ББК 63. 3 (2) 6
УДК 82-1/9
А 49
СЕРИЯ: “Военные писатели XXI века” Серия основана в 2008 году при СП «Воинское содружество». Редактор и составитель серии кандидат исторических наук, доцент, профессор ВАИУ (г. Воронеж) - полковник авиации в отставке - А. М. АББАСОВ.
РЕДКОЛЛЕГИЯ:
А.М. АББАСОВ, председатель правления союза писателей «Воинское со-дружество»,
М.К. ВОЛКОВ, писатель и журналист Российской Федерации,
Б.М. ВОРОНЦОВ, член правления СП «Воинское содружество», летчик – истребитель I-го класса, полковник авиации в отставке
РЕДАКТОР – В.Н. ЛЁВИН, директор издательства ООО «Альбион».
Имена, фамилии и должности персонажей действующих лиц романа «Город для любимой» являются вымышленными и не совпадают с реальность.. Тут автор ответственности не несёт. Этого не скажешь о событиях, связанных с юностью главного героя, и если кто-нибудь усмотрит аналогию с поступками собственными, то будет прав.
Думается, что книга эта заинтересует читателей, любителей литературы, поможет им понять - чем же занимаются военные писатели.
Книга издается на собственные средства автора,
члена союза писателей “Воинское содружество”
050 4000000 - 372
Г————————Без объявл. ©, Алехин В.С., 2008 г.
М 161 (03) - 2008
ISBN 88008 – 009 – 9 ТОО «Полиграфист»
Татьяне,
моей боевой подруге,
дорогой и навеки
восемнадцатилетней,
посвящаю.
Владимир АЛЕХИН.
Романтика лётного труда, героизм наших воздушных бойцов в „горячих точках“ планеты — главная тема в творчестве Влади-мира Алехина, члена Союза писателей „Воинское содружество“. Он и сам в прошлом лётчик. Ещё в юности он успешно учился в Липецкой авиационной школе, а закончив её, имея 50 часов на-лёта на самолётах конструктора Яковлева, уехал поступать в Армавирское Высшее военное авиационное училище лётчиков. Мечта стать воздушным асом увлекла его. Издательство „Альбион“ представляет новое произведение Владимира Алехина, автора более двух десятков романов и повестей — „Город для любимой“. Речь в новой книге идёт о том, что представляется Владимиру Алехину острейшей проблемой современности — любви, что является с точки зрения автора вечной истиной. К ней всегда тянется, но которой не всегда следует человечество. Автор убеждён: по-настоящему любящих людей не может разлучить даже смерть и это равнозначно вечности.
„Будущее уже не то, что было раньше.“
Поль Валери
Галебин ходил и пружинил ботинками на толстой по-дошве с рантом. Ковровая дорожка шуршала ровно. Его вы-сокий лоб с залысинами красиво бугрился. В нем шла работа.
В большом кабинете на длинном канцелярском столе ле-жали аккуратно положенные друг на друга четыре коричне-вые папки. Рядом – ватманский лист и пакет с фотографиями. Галебин мягко топтался, трогал пальцами свое красивое пол-неющее лицо. Эти чертежи, снимки, эскизы служили гранью его, Галебина, успеха, выводили его неуклонно к первым ро-лям. В то время как другие, которые начинали вместе с ним, исчезли бесследно.
Сейчас, расхаживая по комнате в ожидании главы облас-ти, и делая ставку на этот визит, Галебин все цепко держал в голове. Министр, командируя его в индустриальный центр экономической зоны, напутствовал:
- Ты уж, Владислав Сергеевич, там сконцентрируйся. Станешь главе области докладывать, говори попроще и по-конкретней. Без особой футурологии, без особой там филосо-фии. Царев – то, он мужик простой, от сохи. Побольше пози-тивной статистики. О сохранности среды обитания обяза-тельно побольше. Это сейчас работает и это Олегу Павловичу должно понравиться. Ну и да все прочее прицепи. Что, дескать, оригинальный российский проект строительства города – спутника.
Приблизившись к столу, Галебин поправил плексигласо-вый игрушечный самолетик, устремившийся в поднебесье. Полюбовался макетом, склонив слегка голову набок. Отсту-пил, расслабляясь.
Через минуту в кабинет ловко и быстро вошел Царев, и Галебин подумал, как славно, что он явился один. Сколько точного ума и умения в этом изящном человеке со строгим, несколько отстраненным лицом. Как важно, что Царев опекал его, Галебина, проект, его детище и их город, Город Будущего. Он, Галебин, сделал все, что мог.
- Это что у вас тут за самолетики? – Царев вопросительно взглянул на Галебина, прикасаясь ладонью к слюдяному макету. Поморщился.
- Олег Павлович, извините, это так сказать мой талисман. Повсюду вожу с собой. В настоящее время это смысл всего города – спутника в защите среды обитания. Контакт, если хотите …
- Ладно, ладно, - перебил Царев, - авиация меня сейчас не интересует. Давайте – ка сразу к делу. Где проект? И учтите, кратко. Времени мало. Итак, я жду. Начинайте.
- Хорошо, Олег Павлович,- Галебин улыбнулся, и весе-ло, чувствуя свое могущество, свою гибкость и легкость ря-дом с Царевым, начал негромко, подбирая уверенные и про-стые слова. – В основу проекта положен реальный процесс, охвативший сегодня Россию. Миграция, в силу жизненных перемен, перемещение колоссальных масс сельского населе-ния в города, вызывает их необъятный рост. Кстати, Олег Павлович, в вашем городе проживает пять тысяч семей вы-ходцев из Новосельцево, моей малой Родины.
Царев повел бровью:
- Так вы, Владислав Сергеевич, наш!
Молча кивнув головой, Галебин затем продолжал разви-вать свою мысль:
- Создание огромной социально-производственной зоны, питающей эту миграцию вызвало необходимость создание мобильного поселения вблизи цивилизованного центра. Эти два встречных процесса оформлены нами в градостроитель-ное решение. Наш проект – это архитектурный план нового типа. Условно он назван «Мобильный город Романов»
Галебин взял со стола пухлый пакет с цветными фото-графиями. Начал с них. Он вывалил плотные, двадцать на тридцать листы на стол и стал их перебирать. И уже не было большого, отделанного под евростиль кабинета, а гуляли по стране метущие силы, вынося людей из старых изб, бросали в город, и промышленный центр жадно всасывал этот свежий поток. Город разбухал, растекался, наполнялся новыми люд-скими толпами. Новая экономическая зона колыхалась со-рванными с мест миллионами парней и девок.
Галебин видел: глава области слушает, стиснув большие руки. Интересно, что же ему видится сквозь плотную, в пол-века, толщу лет? Быть может припомнил себя мальцом в мя-том картузе, явившимся из отдаленной деревеньки в про-мышленный город, вызвавший в нем ликование и радость, го-товность вспорхнуть и лететь. Может об этом думал Царев?
- Современный Город – Спутник Романов, рассчитанный на сто пятьдесят тысяч человек, быстро растущий, захватит пять тысяч гектаров под свои территории. – Галебин раскрыл папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал на-спех и протянул Цареву.
Царев всмотрелся. Набрякла вена на его лбу. В голове Царева бился красный горячий ключ. Глава области стал про-сматривать записи, сделанные на листе. Галебин смотрел на Царева, пытаясь определить о чем тот думает. Может Царев, как и он, Галебин, мечтает о тех приближающихся временах, когда город, послушный их великим велениям, будет на гла-зах менять обличье, когда одевшись в гранит и мрамор, в свет колонн, капителей. Он, Галебин, дал главе области этот образ. Город – гигант Романов, осемененный им, Галебиным, скоро погонит, как растение, в небеса свои соцветия.
Галебин видел: главе области нравится его проект. И ко-гда Царев повернул к нему свое умное, красиво- бесстрастное лицо, он, защищая план, из которого вырастал фантастиче-ский город, вымолвил:
- Олег Павлович, я сделал все, чтобы создать у вас о про-екте самое выгодное впечатление. Я беру на себя смелость сообщить, что прежние принципы проектирования городов во многом изжили себя. Нельзя проектировать будущее, пользуясь прошлыми средствами. Я сделал качественно новый подход. Тут смелость и такт. Новизна…
Подняв веки, Царев перебил Галебина:
- Вы, кажется, для военных проектировали?
- Да. Но не много.
Видно было, что его слова понравились главе области. Тот нарочито встревожено произнес:
- Вы полагаете, что люди захотят жить в Городе, соору-женном по вашему проекту – фантазии?
Галебин понимал, что у главы области были вопросы к нему, а значит он сможет объяснить все, чего нет в бумагах. В то же время Царев понимал, что этот его вопрос был лишним. Потому что и так ясно: проект хороший, перспективный. Но Галебин заговорил горячо, одержимо:
- Поверьте, Олег Павлович, у людей не будет иного вы-хода, они сами построят город – спутник. Жизнь идет своим путем.
- Ладно, - сказал Царев твердо и покачал головой. – Я подпишу документы и обещаю поддержку проекта.
Повернулся и легко пошел. Голова его, обрамленная темной красивой шевелюрой, держалась прямо и гордо. Гале-бин смотрел ему в спину, окрыленный успехом, исполненный чувством победы.
***
В номере Галебин, окруженный пристальным вниманием гостиничного персонала, наслаждался возможностью сбро-сить напряжение дня, погрузиться в легкий отдых после же-стких встреч и контактов. Он расстегнул все три пуговицы на своём шерстяном европейского покроя костюме, который создавал ему имидж модного человека. Костюм был сшит из хорошей ткани. Галебин осторожно сжал полу руками, помяв ткань в руке. Костюм выглядел таким же выглаженным, как и днем на деловом совещании. Галебин остался доволен и под-мигнул сам себе.
В зеркале Галебин тщательно, придирчиво оглядел себя. Здесь на каждом участке тела – плечах, торсе, пояснице, все должно быть разработано в норму. Именно в норму. В этом смысле у Галебина пока все как надо.
Многого повидав на своем веку, Галебин знал: имидж имеет огромное значение для человека. Это проверенный жизнью факт. Имидж, создаваемый с помощью одежды, играет важную роль в том, как человека воспринимают другие.
Повесив пиджак в шкаф, Галебин снял белую рубашку, в которой он выглядел более формально и натянул на себя светло-голубую с длинным рукавом. Теперь он производил менее формальное впечатление и смотрелся повседневно. Он подержал в руках галстук, кончик которого доставал до верх-ней пряжки его брючного ремня, изготовленного из черной натуральной кожи. Повесил на крючке рядом с пиджаком. Отстегнул часы на черном классическом кожаном ремешке и положил на столик. Снял ботинки и, оставшись в носках до-ходящих до половины икры, сел в мягкое кресло. Ему стало легче.
Блаженно вытянув ноги, Галебин занялся голубой пап-кой. Он вгляделся в фото девушки. В ее лице вечно жило не-кое столкновение чувств. Соединение врожденной застенчи-вости и азарта. Лицо не было простым. На нем, пусть скрыт-но, но ощущалась борьба. Галебин вздохнул и открыл папку. Здесь было все, что касалось его, Влада Галебина, прежней жизни. Дневник, который он вел, был сброшюрован в стопку. Все это Галебин хотел прочесть на досуге.
***
Тот день я запомнил в подробностях. Думаю, таким он и останется в моей памяти навсегда.
Я только что вернулся из столовой и лег, не снимая обу-ви: руки за голову, ноги привычно - на стул. Ничего не хоте-лось и чего-то не хватало. Утром каждого дня я просыпался с одним и тем же вопросом: «Какое оно, утро, сегодня?» В по-следнее время я слишком часто корил себя за то, что ничего не читал, ни разу не сходил в театр и бросил готовиться в ин-ститут. Укорять себя было легче, чем изменить жизнь, пере-ливающуюся изо дня в день, как вода из кружки в кружку.
Недовольный собой, я прикрыл глаза. Какое-то время я, потеряв привычную опору, парил в пустом, жутком и беско-нечном пространстве.
Вокруг кто-то требовательно забарабанил в окно. «Тук-тук-тук…» Я испуганно сел на кровати. Голая комната муж-ского общежития, надтреснутое зеркальце, засохший помазок на неприбранном столике вернули меня к действительности. Эта действительность показалась мне еще более замусоренной, затоптанной, неопрятной и мне тот час же захотелось к людям, на улицу, в толчею.
- Влад, это я … - Голос Кольки Бобылева. Я окончатель-но пришел в себя. Мне показалось, что он говорит откуда-то издалека, сверху. – Ты что, спишь?..
- Ну… допустим, я отдыхаю. По закону Архимеда после вкусного обеда…
- Понял. Ты не против дискотеки?
- Дискотеки?
- Да, вместе сходить.
- Не против. Только что это ты вдруг? — Я поднял глаза на Кольку.
- У меня сегодня выходной.
- Хорошо, договорились. Я через полчаса буду готов.
Колька ушел. Поднявшись с кровати, я оглядел свое ло-гово. Магнитофон, разбросанные на столе кассеты, разорван-ная газета. Комната, как говорил Бобылев, не прилизанная. Но она уютна для меня, моих друзей. Нас всех устраивает уют холостяцкого беспорядка.
Встав, я быстро натянул пуловер синего цвета поверх го-лубой рубашки. Критически осмотрел помятые брюки и, не раздумывая, заменил их на новые серые. Торопливо зашнуро-вав черные туфли, обрызгал себя дешевым одеколоном. По-сле этого не удержался, подошел к зеркалу. Критически огля-дел свое отражение. Стрижка короткая, волосы темные, для своих восемнадцати я не Геракл. Но я тут же успокоил себя: при общей ходощавости и жилистости мои мышцы на руках можно даже назвать рельефными. Подумал, хорошо бы в Нижнем парке встретить красивую девчонку и всерьез влю-биться, и, заперев дверь на ключ, вышел на улицу.
***
Светлый и солнечный день во второй половине стал жар-ким. Ослепительно и жарко, словно на тебя в районной фото-графии навели несколько трёхсотваттных ламп, сияло солнце. Плавились лужи и стекла. Парни в распахнутых пиджаках, с перекинутыми через руку плащами вели по-летнему одетых девушек. Скосив взгляд на Бобылева, я увидел, что Колька уже распарился и распустил «молнию» на легкой куртке из болоньи до пояса, ухарски открыв клетчатую рубаху.
Колька – голубоглазый брюнет. Как и я – среднего роста. Красивым его не назовешь, но он чертовски обаятелен. И са-мое главное, у него отлично подвешен язык, и он прекрасно танцует.
На эстраде уже гремела музыка. Танцы катились по накатанной колее.
- Ну что? – сказал Колька. – Потанцуем.
- Мне все равно.
Я притворно засмеялся. Танцевать я не умел, и по этой причине к танцам не испытывал достаточного, как у Бобыле-ва, интереса.
В том, что Колька прекрасно танцует, я мог убедиться раньше. Сегодня же он был просто в ударе. Его партнерша с нежным лицом и широко расставленными серыми глазами, была очень мила. В коротком, не доходящем до колен платье, танцуя, она не уступала Кольке. Настроение у них было от-личным, они смеялись и тихо разговаривали, дополняя друг друга. Они меня не замечали.
Мне не хотелось выглядеть профаном в глазах танцую-щих, и, чтобы не вызывать в себе ложного возбуждения, я по-вернулся спиной в сторону эстрадной площадки. С напускной заинтересованностью я, заложив руки, медленно направился к зеленому театру и через пять минут остановился у главного входа. Стоял, раздумывая, что делать дальше. Слушать концерт областной филармонии мне не хотелось.
Я повертел головой и справа увидел девушку. В черном брючном костюмчике, она сидела на скамейке. Независимо вытянув длинные, как у топ-модели ноги, она склонила голо-ву над раскрытой книгой. Подумал: она очень красива.
- Девушка, вы опоздали на концерт? – запинаясь, хрипло пробормотал я, присаживаясь на скамейку.
Девушка улыбнулась:
- Что у вас с голосом, молодой человек?
Я промолчал и с интересом начал разглядывать ее. У де-вушки были столь редкие зеленые глаза, изящный вздернутый носик и светлые волосы средней стрижки. Из-под брючек выглядывали маленькие ножки в лакированных туфельках. Не услышав от меня объяснения, она снова склонилась над книгой. Я успел прочитать название: «Курс учебно-летной подготовки на самолете ЯК – 18А». Это открытие слегка шокировало меня, и я, придвинувшись к девушке совсем близко, осторожно спросил:
- А ты правда учишься на летчицу?
- Правда, - она положила ладонь на раскрытую книгу. Между прочим меня зовут Татьяной.
- О-ой… Итак, она звалась Татьяна. Потрясающе! – вос-кликнул я и, спохватившись, добавил: - Очень приятно. Влад. А где ты учишься?
Чуть помедлив, Таня подняла брови и пояснила:
- В политехническом. Готовлюсь поступать в липецкую авиационную школу первоначального обучения летчиков. Слышал о такой?
Я помотал головой и, чтобы скрыть неловкость, торопли-во проговорил:
- А меня примут в ваше училище?
Она обернулась в мою сторону:
- Не знаю. Вообще-то врачебно-летная комиссия уже за-канчивает работу. Но ты все равно приходи завтра в авиаци-онный центр.
- Какой центр?
- Вот непонятливый. – Таня опять посмотрела на меня, вздохнула. – Да про авиационное училище я говорю. Ты при-дешь?
- Естественно, я не против.
- Вот и отлично.
Кивнув Тане, я направился к выходу из Нижнего парка. Я даже представить себе не мог, что с завтрашнего дня у меня начинается новая, процветающая жизнь.
***
Авиацентр помещался в небольшом одноэтажном доме. Домик был отделан под «шубу». Над входной дверью, до са-мой крыши кто-то укрепил эмблему, составленную из про-пеллера, крыльев и еще каких-то деталей. Эмблема над вхо-дом, словно с неба слетела.
Маленького роста шатен в чёрной кожаной куртке стоял перед домиком, заложив руки в карманы. Я поздоровался и нерешительно остановился шагах в пяти от него. Он кивнул на мое приветствие, вынул правую руку из кармана ., жести-кулируя, проговорил:
- Здесь, вот в этом домике и начинается дорога в небо.
Человек, сомкнув руки за спиной, нараспев прочитал:
- Вино в бокале надо пить, пока оно играет, жизнь дана, надо жить, двух жизней не бывает.
Я в восхищении слушал, замерев, а когда он кончил и, видимо, довольный впечатлением, произведенном на меня, улыбнулся, тихо, почти шёпотом, не отрывая глаз от его лица, спросил:
- Это ваши стихи? Вы поэт?
- Нет, это Войнович. Я летчик. Понятно?
Он по-прежнему улыбался. В его глазах уже не чувство-валось отчужденности. Он протянул раскрытую, как портси-гар, начиненную длинными папиросками пачку «Казбека».
- Спасибо. Не курю, - Я поводил головой и спрятал руки за спину, словно человек в кожанке предлагал мне дотронуться до ежа.
- Бывает и так, - он усмехнулся и, осторожно отделив пальцами одну папироску, спрятал пачку в карман. Он пога-сил улыбку и посмотрел мне прямо в глаза:
- Ты зачем сюда пришел?
- Вам курсанты не нужны?
Просьба, видимо, понравилась летчику, поэтому он отве-тил почти не задумываясь:
- Ты хочешь стать курсантом? Это хорошо. В таком слу-чае мы сейчас побеседуем. В отсутствие начальника Центра я как раз и уполномочен им решать эти вопросы. Во-первых, давай познакомимся. Майор Кузьмин, старший летчик – ин-структор – методист.
- Галебин Владислав, монтажник Новолипецкого метал-лургического комбината.
