Давно замечено, что чем невероятней вранье, публикуемое в газетах гораздыми на выдумку репортерами, тем охотней в него верят изнывающие от скуки обыватели. И часто случается, что некоторые особенно фантастические истории, вдруг приобретают неожиданную достоверность и начинают жить собственной жизнью, обрастая удивительными подробностями с каждым новым рассказчиком. Впрочем, для российской провинции это обычное явление. Появляющиеся затем слухи быстро расходятся, словно круги по воде от брошенного в тихий омут камня, и производят жуткое смятение в головах местных жителей. Подчас они вызывают такие последствия, коих никто и предугадать-то не мог…
В начале мая 1884 года в уездной газетке «Клинские ведомости», прозванной некоторыми особо брезгливыми читателями «Клинской сплетницей», появилось очередное, явно не внушающее большого доверия сообщение, тем не менее, мгновенно взволновавшее общественность.
В статейке говорилось: «Вечером 20 апреля сего года, на торфоразработках в восточной части Змеиных болот, что в трех верстах от села Воздвиженское Воловиковской волости* Клинского уезда, сезонные рабочие купца второй гильдии Льва Моисеевича Рубинчика обнаружили под слоем торфа неизвестно кому принадлежащий труп с обрывком удавки из лыка на шее. Произведенный полицией осмотр мертвого тела установил, что покойник оказался фигурально черен обликом, как далекой африканской земли уроженец, но натурально рыж и длинноволос. Он был в долгой - до самых пят домотканной рубахе и босой. Из других вещей при останках обнаружена лишь одна небольшая пластинка странной формы из неизвестного материала с звездообразным отверстием в ней и загадочными знаками или письменами по краям.
Местный полицейский урядник предположил, что погибший - это один из трех чернокожих слуг местного помещика князя Гагарина, живших у него в усадьбе. Однако, посланные в усадьбу люди убедились, что все чернокожие лакеи князя и их темнокожая женщина в наличии и пребывают в добром здравии. Таким образом, в удавленнике никто не признал местного жителя.
Учитель демьяновской земской школы титулярный советник Прозоровский высказал догадку, что найденный на торфоразработках покойник – на самом деле древний язычник, принесенный в жертву еще в незапамятные времена (примерно в VIII или IX нашей эры) какому-то славянскому божеству. Тело прекрасно сохранилось без доступа воздуха в слое древнего торфа, только кожа мертвеца приобрела необычный черно-коричневый цвет, который со временем принимает любая органика в такой, лишенной кислорода и, соответственно, всякой формы жизни среде.
Найденное тело накрыли рогожей и оставили в сарае, где хранились лопаты, тачки, носилки и другой инструмент, используемый для добычи торфа, с намерением продолжить разбирательство утром. Однако, на рассвете в село прибежал насмерть перепуганный сторож с торфоразработок. В состоянии, близком к помешательству, заикаясь и путаясь в словах, несчастный сообщил, что ночью мертвец вышел из сарая и побрел в сторону расположенного в пяти верстах от этого места лесного оврага, пользующегося худой славой и прозванного местным населением Чёртовым. Окликнуть уходящего прочь покойника, а тем более задерживать его, сторож не решился».
Колонку «Хроники происшествий» в «Клинских ведомостях» вел некий клинский шалопай Костя Климкин, больше известный читающей публике как репортер Хома Свирский. Этот писака был в Клину личностью весьма популярной, хотя репутация его и оставляла желать лучшего из-за постоянных скандалов, сопровождающих чуть ли не каждую его публикацию. Едва ли не все местные слухи и сплетни начинали гулять по городу, сорвавшись именно с кончика его, не знающего устали пера. Понятно, что завсегдатай местного борделя и, как говорили, негласный осведомитель уездного уголовного сыска – Хома Свирский пользовался среди приличных людей города весьма худой славой. Но, надо отдать ему должное – каким-то непостижимым образом, все местные жареные новости, скандалы и сплетни становились ему известными еще до того, как об этом узнавал сам градоначальник-господин коллежский советник Ладунский или глава клинской полиции исправник Благонравов.
