Я перевёл усталый взгляд от кучи сектантов в окно. Там, по ту сторону темно и тихо, а здесь наоборот - всё горело огнями и шумело. Сектанты лихо отплясывали, кружились до упади и пели что-то на незнакомом мне языке. Всё это дело продолжалось уже второй час и по ходу даже не думало заканчиваться.
Сначала всё казалось цивильным и даже серьёзным - субботний вечер, снятое полностью мажорное заведение в центре, модные люди курят на террасе под прохладу и неспешно общаются. Улыбки, негромкая музыка, разные лица потягивают из стаканов зелёную жижу, которую любезно наливают на входе. Когда на большую сцену со всех сторон стали стягиваться люди в оранжевых халатах, я заподозрил что-то неладное. Рыпаться было поздно, поэтому постарался расслабиться и притёрся рядом с кучей ребят постарше в целях некой беседы. Я подписался под это собрание случайно, по старой дружбе, поддавшись уговорам и обещаниям о чём-то хорошем.
Можно конечно досидеть до конца, но нужно было сваливать - спокойно и с поднятой головой. Никто не обращал на меня внимания. Музыка уже долбила на полную и нестройный хор бил в голову. На выходе меня перехватила женщина постбальзаковского возраста в блузке неприятного фиолетового цвета и с сильно расширенными зрачками, так что даже становилось неловко. Она раскинула руки и как бы закрывая собой проход вниз, настойчиво спросила:
- А вы уже уходите? Куда же вы? Сейчас самое интересное начнётся!
- Куда интереснее то?
- Сейчас наш Гуру будет делиться со всеми гостями благодатью и вы всё поймёте. Всё!
Я помялся для вида, понимая что ещё чуть-чуть и я тоже захочу получить посвящение. Начну кататься с ними по полу и пускать слюну, теряясь во времени.
- Да мне пора, дома чайник остывает, да и вечерний мультфильм не хочется пропустить.
Но она кажется и не врубалась, что я ей пытаюсь сказать и только таращила глаза. Когда я уже подумал, что обречен, резкий звук обратил её внимание куда-то в сторону; толстенький мужчина, который в угаре отплясывал, вдруг переломился через перила второго этажа и со звоном упал на стеклянный стол. Мне кажется это был ведущий местного телеканала. Он слишком усердствовал с загаром и его красное круглое лицо напомнило падающую комету.
Я воспользовался моментом и прыгая на каждую вторую ступеньку, побежал вниз.
Ресторан Седьмое небо находился, как ни странно, на седьмом этаже.
***
В любое время года актюбинская ночь - это тусклый свет кривых фонарей и редкие огни встречных машин, но чаще всего это гнетущая темнота проспектов и переулков. Тяжело осознавать, что эти улицы, переполненные мусором и вязкой землёй, и есть тот максимум, который заслуживаешь. Температура стремительно падала и под ногами уже хрустел плотный лёд. Изо рта шёл пар и пальцы сводило от сырости.
Редкие прохожие, которые попадались навстречу, кутались в плотные одежды, так что нельзя понять ни возраста, ни пола. Они старались двигаться быстро, а цветные вспышки магазинов и бесчисленных банков кажется даже не отражались на их серых лицах. Я шёл им в такт - сутулая фигура с опущенной вниз головой на фоне многоэтажек Ленинского проспекта. В окнах первых этажей кое-где горел свет и становились заметны очертания вещей: занавески, цветы в горшках, детские игрушки, оживающие по ночам и следящие за тобой своими пластиковыми глазами - словом, всё то, что пугало и притягивало одновременно. Чем дальше, тем сильнее я слышал как канавы, стройки, гаражи с вечными висячими замками, теплотрассы с вывернутыми внутренностями шептали на разный лад о моей же жизни, которая на деле оказывается всего лишь упущенной и упускаемой возможностью.
В коридорах моих общежитий, с обязательной зелёной краской и полосой на уровне глаз, пахнет растворителем и канализацией. Чумазые дети хавают хлеб, играются в коридорах, а их родители в запертых комнатах варят и сидят на хмуром.
В тех густых едких комнатах, я иногда слышал истории о том, как однажды чьи-то знакомые пропадают без следа. Проснувшись на дачах ранним утром, они выходят наружу - от запаха испарений с совсем близких заводов вечный насморк и головная боль. Они кашляют, допивают стакан воды и видимо поняв что-то очень важное, настолько важное, что растворяются в воздухе уже навсегда.
***
Ноги сами вывели сюда - последняя улица города. За ней только обширное пространство промышленной зоны с обязательными сомнительными элементами. Рассвет наступил незаметно и совсем не по делу. Равномерно серое небо, из-за туч не видно солнца, как будто наверху щёлкнули выключателем и всё более-менее приятное для глаз пропало.
Скелеты металлических конструкций, линии электропередач стояли в беспорядке и тревожно гудели; что-то издали похожее на деревья оказывалось на деле спутанными кусками колючей проволоки (тронешь за ветку - обожжешься). Облака из фабричных труб висели сизыми лохмотьями и только что не падали вниз. Тупая бессмысленность актюбинского пейзажа как бы искала, но не находила в нас выхода, а была лишь отрицанием всего красивого и живого.
Я так и остался сидеть там, на двух сложенных друг на друга бетонных плитах с торчащими кусками арматуры. Мой праздный взгляд метался из стороны в сторону и в конце концов остановился на линии горизонта, где рельсы железной дороги пересекали подобие реки и сходились в одну точку.
Иногда ветер доносил едва-едва различимые звуки; они проходили сквозь пустоты моего тела и оставались внутри, как прилетевшие откуда-то издалека
сигналы этого лета.