Три подхода к решению проблемы бессмертия

Аннотация.

В статье рассматривается смерть как ключевая экзистенциальная проблема, а также стремление к бессмертию как одна из центральных тем человеческой культуры. Представлены и описаны три принципиальных подхода к решению проблемы достижения бессмертия: религиозный, технологический (физический) и опосредованный (символический). При этом первые два подхода имеют своей целью и задачей обретение конкретной индивидуальной личностью персонального бессмертия в буквальном смысле слова, третий же подход имеет в виду лишь сохранение (условно «вечное») памяти, следа, своего рода итога и результата («сухого остатка») жизни, что позволяет преодолеть если не саму смерть, то хотя бы порождаемое ею обессмысливание жизни. Представленный в статье взгляд позволяет снять сложившийся антагонизм между традиционной религией и трансгуманизмом и открывает путь к конструктивному всестороннему обсуждению проблематики смертности и бессмертия с учётом ценности каждого из существующих подходов.
 
Введение. Смерть как проблема

С точки зрения отстранённого объективного знания о мире, смерть является естественной данностью, нормальным и естественным завершением процесса жизни. Любое физическое тело в силу законов энтропии не может существовать вечно. Оно возникает, какое-то время существует, причём постоянно и непрерывно изменяясь и трансформируясь, и, наконец, рано или поздно видоизменяется до такой степени, что уже превращается в какое-то иное тело или множество тел. Собственно, само представление о дискретном теле, которое имеет границу, отделяющую его от окружающего мира, и которое хотя бы в течение некоторого времени «остаётся собой», то есть тождественно самому себе, представляет собой субъективную умозрительную абстракцию. В объективной реальности любое физическое тело представляет собой не статическую сущность, а динамический поток непрерывной трансформации, причём даже в этом потоке оно неотделимо от окружающего мира, с которым непрерывно взаимодействует и вместе с которым непрерывно меняется. Если это относится к неживым телам, то к живой материи – тем более. По сравнению с большинством неживых физических тел, живые тела характеризуются гораздо более высоким уровнем обмена веществ и энергии, а значит и скоростью трансформации. Смерть при таком рассмотрении является лишь естественным этапом непрерывного изменения живой материи. Жизнь организма неразрывно связана с рождением одних клеток и гибелью других, с непрерывным их обновлением. Точно также и жизнь популяции, вида или биоценоза принципиально неотделима от процесса непрерывной смены организмов, от постоянного рождения новых особей и гибели старых. Жизнь одного организма (например, хищника) невозможна без гибели других (например, жертв). При таком взгляде со стороны, с точки зрения объективирующего знания (например, науки, но не только) смерть не является проблемой. Она является нормой, объективной данностью, простой констатацией того, что как неживая, так и, тем более, живая материя по своей природе изменчива и непрерывно меняет форму под действием внутреннего движения и неизбежных внешних воздействий.
 
Совершенно иначе выглядит смерть с субъективной точки зрения, с точки зрения индивидуального самосознания, личностного «я». В этом случае «смерть» (разрушение, необратимая трансформация), а в особенности, сама «смертность», то есть абсолютная неизбежность «смерти», даже неживых вещей приобретает черты трагедии, постольку, поскольку эти вещи личностно значимы, то есть выступают материализованной формой тех или иных смыслов, воспоминаний, эмоциональных состояний и т.д., то есть постольку, поскольку в той или иной мере с ними происходит самоотождествление и, соответственно, их «одушевление», постольку, поскольку они являются своего рода «продолжением» личностного «я», эманацией «я» во внешний мир и неразрывно с «я» связаны. Что уж говорить и смерти и смертности любимых и близких людей, вместе с которыми буквально умирает часть самого себя. Но абсолютную, тотальную трагичность имеет осознание своей собственной смертности, причём смертности абсолютно неизбежной, предрешённой заранее. Весь мир, вся Вселенная, которую человек может так или иначе знать, к которой может так или иначе относиться – это Вселенная его собственного сознания [1-2]. Смерть человека – это смерть всей его Вселенной, это прекращение и уничтожение всех его целей, всех смыслов его бытия, всех его ценностей. Это гибель и уничтожение всего, что вообще имеет или хотя бы только может вообще иметь значение. А осознание неизбежности смерти ставит под вопрос всякую цель, всякий смысл и всякую ценность ещё при жизни. Таким образом, с точки зрения личного бытия, индивидуального сознания и самосознания смерть это вовсе не норма и данность, а трагедия и фундаментальная проблема: если бытие всё равно прекратиться, то какой может быть в жизни смысл, и зачем тогда вообще всё?
 
Обратим внимание на то, что смерть, причём, что особенно важно, смерть именно неизбежная, интеллектуально продуктивна, именно потому, что является проблемой, потому, что она всё ставит под вопрос, дебанализирует бытие, превращает всё из простой данности в сложную и не имеющую однозначного решения задачу. Перед лицом неизбежной смерти все, на первый взгляд, самоочевидные вещи приобретают весьма проблемный и нетривиальный характер. Налаживать быт? А зачем, если я всё равно умру? Приобретать собственность и богатство? А зачем, если я умру и всё равно всё нажитое имущество утрачу? Добиваться власти, славы и высокого общественного положения? А зачем, если смертен не только я, но и всё в мире, в том числе и слава, и всё, что я могу изменить и улучшить, обладая властью? Получить максимум наслаждений и удовольствий, или ярких впечатлений и воспоминаний, или опыта, навыков и знаний? Зачем, если всё это всё равно исчезнет и обесценится вместе со смерью моего сознания? Не просто возможность, а именно неизбежность личной индивидуальной смерти проблематизирует даже такие, казалось бы, объективные критерии успеха, как победа в дарвиновском естественном отборе. Потому что какое дело мне до успешности или неуспешности распространения «моих» генов вне меня как конкретного единичного индивида? Это не обязательно значит, что неизбежность смерти полностью уничтожает любой смысл и любую ценность и полностью обесценивает любое действие, любой поступок, любое достижение, любую цель и любое желание, хотя не исключено, что это именно так. Но, как минимум, она ставит всё это под вопрос, превращает из данности в проблему, требующую решения, хотя и не факт, что его имеющую. В этом смысле неизбежность смерти не только сама является проблемой, но и превращает в проблему каждый момент жизни вопросом «а зачем?», «в чём смысл?». Она дебанализирует этику, которая в случае отсутствия фактора «предстояния смерти» полностью сводилась бы к совокупности рациональной прагматики взаимодействий в духе теории игр и прикладной хомоэтологии, изучающей механизмы поведенческого программирования через механизмы подражания, социальной выработки рефлексов, самоотождествления и т.п. Напротив, перед лицом смерти та же этика приобретает дополнительное измерение и экзистенциальную глубину в связи с релятивизацией конечной ценности самого достигнутого даже в случае идеально прагматичной стратегии поведения успеха. В случае, если бы жизнь была вечной, она была бы просто данностью, и все связанные с ней мотивы и достижения (начиная от бытового благоустройства и заканчивая социальной успешностью) были бы самоценны и, в сущности, не требовали бы рефлексии. Только неизбежность смерти заставляет их осмыслять и искать ответ там, где без неё не возникло бы и самого вопроса.
 
