История болезни ч. 2

Варвара Киприану
Часть 2.

Нисо понемногу стала вставать сама без моей поддержки, при каждом походе в туалет ей приходилось застегивать утягивающий корсет телесного цвета, он напоминал комбинезон без рукавов, заканчивающийся шортами до колен с множеством металлических крючков. Самой справиться не получалось, приходилось звать на помощь санитарок и только втроем они могли его утянуть и потом застегнуть. Время от времени заглядывал ее хирург и тоже участвовал в процессе. Нисо всех долго благодарила и извинялась. Было видно, что все это доставляет ей не только физические, но и психологические мучения. Ноги и бедра заметно опухли, и каждое движение давалось с огромным трудом. Уходило много времени, чтобы дойти до туалета. Но для кровообращения, превозмогая боль, нужно было обязательно двигаться.

Наступило время, когда она уже могла сесть сама на стул и есть за столом. Раны сочились сукровицей и сбегали по ногам тоненькими розовыми струйками. Было больно глядеть на ее проблемы, но радовало, что она все же восстанавливается. Появилась подвижность. Чуть ли не каждый час она звонила своим детям и спрашивала как у них дела. Позвонив в очередной раз, всхлипнула и горько разрыдалась.

— Нисо, дети не должны видеть твоих слез. Мама всегда должна оставаться сильной! Потому что она для ребёнка символ защиты. — не удержавшись, я сказала как думаю. Слезы у нее потекли еще сильнее.

— Я так скучаю по ним… Больше не могу здесь лежать! Все, завтра выписываюсь и лечу домой. Нужно будет опять перебронировать билет, — всхлипывая, заявила она.

Слезы уже было не остановить. Пришлось идти к медицинским сестрам и спрашивать валерьянку, у них ее не оказалось. Пришла сестричка и поставила успокоительное. Было видно, что ее уже никто и ничто не остановит, может и к лучшему. Это хороший стимул побыстрее встать на ноги.

Успокоившись, Нисо захотелось поговорить. Она с воодушевлением начала рассказывать о своих детишках, жизни на Филиппинах, вскользь упоминая мужа. Было видно, что говорить ей о нем сложно. Но все же я решилась затронуть больную тему.

— Представляю, сколько нервов уходит у тебя на такие непростые отношения с мужем.

—  Вы правы, ощущать неприязненное отношение каждый день очень тяжело! Я буквально заболеваю. Для себя я уже решила: буду разводиться.

— Свято место пусто не бывает. Но ты так зациклена на детях, что влюбиться в кого-либо тебе будет сложно. А ведь по сути, после его измены, ты можешь считать себя свободной женщиной.

— Да, я согласна. Но мне никто не нужен кроме детей!

— Ну уж нет! Зря ты что ли проделала такой путь и решилась на операцию. Теперь ты просто обязана влюбиться. Пусть будет несерьезно, без страстей, и, может, без отношений. Просто побыть влюбленной.

Чтобы укрепить в ее сознании тему легкой, ни к чему не обязывающей влюбленности, я решила привести свой личный пример. Начала издалека.

— Можешь представить, сколько происходит страстей в этой, к примеру, больнице? Сейчас даже стали снимать сериалы на эту тему. Я дважды в своей жизни носила белый халат. Первый раз, когда работала лаборанткой на заводе в Узбекистане. И второй в туберкулезной больнице, скорее секретарем, чем лаборанткой. Чтобы получить декретные отпускные, устроилась в больницу за три месяца до родов. И догадалась куда: в туберкулезную! Работа состояла в том, чтобы заполнять перфокарты больных. По тем временам это был серьезный прогресс. Получалось что-то вроде примитивного компьютера. Печатаешь на машинке данные больного или выздоровевшего, делаешь специальным прибором дырки в нужных местах и накалываешь на штырьки, чтобы потом было проще найти нужную перфокарту.

Вообще это крыло больницы было научным, самих больных редко можно было встретить. Там же находились кабинеты профессоров, доцентов, хирургов, в общем, высшего звена. И можешь себе представить, я, с весьма заметным уже животом, сижу за печатной машинкой. На мне растянутый в области живота мужской шерстяной свитер. Если заглядывают на перерыв профессора и доценты, завариваю для них дефицитный краснодарский чай. Нас там сидело три женщины. Я — самая молодая, девятнадцати лет. Как новенькой, чай «доверили» делать мне. У хирургов был свой кабинет для отдыха, и чай они пили у себя. А к нам заходили только за перфокартами. Для перфокарт у нас был большущий шкаф во всю стену до самого потолка. Мы даже использовали лестницу. И вот один из хирургов стал заглядывать к нам заметно чаще. Молодой парень приятной наружности. Долговязый, интеллигентная внешность, но с уже с заметными залысинами, и чуть стеснительный. Я, как и всем другим, предложила и ему чай. Он тут же согласился.

