Не могу сказать что три года прошелестели совсем уж бесследно. Пока наш, большой когда-то давно дом, кидало как корабль по волнам времени, в трюме этого самого дома-корабля еще продолжались судовые стычки между всеми шестью главными кают-квартиросъемщиками. В результате этой “гражданской” войны отпочковалось еще две мини квартиры. Ну это были даже не каюты, а так...тамбуры. Я имею в виду в пересчете на квадратные метры.
Появилась баба Василиса. У нее был такой же предбанник, как и у нас. Одно купе-кухня и следом за ним такая же малюсенькая, крохотная комнатушка. Вмещалась туда только одна большая кровать, примерно такая, как у меня была в Свердловске, и столик с парой стульев.
Баба Василиса всему городу запомнилась жаренными семечками. Это как в Одессе бычки с креветками. Любой уважающий себя белоцерковчанин обязан был иметь при себе минимум стакан. И ты мог подойти к своим «найлепшим» друзьям и смело подставлять ладонь. Обязательно находилась добрая душа, и тебе насыпали полную жменю отборных, лоснящихся черным лаком, жареных подсолнечных семечек.
Так вот, вся Бiла Церква знала о том, что, во-первых, у Василисы стакан был обычный, питьевой. Ходили легенды, что конкуренты бабы Василины имели какие-то особые стаканчики. На вид они были такими же, как обычный “гранёный”, но по вместимости были на целых тридцать грамм меньше! Поговаривали, даже, что специальные стаканчики эти, больших денег стоили. Может быть. Но наша баба Василина имела самый обычный, “честный” стакан, именно тот, что из подстаканника в поездах. И семечки у нее были самые вкусные!
Второй предбанник достался дяде Ивану.
К дяде Ване я ходить не хотел и не любил. А всё из-за странного запаха у него в доме. В помещении, размером примерно таким же, как и у бабы Василины, у Ивана всю площадь комнаты-каюты занимал незнакомый мне “духовой” инструмент. С него шел во все стороны пар, и пахло так, что даже мне, бывшему “узнику” замерзающего и голодающего Свердловска, было тяжело набрать в легкие свежий глоток воздуха. Аромат стоял, -мама не горюй! Иванова винокурня, замаскированная под жилую площадь, ещё долго и эффективно проработала в каюте нашего дома-корабля. Мой деда и дедушка Фима были отнюдь не против, и находились всегда, как говорится, в зоне прямой видимости.
Теперь о важном! У нас в семействе появилось пополнение! Мне запомнилось моё противостояние с мамой в роддоме. Она лежала на том же втором этаже, и я ей под окном в приказном порядке докладывал, что она должна срочно, сейчас же, все это дело грязное бросить, и идти со мной домой!
Ирка была, как маленький красивый пупсик с громадными карими глазами. Мне было не совсем понятно, почему это вдруг все про меня забыли, хотя это, наверное, просто была ревность.
Время текло своим чередом, и между делом, в городе стали прорастать, как грибы в лесу, новые микрорайоны. Стал быстро расстраиваться ДНС. И кто может это расшифровать? Правильно, -дома начальственного состава.
И на Пионерской (до этого непроходимый лес) тоже проклюнулись первые хрущевки. Появилась надежда на лучшие условия и у наших обитателей слободки. Илька вступила в «кооператив» на ДНС-е, а мое родословное древо решило попробовать счастья и высадить корни на Пионерской.
Как то, совсем нежданно подкралось и мое самое первое, первое сентября. Терпеть его ненавижу. Хотя сразу мне показалось, что все не так уже и плохо, как мне рассказывали. Тем более, что это была старая четвёртая школа. Это потом появилась рядом новая с иголочки восемнадцатая..
Гранит науки я впервые надгрызнул за маленькой партой на втором этаже, старой, пока еще четвёртой, а после нового года, уже восемнадцатой школы. Где-то в архивах есть фото тех лет. Успел еще застать ручки с вставными перьями, и стояли на партах сине голубые чернильницы.
Этой же зимой папа, как-то раз, неправильно завел будильник, и привел меня в школу к шести часам утра. На улице была сильная вьюга, в БЦ тоже бывает иногда холодно, но меня впустила в школу уборщица. И я стал бегать по пустым коридорам школы. Первый раз в жизни я был отдан только сам себе, и меня больше никто не контролировал. Состояние внутренней эйфории.
Тем временем слободка дала течь, обнаружилась трещина. Илька засобиралась, и вдруг переехала в свой кооператив на ДНС. Заполненный счастливыми новоселами, благоухающий запахами свежих досок и новой мебели дом, оказался первым подснежником на полянке.
И как-то утром приехал грузовик. И уехала мое любимая Илька. А вместе с Илькой уехало и мое любимое пианино. Правда, пиратик Ёк тоже вроде, как отчаливал с корабля, но в последнее время его гениальные шутки не находили больше поклонников, и он заметно поостыл.
В вороньей слободке убрали ненавистную фанерную перегородку, но с момента исчезновения из квартиры инструмента опустело на душе у юного меломана. Пианино переселилось к Ёку в комнату, на третий этаж их большой трехкомнатной квартиры, с новеньким, пахнущим светлым лаком, паркетным полом. Он был такой скользкий, что можно было кататься, как на катке.
Буквально этой же весной наша новая, в голубую цвет раскрашенная хрущевка, тоже протрубила сбор своих будущих жильцов. И пришёл конец нашей вороньей слободке. И хоть и была она тесная и маленькая, но горячо любимая всеми её обитателями, всей нашей, тогда ещё такой большой и дружной семьёй.
А впереди маячило смутное и неизвестное, укрытое в тени громадных лесов парка Александрия, Пионерское (имеется в виду место проживания и прописки) будущее.