Однако эта проблематичность, эта сомнительность и относительность всех смыслов, эта потеря привычных точек опоры и несомненных в своей банальности ориентиров в вопросах цели и смысла весьма дискомфортна и болезненна. Предощущение же собственного небытия, гибели не просто своего тела, а самого своего самосознания, самой способности мыслить не просто травматично, а трагично, способно привести в полное отчаяние, в состояние полной апатии или полного безумия. Осознание неизбежности собственной смерти ставит человека перед лицом тотального ужаса, кошмара, надвигающейся тотальной и беспросветной тьмы. По сути, жить, осознавая свою смертность и процесс собственного старения – это жить с самого рождения в камере смертников в ожидании уже назначенной казни. Неудивительно поэтому, что возникает стремление спрятаться от решения проблемы собственной смертности, вообще исключить, вытеснить её из своего сознания, не думать об этом, изгнать и мысли о смерти, и её образы, просто забыть о смерти, жить так, как будто бы её нет, как будто бы жизнь вечна. Либо же обесценить смерть, банализировать, попсировать её, сделать вид, что она не представляет проблемы. Оба эти решения – тупиковые. Отказ от решения проблемы, её игнорирование никак её не устраняет, наоборот, загоняет вглубь. Это путь эскапизма, бегства от реальности (причём, реальности не внешней, а внутренней), который ведёт только к одному результату: деградации, причём эта деградация будет проявляться на всех уровнях. На психологическом уровне она приведёт к вытеснению ужаса перед неизбежностью смерти из сознания, где с ним ещё можно как-то бороться и ему противостоять, в подсознание, где он разрастается и становится неуязвим, ведя личность прямиком к распаду и психической патологии. На культурном уровне попытка игнорирования смерти ведёт к стремлению разорвать все связи с прошлым, уничтожить всякую память о прошлом, то есть ликвидировать культурную традицию как таковую, сведя всю сферу культуры к функции развлечения и отвлечения, к потребительским однодневкам, к изгнанию любой тематики, затрагивающей проблемы смысла бытия. На интеллектуальном уровне попытка игнорирования фактора неизбежности смерти ведёт к банализации, вульгаризации и профанации любой проблематики, к предельному опрощению и примитивизации, к плоскому, а то и одномерному восприятию мира.
 
По отношению к смерти возможны три принципиальных типа отношения. Первый – это игнорирование, изгнание темы смерти из сознания и из культуры. Об этом пути уже сказано, это путь в никуда. К сожалению, именно он в современном обществе избран как магистральный. Второй путь – это принятие смерти как фактора и источника абсолютной свободы (от заданных смыслов, от детерминации пользы и успеха, от любого принуждения посредством угрозы). В самом деле, если человек смертен, чем можно его напугать и чем можно его подкупить? Да ничем, потому что ему заведомо нечего терять, но он ничего не может и приобрести. У него нет ни в чём заинтересованности, он ни от чего не зависит, для него нет никакого смысла подстраиваться под условия успеха или под мнение общества. Он реально абсолютно свободен от любой личной заинтересованности, любого страха потери, от любых, в том числе моральных и нравственных, да и юридических требований общества. Правда, такая свобода – это свобода обречённого, свобода отчаяния. Наконец, третий путь – это путь осознанного сопротивления и противостояния смерти, путь утверждения своей воли и своих субъективных смыслов и ценностей наперекор ей и наперекор порождаемой ею объективной бессмысленности. Этот вариант отношения к смерти мы рассмотрим в следующей главе более подробно, здесь же отметим лишь, что он распадается на множество совершенно разных конкретных решений, объединяет которые только одно: общая стартовая точка признания смерти как проблемы, требующей решения. Это очень важный момент, поскольку обычно принято рассматривать в качестве антагонистических противоположностей различные пути преодоления смерти, например, путь религиозной веры (особенно в рамках консервативных течений в традиционных религиях Откровения, таких как Христианство, Ислам и Зороастризм) и путь научного, техногенного иммортализма и трансгуманизма. Такое противопоставление в корне неверно, потому что действительный и коренной мировоззренческий антагонизм разделяет не разные пути поиска решения и преодоления проблемы смертности, а, с одной стороны, признание этой проблемы требующей решения, а, с другой стороны, её игнорирование и вытеснение из сферы мышления и культуры. В этом смысле мы убеждены, что необходимо формирование культурного и интеллектуального поля, в котором можно было бы обсуждать и актуализировать любые подходы и любые решения в рамках проблематики смерти, смертности и бессмертия. Поля, в рамках которого, в частности, был бы возможен конструктивный и взаимоуважительный диалог (в том числе и содержательная, конструктивная критика) между носителями традиционной религиозной культуры с присущими им представлениями о личностном бессмертии и представителями движения за технологическое решение проблемы иммортализации человека. Противостоять же и противодействовать необходимо не друг другу, а, прежде всего, мейнстриму современной масс-культуры и общественных настроений, в рамках которого сама тема и проблематика смертности и бессмертия замалчивается и вытесняется (посредством развлечения и отвлечения внимания) как якобы несущественная и «непозитивная» либо вульгаризируется и профанируется.


Подход первый: религиозный иммортализм

В ранее опубликованных работах мы уже отмечали, что проблема осознания смертным человеком, с одной стороны, бессмертия как абстрактной идеи, а, с другой стороны, своей собственной конечности во времени и обречённости на смерть, является изначальной трагедией человеческого бытия и выступает центральной темой всей человеческой культуры с самого момента её зарождения [3-5]. Уже самые ранние, самые примитивные мировоззренческие представления человека, которые фиксирует археология ещё у неандертальцев мустьерской культуры, связаны с погребальными ритуалами и, по всей видимости, с верой в загробную жизнь, противостоящей очевидной эмпирической реальности человеческой смертности. Более того, своего рода «похоронный ритуал» существует не только в человеческой культуре, но и в культуре (это не оговорка – именно в культуре) некоторых других психически развитых общественных животных, как, например, у слонов и у шимпанзе, причём он не обязательно связан именно с погребением, а может проявляться и в таких ритуальных действиях, как навещание тела умершего сородича и уход за ним. Обратим внимание, что такое поведение не сводится к биологической целесообразности (скажем, к предотвращению заражения от трупа), а, напротив, имеет отчасти психологическую (сохранение эмоциональной связи с умершим), а отчасти ритуальную природу. В человеческой истории сюжет уже самого первого известного литературного произведения – шумеро-аккадского «Эпоса о Гильгамеше» – посвящён как раз осознанию трагедии смертности, поиску источника реального физического бессмертия и идее замены физического бессмертия хотя бы бессмертием вечной славы и вечной посмертной памяти. Не будет преувеличением сказать, что проблематика смерти, смертности и поиска бессмертия (в той или иной форме) является осевой и центральной темой всей человеческой культуры, включая религию, философию, искусство в самых различных его формах, науку и технологию. Не обязательно при этом речь идёт о поиске собственно бессмертия индивидуальной человеческой личности (хотя, конечно, это наиболее совершенная и привлекательная форма бессмертия), речь идёт также о бессмертии памяти, то есть о технологии фиксации и сохранения образов, идей, памяти о конкретных личностях и о значимых исторических событиях и т.д. В этом смысле всё искусство, начиная от настенных рисунков в пещерах доисторических людей палеолита и продолжая всей графикой, живописью, поэтической и прозаической литературой, скульптурой, архитектурой и т.д. – это именно попытка преодоления смерти, попытка воплотить себя в чём-то, что переживёт смерть. В этом же направлении лежало и большинство технологических переворотов: изобретение письменности, книгопечатания, нотной грамоты для записи музыки, затем литография, плёночная фотография, запись звука сначала на пластинки, а затем и на магнитную плёнку, запись на плёнку видеоизображений и, наконец, изобретение компьютера и оцифровка текстов, звуков, графических изображений и видео, новое поколение цифровых фотоаппаратов, видеокамер, диктофонов, постоянное изменение физической природы, объёмов и надёжности носителей цифровой и аналоговой информации. Всё это, в сущности, не что иное, как противодействие смерти как полному, тотальному прекращению бытия, попытка сохранить в вечности если не саму жизнь, то хотя бы память о ней и её итог, результат, «сухой остаток».
 
