песню, официально приехал на гастроли в СССР. Аншлаги на стадионах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Еревана. В те времена с Запада в Союз уже начали наведываться артисты, но успех Готта никто не мог повторить.
В августе 1964 года на престижном Международном фестивале польской песни в Сопоте сладкоголосый Карел получил 3-ю премию.
В 1965 году – победа на международном фестивале Интервидения, в следующем году – второй приз на том же конкурсе, серия поездок по Западной Европе, 1-й приз на на международном конкурсе эстрадной песни “Братиславская лира”.

В 1964 году немецкая и американская актриса и певица Марлен Дитрих (1901-1992) посетила СССР; в Москве и Ленинграде дала четыре концерта. Во время выступления в Центральном доме литераторов Дитрих спросили, знает ли она кого-нибудь из современных советских писателей. Она назвала рассказ Константина Паустовского “Телеграмма” своим любимым произведением. Зрители начали аплодировать Дитрих. Вдруг кто-то крикнул: «А Паустовский в зале!» Тогда все начали аплодировать уже ему. Больному, почти ослепшему писателю пришлось встать и пройти на сцену. Паустовский поцеловал Марлен Дитрих руку, а она опустилась перед ним на колени.

В 1964 году французский шансонье Шарль Азнавур (1924-2018), во время своего мирового турне, впервые посетил СССР. Возможно потому что директором Госконцерта тогда был армянин по национальности, Азнавуру была предоставлена возможность выступления с огромной гастрольной программой по различным городам Союза. Следует отдать должное, родившийся в Париже певец никогда не забывал о своём армянском происхождении и своём настоящем армянском имени – Шахнур Вахинаг Азнавурян. И самым замечательным было, как он во время поездки в Армению нашёл там свою бабушку, жившую в простой квартире в одном из домов на улице Арагац в Ленинакане.

1 мая 1964 года в программе “Голубой огонёк” Центрального телевидения с песней “Devojko mala” впервые в СССР выступил югославский певец Джордже Марьянович (1931-2021). После этого он стал весьма популярен у нас в стране.

Книги

Чуть ли не с первых дней пребывания в Жуковском я зачастил в городскую библиотеку, которая находилась в доме № 5 по улице Маяковского, угол Советской. Уютное помещение, обычно мало посетителей, приятные, внимательные библиотекари, богатый выбор книг и журналов.
Стал систематически, номер за номером, просматривать “толстые” журналы – и прошлых лет, начиная с 1960 года, и новые поступления; конечно, прежде всего свой любимый “Новый мир”, с его лаконичной голубой обложкой.
Меня уже знали в библиотеке, готовили мне что-нибудь интересное.
В 1962 году прочитал в журнале “Новый мир” в номерах 3, 4, 5 роман Юрия Бондарева “Тишина”, позже в номерах 4, 5 “Нового мира” за 1964 год – продолжение романа под названием “Двое”; описание войны, описание похорон Сталина оставили ужасное впечатление.
По роману “Тишина” в 1963 году вышел одноимённый двухсерийный фильм режиссёра Владимира Басова; я посмотрел этот фильм гораздо позже; к фильму была написана песня “На безымянной высоте”, часто исполняемая.
Дальше – больше. 18 ноября 1962 года вышел номер 11 журнала “Новый мир” с повестью “Один день Ивана Денисовича” неизвестного писателя Александра Солженицына. Мы в общежитии читали нарасхват, обсасывали лагерный лексикон, запомнилось “маслице-фуяслице”.

Открыли шлюзы, наводнили магазины книжной продукцией. Есенин, Блок.
        Ворон канул на сосну,
        Тронул сонную струну.
Только знакомых девушек поражать воображение.

Целиком погрузился я в мир фантастики и приключений. Регулярно приходил в библиотеку, садился и читал роман Ивана Ефремова “Лезвие бритвы”, опубликованный в журнале “Нева” №№ 6-9 за 1963 год.  В 1964 году этот роман вышел в издательстве “Молодая гвардия”.
В 1965 году с интересом прочитал рассказ Ивана Ефремова “Пять картин”.
Нашёл подшивку журналов “Смена” за 1961 год и в №№ 8-10 прочитал рассказ Александра Казанцева “Пришельцы из Космоса”.
И тогда взялся за 5-й том “Библиотеки фантастики и путешествий”, 1965 года выпуска, где были напечатаны рассказы Александра Казанцева “Марсианин”, “Трехлапая” и проч., Константина Паустовского “Мещёрская сторона”, Стефана Цвейга “Борьба за Южный полюс” и другие.

С радостью приобрёл себе Англо-русский словарь Мюллера (70 000 слов и выражений, 1962).

Читали и обсуждали в отделе только что вышедшую книгу: Денисов В.Г. “Космонавт летает… на Земле”, 1964 г. Непрофессионально.

Мода

Сидим с Ниной в Ленинской библиотеке, занимаемся. Нина смотрит на часики и говорит: «Пойду сбегаю в ГУМ, постою в очереди, чего-нибудь куплю, схожу на показ мод. Ты жди».
Пришла, покупки сдала в раздевалку. Продолжаем заниматься.

В то время происходила очередная революция в мире моды.
Появились каблуки-шпильки до 25 см высотой и от 3 мм толщиной. Придумали эту мучительную забаву для женщин в 1950-х годах практически одновременно в разных странах Роже Вивьер (или Вивье), Сальваторе Феррагамо и Раймон Массаро. Массовое распространение обувь на шпильках получила в 1960 году.
Естественным дополнением к шпилькам явилась мини-юбка, изобретательницей которой считалась британская дизайнер Мэри Куант.
Нина, разумеется, носила и мини, и шпильки.

Танцы

В 1956 году появился танец буги-вуги, запрещённый в СССР;
в 1956 году после Олимпиады в Мельбурне и в 1957 году после Международного фестиваля молодёжи в Москве появился рок-н-ролл (сначала говорили с непривычки “рок-энд-ролл”);
в 1964 году после ухода Хрущёва стали танцевать твист;
затем пошла лавина разных ужасных танцев.

Фильмы

С 9 по 23 июля 1961 года прошёл Второй Московский международный кинофестиваль. Открытие кинофестиваля происходило в кинотеатре “Россия”, только что построенном, приуроченном для этой церемонии.
Космические масштабы нового трёхзального кинотеатра потрясали: большой зал на 2500 человек, для демонстрации обычных, широкоэкранных и широкоформатных фильмов, с сильным уклоном пола для удобства обзора с любого ряда и с балконом, вынесенным далеко вперёд над партером; размер экрана: широкий формат 29 м х 11 м, широкий экран 21 м х 9 м и обычный экран 11 м х 8 м. И ещё два малых зала по 200 мест для просмотра мультфильмов и документальных фильмов.
При этом грандиозность архитектурного сооружения и оригинальность оформления всей Пушкинской площади накладывались на размах и патетику церемонии открытия кинофестиваля.
Из приглашённых для участия в Московском международном кинофестивале приехали в Москву кинозвёзды Элизабет Тейлор в сопровождении мужа Эдди Фишера и Джина Лоллобриджида.
Широко обсуждался произошедший с ними конфуз века, просто смерти подобный. Дело в том, что обе были приглашены в Кремль на церемонию открытия кинофестиваля. Элизабет была божественно хороша в эксклюзивном наряде от Dior. Каково же было удивление американской кинодивы, когда она нос к носу столкнулась с итальянской звездой Джиной Лоллобриджидой, одетой в точно такое же платье! Вдобавок ко всему и причёски у актрис были одинаковые! Снимок двух звёзд в одинаковых платьях мгновенно растиражировали все мировые издания. Даже я видел в каком-то журнале. Были разные версии того, как они выходили из этого щекотливого положения. Позднее выяснилось, что платье Элизабет было действительно эксклюзивным и сшитым специально для неё. А Лоллобриджиде каким-то образом удалось заполучить выкройку наряда своей американской коллеги и таким не очень достойным образом прорекламировать себя.
Однако Джина на этом не остановилась. На приёме у министра культуры Фурцевой, 17 июля 1961 года, прекрасная итальянка, не стесняясь, весь вечер смотрела влюблёнными глазами на советского космонавта Юрия Гагарина. А в конце мероприятия поцеловала его в щёку. Фотография, как нетрудно догадаться, наделала много шуму и вызвала массу невероятных слухов: Джину и космонавта заподозрили в любовной связи.

Председателем жюри кинофестиваля был режиссёр Сергей Юткевич.
Конкурсная и внеконкурсная программа фестиваля мне не очень понравилась.
Говорили, что в только что отстроенном кинотеатре “Россия” была недостаточно отлажена кинопроекционная аппаратура.
Победителями кинофестиваля не интересовался.
Мне удалось посмотреть венгерский фильм “Альба регия”, в котором, как я читал до того в киножурналах, играла Татьяна Самойлова, уже снискавшая себе мировую известность по фильму “Летят журавли”.

В последующие годы, проезжая на троллейбусе по улице Горького мимо Пушкинской площади, я непременно, вначале удивлялся,  позже  любовался  характерным,  ультрасовременным  видом  кинотеатра “Россия”,  с его грандиозным козырьком – “взлетающей” крышей.

В 1961 году из всех фильмов больше всего понравился “Человек-амфибия”.
Запомнились вышедшие в эти годы фильмы “Гусарская баллада”, “Три плюс два”, “Я шагаю по Москве”, но особенно Анатолий Папанов в роли генерала Серпилина в фильме “Живые и мёртвые”.

Посмотрел наши фильмы:
“Мёртвые души” (1960),
“А если это любовь?” (1961) с Жанной Прохоренко,
“Алые паруса” (1961) с Анастасией Вертинской и Василием Лановым,
“Битва в пути” (1961) с Михаилом Ульяновым и Натальей Фатеевой,
“Вечера на хуторе близ Диканьки” (1961) с Людмилой Хитяевой и Сергеем Мартинсоном,
“Две жизни” (1961) с Николаем Рыбниковым, Вячеславом Тихоновым и др.,
“Девчата” (1961) с Надеждой Румянцевой и Николаем Рыбниковым, премьера 7 марта 1962 года, накануне Международного женского дня,
“Девять дней одного года” (1961) с Алексеем Баталовым, Иннокентием Смоктуновским и Татьяной Лавровой,
“Евдокия” (1961) с Людмилой Хитяевой,
“Карьера Димы Горина” (1961) с Александром Демьяненко,
“Когда деревья были большими” (1961) с Инной Гулая и Юрием Никулиным,
“Пёс Барбос и необычный кросс” (1961) и “Самогонщики” (1961) со знаменитой троицей: Вицин, Моргунов, Никулин,
“Полосатый рейс” (1961) с Маргаритой Назаровой,
“Укрощение строптивой” (1961) с Людмилой Касаткиной,
“Человек-амфибия” (1961) с Владимиром Кореневым, Анастасией Вертинской и Михаилом Козаковым,
“Человек идёт за солнцем” (1961) – первое “поэтическое кино”,
“Человек ниоткуда” (1961) с Сергеем Юрским,
“Чистое небо” (1961) с Ниной Дробышевой и Евгением Урбанским,
“Гусарская баллада” (1962),
“Деловые люди” (1962),
“Дикая собака Динго” (1962),
“Иваново детство” (1962),
“Коллеги” (1962),
“Люди и звери” (1962),
“Мой младший брат” (1962),
“На семи ветрах” (1962),
“После свадьбы” (1962),
“Путь к причалу” (1962),
“Семь нянек” (1962),
“Третий тайм” (1962),
“Увольнение на берег” (1962).
“Каин XVIII” (1963) с Эрастом Гариным,
“Коллеги” (1963) с Василием Ливановым, Василием Лановым, Олегом Анофриевым,
“Королева бензоколонки” (1963) с Надеждой Румянцевой,
“Крепостная актриса” (1963) с Евгением Леоновым,
“Оптимистическая трагедия” (1963) с Маргаритой Володиной и Вячеславом Тихоновым,
“Приходите завтра” (1963) с Екатериной Савиновой,
“Родная кровь” (1963) с Вией Артмане,
“Тишина” (1963) 2 серии, с Ларисой Лужиной,
“Три плюс два” (1963) с Андреем Мироновым и Натальей Фатеевой,
“Гамлет” (1964) с Иннокентием Смоктуновским,
“Государственный преступник” (1964),
“Гранатовый браслет” (1964),
“Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён” (1964) с Евгением Евстигнеевым,
“До свидания, мальчики!” (1964),
“Донская повесть” (1964) с Евгением Леоновым,
“Жаворонок” (1964, в прокате с 1965),
“Женитьба Бальзаминова” (1964) с Нонной Мордюковой,
“Живёт такой парень” (1964) с Леонидом Куравлёвым,
“Живые и мёртвые” (1964) с Кириллом Лавровым и Анатолием Папановым,
“Жили-были старик со старухой” (1964),
“Застава Ильича” (1964), “Мне двадцать лет” (1965),
“Ко мне, Мухтар!” (1964) с Юрием Никулиным,
“Обыкновенное чудо” (1964) с Олегом Видовым и Эрастом Гариным,
“Председатель” (1964) с Михаилом Ульяновым и Нонной Мордюковой,
“Я шагаю по Москве” (1963) с Никитой Михалковым,
“Гиперболоид инженера Гарина” (1965) с Евгением Евстигнеевым и Михаилом Астанговым,
“Дайте жалобную книгу” (1965) с Анатолием Папановым,
“Иду на грозу” (1965, премьера фильма состоялась 15 ноября 1965 года, выпуск фильма
 на всесоюзный экран – 21 марта 1966 года), с Василием Лановым,
«Операция “Ы” и другие приключения Шурика» (1965),
“Тридцать три” (1965) с Евгением Леоновым. 
В восторге я от мультипликационного фильма “Каникулы Бонифация” (1965), где бабушка быстро-быстро вяжет свитерок для своего внучка-львёнка Бонифация.
Знаменитая сцена сдачи экзамена из кинофильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика» (1965), как я позже прочитал, снималась в знакомой мне физической аудитории Б-200 главного учебного корпуса Московского энергетического института. Любители кино, конечно же, помнят забавный радиопередатчик для подсказок на том экзамене и ставшую крылатой фразу нерадивого студента: «Экзамен для меня – всегда праздник, профессор».