Я смотрел на Кузьмина с уважением. Мне всё больше нравился этот веселый человек.
- Го! Монтажник-высотник. Значит, наш человек. – вос-кликнул Кузьмин, переступая порог комнаты. Там за боль-шим столом сидели два человека. Оба в темно-синих комби-незонах. Один худощавый, с черным ежиком волос что-то рассказывал яростно размахивая руками. Другой широкопле-чий с седыми висками слушал молча. Летчики, подумал я и вошел вслед за Кузьминым в кабинет.
- Здравия желаю! – приветствовал я по-военному беседо-вавших.
- Здравствуйте, - сдержанно произнес седой, внимательно вглядываясь в меня.
- Это наш командир эскадрильи. Майор Першин. – объ-яснил мне Кузьмин и представляя меня добавил: - А это бу-дущий курсант Галебин. Знакомьтесь, товарищи.
Худощавый с начала критически измерил меня взглядом, а затем сказал:
- Лейтенант Старков, летчик- инструктор.
Першин, сощурив глаза, холодно оглядел меня с головы до ног:
- Хорошо ли вы обдумали свой шаг, юноша? Ведь чего греха таить, некоторые поступают к нам лишь бы откосить от призыва в Армию.
Обиженный таким тоном комэска я вспыхнул и резко произнес:
- Товарищ майор, я очень хорошо представляю летную работу. Оба мои дяди в войну были летчиками. Один летал на «Петляковых» в корпусе генерала Полбина, другой воевал с немцами в морской авиации Северного флота. Отец в войну был корреспондентом армейской газеты. А после победы над фашистами работал в Донецке на радио. Работал до тех пор, пока не подорвался на немецкой мине. Мне тогда было 8 лет.
- А что ж ты молчишь про это?! – покачал головой майор Кузьмин, округлив подковами толстые брови. – От голова! Такого парня мы всегда возьмем.
Все трое по очереди крепко пожали мне руку. Кузьмин внимательно прочитав мое заявление и автобиографию, ска-зал:
- На медкомиссию приходи завтра к восьми
- Хорошо.
Кивнув на прощание, я вышел из кабинета.
***
На следующее утро меня разбудила звонкая трель бу-дильника. Спать хотелось безнадежно. Но поскольку часы продолжали трезвонить, заставил себя приоткрыть глаза. Около минуты сидел бессмысленно разглядывая комнату. Вспомнив о медкомиссии, сразу пришел в себя. Сделав уси-лие, я встал с кровати.
Возле умывальника, еще не очухавшись от сна, я долго всматривался в себя, точнее, в коричнево-бурую родинку на правой щеке. Крупная пупырышка, изменившая некоторые черты лица, добавив ему припухлости, кожа местами даже съежилась. Эти открытия порядком обеспокоили меня. Я должен был отметить: лицо моё, отмеченное крупной родин-кой, слишком приметно для опытного врачебного глаза. Ро-динка выделяет себя, чуть ли не кричит с ходу, предупреждая об опасности.
Я плеснул в лицо водой и снова посмотрел в зеркало. Ко-гда кожа заныла от холода, вытерся, быстро оделся, заварил чай, позавтракал по-холостяцки.
В восемь утра я уже был на месте, в поликлинике Липец-кого военного авиационного Центра. А через полчаса я со-вершенно голый, стоял посреди кабинета, и очередная врачи-ха, черная, похожая на цыганку, заставляла меня присесть, повернуться, нагнуться. Порой она брезгливо дотрагивалась до моего посиневшего, покрытого «гусиной кожей» тела ру-ками, как к прибору, излучающему высокое напряжение. Ко-гда эта процедура закончилась, я предстал перед председате-лем медицинской комиссии.
Это был молодой майор. Он заседал за длинным, покры-тым зеленым сукном столом и весело смотрел на меня, когда я стоял перед ним и трясся от холода. Цветущий вид майора говорил о том, что он оптимист. Это подчеркивал и его внеш-ний вид. Он не надел белый халат, а небрежно накинул его на плечи. На зеленых погонах майора отчетливо выделялись красные просветы, с которых я не сводил глаз. Военврач по-ходил на человека, пришедшего в палату навестить больного родственника. Майор отметил что-то на лежавшем перед ним листке бумаги и только поинтересовался:
- Что это у тебя под правым глазом?
- Родинка.
- Давно она у тебя?
- С рождения.
- А-а-а… Понятно, - весело проговорил майор, в суме-речном кабинете сверкнули его фиксатые зубы и подмигнул мне. – К летной работе годен по всем статьям и без ограниче-ний.
Он тут же потерял ко мне интерес и перевел взгляд на следующего по очереди, который дышал мне в затылок. Я, постукивая зубами, вышел из врачебного кабинета и прошел в угол, где лежали на скамейке мои вещи. Неспешно натянул на себя сначала брюки, потом холодную майку, рубашку поверх нее, наскоро обулся, куртку я надел в коридоре, где шла жизнь совсем непохожая, что осталась за дверью. Ко мне подошел Колька Бобылев, остановился. Наступила минута молчания. Первым не выдержал Колька.
- Не очень волновался? – он сделал глотательное движе-ние и заглянул мне в глаза.
- Ничего, - скромно произнес я, направляясь к остановке, которая находилась впереди.
– А почему ты со мной не пошел учиться на летчика?
Я замедлил шаги и стал смотреть себе под ноги. Колька нагнулся, подобрал кирпич на тротуаре и незаметно бросил в кусты. Произнес:
- А чего нам вдвоем в летчики идти? Мы на броне.
- На броне?
- Да. В танковые войска меня призывают.
Несколько минут мы шли молча. Выждав немного, Коль-ка решил уточнить:
- Влад, ты в общагу?
Я кивнул:
- В общагу.
Немного погодя, он произнес:
- Подожди. Я только гитару куплю и тогда поедем вме-сте.
Он бросился к магазину «Мелодия», я ждать не стал и пошел на остановку один.
С Колькой Бобылевым мы дружили с того дня как вместе поступали на Новолипецкий комбинат. Мы жили в общежи-тии: я на Космонавтов, он – на Титова и на заработки не жа-ловались, поскольку мне, монтажнику и Кольке, горновому, платили хорошие деньги, и мы жили безбедно. Я хотел полу-чить высшее образование, поэтому штудировал математику и физику в рамках подготовки к вступительным экзаменам в Вуз. Отношение к науке у Кольки было простое, как мычание.
- Зачем тебе институт? – качал он головой, пристально рассматривая меня. – Мы рабочие, зарабатываем хорошо. Скоро нам повысят разряды и тогда мы, будем получать больше, а через некоторое время сможем делать довольно приличные деньги. И главное, денег хватит и на свои нужды, и на то, чтобы помогать родителям.
Я не разделял мнения друга, но, честно говоря, мне спо-рить совсем не хотелось. В свои восемнадцать лет я редко ог-лядывался назад. Ведь ушло только детство. Впереди еще долгая жизнь. Я радовался тому, что путь в жизни мною вы-бран, что я горячо и по долгу мечтаю о том времени когда ся-ду в самолет, и он поднимет меня в небо.
Когда именно и при каких конкретно обстоятельствах родилась у меня мечта стать летчиком, я не помнил и не за-думывался над этим. И вот сегодня свидание с авиацией на-конец-то состоялось.
Размечтавшись, я не заметил подошедшего Кольку. Мой друг, сияющий от радости, держал в руках новенькую, пах-нущую фабричным лаком, гитару.
- Посмотри – посмотри.., - пробормотал он скороговор-кой, поглаживая музыкальный инструмент.
Гитару мы долго и придирчиво рассматривали вместе, осторожно трогали струны. Только затормозивший возле ос-тановки троллейбус, прервал наше занятие.
- С тобой, Коля, теперь все ясно. Ты примешься девчат в общаге развлекать и будешь выглядеть, как именинник. – Это я изрек уже в троллейбусе, куда, дыша мне в затылок, протиснулся Бобылев.
Примерно четверть часа спустя я вышел на Космонавтов, кивнув Кольке на прощание, ему нужно было ехать еще до Титова и вскоре вошел в подъезд общаги.
***
Поблескивающий после ночного дождя строевой плац авиационного училища преобразился. Четко, зычно раздава-лись команды нашего старшины эскадрильи Николая Семе-нихина, шустрого мальчишки из города Усмани. Пружинисто тянулась его вперед поднятая до пояса нога, на секунду за-стывая в воздухе.
- Тяни носок…. Носок тяни, кому сказал…. – раздра-женный голос старшины звучал, плохо долетая до моего соз-нания. Меня занимали другие мысли. Замедленные, вяло те-кущие, они поглощали, пленили меня.
Вчера в семь я обещал Тане быть возле центрального универмага.
До ЦУМа на троллейбусе - четыре остановки, пешком минут двадцать, если идти быстрым шагом. В половине седь-мого я, ополоснувшись холодной водой под краном, быстро переоделся и, оставив ключ от комнаты у дежурной по обще-житию, направился к выходу.
Шла двадцатая минута восьмого. Тани не было. Прошло еще пять минут, но Таня не приходила. Я оглянулся вокруг. Около салона красоты развлекалась группа ребят. Их было много. Они устроили толчею, окружив высокого парня, кото-рый нещадно рвал струны гитары. Ребята стояли от него сле-ва и справа и покачивались в такт музыки.
На остановке Зегеля из трамвая вышла какая-то девушка. Когда она, направившись к универмагу, подошла ближе, я внимательно посмотрел на нее издали. Девушка, переложив из одной руки в другую изящную сумочку с изображением улыбающегося Юрия Гагарина, взглянула на меня равнодушно и отвернулась. Я вздохнул, это не Таня.
Я вернулся к главному входу в универмаг. Постоял. Было без десяти восемь. Я пошел было по улице в надежде встре-тить на Площади Героев Таню, но тут же вернулся. Подумал: а вдруг она решила, что мы встречаемся не в семь, а в восемь и хорошо, что первым пришел я, а не она.
Проторчав возле универмага еще полчаса я тяжело вздохнул: ну что ж не пришла, значит не пришла. На всякий случай я постоял еще пять минут и лишь после этого ушел.
Старшина Семенихин зло, ястребом, налетел на меня:
- Курсант Галебин, ты что, на фигурном катании?! Хо-дить не умеешь, ноги колесом держишь.
- Товарищ старшина, отдохнуть бы, мне что-то спину разломило, - нарастающую обиду на Таню, которая не при-шла на свидание, я постарался выплеснуть на нашего старшину, чтобы досадить ему. Курсанты старшину Семенихина не любили и даже презирали. Неудовольствие вызывала наша нелюбовь к строевым занятиям, которые проводил Колька Семенихин. – Мне, товарищ старшина, на парадах в Москве не ходить.
Старшина уперся в меня взглядом:
- Разговорчики в строю. Говорю, носок тяни…
Вообще-то, я редко когда «залетал», а тут меня, словно нечисть попутала. Игриво подмигнув Семенихину правым глазом, я осклабился:
- Хочешь перед командованием выслужиться, старшина. Не получится. Начальство не оценит.
Я полагал, что мои слова еще больше разозлят Семени-хина, но старшина вдруг сострил кисло-виноватую мину и тихо вымолвил:
- Нет, Влад, ты неисправимый.
Таким Коля навсегда запомнился мне. Позже, когда я по-лучше узнал его, понял: Семенихин не выпендривался. Не было у него стремления сделать карьеру любой ценой. Он был честным, исполнительным парнишкой.
Вздохнув, Галебин отложил сброшюрованные листы и извлек из папки листочек с расчетами. Окрыленный успехом, исполненный чувством победы, он, улыбаясь, держал листок на весу, над своей головой. Зачехленный в блестящий файл, его любимый город взлетал в небеса.
***
Вечером Галебин пришел в ресторан. Поскольку здесь все швейцары были предупреждены, Галебина пропустили в зал без звука. Ресторан был полон людей. Пили и ели. Гомо-нили, перебивая друг друга. Администратор показал на сво-бодные места, и Галебин, выбрав столик под граненным цветным фонарем, сел.
Некрылов был среди этих людей. Он пригласил Галебина на ужин, чтобы поддержать деловые и личные отношения. Увлеченный замыслом Галебина, инженер Некрылов брал на себя долю энергорасчётов. Он был полезен Галебину широ-той инженерных познаний. В свою очередь Некрылову сим-патизировал проект строительства города – спутника. И те-перь Некрылов был рад оказать помощь Галебину – отбрить оппонентов, мешавших реализации проекта.
Инженер сразу увидел Галебина. Его красиво подстри-женная под ежик голова медленно повернулась и вся озари-лась влажностью темно-карих глаз, потянулась к нему. Боль-шое тело Некрылова колыхнулось на стуле. От этого внима-ния Галебин испытал мгновенную гордость.
- Вы пришли? Сюда, за мой столик садитесь, - позвал он Галебина, указав на свободный стул. – Нина, - поманил он официантку. – Когда вернешься к нашему столу, то принеси, пожалуйста, салат, главное блюдо и напиток.
Оба, положив салфетки на колени, предварительно раз-вернув их, кушали медленно. Соблюдая этикет за обедом, Га-лебин задал Некрылову вопрос, который мог потребовать для раздумий всего несколько минут.
- Евгений Николаевич, что в моей работе вам больше всего нравится?
Некрылов налег грудью на стол.
- Да, Владислав Сергеевич, я специально занимался этим вопросом. Он хорош, ваш проект, он величествен. Я им вос-хищался. Главное, что время его настало. Миграция, ресурсы, среда обитания – это все актуально. Ваш город уводит людей от сегодняшних нужд. Он вне нужд нынешнего поколения, у которого мы все в долгу. Ваше желание оплатить этот долг подобно мессианству. А потому я согласился помогать вам над реализацией проекта, ради нашего общего служения сво-им современникам.
Слушая инженера, Галебин отрезал кусочек мяса, поло-жил нож поперек у верхней части тарелки. Он переложил вилку из левой руки в правую, прожевал и проглотил кусочек. После этого он положил столовые принадлежности в середину тарелки вдоль нее и приготовился с большим вниманием послушать Некрылова. Инженер тоже решил немного отдохнуть от еды и положил вилку зубцами вниз, а нож рядом с вилкой, лезвием к себе.
- Владислав Сергеевич, я готов вести инженерный спор с оппонентами. Готов вступить в социологическую полемику, с теми, которые упрекают вас в равнодушии к тому, что зовется личностью. Вам ставят в вину, что вы, проектируя будущее, мыслите миллионной толпой, которую желаете накормить, согреть, обеспечить эффективной работой. Но в вашем плане нет места культу предков, чувства истории, связанного с влечением к прекрасному.
- Ну, конечно! – тихо вскрикнул Галебин, тряхнув голо-вой. – Мои оппоненты считают, что я все архитектурно упро-стил, впал в заблуждение. Но это не так. Нельзя проектиро-вать будущее, исходя только из технической стороны дела. Я стремлюсь к тому, чтобы чувства воплотились в искусстве. В мобильном городе предусмотрено сооружение домов по ин-дивидуальным проектам. Это позволит нашим современникам вырваться из железной решетки. Каждая семья вправе сооружать жилища по проекту, подходящему для души.
Некрылов слушая, мягко усмехался в бородку, трогая ее тыльной стороной руки, поглядывая хитро на Галебина, а тот, не замечая иронии, говорил напряженно и упоенно. При этом он щурил глаза, как от солнца. Наконец Некрылов проговорил сквозь бородку вдруг резко:
- Позвольте спросить, Владислав Сергеевич, если можно так выразиться, за невежество. Вы рассказываете очень ис-кренне, от всего сердца. В вашем проекте преобладает нацио-нальный, русский колорит. Вот это дело, это дело. Похоже, мы сработаемся.
Некрылов продолжал гудеть, дружелюбно глядя на Гале-бина:
- Каждый находит в себе самое привлекательное и пред-лагает другим. В вашем, Владислав Сергеевич, случае пони-мание нарождающейся цивилизации в смысле высшей ее це-лесообразности. В многообразности глобальных процессов, таких как миграция миллионов, проблемы ресурсов, и лич-ность должна все это выдержать, утвердиться. Вот ваша по-зиция. Правильно я понимаю?
С минуту Галебин морщил лоб в тяжелые напряженные складки, чувствовал как под пиджаком напряглась его грудь. Произнес наконец:
- Вы правильно поняли меня, Евгений Николаевич, верно определили мою позицию.
- Ну тогда мы обо всем договорились. – инженер смотрел на Галебина ясно и твердо.
- Тогда я пошел.
Галебин резко вышел из-за стола и направился к дверям. На пороге обернулся. Некрылов продолжал сидеть за столи-ком и поглаживал черную бороду. Официантка Нина несла ему через зал черную икру и стопку водки.
***
На улице водитель, молодой парнишка, услужливо от-крыл Галебину кабину, выделенной ему персональной маши-ны. Через минуту «Джип» сорвался с места. Галебин отметил про себя, что шофер, хотя и очень молод, но уже опытный.
Въехав на Советскую, машина попала в пробку, которая множилась и набухала. Автомобили склеились лакированны-ми бортами, слипались бамперами, стискивались работаю-щими глухо двигателями. Водитель Галебина, с гудками, объ-езжал, ловко маневрируя «Джипом» машинное месиво. На минуту застывали у красного глаза светофора. Постояв, вновь двигались вперед. Ехали по прямой, мимо высоких фасадов многоэтажек.
Галебин пытался представить, как он будет доказывать оппонентам, что его проект именно тот, что сегодня нужно.
- Я видел ваш глобальный проект, ваш будущий город, - сказал Брыкин, начальник отдела капитального строительст-ва, когда все разошлись с планерки, и они остались в кабинете вдвоем. С легкой улыбкой на лице, он внимательно посмотрел на Галебина. От повернулся к Брыкину и пожал плечами.
- Юрий Николаевич, мне говорили, вы против?
Брыкин помедлил. Наконец сказал не очень уверенно:
- Это не совсем так. Ваш проект хорош, он величествен. Я восхищался им. Но, по-моему, он преждевременен. Он ари-стократичен, ваш мобильный город, потому что не отвечает сегодняшним нуждам. Вы готовите среду обитания для ми-грантов. А ведь они в своем большинстве люмпены, то есть выходцы из российской глубинки. Этот город – спутник не нужен людям. Его время еще не настало. Нынешнему поко-лению требуется дешевое, доступное жилье. И люди будут роптать. Вы в своей гордыне, в своем превосходстве хотели бы построить малую Москву здесь, в Липецке. Но это ваше стремление обернется насилием над естественным ходом со-бытий.
Галебин слушал, не глядя на Брыкина. Его переносица страдальчески морщилась. Иногда он огорченно вздыхал, ко-гда в тоне Брыкина проскальзывали язвительные нотки. При последних словах не выдержал, укоризненно посмотрел на Брыкина, произнес:
- Вы, Юрий Николаевич, хотите сказать, что три поколе-ния липчан должны народиться, исчезнуть, и тогда настанет мой час, придет время реализовать мой проект?
Галебин в упор посмотрел на Брыкина и как-то по-своему обиженно замолчал.
- Архитектору нельзя торопиться. – Брыкин отвел взгляд. – Вам, Владислав Сергеевич, не хватает смирения. Не хватает чувства понимания нынешних реалий. Вы – гордец. Вам, как Кампанелле не терпится постороить город Солнца, город – фантазию.
Брыкин по-своему упрямо и обиженно вел какую-то свою линию, явно с целью надавить на него, Галебина. Явно Брыкин хочет заставить его, Галебина отказаться от проекта, то есть выполнять работу, от которой он, Галебин, человек тщеславный, гордый, в общем-то, мог отказаться и уехать в свою Москву. Иначе Брыкин не стал бы тратить энергию на такое пространственное и пылкое вступление. И верней всего, у липецкого архитектора есть свой проект. Мысли Брыкина двигались где-то в этом направлении.