Исходным и исторически первичным направлением в поиске решения проблемы бессмертия и вечной жизни, конечно, является религиозное, начиная от самых примитивных архаических верований в загробную жизнь и закачивая интеллектуально изысканной и эстетически совершенной и безупречной сотериологией православного христианского догматического богословия. Конкретные варианты бессмертия в разных религиозных системах могут быть совершенно различны. Это может быть вполне телесное воскрешение (в своём собственном теле) в ином (потустороннем) мире или в нашем же мире после его преображения «в конце времён». Либо это может быть бесконечный цикл всё новых и новых рождений души в нашем обычном мире каждый раз в новом теле, причём не обязательно человеческом (а и в теле животного и даже растения), как это представляется в различных концепциях метемпсихоза или реинкарнации. Наконец, это может быть бытие в форме некой призрачной тонкой материи (т.н. «астрального тела») как вместилища души или в форме вечного чистого бытия духа, освобождённого вообще от всякой причастности к материи, а, следовательно, и от всякой изменчивости и связанной с «миром становления» текучести. Наконец, даже в самых пессимистических религиозных системах, которые предполагают исчезновение и растворение индивидуального «Я», его слияние с неким безличным Абсолютом, даже в этом случае от человека остаётся хотя бы какой-то итоговый результат, если не он сам, то хотя бы собранный им в течение жизни «багаж», что придаёт жизни хотя бы какую-то цель и осмысленность.
 
Обратим внимание, что религии вообще и, в особенности, религии Откровения было бы большой ошибкой рассматривать как просто закрепившийся набор выдумок и фантазий. Религия фиксирует, с одной стороны, опыт вполне исторически реального Откровения, а, с другой стороны, опыт мистической практики. В этом смысле религия основана не на мёртвой догме, а на историческом свидетельстве и на живом и непосредственном коллективном опыте, результат которого уже затем оформлен догматически. В этом смысле религии Откровения, особенно, как Православное Христианство, религии мистические, отчасти близки экспериментальному естествознанию своим обращением, в первую очередь, в знанию, полученному непосредственно опытным путём. Другой вопрос, что, в отличие от экспериментального научного опыта, опыт мистической практики не может быть формально верифицирован и потому его достоверность, несмотря на его опытный источник, остаётся вопросом веры, причём как в смысле самого факта, так и в смысле своей духовной доброкачественности. Разумеется, в рамках настоящей работы мы не будем пытаться изложить православное учение о Искуплении, Святом Причастии, обожении человека (то есть усвоении тварным человеком нетварной божественной природы) и Спасении души, а через неё – и неразрывно связанного с ней тела, и даже всего материального мира. Отметим лишь, что это учение грандиозно как с интеллектуальной, так и с эстетической точки зрения и, без всякого сомнения, в любом случае достойно внимательного и вдумчивого изучения.
 
Остановимся, однако, на другом вопросе: чем это учение может быть полезно даже с точки зрения человека абсолютно неверующего, то есть отрицающего всё, что не поддаётся экспериментальной проверке и верификации. Например, с точки зрения научно ориентированного иммортализма. Начнём с самого простого. Во-первых, именно в рамках религиозных учений была сформулирована сама проблема и сама задача. Именно в рамках религии человек впервые осознал, что смерть и последующее небытие – это не «естественный ход вещей», который нужно «принять как данность», а трагедия, нечто для человека внутренне совершенно противоестественное и отвратительное, навязанное, то, с чем не нужно мириться, то, что необходимо преодолеть. Именно религии Откровения (Зороастризм, Христианство и Ислам) впервые заявили о том, что человек создан не для смерти, а для вечной жизни, и к ней и должен стремиться. Это очень важно. Любое решение проблемы начинается с мечты, с утопии, с оформления собственного желания и воли. Можно верить или не верить в действенность религиозных практик в смысле возможности с их помощью достичь бессмертия, но в любом случае несомненно, что религии (по крайней мере, религии Откровения) впервые чётко и ясно сформулировали человеческое желание, волю и цель преодолеть смерть. Вообще говоря, Христианство – оно практически всё целиком именно про иммортализм. От начала и до конца, во всех своих мистических, интеллектуальных и символических тонкостях, оно по сути сводится к простому вопросу: как избежать смерти и жить вечно. Разве не манифестом иммортализма звучат слова святого апостола Павла из его Первого послания к Коринфянам: «Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»? Он прямо говорит, что в победе над смертью вся суть Благой Вести: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша». Более того, Христианство не только религия иммортализма, оно и религия трансгуманизма. Потому что оно просто про обретение бессмертия, но и про ПРЕОБРАЖЕНИЕ человеческого естества и про ПРЕОДОЛЕНИЕ ограниченной тварной природы, причём не только духом, но и плотью. По слову одного из авторитетнейших отцов Церкви святителя Афанасия Великого, архиепископа Александрийского «Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом». В общем, имхо даже если методы оппонентов и представляются неэффективными, нецелесообразными или даже нелепыми, то хотя бы сам общий мотив преодоления смертной природы определённо должен был бы вызывать не вражду, а взаимное сочувствие и психологическое понимание.
 
Во-вторых, и это тоже очень важно, в рамках богословия (и здесь уже идёт речь не о религиях вообще, а конкретно о Христианстве, причём преимущественно о Православном Христианстве) было не просто выражено желание и мечта о вечной жизни, но и выработан язык, понятийный аппарат, позволяющий эту цель сформулировать. Например, в рамках мировоззрения классического тхеравадского буддизма идея личностного бессмертия просто не имеет содержательного смысла, потому что в нём нет самого понятия, выражающего личностное «Я» как субъект потенциального бессмертия. Личность в данном случае рассматривается как совокупность элементов (пяти скандх) или как поток дхарм (мгновенных состояний воспринимаемого бытия). При таком восприятии личности сама постановка проблемы индивидуального бессмертия не имеет смысла, потому что даже непосредственно в процессе бытия личность постоянно трансформируется, перетекает в нечто иное, чем то, чем она была только что, а потому в сущности вообще является иллюзией. Для того, чтобы сформулировать саму проблему и саму задачу личностного бессмертия, необходимо было выработать специальный понятийный аппарат метафизического характера. Осознать, что личностное «Я» индивидуально не в смысле индивидуального неповторимого сочетания свойств и качеств, а в буквальном смысле слова «индивидуальность», то есть в смысле неделимости. Это означает простую сущность, принципиально не разложимую на совокупность элементов и не сводимую к набору своих свойств и качеств, а потому и принципиально непознаваемую аналитическими методами. Эта простая, несоставная и неделимая сущность постоянна, самотождественна и нематериальна, а, значит, и не подвержена общему для всей материи качеству постоянной текучести и непрерывного изменения и трансформации. Это именно метафизический подход, то есть выход за рамки физической природы и физической реальности. Сама возможность мышления в такого рода категориях обязана своим существованием христианскому богословию, в котором такого рода понятия были разработаны изначально для описания природы и ипостасей Бога и только затем уже они были перенесены на человека как Его образ и подобие. Подчеркнём ещё раз этот важный момент: сама идея индивидуального личностного бессмертия даже просто как отвлечённая идея, как мечта, как цель, может быть сформулирована и осознана только в рамках понятийного аппарата, выработанного в рамках богословия. На Западе такой понятийный аппарат выработался в рамках христианской теологии (и производной от неё антропологии), которая, в свою очередь, вобрала в себя, переосмыслила и довела до завершения и совершенства античную философскую традицию, в особенности платонизм и неоплатонизм. На Востоке свой понятийный аппарат для выражения идеи неразложимой на элементы и самотождественной сущности «Я» был выработан в некоторых направлениях ведической традиции.
 