Посмотрел зарубежные фильмы:
“Великий Карузо” (США, 1950; в прокате в СССР с 25 апреля 1960 года);
“Всё о Еве” (США, 1950; в СССР с 10 октября 1960 года);
“Мистер Питкин в тылу врага” (Великобритания, 1958; в СССР с 27 сентября 1960 года);
“Ночи Кабирии” (Италия, 1957; в СССР с 1960 года);
“Седьмое путешествие Синдбада” (США, 1958; в СССР с 1960 года);
“Человек с тысячью лиц” (США, 1957; в СССР с 1960 года);
“Граф Монте-Кристо” (Франция-Италия, 1954; в СССР с 1961 года);
“Не пойман – не вор” (Франция, 1958; в СССР с 1961 года);
“Старик и море” США, 1958; в СССР с 1961 года);
“Великолепная семёрка” (США, 1960; в СССР с 1962 года);
“Три мушкетёра” (Франция-Италия, 1961; в СССР с 1963 года);
“Железная маска” (Франция-Италия, 1962; в СССР с 1964 года);
“Парижские тайны” (Франция-Италия, 1962; в СССР с 1964 года);
“Развод по-итальянски” (Италия, 1961; в СССР с 1964 года).
Хочется отметить, что любимый мной мюзикл “Моя прекрасная леди”, экранизированный в 1964 году, в 1965 году получил 8 премий “Оскар” – как лучший фильм, за лучшую режиссуру и прочие.
Всегда нравилась здесь Одри Хепбёрн. По глупости киноакадемии США, она за свою роль не была даже номинирована на премию “Оскар”.
Запомнился фильм-опера “Аида” (США,1953 года; в прокате в СССР с 1962 года) с Софи Лорен в главной роли.

Размышление о кино
Вообще, я киноман, и к кино у меня с детства отношение особо уважительное, даже трепетное. Есть в кино что-то детское, свойственное душе ребёнка. Известно, что советские фильмы пользовались всенародным признанием и играли огромную воспитательную роль. Вся страна повторяла: «Муля, не нервируй меня» или «А ты и растерялся».
Ко мне это тоже относилось в полной мере. Но кроме того, не знаю, как другие, а я по кинофильмам учился правильно, красиво разговаривать, вести себя, жить. Допустим, когда можно смотреть на собеседника, а когда не надо. Признаюсь, манерам, вкусам я учился в большей степени по экранизациям Стендаля. Та же “Пармская обитель”. Там всё это как-то более выпукло. Уж не говорю о фильме “Красное и чёрное” – любовь, измены, верность, ревность, месть, прощение. Это лишь малая толика того, что я получил от кино. Время шло, я научился чему-то, и кино уже перестало быть для меня тем фетишем, каким было когда-то. 

Смена вех
(Смена взглядов, принципов, приоритетов)

Молниеносное препровождение Хрущёва на заслуженный отдых 14 октября 1964 года даёт повод проанализировать политические итоги правления этого деятеля.
Главной  конечной  “заслугой”  его жизни  была,   по моему  мнению,  гнусная  и  отвратительная  кампания десталинизации,   начатая  на XX съезде КПСС,   продолженная  на XXII съезде   и   приведшая  в конце  концов  к краху  величайшего государства  мира.  Очернил  имя вождя,  стал  “ревизионистом”  и  рассорился  с Китаем. (Я уважаю  мнение каждого,  и прошу  уважать  моё).  Ну не нравится  мне,  что  вынесли  Сталина  из Мавзолея в ночь  с 31 октября  на 1 ноября  1961 года.
Не согласен с переименованиями. Возражаю против произошедшего по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР 10 ноября 1961 года переименования Сталинграда.
Не принимаю войну с памятниками. Это надо же было додуматься, под покровом ночи, в снежный буран, 20 ноября 1961 года сносить исполинский монумент Сталину в Сталинграде на канале Волго-Дон, открытый в 1952 году и имевший общую высоту 54 метра.

Далее я привожу собранные по пунктам, самые грубые, на мой взгляд, ошибки, прегрешения Хрущёва.
- Развал сельского хозяйства, превращение колхозов в совхозы, ликвидация машинно-тракторных станций, борьба с приусадебными участками, налоги на скот и плодовые деревья, ликвидация “неперспективных” сёл и деревень. Анекдотическое повсеместное внедрение “кукурузы”!
- Ломка районирования: введение системы двух обкомов партии промышленных и сельских, соответственно разделение советских, профсоюзных, комсомольских организаций; перекрещивание подчинённостей предприятий, ликвидация отраслевых министерств и создание региональных советов народного хозяйства (совнархозов).
- Сокращение армии, уничтожение авиационной и морской техники в интересах роста ракетных войск.
- Новочеркасский расстрел 2 июня 1962 года как прямое преступление. Но об этом мало кто тогда знал.
- Раздача российских земель направо-налево: в 1954 году Хрущёв, считается, подарил Крым Украине; в мае 1955 года передал Китаю Порт-Артур, в котором по договору советские войска должны были оставаться «в течение неопределённого срока»; в январе 1956 года территорию советской военной базы Порккала-Удд уступил Финляндии; в 1956 году едва не отдал архипелаг Хабомаи и остров Шикотан Малой Курильской гряды – Японии, но семена ложных надежд японцам точно посеял.
- Массовая раздача званий Героя Советского Союза «зарубежным товарищам»: 23 мая 1963 года – Фиделю, 29 июня 1963 года – Ульбрихту, 3 апреля 1964 года – Яношу Кадару, 30 апреля 1964 года – Бен Белле, 13 мая 1964 года – Насеру и Амеру. «За что?» – резонно спрашивали военные.
- Амнистия бандеровцам; 17 сентября 1955 года появился Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны в 1941-1945 годов»; бандеровцы вышли из тюрем и из лесов и немедленно захватили горкомы и обкомы на Украине; им даже запрета на карьеру не сделали: Леонид Кравчук, попавшийся четырнадцатилетним в 1948 году как связной бандеровцев, со временем стал президентом Украины. Да-а, очень мудрая Национальная политика. – «Выбила все козыри из рук зарубежных националистов, всех наших врагов». Власть сама, старательно и заботливо, принялась выращивать национализм, а со временем и нацизм, в союзных республиках. Враги только раскрыли рты от удивления, и отошли в сторонку обиженные – отпала в них надобность.
- Так называемая “оттепель”: Хрущёв выпустил на политическую арену врагов типа Солженицына, хотя нещадно давил всяких мелких “абстракционистов”.

Одурев от безграничной власти и полной безнаказанности, Хрущёв наприсваивал себе кучу незаслуженных званий: Герой Советского Союза (1964), трижды Герой Социалистического Труда (1954, 1957, 1961), лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1959). Также и его сын Сергей в 1959 году, через год после окончания института, стал лауреатом Ленинской премии (?), а в 27 лет, в 1963 году, – Героем Социалистического Труда!

Наконец, всегда удивляло всеобщее всепрощенчество по отношению к Хрущёву за его провальную деятельность как члена военных советов фронтов на южных направлениях в начальный период Великой Отечественной войны и конкретно за его личную вину в катастрофических окружениях Красной армии под Киевом в 1941-ом и под Харьковом в 1942 году. Похоже, как обычно,  всё списывалось  на войну.  Получив в 1943 году  звание генерал-лейтенанта,  он был членом Военного совета 1 Украинского фронта ещё до февраля 1944 года, после чего стал партийным лидером Украины.

Были и некоторые положительные моменты у Хрущёва, например, массовое жилищное строительство в конце 1950-х годов; новые, типовые жилые дома прозвали “хрущобами” – народ ведь вечно чем-то недоволен.

Хрущёва убрали, пришёл Брежнев.
И, игнорируя все вышеперечисленные “прегрешения” Хрущёва, новое властное начальство обошлось с нашим отставником весьма мягко, пожурило за “волюнтаризм” и оставило все “причитавшиеся” ему блага.
Фактически хрущёвская политика продолжалась, десталинизация несколько смягчилась, но не отменялась, допущенные “ошибки” никто не собирался устранять.
В общем, произошла не смена власти, а просто смена вех…

Конец “Восхода”

Отмечу, что на корабле “Восход-3” по космической программе “Восход” планировались, в частности, исследования по теме “Свинец”.
Но председатель Военно-промышленной комиссии с 1963-го по 1985 год, Герой Соцтруда Смирнов Леонид Васильевич в 1965 году “зарубил” полёт “Восхода-3”, что, считается, сильно затормозило, в самом начале, создание советской системы противоракетной обороны.
Тренировки и исследования по теме “Свинец” на отлично работавшем тренажёре ТДК-3КВ продолжались.
Весной-летом 1966 года космическая программа “Восход” была официально свёрнута.

Позже стало известно, что в начале 1966 года на тренажёре ТДК-3КВ готовился к полёту в качестве врача-исследователя пока ещё никому не известный сотрудник ИМБП Сенкевич Юрий Александрович (1937-2003).


3.5. Вперёд, к “Союзу”
Мечты-мечты. Корабль “Союз”. Владычин. Коллектив. Сборная. – То-сё, 5-10

Начались работы по созданию комплексного тренажёра корабля “Союз”.

Мечты-мечты

Человечество веками лелеяло прекрасную мечту – полететь в космос, и прежде всего на Луну.
Американский конструктор ракетно-космической техники, один из основоположников современного ракетостроения Вернер фон Браун (1912-1977) был с детства “очарован”, как он говорил, идеей космических полётов.
Как это мило.
25 мая 1961 года президент Джон Кеннеди в упомянутом выше обращении к Конгрессу также заявил и о сроках работ:
«Я верю, что американский народ должен взять на себя обязательство по достижению цели – до конца этого десятилетия высадить человека на Луну и благополучно вернуть его на Землю».
(I believe that this nation should commit itself to achieving the goal, before this decade is out, of landing a man on the moon and returning him safely to the earth).
В результате этого заявления, в дополнение к действовавшим космическим программам “Меркурий” и “Джемини”, появилась американская лунная программа “Аполлон”.
Удивительно, как довольно точно президент предсказал время первого шага астронавта Армстронга по лунной поверхности. Ведь для этого на Земле пришлось много повозиться с проблемной ракетой-носителем “Сатурн-5” и решить множество других задач.
В сентябре 1962 года, выступая на стадионе университета Райса, штат Техас, Кеннеди добавил уже более жёстко: «Мы поклялись, что нам не придётся увидеть на Луне вражеский захватнический флаг. Там будет знамя свободы и мира». Терминология – почти военная.
Началась лунная гонка – ожесточённое соперничество между США и СССР за то, чтобы первыми послать человека на Луну. Обе стороны придавали огромное значение достижению победы в этом соревновании. Соперничество за Луну было своего рода войной. «Проигравшего ожидают гибель и проклятия», – писала в то время газета “Нью-Йорк Таймс”. Это была борьба двух систем, в которой американцы обязаны были победить. Любыми средствами.
Президент Кеннеди сместил прежнее руководство космических исследований и назначил руководителем лунной программы США Вернера фон Брауна.
Исторически, того самого фон Брауна, который в Германии занимался ракетами “Фау-2”, 1 мая 1937 года вступил в национал-социалистическую партию, в мае 1940 года – в ряды СС; с июня 1943 года фон Браун – штурмбаннфюрер СС, что соответствовало званию майора в вермахте. 2 мая 1945 года фон Браун с группой немецких ракетчиков сдались американцам, вместе с документацией.
В 1945 году немцы разместились на базе американской армии Форт Блисс, штат Техас. В 1950-х годах контракт на космический спутник получили Военно-морские силы США, тогда как фон Брауну поручили разработку только ракет малой дальности. Сведения о группе немецких конструкторов ракет просочились в печать и стали предметом критики Альберта Эйнштейна и других. Сам фон Браун жаловался, что в 1938 году он руководил работой тысяч инженеров, а теперь он подчинялся «прыщавому» 26-летнему майору Джиму Хэмиллу, у которого было только незаконченное инженерное образование.
И вот пришло его время. С 1960 года бывший нацист фон Браун – директор Центра космических полётов НАСА, руководитель разработок ракет-носителей серии “Сатурн” и космических кораблей серии “Аполлон”.
22 ноября 1963 года пришла шокирующая новость – в Далласе, штат Техас, застрелили президента Кеннеди. Преемник Кеннеди Линдон Джонсон продолжил космическую, лунную гонку.
В июне 1964 года в своём интервью о сроках и возможностях полёта на Луну Вернер фон Браун подтвердил уверенность в том, что до 1970 года американцы побывают на Луне и вернутся на Землю.
В 1969 году “Аполлон-11” доставил на Землю 20 кг лунного грунта.
Ушёл фон Браун из НАСА и из работ по космосу в 1972 году, после последнего полёта “Аполлона” на Луну, и умер от рака поджелудочной железы в 1977 году.
Можно считать, что мечта сбылась.

