- «Высшая цель государства отнюдь не в том, чтобы держать своих граждан в трепетной покорности, - говорит русский философ Иван Ильин, - подавлять частную инициативу и завоёвывать земли других народов, но в том, чтобы организовать и защищать родину на основе права и справедливости, исходя из благородной глубины здорового правосознания».
Однако же государство и «завоёвывает», и «подавляет», и по большей части всегда «завоёвывает» и «подавляет». Можно сказать, и так: с библейских времен оно только тем и занимается.
Что касается «благородной глубины правосознания», то с «благородством» дело обстоит точно так же, как и с совестью - у каждого она своя и нет двух человек, которые бы понимали «благородство» и «совесть» одинаково.
Конечно, мы готовы потребовать от ближнего своего соблюдения высоких нравственных принципов, но вот что касается себя, лично, то тут находится столько оправданий и доводов, что от «совести» и «благородства» остаются только пустые оболочки.
История человечества испытывает стыдливую благодарность к властолюбцам, чья порочная страсть сопровождается весьма полезными качествами: способностью принимать решения, волей, мужеством, стратегическими талантами. Именно поэтому никакого лекарства от жажды власти в обществе до сих пор не изобретено.
Что же говорить о «благородной глубине здорового правосознания», на котором только и может быть, по мнению Ильина, основано государство? Ничего! Потому что нет, не было и никогда не будет государства, основанного на этих возвышенных принципах!
Потому не будет, что нет, и не было, и не будет никогда достаточного количества людей, обладающих полнотой этих принципов. А если бы и были такие люди в большинстве своем, то речь тогда стоило бы вести уже не о человеке, по крайней мере, не о человеке, которого мы знаем, о котором рассказано в Библии и в великом множестве других книг, а о совершенно ином существе.
Самые тоталитарные государства, несмотря на полное подавление всяческого индивидуального правосознания, не говоря уже о благородстве, способны противостоять любым вызовам природы, значительно эффективнее, чем государства, в которых «здоровое правосознание» поставлено во главу угла.
Тоталитарные государства хорошо отмобилизованы, а единичная жизнь человека ничего не стоит. Тотальные государственные системы способны выходить победителями в столкновении с государственными системами, где правосознание не является пустым звуком, По большей части именно тоталитарные государства оказываются, в таких войнах, победителями, если их прежде не разложили изнутри.
Откровенно говоря, в эпохи социальных кризисов и потрясений, в эпохи войн и в противостоянии народов, именно тоталитарно организованное общество имеет намного больше шансов выстоять и преодолеть все вызовы времени, чем общества, основанные на «возвышенных принципах».
Европа в считанные месяцы оказалась оккупированной тоталитарной Германией и только в беспримерно кровавом противостоянии ей, такого же тоталитарного государства, как СССР, была одержана победа. «Возвышенные принципы» слишком высоко ценят конкретную жизнь, и потери для таких обществ в борьбе со стихиями мира оказываются неподъемными, неприемлемыми, непереносимыми для их морали и нравственности.
Похоже, что земная, практическая жизнь, вовсе и не предназначена «для возвышенных принципов», или же она допускает их в качестве идеалов и в настолько малых количествах, как золотых самородков в речном песке. Кому-то нужно выращивать хлеб и детей, а не только следовать принципам.
Есть нечто такое, что заменяет собой правосознание. Это нечто называется пропагандой, или иначе, на современном языке это звучит как «технологии управления массами». Нет проблем в современном мире в начинке голов любым содержимым!
Любая пропаганда выстраивается на мифах, как здание на фундаменте, и совершенно неважно, что положено в основу фундамента; научные знания или ни на чем не основанная вера. Важно другое, чтобы и первое и второе стали фактом общественного сознания. Объективная истина, в данном случае, не имеет ни малейшего преимущества перед самой завиральной идеей, если она подана в должной «упаковке».
Человеческая душа, в своей земной проекции, весьма подвижная, изменчивая субстанция, способная запечатлевать в себе навязываемые стереотипы поведения, морально-нравственные принципы, системы ценностей и, таким образом, государство с помощью «технологий управления», не только контролирует душевно-духовную жизнь, но и создает её по заказу правящих классов, или элит, или каст.
Не столь уж давняя история с событиями на китайско-советской границе, я имею в виду остров Даманский, показывает, как в три дня можно идеологически «отмобилизовать народные массы». И таких примеров можно привести не один десяток, на любой вкус.
Утверждение о том, что «каков народ, таково и государство» справедливо в той же мере, в какой государство определяет морально-нравственный облик народа, его правосознание. И спор о том, что является первичным в определении правосознания; народ, или государство, бессмыслен и бесплоден, как споры, что было вначале; «курица, или яйцо»? И на самом деле, в поисках ответа на этот вопрос нам нужно было бы опуститься в такие глубины древности, от которых остались одни мифы и предания. Можно сказать и так: «деланье» души человеческой и нравственного облика государства, шло всегда рука об руку. Душа народа разворачивалось в общественное бытиё, а то в свою очередь, либо подавляло духовную сверхзадачу народа законодательными актами, грубым насилием, либо подстегивало теми же правовыми актами, или насилием к самораскрытию и самоподьёму.