В-третьих, именно мировоззренческая база Христианства стала необходимой предпосылкой и условием последующего возникновения в Европе феномена науки как рационального систематического познания материального мира, основанного на представлении о неизменности законов природы и воспроизводимости эксперимента. Эта тема не будет нами здесь подробно рассматриваться, поскольку ей посвящена отдельная работа [6]. Отметим лишь главное: с точки зрения футурологического проекта реализации идей иммортализма научно-техническими средствами религия (в данном случае Христианство) не только изначально сформулировала цель, но и создала необходимые предпосылки для возникновения средств реализации данной цели.
 
И, наконец, в-четвёртых, как известно, представители традиционных религий (и, в частности, консервативно и традиционалистски настроенные христиане) зачастую выступают с резкой критикой технологического иммортализма и, особенно, связанных с ним идей трансгуманизма. В этой критике можно видеть просто враждебность, но можно видеть и конструктивное содержание, подчас очень важное и ценное именно для развития и реализации идей техногенного иммортализма. Дело в том, что религиозные критики в ряде случаев указывают на вполне реальные угрозы и риски, связанные с реализацией данных проектов, на которые действительно необходимо обратить пристальное внимание. В первую очередь, имеется в виду угроза того, что при попытке иммортализовать личность, то есть сохранить личностное индивидуальное «Я»-самосознание от перспективы смерти, именно это личностное «Я» и будет разрушено. То есть в процессе техногенной трансформации конкретная личность, индивидуальное «Я» человека как раз и будет утрачено, а его место займёт иное, принципиально новое существо, причём уже нечеловеческое. Либо же, в чуть более мягком, но тоже весьма опасном варианте, поиск путей к бессмертию приведёт к развитию технологий, которые будут использованы для совершенно иных целей, например, для считывания мыслей, манипуляции эмоциями посредством возбуждения тех или иных мозговых центров, перехвата управления телом и т.д. и т.п., то есть для установления тотального контроля и внешнего вмешательства в глубоко интимную сферу психической жизни, для лишения человека свободы воли и управления не только его внешним поведением, но и его внутренним миром – мыслями, чувствами, желаниями, побуждениями. Эти угрозы в особенности реальны в том случае, когда иммортализация человека планируется путём его киборгенизации, вживления в него электронных устройств, радикальной техногенной трансформации его природы. Во всех этих случаях критика со стороны традиционных религий должна быть признана ценной и конструктивной как важное предостережение о возможных и вполне реальных опасностях и угрозах. Конструктивным может быть и учёт глубоко продуманных в рамках религиозной культуры мышления идей о природе индивидуального «Я» и при обсуждении идей о возможности «оцифровки» человеческого сознания и его переносе на иной (биологический или небиологический) материальный носитель. Принципиально важно в данном случае чётко провести грань между реальным переносом живого личностного «Я» и созданием просто высококачественного симулятора индивидуальных личностных качеств, пусть даже неотличимого внешне, но не являющегося той же самой личностью. Весьма содержательны и интересны в рамках обсуждений проектов иммортализма могут быть и размышления о принципиальном изменении при достижении бессмертия этических норм, о социальных последствиях этого состояния и т.д. Одним словом, содержательная критика в данном случае является важным элементом обратной связи, необходимой на стадии обсуждения проекта, а уж, тем более, при переходе к его практической реализации, и очень важно в данном случае сформировать интеллектуальное пространство и формат, в рамках которых обе стороны смогли бы услышать и учесть замечания друг друга.
 
Подход второй: научно-технологический

На самом деле мечта достичь бессмертия естественным физическим путём гораздо древнее науки как рационального познания мира экспериментальным путём. В уже упомянутой Песне о Гильгамеше фигурирует особый цветок, дарующий тому, кто его съест, вечную молодость. В дальнейшем легенды о водном источнике вечной молодости, о дарующих её цветах, плодах или иных частях растений прошли через мифологию самых разных народов, особенно оживая каждый раз в эпохи крупных географических открытий и освоения новых земель. Помимо идеи найти источник вечной молодости в природе в уже готовом виде, и в поздней античности, и в Средние века и, особенно, в эпоху Ренессанса постоянно присутствовала идея возможности создать (изобрести, изготовить) эликсир вечной жизни искусственно, путём тех или иных алхимических манипуляций: соединения элементов, разделения, разложения и модификации, в том числе путём перегонки, сублимации, прокаливания, переплавки, амальгамирования, растворения, осаждения и т.д. Кроме попыток найти в природе или искусственно создать субстанцию, дарующую бессмертие и вечную молодость (физическое телесное бессмертие и вечная молодость – две идеи, очень близкие и практически сливающиеся между собой, так как уже тогда было понятно, что смерть есть неизбежный и закономерный результат старения) различные магические и оккультные верования самых разных народов сохраняли и развивали и другую идею – переноса души (сознания) в новое тело или в неживой предмет.
 
Как мы увидим, практически все эти три идеи, пусть и на новом уровне их развития, фигурируют и в современном «научно»-футурологическом иммортализме: найти источник биологического бессмертия в природе, создать его искусственно или тем или иным способом перенести сознание на новый биологический или небиологический носитель. Собственно, в современном «технологическом» иммортализме всё многообразие самых различных идей и подходов в общем виде можно свести к трём магистральным направлениям: 1) поиску возможности так или иначе «отменить», то есть остановить или даже обратить вспять процесс биологического старения тела; 2) идее постепенной замены стареющего тела новыми биологическими (трансплантология, клонирование, «печатание» новых органов на тканевых «3D принтерах») или небиологическими (современное протезирование, киборгенизация, нанороботы, функционально замещающие биологические клетки) элементами; и 3) идее полного переноса сознания, например, путём полной оцифровки мозга. В свою очередь первое из перечисленных трёх направлений, то есть поиск иммортализации собственного имеющегося в наличии биологического тела включает в себя множество самых разнообразных подходов: химических (введение антиоксидантов и борьба со свободно-радикальным окислением, блокада сигнальных и эффекторных молекул апоптоза, в том числе каспаз), молекулярно-генетических (активация или даже встраивание в геном «генов долголетия», исправление постоянно возникающих в ходе жизнедеятельности соматических мутаций, попытка «наращивать» укорачивающиеся при каждом клеточном делении вследствие недорепликации теломеры), клеточных («омоложение» с помощью стволовых клеток, использование ростовых факторов для стимулирования регенерации тканей), гормональных («омоложение» с помощью изменения гормонального фона), нанотехнологических (удаление с помощью нанороботов микроопухолей, тромбов, накапливающихся вредных метаболитов, в том числе холестериновых и бета-амилоидных бляшек) и других.
 