В России извечно жила идея Вознесения и обретения бессмертия, идея стремления в бесконечность мира, во вселенную, в космос.
Глухой школьный учитель Константин Циолковский (1857-1935) из российской глубинки предложил точный способ полёта на Луну.
Сергей Королёв (1907-1966) с детства увлёкся авиационной и ракетной техникой, встретился с Циолковским, отсидел в лагере, на приисках, в 1950-е годы строил военные ракеты и при этом вынашивал идеи запуска человека на Луну.
Проводимые по указаниям Хрущёва работы по спутнику Земли и помпезные орбитальные пилотируемые полёты Королёв расценивал как отвлечение от главной задачи – лунной экспедиции.
Что было бы, если бы.

Корабль “Союз”

3 декабря 1963 года вышло Постановление ЦК КПСС о создании космического комплекса “Союз” в составе ракеты-носителя 11А511 и корабля с индексом 7К, впоследствии получившего название тоже “Союз”. Первые испытательные полёты кораблей 7К должны были начаться уже в 1964 году, а всего комплекса “Союз” – в 1965-1966 годах. В дальнейшем комплекс “Союз” предполагалось использовать для полётов к Луне и планетам, предусматривались научные и военные варианты кораблей.

Зная, что работы по кораблю “Союз” в масштабе страны временно отодвигаются в пользу опережающего рывка по кораблю “Восход”, наш шеф Даревский всё-таки принял решение в ноябре 1963 года приступить к работам по тренажёру корабля “Союз”, одновременно с работами по кораблю “Восход”. 
И опять, как и по кораблю “Восход”, мы вдвоём с Кулагиным поехали в ОКБ-1, чтобы начать изучение материалов по кораблю “Союз”.
По моим представлениям, на предприятии ОКБ-1 С.П. Королёва поисковые работы по лунной программе и соответственно по специфической операции сближения космических аппаратов на орбите начались в 1961 году, сразу же после полёта Гагарина.

Мы с Кулагиным зашли сразу к Раушенбаху. Борис Викторович был наслышан про наш тренажёр корабля “Восход”, поинтересовался, как мы моделируем автоматические датчики ориентации. Тут я и выдал: «Мы “кормим” (хорошо сказано) модель датчика тремя направляющими косинусами наблюдаемого объекта в связанной системе координат корабля; это один продольный – косинус угла между направлением на наблюдаемый объект и осью чувствительности датчика плюс ещё два соответственно поперечных направляющих косинуса. Далее, формируем три конических зоны вокруг оси датчика: 1) очень узкую, доли градуса, зону нечувствительности; 2) вокруг неё – линейную или квазилинейную зону размером около десяти градусов; 3) сигнатурную зону приведения размером в несколько десятков градусов; и наконец, остальная часть пространства, в том числе задняя полусфера датчика, определяется как зона поиска наблюдаемого объекта, с постоянной угловой скоростью вращения корабля до попадания в зону приведения».
Такую формулировку я использовал для объяснения модели датчика своим сотрудникам и другим заинтересованным лицам. Эта формулировка вошла впоследствии и в мою диссертацию.
Борис Викторович всё воспринял, одобрил и дал указание своему заместителю Легостаеву предоставить нам необходимые материалы по кораблю “Союз”.

Вместе с Виктором Павловичем Легостаевым мы направились в большое помещение, где сидело человек 20-30 специалистов их отдела. Соблюдалась строгая субординация.
Подошли к Бранцу Владимиру Николаевичу, который без разговоров отправил нас к Шмыглевскому Игорю Петровичу. Приятной внешности, розовощёкий, это был высокоинтеллектуальный человек, исключительно деликатный, очень внимательный к собеседнику, с небольшим наклоном вперёд и постоянным визуальным контактом.
Несмотря на крайнюю занятость производственными делами, он внимательно нас выслушал, ответил очень интересно и доходчиво на все интересующие нас вопросы. Затем он подозвал несколько своих сотрудников которые показали нам имеющуюся техническую, конструкторскую и схемную документацию по кораблю “Союз”. Я разбирался в том, что касалось динамики движения корабля, Кулагин – во всём остальном. Мы поняли и запросили, что именно и конкретно, желательно срочно, следует направить в адрес нашего предприятия – для дальнейшего использования нашими разработчиками тренажёра в нашей работе.

За один день нам удалось внимательно и подробно изучить состав и функционирование корабля “Союз”.
Не претендуя на исчерпывающую точность и полноту изложения технической фактуры в настоящем тексте Воспоминаний, попытаюсь описать здесь этот новый, интереснейший корабль.
Стало понятно, что корабль “Союз” создавался для решения целевой задачи облёта и исследования Луны и состоял из соединённых в единый моноблок трёх отсеков: спускаемого аппарата (СА), бытового отсека (БО) и приборно-агрегатного отсека (ПАО); обитаемыми отсеками являлись первые два.

Бытовой отсек был предназначен для отдыха космонавтов, занятий физкультурой. Здесь же они, в основном, проводили научные эксперименты при автономных полётах корабля, готовились к переходу в другой космический корабль или станцию после стыковки.
Дальше – больше. В бытовом отсеке имелось два люка. В нижней части БО располагался люк-лаз для перехода в спускаемый аппарат; сбоку – люк-дверь для входа в бытовой отсек и выхода из него.
Прежде всего, именно через люк-дверь экипаж на стартовой позиции входил в корабль и затем через люк СА-БО опускался на кресла-ложементы в спускаемом аппарате.
Кроме того, бытовой отсек использовался как шлюзовая камера для выхода в открытый космос; космонавт в скафандре переходил в БО, задраивался гермолюк СА-БО, из бытового отсека стравливался воздух, и космонавт через люк-дверь выходил в открытое космическое пространство и затем возвращался в корабль.
Бытовой отсек конструктивно не предназначался для перемещения человека в атмосфере; перед возвращением экипажа на Землю этот отсек отстреливался и сгорал в плотных слоях атмосферы.

В спускаемом аппарате были установлены:
- два либо три кресла космонавтов – в зависимости от поставленных задач полёта;
- система отображения информации (СОИ) “Сириус”;
- ручка управления ориентацией (РУО) – правая;
- ручка управления движением (РУД) для координатных перемещений корабля во время причаливания – левая;
- вместо ориентатора “Взор” – перископический прибор под названием визир специальный космонавта ВСК-3, и так далее.
В целях обеспечения максимальной прочности конструкции спускаемый аппарат был оборудован одним единственным люком, предназначенным как для сообщения с бытовым отсеком, так и для выхода (“эвакуации”) экипажа после приземления.

Система отображения информации (СОИ) “Сириус”, иногда называемая как “пульт космонавтов”, или “пульт управления кораблём”, была разработана в нашей лаборатории С.Г. Даревского.
Важное место на пульте космонавтов занимал прибор “Глобус” – индикатор навигационный космический (ИНК). В упрощенном виде он применялся на космическом корабле “Восток” и “Восход”. В настоящем же виде он был модернизирован и позволял космонавтам в любое время знать местоположение корабля по земному глобусу (над какой местностью он пролетает в данный момент) и время, оставшееся до входа на неосвещённую сторону Земли (до входа в тень Земли) и до выхода из тени. Кроме того, с помощью этого прибора космонавт мог определить, в каком месте корабль приземлится, если именно сейчас, в данную секунду включить тормозной двигатель при правильно сориентированном положении корабля и при правильном времени работы двигателя.
Также следует отметить наличие на пульте космонавтов такого прибора, как комбинированный электронный индикатор (КЭИ) на основе электронно-лучевой трубки, а попросту минителевизор. На нём можно было контролировать около двух десятков параметров бортовых систем, и одновременно видеть телевизионное изображение космического объекта, с которым предстоит стыковаться. Имелась возможность включить на экран и другие камеры по выбору космонавта и наблюдать обстановку в бытовом отсеке или вообще вне корабля.

В корабле использовались бортовые системы: телевизионная “Кречет”, система ориентации и управления движением (СОУД), сближающе-корректирующая двигательная установка (СКДУ), тормозная двигательная установка (ТДУ) и другие. Специально для обеспечения сближения космических кораблей была создана бортовая радиотехническая система взаимных измерений параметров относительного движения двух космических летательных аппаратов – система “Игла” разработки НИИ точных приборов (НИИТП, директор Армен Сергеевич Мнацаканян).
Для выполнения стыковки на корабли ус­танавливались стыковочные агрегаты двух видов: активный (“штырь”) на ведущий корабль и пассивный (“ко­нус”) на объект-цель. Агрегаты обеспечивали жёсткое механическое стягивание и соединение электри­ческих разъёмов кораблей.

В отечественной космонавтике все бортовые системы, в том числе и системы управления движением кораблей и станций, до конца 70-х годов строились на аналоговых, релейных, импульсных приборах, то-есть без применения цифровой вычислительной техники.

Я ещё несколько раз посещал фирму Королёва. Со временем ближе познакомился с замечательными специалистами (даю по списку):
Вольцифер Геннадий Анатольевич,
Лобода Юрий Александрович,
Павлов Дмитрий Владимирович,
Раздеришин Павел Иванович,
Соловьёв Юрий Александрович,
Цесарев Игорь Александрович.
Ответственным за взаимодействие с нашим предприятием был оперативно назначен толковый, интеллигентного вида, старший инженер Иннелаур Виктор Томасович. Через него мы получали необходимую для разработки тренажёра информацию, контактировали с нужными специалистами ОКБ-1.

Владычин

В один из моих визитов к начальнику аспирантуры Клячко Михаилу Давыдовичу, там в канцелярии ко мне подошёл незнакомый человек. Представился: инженер ЛИИ Утенин Александр Егорович. Пригласил на разговор в 7-й комплекс ЛИИ. Проводил меня.
Кабинет Владычина Геннадия Павловича. В кабинете ещё один стол, за которым сидел-работал известный учёный Ведров Всеволод Симонович. Позвали в кабинет также начальника лаборатории Кондратова Анатолия Алексеевича – и, о чудо! – легендарного лётчика, учёного и писателя Галлая Марка Лазаревича. Только ради одного этого можно было прийти сюда. Как я жалел, что в своё время мне не удалось встретиться с Галлаем, когда он работал совместно с Кулагиным на нашем тренажёре, а я ещё учился в институте.

Все четверо с горящими глазами, перебивая друг друга, стали рассказывать мне, что они затеяли, нелегально, инициативную работу по исследованию причаливания и стыковки космических аппаратов. Особенность задачи состояла в том, что космонавт находится в одном из кораблей и управляет движением своего корабля и одновременно управляет, по радиоканалу, движением другого корабля, который считается необитаемым или в котором космонавт является недееспособным. Точнее говоря, космонавт должен был левой рукой с помощью трёхстепенной ручки управлять вращением чужого корабля, а правой рукой, с помощью другой трёхстепенной ручки, управлять вращением своего корабля и при этом определёнными манипуляциями влиять на относительное линейное движение обоих кораблей. Позже я узнал, что этот оригинальный закон управления, собственно и ставший изюминой всей работы, был предложен самим Марком Лазаревичем.

Я быстро схватил суть задачи, а главное, сложность, даже, пожалуй, удивительную экзотичность принятых законов управления; внутренне усомнился в возможности такой ситуации в реалиях нашей жизни, но внешне признал допустимость такой постановки задачи.
Тогда все четверо – Владычин, Галлай, Кондратов и Утенин – повели меня на свой моделирующий стенд, где всё уже было готово: макет кабины корабля, иллюминатор, в который был вставлен обычный осциллоскоп, воспроизводящий изображение наблюдаемого корабля, в ночных условиях, то есть некие габаритные и прицельные огни пассивного корабля, кресло, две ручки управления и вычислительная машина. Научный и технический уровень их моделирующего стенда, несомненно, заслуживал самой высокой оценки.
Насчёт математической модели не мог ничего сказать, так как Утенин сразу заявил, что уравнения движения мне не покажет. Спасибо и на этом.
Как бы в заключение, они сообщили, что слышали (!) о моей работе по созданию тренажёра для космонавтов, посему пригласили меня к участию в их исследованиях. И наконец, обнажилась первопричина, подоплёка нашей встречи: они попросили передать им некоторые технические характеристики изделий фирмы Королёва. Я знал о секретности этих данных и, соблюдая режимную дисциплину, сообщил им только разумные пределы, интервалы значений технических параметров. Это оказалось даже более интересным, так как они могли попутно определить наиболее оптимальные значения этих параметров.

