В этой работе, использованы материалы найденные мною лично петербургских архивах. Эта новая работа продолжает восполнять детали биографии Зощенко пропущенные другими биографами.Я уже рассказала о его василеостровском детстве, теперь же хочу рассказать о его юности на Петроградской стороне.
***
Чёрной полосе в жизни тоже когда-то приходит конец…
Прошло 5 лет со дня смерти отца семейства. Тяжелых лет. Но жизнь и молодость брали своё. Неунывающий предприимчивый характер их матери и её любовь давали подросшим детям ощущение стабильности. Хотя судьба ещё не выпускала их семейство из полосы бед. Трое младших детей (Тамара, вера и Владимир) были устроены на учёбу за казенный счёт с полным пансионом. Для Юлии тоже нашлись покровители, готовые оплачивать её учёбу в гимназии, но она заболела «пляской Святого Вития» и не смогла продолжить учёбу. Её лечение требовало средств.
Старшая дочь, Елена, окончила гимназию в 1909 году, потом училась на курсах машинописи, стала основной помощницей матери, но постоянной службы пока не имела. Вторая,Валентина, окончила гимназию в 1911 году, но не могла получить аттестат, так как в семье не нашлось 25 рублей, чтобы оплатить в гимназии последние месяцы её учёбы. Мать, Елена Иосифовна, написала прошение в Попечительский Комитет Академии художеств с просьбой о помощи. Там не остались равнодушны – к осени вопрос был урегулирован. В гимназию, на Васильевском острове теперь ходил лишь один Михаил.
Основу существования семьи составляла пенсия за отца. Иногда они продавали на выставках в Академии его работы. В 1910 году их мать, Елена Иосифовна, нашла ещё один способ пополнения бюджета: снятие квартир в поднаём. Она снимала на Петербургской стороне флигель на Ижорской улице и сдавала его жильцам. И вот теперь они и сами решили перебраться на Петербургскую сторону.
Конечно, на Васильевском острове, где родилась и выросла Елена Иосифовна, родились почти все её дети, жить было привычнее. Эта особая атмосфера, которую создавали населявшие его студенты, художники, ученые была демократичной, дружелюбной и творческой. Но после смерти отца семейства у семьи Зощенко в среде художников, его друзей, теперь была роль постоянных просителей, а академические балы и другие праздники уже были не для них. Общались они исключительно с родственниками. Может в связи с этим неуверенным положением в обществе, Елена Иосифовна решилась хлопотать о внесении себя и детей в родословную дворянскую книгу. И это произошло в феврале 1911 года.
И вот опять в их жизни Петербургская сторона…
На Петербургской стороне быстро строились новые дома, квартиры в них были дешевле. В этот же район приходили все технические новшества. Строительный бум тут начался после открытия Троицкого моста и бурно расцветал год от года. Набирала силу и строила своё будущее молодая российская буржуазия.
Тихие, плохо мощенные улицы с покосившимися деревянными домиками с огородами и мелочными лавками оттеснялись к окраинам, очищая места для строительства больших доходных домов. Популярны были среди жителей стороны спектакли в Народном доме с доступными всем билетами. Открывалось множество кинематографов. В любимом населением месте прогулок - Александровском саду построили Американские горки. Там же в 1911 году открыли памятник «Стерегущему», который так нравился Михаилу Зощенко.
Но не так быстро менялись нравы коренного населения Петербургской стороны. Старожилы района – потомки купцов, мещан, разночинцев не хотели уступать новоселам своего приоритета.
По улицам разгуливали местные хулиганы – подростки лет 14, в основном купеческие сынки. В модном среди них наряде: пиджак, косоворотка, пояс с кистями, лакированные сапоги, фуражка-московка, они угрожающе распевали лихие песни. Частенько тут бывали мальчишеские драки. Новосёлы тоже организовывались в компании.
Когда на Петербургскую сторону в дом на Ропшинской,18 осенью 1911 перебрались Елена Иосифовна Зощенко с дочерьми Еленой, Валентиной, Юлией и сыновьями Михаилом и, самым младшим в семье, Виталием, у Михаила Зощенко тут тоже завелись друзья, которых у него не было в родной гимназии.
Дом на Ропшинской был недавней постройки(1909 года). Домовладелец – Иван Егорович Кочетов с семейством проживал в нём же. Он был типичным представителем новой буржуазии: крестьянин, а теперь крупный домовладелец (не менее 8 доходных домов), дети его обучались в гимназиях. Семья была хлебосольной, гостей принимать любили.
Михаил Зощенко познакомился с его сыном Евгением, учеником историко-филологической гимназии. Тот, в свою очередь, рассказал Михаилу о нравах-порядках на Петербургской стороне и ввёл в свою компанию.
Именовала эта компания себя - «петрозаводская знать». Главным в ней был младший из братьев Ёлкиных, проживавших на Петрозаводской улице,7а. По названию этой улицы и получила название их компания. Все члены этого юношеского коллектива обучались в Историко-филологической гимназии. Это были:
Братья Ёлкины Александр и Николай - Сыновья Личного Почетного Гражданина Василия Федоровича Елкина.
Николай Николаев – Сын Шлиссельбургского мещанина Николая Ивановича Николаева по роду занятий- хориста.
Борис Больдт – сын СПб ремесленника кузнечного цеха подмастерье Карла Больдт лютеранского вероисповедания.