Стоит отметить, что большинство описанных идей, с энтузиазмом воспринимаемых людьми, далёкими от нейробиологии, на самом деле в настоящее время не просто нереализуемы, но и бесконечно далеки даже от уровня сколько-нибудь научной фантастики и, тем более, реалистической футурологии, и представляют собой чистую «фэнтази», то есть фантазию, не связанную даже чисто теоретическими представлениями о возможном.
 
В особенности это относится к самой амбициозной и радикальной идее полной «оцифровки» сознания и переноса индивидуальной личности с биологического носителя на электронный. Начнём с того, что мы на самом деле не знаем, что представляет собой личность в смысле индивидуального осознающего себя «я», связана ли она, грубо говоря, с «железом» или с «софтом» мозга (или же вообще мозг выступает лишь своего рода «передатчиком» между телом и сознанием), можно ли её свести к информации, записанной в структуре мозга как на своём материальном носителе. Если бы это было так, то хотя бы чисто теоретически, «я» могло бы существовать в нескольких независимо друг от друга функционирующих экземплярах одновременно, что представляется нам немыслимым с философской точки зрения. В самом деле, даже если чисто умозрительно допустить саму возможность (не вдаваясь в вопрос как она может быть реализована технически) создать не просто модель, а полностью идентичную копию меня (включая характерный для меня образ мышления, характер и даже возможность скачать у меня и закачать в эту копию всю совокупность моей памяти, опыта, навыков, усвоенных рефлексов и ассоциативных связей), то всё равно для меня это будет другая личность, а не я сам. Это очень важный момент, который наводит на мысль, что «я» как индивидуальное самосознание не сводится не только к материи, но и к информации (которую можно было бы скопировать), а относится к сфере духа, то есть не может быть никак зафиксировано объективными методами «снаружи». Практический вывод из этого состоит в том, что, если «перенос сознания» не будет сопряжён с разрушением прежнего носителя (то есть биологического мозга), то это никакой не перенос, а создание новой личности (пусть даже и неотличимой с точки зрения внешнего наблюдателя) наравне с мной. А, следовательно, в случае, если «оцифровка» предполагает разрушение старого материального носителя, то, вероятнее всего, состоится также не перенос личности, а замена. То есть новое искусственное существо, неотличимое от меня для внешнего наблюдателя, будет вовсе не «я», а я как неделимая личность при этом попросту погибну в процессе разборки моего мозга. Здесь, однако, мы вынуждены рассуждать в категориях, принципиально не фиксируемых научными методами, то есть с точки зрения внешнего наблюдения и эксперимента. Но остаются ещё и чисто материальные, технические проблемы. Люди, полагающие, что хранящуюся в материальной структуре мозга информацию можно просто взять и оцифровать, как мы цифруем фотографию, звук или фильм, чаще всего плохо представляют себе эту самую материальную структуру. Начнём с самого, казалось бы, простого: с архитектоники нейритных связей между нейронами. Мозг взрослого человека, согласно устоявшимся в науке представлениям включает порядка 100 миллиардов нейронов (по некоторым новым данным – порядка 85 миллиардов). Один нейрон может образовывать до 20 тысяч (!) синаптических связей с другими нейронами, причём не только с соседними, но и через аксон и дендриты – с весьма удалёнными, в том числе с расположенными в других отделах мозга и даже с клетками за пределами мозга. Пространственная организация этой сети крайне сложна, проследить все связи даже одного нейрона через все его отростки и через отростки всех, кто контактирует ими с ним – задача практически невыполнимая. А как насчёт того, чтобы правильно определить и воспроизвести все 20 тысяч контактов для каждого из 100 или хотя бы из 85 миллиардов нейронов? Но это ещё не всё, ведь есть ещё и глиальные клетки. Их примерно в десять раз больше, чем нейронов, и они тоже образуют множество связей с нейронами и друг с другом, и эти связи тоже важны для функционирования нервной системы. А теперь самое главное: всё это только верхушка айсберга. Дело в том, что «вся информация», которая хранится в структуре мозга и которую надеются «взять и целиком оцифровать» оптимисты от трансгуманизма, вовсе не исчерпывается одними только клетками и их контактами. Вернее сказать, ни клетки, ни их контакты ни в коем случае не являются конечными элементарными единицами мозговой информации, её «битами» или «байтами». Каждый синапс сам по себе имеет сложнейшее устройство и включает в себя, в частности, огромное количество отдельных белковых рецепторов и каналов. А есть ещё, например, дендритные шипики, которые могут иметь важное значение для функционирования нейрональной сети и даже, возможно, конкретно для функционирования памяти. А ещё каждый (!) отдельно взятый нейрон и каждая клетка глии хранит уникальную информацию в виде эпигенетических модификаций своего генома, объёма и характера всей совокупности транскрибированной РНК, посттранскрипционных модификаций этой РНК, всего объёма регуляторных белков, с учётом всех их посттрансляционных модификаций (фосфорилирования, метилирования, ацетилирования, гликозилирования и т.д., причём речь идёт не об усреднённых показателях общего уровня модификаций, а о каждой функционально важной модификации по каждому отдельному аминокислотному остатку для каждой отдельно взятой белковой молекулы) и динамически меняющейся и функционально важной конформации трёхмерной структуры каждого отдельного белка в каждый момент времени. И это ещё не всё, потому, что нужно учесть совокупность всех вне- и внутриклеточных сигнальных молекул каждого нейрона, каждой глиальной клетки и всего межклеточного пространства с учётом их точной конкретной локализации. Некоторые из этих сигнальных молекул могут состоять буквально из двух атомов (как монооксид азота) или даже представлять собой одноатомный свободный радикал и\или ион. А есть ещё наружные и внутренние мембраны, каждая из которых представляет собой жидкий кристалл, состоящий из липидов и белков. Какова будет элементарная единица информации, если попытаться «оцифровать» эту структуру? Возможно, степень ненасыщенности каждого конкретного остатка жирной кислоты в каждой конкретной фосфолипидной молекуле, и с учётом её положения относительно всех окружающих липидных и, особенно, белковых молекул, потому что от состояния липидного микроокружения будет зависеть функция данного белка. А ещё мембрана имеет электрический потенциал, причём не просто мембрана в целом, а локально, вплоть до потенциала на каждой конкретной молекуле, и это тоже функционально важная информация. И всё это нужно воспроизвести не в статике, а процессе функционирования. Задача абсолютно нереальная, даже в плане самой отдалённой футурологии. Все попытки моделирования нейронных сетей бесконечно далеки от воспроизведения информационной насыщенности каждого нейрона в отдельности. Вполне можно предположить, что технологии в недалёком будущем позволят считывать с нейронных сетей мозга и распознавать зрительные и иные сенсорные образы, ощущения и эмоции. В более отдалённом будущем, возможно, станет возможным даже считывание мыслей и воспоминаний, прочитывание «внутреннего монолога», но это не имеет никакого отношения к «оцифровке» и переносу на небиологический носитель индивидуального сознания и личности.
 
