Ночью на перевале пошел снег, дорога обледенела. Машины заскользили. Справа стена, слева обрыв. Колонна снизила скорость. Водитель – Серега машиной управлял виртуозно. Камаз медленно полз. Двигатель рокотал тревожно и приглушенно. Казалось, одно неверное движение, и – мы поехали в пропасть. Все ничего, если бы не прицеп. Я смотрел в зеркало заднего вида и в очередной раз вспоминал «автомобилистов» недобрыми словами. Майора Пикина, а также своего начальника. Вместо персонального камаза с будкой, я получил под склад камазовский прицеп.
Часам к двум ночи колонна подползла к учебному центру - конечному пункту марша – вблизи города Душанбе. Город встретил нас не добро. Дорогу не видно – пурга. На обочинах сугробы. Машины заскользили и заваливались в кювет. Одна, вторая, третья. Пришла и наша очередь. На склоне перед правым поворотом Сергей крикнул:
- Все, руль не чувствую! Машина неуправляема!
Я выскочил из машины и пошел впереди камаза. Скользко было, что даже стоять невозможно. Я должен был видеть, как ведет себя прицеп, контролировать дорогу, управлять водителем. Но Серега ничего не смог сделать. На повороте камаз ушел в кювет. Я только успел отпрыгнуть с начало от машины, потом от прицепа. Нас выбросило в поле. Машину Сергей сумел удержать на колесах, а прицеп завалился на бок. Мы только вовремя успели его отцепить.
А в контейнере тяжелые сейфы с приборами и пистолетами, груды оружия, но главное – коробки с японской аппаратурой, которую офицеры насовали мне для сохранности. Стоили они больших денег. Видео и стереомагнитофоны. Были там и мои шмотки. В прицепе также стоял громадный танковый аккумулятор, и к нему фара для освещения. Аккумулятор раскололся и всё залил электролитом. Контейнер мы открыли и Сергей полез во внутрь, словно в опасную пещеру, оплакивая свой новый бушлат. Он вытаскивал коробки с магнитофонами, а я их складывал на снег. Так образовалась стопка ящиков. «Местные» возникли из темноты. И закружили вокруг нас как акулы на добычу. За каждый «видик» из тех, что лежали на снегу мне хватило бы расплачиваться пол-жизни. Я что-то кричал про «военный груз» отгоняя «акул», но круги этих людей сужались…
Камаз мог передвигаться по снежному полю – водитель от него уже не отходил. Из будки вылез сонный прапорщик и отправился за тягачем на учебный центр. Мимо нас проносились машины. Я оказался около заваленного контейнера в одиночку перед «акулами». Выручила хитрость. Я подбежал к самому старшему и крикнул:
- Дед! У меня здесь разбитый радиоактивный прибор!
Дед мне ответил:
- Командир! Спасибо, что предупредил!
И акулы рассосались.
Подъехало руководство колонны. В горячке я на них наорал. И напрасно. Один из офицеров был дивизионный кадровик. Кадровик посоветовал мне не пороть истерику. Старшие офицеры поорали на меня, обещали прислать помощь и поехали дальше по колонне.
Пришел танк и принялся наш прицеп кувыркать. С третьего оборота его удалось поставить на колеса, но в последующем, наш прицеп мог передвигаться только ..... боком.
Чистое заснеженное поле ночью в пургу. Холодные палатки с нерастопленными печками. Так родина встретила своих сыновей, вернувшихся с войны. Из живых людей мы увидили только кооператоров, которые тут-же с офицеров стали драть три шкуры (в чеках) за водку и шашлыки. Пять рублей - шашлык, 25 рублей - бутылка водки. А солдаты должны были лечь спать голодными и стуча от холода зубами. Места в городе нам не нашлось. Нас выбросили за город в учебный центр, на огневой городок.
Но военный человек нигде не пропадет.