В весьма вольной интерпретации Свирского все более-менее заметные события уездной и городской жизни, даже самые невинные, попадали в колонку происшествий уже окрашенными в характерный желтый цвет бульварного чтива, и сразу воспринимались большей частью культурной публики отъявленным и беспросветным враньем. Хотя настоящей выдумки в сообщениях Свирского было, как правило, не так уж и много – никак не больше половины.
Представители местной интеллигенции, в своей основной массе изрядно увлекавшиеся входившим тогда в моду материализмом, отнеслись к сообщению, мягко говоря, с некоторым недоверием. Однако, уездные обыватели, падкие до сомнительных сенсаций, которыми репортер Свирский регулярно баловал публику, встретили новость с каким-то полоумным, можно даже сказать, с истерическим восторгом…
Заметка Свирского разбудила у скучающей мещанской части жителей дремлющий доселе интерес к мистике и чудесам, а также дала толчок к самым невероятным толкованиям происшествия на торфоразработках. Подогретые дремучим суеверием слухи, прежде всего, пустили ростки на благодатной почве невежества в головах неграмотных фабричных рабочих, а потом, практически, и всего остального необразованного населения.
Среди воздвиженских крестьян стали поговаривать о пришествии Антихриста и скором конце света. Потом заговорили уже более определенно - о страшном волшебстве, которым якобы занимаются чернокожие слуги князя Гагарина, коих одиннадцать лет тому назад привезли с заморского острова Гаити. Гаитянцы, мол, постоянно устраивают шабаши на одном из островов, расположенных среди Змеиных болот, а их женщина – ведьма, она колдует там в новолуние и на полную луну.
Некоторые воздвиженские жители, приходившие поглазеть на удавленника к болотам, вспомнили, как у тела язычника чернокожая баба шептала что-то, сложив ладони и закрыв глаза. Не иначе, как вызывала темных духов. Этим и объяснили все последующие беды. Похоже, что именно колдунья накликала беду - в окрестностях сначала начался падеж скота, потом вслед за сапом и ящуром* объявилась и холера.
Вскоре гаитянка пропала. Ходили слухи, что деревенские мужики словили ее в лесу и задушили вожжами, а тело колдуньи засунули в мешок и утопили в болоте.
Князь Гагарин сам учинил дознание, как издревле заведено в патриархальных провинциях. Сыск провел самолично, немудреным дедовским способом. Приказал своим арапам нещадно драть кнутами всех, на кого пало подозрение. Как водится, те изрядно перестарались и двух крестьян запороли насмерть.
Гибель мужиков, засеченных кнутами на конюшне в усадьбе князя, вызвала возмущение селян. Среди окрестного населения начались волнения.
Толпа вооруженных вилами и ружьями крестьян окружила ночью княжеский флигель и пыталась ворваться в апартаменты.
Князь, его сын и слуги отстреливались из ружей и револьверов, убили двоих и подранили несколько деревенских мужиков. Тогда барский дом обложили соломой, сеном, вязанками с хворостом и подожгли. Никто не спасся. Погиб и князь Андрей Денисович и его несчастная жена–француженка, а так же их сын Виктор Андреевич. Сгибли и слуги: камердинер - месье Дюваль, камеристка-мадмуазель Жозефина, повар Гастон, двое чернокожих лакеев – Пьер и Жан, а так же чернокожий юноша-креол Базиль. Вместе с ними сгорели и двенадцатилетний казачок из местных жителей по имени Сенька, конюха Просвирина сын и старая ключница Меланья Ляпунова …
Дознание по злодействам производил следователь клинского уголовного сыска Караваев Мелентий Лукич. Для опытного криминалиста не составило особого труда установить виновных в пожоге. Всего по делу арестовали двенадцать зачинщиков, после чего их односельчане пообещали убить следователя. По распоряжению губернских властей для его охраны выделили отделение стрелков полицейской стражи.