Вот почему «аксиома» И. Ильина, что «право и государство возникают из внутреннего духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа и осуществляются через посредство правосознания (…) не постигнута большинством людей».
«Не постигнута», поскольку не отвечает реальным вещам, реальной политической жизни, той, издревле существующей практике взаимоотношения государства и человека!
«Право и государство» возникают не только «из внутреннего духовного мира человека», но и извне. Из сугубо материальных факторов, из предшествующей политической истории народа и создаются не только «для духа и ради духа», но и для удовлетворения телесных потребностей и влечений».
Так бы я перефразировал аксиому Ильина.
Спору нет, «аксиома» И. Ильина не только привлекательна, но и верна в том смысле, что эволюция человека, есть реализация замысла Бога. В отрыве от телесного, земного она превращается в утопическую теорию о возможном построении на земле «царствия божья».
Желать правосознания, основанного на благородстве души и на высотах духа, есть ничто иное, как желать увидеть в земном, падшем человеке Адаме всю полноту человечности, бывшую в нём до его грехопадения! И в то же время не желать этого означало бы окончательно отдать человека во власть телесных влечений, фактически превратить его в животное. Такова диалектика этого предмета.
Если глубже вдуматься, что человеку предписывают эти «высоты», но если бы это было так, то ему не осталось бы места не только в политической, но и в хозяйственной жизни.
Не осталось бы, поскольку и первое и второе требуют не «высот», а расчета, хитрости, природной смекалки, практических навыков, формальных знаний, всего того, без чего невозможно обойтись в общественном производстве и в повседневной жизни.
Высоты духа требуют не лгать, а повседневная жизнь и минуты не обходится безо лжи и не только осмысленной и продуманной, но и бесхитростной, спонтанной. Оттого, что в человеке вмещаются и «высоты духа», и деловая хватка, он «распят» в своём земном бытии между телесным и духовным.
Гуманисты, словно бы не замечают, что земной, реальный, а не придуманный ими человек, многомерен и противоречив. «Отсекать» же в человеке Добро от Зла, Зло от Добра, следовательно, делать из него что угодно; демона, ангела, но эта вивисекция не имеет отношение к человеку, к гуманности?!
Чтобы знать, что такое свет, нужно прежде познать тьму и наоборот. Живущие в вечном свете, или в вечной тьме не чувствуют недостатков, не знают достоинств света. Они живут в естественном единении с тем, во что их погрузила природа Бытия. Только человеку, через его внутренний мир, дано это знание. Лишь человек распят этим знанием на «кресте жизни» и обращаться к нему с призывами «сойти с креста», означает ничто иное, как потребовать отречения от самого себя, то есть стать не человеком, или напротив, сверхчеловеком.
Реальное, а не придуманное, нравственное государство отражает в себе эту двойственную природу. Государственное право так же двойственно; то есть, одновременно обращено к «высотам духа» и к низменным инстинктам, которые-то и создают те необходимые предпосылки для телесного существования человека, ту производственную, финансово-экономическую базу, без которой вся ткань цивилизации разлезется и расползется.
По-человечески устроенное государство исходит вовсе не из презумпции невиновности своих граждан, как раз наоборот - оно всегда и во всем подозревает человека, и в первую очередь в том, что человек, что называется, при любом удобном случае, будет «грести под себя»! Задача гуманного государства не в том, чтобы изменить природу человека, отучить его от поиска своей выгоды, а выстроить такой механизм, который бы энергию поиска своей выгоды, оборачивал неотвратимой выгодой для всех.
Если бы все жили только «высотами духа», то некому было бы выращивать зерно, добывать уголь, управлять производством.
«Высоты духа» определяют дозволенное в деле удовлетворения материальных потребностей и потому, ЧТО и КАК позволено, мы судим о нравственном облике народа и государства, но и в этом суждение мы часто переходим за грань и впадаем в осуждение. Мы заходим столь далеко, что «высоты духа» превращаются в полную свою противоположность.
«Баланс» духа и материи, отраженный в законах государства и есть верное, или необходимое условие для деятельного, практического правосознания. Если это правило соблюдено законодателем, то тогда в своём отечестве человек не чувствует себя пасынком, тогда он воспринимает законы, как собственную волю и готов им подчиниться не за страх, а за совесть.
«Нравственность» государства подразумевает, что его правящий класс или элита сохранили в себе эти «высоты» или, хотя бы признают их, иначе, всё в таком государстве сведется к материальной выгоде и тогда, действительно, наступает упадок и вырождение человека в демоническое существо, полностью изжившее в себе прежнюю духовность. Именно духовность, поскольку вся история человечества проходит под знаком религиозности, даже в том случае, если это официальная власть.
Когда умирает Бог, то мир человеческий оказывается по ту сторону Добра и Зла, место человека занимает демон, или «сверхчеловек» по определению Ф. Ницше, или Закон.
«Технологии управления» сознанием могут создать суррогат души, приземлить её и, в конечном счете, низвести духовную жизнь к чувственным влечениям.
Это еще не конец государственности, но конец прежнего человека и человека вообще.