Я много времени отдавал этим исследованиям, конечно, без ущерба для своей основной деятельности. Иногда удавалось помогать им советами.
Участвовал я в модельных экспериментах как оператор. Операторов, лётчиков и инженеров, было много. Но, что примечательно, ответственный за статистическую обработку экспериментов Александр Утенин отбраковывал мои результаты как самые худшие, а результаты Марка Лазаревича – как самые превосходные, и мы оба выражали своё недовольство этой несправедливостью.

А во время технических перерывов между экспериментами мы с Марком Лазаревичем уединялись в какое-нибудь пустое помещение, и я с огромным интересом слушал его яркие, нескончаемые рассказы о жизни, о полётах, о войне. Как говорится – ничего не тая, он рассказывал о том, как был сбит и попал к партизанам. Но больше всего он рассказывал, полушёпотом, большую тайну о дне 12 апреля 1961 года, о “технической позиции” (как тогда называли космодром), где он побывал, о встречах с Гагариным и с Главным конструктором, не называя его имени. О том, как он получил автограф Гагарина буквально в день исторического полёта специально для своего сына Юрия, кстати, моего, 1938-го года рождения.
Признаюсь, это были незабываемые минуты общения с великим человеком, гением. А Марк Лазаревич однажды прочувствованно произнёс: «Женя, Вы такой благодарный слушатель. (Он мне на “Вы”). Спасибо Вам. Я ведь на Вас свои книжки обкатываю». Это дорогого стоит.
Я, ничего не тая, самым обстоятельным, подробным образом отвечал на его вопросы о действующем тренажёре корабля “Восход” и о разрабатываемом нами тренажёре корабля “Союз”, об аппаратном, математическом и методическом обеспечении подготовки космонавтов, о текущих делах и перспективных планах. Марк Лазаревич внимательно слушал, с радостью и гордостью отмечал, что реализуются, продолжают жить все его идеи, заложенные, именно им, когда-то, в самом первом тренажёре для гагаринского полёта.
Единственное о чём жалею: в то время у меня дома была книжица Галлая «Через невидимые барьеры», но взять автограф у автора – не хватило соображения.

Проблема пришла, откуда не ждали. Через какое-то время о моей совместной с ЛИИ работе, удивительным образом, стало известно моему руководству. Мне было категорически рекомендовано прекратить всякие контакты с группой Владычина-Галлая.
С результатами этих инициативных исследований по управлению сближением также получилось, к сожалению, не всё удачно. Коллектив Геннадия Павловича Владычина написал серьёзный отчёт по результатам исследований и направил его в адрес ОКБ-1 Королёва. Там этот документ долго “мурыжили”, а потом дали отрицательный отзыв, сославшись, как я и предполагал, на нереальность принятых условий космического полёта. Более того, пошла жалоба в вышестоящие инстанции, что ЛИИ отвлекается от своих дел, занимается несвойственной ему космической тематикой. Чем всё кончилось, не знаю.

Время от времени я мысленно возвращался к эксперименту группы Владычина-Галлая. И вот что я придумал. По существу предложенного закона управления.
Допустим, нам надо следить за предметом на проходящем мимо поезде. Для этого мы поворачиваем что? – голову. То есть: поезд движется – мы поворачиваем голову. При этом мы совершаем вращательное движение головой. Поезд движется равномерно, а мы поворачиваем за ним голову всё быстрее. Поезд и предмет удаляются. И мы понимаем: чтобы следить за предметом, надо уже не поворачиваться – лучше самим двигаться вослед. Значит, с какого-то момента мы добавляем себе поступательное движение. Когда, в какой момент к вращательному движению добавлять поступательное и на сколько – это уже относится к области конкретных параметров закона управления. В целом же этот закон, или способ управления путём совмещения вращательного и поступательного движений я бы назвал просто и кратко: «способ сближения Галлая». Новизна способа не вызывает сомнений. Техническая реализация способа фактически была осуществлена.

Между прочим, раньше, до всех этих замечательных исследований, оказывается, я знал Геннадия Павловича Владычина, но только в лицо. И это было в зале для бадминтона. Владычин (неизвестный тогда мне) играл в бадминтон очень хорошо, причём в резкой, силовой манере; и у него была своя компания; я их видел издалека; и они кричали всегда очень громко и грубо, и больше всех кричал сам Геннадий Павлович.
И в дальнейшей жизни, как будет описано ниже, мы пересекались довольно часто – и с большой пользой для меня.

Коллектив

Мне очень нравился коллектив лаборатории, где я начал работать.
Я понимал, что прежние мои школьный и институтский коллективы – это были какие-то временные детско-юношеские команды.
Далее. Научный коллектив Института автоматики и телемеханики, где я имел счастье проходить дипломную практику, был хорош, но то было собрание отдельных интересных учёных; думаю, кто-то с кем-то дружил; однако я себя там не видел.
Разумеется, я не принял бы никакой фабрично-заводской коллектив, не по мне.
Тем более никакой магазинный или там ресторанный. И ни военный, ни спортивный.
Здесь же, в лаборатории Даревского, шла жизнь, яркая и настоящая; люди работали и жили; разные, несхожие, дружные и не очень, они все вместе стали для меня другой, новой семьёй; и я уважал всех и каждого.

Вот и сию минуту, я пишу, а все-все мои сотрудники и коллеги, впрочем, как и всегда, у меня перед глазами, со своими делами, заботами, способностями и привычками. Спасибо всем!

Возможно, где-то в Филиале ЛИИ либо ещё где-нибудь тоже были свои хорошие коллективы. И я рад за них.

Отмечу, что у нас как-то было признано уважать ветеранов-“основателей” нашей лаборатории. Году в 1968-м решили собрать оставшихся ветеранов, всех вместе, и сфотографировать.
Я был весьма польщён, что меня пригласили в эту почтенную компанию. Думаю, фотография эта хранится у каждого из наших ветеранов. Хочется привести их список.
Даревский С.Г.,
Конарев В.П.,
Кулагин Э.Д.,
Лавров Д.Н.,
Марченко С.Т.,
Акулов А.С., военпред,
Драгун Ю.Т.,
Зонабенд Ф.М.,
Кириллов А.А.,
Крантикова Т.И.,
Крыжанская Л.М.,
Максимова В.Н.,
Малышев В.И.,
Никонов Е.К. (я, автор этих строк),
Отрешко Г.Н.,
Ощепков Н.А.,
Сопов Г.Н.,
Тяпченко Ю.А.,
Фокина А.С.,
Шилова Н.В.,
Элькснин В.Н.
Мне кажется, инициаторы этой благой затеи включали в список ветеранов тех специалистов, которые пришли в лабораторию до дня полёта Гагарина. Так попал и я.
Отмечу лишь, что на фотографии отсутствуют как минимум трое явных ветеранов: перешедший, к тому времени, в другое подразделение ЛИИ Носов Е.Н. и безвременно ушедшие из жизни Макаров Г.С. и Горячев В.В.

Очень важным для себя считаю и горжусь тем, что принадлежу к первому, работавшему до легендарного 12-апрельского полёта, составу отдела Кулагина.

В мае 1965 года поздравляли нашего шефа Даревского с 45-летием со дня рождения. На банкете в узком кругу сотрудников лаборатории, в одном из помещений клуба “Стрела”, Сергей Григорьевич в своём тосте поблагодарил коллектив за самоотверженный труд и достигнутые успехи в великом, благородном деле освоения космоса. Оглядев всех и выдержав паузу, он только чуть приоткрыл перспективы нашего дальнейшего развития – от полусотни бравых «гвардейцев» в настоящее время до 500 человек кадрового состава через два-три года; а через 5-6 лет, добавил он под звон бокалов и восторженные возгласы собравшихся, «у нас будет своё предприятие с численностью в несколько тысяч человек».
Сбылось. И свои корпуса производственные появились, и своя служебная территория, и своя проходная.

Начали ездить в соседний совхоз имени Тельмана на уборку урожая картофеля и прочих овощей. Совхозные поля находились на другой стороне Москва-реки. Мы добирались до лодочной переправы, загружались в лодку, переправлялись через реку и там пешком шли до назначенной делянки. Сохранилась фотография – я в обнимку с хохочущими девушками на лодке, сделанная кем-то с берега.

Северка

              За тихой рекою в березовой роще.
                (Сергей Трофимов).

Социальное обеспечение – оздоровление трудящихся
Были в коллективе разговоры о туристической базе или базе отдыха для сотрудников лаборатории. Где устроить?
Наши ребята, опытные туристы, рассказали, что, плавая на байдарках по реке Северке, это здесь недалеко, видели очень красивый берег: зелёный лужок, а за ним, метрах в трёхстах, белоснежная стена берёзовой рощи. Наш Раменский район.
Профсоюзная организация энергично взялась за дело. Возле рощи натянули большие брезентовые палатки, чего-то ещё подвезли. И уже в ближайшую пятницу любители русской природы и песен у костра грузились в крытую машину.
Речка мелкая, но поплескаться можно. Берёзовая роща чистая, светлая. Вокруг леса, луга, поля. За речкой на горизонте видны колокольня и купол-башенка разрушенной Покровской церкви; там село Никоновское. Хороший повод для шуток. Неподалёку находятся известные посёлок Михнево и село Малино Ступинского района.
В воскресенье вечером возвращались домой в Жуковский, с полными корзинками грибов и баночками земляники.
Я тоже съездил. А потом и мама моя, Любовь Степановна, напросилась, и её взяли, как брали с собой и других родителей и членов семей.
Это было чудесно!

***

Году в 1965-ом произошло расширение территории ЛИИ – был построен новый забор, для того чтобы наш Филиальский корпус оказался включённым в общую охраняемую территорию ЛИИ; около нашего корпуса построили новую проходную, под названием Филиальская проходная.
Плюсом этого мероприятия было то, что нам, “филиальским”, стало возможным теперь попасть из нашего здания свободно, без проходной, ко всем производственным корпусам ЛИИ, в институтскую библиотеку, в отдел научно-технической информации (ОНТИ), в институтскую столовую и даже подойти к лётному полю.
Минусом для нас можно было бы считать, что мы потеряли свою автономию, свой суверенитет, свою самобытность. (Шутка).

Воодушевление

Человечество приступило к освоению космоса. Соответственно не только фантастика, но и политические программы и инженерные разработки были нацелены на космос. Освоение космоса рассматривалось как следующий, закономерный шаг после освоения поверхности Земли. Освоение космоса не считалось каким-то непосильным бременем для человека и человечества. Ожидалось появление на Луне действующих постоянных обитаемых станций и лунных баз, обсуждались планы высадки людей на Марсе и разведки у дальних планет, включая Сатурн и Юпитер.

Сборная. То-сё, 5-10

Наблюдение. Ночная электричка. Пустой вагон. Красивый профиль девушки у окна с другой стороны – косынка треугольником наброшена на высокую причёску. Достаю записную книжку, зарисовываю. Даже мысли нет заговорить.
Вот и Нина рассказывает: одна поздней ночью шла через весь город от станции до общежития, каблучки цок-цок. Всё очень спокойно. А встретить и проводить?!

Я начал системно коллекционировать почтовые марки, в основном, по теме “Космос”. Понравился магазин “Филателия” на набережной около Киевского вокзала. Помещение небольшое, стеклянный прилавок, народу немного, но очень богатый выбор и высокопрофессиональные продавцы. Меня там уже знали. У меня появились большие почтовые блоки, марки со стереоизображением – из арабских эмиратов. Начал переходить от альбомов к тематическим планшетам, с прозрачными накладными кармашками и сопровождающими текстами. И всё это было не очень дорого, для меня вполне доступно.

Анекдотцы от Александра Железнякова, энциклопедиста космонавтики
1. Однажды будущий космонавт-1 сказал будущему космонавту-2:
– Вот слетаем в космос и будем вместе книги писать. А псевдоним и придумывать не надо – Юрий Герман.
Для тех, кто забыл: Юрий Герман – известный советский писатель. Кстати, о космосе никогда не писал.
2. На одной из первых пресс-конференций после полёта Юрия Гагарина кто-то из иностранных корреспондентов спросил:
– Сколько Вам заплатили за полёт?
Юрий ответил вопросом на вопрос:
– Скажите лучше, сколько бы заплатили Вы, если бы Вам предложили первому полететь в космос?
3. После первого в мире выхода человека в открытый космос – в честь Алексея Леонова и тех, кто готовил это свершение, в Москве было устроено большое торжественное собрание. Приехал на него и Сергей Павлович Королёв. Сидеть в президиуме засекреченному конструктору не полагалось, поэтому он прошёл прямо в зал и увидел, что свободные места есть только в первом ряду. Туда он и направился. Дорогу ему преградил распорядитель мероприятия:
– Здесь места только для непосредственных участников свершения.