- Ну какой же я гордец! – Галебин посмотрел на собесед-ника и вздохнул, что означало, ну что с него, Влада Галебина, взять? – Везде сплошное смирение. Вы, во имя идеи смирения пожертвовали своим проектом Города – спутника. Я видел ваш проект, который нуждался в разработке, развитии, а вы отказались. Отказались, предпочитая сиюминутный успех. И этого хотите от меня. Упрекаете в том, что я не пошел вслед за вами. Но вы не правы. То, что сегодня видится утопией – это реальное завтра.
Брыкин глянул на Галебина и только после этого кивнул и заговорил, испытывая враждебность и желчь, желание оби-деть и ранить:
- Резон во всем, что вы говорите, есть. Мы все упростили, исказили. Вы, Владислав Сергеевич, мыслите в масштабе космическом, а мы в масштабе шарикоподшипника. Наша планета может быть вам представляется как подшипник. Но на этом «Городе – машине» мы постепенно въедем в грядущую жизнь.
Брыкин глядел на Галебина и по его выразительному взгляду Вадим понял: кажется, его проект для начальника от-дела капитального строительства был слишком сложным. Как можно осторожней он, выдержав долгую паузу, сказал:
- Юрий Николаевич, идея строительства «Города – Ма-шины» не перспективна. Это вращение белки в колесе. Одна машина истребляет другую, а проблема души, архитектурно-го искусства не решается. Я в моей нынешней идее исхожу из силы искусства, потому что завтрашний близкий день эту проблему поставит, хотим мы того или нет. Я говорю это всем.
Галебин встал, сухо попрощался с Брыкиным и пошел. Брыкин, хмурясь, проводил его до двери.
Отвлекаясь от неприятных воспоминаний, забыв гнев и обиду вгляделся в стоянкй для служебных машин. Не подъе-хал ли к серым вагончикам, дымящим самосвалам и кранам его лакированный черный «Джип»?
***
Вертолет мерно, кругами тянул по солнечному небу, свя-занный с землей незримой струной – голосами, позывными эфира, чутким зрением летчиков. Галебин смотрел в иллюми-натор на близкую, туманную землю. Строительный объект, будущий Город – Спутник как гора самоцветов, как гора сверкающих стекол и стали, беломраморных плит, драгоцен-ных сияющих сплавов. Галебин, представляя себе картину строительства сравнил объект с небесной тарелкой, опустив-шейся на окраину Липецка. Внизу мерцало и вспыхивало, вскипали ослепительно- синие огни электросварки, освещая бригады в робах и касках, опаленные в грязи и растворе. Зву-ков машин не было слышно, все тонуло в монотонном дрожа-нии винтов. Мысли Галебина настраивались на созерцатель-ный лад. Вадим Сергеевич пытался выявить какой-то общий, существующий в жизни закон. Закон, которому подчинялся и он, Галебин, и те люди внизу с автогенами, отбойными мо-лотками, среди синих огней электросварки, чьи деловые голоса не долетали до вертолета.
Галебин откинулся к обшивке кресла. В салоне было су-меречно. На стене слабо краснело какое-то табло и цифрами. За дверью кабины, в полутьме, среди таких же, красных на черном, циферблатов, надписей, индикаторов, сидели летчи-ки. Прислонившись к борту, Галебин нес в себе чистый образ. Нес где-то в дыхании, в сердце.
Он, Галебин, сейчас летел в небесах и его мысли потяну-лись от вертолета вниз, к земле. Владислав Сергеевич щупал взглядом белую, сверкающую огнями дымящуюся чашку.
***
Было уже темно, близилась ночь, когда Галебин вошел в гостиничный номер. Включил лампу. Сбросив туфли, стянул с себя носки, брюки и идеально отглаженную рубашку. Дос-тав из тумбочки электробритву, тщательно выскоблил подбо-родок. Спрятав бритву, остановился было перед трельяжем, но передумал, прошел в ванную и встал под холодный душ. Постояв минут пять, вышел, орудуя полотенцем, вернулся в большую комнату. Сел в кресло.
Вздохнув, Галебин открыл папку, вынул исписанные листы. Здесь было собрано все, что касалось собственно его юности. Юность кончается не в один день. Она уходит неза-метно. Юность – то, что составляет смысл стремлений чело-века. Об этом он, Галебин, помнил всегда.
Город наш делится на двое. В старой части жили мы, в новой мы работали. Новую мы называем Новолипецк. Здесь на левом берегу реки Воронеж мы строили Металлургический завод, крупнейший, как у нас говорили, в стране. Позже, когда завод был построен, сооружение стало называться Новолипецкий металлургический комбинат. Прошло еще несколько лет и опять возобновили строительство, теперь комбинат должен быть крупнейшим в Европе.
Вообще в нашем много чего крупного. Крупный трак-торный завод, крупный мукомольный комбинат, крупная фабрика по изготовлению и художественной росписи детских игрушек «Липецкие узоры». Девятиэтажный дом на Площади Героев, в котором жила Таня Романова, был когда –то крупнейшим в нашем городе, потом появились новые, покрупнее.
Я сердился на Таню. В тот вечер она так и не пришла на свидание. В Нижний парк мне идти одному не хотелось, я вернулся в общагу возбужденным и расстроенным. Я прошел к себе в комнату и, не раздеваясь, ничком лег на кровать. То-гда я ощущал себя самым несчастным во всем белом свете человеком.
***
Вечером следующего дня, когда солнце вплотную подо-шло к лесу, я по шумному микрорайону двинулся на улицу Титова. Я знал, что Колька Бобылев сейчас на танцевальной площадке, с которой уже доносился грохот эстрады.
Впереди был пустой вечер, свободный от занятий в авиа-училище, и я понял: во мне опять возникает искушение пред-принять попытку увидеть ее, Татьяну. Мука неразделенной любви и мука ревности меня не оставляют. Попытка встре-титься с ней, как известно, закончилась полной неудачей. Проклятье…. Между прочим, все равно. Ведь никто не любит назойливых. Если бы только я мог забыть ее. Если бы…
Я стал сам себе приводить аргументы, которые были против этой моей несчастной любви. Невероятно, немыслимо, я почти уверен: Таня влюблена. И влюблена не в меня. Но сколько бы аргументов против своей любви я ни приводил, все равно буду воспринимать Таню одинаково: прекрасной, желанной и недоступной.
Эстрадная площадка была закрыта людьми. Подойдя ближе, я встал возле высокой изгороди, тесно окруженной толпой. Здесь происходило празднество.
Только я подумал об этом, как увидел Кольку. Махнув мне рукой, мой друг перестал играть на гитаре и через минуту уже стоял возле меня.
- Ну что? – Я посмотрел на Кольку. – Съездим к Тане?
Я ждал его ответа, улыбаясь неуверенно, жалко.
Он согласно закивал головой:
- Мне все равно. Поедем.
После того как мы доехали до Площади Героев и напра-вились к девятиэтажному дому, в котором Таня жила со своей мамой, я рассказал Кольке о неудачном свидании. Выслушав мое сообщение, он обронил:
- Не упускай ее. Танька классная девочка.
- Постараюсь.
Я проговорил это спокойно, совершенно спокойно, ровно дыша.
Мы прошли по темному переулку мимо редких фонарей, остановились недалеко от подъезда. Я поднял голову и по-смотрел на освещенные окна на втором этаже. Силуэт. Там, кажется, кто-то есть. Женщина стоит и смотрит на нас с Колькой. Таня? Да, у освещенного окна стояла Таня.
Колька повернулся ко мне, спросил взглядом: ну что? Я кивнул головой и проговорил тихо:
- Играй.
Некоторое облегчение. Теперь нужно чтобы Колька иг-рал как можно проникновенней.
Бобылев поправил гитару и тронул струны: «Помнишь ли ты меня моя Татьяна? Мою любовь и наши прежние меч-ты. Вижу губ накрашенных страдание, в глазах твоих молча-нье пустоты. Где – где же, где скажи, моя Татьяна, моя лю-бовь и прежние мечты?»
Кольке удалось добиться своего. Нас обоих охватила пе-сенная лихорадка. Вслушиваясь в звуки музыки, и, сведя гла-за в одну точку, я представлял Таню с капризно сжатыми губками и подпевал другу: «Татьяна, Татьяна, помнишь дни золотые, кусты сирени и луну в тиши алей. Татьяна, помнишь грезы былые. Тебя любил я…»
Некоторое время я смотрел на темный силуэт в окне в упор, как бы подвергая девушку осаде. Мне очень хотелось знать, о чем она думает, когда мы с Колькой поем. Я повысил голос: «Упали косы, душистые, густые. Свою ты головку склонила мне на грудь. Татьяна, помнишь дни золотые. Неу-жели весны прошедшей мы не с силах вернуть? Татьяна, вспомни дни золотые…»
Наконец, Таня не выдержала, крикнула:
- Ребята, я сейчас.
Темный силуэт в окне исчез. Мы стояли, изредка пере-брасываясь короткими фразами. Наконец Колька не выдер-жал, возмутился:
- Мы ждем уже четверть часа!
- Ну что тут поделаешь? – я пожал плечами.
- Действительно ничего. – Колька нахмурился.
В конце концов я облегченно вздохнул: из подъезда вы-шла Таня, стройная светловолосая. Колька присвистнул:
- Неужели она?
- Она.
Таня нас не обманула.
«Оба два на лед ходили, оба два каталися. Оба два меня любили, оба отказалися» , - дурашливо пропела Таня, подходя к нам. Я смотрел на нее. Она была прелестна. Улыбнулась:
- Я не очень опоздала, мальчики?
- Ты имеешь в виду сегодняшний вечер? – притворно – равнодушно спросил я, разглядывая ее редкие зеленые глаза. – Нет. Все нормально. Познакомься, мой друг Николай.
- Таня.
- Очень приятно. – Колька чопорно поклонился. – Вы вместе с Владом учитесь?
- Хотела учиться вместе, - сказала Таня опечаленно и на ее глаза навернулись капельки слез. – Но меня забраковали на врачебно – летной комиссии. Медики нашли какие-то шумы у меня на сердце. Теперь будем учиться отдельно.
Чуть помедлив, я нехотя пояснил:
- Таня хотела стать летчицей, но видимо не судьба.
Минут пять мы стояли молча, глядя на вечный огонь на Площади Героев. Нарушая молчание, я решился сказать:
- Не переживай, Таня, не принимай близко к сердцу слу-чившееся.
Произнес и пожалел. В глазах ее – пустота, губы сжаты, не улыбка – смертельная тоска. Страх перед этой пустотой заставил меня заговорить скороговоркой:
- Пошли в парк, нечего тут стоять.
Колька неопределенно дернул плечами. Зная этот его жест, я понял – у него были свои соображения. Точно. Он, потеребив пуговицы своей джинсовой, изрядно уже поношенной куртки, сказал:
- Ребята, у меня свидание, извините.
Бобылев исчез. После ухода Кольки Таня повернулась ко мне. Глаза ее полыхали. Через минуту наши губы сомкнулись и мы утонули в крепких объятиях.
***
В воскресенье Галебин был приглашен в гости к Цареву. Вечером, без одной минуты семь, он стоял у двери квартиры губернатора.
Царев встретил его радушно:
- Спасибо, что вы нашли время, чтобы встретиться со мной сегодня, Владислав.
Рукопожатие Олега Павловича было достаточно крепкое, уверенное.
Жена губернатора, Светлана, приняла Галебина по-домашнему. На вид ей было не больше тридцати пяти. Она была стройная и легкая, чуть ниже высокого Царева, и пер-вое, что Галебин ощутил, было огорчение от того, что жен-щина смотрит как бы мимо него. Глаза у нее то ли голубые, то ли серые. Их взгляд скользнул по нему вежливо, но не больше. Он первым протянул Светлане руку:
- Очень приятно встретиться с вами.
За столом Галебин, окруженный пристальным внимани-ем хозяев, наслаждался возможностью снять напряжение ра-бочей недели, наполненной жесткими встречами и контакта-ми, погрузиться в легкие беседы. После короткого тоста, про-изнесенного Царевым в честь гостя, он поднял свой бокал и сделав легкий поклон головой, добавил:
- И за хороших хозяев.
Выпив первый глоток, Галебин принялся за смакование блюд. Звяканье вилок, ножей о перламутровый саксонский фарфор, исчезновение отбивных, солений, салатов. Говорли-вый и жующий рот Царева, его манжет с блестящей драго-ценной запонкой. Ресторанная прислуга, чуть располневшая, спокойно – добродушная девушка открыла охваченное сал-феткой винное горло бутылки, и красная струя ударила в хру-сталь. Царев картинно раскроил, расчленил утку, выдавил распаренные яблоки, закатил на тарелки парные мясные лом-ти. Улыбнувшись, съел с кончика ножа вареную утиную пе-чень. Все было Галебину приятно и зрелищно.
Ужин кончился. Официантка собрала тарелки с костями, готовила стол для чая. Галебин, возбужденный и довольный, прошел за Царевым в его кабинет, сел в кресло. Хозяин пока-зал ему свое новое охотничье ружье.
Галебин, трогая холодный ствол, проводя ладонью по гладкому, лакированному прикладу, делал это с тем тончай-шим проникновением в суть, проницательностью свойствен-ной лишь охотникам и радовался своей прозорливости.
- По-моему, славное ружье, а? – Галебин при этих словах посмотрел Цареву, стоящему в небрежной позе, прямо в гла-за, произведя тем самым уверенного в себе человека. Улыбка Царева, сигнализирующая о том, что он понял его, Галебина, стоила более тысячи слов. – В общем, изумительный ствол. Приятно взять в руки.
- Вот видите, Владислав, из этого ружья я научился стре-лять мухе прямо в глаз, - Царев веселясь простодушием Гале-бина, дурашливо навел дуло на светильник – чеканный фо-нарь с разноцветными стеклами, кидавшими по кабинету си-ний, красный, оранжевый свет. – Очень, очень хороший ствол!
Оба улыбались своей прозорливости, понимая речи друг друга. Говорили вроде бы о постореннем, но каждый препод-носил себя и ожидал похвал.
- Рад, что угодил с выбором ружья и что оно вам понра-вилось, - Царев весь светился от удовольствия, чувствуя, что одержал победу над приятелями – охотниками. – А знаешь, Владислав, у меня предложение, - развивал Царев свой успех. – Устроим охоту на дичь. Устроим празднество, пикник, иг-рище с кострами, шашлыками. Куда-нибудь под елку, в лес!
Галебин слушал губернатора внимательно, не перебивая, лишь изредка ронял:
- Что? Как? Когда? Где? С кем?
Эти открытые вопросы нравились Цареву и были про-должением хорошей беседы.
- Ну хоть на следующей неделе, пожалуйста, можно ко мне на дачу.
- Принимается, - Галебин постарался придать разговору нужный тон, и оба от души рассмеялись, наслаждаясь друг другом.
***
Теперь каждый день начинался и кончался одинаково. Галебин вставал в полседьмого, делал зарядку, принимал душ, и, наскоро позавтракав, ехал на строительный объект. Дорога занимала четверть часа, а потом начиналась протя-женность дня. В начале восьмого он уже шел, пробираясь сквозь строительный мусор, темноту деревянных вагончиков. Шел, перешагивая мятую жесть, обходя вязкие лужи раство-ра, нюхая копоть гудронового чада. В суматохе двигались люди. Он старался их разглядеть, хотел узнать имена, поры-вался подойти к ним, спросить так ли он строит новый Мо-бильный Город? Туда ли отдает свои силы? Но видел одни только каски.
Рядом кран вращал стеклянной кабиной. Машина береж-но несла в своем хоботе – стреле связку железо-бетонных плит. Донесла. Стропальщик отцепил груз. Крановщик, вы-брался из кабины, снял каску, обнажив чубатую голову. На-правился к стропальщику.
- Парень, извини, пожалуйста, я к тебе, - позвал Галебин. – На одну минуту тебя можно?
Крановщик остановился, кивнул из вежливости:
- Я слушаю вас.
Галебин подошел к нему совсем близко. Всмотрелся в исхудалое молодое лицо, усыпанное веснушками. В глазах что-то очень знакомое. То ли счастье, то ли удаль невыска-занной огромной надежды, любви. Подойдя, Галебин медлил, будто не зная, признаваться ли, что он Генеральный подряд-чик. Ему сейчас нужно было только одно: произвести наи-лучшее впечатление. Помедлив, произнес:
- Меня зовут Владислав Сергеевич. Я из Москвы. Теперь работать с вами буду. Простите. Я хотел вас спросить Вы от-куда? Липчанин или приезжий?
- Из Коробовки, это в Грязинском районе, - парень улыбнулся на максимуме. – Может слыхали?
- Слышал. Как вас зовут?
- Амбурцев. Михаил. До этого я работал в «Жилстрое», теперь вот здесь, в Романове. А вы здесь, что?
Крановщик несколько секунд смотрел на Галебина изу-чающее.
- Да вот посмотреть зашел, - Галебин улыбнулся. – Я вроде как Генеральный проектировщик Романова.
Наступила пауза. Крановщик спохватился первым.
- Да, ну! – в голосе парня теперь уже чувствовалось ува-жение. – Сами – то вы, москвич?
- Считайте, липчанин. Родился здесь, в сорока километ-рах от Липецка, ну потом уезжал, армия, учеба, то- сё. Теперь вот вернулся.
- Как хорошо – то… - крановщик покачал головой, что означало: «Ну и дела!» - Ой, хорошо – то!
Он сунул в рот два пальца, свистнул громко, по – раз-бойничьи, потом крикнул:
- Полундра! Ребята, свистать всех наверх, то есть ко мне.
Крановщик повернулся, посмотрел на Галебина, смутил-ся:
- Вы уж простите, Владислав Сергеевич, что я тут рас-шумелся. На флоте я по призыву служил.
- Да ладно, - Галебин тряхнул головой. – Ничего.
Через пять минут парни и девчата в робах и цветных кас-ках, с потными лицами сверлили зрачками Галебина, допы-тывались:
- Владислав Сергеевич, а каким он будет наш город Ро-манов?
Вглядываясь в эту могучую концентрацию сил, он вооб-ражал коттеджи города – спутника, свое чудо двадцать первого века.
- Я вам отвечу. – Галебин поднял руку и понимающе качнул головой. – Наши дома – дома нового столетия. Они теплостойки, экономичны в эксплуатации и позволяют обес-печить жильцам комфорт за счет удобной планировки квар-тир, просторных кухонь, наличия подсобных помещений. Дома этой серии являются на сегодняшний момент одними из немногих типовых домов, имеющих кирпичные наружные стены. Другая их особенность – использование в качестве не-сущих конструкций широкошаговых панелей. Это позволит существенно снизить себестоимость строительства и добиться ускоренных темпов монтажа.
- Владислав Сергеевич, вы считаете ваш проект не уто-пия?
Галебин неопределенно повел руками:
- Ребята, все огромные идеи и замыслы представляются вначале утопией, но как только войдут в сочетание с жизнью, утрачивают черты утопии и обретают компромисс.
Парень в робе, опаленный окалиной вскрикнул:
- Я хотел вас спросить о технических характеристиках жилищ! Если можно расскажите поподробней.
