Вот оно, стоит на пороге. внутрь просится робко, почти неслышно, войти хочет, переждать зиму.
С теплом своим пришло, на случай если своего нет. А откуда ж ему появиться, когда схоронено уже всё давно? В грубой крестьянской земле покоятся мирно надежды, словно трупы прошлогодние, к которым цветы живые ещё носят, но и их совсем скоро заменят на те, которые навсегда. Такие хуже всего, предательские. Отмахнулись, отделались. такие цветы, долго не забываются, они в ту землю врастают своими стебельками искусственными, бледнеют под палящим солнцем, теряя цвет, а под конец своего бессмысленного существования их забирает вьюга, наверноe на другие, еще более одинокие могилы. Цветы не должны в памяти оставаться — это приходящее, временное счастье, которое ждёшь ещё и ещё наивно, с трепетом.
А гостя на пороге не ждал никто. Удивительно другое, дверь была распахнута, будто зазывала в дом любого, кто мимо проходить будет, любого, хоть кого-нибудь. Отчаяние иной раз может довести и не до такого. Вот оно, стоит, ждёт терпеливо, не уходит никуда, а внутренние силы уже подсказывают, видят отчётливо, как оно уверенно разворачивается, исчезает в тумане, отказывается жить в том доме. И тут остаётся лишь одно-выбежать вдогонку, вернуть, не отпускать никогда, переждать эту проклятую зиму, а если повезёт, то и весну встретить. Дверь закрыть всегда успеется, но чтобы, как у Ахматовой, на ветру не стоять, вначале нужно дверь эту открыть.