Я теперь уже не считал Жуковский такой уж глушью. Стал думать об этих первых годах здесь как о самых светлых в жизни. То было состояние постоянной влюблённости. Во всё. В само своё существование. Шёл процесс: сегодня лучше, чем вчера. И так постоянно по нарастающей.
Однако позже, лет через двадцать-тридцать, это время, этот отрезок времени жизни, с новых достигнутых высот, стал казаться мне тёмным, пропавшим. Да, было время Гагарина. Но в остальном: общага, одиночество, скудость, нехватка того-сего.

И тут перехожу к своему психологическому портрету.

Мой психологический портрет
на этапе работы в ЛИИ

Я простой. Скромный от природы. Стеснительный. Не стремлюсь к общению. Друзей немного. Установил себе за правило обращаться ко всем особам женского пола только на “Вы”. Оптимист. Вредных привычек не имею. Боюсь боли. Побаиваюсь вида крови. Боюсь высоты. Тушуюсь, теряюсь в необычной обстановке, в обществе, в чрезвычайных условиях. Контролирую себя со стороны: поза, жесты, разговор. Когда закрываю ящик, слежу, как я поставил что-то, чтобы потом при открытии другим человеком ничего не выпало. Характерная черта – лень. «Раньше меня родилась».
Никогда не завидовал никому. Не было комплекса неполноценности. Считаю самой лучшей свою семью, своих людей, свою страну. Просто люблю семью, дом, страну. Работа, и ещё раз работа. Работаю “на космос”. Работаю успешно. Работа нравится. Работаю на голом энтузиазме. Амбиции есть, но не много. Постоянно читаю научно-техническую литературу. Веду свою картотеку научно-технической литературы. Люблю работать в библиотеках. Люблю русский язык. Интересуюсь иностранными языками. Люблю анализировать лингвистику. Люблю грамотность. Ненавижу грамматические ошибки в текстах. Перечитываю написанное «сто раз», чтобы не было ошибок, правлю стиль, смотрю, как оформлено. Самое трудное – заставить себя прочитать самим же написанное; у меня это редко, но бывает. С этой своей плохой привычкой справляюсь. И это, считаю, самый простой из ряда других моих недостатков, с которыми тоже борюсь.
Общественной работой не занимаюсь. Прежде всего, лень. Да и никто не принуждает, не тянет. А сам я и не стремлюсь. И без меня там есть кому.
Сплю хорошо, ем тоже. Увлёкся бадминтоном, но играю, кажется, хуже всех. Немного хожу на лыжах. Подтягиваюсь 5-6 раз. Другими видами спорта не занимаюсь и не интересуюсь. Зарядку иногда делаю. Чистить зубы забываю. Зубы болят, боюсь зубного врача, запускаю. Волосы выпадают.
В кино хожу, новое стараюсь не пропускать, но ажиотажа нет. Никогда не стремлюсь «во что бы то ни стало». Люблю музыку хорошую. Успеваю посещать театры, концерты, выставки. Но не любые, только на свой вкус. Не люблю артистов и режиссёров, которые «на разрыв аорты». Вкус свой считаю утончённым. Не люблю, когда что-то считается «ах, это надо обязательно посмотреть». Особое отношение к живописи – предпочитаю красивое, в основном пейзажи. Не воспринимаю абстракционизм и прочий модернизм. Рисовать толком не умею. Читаю, но мало. Не до поэзии. Театр, кино, музыку, живопись глотаю как голодный. Люблю шутки, но не умею придумывать. То же в музыке. Не люблю самые высшие разделы математики и физики, которых не понимаю. Турпоходы, альпинизм не люблю. Не люблю смотреть спорт, “болеть”. Не люблю йогу и любые необычные увлечения. Люблю город, люблю гулять по городу, узнавать где что. Люблю сад, огород, природу. Люблю море. Отрицательно отношусь к домашним животным. Не умею делать руками, мастерить.
Считаю, что плохо, бедновато одет. Модой не интересуюсь.
За всё время работы никто из начальства или из сотрудников ни разу не поднял на меня голос. Как-то так получилось. Впрочем, я тоже ни на кого не накричал.

Что вспомню – добавлю, что-то лишнее – уберу.


Персоналии
Друзья, знакомые, коллеги, сотрудники, начальство, однокурсники, одноклассники, преподаватели,
все, с кем я встречался:

Начальство нашей лаборатории № 102, 1961 год:
Даревский Сергей Григорьевич, род. 23 мая 1920 года, ум. 8 сентября 2001 года,
выпускник МАИ (1943), начальник лаборатории, главный конструктор, орден Ленина (1961),
лауреат Ленинской премии (апрель 1966 года), к.т.н. (1953), с.н.с. (1955).
Кулагин Эмиль Дмитриевич, род. 23 сентября 1932 года, ум. 29 января 2014 года,
выпускник ЛЭТИ (1957), начальник отдела.
Макаров Геннадий Степанович, род. в 1931 году, ум. в 1968 году, начальник отдела. 
Марченко Станислав Тарасович, род. 6 октября 1930 года, ум. 14 мая 2022 года,
выпускник МЭИ (1956), заместитель начальника лаборатории и одновременно
начальник отдела, лауреат Государственной премии СССР (1961).
Носов Евгений Николаевич, ум. в ноябре 2014 года, начальник отдела.

первый состав отдела Кулагина Э.Д.:
Бысова (Кузьменко) Ольга Павловна, род. 12 сентября 1938 года,
ум. 7 сентября 2020 года, техник.
Горячев В.В., старший инженер.
Кириллов Алексей Алексеевич, старший техник.
Лялина Наталья, инженер.
Малышев Валентин Иванович, род. 19 апреля 1922 года, ум. 23 апреля 1994 года,
старший техник, ветеран Великой Отечественной войны.
Наумова Лидия, техник.
Фокина Александра Сергеевна, род. 13 ноября 1922 года, ум. 18 января 1993 года, старший инженер.

позже:
Ерёмин Алексей Фёдорович, род. 20 марта 1931 года, ум. 17 октября 2013 года,
выпускник РРТИ (1962), инженер.
Слуцкий Валерий Борисович, род. 26 февраля 1939 года, ум. 29 октября 1998 года,
выпускник МАИ (1962), инженер.
Суворов Александр Прокопьевич, 8 августа 1941 г.р., выпускник ЛЭТИ (1964), инженер.
Филистов Иван Владимирович, род. 10 сентября 1939 года, ум. 24 июня 2012 года,
выпускник МАИ, в лаборатории Даревского с 1965 года, инженер.
Чайкин Андрей Павлович, род. 17 октября 1935 года, ум. 3 июня 2012 года, инженер.
Щербакова Галина Николаевна, род. 17 ноября 1933 года, ум. 8 мая 2003 года,
окончила МГУ, в лаборатории Даревского с 1963 года, инженер-программист.

Другие отделы нашей лаборатории № 102:
Анисимов Леонид Алексеевич, 7 августа 1940 г.р., выпускник МЭИ, инженер.
Вакуленко Иван Иванович, выпускник Строгановского училища, инженер-художник.
Драгун Юлия Трофимовна, род. 28 августа 1926 года, ум. 26 ноября 2012 года, техник.
Едемский Борис Анатольевич, 7 октября 1938 г.р., выпускник МЭИ факультет ЭМФ (1962),
пришёл в лабораторию осенью 1961 года, в отделе Кулагина с весны 1963 года, инженер.
Зонабенд Феликс Михайлович, род. 8 сентября 1936 года, ум. 13 января 2018 года,
выпускник МЭИ факультет ЭМФ (1961), инженер.
Конарев Вениамин Петрович, род. 25 марта 1934 года, ум. 10 июля 2017 года,
выпускник МЭИ факультет ЭМФ, ведущий инженер.
Крантикова Тамара Ивановна, род. 17 января 1940 года, ум. 12 июня 2018 года, техник.
Кремнёв Олег, выпускник РРТИ, инженер.
Крыжанская Людмила Митрофановна, 17 апреля 1939 г.р., техник.
Лавров Дмитрий Николаевич, 29 марта 1935 г.р., выпускник МЭИ факультет ЭМФ,
заместитель начальника отдела.
Ловчев Александр Николаевич, 16 ноября 1940 г.р., выпускник МИИГАиК,
в лаборатории с 1966 года, инженер.
Макарова Валентина Григорьевна, 14 июля 1937 г.р., техник;
жена Макарова Г.С., сын Владимир 1967 г.р.
Максимова Виргилия Николаевна, род. 22 апреля 1936 года, ум. 10 мая 2021 года,
окончила МЭИ факультет ЭМФ, старший инженер.
Никонов Владимир Емельянович, род. 22 октября 1936 года, ум. 8 января 2021 года, инженер.
Отрешко Глеб Николаевич, род. 9 февраля 1930 года, ум. 11 февраля 1995 года, старший инженер.
Ощепков Николай Александрович, род. 29 августа 1937 года, ум. 1 марта 1999 года,
в лаборатории с 1960 года, старший инженер.
Подолян Виктор Артёмович, род. 6 июля 1937 года, ум. 10 января 2003 года,
выпускник МЭИ, инженер.
Румянцев Дмитрий, выпускник Строгановского училища, инженер-художник.
Седакова Людмила Борисовна, род. 27 октября 1941 года, ум. 22 февраля 2023 года, инженер-психолог.
Симоненкова Лидия Петровна, 3 сентября 1931 г.р., инженер.
Ситников Марк Владимирович, выпускник РРТИ, старший инженер.
Сопов Герман Никитович, род. 28 января 1936 года, ум. 24 авгута 2000 года, инженер.
Тяпченко Юрий Александрович, 26 марта 1938 г.р., выпускник МЭИ факультет ЭМФ (1961), инженер.
Шилова Нина Владимировна, род. 24 сентября 1932 года, ум. 23 февраля 2019 года, старший инженер.
Элькснин Владимир Николаевич, род. 3 января 1925 года, ум. 18 августа 1990 года, старший инженер.

Наше представительство заказчика (ПЗ):
Акулов Александр Сергеевич, род. 27 июня 1926 года, ум. 6 марта 1982 года,
старший представитель заказчика, полковник-инженер.
Васкевич Эрнест Анисимович, род. 24 марта 1927 года, ум. 24 декабря 1989 года,
представитель заказчика, полковник.
Седнев Владислав Дмитриевич, 22 мая 1939 г.р., выпускник МЭИ факультет ЭМФ (1962),
в Филиале ЛИИ с осени 1961 года, представитель заказчика.

Опытное производство (ОП) Филиала ЛИИ:
Цивлин Наум Яковлевич, род. в 1912 году, ум. 12 февраля 1994 года,
начальник ОП.
Пурин Александр Андреевич, заместитель начальника ОП.
Ерёмин Николай Александрович, электромонтажник опытного производства.
Исаев В.Ф.
Кисляков И.А.
Кокарев Александр Алексеевич, род. 10 февраля 1920 года, файнмеханик.
Кругликов Н.В.
Лизаков Николай Игнатьевич, род. 17 декабря 1934 года, ум. 5 марта 2011 года.
Мосягин В.А.
Подымов Владимир Петрович.
Фокин Станислав Михайлович, род. 18 декабря 1933 года, ум. 19 июня 2011 года.

Комплекс № 8 радиотехнического оборудования (ЛИИ):
Попов Степан Иванович, род. в 1912 году, ум. 10 марта 1987 года,
начальник комплекса с 1959 по 1965 год.
Кириченко Игорь Михайлович, род. 23 февраля 1929 года, ум. 14 октября 1997 года,
начальник комплекса с 1965 по 1972 год.
Круглов Николай Григорьевич, род. в ноябре 1914 года, ум. 22 ноября 2003 года,
начальник лаборатории № 81, к.т.н.
Ильин Юрий Николаевич, начальник отдела.
Бачурина Людмила Викторовна, род. 7 января 1945 года, ум. 28 января 2003 года, инженер.
Горбунова (Маргорина) Римма Борисовна, 6 марта 1936 г.р., старший инженер.
Жегалова Алевтина Романовна, 20 августа 1940 г.р., инженер.
Зверева (Сахарова) Лидия Михайловна, род. 4 мая 1938 года, ум. 23 декабря 2019 года, техник.
Зенец Лариса Валентиновна, 28 марта 1932 г.р., инженер.
Миклашевич Валентина Михайловна, 27 апреля 1937 г.р., техник.
Холдина Валентина Степановна, род. 25 декабря 1940 года, ум. 25 сентября 2019 года, техник.
Мухин Лев Савватьевич, род. 20 февраля 1911 года, ум. 4 августа 1995 года, начальник лаборатории.
Орлова Евгения Петровна, род. 2 августа 1934 года, начальник отдела.
Пейдус Ирина Михайловна, род. 13 мая 1932 года, ум. 15 ноября 2001 года, инженер.
Тимашпольский Николай Алексеевич, род. 16 декабря 1941 года, ум. 20 февраля 2003 года, инженер.
Тимошок (Мартынова) Элеонора Борисовна, род. 11 апреля 1938 года, ум. 31 июля 2021 года, техник.
Чудный Юрий Михайлович, род. 16 ноября 1932 года, ум. 18 мая 2020 года, инженер.
Щелочкова (Авхимович) Ирина, инженер.