- Хорошо. Слушайте дальше. – Галебин встретился с парнем взглядом. – Технические характеристики таковы. Внутренние несущие продольные и поперечные стены – из сборных железобетонных панелей толщиной не менее ста шестидесяти миллиметров. Межкомнатные ненесущие пере-городки – кирпичные. Их толщина – минимум сто миллимет-ров. Наружные ненесущие стены – трехслойные, толщиной пятьсот двадцать миллиметров, выполняются в виде ком-плексной кирпичной кладки с эффективным утеплителем. В завершение скажу, что мы готовы обсуждать все интересные предложения о нашем участии в новых градостроительных проектах. Главное, чтобы эти проекты были своевременны и перспективны для развития города – Спутника и отвечали ес-тественным требованиям, которые человек предъявляет к своему жилью в двадцать первом веке. Да вот так. Будем счи-тать наш доверительный разговор программой культуры. На-деюсь, мы еще встретимся и продолжим нашу беседу. Не так ли?
Еще обменивались репликами. Дискуссия завершилась. Крановщик ушел первый. Следом за ним потянулись осталь-ные. Всё. Можно идти и ему, Галебину.
***
Остаток дня Галебин провел в редакции. Прежде чем явиться в газету к редактору отдела Рустамову, которого ре-комендовал ему помощник Царева, он работал с бригадой конструкторов, разработчиков сверх прочных перекрытий. Галебин давал консультации, проверял методы скрепления систем. Его идея мобильного города – Спутника находила применение.
С портфелем в руке, в котором лежала статья, Галебин вошел в угрюмое, выкрашенное в желтое, здание и, подняв-шись вверх на лифте, шагнул в коридор редакции, прямой и сумрачный. Вглядываясь в бессчетный набор одинаковых ка-зенных дверей, он наконец отыскал высокую, обитую кожей, нужную ему.
Рустамов, редактор отдела, длинноногий, смуглый, под-жарый, принял его сухо, стоя.
- Слышал о вашем проекте. Давайте статью, - Редактор уже не смотрел на него, комкая драгоценные листки, бежал по строчкам глазами, что-то вычеркивал, что-то вставлял, де-лая пометки.
На столе, возле которого по-прежнему стоял Рустамов, лежали тиснутые в типографии листочки. Галебин пытался угадать, что з а вести несут они в завтрашний выпуск газеты. Он подумал: в этот кабинет стекались непрерывные потоки сырой жизни, которую призван обработать редактор. Робея, недовольный собой, Галебин вымолвил:
- Может быть я что-то упустил. Есть международный опыт. Быть может следует вернуть статью на доработку.
- Нет-нет, тут все есть, что нужно. Литературную правку мы берем на себя. Я еще посмотрю материал повнимательнее и отдам в набор. – Рустамов небрежно сунул статью в верх-ний, чуть приоткрытый ящик стола, и Галебин заметил лег-кую насмешку, проскользнувшую на его лице. – Меня ждут на заседании административного совета. А с вами мы еще встретимся. Непременно. Встретимся и основательно погово-рим.
Направляясь из редакционного кабинета к лифту, Гале-бин сторонился, пропуская сотрудников редакции. Они шли в одиночку и группами, исчезали в дверях, неся новости на бу-мажных листочках. Галебин уже видел свое имя в наборе и был очень признателен газете. Она поощряла его. В самых интимных переживаниях, пусть даже самых парадоксальных, он теперь не чувствовал покинутым, одиноким. Управляя своими мыслями, он подумал: через неделю миллионы чита-телей узнают о его суждениях, очень важных и полезных, вы-ставленных на всеобщее обозрение.
Через час Галебин уже был в своем номере в гостинице. Попросив дежурную не пускать к нему никого, по какому бы поводу его не спрашивали, он запер дверь комнаты на ключ и сразу же, раздевшись, пустил душ, встал под струю. Он ста-рался стоять подольше. Почувствовав, что кожа заныла от хо-лода, отключил душ, вытерся, быстро оделся и, устроившись в мягком кресле, занялся папкой. Порывшись, достал листок. Всмотрелся.
В субботние дни после полетов с аэродрома мы возвра-щались в Липецк. Дорога была длинная. Мы выезжали на шоссе, потом сворачивали на проселочную дорогу и еще дол-го ехали по ней. Проехав через весь городской райцентр, на-ша машина, в конце концов, выбравшись на главную автома-гистраль, набирала ход и через час с четвертью останавлива-лась на площади Мира, как раз напротив автобусной останов-ки. Из кузова машины первым вылезал Коля Семенихин, наш старшина эскадрильи. Уже на земле он, сложив ладони рупо-ром, весело прокричал:
- Эй, ребята, вам всем сюда!
Так было в эту субботу. Половина пассажиров военного гру-зовика, переоборудованного под перевозки курсантов, с шут-ками, смехом, стали по одному выпрыгивать из кузова.
- Ну что, ты, Влад, остаешься или едешь? – нетерпеливо спрашивал Семенихин, глядя на меня снизу.
- Да я не знаю, - я колебался. – Таня волноваться будет. - Оставьте вы его, - хихикнул Валька Воржев, острый на язык балагур, прикомандированный к нам из Воронежского аэроклуба. – Мы – то выспимся, а ему всю ночь глаз не сомк-нуть не даст рыжая зараза…
Дружный хохот заглушил его голос.
Теперь я жил у Тани. Квартира наша была не крупней-шая. Она состояла из двух смежных комнат. В ней мы жили втроем. Танин отец с нами не жил. Александр Владимирович оставил семью, когда Таня пошла в первый класс. Он с новой женой мыкался по съемным квартирам, здесь же в Липецке. Несколько раз он возвращался, но сам я этого момента не помню, потому что тогда мы с Таней еще не жили вместе. Таня говорила мне, что однажды ее мама, Мария Григорьевна, не выдержала и сказала отцу: «Хватит! Оставайся там». После этого Александр Владимирович к бывшей жене и дочери больше не приходил. Говорили, что «молодожены» завербовались на Север.
Вообще Таня, несмотря на то, что отец приходил к ней без конфет, без подарков, относилась к нему хорошо и люби-ла его.
В девятнадцать лет меня Мария Григорьевна, женщина умная и образованная, она работала экономистом на Новоли-пецком комбинате, опекала, как маленького. Ни о куренье, не говоря уж о питье, не могло быть и речи.
- Владик, ты же готовишься стать военным летчиком, мечтаешь о космосе, - наставляла она меня, - поэтому должен беречь свое здоровье.
Когда мы начали встречаться с Таней, моя будущая теща гулять нам разрешала, но не дольше, чем до двенадцати.
- Ты можешь привести своего кавалера сюда, в нашу квартиру, - говорила она Тане. – Приходите и сидите здесь сколько вам угодно.
Тогда, в девятнадцать лет я понял, что ограничение сво-боды человека – наказание тяжкое, даже если ты безмерно любишь свою юную избранницу.
* * *
Аэродром, на котором базировалось наше училище, был аэроклубовский. На нем не было, как я представлял себе пре-жде, железо-бетонной взлетно-посадочной полосы и стеклян-ных ангаров. Все это заменяло поле с выгоревшей травой, несколько домиков – штаб, общежитие летчиков, пищеблок и белые, огороженные колючей проволокой, цистерны с бензи-ном, врытых наполовину в землю на краю аэродрома. В сто-роне – стоянка самолетов. Рядом с металлической дорожкой, импровизированной взлетно-посадочной полосой – старто-вый, раскрашенный в шашечку, вагончик руководителя поле-тов. Над крышей домика метеостанции болтался полосатый мешок. По его поведению синоптики безошибочно определя-ли направление и скорость ветра. Маленькие зеленные само-летики – ЯК – 18А – взлетали, садились, рулили по земле. За ними тащились шлейфы серой пыли. Я, буквально, с раскры-тым ртом, наблюдал за полетами, когда впервые очутился на аэродроме.
- А ты, чего ворон считаешь, встань сюда! – лейтенант Старков, мой инструктор, жестом показал мне место рядом с собой и начал выкрикивать: - Галебин, Полянский, Воржев, Павельев, Власов, в колонну по одному становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш.
Курсантские палатки белели на поляне в роще. Нам дос-талась палатка крайняя слева. Моя кровать оказалась рядом с кроватью Воржева. Мы остались одни. Валька достал сигаре-ты, взял одну себе, а другую предложил мне. Я помотал голо-вой, отказываясь.
- Ну и дурачок, - вымолвил он укоризненно. И неожи-данно, понизив голос, сообщил: - Знаешь, Влад, я эту Ленку вчера поцеловал. В парке. Я прижал ее к липе и – чмок, прямо в губы. А она ничего, только попросила, чтобы я не позволял ничего другого. Говорит, мол, мы еще плохо знакомы… Не веришь?
Воржев с видом явного победителя уставился на меня:
- Ну, а ты как со своей рыжей ночь провел?
- Не рыжая она, с досадой проговорил я. – Волосы у нее осветленные. Я всю ночь целовался. И не только …
- Скажи, а что она за девчонка? Красивая?
- Конечно, красивая. В политехническом учится. Таней зовут.
Мне совсем не хотелось рассказывать ему о Тане, я от-вернул полог палатки и показал на кувыркающийся в голубом небе самолет:
- Смотри, штопорит.
- Это второкурсник летает, - сообщил он со значением. – Скоро и мы сможем пилотировать самолеты без инструктора. Мечта моей жизни.
- И моей тоже, - добавил я, продолжая наблюдать за што-пором самолета.
- Потом я пойду в Армавирское истребительное учили-ще, - Валька посмотрел на меня и просиял. – Знаешь, у пере-хватчиков такие скорости, что летать можно лишь лежа на спине. Хочешь со мной в истребительное?
- Хочу.
***
Первый полет курсанта с инструктором называется «оз-накомительным». Великое событие. Первый раз в жизни я в воздухе. Изредка смотрю на себя в зеркальце бокового обзо-ра. Задыхающийся, с сияющими, немного даже сумасшедши-ми глазами.
Натужно, на одной ноте гудит самолет и, задрав капот, медленно подбирается к рыхлому синеватому облаку. Внизу какой-то темный лесок, церквушка посреди деревни. Узкая полоска дороги с ползущими по ней, похожими на точки, ма-шинами.
В шлемофоне сквозь гул мотора прорывается голос Старкова:
- Галебин, как чувствуешь себя?
Сообразив, что инструктор обращается ко мне, торопли-во надавливаю большим пальцем на кнопку переговорного устройства:
- Товарищ лейтенант, чувствую себя превосходно.
- Понял. Поуправлять хочешь?
- Это вы мне? – переспрашиваю, не веря своим ушам.
- А кому же еще? – В голосе лейтенанта усмешка. – По-ставь ноги на педали. Бери управление на себя.
Я сжал ручку и уперся ногами в педали. Так, самолет пока не падает.
- Хорошо, - похвалил Старков. – Слушай внимательно. Даем ручку от себя – самолет снижается. Берем на себя – са-молет набирает высоту. Даем левую ногу и ручку влево – са-молет ложится в вираж. Теперь точно так же вправо. Понят-но?
- Так точно, ясно!!! – кричу я, надрываясь.
- Выполняй самостоятельно. Только не рви управление. Надо чуть-чуть…
С первого раза мне доверили пилотировать! Я попробо-вал. Самолет без вмешательства инструктора начал опускать нос. Я подобрал ручку на себя. Капот пошел вверх. Отдаю ручку – нос начал зарываться в темную полоску земли. Опять ручку на себя. Самолет перемахнул линию горизонта. С ми-нуту, погонявшись за этой хорошо видимой полоской, где не-бо и земля соединялись, я, чуть-чуть, как учил инструктор, двинул ручку влево, надавил педаль. И в тот же миг левое крыло оказалось внизу, а правое уперлось в небо. Я тут же отдал ручку вправо, правой ногой двинул педаль, крылья описали обратную дугу. Я поставил ручку и педали в ней-тральное положение. Самолет покачался и пошел ровно.
- Нормально! – донесся в шлемофоне до меня голос Старкова, от неожиданности я даже вздрогнул. Поспешно пробормотал пересохшим голосом: - Спасибо, товарищ лей-тенант.
- Мне мой Старков даже пилотировать давал, - похва-стался я, когда после приземления ко мне подошли ребята из нашей группы. – Поднял руки и говорит: «Смотри, ты само-стоятельно пилотируешь».
Все говорили про то же, про первый ознакомительный полет, и всем курсантам инструктор давал пилотировать са-мостоятельно.
***
У себя в офисе Галебин просматривал чертежи и проек-ты. В рабочем зале, куда он выходил из своего кабинета, гу-дели голоса, шелестели листы, светились экраны компьюте-ров. Он шел вдоль рядов, останавливался, вступал в корот-кие, мимолетные разговоры с сослуживцами в белых халатах. Поговорив, возвращался к себе в кабинет, всматривался в увеличенные фотографии коттеджа, недавно введенного в строй действующих. Он ждал комиссию из Министерства, чтобы ехать в город, показывать готовые и строящиеся объекты.
Утром, когда после бессонной ночи он чувствовал уста-лость, озноб, ему против воли пришлось принимать у себя иностранную делегацию. Губернатор упросил его об этой встречи. Галебин согласился поговорить только руководите-лем делегации Жераром Департье, которому требовалась консультация.
Департье оказался очень нервным, предвзятым челове-ком. Он вскакивал и начинал метаться по кабинету, толкаясь о мебель, озирая предметы. С уверенностью дилетанта он упорно, в штыки, принимал романовскую стройку.
- Я обозрел ваше начинание, господин Галебин, - с выра-жением лукавства на лице сказал этот немолодой француз. – Это ваше подчас фантастическое сооружение чем-то сродни космодрому. Мне представлялось во время осмотра объекта, что на окраину города вот-вот сядут летающие тарелки ино-планетян. Все кругом сверкает, грохочет, горит. И в этом ко-стрище сгорает сложившееся, привычное для липчан. Вос-примут ли горожане эти стальные и стеклянные конструкции?
Галебину был ясен дух неприятия. Превозмогая раздра-жение, он сухо заговорил:
- Мы проводим градостроительные, осмысленные дейст-вия. Подобно пластической операции оживляем город. На ме-сто усыхающих, отмирающих тканей высаживаем новые ор-ганы и таким образом мы оживляем, побуждаем к цветению целые районы. Старый город, как живой организм умирает при этом в одной своей части, но в тоже время в другой при-обретает новые живые формы. Да, наши, как вы выразились, летающие тарелки выжигают траву на окраине города, почти на шести квадратных метрах, зато, зато, приобретенные но-вые формы сделают наш город незаурядным на планете. Ему выпала такая грандиозная доля. Таких городов на земле, по-верьте мне, господин Департье, раз – два и обчелся. У нас бу-дет особая экономическая зона, аналогов которой, рискну предположить, на земле вовсе нет. Экономика, культура, об-разование, индустрия – все это приобретает глобальные мас-штабы. Романов – живая часть галактики. И мы, проектиров-щики, как астрологи, изучаем ее пути, ее законы, ее сущность. Поверьте: современный Липецк с Городом – Спутником – это не музей, не хранилище древностей, а идеал совершенства. И на пути реализации проекта будущего – схватки, бои, рубки. А теперь извините, у меня мало времени.
Испытывая неприязнь к собеседнику Галебин сухо рас-прощался с французом, досадуя на помеху.
***
На обратном пути в гостиницу, в «Джипе», Галебин ду-мал только о нашествии проверяющих. Комиссия критикова-ла его проект беспощадно. Водитель Валера иногда обращал-ся к нему с каким – нибудь вопросом, он отделывался корот-кими ответами, чаще невпопад. Валера недоуменно смотрел на него, он этого уже не замечал, потому что снова уходил в воспоминания о московских визитерах.
В временном кабинете Галебина, размещенного поближе к стройке, было шумно. Спорили. Пожилой, усталого вида заместитель министра в хорошо отутюженной белой рубашке смотрел на Галебина ясно и твердо. Владислав Сергеевич проникся необъяснимой от него зависимостью.
С блестящим знанием дела, самой сути проекта, замми-нистра критически назвал идею Галебина детской фантазией.
- Неприемлемые, чуждые нашей архитектуре, нашим традициям заблуждения. Господин Галебин разбазаривает народные деньги в то время, как люди с нетерпением ждут по-настоящему действенного решения жилищной проблемы. Налицо равнодушие автора проекта к культуре прошлого. – Излагая такие вот суждения и фразы, заместитель министра, потягивал из чашечки кофе. – Таким вот образом планируется будущее нашей молодежи, так решаем, как ей жить, при этом стараемся очистить дух молодых людей от пороков и всякой мерзости.
Галебин видел, как свита загадочно улыбалась, угождая шефу. Свита, окружение – люди со вкусом одетые, настоящие современные мужчины. Они кивали, угодливо поднимали брови. Галебин испытывал раздражение к этой публике. Он с неприязнью смотрел на то, как молодая журналистка, блеснув дорогим перстнем на пальце, суетливо направила на замминистра маленький хромированный диктофон в то время как тот распекал Галебина..
Слушая насмешки и почти директивные упреки, он, Га-лебин, не мог понять, постигнуть, почему государственный человек отстаивает устаревшие тенденции. Его пытаются увести из Города – Спутника. Он был поражен внезапным от-крытием.
В машине Галебин немного приоткрыл тонированное бо-ковое стекло. Подул легкий ветер, запахло пылью. Галебин чувствовал осторожно трогающие лицо дуновения теплого воздуха. Приглядевшись, он эти места узнавал. Он напряжен-но вглядывался вперед. Памятник Петру Великому, кино – концертный комплекс «Октябрь», летние домики в камышах. За этими камышами – песчаная полоска берега, где он, Гале-бин, там не раз купался. В окно потянуло свежестью – Липецкое море.
- Что скажете, Владислав Сергеевич, - водитель прищу-рился, подставляя лицо ветру. – Красиво?
- Красиво, - пытаясь придти в себя, - выдавил Галебин. – И жарко. Не придумано ничего лучше, чем искупаться в жару. Заедем на пляж, искупаемся.
- Мудрое решение.
Перед мостом соединяющий левый берег с правым, Ва-лера свернул в сторону пляжа и сбавил ход. На малой скоро-сти ехали довольно долго. Наконец машина остановилась. Шофер заглушил мотор.
- Все, Владислав Сергеевич, приехали.
Галебин огляделся. Место знакомое. Примерно в кило-метре отсюда должна быть небольшая зона отдыха: дощатый домик на берегу реки, причал с моторкой. Еще там, метрах в ста пятидесяти, на середине реки есть узкий, заросший кус-тарником островок. Когда-то Галебин отдыхал и на этой пес-чаной полоске со стеной камыша.
Выйдя из машины, Галебин потянулся, сделал движения руками, разминая затекшие ноги, поясницу и плечи. Через минуту разделся до плавок. Сложил на заднее сиденье брюки, рубашку, кроссовки, солнцезащитные очки, которыми, кстати, редко пользовался. Поежившись, осторожно ступил в воду, углубляясь и тщательно проглядывая местность. Сейчас, в пекло идти в воде было одно удовольствие. Песок под голыми ступнями был упругим, ветер теплым. На реке они были не одни. Пляж был оживлен, над ним все время стоял гортанный крик. Галебин думал о людях. Они были всюду. Плавали, вылезали на берег, ложились на песок, загорали. Галебин держался вдали от купающихся и загорающих. Шел по колено в воде, повернув лицо к лежбищу. Некоторые, лениво извиваясь телами и приподняв головы, следили за каждым его шагом из глубины пляжа. Шофер Валера шел позади, Галебин усмехнулся, представив, как водитель старается двигаться в такт ему, ступая след в след. Галебин легко оттолкнулся от песчаного дна и поплыл саженками. Ветер обдувал лицо, прохладная вода приятно обволакивала разгоряченное тело. Жар вечерних лучей солнца заметно ослабевал.
Галебин не почувствовал, сколько он провел в воде, слу-шая ее плеск и фыркая ноздрями.