Так продолжалось около месяца. Я даже не обратила внимания, что к нам стали заглядывать и другие хирурги, с просьбой угостить и их чаем.

Сидящие со мной женщины тут же начали шептаться, а потом и озвучивать, что раньше он чай он здесь никогда не пил. Та, что постарше, стала язвить: «Извращенец какой-то, раз ему нравятся беременные женщины! Патология явная!»

Она заметно злилась, и каждый раз старалась сказать что-нибудь ядовитое. Любила изображать из себя интеллектуалку. Приносила с собой газеты с кроссвордами, и когда кто-то заходил из ученой братии, она, делая вид, что не знает правильного ответа спрашивала у них. А после, чуть наморщив лоб, якобы вспоминала сама. Все уже раскусили ее хитрость, и даже подыгрывали. «Ну вы то уж точно знаете!»

Я никогда не ввязывалась в общий разговор. И вот, в очередной раз, когда зашел на чай «мой» хирург, она съязвила, обратившись лично ко мне с насмешкой.

— А почему ты никогда не разгадываешь с нами кроссворды?

Недолго думая, я ответила: «Когда я буду в вашем возрасте, то тоже ими займусь».

Парень усмехнулся. Было видно, что мой ответ ему понравился.

К моему удивлению, интриганка пошла красными пятнами и стала лепетать, что кроссворды можно разгадывать в любом возрасте, и что ей всего-то 35! Хотя все прекрасно знали, что хорошо под 40.

Возможно, в этой женщине была собрана вся сволочная женская суть. Но это уже другая история. Благодаря ей я узнала, что такое женский коллектив.

Чтобы лишний раз не пересекаться с этими сотрудницами и не трепать себе нервы, я взяла рабочие дни в выходные. Потому как кто-то должен был работать и в эти дни. Так получалось, что и у этого молодого хирурга выходные тоже оказались рабочими. Он приходил, садился за стол и ждал. Я заваривала чай покрепче и клала на блюдце сушки и печенье. Но он даже не притрагивался к ним. Только пил чай.

Не разговаривая, каждый сам по себе. В комнате раздавался лишь умиротворяющий звук моей печатной машинки. Нам было приятно находиться в обществе друг друга, и этого было достаточно. Он сидел задумавшись, смотрел в пространство, иногда в мою сторону. Слова были не нужны. Продолжалось такое чаепитие пару месяцев, пока не прознала зловредная сослуживица.  Она безапелляционно заявила, что будет работать по выходным. Хватило ее на пару недель.

Честно говоря, мне было приятно слышать, когда профессора его хвалили, говоря, что он способный и подающий надежды хирург. Как же его звали? Вертится на языке, а не вспомню. И ведь имя совсем простое. Николай? Иван? Нет, как-то иначе.

Было приятно, что кто-то в тебя влюблен. Пусть даже так странно и безответно.

Нисо меня не слышала — она мирно спала. Пусть спит, ей полезно — подумала я.

Легкий июльский ветерок касался ее чуть порозовевших щек, шелестел жалюзи. «Приятных тебе снов, Нисо-мисо! Спокойной ночи, Москва!»

 

Медицинские сестры уверено и слегка безапелляционно управлялись с моим телом.

— Сейчас вам введут снотворное. Думайте о чём-нибудь хорошем, о том, где бы вам хотелось оказаться.

— Тогда я буду думать о Москве.

На что они засмеялись; «О Москве! Ну дает! Нашла о чем думать. Смешная».

Мне захотелось рассказать, что я буду думать о Москве. Где бы мне хотелось побывать. К примеру, если идти от метро Охотный ряд вверх, потом повернуть налево…. Как жаль, что не успела…

Это будет потом, когда Нисо с сестрой попрощавшись, пожелают чтобы все у меня прошло удачно. Нисо сказала: «Я буду думать и молиться за вас!»

— Спасибо! Как жаль, что ты уже выписываешься! Конечно, это здорово, но мне будет вас с сестрой не хватать.

 

Кровать застелили свежим бельем. Сменили полотенца. Лишь забытая зубная паста напоминала о соседке. Интересно, подумала я, кого подселят?

Ах, Ниссо! Какая боль! Как я тебя сейчас понимаю! Так больно, что не удержавшись, я выкрикнула на всю палату: «Уберите это от меня! Уберите немедленно!» Хотелось сорвать с себя все эти трубочки и прочее, и мчаться бегом вниз по лестнице, перескакивая ступеньки. Бежать со всех ног, не оглядываясь. На крики прибежала дежурная врач и дала указание быстрее сделать укол с нош-пой и дать успокоительное. Наверное, доза была такой, что тело и боль моментально растворились в пространстве. Полное безразличие накрыло, как покрывалом, и унесло в небытие. «Спасибо Нисо-мисо, что ты молишься за меня! Я это чувствую!»