(по следам М.М. Бахтина.)
Автор произведения присутствует только в целом произведения, и его нет ни в одном выделенном моменте этого целого, менее же всего в оторванном от целого содержании его. Он находится в том невыделимом моменте его, где содержание и форма неразрывно сливаются, и больше всего мы ощущаем его присутствие в форме..
(М.М.Бахтин «К МЕТОДОЛОГИИ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК»)
ПРЕДИСЛОВИЕ.
1
Со школьной скамьи, на уроках литературы, учителя пытались по крайней мере, когда я учился, объяснить разницу между литературным героем и его прототипом между автором произведения и его литературным «Я».
Иногда, это «разгадывание», «кто есть, кто и кто есть почему», превращается в увлекательную шараду, как это происходит с романом В. Катаева «Алмазный мой венец», но этот роман и был задуман как шарада!
Вот в чем дело, конечно учителя русской словесности пытаются объяснить ученикам отличие между литературным героем и его историческим прототипом, между автором и тем персонажем от имени которого ведется повествование, но, похоже, что подавляющее количество выпускников средних школ, особенно «читающее количество» уверенно, в том, что авторское «я» в литературном произведении есть подлинный голос человека, написавшего роман, или повесть.
А уж, если там узнаваемый исторический сюжет и фон, на котором происходят действие, и уж тем более, исторически узнаваемы сами литературные герои и названы подлинными, исторически достоверными именами, то все что написано в романе, или повести: «всё так и было, в действительности».
Немало такому восприятию литературных произведений способствовали сами авторы, поскольку написать добротный исторический роман, или повесть без веры в то, что «доподлинно так всё и было» – дело невозможное.
Вот и мистифицирует: автора - его историческое чутье, сумма исторических знаний и личная творческая включенность в этот процесс, а читателя: мистифицирует талант автора, его художественная мощь!
В итоге – мы знаем историю больше по художественным произведениям, чем по историческим документам и научным трудам по истории.
Иначе сказать, что мы ни собственной, ни, тем более, чужой истории, вообще не знаем!
А что же мы знаем о прошлом?
О прошлом в нашем сознании твердо укоренились мифы.
Ведь то чего не было, но чувствуется и переживается как достоверное и есть миф.
Даже очень умные люди попадаются на эту удочку и начинают рассуждать о том, насколько автору удалось отразить в романе (повести, рассказе) подлинную историческую картину.
На самом же деле, хотя автор исторического романа стремился (хотя и не всегда!) к достоверности, то природа творческого процесса, сам материал, в данном случае законы языка, непременно исказят ту, некогда бывшую реальность, которая взята за основу повествования.
Исказят даже против воли автора!
Таков основной закон художественного воплощения действительности, изложенной письменным языком!
Иначе сказать: написать «всё, как было» и написать о том, как оно было в подлинности единственного бытия и при этом художественно – дело невозможное, не посильное ни какому литературному гению!
Более того, чем талантливее писатель, тем меньше в его произведении исторической правды, но тем больше, тем выпуклее и мощнее в его произведении проступает правда художественная.
* * *
И тут, именно в этом пункте, я должен оговориться, поскольку мы привыкли к такому мышлению (дуальному) что, если утверждается одно что-нибудь, то при этом утверждении что-то другое обязательно отрицается. На самом деле это не так. Другое только дополняет утверждение, но не отрицает его.
Это в формальной логике, скажем в математике если доказано что-нибудь, то не может быть ни чего противоречащего доказанному, но на то - это и есть «формальная логика», а в жизни, даже в глубинах материи, в квантовом мире например, такая формальная логика не работает.
Таким образом «художественная правда» вовсе не перечеркивает историческую правду, а дополняет её в тех местах, где истории нечего сказать, где история нема.
Ни кто ведь не записывал подлинные диалоги, скажем Сталина и Жукова, Екатерины Второй и Потемкина, чтобы их предъявить общественному сознанию как исторический документ.
Но и это не всё. Литература, как вид искусства подвержена политическим и идеологическим аберрациям.
Мне кажется, лучшая литература соцреализма начиная с романа Островского: «Как закалялась сталь» свидетельствуют об этой идеологической аберрации, которая раскалывает на две непримиримые части; реальность жизни и реальность художественного произведения.
Именно отсюда берет свое начало такая особенность нашей литературной критики, смешивающей в дичайший коктейль автора и его литературных персонажей, не преодолённая, и по сей день, в своей практике.
Особая область – поэзия. Здесь поэт часто сам нарочита, старается к самотождеству, всеми силами своей души стремится слиться в неразрывное целое со своим лирическим героем.
Такой симбиоз хотя и плодотворен с точки зрения художественной силы стиха, но несет в себе опасность неврозов и психических болезней вплоть до саморазрушения личности.
Тут важно научиться входить в состояние тождества и умения выйти из этого состояния. То есть нормальный поэт в нормальном состоянии психики не станет отождествлять себя со своим лирическим героем.
Но это уже область психиатрии, а не литературоведения.
Как это не покажется парадоксальным, но художественная правда, художественная реальность куда сильнее воздействует на читателя, чем подлинная «правда жизни».
Над вымыслом чаще «обливаются слезами», чем над «правдой жизни.
В этом мистицизм писательства и личная, превосходящая обычного человека, ответственность писателя перед обществом.
Творец – а подлинный художник по определению творец – не копировальщик «событийного факта», даже в том случае, когда он пытается скопировать нечто, прямо стоящее перед его глазами, художник слова, в силу своей природы, преображает факт жизни в факт художественного произведения.
Он, как бы отталкивается от образца, от факта и создает собственное, художественное бытие, ранее не бывшее, но могущее быть.
«Нет, государи мои, настоящий писатель - не корова, которая пережевывает травяную жвачку повседневности, а тигр, пожирающий и корову и то, что она проглотила!» (Ф.Достоевский.)
«Художественная правда» - это чувственная реальность, иначе сказать – это отражение бытийного мира в нашем чувственном восприятии его. Если еще упростить, то художественная правда – это наши грезы о жизни, не всегда радостные, светлые, но такие какими мы их вымечтали в себе, как мы их представляем в своем воображении и в этом смысле все литературные произведения в той, или иной мере являются произведениями фантастическими.
В некотором смысле писатель создает образ будущего мира, идущего на смену миру старому, даже в том случае, если описывает в своем произведении историю давно прошедшую. Ведь известно, что будущее вырастает из прошлого, как росток из семени и какое наше представление о «семенах» такова наша жизнь.
Вот почему, поэт и теолог, Уайльд Оскар (англ. поэт. XIII век) высказал, на первый взгляд, парадоксальную мысль: «Не искусство из жизни, а жизнь из искусства. Каково искусство - такова и жизнь. Не театр из жизни, а жизнь из театра».