Серьёзнее и реалистичнее выглядит идея развития протезирования, переходящего в постепенную киборгенизацию человека и параллельная ей идея развития трансплантологии. Однако только до тех пор, пока не встаёт вопрос об «износе» самого мозга. Проблема в том, что, если речь идёт о задаче бессмертия конкретного индивида, то мозг (который стареет, как и любая другая биологическая ткань) невозможно заменить ни протезом, ни трансплантатом, так как при этом гарантированно «потерялась» бы личность. Некоторые отделы мозга, не связанные напрямую с сознанием, поддаются протезированию с частичным восстановлением функций, но очевидно, что возможности развития этого подхода ограничены. Дальше этого предела футурологи от трансгуманизма начинают мечтать о пошаговой замене нейронов нанороботами, которые бы встраивались на их место, полностью их функционально замещая, с полным сохранением архитектоники и функционирования нейронной сети в целом. Однако эта задача упирается в уже описанную выше проблему бесконечной сложности не только нейронной сети в целом, но и каждого нейрона в отдельности. Причём даже если пытаться свести индивидуальность конкретной личности исключительно к содержащейся в мозге информации (что уже само по себе является весьма сомнительным допущением), то очевидно, что необходимо учитывать, в том числе, и информацию, хранимую в отдельном нейроне, то есть в структуре его эпигенетических модификаций, транскрибированной РНК, архитектонике молекулярных ансамблей, в совокупности сигнальных молекул с учётом их конкретной внутриклеточной локализации, в жидкокристаллической структуре мембран и т.д. Попытка заменить нейрон нанороботом, работающим как функциональный элемент нейронной сети по принципу «чёрного ящика», то есть путём имитации его внешней функции без воспроизведения всей информации, «закодированной» в его его внутренней структуре, приведёт, соответственно, к её потере.
 
Третий принципиальный подход к проблеме материального, физического бессмертия – это попытка остановить процесс старения организма, иммортализовать биологический организм конкретной личности как он есть. Проблема здесь, однако, в том, что процесс жизнедеятельности совершенно невозможно не только на практике, но даже чисто умозрительно отделить от процесса старения. Например, процесс созревания мозга связан с утратой значительного числа «лишних» нейронов, однако этот процесс продолжается в течение всей жизни. Любое обучение, любая адаптация сопряжены со стрессом. К примеру, в любом элементарном акте обучения происходит активация каспаз – тех самых каспаз, которые являются также и ключевыми эффекторными молекулами апоптоза, то есть программируемой клеточной смерти. Свободные радикалы, в том числе так называемые «активные формы кислорода», которые являются важнейшим фактором повреждения практически всех классов биологических молекул (включая нуклеиновые кислоты, белки и пептиды, различные классы липидов, углеводы и т.д.), частой причиной соматических мутаций, повреждения мембран и вообще рассматриваются как одна из ключевых причин старения как своего рода «износа» организма, в то же время не просто являются неизбежными побочными продуктами («отходами») процесса клеточного дыхания, но и выступают в качестве важных сигнальных молекул. Попытка подавить их антиоксидантами неизбежно лишит клетку способности к адаптации к меняющимся условиям среды. Многочисленные проапоптозные белки и другие молекулы, которые зачастую описываются как факторы клеточной гибели, именно благодаря этой функции являются естественными онкопротекторами. Соответственно, их подавление продлит жизнь нервных клеток и задержит процесс утраты части нейронов в нейрональной сети, то есть замедлит процесс возрастной нейродегенерации, но расплатой за это будет соответствующее усиление процессов канцерогенеза и повышение риска развития доброкачественных и злокачественных опухолей. Соответственно, антиапоптозные молекулы, которые специалистами по апоптозу описываются «в светлых тонах» как «факторы выживания», вместе с тем являются и потенциальными проонкогенами. Действительно, любой процесс нормальной жизнедеятельности в то же самое время неизбежно в перспективе имеет своим последствием «накопление» предпосылок будущей гибели. Да в этом, собственно, и нет ничего столь уж специфического для живой материи. Любая машина в ходе своего функционирования неизбежно подвергается износу. Физически невозможно добиться такой ситуации, чтобы механизм работал и при этом не изнашивался. Более того, в отличие от живого организма, машину можно остановить и поставить на сохранение, но даже в случае, когда она не функционирует, она, пусть и намного медленнее, но всё равно будет постепенно разрушаться (за счёт окисления, под действием собственного веса и т.д.). Живой организм в отличие от машины временно отключить нельзя, остановка функционирования означает смерть, и она уже необратима. Правда, в отличие от машины живой организм обладает механизмами регенерации, но проблема в том, что они тоже со временем «изнашиваются». Таким образом, жить, не старея, принципиально невозможно.
 
Наиболее реалистичный и перспективный подход в современном иммортализме признаёт этот печальный факт как неизбежную данность и стремится не к утопии «функционирования без износа», а предлагает просто периодически проводить «капитальный ремонт» биологической машины, то есть регулярно устранять неизбежно накапливающиеся повреждения, поломки (в частности, соматические мутации ядерной и митохондриальной ДНК) и побочные продукты метаболизма. Такой подход, в частности, предлагает известный британский геронтолог Обри Дэвид Николас Джаспер ди Грей [7]. Очевидно, что «идеологически» такой подход гораздо более скромен и менее амбициозен, поскольку речь здесь идёт не о достижении состояния актуального бессмертия, а только о продлении жизни в фазе молодости и зрелого возраста (а не старости). Речь идёт фактически о своевременном предотвращении и лечении «симптомов старения», о регулярном проведении процедур омоложения организма, аналогичных плановому техосмотру и текущему ремонту машины. При этом, конечно, возникает мысль, что никакую машину, в том числе биологическую, невозможно «штопать» до бесконечности, рано или поздно общий износ превысит возможности ремонта. Но на это возражение у доктора ди Грея и его сторонников есть вполне резонный ответ: технологии в наше время развиваются настолько стремительно, что, отсрочив наступление старости на 20-30 лет сейчас, мы имеем достаточно веские основания надеяться, что за эти два-три десятилетия молекулярно-биологические и нанотехнологические методы продвинутся настолько, что позволят «откатить» процесс старения вспять, и продлить период полноценной активной жизни ещё лет на пятьдесят или сто и так далее. Получаются своего рода «гонки со смертью», в которых при условии сохранения темпов научного прогресса эффективность технологий омоложения может даже опережать скорость старения («стратегия достижения пренебрежимого старения инженерными методами», SENS). В результате смерть не то что побеждается раз и навсегда, но каждый раз вновь и вновь отодвигается, причём отодвигается не только смерть, но и наступление состояния старости. Безусловно, данный подход на сегодня не реализован практически и неизвестно, может ли быть реализован в принципе, однако он, по крайней мере, не противоречит здравому смыслу и вполне рационален в качестве научной фантастики или даже научной футурологии, а, учитывая значимость поставленной цели, даже при минимальных шансах на успех, без сомнения, заслуживает всемерной организационной, финансовой и информационной поддержки. К тому же он не несёт в себе подавляющего большинства рисков и угроз, присущих большинству идей киборгенизации и трансгуманизма.
 