Выкупавшись, он вылез на берег, полежал немного на влажном песке, глядя вверх и высыхая. Минут через двадцать встал, подошел к машине, извлек из портфеля – дипломата, светлую папку. Вернувшись на песок, он выбрал тихое место в тени и, прижавшись спиной к прохладному стволу вербы, углубился в чтение своего дневника.
* * *
После ознакомительного полета со Старковым моё серд-це то и дело переворачивалось в радостном сальто. Весь ос-тавшийся день я все время представлял себе, что летаю. В ушах еще стояли крики по радио, шум двигателя, а земля ка-залась нетвердой и зыбкой. Таня мне была нужна немедленно. Я хотел ей рассказать, как все происходило, как я летал, как управлял самолетом и вообще какой я бравый парень. Впечатления просто распирали меня.
Вечером я долго ворочался в постели, все никак не мог заснуть, а проснулся с ощущением, что спал очень долго.
По утрам прохладно, днем же июльская жара станови-лась нестерпимой. В воздухе полный штиль. На аэродроме, как в душной комнате. Командир эскадрильи разрешал нам, курсантам, надевать комбинезоны на одни лишь трусики. Од-нако и эта облегченная форма одежды не спасала нас от жа-ры. Пропитанная потом и солью материя комбинезона, нагре-валась на солнце, делалась жесткой, как лист железа и нещадно жгла спину. И вот в этих условиях мне после контрольного полета с инструктором пришлось сидеть на стартовом командном пункте и вести хронометраж, то есть по времени встречать и провожать самолеты эскадрильи. В летном деле испытываешь не только одно удовольствие.
Сегодня в полете лейтенант Старков сделал мне серьез-ное замечание за то, что отвлекался и нарушал концентрацию внимания. Как это он выговаривал в радиопереговорное устройство? Ага: «Глянь на приборы! Ты же забыл о них…»
Все-таки мне нравится на аэродроме, несмотря ни на ка-кие трудности. В одиннадцать часов на аэродром приехал Григорий Яковлевич Колюжный, наш преподаватель матери-альной части самолета. Он сидел на краю скамейки в курилке. Перед ним стояла бочка, врытая в землю и наполненная наполовину водой. В ней плавали окурки, жирные размокшие и от этого вода была мутной и неприятной. На Колюжном были синие брюки с накладными карманами и такого же цвета куртка на молниях. Григорий Яковлевич сидел и терпеливо подкарауливал очередную жертву.
Преподаватель отчасти и раньше приезжал к нам. В его первый приезд мы не обратили на Колюжного никакого вни-мания, он вел с курсантами какой-то странный, как мне пока-залось, разговор. Ребята, волнуясь что-то тихо рассказывали ему, а Колюжный записывал их ответы в толстую тетрадь. И только после того, как двух курсантов отстранили от полетов за слабое знание материальной части самолета и двигателя, мы поняли, что Колюжный приезжал к нам принимать таким оригинальным методом зачеты. Штука весьма неприятная. Почувствовав, что подходит моя очередь исповедоваться в знаниях материальной части перед Калюжным я решил схит-рить.
Выполнив задание и зарулив ЯК – 18А на стоянку, я не пошел, как обычно, в квадрат, где мы собирались после поле-тов, и где сейчас меня ждал преподаватель, а остался помо-гать технику заправлять самолет топливом. Техник раскусил мою уловку. Усмехнувшись, заметил:
- От Колюжного не скроешься, не спрячешься, он везде тебя достанет.
И достал. Пришел на самолетную стоянку.
Я делал вид, что наблюдаю, как летчики инструкторы на низко - полетной полосе обучают курсантов посадке – самому сложному элементу полета. Колюжный извлек из брючного кармана тетрадь и со знанием дела начал меня экзаменовать.
Зачет я сдал, но, убедившись, что «гроза» миновала, не утерпел, изрек:
- У меня же «пятерка» на экзамене по матчасти, Григо-рий Яковлевич!
- Знаю, - он зыркнул на меня белыми, как у альбиноса глазами, - но я принимаю зачеты в ваших, молодой человек, интересах. Я не хочу и не допущу, чтобы вы разбились.
Он встал, вытер клетчатым платком пот на лице и ушел.
В тот день я летал над низко – полетной полосой много. Инструктор Старков здесь обучал меня посадке. Еще во время ознакомительных полетов лейтенант наставлял нас, курсантов:
- Ребята, трудно оторвать самолет от земли, нелегко пи-лотировать его в небе, но посадить машину осторожно, мягко, труднее всего.
Довольно распространенная курсантская ошибка при приземлении самолета – высокое выравнивание. Говоря про-ще, это ошибка в точном определении расстояния до земли с семи до одного метра. При высоком выравнивании самолет от удара о землю может разбиться в дребезги. Чтобы добиться успеха в недопущении высокого выравнивания при посадке самолета, а если оно возникло, то умело исправить, я придумал хитрую штуку. В кузове автомобиля я садился только у левого борта. Машина мчалась, мы возвращались с аэродрома в Липецк, и я в это время смотрел на двадцать пять – тридцать метров вперед и чуть-чуть влево. Я учился скользить взглядом по бегущей навстречу земле. Это было равнозначно отработке координации движений непосредственно на самолете.
Настойчивость привела к успеху. После выполнения уп-ражнения я научился правильно определять расстояние до посадочной полосы, не давал самолету высоко подпрыгнуть и успевал своевременно добрать ручку.
Координация отлично, курсант Галебин, - отметил меня Старков, когда я, приземлившись, выбрался из кабины и спросил замечания. – В последний раз ты сам посадил само-лет. Сам, без моей помощи. Сейчас иди отдохни, а потом мы еще несколько полетов сделаем.
Последние слова инструктор произнес, когда на мое ме-сто в кабине уже садился Сережа Павельев.
Проводив ЯК – 18А, я направился в «квадрат». В душе телячий восторг. Перед глазами пьянящий туман.
В «Молнии», выпущенной на старте, названы фамилии отличившихся курсантов. Среди них и моя. Но я прочитал ее с трудом. Перед глазами все слилось в одну массу.
В конце летной смены я вновь сел в самолет, и мы с лей-тенантом Старковым сделали три круга.
- Если дальше у тебя, Галебин, так дело пойдет, скоро вылетишь самостоятельно.
Так оценил мой пилотаж инструктор. Я сиял, как начи-щенный самовар.
***
Галебин читал свои записи на пляже неопределенное время. Но вот откуда – то издалека донеслось нечто напоми-нающее телефонный звонок. Он сразу вспомнил о своем мо-бильнике. Довольно резко он оттолкнулся от дерева и шагнул к машине.
- Да, - хмуро произнес он, недовольный тем, что вынуж-ден был прервать увлекательное чтение.
- Владислав Сергеевич, вы меня не узнали?
- Нет.
- Это Жанна Лоренс, заместитель руководителя делега-ции по информационному обеспечению. Вспомнили?
- Теперь узнал. – Изумленный он сел на песок. Вспом-нил, как подыгрывая своему шефу, Жанна, включив дикто-фон, наступала на него, допытывалась:
- Объясните, зачем вам нужно было выдумывать все это? Ведь это вздор, ваш город.
Брови девушки поднялись: одна выше, другая ниже. Жанна ждала. Он посмотрел на нее с болью, с пристальным вниманием.. Наивный, он считал, что с годами приходит муд-рость, а с нею доверие к людям, к жизни. И вот тебе, опять просчитался! Спросил, прервав неприятные воспоминания:
- Жанна, что вы хотите?
- Встретиться с вами и все объяснить.
- Спасибо, что вы нашли время поговорить со мной. Я знаю, что вы должны быть заняты, поэтому я не смею больше отвлекать вас. – помолчав немного, он сказал миролюбиво: - Ваше предложение, Жанна, слишком важное, чтобы ответить на него сразу. Я подумаю.
Отключив мобильник, Галебин оделся и сел в «Джип», стоящий среди причудливо расположенных кустов. Через ми-нуту шофер дал газ. Свой дневник Галебин продолжал читать уже в машине. Удобно устроившись на заднем сиденье, он, посвежевший, раскрыл папку. Шофер Валера, обернувшись, посмотрел на шефа с легкой улыбкой.
***
Если бы Таня прочитала страницу за страницей всю эту толстую тетрадь, она сказала бы: «Поразительно. Одно и то же». Да, о чем бы ни писал я в дневнике, который вел тайно от нее, все вертелось вокруг самолетов, пилотов и около од-ной и той же, самой красивой на свете и чьи полумальчише-ские движения я выдавал за невиданную грацию. Эти слова я говорил Тане наедине. Она слушала меня, склонив голову, словно прислушивалась к музыке. В эти минуты мы радова-лись нашей совместной жизни, которая у нас только начина-лась, но уже складывалась так удачно.
В эту субботу домой я вернулся около шести часов вече-ра. Сейчас у нас самое тяжелое время: вывозные полеты. Лейтенант Старков по четыре – пять часов не вылезает из кабины, делает подряд по тридцать – сорок посадок и взлетов. Причем курсанты подчас допускают такие грубые ошибки, что не трудно и разбиться, если инструктор во время не вмешается в управление. Лицо у Старкова усталое.
- Нынче у тебя хуже получилось, - сказал мне на разборе полетов инструктор, когда мы собрались в тени деревянного домика. – Ты или зазнался, или переволновался в предвкуше-нии скорого самостоятельного вылета.
Старков продолжал разбор полетов. И тут пошло: Полян-ский срезал круг, Власов сел с огромным промазом, Павельев рулил к исполнительному старту на повышенной скорости. Все это инструктор, находясь в задней кабине, видел, оказы-вается, и запомнил.
Разбор полетов затянулся. И только, когда жара начала спадать, а солнце уже планировало к горизонту и по траве, на которой мы расположились, потянулись длинные тени даже от таких невысоких предметов, как штабные постройки, лей-тенант закончил разбор. В Липецк мы въехали поздно.
В квартире пахло распаренным бельем и стиральным по-рошком. Мария Григорьевна вышла из кухни, на ходу выти-рая намокшие руки о халат.
- Добрый вечер, - произнес я, преувеличенно громко. – Как вы тут без меня?
- Владька в следующий раз, когда ты захочешь задер-жаться на аэродроме, ты, пожалуйста, дай знать нам с Таней об этом заранее.
- Хорошо – хорошо, - я кивнул и поводил глазами по сто-ронам. – А где Таня?
С этими словами я направился в спальню. Мария Гри-горьевна пошла следом за мной и остановилась, опершись о дверной косяк.
- Таня приболела, пожалуйста не тревожь ее пока. Ты есть хочешь? Иди мой руки.
За ужином я съел тарелку грибного супа, азу, и все это время думал о Тане.
Она не раз мельком упоминала о своем нездоровье. Жа-ловалась на то что у нее иногда неладно в правой стороне го-ловы. Неловкость эта стала увеличиваться. Боли еще не было, но ощущение постоянной тяжести в голове приводило ее в дурное расположение духа. Должно быть, в эту пору я был далек от какой бы то ни было мысли, что Таня очень больна и потому я не придавал этим ее жалобам на недомогание ника-кого значения. Мысленно я рисовал торжественную картину, как Таня встречает меня дома с дочкой или сыном.
А между тем Таня болела и таяла. За эти дни пока я был на полетах и не видел ее, она очень похудела. Когда я вошел к ней в спальню, она лежала без сил и глядела пустыми глазами.
- Не спишь? – спросил я, осторожно прикоснувшись гу-бами к ее руке.
- Нет. Лежу и переживаю. Представляешь у меня сегодня сильно болела голова, и я не смогла сдать зачет, - возбужден-но говорила она, глядя в потолок и изредка облизывая пере-сохшие губы. – У профессора математики тяжелый характер. Надо иметь доброту, чтобы переносить его придирки.
Она повернула голову и пристально посмотрела на меня. Прежде такой взгляд шел к ней, придавал ее лицу невольное, милое кокетство. Но сейчас этот взгляд тяжелый исподлобья, вдруг пугал меня. Я проговорил поспешно:
- Да ну его к лешему, этого профессора! Не думай о нем. Ты просто переутомилась. Отдохнешь, наберешься сил и то-гда сдашь зачет другому преподавателю.
С трудом, она села в постели, чуть сгорбленная и смугло – бледная, с волосами, распущенными на груди. Никакими словами я не мог уговорить ее лечь. Боль не уменьшалась, но Таня таким способом делала усилия над собой и заставляла себя думать, что ей лучше.
Ночью Тане стало совсем плохо, и «скорая помощь» увезла ее в больницу. Я вошел к ней в палату и всю ночь ос-тавался там. Оставшись с Таней с глазу на глаз, я смотрел на нее и холодел. Она почти не спала. Приходила медсестра и делала ей обезболивающее. Что-то страшное, новое и такое мучительное теперь происходило в нашей с Таней жизни. То свет был, а теперь мрак наступал.
На другой день Танин лечащий врач провел меня и Ма-рию Григорьевну к себе в кабинет. Он произвел хорошее впе-чатление. У него были добрые серые глаза, и он удивительно располагал к себе, когда объяснял, как правильно ухаживать за больной. Он так убедительно говорил о том, что Таня про-сто молодчина, что в его практике редко приходилось иметь дело с такими пациентами, как она. Мы были уверены в том, что все закончится благополучно и в понедельник я в пре-красном настроении уехал на аэродром.
* * *
Взяв пульт, Галебин чуть прибавил громкость на телеви-зоре. Но тут раздался телефонный звонок и прервал теленовости. Сняв трубку, он узнал голос Кандыбина, помощника Царева.
- Влад, доброе утро. Ты выспался?
Выдержав паузу, Галебин сказал:
- Александр, давай выкладывай в чем дело. Мне еще надо позавтракать, учти.
- Хотел предупредить: вместе с нашими людьми и мос-ковской делегацией на совещании будет несколько аккреди-тованных в Россию журналистов из Рейтера, «Шпигеля». В этом визите нет ничего особенного, но просто следует учесть, что свои отчеты они дадут на Запад.
Прислушавшись к шуршанию в трубке, Галебин поста-рался пережить сообщение помощника губернатора, которое было для него неприятным.
- Благодарю за предупреждение. Буду иметь в виду, - Га-лебин вообразил поведение Кандыбина. Тот представлялся ему сдержанным, любезно-приветливым, с улыбкой и жеста-ми, в которых Галебину виделись его готовность и господ-ствовать и подчиняться одновременно – умение служить при высоком начальстве. – Я очень признателен вам, Александр. Приятно, что сказали об этом именно вы, человек, интеллект которого так ценит Олег Павлович. Многие считают мой про-ект города, мои взгляды на развитие региона фантастически-ми и преждевременными. Многие, но только не вы. И ваше отношение, противоположное взглядам моих оппонентов, к проекту Города – Спутника, мне очень дорого.
- Влад, тебе не следует обращать на них внимание. Тре-ния всегда были и есть. Критикует тот, кто сам ничего не мо-жет. Легче охаять, чем взяться и сделать самому. Далеко не каждый из твоих оппонентов решится воплотить извечный идеал жизни в конкретный результат. С одной стороны тре-бование немедленного рая на земле, с другой – торможение, морочащие голову публике разными там обвинениями тебя в том, что твой Город будущего – банальная утопия. В общем, не принимай нападки оппонентов близко к сердцу.
Галебин понимал, что помощник губернатора старался внушить ему мысль, что он, Галебин, с опытом проектирова-ния в сложных московских условиях, он, именно он, с бога-тым багажом знаний и бесценной практикой в состоянии ор-ганизовать строительство Города – Спутника.
- Хорошо. Спасибо, Александр.
Положив трубку и поставив телефон на автоответчик, спустился в гараж. Здесь, сев в «Джип», он кивнул шоферу, и Валера, выведя машину на улицу, на полной скорости напра-вил ее в сторону западной части города.
Совещания нужны. Галебин не спорил. С трудом оты-щется человек, который бы с этим не согласился. Но при этом он, Галебин, сколько раз чувствовал, что совещание, на котором ему приходилось сидеть, скучное и не продуктивное. Такое было не только с ним, а со всеми.
Но вот став крупным руководителем Галебин внес в со-вещания существенные коррективы. Все теперь получали удовольствие от хорошо спланированных им совещаний. Возникало чувство завершенности, появлялся энтузиазм – стимул активной и эффективной работы.
Совещание было намечено на десять часов. Галебин приехал в офис на двадцать минут раньше намеченного вре-мени. Этим он подавал хороший пример другим – на совеща-ния надо приходить вовремя.
Перед тем как появиться здесь, Галебин собрал сотруд-ников и объяснил каждому необходимость его присутствия. Главному инженеру стройки сказал:
- Леонид Борисович, пожалуйста, подготовьте и пред-ставьте пятиминутное сообщение о результатах труда за не-делю и о предложениях вашего отдела.
Разыскав прораба Савельева, попросил и его придти.
- Ваше имя, Андрей Андреевич, не внесено в повестку дня, но вам необходимо участвовать в совещании. Мы будем обсуждать особенности проекта в связи с рядом изменивших-ся обстоятельств. Так как вы участвуете в строительстве Го-рода с самого начала, нам хотелось бы, чтобы вы присутство-вали на совещании. Может быть у вас появятся свежие идеи, которые мы еще не рассматривали.
Люди входили по одному. Галебин, встречал их и, крепко пожимая руку каждому, говорил:
- Спасибо вам, что откликнулись.
Замминистра вошел в сопровождении Царева, предупре-дительно распахнувшего перед ним дверь.
- Спасибо, что к нам пришли, - произнес Галебин, отме-тив, что при этих словах замминистра взглянул на него, при-щурив глаза. – Перейдем сразу к повестке дня. Хочу сооб-щить вам, господа, что реализация проекта идет успешно. Значит мы на правильном пути. Теперь мы берем на себя смелость сказать, что прежние принципы проектирования во многом изжили себя. И это правильно.. Невозможно проекти-ровать Город будущего, пользуясь прошлыми методами и средствами. Время требует качественно нового подхода к де-лу. Нужны смелость и такт, чтобы воспринимать новизну.
Галебин, жестикулируя руками, легкий и тонкий, как ди-рижер оркестра подымал на дыбы Город. Летали в воздухе его руки. В его представлении коттеджи из легчайших спла-вов, эти стальные цветы, отталкивались от земли, невесомо устремлялись в небо, сплетаясь в сказочные прозрачные узо-ры. Видел, как враждебно холодно смотрел на него заммини-стра. Он, один из именитых зодчих, решавший городские судьбы сейчас, сидел и ревниво и болезненно слушал. А Га-лебин помолодевший, упрямый и злой, чувствуя молчаливую враждебность замминистра, сыпал словами, как семенами:
- Мы люди одного поколения. Поколения талантливого, ищущего, и мы многое сделаем. Мы мобилизовали на ново-стройку разных интересных людей, квалифицированных ра-бочих и специалистов. Народ, в основном, молодой. Много приезжих. Много из сел. Есть и те, которые из армии. Но на-род грамотный, надежный. Прежде чем приступить к стройке, мы обсудили с ними проект. Они такие вопросики подкидывали, что голову ломали. Мы учли их замечания и предложения. Создали рабочую группу для более глубокого изучения этого вопроса. Я завершил. Слово главному инженеру Зубкову.
Галебин весело и всезнающе окинул взглядом присутст-вующих, определяя впечатление от сказанного. Повел глаза-ми в сторону замминистра. Тот держался за бок. Влиятельный партиец, он уступает место другим. О нем, как о прежних, приходивших до него друг друга, зодчих, скоро забудут.
