Нет, конечно, я не холод имею в виду. Здесь — с большой буквы Мороз. Точнее — дед-Мороз.
В один из первых послевоенных годов случилось полное солнечное затмение, которое можно было наблюдать у берегов Африки. Район был на редкость благоприятный для наблюдений, вероятность атмосферных помех там в это время года ничтожна и ученые очень были заинтересованы в проведении наблюдений на месте.
Специальных научных судов в то время у нас не было. Поэтому задача легла на наш “Энтузиаст”. Нужно было совместить обычный грузовой рейс с выполнением научной задачи.
Приняли мы астрономов на борт, сходили в Южную Америку, выгрузили лес, приняли груз кофе и шерсти и поспешили в район запланированного солнечного затмения, в Гвинейский залив. Ученые очень волновались, чтобы нам не опоздать — такие мероприятия не переносятся, даже если убедительно ходатайствовать. И мы постарались: прибыли на место за несколько дней до назначенного срока. А поскольку затмение было назначено на второе или третье — не помню точно — января, то мы прибыли в самый канун Нового года и воспользовались паузой для подготовки к празднику.
Елка была у нас с собой и благодаря попечению боцмана недурно сохранила свежесть. В украшениях тоже не было недостатка. Судовой врач Мелешкин оказался эффектным дед-Морозом. а научная сотрудница Лиза Мурашова в роли Снегурочки по всеобщему признанию выглядела очаровательно.
И вот в преддверии Нового года, в самый день 31-го декабря, у кого-то появилась блестящая идея — усилить праздничное убранство кают-компании, где стояла елка, за счет местных ресурсов — тропической зелени. Место, которое было выбрано для якорной стоянки, находилось где-то против границы между Габоном и Экваториальной Гвинеей. Сейчас трудно себе представить, в каком “бесхозном” состоянии находились тогда границы колониальных, полуколониальных и освобождающихся стран. Тем более, место нашей стоянки было совершенно пустынно. Берег безмолвный, без дымка, без строений, без какого-либо признака человеческого обитания, тянулся сколько глаз видел тремя ярусами. Нижний ярус — узенький белый пляж. Над ним отвесный обрыв из сухой красной глины. И наконец, над обрывом — третий ярус — лес. Никаких определенных сведений о местных законах и обычаях, в том числе и о порядке выхода на берег, в лоции не было. Капитан подумал и согласился. Сам он был человек любознательный и не без примеси бескорыстного авантюризма в характере.
Одним словом, спустили мотобот, высадились. Пять человек из экипажа и трое ученых. Походили по пляжу вдоль обрыва. Видим: в обрыве глубокая щель — то ли сток ливневых вод, то ли тропа вроде лесенки с подобием земляных ступеней. Поднялись по расщелине вверх, а наверху, у опушки джунглей — люди. Черные. Полуголые, как и положено деревенским жителям в Экваториальной Африке. Один с винтовкой, двое с копьями, остальные человек десять — без оружия. Разговор у нас с ними не получился. Похоже, никто из них европейскими языками не владел. И желания общаться у них, повидимому, не было. Кое-как знаками мы показали, что хотим наломать веток. Гвинейцы посовещались и показали тоже знаками, что мы можем этим заняться здесь на опушке. Лесную тропу, которая вела от пройденной нами лесенки-расщелины в глубь территории, они совершенно недвусмысленно блокировали. Значит, нам туда хода нет.
Провожали нас без особой сердечности, но и без видимой вражды. Потом, уже на закате, когда мы заканчивали последние приготовления к новогоднему вечеру, от берега отошли две лодки, через некоторое время еще две. Должно быть, существовала незамеченная нами бухточка или устье реки, где прятались лодки. На головной лодке, кроме нескольких уже знакомых нам аборигенов, находился молодой негр в матросском парусиновом костюме. Он, по-видимому, командовал. Лодки обошли судно и остановились у кормы. Гребцы жестикулировали в сторону нашего флага и кормовой надписи с названием и портом приписки.
Как раз наступило время спуска флага, и когда на корму пошел вахтенный, старший в шлюпке, указывая на флаг, спросил:
— Моску?
— Москва, Москва! Совет! Россия, — старался объяснить вахтенный.