Подход третий: сохранение памяти
 
Безусловно, стремление обрести бессмертие в форме вечной памяти о себе или создания чего-то «вечного» как итога своей жизни не может считаться полноценной и равнозначной заменой действительному, настоящему личностному бессмертию, то есть собственной вечной жизни. Конечно, это своего рода суррогат и очень существенное снижение планки. Тем не менее, в условиях, когда возможность бессмертия души или воскрешения из мёртвых в религиозном смысле является исключительно предметом веры и никак не может быть достоверно доказана или проверена, а обретение бессмертия материальными, технологическими средствами остаётся на данный момент неясной и весьма сомнительной возможностью неопределённого будущего (без каких-либо гарантий её реализации и вряд ли для представителей ныне живущих поколений), стремление хотя бы к «минимальному» варианту бессмертия остаётся единственной реальной возможностью придать своему земному существованию смысл и найти в нём хотя бы некоторое утешение имеющимися уже непосредственно на данный момент техническими, организационными и хозяйственно-экономическими средствами.
 
Собственно говоря, именно стремление обессмертить себя в памяти грядущих поколений или в форме какого-либо материального памятника было и остаётся одновременно и наградой и одним из главных мотивов всех человеческих свершений. Для античного олимпийского спортсмена наградой было изготовление его статуи и вечная память его имени. Для любого скульптора или архитектора его творение является, среди прочего и «вечным» памятником самому себе. Практически любой художник, писатель, философ или учёный заботится о том, чтобы его произведения сохраняли своё авторство, то есть служили вечным памятником своему создателю и публиковались под его именем. Собственно, даже для «простого трудящегося», существенной наградой за добросовестный труд в советское время было сохранение его имени и памяти о нём в анналах родного предприятия. Тот же смысл имеет традиция в качестве посмертной (а иногда и прижизненной) награды называть именами выдающихся граждан улицы, города, различные сооружения, организации и географические объекты, ставить им памятники, рисовать и хранить в галереях их портреты. Для людей, не достигших славы и не обессмертивших себя в каких-либо уникальных авторских произведениях, минимальный вариант такого рода памятника в традиционной культуре играл хотя бы именной могильный знак, пусть не вечный, но позволяющий хотя бы на некоторое время в символическом смысле сохранить знак существования человека после его смерти.
 
Перечисленные примеры наглядно свидетельствуют о том, что стремление к запечатлению и сохранению (по возможности вечному) памяти о земной жизни человека является вполне реальной и притом весьма важной психологической и экзистенциальной потребностью (которая, как это будет показано ниже, при условии наличия соответствующего спросу предложения вполне могла бы реализоваться как потребность социальная, культурная, а главное – экономическая). Причём потребность эта двояка. С одной стороны, сам человек при жизни испытывает потребность в сопричастности к вечности, в том, чтобы знать, что от его земной жизни что-то перейдёт в вечность и сохранится как своего рода его конечный итог, результат, «сухой остаток». Это придаёт его жизни осмысленность и даёт если не надежду, то, по крайней мере, некоторое утешение перед лицом тотального обессмысливания смертью всех его мыслей, дел, стремлений и свершений. С другой стороны, понятна и другая человеческая потребность – сохранить и запечатлеть в какой-то материальной форме память об умерших близких, также как некое утешение, как преодоление тотальности приносимого смертью небытия.
 
Обе эти психологические потребности совершенно реальны, а, следовательно, совершенно определённо представляют собой потенциальный спрос на соответствующие услуги в самом что ни на есть экономическом смысле. Более того, современные технические средства и современный достаточно высокий средний уровень жизни в развитых странах потенциально могли бы предоставлять широчайшие возможности для удовлетворения данного спектра потребностей. Тем удивительнее, что данный сегмент рынка в настоящее время абсолютно пустует и на нём практически полностью отсутствует предложение.
 
Современные ритуальные услуги, как и сотни, и тысячи лет назад, по-прежнему практически всецело сводятся к организации и оформлению ритуала погребения (или кремации), изготовлению и установке могильного памятника и уходу за кладбищами. Между тем сам смысл ритуальных услуг, связанных со смертью, если только они не связаны напрямую с религиозными обрядами и верой в загробную жизнь, состоит в том, чтобы по возможности преодолеть тотальность смерти, сохранив о человеке память как в материальной, так и в нематериальной форме. Остаётся только удивляться тому, что никому просто не приходит в голову организовать удовлетворение этой вполне естественной потребности более содержательным образом, нежели установкой могильной плиты с именем, датами рождения и смерти и, как максимум, портретом.
 
Между тем, огромной и перспективной областью в развитии ритуальных услуг стало бы «вечное» сохранение памяти о человеке, его жизни, мыслях, делах, увлечениях, привычках, достижениях, окружавшем его быте, его связи с историей семьи и его исторической эпохой. Такое сохранение памяти видится нам в трёх основных формах: как «вечное» высоконадёжное хранение, во-первых, памятных вещей, материальных артефактов, конкретных материальных предметов, в которых запечатлена история жизни человека, его достижения, окружающий его быт, значимые для него впечатления и воспоминания; во-вторых, информации (его воспоминаний, мыслей, идей, размышлений, писем, воспоминаний окружающих о нём, отражающих его жизнь документов, фотографий, аудио- и видеозаписей и т.д.); и, в-третьих, биологических образцов (прежде всего, его ДНК) и, возможно, его биометрических данных, сведений о различных биологических и психологических параметрах, состоянии здоровья, результаты характеризующих его личность тестов и т.п. и т.д. Конечно, разделение в данном случае условно, поскольку хранение информации возможно только на конкретном материальном носителе, а, с другой стороны, любой памятный материальный артефакт интересен и ценен именно как носитель информации, но в данном случае мы имеем в виду оба возможных варианта: когда сохранение информации неразрывно связано с конкретным материальным носителем (памятные вещи, автографические «бумажные» записи, «бумажные» фотографии и т.д.), и когда хранимая информация (чаще всего оцифрованная или реже в аналоговой записи на плёнку) в принципе инвариантна к конкретному материальному носителю.
 
Обратим внимание, что как предметы хранения, так и психологическая мотивация их сохранить навечно, могут быть самыми различными, и это никак не влияет на техническую сторону потенциальной реализации данной услуги. Например, кому-то важно сохранить результат своей жизни, как он понимает её смысл, цель и ценность. Скажем, писатель, философ или художник (особенно непризнанный) испытывает потребность сохранить свои работы, увлечённый коллекционер – собранные им коллекции, этнограф или любитель семейной генеалогии – собранные материалы. А для кого-то важно зафиксировать и сохранить процесс своей жизни (независимо от каких-либо её достижений или свершений) – дневники, письма, фотографии, аудио- и видеозаписи текущей жизни, памятные вещицы, предметы своего повседневного быта. Для кого-то основным мотивом будет гордость, стремление увековечить именно самого себя, придать своей фигуре историческую значимость. Для кого-то важнее зафиксировать и сохранить результаты своего дела, своего творчества. Кто-то комфортно ощутит себя в роли своего рода просто летописца и свидетеля своей эпохи. А кто-то просто эмоционально привязан к конкретным вещам (будь то детская игрушка, боевая награда или подарок любимого человека), в которых материализованы его чувства, важные воспоминания, переживания, впечатления, и хочет сохранить любимую вещь как своего рода продолжение и частичку самого себя. Кто-то, как уже было отмечено, сам захочет при жизни собрать, зафиксировать и сохранить память о себе, а кто-то пожелает сохранить память об умершем или ещё живом близком человеке или о значимом для него историческом событии, культурном явлении. Для кого-то фиксация коллективной памяти и истории станет важным элементом консолидации той или иной общности – семейной, корпоративной, микроэтнической, субкультурной и т.д. Особый случай – это возможность организации бессрочного хранения имеющих личную ценность вещей и информации для клиентов крионических компаний, то есть для людей, надеющихся на возможность по прошествии того или иного времени быть оживлёнными.
 