Главный инженер наклонил свое умное, красиво-бесстрастное лицо, произнес:
После совещания мы покажем вам, господа, конструк-цию отдельного дома. Он готов к эксплуатации. В нем на уровне комфорт и сервис, в общем индустрия жизни отлаже-на. Коммуникации, энергообеспечение, устранение отходов, все это прошло обработку на компьютерах в вычислительном центре. Результаты соответствуют оптимально выработанным нормам, как мы их мыслим в двадцать первом веке.
Зубков оглядывал присутствующих. Зрачки его цвели и дрожали.
Наблюдая за реакцией присутствующих, Галебин обост-ренно чувствовал: в зале идет мучительная, безобидная на первый взгляд, битва. Битва без слез и крови.
- Господин Галебин, скажите для кого вы строите свой Город? Для олигархов, новых русских?
Корреспондент немецкого «Шпигеля» наводил на него микрофон.
- Спасибо, господин Нетцер за участие в нашей работе, – Галебин слегка наклонил голову. – А теперь по существу во-проса. В начале своего доклада я говорил о том, что на нашей стройке подобрались разные интересные люди. Один из них принимает неформальное участие в нашем совещании. – Он нашел глазами парня в среднем ряду и жестом пригласил его пройти на сцену. – Вот один из них, - представил он его, ко-гда тот подошел к нему. – У Михаила Верхоланцева сегодня юбилей. Исполнилось десять лет с того дня, как он на строй-ке. Михаил Иванович сибиряк. Спросите, где работал? Отве-чу. В тундре трубу варил. На нефтехимкомбинате работал. К нам приехал из Москвы, там он жилье строил. Мы подготови-ли ему подарок – ордер на квартиру в доме, о котором вам только что рассказывал главный инженер.
Растроганный Верхоланцев смотрел на всех прямо и чис-то. Разглядывая его худое, жесткое, осыпанное мелкой окали-ной лицо, собравшиеся засыпали Верхоланцева вопросами:
- Холост или живете с семьей? Есть ли дети?
Волнуясь и запинаясь, Михаил говорил, что у него есть жена, детей двое. Близняшки. Мальчик и девочка. Его слуша-ли кто-то недоверчиво, кто-то с улыбкой.
Галебин обостренно наблюдая за происходящим, думал о том, что двадцать первый век, словно буря сломал хребет времени. Разлом пришелся на его, Галебина, поколение. Лю-ди мечутся, решая куда идти. Кинуться назад, в прошлое или устремиться в будущее? В это непростое время от человека требуется сверхусилие ума и духа, чтобы не дрогнуть и не повернуть вспять. Он, Галебин, убежден в том, что необходи-мо синтезировать в себе эпоху исчезающую и эпоху нарож-дающуюся. Пусть красота эта будет устрашающей, но ее нужно воспринимать во всем величии.
Вечером, утомленный, истерзанный, но счастливый Га-лебин возвращался в свой гостиничный номер. Он долго без движения, лежал на кровати сцепив пальцы, наблюдая как в приоткрытую оконную щель хлестал дождь. Затем, после то-го, как в комнате стемнело, встал, включил настольную лампу и раскрыл свой дневник.
***
Долгожданное приходит внезапно. Завтра, думал я и весь замирал, как лыжник перед прыжком с трамплина, уже зав-тра. Эх, уснуть бы, скорее бы проходила эта ночь и настал бы завтрашний день.
Сегодня командир эскадрильи Першин вел себя на старте не совсем обычно. Он покинул капитанский мостик в стартовом вагончике и пришел в «квадрат. Мы встали.
- Сидите, - Першин протестующее выставил руку ладо-нью вперед. Мы сели. Майор снял белый подшлемник, рас-правил его на коленях. Повел он себя не по начальнически. Улыбнулся:
- Ну что, соколы, оперились вы, пора уже и самостоя-тельно вылетать.
Я и не подозревал, что мой командир эскадрильи, по ха-рактеру немногословный и строгий человек умеет так зарази-тельно смеяться. Сначала воцарилась немая сцена, а потом нас прорвало, и мы загалдели разом:
- Да, товарищ майор, пора вылетать, пора…
Тот день я запомнил во всех подробностях. В тот день, который в моей памяти останется на всегда, ко мне подошел лейтенант Старков и, лениво разглядывая кучевые облака на севере, сказал:
- Вот рассосется дымка – запустим несколько человек для начала. Готовься, Галебин, тебя будет выпускать сам Костин.
Инструктор ушел из «квадрата», поигрывая планшетом. А ровно в девять тоненько запели двигатели наших «Яков». И полеты начались.
Первый самостоятельный. Это большое событие не толь-ко для меня, курсанта. Все – и курсанты, и инструкторы, и командование – сгрудились на старте, как на параде. Все смотрят. Все ждут. Все молча наблюдают, как лейтенант Старков снаряжает в большую дорогу своего питомца. Долго тарахтит мотор на земле. Рядом с самолетом стоит маленький худенький птенчик. Это я. Инструктор дергает «молнию» на куртке. Волнуется. Он отвечает головой за курсанта, которого выпустил в первый самостоятельный полет.
Наконец Костин оставляет стартовый вагончик, направ-ляется к самолету, на ходу зашпиливая у подбородка белый подшлемник. Многие поднялись на цыпочки. У меня захвати-ло дыхание. В этот момент мое лицо, наверное, было цвета полковничьего подшлемника. Приняв мой доклад, Костин вдруг произнес:
- Читаю, Галебин, твои отчеты в «Молодежке» о футбо-ле. Ты что сам что ли в футбол играешь?
Это было так неожиданно, что я на минуту оцепенел. Спохватившись, пояснил:
- Немного играю, по воскресным дням, на первенство Липецка.
- Так, ладно. Играй, но смотри травму не получи, иначе у тебя могут быть серьезные проблемы со здоровьем.
После этого я успокоился. Спокойствие нельзя было на-звать идеальным, но колени дрожать перестали. В кабину са-дится сам начальник училища. Я полностью в его власти. По-сле полета он может сказать:
- Разрешаю.
А может и … Мне страшно представить второй вариант полковничьего решения. Но ведь от всего не застрахуешься.
- Готов? – спросил полковник после того как я закрепил привязные ремни. – Тогда выруливай и взлетай.
После первого полета в воздухе ничего серьезного не произошло, и Костин не дал никаких замечаний, хотя я и сам подметил некоторые свои ошибки: заход на посадку начал далековато от полосы, пришлось подтягивать на моторе.
Слетали еще раз. Жду. Полковник ни слова не говоря, пошел к своему столику. Впрочем, стоп. Старкову он что-то сказал. Инструктор вскочил на крыло и отрегулировал трим-мером элероны, устанавливая центровку. Выпустят!!! Сдер-живая дыхание, я сжал до боли челюсти.
- Галебин, уверен в себе? – лейтенант уставился в мою переносицу.
- Уверен.
- Тогда вперед, - Инструктор говорит нарочито буднич-ным тоном. В этот момент мне почудилось, что Старков нис-колечко не рад за меня. – Выполняй все так, как я тебя учил. Делай все спокойно, неторопливо. Ну чего я тебе рассказы-ваю, ты сам знаешь. Давай.
Я быстро вырулил самолет на линию исполнительного старта. Руководитель полетов майор Першин тут же стал мне активно подсказывать:
- Крен на ветер…. Прибавь оборотов…
Выслушав наставления командира эскадрильи, я запро-сил взлет.
- Тридцать пятый, взлёт разрешаю!
Я дал полный, по самую заглушку газ, и отпустил тормо-за. Самолет тронулся и побежал, убыстряя бег. Подпрыгнув в последний раз, ЯК – 18 А оторвался от земли. Теперь нужно задержать его на высоте один метр. Ручку не тянуть на себя, только ослабить давление, и тогда самолет сам перейдет в угол набора. Все это лейтенант Старков внушал мне в про-возных и контрольных полетах. Вспомнив его добрые советы, я, подняв кран уборки шасси, обернулся. Позади зияла пустая инструкторская кабина. Да, я был один. Я летел сам!
* * *
Между тем Таня болела и таяла. Аппетит и силы её сла-бели. Она принимала лекарства, выполняла рекомендации врача и в этом первое время находила утешение.
В субботу после полетов, вернувшись в Липецк, я сразу пошел к Тане в больницу. Она мне была нужна немедленно. Мне хотелось ей рассказать как всё было. Меня просто рас-пирало от впечатлений.
Таня лежала в прежней позе, на прежнем месте. Судя по её отрешенному виду, дела моей жены были плохи. Она вдруг загорелась.
- Ну как? – в голосе ее было слабо выраженное любопыт-ство. – Летал?
- Летал. Самостоятельно.
- Правда? – она недоверчиво уставилась на меня. – Рас-скажи.
- Ладно, расскажу, - я поправил на плечах белый, спол-зающий с плеч, халат. – Слушай.
Таня лежала, тяжело и порывисто дыша. Я молчал. Меня вдруг обдало холодом. Качнув головой, она прошептала:
- Продолжай.
Моё дыхание остановилось. С нами происходило что-то новое, страшное и значительное. Я пересилил себя, и расска-зал о том, что обнаружив инструкторскую кабину пустой, я осознал, что произошло нечто, перенесшую меня в иную сре-ду обитания. Как бы очнувшись, я осмотрелся. Мне полага-лось оглядеть левую полусферу, посмотреть вперед, вправо – нет ли там других самолетов. Так я и делал, летая с Старко-вым. Но сейчас мне было не до осмотра. Я вяло крутил голо-вой и сосредоточился на управлении. Только бы не потерять скорость да не зевнуть при первом развороте. Лишь выведя самолет на прямую между вторым и третьим разворотом я почувствовал себя относительно свободно.
- Владька, а правду говорят, будто тому кто впервые в жизни вылетел самостоятельно непременно петь хочется? Спросила Таня, собрав все силы.
- Ага. Я орал, что есть силы, горланил, соревнуясь с мо-тором. Сейчас об этом даже вспоминать дико. Орал, но все равно себя не слышал.
- Что же ты орал? – Таня силилась улыбнуться.
- Я кричал - наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик. Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч.
- Ну, а потом, что было?
- Потом? Потом многое я делал автоматически. С семи метров потянул осторожно ручку управления на себя. Само-лет стал плавно поднимать нос. Я приказал себе: «Добирай, добирай, добирай…. Не дергай, делай плавненько. И вот руч-ка у пояса. Она ослабла. Одним движением добрал ее до отказа на себя и в следующее мгновение ощутил, как самолет всеми тремя колесами коснулся земли и быстро покатился по взлетно-посадочной полосе.
Меня встретил техник самолета. С поднятыми вверх ру-ками он пятился назад, и самолет, послушный ему, потащился по рулёжке. Техник остановился. Остановился и самолет. Техник сложил руки крестом, и я, выключив двигатель, открыл фонарь. Лейтенант Старков вскочил на крыло, заглянул в кабину и поднял вверх большой палец руки:
- И взлет, и маршрут и посадка – нормально. – давай еще два самостоятельных по кругу.
Когда после полёта меня окружили товарищи, я протянул раскрытую пачку «Казбека». По давней авиационной традиции, вылетавший впервые самостоятельно курсант угощает всех на аэродроме папиросами.
- Поздравляю, Влад, - Воржев, затягиваясь папиросой, сказал это без зависти, но с нотками грусти в голосе, - А я по-горел. Летал с Костиным на проверку на машине командира звена. Занесло меня на двести метров выше заданного эшело-на. Полковник спрашивает, ты, мол, что в зону лететь собрал-ся? Я поспешно снизился, но все равно все испортил.
Я лихорадочно подыскивал слова, но ничего утешитель-ного сказать Вальке не мог. Стоял и молча смотрел в дымча-тую даль. Тогда Валька повернулся и медленно пошел прочь, пригнув голову. Мне стало жаль товарища.
- Влад, подай мне лекарство, - вдруг попросила Таня. Я накапал в ложку несколько капель. Она взяла, с отдыхом вы-пила, потом откинулась в мучительном забытьи на подушки. Волосы её плотно прижались к бледному лбу.
Я тихо, на цыпочках вышел из палаты. Тогда я не сказал, а потом не успел сообщить Тане главного: мне этот полёт очень понравился. В дальнейшем, выполняя программу на-шей летной подготовки, уложенной в летние месяцы, я летал много. Сам делал и петли, и полупетли, бочки горизонталь-ные и восходящие. Один раз с трудом вывел самолет из плос-кого штопора. Но ни от одного полета у меня не сохранилось в памяти столько эмоций, сколько от того первого, самостоя-тельного. Однако Таня об этом так ничего и не узнала.
* * *
Таня на глазах исчезала. Она подолгу лежала, глядя в по-толок, изредка облизывая потрескавшиеся губы. Мне каза-лось, что она меня принимает за кого-то другого, может быть оттого, что я был в белом халате. С Марией Григорьевной мы дежурили в больнице по очереди. Мария Григорьевна сидела у постели Тани днём, я приходил в палату на ночь. Мне пре-жде никогда не приходилось ухаживать за больными, но я научился.
Командир эскадрильи предоставил мне на время болезни Тани десятидневный отпуск, чтобы я мог её видеть.
Мне было трудно. Таня почти не спала или засыпала и сразу же просыпалась, жаловалась на очень сильную голов-ную боль, выкликала моё имя и звала меня.
- Влад, мне плохо! Неужели нельзя спасти? А ты, а ты? Ну сделай что-нибудь!..
Тайком от Тани я поехал к ее лечащему врачу на кварти-ру.
- Доктор, говорите правду и только правду, что с ней?
Врач принял меня по-домашнему. На вид ему было не больше сорока пяти. Он был сухощав, его щеки, чисто выбритые, оставались иссине-темными – до того смоляными были волосы. Глаза врача тоже выглядели тёмными, и как будто бы сердитыми. От Марии Григорьевны я знал, что он заходит к Тане по два-три раза в день,, и что он вообще относится к девочке прекрасно, поэтому мое предложение о том, что нужно пригласить какого-нибудь другого врача, она решительно отклонила.
- Чай, кофе? – предложил доктор, внимательно оглядев меня, кивнув на дверь распахнутую в кухню.
- Спасибо, Константин Константинович. Нет.
- Тогда что? – подождав пока я сяду, плотно прикрыл дверь и сел сам. – Что я должен вам сообщить, молодой чело-век.
- Опасно ли ее положение? Мне важен только один этот вопрос. – Я смотрел на него с надеждой.
У врача тревожный усталый вид. Он долго молчал, потом заговорил нехотя, озабоченно:
- Ваша жена больна, очень больна. Повторное исследова-ние крови подтвердило наши худшие опасения.
- Так что же с ней, доктор?
- Я вам отвечу, - он постарался придать разговору нуж-ный тон. – Мне известно, что вы летчик, значит, человек му-жественный. Так вот, мужайтесь. Ваша жена неизлечимо больна. У нее злокачественная опухоль головного мозга. Бо-лезнь быстро прогрессирует, и она может умереть в любой момент.
Дальше врач говорил что-то невнятное, но я уже не слу-шал его. Из его резюме я сделал вывод, что ему, лечащему врачу, и всей клинике все равно, а мне, Владу Галебину, и ей, Татьяне, плохо. И что теперь делать?
Неужели не могут спасти? Ведь она не старуха. Вот. Страшные слова доктора о том, что Таня умирает повергли меня в отчаяние. В глубине души я понимал, но не привык и не хотел принять этого. Не могло быть, чтобы Тане следовало умирать. Это было бы слишком ужасно. А что с нами будет? Со мной, с Марией Григорьевной? От мыслей кровь стыла в моих жилах.
На обратном пути я нарочно шел медленно. Довольно долго мои мысли занимали воспоминания о всем том хоро-шем, что у нас было с Таней. Мне очень хотелось жить, как мы жили прежде, до её болезни. Хорошо и приятно. Я пере-бирал лучшие минуты нашей приятной совместной жизни. Увы, мои мысли все равно возвращали меня к нынешним реа-лиям. За что ей весь этот ужас? Но сколько я ни размышлял, ответа не находил.
Как я ни тянул, в больницу пришел через двадцать минут после того, как ушел от врача.
Таня сидела в постели, бледная и молчала. Я попробовал уговорить её лечь:
- Танюша, я сейчас открою окно, а ты приляг, хорошо?
Она послушно кивнула головой и ненадолго задержала мою руку в своей, когда я полотенцем вытирал ее лицо.
- Влад, мне страшно. Сделай что-нибудь.
Она произнесла эти слова с трудом и остановилась, что-бы справиться с дыханием.
- Ну что ты, глупенькая, тебе уже гораздо лучше. Со вче-рашним днем не сравнить. Ты уже встаешь. Ты была больна, а теперь ты поправляешься, и скоро все будет прекрасно.
Я продолжал говорить, но Таня больше не слушала ме-ня. Вдруг она так побледнела, что я в испуге схватил ее руку:
- Что с тобой, Таня?
- Ничего, я хочу лечь.
Я уложил ее на подушки и пошел к медсестре. Она выго-ворила мне за то, что я слишком много разговариваю с боль-ной и тем самым утомляю её. Но пришла и сделала ей обезболивающее.
К ночи Тане стало немного хуже. Этим я не очень рас-строился. Обычно к вечеру ей становилось хуже. Она лежала лицом к стене и тихо стонала.
Должно быть в двенадцатом часу я увидел, что Таня ле-жит с открытыми глазами и пристально смотрит на меня.
- Что ты, Танюша?
Глаза ее наполнились слезами, она старалась поднять го-лову, силясь что-то сказать.
- Владька, я умираю, - проговорила она громко. – Как страшно оставлять тебя одного.
- Ну что ты, - сказал я и позвал медсестру.
- Обещай построить мой город.
- Обещаю.
- Больная бредит, - сухо произнесла медсестра, и сделала Тане инъекцию.
Таня начала метаться, одергивая на себе одежду. Медсе-стра пошла за кислородной подушкой. С этого часа начался ужас ночи.
Каждый час Тане впрыскивали морфий, она уже не могла дышать без кислородной подушки. Она лежала с синими пальцами, а лицо на глазах желтело. Но врачи что-то делали с этим измученным, исколотым и исхудавшим телом.
В шестом часу Таня втянула в себя воздух, судорожно дернулась, потом потянулась и затихла.
* * *
Возвращаться в гостиницу Галебину не хотелось, и оста-ток дня он провел в своем кабинете в офисе. Заместитель ми-нистра и его люди улетели в Москву, проверив Город – Спут-ник. Как водится без замечаний не обошлось. Теперь он, Га-лебин, разбирал чертежи, рылся в справочниках, выискивая нормы и ГОСТы на очистные сооружения. Он вспоминал размеры уложенных труб, скорости водных потоков, концен-трацию химических соединений. Отыскивал их в схеме стан-ции, делал пометки фломастером.
Замечание замминистра относительно того, что его, Га-лебина, Город – утопия, пробуждала в нем острую мысль: «В чем я ошибся, в чем допустил неточность? Ведь я стремился осчастливить людей, построить им Город – Чудо!»
Беспокойство не отпускало его. Если соглашаться с за-местителем министра то получается не нужно исходить от архитектуры души и духа, как делал он, проектируя Город. Проще обойтись без чудо культуры и техники, свалившись при составлении проектов на шаблоны. В замечании замми-нистра, заставлявшего его, Галебина, отречься от себя – ложь и неправда. Неправда и ложь о нем, авторе проекта, тоскую-щего и стремящегося к счастью. Счастья, любви и бессмертия – вот что требует Мобильный город.
Галебин захлопнул справочник, надавил большим паль-цем руки красную кнопку, вызывая секретаря. Дверь распах-нулась, впуская в кабинет девушку в черном строгом костю-ме. Бросив на вошедшую быстрый и колкий взгляд, произнес:
- Люда, передайте, пожалуйста, Мерзликину, что мне не-обходимо съездить к нему на станцию, и что я скоро буду у него.