Прочие подразделения Филиала ЛИИ и ЛИИ:
Абрамов Борис Михайлович, род. 3 июля 1933 года, ум. 21 января 2024 года, выпускник МЭИ (1956), инженер.
Аваев Артур Леонидович, род. 16 января 1935 года, ум. 17 октября 2006 года, инженер.
Аверин Владимир Иванович, начальник конструкторского отдела.
Амет-хан Султан, род. 20 октября 1920 года, ум. 1 февраля 1971 года,
заслуженный лётчик-испытатель, дважды Герой Советского Союза (1943, 1945),
подполковник (1946).
Артамонова Любовь Яковлевна, сотрудник первого отдела.
Ацюковский Владимир Акимович, род. 16 июня 1930 года, ум. 25 января 2021 года,
выпускник Ленинградского Политехнического института (1955),
работал в ЛИИ, к.т.н. (1964), д.т.н. (1992).
Бардина Антонина Ивановна, род. 2 февраля 1937 года, ум. 12 ноября 2022 года,
начальник ОТиЗ.
Безроднов Илья Ильич, род. 30 июля 1923 года, ум. 13 декабря 2011 года,
начальник военно-учётного стола Филиала ЛИИ, ветеран ВОВ, подполковник.
Берестов Леонид Михайлович, 18 октября 1933 г.р., выпускник МАИ (1957),
лауреат премии имени Н.Е. Жуковского, профессор.
Бодрунова Вера Гавриловна, 24 сентября 1935 г.р., сотрудник ОНТИ,
инженер по специнформации (СИ).
Борискина Клавдия Петровна, род. 15 августа 1920 года, ум. 9 января 2006 года,
зам. начальника первого отдела.
Бухатина Мария Ивановна, род. 14 июля 1919 года, председатель профкома ЛИИ.
Ведров Всеволод Симонович, род. 6 февраля 1902 года, ум. 25 ноября 1983 года,
работал в ЦАГИ (1925-1941), научный сотрудник, лауреат премии
имени Н.Е. Жуковского (1948), профессор (1944).
Вид Вильгельм Имануилович, 25 июня 1938 г.р., инженер.
Виноградов Олег Васильевич, род. 24 декабря 1933 года, ум. 9 декабря 2009 года,
инженер, к.т.н. (1963), д.т.н.
Владычин Геннадий Павлович, род. 30 марта 1929 года, ум. 18 февраля 1987 года,
выпускник МАИ (1951), работал в ЛИИ с 1951 года, начальник отделения № 7 (1978-1987),
орден “Знак Почёта”, к.т.н. (1964), д.т.н.
Галлай Марк Лазаревич, род. 16 апреля 1914 года, ум. 14 июля 1998 года,
Герой Советского Союза (1957), Заслуженный лётчик-испытатель СССР (1959), профессор (1994).
Гарнаев, Юрий Александрович, род. 17 декабря 1917 года, ум. 6 августа 1967 года,
заслуженный лётчик-испытатель СССР (1964), Герой Советского Союза (1957),
член ВКП(б) (1941), капитан, погиб 6 августа 1967 года в катастрофе вертолёта
при тушении лесных пожаров во Франции.
Гершенович Герц Борисович, род. 25 января 1912 года, ум. в 2002 году, инженер.
Дедеш Виктор Трифонович, род. 19 октября 1927 года, ум. 19 февраля 2016 года,
выпускник МАИ (1950), с 1950 года в ЛИИ, к.т.н. (1956), д.т.н. (1967), профессор.
Долголенко Георгий Павлович, род. 4 сентября 1933 года, ум. 15 сентября 1990 года,
выпускник МАИ (1958), в ЛИИ с 1958 года, инженер.
Долголенко Тамила Григорьевна, 9 июня 1933 г.р., сотрудник ОНТИ;
жена Долголенко Г.П.
Зализняк Георгий Дмитриевич, род. 19 апреля 1938 года, ум. 12 декабря 2017 года, инженер.
Зарубо Маргарита Васильевна, инженер.
Знаменская Алиса Моисеевна, род. 12 августа 1915 года, ум. 19 ноября 1995 года,
лауреат Сталинской премии (1954), д.т.н. (1962), профессор (1969).
Знаменский Сергей Иосифович, род. 8 октября 1913 года, ум. 29 июля 1970 года,
выпускник МВТУ (1937), в ЛИИ с 1941 года, главный инженер ЛИИ,
лауреат Сталинской премии (1953).
Зотов Сергей Борисович, род. 1 июля 1937 года, ум. 21 декабря 2016 года, начальник ППО.
Каменский Альберт Михайлович, род. 14 мая 1931 года, ум. 2 сентября 2017 года, инженер.
Китаев-Смык Леонид Александрович, 18 мая 1931 г.р.,
выпускник Первого Московского медицинского института (1955),
врач-физиолог, отдел научно-космической медицины ЛИИ (1960-1974).
Клячко Михаил Давыдович, род. 25 января 1923 года, ум. 27 июня 1993 года,
начальник аспирантуры.
Конарева Елена Сергеевна, 11 апреля 1937 г.р., инженер; жена Конарева В.П.
Кондратов Анатолий Александрович, род. 12 января 1928 года, ум. 4 сентября 2013 года,
начальник лаборатории.
Кумряков Сергей Николаевич, род. 2 августа 1938 года, ум. 19 ноября 2020 года,
выпускник РРТИ (1961), инженер.
Курганов Александр Васильевич, род. 27 октября 1931 года, ум. 20 февраля 2019 года, инженер.
Лакеев Александр Алексеевич, род. 21 марта 1921 года, ум. 24 декабря 1996 года,
главный электрик Филиала ЛИИ.
Леут Анатолий Павлович, род. 10 ноября 1937 года, ум. 18 мая 2020 года, инженер.
Мадатова Заира Мамедовна, 8 марта 1941 г.р., инженер ОНТИ; жена Фарамазяна В.В.
Махонькин Юрий Емельянович, род. 24 мая 1936 года, ум. 20 февраля 2018 года, инженер.
Мирошниченко Людмила Яковлевна, 22 декабря 1933 г.р., жена Берестова Л.М.
Мурашкевич Анатолий Михайлович, род. 1 марта 1928 года, ум. 12 июля 2004 года.
Новодворский Давид-Евгений Петрович, род. 7 апреля 1918 года, ум. 31 октября 1989 года,
начальник комплекса № 9, д.т.н.
Носеевич Игорь Михайлович, род. 1 апреля 1937 года, ум. 17 мая 2012 года,
выпускник МЭИ факультет ЭТФ (1961), инженер.
Паверман Рувим Мордкович, род. 20 июня 1920 года, ум. 13 января 2006 года,
начальник вычислительного центра ЛИИ (1960-1982),
в феврале 2000 года переехал на ПМЖ в США.
Плисак Людмила Михайловна, род. 3 августа 1939 года, ум. 20 июня 2009 года, к.т.н.
Подберезная Людмила Александровна, род. 2 мая 1929 года, ум. в сентябре 1999 года,
инженер-программист комплекса № 7.
Половинкина Мария Васильевна, род. 9 января 1938 года, ум. 3 марта 2000 года, табельщица.
Романов Георгий Лукьянович, род. 5 мая 1925 года, ум. 5 мая 2008 года,
инженер, участник ВОВ, медаль “За оборону Москвы”.
Рябова Светлана Ивановна, ум. в апреле 2015 года, окончила
Московский авиационный технологический институт (МАТИ),
прослужила 52 года в авиации, инженер.
Салфеткин Евгений Сергеевич, род. 19 октября 1929 года, ум. 23 декабря 2005 года,
нормоконтролёр.
Скрябина Любовь Петровна, род. 24 октября 1940 года, ум. 8 июня 2020 года.
Смышляева Татьяна, инженер.
Софин Виктор Алексеевич, род. 21 февраля 1936 года, ум. 7 марта 2017 года,
выпускник МГУ Физфак (1959), инженер.
Степаненко Раиса Селивёрстовна, начальник отдела технического обучения ЛИИ.
Томара Ольга Алексеевна, 3 декабря 1935 г.р.
Томич Валерий, инженер.
Трелина Евгения Александровна, род. 4 мая 1938 года, ум. 9 января 1999 года,
окончила МЭИ факультет ЭТФ в 1961 году, инженер.
Усова Лидия, сотрудница ЛИИ.
Усольцева Нина Васильевна, род. 21 января 1926 года, ум. 28 ноября 1997 года,
сотрудник первого отдела.
Утенин Александр Егорович, ум. 18 июля 1988 года, инженер комплекса № 7.
Фальков Александр Иосифович, род. 3 июля 1937 года, ум. 20 ноября 2011 года,
выпускник МАИ (1960), инженер, начальник лаборатории (1977), к.т.н (1969).
Фарамазян Вартан Вагинакович, 10 мая 1941 г.р., инженер.
Филатьев Сергей Иванович, род. в 1920 году, ум. 4 сентября 1991 года,
начальник ОНТИ ЛИИ с 1964 года.
Харин Евгений Григорьевич, 11 сентября 1937 г.р., инженер.
Харитонов Михаил, выпускник МЭИ.
Хачатуров Александр Андреевич, род. 13 августа 1930 года, ум. 18 декабря 1987 года, инженер.
Хачатурова Светлана, заведующая библиотекой Филиала ЛИИ; жена Хачатурова А.А.
Цыплаков Владислав Васильевич, 30 сентября 1937 г.р., инженер.
Шевченко Михаил Егорович, начальник первого отдела.
Шибин Александр Григорьевич, 11 июня 1936 г.р., инженер.
Шиянов Георгий Михайлович, род. 7 декабря 1910 года, ум. 13 декабря 1995 года,
лётчик-испытатель (1941-1967), Герой Советского Союза (1957), капитан.

Врачи спецполиклиники ЛИИ:
Башкиров В.Н., главный врач спецполиклиники ЛИИ.
Колотурская Надежда Фёдоровна, род. 30 декабря 1926 года,
главный врач спецполиклиники ЛИИ.
Кузнецов Анатолий Васильевич, 28 июня 1946 г.р.,
главный врач спецполиклиники ЛИИ.
Арутюнова Любовь Васильевна, врач поликлиники ЛИИ.
Зуева, врач поликлиники ЛИИ.
Махонькина Лилия Борисовна, род. 21 июля 1937 года, ум. 15 сентября 2003 года,
врач поликлиники ЛИИ; жена Махонькина Ю.Е.
Мухина Светлана Олеговна, род. 25 июня 1949 года, ум. 16 июня 2020 года,
врач поликлиники ЛИИ.
Никулина Надежда Николаевна, зубной врач поликлиники ЛИИ.
Тарабрина Надежда Ивановна, врач поликлиники ЛИИ.
Фокина Ольга Васильевна, род. 28 декабря 1934 года, ум. 10 марта 2009 года,
врач-хирург поликлиники ЛИИ; жена Фокина С.М.
Шумкина Вера Николаевна, глазной врач поликлиники ЛИИ.