Между тем, холера, выявленная сначала у некоторых сезонников на торфоразработках купца Рубинчика, а потом и в других волостях уезда показала какие-то не совсем типичные симптомы. Болезнь развивалась стремительно, протекала в довольно острой форме и весьма часто оканчивалась летальным исходом.
Быстро распространяющаяся зараза сильно испугала обывателей. Власти спешно ввели полицейско-санитарный карантин, без особого, впрочем, успеха. Превентивные полицейские акции и ограничения в передвижении между населенными пунктами и жесткие требования санитарного контроля только озлобили проживающих там людей.
К середине июля состояние общественного спокойствия в уезде оставляло желать лучшего. В народе, как почти всегда это происходит в такие взрывоопасные периоды, поползли тревожные слухи, один страшнее другого.
Местами стали возникать стихийные очаги напряженности. В любое время можно было ожидать всякого безобразия и буйства.
В некоторых селах отмечались серьезные возмущения жителей. В деревне Тучково родственники умерших от холеры крестьян избили до полусмерти фельдшера - бедняга едва выжил. А в селе Преображенском разъяренная толпа растерзала местного доктора до смерти и напала на волонтеров из студентов-медиков. Затем бесчинствующие погромщики разграбили и сожгли недавно построенную земскую больницу.
В Воздвиженском, когда уводили из деревни схваченных поджигателей, спаливших усадьбу Гагариных, родственники и односельчане арестованных напали на следователя и стражников. Дело дошло до стрельбы. Предупредительные выстрелы в воздух только раззадорили бунтовщиков. Самые отчаянные из них пошли в топоры. Конвойные сначала отбивались штыками, но потом, когда одного из них закололи вилами, начали стрелять на поражение. Они успели дать всего несколько поспешных залпов по нападавшим, как были смяты и вместе со следователем уездного уголовного сыска растерзаны рассвирепевшей толпой. С обеих сторон погибла куча народу…
Для усмирения беспорядков пришлось вызывать казаков и регулярные войска. Каратели, которым были даны чрезвычайные полномочия (вплоть до военно-полевых судов и показательных расстрелов) безжалостно прошлись по волости, жестоко карая бунтовщиков и железной рукой подавляя малейшие очаги сопротивления.
Однако, несмотря на принятые правительством решительные меры, волнения так и не прекратились. То тут, то там, вспыхивали стихийные выступления жителей, возмущенных требованием властей проводить тщательные дезинфекции в домах заболевших людей с последующим выселением в наспех построенные бараки всех, имевших хотя бы кратковременный контакт с холерными.
Особенное неприятие вызвало распоряжение о погребении умерших от холеры в особом порядке. Покойников хоронили без традиционных обрядов и траурных процессий, в закрытых гробах, причем, санитары завертывали мертвецов в пропитанные антисептическим раствором простыни, а потом еще и посыпали негашеной известью.
Еще утверждали, что некоторые могилы оказывались вскрыты, буквально на другой день после похорон, а покойники бесследно исчезали. Тут же пошли слухи, что мертвых увозят в в анатомический театр при медицинском училище, в котором готовят фельдшеров или младших лекарей. Там покойников режут ножами, словно убоину, чтобы показать студиозусам, что у человека внутри.
Вскоре заговорили о том, будто некие злоумышленники из инородцев хотят под корень извести простой народ, для чего посылают по деревням убийц под видом лекарей и травят православных ядом.
Выставленные на дорогах пикеты никакого эффекта на эпидемию не оказали. Спешно покидая деревни, в которых появилась холера, люди запросто обходили полицейские кордоны окольными тропами, разнося заразу по родственникам и знакомым в других местах. Новые случаи заболеваний выявлялись все чаще. Земские чиновники сбились с ног. Полиция работала в усиленном режиме, расследуя все новые случаи нападений на врачей и санитаров-волонтеров.
(продолжение следует. Глава II - http://www.proza.ru/2020/01/01/1263)