- Хорошо, Владислав Сергеевич, я так и передам.
Людмила бесшумно вышла, а через минуту принесла, предложенный ею кофе, заваренный по рецепту арабских бе-дуинов, которые знали в напитке толк.
Галебин пил из маленькой фарфоровой чашечки и думал о том, что побывав на станции, он поедет к Марии Григорь-евне. Будет принят, обласкан.
Станция очистки сточных вод, на которой инженер Мерзликин встретил Галебина, захватила низину Воронеж -реки. Шумела подземно насосами, выбрасывала из утоплен-ных в черно-влажной пойме колодцев и гнала по бетонным желобам жирную бурлящую жижу. Станция, перегруженная ядовитым зловонием и сырым паром, исправно выполняла, напрягаясь в сверхусилии, выпавшую на ее долю службу, и Галебин, давя подступавшую к горлу тошноту, смотрел на тягучее колыхание механизмов, испытывая к ним благодар-ность за то, что они очищали Город от ядов, отравы. Вода ре-вела в трубах, несла к решеткам обрывки бумаг, конфетные обертки, клочья материй, какие-то непонятные бесформенные сгустки. Жадные вороны пикировали на жирную воду, на лету выхватывая проплывающие остатки чьих-то застолий и пиров и уносились с лакомствами прочь. Яды сгорали. Город, очищенный от бурлящей вонючей гущи, всей этой скверны, теперь в блеске стекол наращивал свои этажи и возносил стальные башни.
Галебин шел к устью канала, смотрел на воду, белую и седую от брызг, как в горном потоке, размышлял про себя о своем уделе на роду. Все яды, отравы – грязным воронам, а людям давать чистую кристальную воду.
* * *
После осмотра станции Галебин сказал Мерзликину не-сколько слов и они разошлись.
Галебин сразу поехал в гости к бывшей теще. В порт-феле лежала папка с окончанием дневника. Сегодня после обеда он, Галебин, зайдя в кабинет, сел за стол, внимательно разглядывая фотографии. Он долго вглядывался в снимок на котором Таня была запечатлена в детстве. На Галебина глядело пытливое и одновременно смеющееся личико с косичками по бокам. Найдя фотографию очень удачной он сложил ее вместе с другими, спрятал в конверт и, вздохнув занялся папкой с дневником.
Через три дня после похорон я вернулся на аэродром. Командир эскадрильи не решился сразу допустить меня на полеты. Но такая жизнь вовсе не предполагала мне санитар-ный режим. В первый же день меня определили в стартовый наряд. Мне надо было заранее приготовить летную докумен-тацию, уточнить на метеостанции погоду в районе полетов, следить за самолетами, находящимися в воздухе. Полетами руководил майор Першин.
Гудит напряженно эфир. То запуск, то посадка, то вход в круг запрашивают курсанты. Разные задания у экипажей. Од-ни – в зонах пилотажа, другие – на маршруте, третьи летают по кругу. Обычный летный день. Мои обязанности хотя и от-ветственные, но как я считал, не такие уж трудные. Мне казалось, я справлюсь со всем. Однако, когда руководитель полетов спросил, почему не слышно Сенчукова, ответить толком не смог. А вот он, комэск, успевал и на запросы отвечать и за плановой таблицей следить. В общем, был в курсе всего, что происходило на аэродроме и в небе.
- Галебин, кто вырулил? – обратился руководитель поле-тов ко мне.
- Сейчас уточню, товарищ майор …
- Следи внимательней.
- Галебин? – снова позвал меня командир эскадрильи.- Где ноль тридцать пятый?
Я встал, одернул гимнастерку, поправил ремень.
- Вон там, товарищ майор, - я показал рукой по направ-лению четвертой зоны.
- Галебин, мне отвечай как положено.
Командир эскадрильи потер ладони. Я знал этот жест Першина и знал, что это от раздражения.
- Слушаюсь товарищ майор.
Я попробовал приказать себе думать о полетах. И только о полетах. Ни во что другое я сейчас вдаваться не должен. Но как забыть Таню? Знал ли Першин, кем Таня была для меня? Собственно, комэск знал только то, что мы с Таней жили вместе. Но ведь всего остального майор не знал.
Утром следующего дня Таня обмытая соседками и одетая в новую блузку, лежала неподвижно в своем углу. Кто-то из женщин зажег тонкие восковые свечи и лампаду перед иконами. Бабушки в черном молились и пели церковные песни.
Я, не отрываясь, смотрел на Таню. Покойная лежала, как всегда лежат мертвецы. Окоченелые руки с навсегда согну-тыми пальцами кто-то аккуратно сложил на груди. Голова с выставленным желтым лбом и торчащим восковым носом лежала на подушке. Смерть прервала её ужасные страдания и муки.
Близкие одевали траур, а соседки старались помочь чем могли. Женщины суетились на кухне. Лишь бабушка в чер-ной одежде, приглашенная Марией Григорьевной, стоя про-должала бубнящим голосом читать Псалтырь.
Похороны состоялись на следующий день. К нашему подъезду подали автобус. Мужики вынесли гроб, крышку, венки потекли в автобус, и похоронная процессия потекла к Косоревке, на кладбище. Минут через тридцать въехали в кладбищенские ворота, и у свежевырытой ямы остановились.
Женщины, столпившись у венков, сбивчиво произнесли молитву, недружными голосами три раза пропели: «Вечная память, вечная память …»
Могилу Тани вырыли глубокой, такой, что могильщикам пришлось засыпать почти час. И когда, наконец, подравняли женщины уложили на свежий холмик венки. И осталась Таня одна, среди травы, ветра, далеко от тех, кого любила и с кем жила.
* * *
В гости к Марии Григорьевне на Площадь Героев Гале-бин приехал в седьмом часу. Вышел у Памятника Славы и стоял, наблюдая бледное пламя Вечного Огня. Площадь, омытая дождем, тускло блестела в лучах опускавшегося к краю дальнего лесочка Солнца. Молодая женщина со склад-ным зонтиком в руке, перепрыгнув лужу, поспешила на трол-лейбусную остановку. Он очнулся.
Девяти этажный дом был близко. Скоро Галебин вошел в знакомый подъезд и остановился. Лестничная площадка, со-единяющая первый этаж со вторым пуста. Последний раз они виделись с Марией Григорьевной когда он зашел попрощать-ся перед отъездом в Армавирское летное училище. Галебин пошел по лестнице вверх.
Мария Григорьевна, чуть располневшая, но такая же спокойно-добродушная, открыв дверь и увидев Галебина сначала растерянно заморгала, а потом радостно вскрикнула:
- Ой … Владюша. Ты? – но тут же, словно спохватив-шись, легко прильнула к Галебину. Повернула, поцеловала в щеку. Он почувствовал, как от нее пахнет борщом, луком, пе-режаренным в масле, в общем всем тем, что обычно называ-ют кухней.
Галебин огляделся. Судя по всему, тут мало что измени-лось с тех пор, как он здесь жил. В углу диван, у окна туалет-ный столик и телевизор на подставке с тонкими ножками. Все тот же трельяж с створчатыми зеркалами. А вот и новшество. В центре зала изголовьем к стене, стояла кровать.
- Ночую здесь, - сказала Мария Григорьевна, перехватив его взгляд и предложила: - Ужинать будешь?
Кивнув, Галебин пошел в ванную, умылся. Вернулся на кухню. На столе в глубине комнаты уже дымился суп.
- Владька, извини, приготовила суп с фасолью вместо твоего любимого грибного.
Мария Григорьевна смутилась, но в голосе ее чувствова-лась теплота. Кивнув головой, Галебин принялся за еду. Съел две тарелки супа, бифштекс с макаронами и, выпив компот, поднялся из-за стола, поблагодарил Марию Григорьевну и вышел в зал.
Помедлив, Галебин прошел в спальню, небольшую, об-клеенную голубыми обоями, комнатку. Со стены на него смотрела Таня. Стоя на фоне желто-голубой прибрежной по-лосы, она улыбалась Галебину. Он долго разглядывал снимок, слегка приподняв голову. Как он понял спальня была специально приспособлена в память о Тане. На прежнем месте стеллаж с Таниными учебниками, настольная лампа на письменном столе, застеленная летним одеялом и с подушкой посередине Танина кровать у окна. Коврик на полу. Все здесь было прибрано, ухожено. Галебину показалось, что Таня с минуту на минуту вернется из института, оставит у порога туфли и кинется ему на шею.
Выйдя из спальни, Галебин сказал, что останется на ночь здесь. Мария Григорьевна тотчас постелила ему на диване. Он сделал несколько шагов к окну. Сел. Напротив в кресле устроилась Мария Григорьевна. Минут пять провели в молчании. Затем, как бы решаясь на что-то трудное для себя заговорил, рассказывая о том, как он жил все это время. Ему было важно, как теща отнесется к этому разговору. Она сей-час смотрела на него спокойно.
За окном уже стояла вечерняя полутьма, а они продолжа-ли свою не спешную беседу. Спать не хотелось. Мария Гри-горьевна сидела напротив и слушая его, изредка качала голо-вой. Выбрав момент, спросила:
- Ты еще холостякуешь?
- Холостякую.
- Жениться не собираешься?
- В молодости как-то не сложилось, а теперь вроде позд-новато уже …
Он тяжело вздохнул, повернувшись к окну, пытался вглядеться в зыбкие сумерки. Сначала ему даже показалось, что в тени деревьев он что-то видит, но скоро понял, что сле-дит только за темнотой. Мария Григорьевна, нарушив молча-ние, предложила:
- Ладно, Владя, давай спать.
* * *
Галебин долго лежал, привалившись боком к спинке ди-вана. Не спал, устремив взгляд в темноту. Несколько раз скрипнула кровать, на которой спала Мария Григорьевна. Больше тишина не нарушалась. Он лежал в темноте молча. Память унесла его в прошлое, и он увидел картину.
Он, курсант Галебин, испытывал такое же чувство, как то, которое овладевает участниками парада Победы на Крас-ной Площади. День-то сегодня праздничный.
Эскадрильи построились на плацу. Курсанты одинако-вые, серо-зеленые, с сине-золотистыми погонами на плечах стояли загоревшие, стройные в шеренге. Плац набухал, копил в себе молодые, напряженные жизни. Галебин радостно погружался в эту одноликую массу. Он чувствовал, как его личность, исчезая в своей отдельности, попадая в этот разлив лиц и голосов, увеличивается многократно.
Командир эскадрильи Першин, возбужденный и бодрый шел вдоль шеренги, изредка бросая свои замечания, грубова-тые, но не злые, проверяя затяжку ремней, чистоту сапог, бе-лизну воротничков. Майор задержался перед Галебиным, и Влад на миг ощутил его горячие, дышащие губы и щеки. Ли-цо комэска, проплывая, бросало на Галебина свое отражение.
- Равнение направо! Смирно! – Голос полковника Овча-ренко, начальника штаба, огромного, затянутого в ремни, прокатился над плацом.
Плац замер. От штаба одиноко, звучно, редко выстукивая сапогами шел начальник училища, твердый и стройный. Он, Галебин, тянулся ему навстречу, любуясь его силой и статью. Полковник Костин был на редкость молчалив. О фронтовых делах его судили лишь по дюжине орденов, которые ярко горели эмалью на груди.
По рассказам инструктора Старкова он, Галебин, знал, что Костин служил в морской авиации Северного Флота. Об одном из подвигов начальника училища Галебин узнал слу-чайно. Как-то в библиотеке он нашел подшивку фронтовой газеты. «Сокол Заполярья» так назывался очерк про Костина. Он выпросил газету, привез на аэродром, и она пошла по ру-кам.
Однажды над аэродромом пронеслась пара «Мессер-шмиттов». Летчики подобрали вымпел сброшенный на взлет-но-посадочную полосу, извлекли записку: «Я – Лемман, ко-мандир группы. Вызываю советского аса Костина один на один».
Сообщили Костину. Тот посмотрел на небо. «Мессер-шмитт» виражил с малым креном. Ждал, как ястреб жертву.
Костин решил дать бой отъявленному геринговскому пи-рату. В паре с ведомым они взлетели и бросились на врагов.
Дерзкая пара «Лавочкиных» с первой очереди сбила ве-домого Леммана. Костин успел рассмотреть, как гитлеровец в пике устремился к земле, оставляя черный дымный шлейф. А Лемман почти в хвосте «Лавочкина». Сейчас трасса и … Немецкий ас дал очередь, но секундой раньше истребитель Костина боевым разворотом ушел в сторону солнца. Трасса гитлеровца прошла мимо. «Мессершитт» проскочил вперед и подставил себя под пушки «Лавочкина». Костин с азартом дал длинную очередь по немецкому самолету и тот развалил-ся в воздухе, как рассохшаяся кадушка под ударом молотка.
И вот теперь он, полковник Костин шёл по плацу. Ему навстречу устремился начальник штаба. Вытянулся, напряга-ясь сильным телом. Выбросились его длинные, начищенные сапоги. Сближались перед сотнями глаз Овчаренко и Костин. Сблизившись, щелкнули каблуками.
-Товарищ полковник! ...
Галебин, слушая рапорт и наблюдая эту трогательную сцену, вдруг ощутил гордость за своего командира, за его стать и красоту. Ему казалось, что и все, кто находился на плацу, ощутили то же самое. Грохнули приветствие шеренги.
Приняв рапорт, полковник Костин повернулся лицом к строю. Заговорил. Гулко звучал его раскатистый голос:
- Товарищи курсанты! Вот окончили школу первона-чального обучения летчиков. Время пролетело быстро. Не ус-пели, наверное, и опомниться, как уже летчиками стали. Ско-ро вы будете продолжать учебу в истребительном училище, станете летчиками-инженерами. Кто-то поступит в Военно-Воздушную академию. Я желаю успеха в небесах вам, колле-ги. Растите соколами. Уверен вы выполните свой воинский долг до конца. Может, кое-кому из вас, товарищи, через не-сколько лет придется побывать у нас в училище милости про-сим в гости.
Шеренги колыхнулись радостно, и в этой радостной праздничности плотных колонн он, Галебин, видел таранную мощь, силу единое мощное движение.
* * *
За завтраком Галебин оглядел, изучая кухню. Мария Григорьевна молча смотрела на него. Он широко улыбнулся:
- Комната у вас запущена. Так вот я хотел бы помочь кое-что подправить тут. Сегодня воскресенье, у меня выход-ной, поэтому я поработаю. Сантехнику заменю, краны отре-монтирую, посмотрю по ходу работы, что еще нужно сделать.
С минуту Мария Григорьевна смотрела на него изучаю-щее. Вздохнула:
- А с плиткой не поможешь?
- Какой плиткой? Над раковиной что ли?
- Да. Только у меня готовой плитки-то нет. – озабоченно проговорила Мария Григорьевна, отводя глаза.
Галебин понимающе кивнул:
- Сделаем в лучшем виде.
Вынув мобильный телефон, он торопливо пробежал пальцами по клавиатуре, набрал нужный номер и приложив трубку к уху, вымолвил:
- Юрий Митрофанович, купите на Центральном рынке плитку. Продается там югославская голубая и, пожалуйста, обеспечьте ее доставку мне.
Галебин продиктовал адрес и, отключив мобильник, пе-реоделся в «хе-бе» и сразу взялся за мелкий ремонт сантехники. За время пока он работал менеджер по снабжению достал материалы, сам привез их по адресу.
- Где она у вас, кухня-то? – Штреков спросил, почти про-кричал, ставя в коридоре ящик с плиткой, банку с краской.
- Ставьте-ставьте, сюда, - засуетилась Мария Григорьев-на. – А то ведь тяжело небось.
Галебин, занятый ввинчиванием нового крана, оглянулся на дверь:
- Юра, помочь?
- Нет-нет, Владислав Сергеевич, я сам. Скажите лучше, мне-то чем заняться?
Вдвоем они быстро управились с сантехникой и взялись за облицовку кухни. Застелив пол газетами, Галебин принялся соскабливать штукатурку со стены, а его добровольный помощник попробывал пройдет ли за газовой плитой кисть. Убедившись, что кисть проходила, он принялся наводить раствор. При этом спросил:
- Владислав Сергеевич, что будем наносить, специаль-ную пасту или цементный раствор?
- Юра, нам нужно сделать красиво, поэтому лучше ис-пользовать спецпасту, - высказал свое мнение Галебин, про-должая не торопясь обрабатывать стену. Присев на корточки, он провел первый слой, кажется паста ложилась хорошо. Он продолжал работать не оглядываясь на менеджера, который уже приступил к отделке стены декоративно, на масляную краску, оставляя зазоры, они закрепляли голубые кафельные квадратики облицовочной плитки.
Еще часа два они наносили легкие протирающие движе-ния. Кухня преображалась, становилась лучше. Несколько раз то Галебин, то Штреков, отступив от стены, любовались своей работой. Оба остались довольны. Голубая плитка, поса-женная на слой белой краски, смотрелась очень привлека-тельно. Кухня засверкала ослепительной голубизной, а изредка вкрапленная для симметрии белила еще больше подчеркивала эту голубизну. Когда работа была закончена, Галебин позвал хозяйку:
- Мария Григорьевна, идите принимайте работу!
Она остановилась в дверях, всплеснула руками:
- Ой, красота-то какая! Батюшки мои.
Приблизившись к Галебину, взяла его за рукав, как бы выражая этим благодарность. Он, ощутив ее прикосновение, вдруг понял, как он, Галебин, по-прежнему дорог ей, и что она чувствует себя счастливой даже только от того, что он находился рядом с ней.
* * *
Утром Галебин, отказавшись от сопровождения, осмат-ривал спортивный комплекс. В тренировочном зале рабочие в халатах настилали пол из брусков деревьев хвойных пород.
- Ребята, какие проблемы? – спросил он, пожимая им ру-ки. – Жалобы, претензии к руководству есть?
- В начале были, когда нам поставляли некачественный материал, - худощавый парень в синей робе говорил, сузив глаза. – Мы заявили прорабу, что для прыжков, для бега тре-буется покрытие определенной жесткости и упругости. Ведь не городской асфальт ложим, а пол. Прораб прислушался, вошел в положение, теперь все нормально.
Из спортзала Галебин перешел в зимний плавательный бассейн. Полюбовавшись мозаикой на стене, подошел к ны-ряльным вышкам, похожим на катапульты. Подумал: нужно здесь, в нырялке положить темно-синий кафель, чтобы у по-сетителей бассейна создавалось впечатление иллюзии бездны и тогда робкие люди не будут бояться прыгать.
Осматривая спортивные сооружения, Галебин ловил себя на мысли, что душа его, охваченная тьмой и ненастьем, светлеет. Тьма рассеивается, уступая свой пост силе, не имеющей имени, но уже ощутимой. Быть может сила эта, освободит его от великих скорбей, и он обретет воскресение. Он шел по территории спортивного комплекса, отвлекался и думал. Надо к Тане съездить. надо ей что-то сообщить. Больно, но ехать нужно.
Галебин не раз думал о том, как люди приходят в авиа-цию. Многие рассказывали, что они с детства строили авиа-модели и, увидев пролетающие самолеты мечтательно взды-хали. К таким Галебин относил и себя.
В летное училище он шел с надеждой стать офицером. Он считал, что у него призвание было в крови. Поглощая лишь сердцевину, авиация безжалостно отметала тех, случайных, для которых военная жизнь становилась явлением промежуточным. А крылатое племя ждет между тем своего летописца. Кто он? Быть может он, Влад Галебин или кто иной? По крайней мере он верил в свою писательскую звезду.
Ему есть о чем поведать своему читателю. Крепкие, все повидавшие стены Армавирского Высшего военного училища летчиков хранят в своей памяти радости и печали тех, кто был здесь и ушел отсюда навсегда. Кто-то оставил училище с чувством удовлетворения, кто-то с обидой – годы прожиты зря. Была у Галебина своя тайна.