Высшее наше начальство:
Дементьев Пётр Васильевич,  род. 24 января 1907 года,  ум. 14 мая 1977 года,  министр  авиационной промышленности  (1953-1977), дважды Герой Социалистического Труда (1941, 1977), лауреат Сталинской премии (1953), генерал-полковник.
Казаков Василий Александрович, род. 6 мая 1916 года, ум. 17 февраля 1981 года, заместитель министра авиационной промышленности (1965-1977), Герой Социалистического Труда (1963).
Строев Николай Сергеевич, род. 20 января 1912 года, ум. 27 октября 1997 года, начальник ЛИИ (1954-1966), дважды Герой Социалистического Труда (1966, 1982), лауреат Сталинской премии третьей степени (1949), профессор (1961).
Сумичев Павел Ильич, заместитель начальника ЛИИ по режиму и кадрам.
Тайц Макс Аркадьевич, род. 21 января 1904 года, ум. 23 июля 1980 года, выпускник МВТУ (1929), заместитель начальника ЛИИ (1956-1974), дважды лауреат Сталинской премии (1949, 1953), д.т.н. (1955), профессор (1957).
Уткин Виктор Васильевич, род. 22 сентября 1912 года, ум. 31 октября 1981 года, начальник комплекса № 7 (1952-1966), начальник ЛИИ (1966-1981), Герой Социалистического Труда (1971), дважды лауреат Государственной премии (1949, 1952), профессор (1979).
Фоломеев Алексей Филимонович, род. 26 февраля 1914 года, ум. 11 апреля 1989 года, выпускник МЭИ (1949), работал в ЦАГИ (1931-1951), начальник НИСО (1951-1964), заместитель начальника Филиала ЛИИ (1964-1966), начальник комплекса (отделения) № 7 ЛИИ (1966-1978), лауреат Сталинской премии I степени (1952), д.т.н. (1952).
Коробан Николай Тимофеевич, род. 30 сентября 1915 года, ум. 2 августа 1980 года, выпускник МЭИ (1939),
начальник Филиала ЛИИ (1958-1964), заведующий кафедрой МЭИ (1964-1979), к.т.н. (1945), профессор (1962);
жена – Ливия Станиславовна Пытлярус, дочери – Ольга (1943 г.р.) и Марина (1946 г.р.).
Сучков Виталий Николаевич, род. 30 мая 1926 года, ум. 26 декабря 2018 года, главный инженер Филиала ЛИИ,
начальник Филиала ЛИИ (1965-1983), лауреат Государственной премии (1976).
Копошилко Иван Иванович, главный инженер.
Обидин Иван Арсентьевич, род. в 1913 году, ум. 18 апреля 1987 года, начальник отдела кадров ЛИИ.

ЦПК (в/ч 26266) и другие в/ч:
Кузнецов Николай Фёдорович, род. 26 декабря 1916 года, ум. 5 марта 2000 года, начальник Центра подготовки космонавтов (ноябрь 1963 года – 1972), генерал-майор авиации (1978), Герой Советского Союза (1943), доктор военных наук (1972).
Бакулов Юрий Александрович, 3 ноября 1930 г.р.
Бурыкин Иван Иванович, старшина, техник, участник ВОВ.
Ваньков Игорь Ксенофонтович, подполковник.
Григоренко Владимир Николаевич.
Деркач Николай Иванович, старшина, техник.
Ельцов Борис Михайлович.
Жегунов Геннадий Михайлович, 1 февраля 1925 г.р., участник ВОВ, полковник.
Жуковский М. Р., инженер, капитан.
Калнин Георгий Мартынович, род. 21 августа 1922 года, начальник отдела, участник ВОВ.
Масленников Григорий Герасимович, род. 21 августа 1917 года, ум. в 1990 году, начальник штаба, участник ВОВ.
Мусорин Ю.В.
Никерясов Николай Фёдорович, род. 7 апреля 1924 года, ум. 28 июня 1982 года, участник ВОВ, майор.
Полухин Юрий Александрович, старший инженер, капитан.
Почкаев Иван Николаевич,  род. 23 марта 1925 года,  ум. 27 марта 1997 года,  выпускник  ВВИА имени Жуковского  (1955),  в ЦПК с 1969 года, начальник отдела, начальник управления, участник ВОВ, генерал-майор, к.т.н. (1970), с.н.с., с 1969 года ведущий инженер.
Рыбкин Евгений. (Е.А.)
Рябов Александр Георгиевич, участник ВОВ.
Сергейчик Валерий Николаевич, 5 октября 1940 г.р., старший техник-лейтенант.
Тявин Илья Петрович, род. в 1928 году, ум. 25 февраля 2007 года, в ЦПК с февраля 1961 года, капитан (1960), подполковник в отставке.
Фарафонов Борис Андреевич, род. в 1920 году, участник ВОВ, полковник.
Филёкин Иван Андреевич, род. 26 июня 1920 года, участник ВОВ, окончил ВВИА имени Жуковского, полковник.
Целикин Евстафий Евсеевич, род. 11 января 1922 года, ум. 10 ноября 1967 года, инструктор-методист, начальник отдела подготовки космонавтов, полковник.
Черкасов Евгений Дмитриевич, начальник материально-технического обеспечения ЦПК в 1960-1968 годы, участник ВОВ.
Чуркин.
Шувалов Олег Васильевич.
Щербаков Николай Яковлевич.
Юрасов Александр Дмитриевич, род. 21 июля 1925 года, ум. 2 ноября 2004 года, старшина.
Яковлев.
Мишук Михаил Никитович, род. 2 декабря 1913 года, ум. 25 ноября 1982 года, председатель Научно-технического комитета ВВС (1959-1966), заместитель главнокомандующего ВВС (1966-1982), лауреат Ленинской премии (1976), Герой Социалистического Труда (1978), генерал-полковник авиации (1968), д.т.н. (1966), профессор (1973).
Бебутов Абессалом Петрович, секретарь Госкомиссии по пуску “Восхода”, подполковник.

Космонавты:
Гагарин Юрий Алексеевич, род. 9 марта 1934 года, погиб 27 марта 1968 года, лётчик-космонавт, заместитель начальника Центра подготовки космонавтов (1964-1968), Герой Советского Союза (1961), майор (1961), полковник (1963), позывной “Кедр”.
Комаров Владимир Михайлович, род. 16 марта 1927 года, погиб 24 апреля 1967 года, лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза (1964, 1967), полковник (1964).
Леонов Алексей Архипович, род. 30 мая 1934 года, ум. 11 октября 2019 года, лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза (1965, 1975), генерал-майор авиации (1975), лауреат Государственной премии СССР (1981).
Николаев Андриян Григорьевич, род. 5 сентября 1929 года, ум. 3 июля 2004 года, лётчик-космонавт, заместитель начальника ЦПК (1968-1974), дважды Герой Советского Союза (1962, 1970), генерал-майор авиации (1970), кандидат технических наук (1975), позывной “Сокол”.
Попович Павел Романович, род. 5 октября 1930 года, ум. 30 сентября 2009 года, лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза (1962, 1974), полковник (1965), генерал-майор авиации (1976).

ОКБ-1:
Королёв Сергей Павлович, род. 30 декабря 1906 года, ум. 14 января 1966 года, Главный конструктор.
Анохин Сергей Николаевич, род. 19 марта 1910 года, ум. 15 апреля 1986 года, руководитель отдела обеспечения подготовки космонавтов, полковник (1947), Герой Советского Союза (1953), заслуженный лётчик-испытатель СССР (1959), лауреат Сталинской премии (1953), в ОКБ-1 с мая 1964 года.
Башкин Евгений Александрович, 16 октября 1927 г.р., начальник отдела схем.
Бранец Владимир Николаевич, 11 февраля 1936 г.р., выпускник МФТИ, д.ф.-м.н., профессор.
Бугров Владимир Евграфович, 18 января 1933 г.р., в ОКБ-1 с 1961 до 1995 года, конструктор.
Вольцифер Геннадий Анатольевич, 20 мая 1942 г.р., инженер.
Елисеев Алексей Станиславович, 13 июля 1934 г.р., выпускник МВТУ (1957), после окончания аспирантуры МФТИ в 1962 году – в ОКБ-1, инженер, с 1966 года космонавт.
Иннелаур Виктор Томасович, род. 5 августа 1926 года, ум. 18 апреля 2010 года, старший инженер.
Комарова Лариса Ивановна, 12 июля 1934 г.р., начальник сектора, жена Елисеева А.С.
Легостаев Виктор Павлович, род. 6 июня 1931 года, ум. 8 января 2015 года, заместитель начальника отдела, лауреат Ленинской премии (1966), академик (2003).
Лобода Юрий Александрович, инженер.
Мезенов Леонид Фёдорович, инженер.
Микрин Евгений Анатольевич, инженер.
Молодцов Владимир Васильевич, род. 6 мая 1924 года, ум. 16 марта 2002 года, инженер.
Невзоров Борис Григорьевич, 10 марта 1935 г.р., “радист”.
Носкин Герман Вениаминович, 24 октября 1932 г.р., начальник лаборатории, в ОКБ-1 с 1959 года, выпускник ЛЭТИ (1955), к.т.н., доцент.
Орловский Игорь Владимирович, инженер.
Павлов Дмитрий Владимирович, инженер.
Раздеришин Павел Иванович, инженер.
Раушенбах Борис Викторович, род. 5 января 1915 года, ум. 27 марта 2001 года, руководитель отдела № 27 по проектированию систем ориентации и управления космическими аппаратами, лауреат Ленинской премии (1960), академик.
Соловьёв Юрий Александрович, инженер.
Токарь Евгений Николаевич, разработчик гироорбитанта, доктор технических наук, профессор.
Трегуб Яков Исаевич, род. 21 сентября 1918 года, ум. 27 октября 2007 года, в ОКБ-1 с 1963 года, заместитель Главного конструктора – руководитель испытательного комплекса, 1973 год – отставка, генерал-майор.
Феоктистов Константин Петрович, род. 7 февраля 1926 года, ум. 21 ноября 2009 года, в ОКБ-1 с 1956 года, начальник сектора, лётчик-космонавт, Герой Советского Союза (1964), профессор (1969).
Цесарев Игорь Александрович, инженер.
Цыбин Павел Владимирович, род. 23 декабря 1905 года, ум. 4 февраля 1992 года, в ОКБ-1 с 1961 года, заместитель Главного конструктора (1961-1980), заместитель руководителя испытательного комплекса (1961-1974), лауреат Ленинской премии (1966), инженер-полковник.
Черток Борис Евсеевич, род. 1 марта 1912 года, ум. 14 декабря 2011 года, выпускник МЭИ (1940), с 1951 года – начальник отдела систем управления, с 1957 года – заместитель Главного конструктора по системам управления, Герой Социалистического Труда (1961), член-корреспондент (1968), профессор (1965), д.т.н. (1958).
Шарымов Борис Алексеевич, 19 октября 1941 г.р., инженер.
Ширяев Борис Игоревич, 28 апреля 1932 г.р., инженер.
Шмыглевский Игорь Петрович, старший инженер.

ОКБ Сухого:
Сухой Павел Осипович, род. 22 июля 1895 года, ум. 15 сентября 1975 года, генеральный конструктор (с 1956 года), профессор.
Голованов Николай Михайлович, начальник отдела.
Усманова Зейнаб Зарифовна, начальник сектора.

ВВИА имени Жуковского:
Волков Владимир Иванович, род. 28 февраля 1900 года, ум. 5 июля 1988 года, начальник ВВИА имени Жуковского (1947-1969), генерал-полковник (1958), профессор, добился расширения материально-технической базы Академии, размещения Академии с 1947 года в Петровском дворце.
Доброленский Юрий Павлович, род. 28 августа 1917 года, ум. 4 ноября 1993 года, заместитель начальника электротехнического факультета (с 1954 года), начальник кафедры авиационной электротехники (с 1960 года), начальник электротехнического факультета (с 1964 года), профессор (1966), генерал-майор (1967).
Протопопов Всеволод Алексеевич (1914-2001), начальник кафедры вычислительной техники (с 1962 года), генерал-майор, профессор.
Кириленко Юрий Иннокентьевич, 15 апреля 1923 г.р., выпускник ВВИА (1953), гвардии капитан, к.т.н., доцент.
Коротков Евгений Иосифович, 1 декабря 1926 г.р., окончил адъюнктуру ВВИА в 1957 году, полковник, с.н.с.
Моисеев Виктор Иванович, 1 октября 1921 г.р., выпускник ВВИА (1950), полковник, с.н.с.

ГНИИАКМ (бывший НИИ-7 ВВС):
Волынкин Ювеналий Михайлович, род. 7 февраля 1907 года, ум. 11 сентября 1998 года, начальник института с 1960-го по 1969 год, генерал-лейтенант.
Горбов Фёдор Дмитриевич, род. 6 июня 1916 года, ум. 17 декабря 1977 года, начальник лаборатории, полковник медицинской службы, профессор (1965).
Дементьев Евгений Васильевич.
Дорошенко Иван Егорович.
Зараковский Георгий Михайлович, род. 26 марта 1925 года, ум. 25 августа 2014 года, начальник отдела, полковник медицинской службы в отставке, доктор психологических наук, профессор.
Кузьминов Александр Павлович, начальник отдела.
Пономаренко Владимир Александрович, 3 января 1933 г.р., научный сотрудник, начальник лаборатории инженерной психологии, профессор (1980), генерал-майор медицинской службы (1984).
Сильвестров Михаил Михайлович, 24 сентября 1924 г.р., с.н.с., начальник лаборатории, полковник, д.т.н. (1978), профессор (1993).

ЦКБ “Геофизика” (до 1958 года – ЦКБ-589):
Виноградов Николай Григорьевич, род. в 1912 году, ум. 21 сентября 1980 года, с апреля 1956-го по 1965 год начальник ЦКБ, Герой Соцтруда (1961).
Хрусталёв Владимир Александрович, род. 27 июля 1921 года, ум. 4 июня 1991 года, с 1951 (1960?) главный конструктор ЦКБ, Герой Соцтруда (1961).
Песчанский, конструктор.

НИИСчетМаш:
Ушаков Валентин Борисович, директор.
Витенберг Исаак Моисеевич, начальник отдела.
Петров Геннадий Михайлович, начальник отдела.