На шлюпках вновь оживленно зажестикулировали. Потом они решительно направились к борту. Капитан сам вышел встретить гостей и интернациональным жестом пригласил их подняться на борт. В первое время на лодках было оставлено по одному человеку. Впрочем, через некоторое время и эти присоединились к остальным, поставив шлюпки на бакштов. Узнав, что мы “из Москвы”, местные ребята стали гораздо общительнее, а главарь, видимо, не новичок на флоте, продолжал объяснять им что-то, судя по жестам, относящееся к нам, к судну и к прошедшей войне. Ребята из Габона вскоре почувствовали себя как дома. С энтузиазмом они включились в карнавальную программу празднества.
Когда же появились дед-Мороз и Снегурочка с мешками подарков, африканцы пришли в необыкновенное волнение. Совершенно игнорируя красоту, молодость и эффектный костюм ученой Лизочки, чем немало ее обидели, они окружили белобородого Мороза и, казалось, были близки к тому, чтобы опуститься перед ним в молитвенные позы. В прямо-таки религиозном экстазе негры старались прикоснуться к заважничавшему эскулапу и повторяли почтительным хором: “Зогу Симбанга! Зогу Симбанга!”
Их молодой предводитель на обрывках “африкандлера” — англо- голландского жаргона, популярного в южной Африке, объяснил, что Зогу Симбанга это “Олтера Юста”! Мобилизовав познания капитана в английском, доктора — в латыни, ученых-астрономов в немецком и французском, мы заключили, что “Юста Олтера" значит что-то вроде “Справедливый Старик”.
Возможно, это африканский вариант Санта-Клауса?
Надо сказать, к бедняге-доктору надолго потом пристала эта кличка: “О, Справедливый Старик! Заклинаю тебя, дай мне таблетку для успокоения дьяволов, вселившихся в мой желудок!”
Полученные от его святейшества Зогу Симбанги подарочные мешочки со сладостями негры прижимали к груди с выражением священного восторга. Поздней ночью после ужина, песен и плясок, в которых гости не уступали хозяевам, лодки отвалили от борта “Энтузиаста”. Еще долго из темноты доносилось протяжное “Зогу Симбанга-а!"
На следующий день у борта судна появилось не менее десятка шлюпок, убранных зелеными гирляндами. Туземцы, знакомые нам вчерашние гости и новые, энергично жестикулировали, указывая поочередно на нас, на шлюпки и на берег. Посоветовавшись с научным руководителем экспедиции, капитан разрешил поездку на берег. Добрая половина экипажа и ученые разместились в лодках, и мы отправились.
Я обратил внимание на то, что никого из вчерашних гостей не удивляло отсутствие деда-Мороза, то бишь, Справедливого Старика. Очевидно, все понимали карнавальный характер вчерашнего собрания.
Мы посетили деревушку, где все уже знали о корабле “из Москвы” и о “Зогу Симбанге”-"Юста Олтера" — Справедливом Старике. После угощения кислым фруктовым пивом, седой негр в белой одежде — не то староста, не то жрец, пригласил нас следовать за ним. На ходу через лесную чащу он то и дело оборачивался, приговаривал “Зогу Симбанга!”, кивал головой и показывал рукой вперед, куда вела тропинка. Было ясно, что нам предстоит знакомство с настоящим Зогу Симбанга.
На утрамбованной полянке стояла большая хижина. По приказу старика сопровождавшие нас парни бросились снимать бесчисленные циновки, в которые была буквально упакована вся хижина. Открылись двери и два окна. Нас пригласили войти. Внутри хижина была не столь похожа на молельню, как на музей. Здесь были чучела и скелеты животных, лодки и маски причудливо расписанные красками, деревянные статуэтки, композиции из шкур и перьев, ожерелья, раковины, оружие, трубы и там-тамы. Посреди центральной стены на почетном месте был укреплен большой боевой щит, украшенный резными пластинами слоновой кости. На щите по правилам геральдики были размещены: старинная подзорная труба, китовый зуб, кривая дамасская сабля, крупный нешлифованный алмаз, фигурка крокодила из черного дерева. В самом центре был укреплен маленький нагрудный значок из цветной эмали.
— Зогу Симбанга, — наклонил голову наш седовласый проводник.
Мы подошли поближе. Глаза освоились с лесным сумраком, заполнявшим хижину.
Сомнений быть не могло: в центре щита был значок с изображением Карла Маркса.