Он неожиданно вспомнил Эвелину, хирурга медсанчасти Армавирского училища, которой как он думал, сильно нра-вился и которую почему-то боялся.
Как-то выйдя из аудитории, Галебин, в вестибюле заме-тив Эвелину, думал проскользнуть мимо, но девушка смотре-ла, будто ждала его. Она помахала ему рукой, подзывая к се-бе.
- Курсант Галебин, что у вас за манера женщин избегать, - укоризненно проговорила она, когда он подошел. – Хотите обойти знакомую женщину, не поприветствовав ее?
Он стоял взъерошенный, как петух перед боем. Смутив-шись при этих ее словах, он страшно удивился, но упреков близко к сердцу не принял. Он просто не думал о ней.
А Эвелина, глядя ему в лицо, думала, что этот парень с душой чистой, как у ребенка.
- Вы куда-то торопитесь, а я вам помешала?
- Да нет. Я просто отвлекся и не заметил …
Эвелина, не привыкшая искать обходные пути, сразу взяла инициативу в свои руки:
- У вас есть немного свободного времени?
- Разумеется есть.
- Тогда проводите меня, пожалуйста, до санчасти.
- Это можно.
- У нас удивительное взаимопонимание, - она как-то осо-бенно задорно засмеялась. – Тогда вперед, мой друг, вперед.
Галебину стало смешно и, пожалуй, это веселье сблизило его с Эвелиной.
Когда подошли к хирургическому отделению, Галебин остановился, замер.
- Что же вы, Владя? – усмехнулась она. – Не следует ос-танавливаться на полпути, надо идти до конца.
- Вы правы, - произнес он бесстрастно.
- Тогда зайдем в мой кабинет. Да не тушуйся. Ну, я тебя прошу.
Он не устоял и вошел, сначала робко потоптавшись в ко-ридоре. Встретив его, она посмотрела ему в глаза.
Его лицо открытое, нежное ну прямо детская невинность. А его родинка очень уж уместно посаженная у правого глаза, настолько смотрелась симпатично, что она отметила: парнишка не дурен собой.
- С тобой хорошо, как ни с каким другим мужчиной, - вспыхнула Эвелина в радости. – Дай я тебя поцелую.
Она обняла неловко сопротивляющегося Галебина и по-целовала в губы. отстранившись, властно приказала:
- А теперь ты … Да поцелуй так, как меня не целует муж.
Напоминание о муже отрезвило Галебина.
- Пожалуй, пойду. А то командир взвода что скажет?
- Будет счастлив, что врачу не дают здесь заплесневеть, - сказала Эвелина. – Но ты приходи еще. Учти, твоя карьера в моих руках. Допускать ли тебя на высоту в кислородной мас-ке или не допускать с твоей-то родинкой на щеке – мне ре-шать.
В тот вечер он к Эвелине не пошел. На другой день она встретила его на улице и загородила дорогу:
- Молодой человек, это невежливо, нарушать обещание.
- Не смог, был в городском патруле.
В его словах сквозило подчеркнутое, холодное равноду-шие. И это вызвало у Эвелины обиду.
- Надеюсь, сегодня ты в своей тарелке? – Глаза ее были возбуждены и сама она взволнована. – Придешь?
- Хорошо, сегодня прейду.
- Без напоминаний?
- Конечно.
- Ловлю на слове. – Это «конечно» ей понравилось. У нее снова приподнялось настроение, чувство ожидания по-прежнему не оставляло ее.
Галебин не пришел на свидание ни в этот день, ни в сле-дующий. он просто не думал об этом. Вспомнил чуть позже, когда появился приказ от его отчислении из училища по ме-дицинскому несоответствию.
* * *
После того как было решено ехать на кладбище, Галебин договорился с водителем, чтобы тот к двум часам подогнал машину к офису.
В назначенное время Валера притормозил у ставшего ему знакомым белого здания. Галебин стоял у входа с кожа-ным портфелем в руке. Кинул его на заднее сиденье. Сел ря-дом. Шофер тронул машину и повел ее по Елецкой трассе к Косыревке.
На Елецком движения было немного, поэтому «Джип» сразу после кольцевой развил большую скорость. Серая ас-фальтированная лента вела прямо к воротам кладбища.
На улице стояла жара. Галебин опустил стекло, впуская в салон свежий ветерок и чувствовал себя комфортно. Вскоре он заметил кладбищенский поворот и дал знак шоферу. Тот остановил машину. Хлопнув дверцей, Галебин вылез из каби-ны.
Кладбище жило своим обычным ритмом. Мимо «Джипа» в ворота въехал автобус с траурной процессией. Лязгнув, рас-крылись дверные створки. Вышли люди. Вынесли крышку, гроб с телом. Понесли. Тихая толпа в черном и в слезах не-слышно двинулась следом. Венки потекли впереди по дорож-ке.
Галебин с огромным букетом алых роз – любимых Тани-ных цветов – шел чуть в стороне от похоронной процессии к старой кладбищенской части. Волнение и предчувствие ско-рой встречи с женой влекло его вперед. Шел мимо оград, ми-нуя мраморные, еще старомодные урны, разглядывал ангелов и распятья, сменявшие постепенно их звезды. Процессия в черных одеждах в стороне, сгрудившись, стояла у края све-жевырытой ямы. Медные трубы оркестра выдохнули утроб-ный вопль. Галебин уже не смотрел на терпеливых могиль-щиков. Взгляд его уставился в фотографию на мраморном памятнике. приоткрыв калитку, он осторожно сделал не-сколько шагов и бережно опустил на могилу цветочную кор-зину с розами. после того, как волнение улеглось, тихо заго-ворил:
- Ну вот я пришел. Ты слышишь меня, Таня? Это я, Влад.
Таня, золотоволосая, с выразительными зелеными глаза-ми и, казалось, порозовевшая от алых цветов, молча, выжида-тельно смотрела на него. А он продолжал исповедоваться. Он рассказывал о том, как ему было тяжело в жизни, как он сна-чала пережил крах и крушение, а теперь воскрешается. изве-дав множество бед, не потеряв на этом пути надежды, он прошел по большой спирали и вернулся вот к ней, к Тане.
- Моя дорогая! – вымолвил он. – Тебя нет, но в то же время ты всегда со мной. Я постоянно думаю и мысленно разговариваю с тобой. Ты мне даешь такой ток, такую энергию, такую силу, что, благодаря этому, я сумел раскрыться и всем тем, чего я достиг, и что сделал, радея о людях, я обязан тебе. Это ты, своей красотой, своей любовью озаряешь меня, посылаешь идеи, вдохновляешь трудиться. Тебя нет, но ты есть. ты неподвластна времени, потому что ты остаешься на веки восемнадцатилетней. на твоем прекрасном юном лице навсегда сохранится лучезарная улыбка и твое присутствие рядом со мной.
Помнишь, как мы, молодые, любящие, задыхаясь от сча-стья, бежали друг другу навстречу, спотыкаясь и взвихривая сугробы? Ты не забыла, как в Новогоднюю ночь приняла от меня подарок – молоденькую елочку, заменившую традици-онные алые розы.
Дорогая, я спрашиваю тебя: «Ты меня слышишь? Я при-шел, я здесь. Отзовись!»
Галебин стоял и чего-то ждал. Видимо, чуда. И вдруг ему померещилось зарождающееся рядом движение. Вот зашуршала ткань, вот зашелестели волосы, вот он ощутил чье-то приближение. Таня? Он проворно выставил вперед руки, готовый обнять, привлечь, потрогать дорогое лицо. Ах, это ветерок взвихрил и поднял с земли бурунчик легкой кладбищинской пыли. Облачко, на глазах у Галебина превратилось в белый дымок и растаяло в воздухе. Исчезло.
Иногда Галебин сравнивал свою жизнь с полетом на воз-душном шаре. Ветер рвет тебя, швыряет из стороны в сторо-ну, и ты со страхом думаешь, что висишь в пустоте и плохо представляешь куда тебя занесет. Но ему, в эти трудные дни везло.
В последнее время он пристрастился к чтению романов. В субботу, когда его однокурсников по Военной инженерной академии имени Куйбышева одолевало безделье, он шел в библиотеку, и заведующая читальным залом, милая, очарова-тельная женщина подсовывала ему очередную книгу. С упое-нием читая романы, он записывал в общую тетрадь возни-кающие мысли, и преподаватель философии полковник Коньков, прознав об увлечении Галебина, с удивлением повел бровями:
- А вы, майор, того … психолог, человек любознатель-ный.
- Не знаю, - Галебин смутился – Эти записи у меня вроде как хобби. Еще в школе наша учительница по литературе на-ставляла нас: если хочешь философски мыслить, то мысли свои записывай на бумаге.
Преподаватель понимающе наклонил голову:
- Верно делала ваша учительница. Вообще, по-моему, очень полезно вести дневник.
За окном громыхнул гром, Галебину показалось, что по крыше кто-то пробежал. Он торопливо собрал книги и спус-тился вниз, но добежать до остановки не успел. Крупные дро-бинки дождя застучали по асфальту и через минуту на землю хлынули потоки воды, и Галебин вынужден был отступить в вестибюль, чтобы здесь переждать дождь.
Выглянув в щелку приоткрытой двери, он вдруг заметил как под дождем в библиотеку бежит девушка. Он распахнул дверь:
- Давай скорей!
Она с шумом вбежала в коридор. Намокшие брюки-юбка плотно облегали тело, и Галебин прощупал глазами ее длин-ные сильные ноги. Он перевел взгляд. Черные тяжелые от во-ды волосы ее спадали на плечи. Челка на лбу округляла лицо, по-особенному смягчая выражение, когда она смеялась. Рес-ницы длинные, пушистые прикрывали застенчивые глаза. Быть может, не привыкшая долго нащупывать тему разгово-ра, она сразу взяла инициативу в свои руки.
- Как вы относитесь к талантам? – она указала большим пальцем руки вверх.
Галебин повел глазами по ее красивому возбужденному лицу.
- Вы имеете в виду писателей?
- Точно.
- Поэтов в душе и мечтателей у нас полным полно, - рас-судительно заговорил он. – Но раскрываются далеко не все. Где-то я читал, что мы рождаемся с полным набором талантов и что с помощью труда можно развить любой талант. И, между прочим, в любом возрасте. Те, кого мы считаем талантливыми, это же трудоголики. Работают, не жалея сил, как ломовики. Чего не скажешь о нас.
- О нас? А что можно сказать о нас?
- Точно не знаю, - вздохнул он. – Но полагаю, мы в своем большинстве – самые обыкновенные. Все друг дружку напо-минаем, потому что мечтатели редко становятся трудоголи-ками, волами. Выходит, и талантами …
Галебин запнулся, в волнении почувствовав легкое, как ласковая волна, прикосновение её тугого бедра к своему. За-метив «Пармскую обитель», которую он держал в руке, она сказала:
- Ваши суждения вполне объективны, и я могла бы до-полнить их высказываниями классиков. Бальзак, к примеру, считал, что больших талантов не существует без большой во-ли. А волю он характеризовал, как труд, труд бесконечный, благодаря которому, человек становится цивилизованным.
- Перерастая обезьяну, которую Дарвин относил к нашим предкам, - подхватил Галебин.
- А вы относите ее к прирожденным лентяйкам? – до-полнила она и обоим стало смешно. Он почувствовал, что смех сблизил их.
Между тем дождь еще пошумел-пошумел и постепенно затих. По асфальту бежали ручьи. Туча, ворча и озаряясь молниями, ушла к горизонту. Девушка, назвавшаяся Оксаной, что-то торопливо записала в блокноте, потом вырвала листок и отдала Галебину:
- Тут телефон, адрес. Звоните, приходите на чай. Буду очень рада.
Она засмеялась, и побежала, махнув ему рукой.
Тогда Галебин так и не позвонил, и не написал. Ни в тот день, ни на другой, и никогда. Однажды все-таки решился и придвинул телефон. Ведь он должен, просто обязан позво-нить Оксане. Снял трубку, переложил ее из одной руки в дру-гую. Подержал и положил на рычаг.
Потом хотел позвонить из уличного телефона-автомата. Обстановка более интимная, чем в доме, настраивала на ре-шительные действия. Вставил монету, снял трубку. Пальцем начал вращать диск, набирая номер. Набрав четвертую цифру – и пожил трубку. Нет, невозможно. Совершенно невозмож-но.
* * *
Кажется, всё. Галебин остановился у окна и стал изучать авиационный билет. Если погода будет летная, а кажется, она сейчас приличная, уже около двенадцати дня он будет в Мо-скве.
Он прошел в смежную комнату. в углу стоял шкаф. Га-лебин раскрыл створки и, не торопясь, стал разбирать вещи. Сначала на дно расстегнутой сумки легли два главных пред-мета: фотография Тани и четыре папки с его дневниками. А уж потом блокноты, справочники, мини-компьютер, электро-бритва. Он наконец добрался до верха и застегнул молнию.
Собрав вещи, Галебин набрал номер мобильника. Гудки, щелчок. Уверенный, отрывистый и, пожалуй, грустный голос:
- Ухналев слушает.
- Валера, здравствуй, через час жду.
Галебин отключил телефон. Откинулся в кресле. Сидел, находясь, под впечатлением последних событий. Ошелом-ляющих последних событий. Царев, как и обещал, помог ему, Галебину, да еще как помог! Речь губернатора была блестя-ща. О Городе Романове, Галебене, о перспективах особой экономической зоны. Потом, после сессии, их поздравляли обоих. Знакомые, незнакомые набивались с комплиментами. Шесть миллионов квадратных метров жилья. Спутник Рома-нов на 150 тысяч жителей. Стройка века, возведенная из но-вейших материалов дешевле, чем из банального кирпича, песка. В таких домах живет Европа, Канада.
Начались перемены. Новые, всеми ожидаемые тенден-ции, о которых столь откровенно говорили на форуме. Разу-меется, и новые люди, новые силы.
С Некрыловым, кажется все уяснилось. Правда, он пы-тался провести несколько мыслей. Он того не отрицал, что Город-Спутник, сооруженный из новейших сплавов, во всей красе и совершенстве, начнут заселять. Но в очереди на квар-тиры в Городе Будущего начнут становиться новые состоя-тельные люди, пойдут важные звоночки по блату, и чтобы квартирка получше, и чтобы с балконом. Распаляясь, Некры-лов доказывал, что в Романовский рай полезут и быстро его населят ворюги, спекулянты, торговцы, завистники и что то-гда станет с Городом? Во что превратится рай, если в нем не окажется мест для ударников производства, персональным пенсионерам, желающим улучшить жилищные условия?
Слушая Некрылова, Галебин видел, как корчится в своем несовершенстве его больная душа. Он был рад помочь ему, спасти.
Некрылов битый валет, у него крупные неприятности. Он вне игры.
Губернатор, осуждая Некрылова, говорил очень грозно, подчеркивал, что Евгений Николаевич человек благородный и честный, но хворый.
- За Город мы спокойны, - гремел голос Царева. – Наш Город заселят без ропота, буднично, само собой. За большин-ство новоселов мы спокойны. Люди въедут в квартиры по-деловому, без помпы и будут жить припеваючи. К сожале-нию, есть меньшинство, о которых говорил господин Некры-лов. Вот кому у нас будет плохо! Неразумно отрицать Город Будущего, ссылаясь на меньшинство. У нас достаточно сил и средств для того, чтобы это меньшинство утолить, обуздать.
Потом, после сессии Галебин в фойе увидел Некрылова. Тот схватился за голову, стоял и качался. Галебин ему не ме-шал, наблюдал молча.
Очнувшись, Некрылов повернулся к нему, тихо произ-нес:
- Владислав, посоветуй, как поступить мне: уехать из Липецка или остаться? И здесь нельзя, слишком тяжело и по-кидать Город не хочется, прикипел к нему.
- Трудно посоветовать что-то конкретное, все равно, что решать жениться или не жениться? – губы Галебина растяну-лись в улыбке. – Принимай решение сам, только не наломай дров, обдумай все хорошенько.
- Спасибо Владислав, поговорил с тобой и вроде как лег-че стало. Еще раз спасибо, что выслушал. Прощай!
Некрылов пошел к дверям, ослабевший и шаткий.
* * *
В сопровождении двух милицейских машин Галебин приехали в аэропорт, где самолет конструкции Яковлева сто-ял со спущенным трапом и, казалось, ждал его. Галебин сде-лал знак капитану из автоинспекции, и обе машины, качнув-шись змейками ушли с аэродрома.
Когда ЯК-42 поднялся в воздух и, набирая высоту, с лег-ким креном, закружил над Липецком, Галебин прильнул к иллюминатору. С высоты он смотрел на город и ощущал с ним свое единство. Пыхтели паром и дымом заводские трубы и ТЭЦ. Белели микрорайоны, голубела река, зеленели сады в дачных поселках и близких деревнях.
- Владислав Сергеевич?
Галебин отвернулся от окна. Улыбаясь, на него смотрела хорошенькая стюардесса в синем. Повторила:
- Не хотите ли, Владислав Сергеевич, подольше полюбо-ваться Романовым?
- Очень хочу, спасибо.
- Тогда командир даст пару кружочков.
Галебин глядел сверху на Будущий город. Окутанный синеватым паром, тот скрывал от него таящиеся жизни. Гале-бин не видел лиц, но судьбы людей были ведомы ему. Их усилиями Город-Спутник подымал свое напряженное лицо в огромную голубизну. Галебин радостно, зорко всматривался в далекую землю.
Тем временем самолет, проломил невидимое небесное кольцо и пошел с набором высоты курсом на Москву. Еще глубже под крыло ушли гаражи и стоянки на городской ок-раине, склады с горючим, заправочные и ремонтные станции. Самолет убирал под себя близкие деревни, дачные поселки, железнодорожные пути. Боком ушла куда-то полная движе-ния трасса. Галебин откинулся в удобном кресле. Легкая виб-рация самолетного корпуса взбадривала. Он наслаждался по-летом. Город Будущего жил по его велениям, и он, Галебин, в своем господстве сейчас несся над ним.
Ему казалось теперь, что жизнь его, наполненная опы-том, нарастающими силами и отважными решениями, пере-ходила в другие измерения. Вспомнил, как после прощально-го ужина он предложил теще переехать жить к нему, в Моск-ву. Говорил, места в коттедже на Рублевке им двоим хватит. Выговорившись, ждал ее решения.
- Влад, ты уж меня, пожалуйста, извини. – Ее зрачки ус-тавились ему точно в переносицу. Глаза медленно наполня-лись слезами, становились тяжелыми. – Понимаешь, не могу уехать отсюда. Тут похоронена Таня, тут город, построенный тобой. Я останусь здесь.
Мария Григорьевна продолжала смотреть в упор.
- Ты ведь назвал Город Романовым в ее честь?
- Разумеется, Мария Григорьевна. Я несказанно рад то-му, что городское собрание депутатов поддержало мое пред-ложение назвать город Спутник Романовым.
К выбору тёщи остаться в Липецке Галебин отнёсся с уважением.
Галебин оценил её решение. Поэтому напрягать Марию Григорьевну больше не нужно.
Он представил себе Таню. Десятки лет она лежала в мо-гиле и вдруг напомнило семечко, выброшенное на поверх-ность. Семечко кинулось в рост, словно молодой побег. Обернулось в конце-концов Городом, грозной, клубящейся жизнью.
До самой посадки самолета в аэропорту Внуково Гале-бину все мерещилось: кто-то смотрит на него из небес любя-щими преданными глазами. Он представил себя со стороны молодым и удивительно легким.