База:
Апенченко Тамара Владимировна, в девичестве Кутузова, (известная под псевдонимом “Ольга Апенченко”), род. 12 июля 1930 года, ум. 21 декабря 1990 года, журналист, популяризатор космонавтики.
Бовшук Руслан Владимирович, 23 августа 1943 г.р.
Быков Захар Николаевич, род. 13 сентября 1898 года, ум. в 1987 году, ректор Строгановского училища (1955-1967), профессор.
Венда Валерий Фёдорович, 2 августа 1937 г.р., выпускник МЭИ (1960), сотрудник ЦНИИ комплексной автоматизации, с 1963 года руководитель отдела инженерной психологии и эргономики ВНИИТЭ, с.н.с. (1971), профессор (1984).
Вильф Жозе Альбертович, испанский коммунист, жил в Москве.
Гальперин Пётр Яковлевич, род. 2 октября 1902 года, ум. 25 марта 1988 года, доцент кафедры психологии философского факультета МГУ, профессор (1967).
Зинченко Владимир Петрович, род. 10 августа 1931 года, ум. 7 февраля 2014 года, с 1961 года руководитель лаборатории инженерной психологии МГУ, кандидат психологических наук (1957), профессор (1968).
Коренев Георгий Васильевич, род. 6 мая 1904 года, ум. 4 августа 1980 года, конструктор, орден Ленина (1933), полковник, был репрессирован, с 1954 года преподаватель, профессор кафедры теоретической механики Московского физико-технического института, лауреат Сталинской премии (1953).
Король Давид Шлёмович, род. 8 мая 1912 года, с 1957 года директор кафе в Жуковском, с 1966 года директор ресторана “Спутник”, директор Жуковского городского треста столовых и ресторанов, участник ВОВ, майор, в запасе с 1956 года.
Ломов Борис Фёдорович, род. 20 января 1927 года, ум. 11 июля 1989 года, заведующий лабораторией инженерной психологии ЛГУ, доктор психологических наук (1963), профессор.
Лункина Маргарита Аркадьевна, врач, жена Суворова А.П.
Любарский Кронид Аркадьевич, род. 4 апреля 1934 года, ум. 23 мая 1996 года, выпускник МГУ (1956), к.т.н. (1966), астрофизик.
Миклашевич Сергей, РПКБ.
Мороз Маргарита Васильевна, род. 1 ноября 1935 года, ум. 30 января 2022 года, с 1943-го по 1953 год училась в школе в городе Кургане, в 1953 году поступила и в 1958 году окончила факультет журналистики Уральского государственного университета имени А.М. Горького, с 1958-го по 1964 год – корреспондент курганской областной газеты “Красный Курган” (21 июля 1959 года переименована в “Советское Зауралье”), с 1964-го по 1973 год – редактор курганской областной молодёжной газеты “Молодой ленинец”, с 1973-го по 1990 год – ответственный секретарь курганской областной организации Союза журналистов СССР, с 1990 года на пенсии.
Мунипов Владимир Михайлович, род. 31 марта 1931 года, ум.16 апреля 2012 года, с 1962 года научный сотрудник ВНИИТЭ, профессор (1992).
Мухамедгалиева Анель Фазуловна, 27 ноября 1935 г.р., окончила Физфак МГУ (1959), работа в разных НИИ, Московский горный институт (1966-1993), к.ф.-м.н. (1965), д.ф.-м.н. (2002), профессор.
Нудельман Александр Эммануилович, род. 21 августа 1912 года, ум. 2 августа 1996 года, с ноября 1943 года до 1983 года – начальник и главный конструктор Конструкторского бюро точного машиностроения (до 1966 года ОКБ-16), дважды Герой Социалистического Труда (1966, 1982), лауреат Ленинской премии (1964) и пяти Государственных премий СССР (1943, 1946, 1951, 1970, 1982), д.т.н. (1962), профессор.
Ольсен Ольга Евгеньевна, род. в 1907 году, преподавательница английского языка.
Ткачёв Лев Иванович, (1916-1974), выпускник МВТУ (1939), в МЭИ с 1943 года, к.т.н. (1944), доцент (1957), д.т.н. (1969), профессор (1970).
Чарыев Джан, инженер ЦАГИ, мой одноклассник.

Мои однокурсники:
Безель Яков Владимирович, 30 июня 1938 г.р., выпускник МЭИ (1961), научный руководитель корпорации “Алмаз-Антей”, профессор (1991), лауреат Государственной премии (1995).
Белозерская Маргарита Сергеевна, 25 ноября 1938 г.р., окончила МЭИ в 1961 году.
Жердев Пётр Александрович, 21 ноября 1931 г.р., выпускник МЭИ (1961).
Кутепов Виталий Павлович, 9 января 1938 г.р., выпускник МЭИ (1961), инженер ЛИИ (1961-1964), с 1964 года в МЭИ, д.т.н. (1983), профессор (1986).
Серпиков Михаил Васильевич, 11 января 1938 г.р., выпускник МЭИ (1961), комплекс № 7 ЛИИ, инженер.
Удальцов Аркадий Петрович, 14 октября 1936 г.р., выпускник МЭИ (1961), с 1961 по 1968 год инженер ЦАГИ в городе Жуковском Московской области; позже главный редактор газеты “Московский комсомолец”, затем – “Литературной газеты”.

Мои одноклассники:
Новицкий Вячеслав Антонович, выпускник МЭИ (1961).
Шахов Владислав, выпускник Московского инженерно-строительного института (1961).

Соседи по дому, улица Дугина, 29:
Зимины Леонид, Валентина, кв. 47.
Пальцев Е.М., кв. 5.
Поляков Борис, кв. 19.
Рыбины Николай, Мария, кв. 4.
Рыбнова Валентина с детьми, кв. 6.
Софин В.А., кв. 23.
Чайкины А.П., Элеонора, кв. 71.
Щербакова Г.Н., кв. 22.
  (я и моя семья, кв. 7).

Примечание:
Память подводит в деталях, датах, именах, названиях.
Поэтому зачастую, если забыл, или не узнал достоверно
фактическую должность,
то ставлю более общее – почётное, славное звание,
например, “инженер”.
Да и не хотелось бы превращать этот раздел в описание карьерных лестниц.

Прошу простить.
Открыт к замечаниям, уточнениям.


Сокращения

АВМ – аналоговая вычислительная машина.
АВТФ – факультет автоматики и вычислительной техники.
БО – бытовой отсек.
ВВИА – Военно-воздушная инженерная академия.
ВВС – Военно-воздушные силы.
ВНИИТЭ – Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики.
ВОВ – Великая Отечественная война.
ВСК – визир специальный космонавта.
ГКАТ – Государственный комитет Совета Министров СССР по авиационной технике.
ГНИИАКМ – Государственный научно-исследовательский (испытательный) институт авиационной и космической медицины.
ГУКОС – Главное управление космических средств.
ГУМ – Государственный универсальный магазин.
ДУС – датчик угловой скорости.
ЖКО – жилищно-коммунальный отдел.
ЖСК – жилищно-строительный кооператив.
ЗиЛ – Завод имени Лихачёва (автомобильный завод).
ИАТ – Институт автоматики и телемеханики.
ИВО – имитатор визуальной обстановки, или имитация визуальной обстановки.
ИМБП – Институт медико-биологических проблем.
ИМП – индикатор местоположения.
ИНК – индикатор навигационный космический.
ИНЭУМ – Институт электронных управляющих машин.
ИСЗ – искусственный спутник Земли.
КГБ – Комитет государственной безопасности.
КЛА – космический летательный аппарат.
КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза.
ЛГУ – Ленинградский государственный университет.
ЛИИ – Лётно-исследовательский институт.
ЛИТМО – Ленинградский институт точной механики и оптики.
ЛОМО – Ленинградское оптико-механическое объединение.
ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт.
МАИ – Московский авиационный институт.
МАП – Министерство авиационной промышленности.
МАТИ – Московский авиационный технологический институт.
МВТУ – Московское высшее техническое училище.
МГУ – Московский государственный университет.
МКАД – Московская кольцевая автомобильная дорога.
МН – модель нелинейная.
МНИИПА – Московский НИИ приборной автоматики.
МПТ – машина постоянного тока.
МФТИ – Московский физико-технический институт.
МХАТ – Московский Художественный академический театр.
МЭИ – Московский энергетический институт.
МЭИС – Московский электротехнический институт связи.
НИИАО – Научно-исследовательский институт авиационного оборудования.
НИИП – Научно-исследовательский институт приборостроения.
НИИСчетМаш – Научно-исследовательский институт счётного машиностроения.
НИИТП – Научно-исследовательский институт точных приборов.
НИСО – Научно-исследовательский институт самолётного оборудования.
НИЦЭВТ – Научно-исследовательский центр электронно-вычислительной техники.
ОИСЗ – орбита искусственного спутника Земли.
ОКБ – Особое конструкторское бюро.
ОНТИ – отдел научно-технической информации.
ООН – Организация Объединённых Наций.
ОП – опытное производство.
ОТиЗ – отдел труда и заработной платы.
ПАО – приборно-агрегатный отсек.
ПВУ – программно-временное устройство.
ПЗ – представительство заказчика.
ПИ – пульт инструктора.
ПКА – пилотируемый космический аппарат.
ПКК – пилотируемый космический корабль.
ПМЖ – постоянное место жительства.
ПО – приборный отсек.
ППО – планово-производственный отдел.
РКК – Ракетно-космическая корпорация.
РПКБ – Раменское приборостроительное конструкторское бюро.
РРТИ – Рязанский радиотехнический институт.
РТФ – радиотехнический факультет.
РУД – ручка управления движением.
РУЛ – ручка управления левая.
РУО – ручка управления ориентацией.
РУП – ручка управления правая.
СА – спускаемый аппарат.
СКВТ – синусно-косинусный вращающийся трансформатор.
СКДУ – сближающе-корректирующая двигательная установка.
СОИ – система отображения информации.
СОИ и ОРУ – система отображения информации и органов ручного управления.
СОУД – система ориентации и управления движением.
СП – Сергей Павлович (Королёв).
ТАСС – Телеграфное агентство Советского Союза.
ТДК – тренажёр для космонавта.
ТДУ – тормозная двигательная установка.
ТЗ – техническое задание.
ТТЗ – тактико-техническое задание.
ЦАГИ – Центральный аэрогидродинамический институт.
ЦВМ – цифровая вычислительная машина.
ЦК – Центральный Комитет.
ЦКБ – Центральное конструкторское бюро.
ЦКБЭМ – Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения.
ЦНИИ – Центральный научно-исследовательский институт.
ЦНИИКА – Центральный институт комплексной автоматизации.
ЦПК – Центр подготовки космонавтов.
ЦУКОС – Центральное управление космических средств.
ЭВМ – электронная вычислительная машина.
ЭВПФ – факультет электровакуумной техники и специального приборостроения.
ЭМИ – электромеханический интегратор.
ЭМФ – электромеханический факультет.
ЭРИ – электрорадиоизделия.
ЭТФ – факультет электронной техники.


Библиография

Статьи в Википедии:
 
Жуковский (город)
Лётно-исследовательский институт имени М. М. Громова
Лаборатория № 47 ЛИИ
Центр подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина
Звёздный городок
Тренажёр космического корабля «Восток-1»
Даревский, Сергей Григорьевич
Галлай, Марк Лазаревич
Взор (оптический прибор)

Статьи

Главный конструктор Сергей Даревский
автор: Ю.А. Тяпченко
http://www.mosoblpress.ru/mass_media/3/126/item126756/

К 45-летию полета Ю.А. Гагарина в космос
автор: Ю.А. Тяпченко

Прощайте, человек-эпоха
Марченко Станислав Тарасович 06.10.1930-14.05.2022
https://www.zhukvesti.ru/articles/detail/41750/

From Wikipedia:
Voskhod Spacecraft "Globus" IMP navigation instrument


Вебсайт “Жилой фонд в Жуковском”
Сервис Дом.МинЖКХ содержит информацию о 593 домах в Жуковском общей площадью 3 366 415 м2 — год постройки, серия и тип дома, количество этажей и другие характеристики домов по адресу.
http://dom.mingkh.ru/moskovskaya-oblast/zhukovskiy/

Вебсайт “ЖСК. Городской округ Жуковский”
Наименование ЖСК. Почтовый адрес
http://zhukovskiy.ru/жск/



Перейти к:

Общее оглавление. Пролог   http://proza.ru/2020/01/01/2

Часть 1. Начало          http://proza.ru/2020/01/01/54
Часть 2. Подготовка   http://proza.ru/2020/01/01/37
-
Часть 4. Подъём!         http://proza.ru/2020/08/01/330
Часть 5. Взлёт!            http://proza.ru/2021/01/01/2
Часть 6. Полёт             http://proza.ru/2021/02/12/6
Часть 7. Подскок         http://proza.ru/2022/02/22/5
Часть 8. Спуск             http://proza.ru/2023/07/12/2