Соответственно различиям мотивов вечного хранения как материальных предметов, так и информации, возможны самые разнообразные варианты уровня открытости или закрытости хранилища в соответствии с волей клиента или заказчика данной услуги. Это может быть хранение как полностью открытое для посетителей по типу личного индивидуального музея самого себя и своей жизни, так и полностью закрытое по типу «гробницы фараонов». Либо же может быть реализован любой промежуточный вариант ограниченного доступа: только для кровных родственников или даже только прямых потомков, только для персонала с целью контроля сохранности, обеспечения безопасности и поддержания оптимальных условий хранения, только для профессиональных учёных-исследователей, только для представителей той или иной организации (культурной, коммерческой, политической или какой угодно ещё). Также можно оговорить, например, возможность открытия общего или ограниченного доступа к завещанной к хранению информации или предметам начиная с определённого времени, скажем, через 50 или 200 лет после смерти владельца. Одним словом, варианты доступа к объектам вечного хранения в договоре можно прописать самые разные в зависимости от воли и желания заказчика данной услуги. Точно так же в зависимости от мотиваций и желаний заказчика объекты могут быть оставлены на вечное хранение «молчащими», а могут быть снабжены сколь угодно подробными описаниями и историями, как экспонаты в музее.
 
В связи с идеей вечного хранения возникает целая сфера правовых вопросов, требующих углублённой разработки, и, возможно, переосмысления. Эти вопросы связаны с вопросом формальной собственности на материальные и информационные объекты и обеспечения посмертной реализации воли того лица, которое выступило заказчиком их вечного хранения. Решения здесь возможны в спектре от проработки и усовершенствования вполне традиционных и применяемых в настоящее время в юридической практике механизмом завещательного возложения (обязанностей по вечному хранению), до таких оригинальных вариантов, как введение в законодательство категории права собственности умершего лица либо ограниченной правосубъектности неживого предмета, если он является субъектом (!) завещания. Впрочем, такого рода проблемы выходят за рамки темы настоящей статьи и будут более подробно рассмотрены нами в отдельных, специально посвящённых им публикациях. Также в отдельных публикациях нами будет предложена для обсуждения организационная структура и описаны конкретные бизнес-проекты, нацеленные на практическую реализацию описанных в настоящей работе потребностей, их предполагаемые целевые группы и специфика обращения к ним.
 
В рамках же настоящей работы нам важно зафиксировать внимание на том аспекте проблемы, который имеет прямое отношение к философии хозяйства. А именно на том, что философская, экзистенциальная и психологическая проблема потребности в бессмертии и поиска смысла жизни в условиях изначальной обречённости человека на смерть может иметь чисто хозяйственное, экономическое проявление в форме рынка услуг вечного сохранения памяти в вещественной и цифровой форме. Более того, мы бы хотели указать на то, что в настоящее время данный потенциально практически неограниченный по своему объёму рынок практически пустует из-за концептуальной и «идеологической» неоформленности, неотрефлексированности и неартикулированности спроса (который, тем не менее, существует как потенция, причём огромная) и фактического отсутствия предложения. Причём речь идёт об игнорировании потенциально огромного и совершенно свободного, никем в настоящее время не занятого рынка, связанного с совершенно реальной, естественной и одной из фундаментальных человеческих потребностей, в то время как коммерческая индустрия из-за кризиса исчерпанности существующих рынков буквально из кожи вон лезет ради того, чтобы придумать и навязать покупателю всё более искусственные и всё более извращённые потребности [4, 8].
 
Нам хотелось бы привлечь к этому факту внимание как академических учёных (философов, экономистов, специалистов в сферах информационных технологий, музейного дела, истории повседневности и др.), так и предпринимателей. К академическому сообществу мы хотели бы, в первую очередь, обратиться с приглашением в междисциплинарном формате подойти к проблеме, с одной стороны, экономической и технологической практической реализации экзистенциальной проблемы преодоления смерти и порождаемого ей обессмысливания жизни, а, с другой стороны, к философскому осмыслению перспектив, положительных возможностей и возможных потенциальных угроз реализации такого рода проектов. Иными словами, к тому, чтобы проблематику смерти, поиска смысла жизни и бессмертия (в любой возможной форме) связать с развитием современных биологических, медицинских и информационных технологий, а также экономических моделей, организационных и хозяйственных решений, и рассмотреть их в общем едином контексте. Форматом такого осмысления могли бы стать междисциплинарные журналы, регулярные тематические конференции и постоянно действующие коммуникативные сообщества. К предпринимательскому сообществу мы бы хотели обратиться с прямым указанием на существование огромного, никем в настоящее время не занятого рынка, пустующего исключительно в силу концептуальной неоформленности спроса и отсутствия самой сформулированной бизнес-идеи. Мы готовы и предложить, и детально разработать данную идею (включая описание целевых групп, специфику их потребностей, способы и конкретные формы обращения к ним, различного «идеологического» оформления уникальных торговых предложений) на условиях взаимовыгодного сотрудничества и участия в её реализации. Соответственно, мы будем рады обсудить любые конструктивные варианты совместной работы в данном направлении.
 
Библиографический список:
 
[1] Строев С.А. Диалектика представления и понятия. Опыт критического осмысления классической философии. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Сентябрь–декабрь 2013. Т. 6, № 5–6 (27–28). С. 31–40.
[2] Строев С.А. Опыт самопознающего «Я»: философия, психология, мистическая практика. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Январь–июнь 2015. Т. 8, № 1–2 (35–36). С. 10–25.
[3] Строев С.А. Человек, его смертность и бессмертие. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль–декабрь 2015. Т. 8, № 3–4 (37–38). С. 81–93.
[4] Строев С.А. Краткая концепция проекта «Ковчег». // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль–декабрь 2015. Т. 8, № 3–4 (37–38). С. 5–34.
[5] Строев С.А. Альтернативная экономика и проект «Ковчег» (Статья опубликована под редакторским, т.е. неавторским названием «Альтернативная экономика как база образов, смыслов и ценностей»). // Философия хозяйства. ISSN: 2073-6118. 2017. № 5 (113), сентябрь–октябрь. С. 69–84.
[6] Строев С.А. Христианство как предпосылка существования науки. // Православная Церковь и русская культура. Материалы международной научно-практической конференции, посвящённой 130-летию светлой памяти великого русского писателя и мыслителя Фёдора Михайловича Достоевского и десятилетнему юбилею Санкт-Петербургской общественной организации «Собор православной интеллигенции» 11–12 февраля 2011 г. Издательство «Лема», СПб, 2012.
[7] Обри ди Грей, Ph.D, Майкл Рэй. Отменить старение. // М.: ООО «Институт Биологии Старения». 2011. ISBN: 978-5-900891-92-4. 388 с.: ил.
[8] Строев С.А. Индустрия потребностей и желаний как инструмент управления. // Философия хозяйства. ISSN: 2073-6118. 2017. № 2 (110), март-апрель. С. 40–58.


Статья впервые опубликована:
Строев С.А. Три подхода к решению проблемы бессмертия. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль-декабрь 2018. Т. 11. № 3–4 (49–50). С. 13–24.
https://elibrary.ru/item.asp?id=36648238