Павел Михайлович Лялин - сын дочери Петергофского 3-й гильдии купца девицы Анисии Ивановны Лялиной.
Евгений Иванович Иванов - сын вдовы личного почетного гражданина Анны Андреевны Ивановой.
Евгений Иванович Кочетов - сын крестьянина, а ныне - крупного домовладельца.
Владимир Александрович Кулибин - правнук знаменитого русского механика-самородка Ивана Петровича Кулибина. Сын покойного Бакинского вице-губернатора(по специальности - горного инженера). Потомственный дворянин.
В этой компании пройдёт юность будущего писателя, его вхождение в молодость, с ними он встретит трагические годы войны, революции и крушение всего привычного уклада жизни.
Друзья юности Зощенко были первыми слушателями и ценителями его литературных сочинений. Вот что вспоминал о его рассказах друг его юности Александр Ёлкин:
«Появление в нашей компании Мишки Зощенко, худенького чёрного мальчика, гимназиста 8-й гимназии, в узеньких брючках, в узенькой куртке<…>с большими чёрными грустными, задумчивыми глазами<…>сквозь грусть которых проскальзывала искра остроумия, доброжелательного и весёлого<…>часто, в своей "мужской компании" эти искры превращались в сверкающий поток, началом которого были сердце и мозг Миши, и который выходил из берегов и затоплял все "индивидуальные" настроения дружным участием столь близких мне людей».
В этой компании Михаилу было комфортно – отношения были теплые, дружеские,тактичные, ненавязчивые, и через много лет он с теплотой вспоминал то время.
Компания собирались в зажиточных домах: у Ёлкиных , где на вечерах, в тесном кружке, за самоваром, решались жгучие вопросы и велся задушевный разговор на самые разные темы. Или у Кочетовых, где был ещё музыкальный ящик. Иногда в других домах. Но никогда не приглашалась эта компания к Зощенко: материальное положение этой семьи вынуждало их отказываться от приёма гостей. И это не могло не задевать самолюбивую натуру Миши Зощенко.
Отголоски этой постоянной нехватки средств в юности позднее чувствовалось в поступках взрослого Зощенко. Жена упоминает в дневниках о его трепетном отношении к обновам. Он любил делать друзьям и близким хорошие подарки. В 30-е годы она описывала как он «вчера принес ..сыну.. в счет дня рожденья старинный музыкальный ящик из комиссионки за 40руб.. забавлялся этим ящиком целый вечер как ребёнок, вспоминал что у Кочетовых был такой же ящик, и когда он был влюблен в Наденьку Русанову, когда ему было 16 лет, он ставил пластинку:"Кого-то нет, кого-то жаль».
Поговорить в своей компании молодым людям тогда было о чём. Новый век нес перемены во все сферы жизни: бурно начала развиваться авиация, в России появился первый футбольный клуб, в сентябре произошло покушение на председателя Совета министров Российской империи Петра Аркадьевича Столыпина, 20 октября — в Российской империи спущен на воду линкор «Гангут». Весной следующего, 1912 года весь Петербург обсуждал скандал в Думе по поводу Распутина, Ленский расстрел и летние Олимпийские игры в Стокгольме…
Появились в этой юношеской компании, конечно, и девушки. Это были сестры членов компании или их соученицы. Александр Ёлкин был влюблен в Валентину Зощенко, с которой в 1918-19гг. у него был бурный роман.
Наденька Кочетова, сестра Евгения Кочетова и Женя Иванов были влюбленной парой. В альбоме Александра Ёлкина сохранилась их фотография 1915 г. по окончании учения в гимназиях .
Леля Недлер (кузина Ёлкиных) и Женя Кочетов поженились. У них погибли 2 сына в войну. Она была в блокаду эвакуирована в Сибирь и там умерла в одиночестве.
Первым с будущей женой Зощенко, Верой Кербиц, познакомился старший из братьей Ёлкиных - Николай. Он же, позднее, познакомил её во всей компанией(с теми, кто не ушёл на фронт),Они даже репетировали и ставили спектакли в гостинной квпртиры её родителей. А Александр Ёлкин, познакомил её с Михаилом Зощенко в марте 1917 года, за что получил шутливое наименование « Сват».
На Петербургской стороне кроме государственных открылось ещё несколько частных гимназий. По праздникам в гимназиях были балы, которые друзья посещали с большим удовольствием.
Зимой центром притяжения молодежи этого района был каток на углу Большой Зелениной улицы (где сейчас метро «Чкаловская). За дощатым забором находились огороды. Зимой все это пространство заливалось водой и огороды превращались в каток «Монплезир». Как писала об этом катке Л. Рейснер: «Гонщики, в черных трико, катались на «бегашах», длинных и острых, как ножи. Гимназисты в серых шинелях – на «снегурочках», уличные мальчишки – на самодельных, подвязанных веревками железных пластинах; фигуристы выписывали тройки, восьмерки, взлетали в перекидном прыжке на изогнутых «нурмисах» – все это… неслось, летело, падало под звуки вальса «На сопках Маньчжурии», под медный грохот оркестра».
Нина Чернышевская(внучка Н.Г. Чернышевского), учившаяся в Петровской гимназии вместе с кузиной одного из членов кружка была знакома с этой компанией молодых людей. Она вместе со своей сестрой-двойняшкой Еленой в то время часто каталась вместе с ними на коньках.Нина писала через много лет жене Зощенко, с которой тоже вместе училась об этом катке так:
«мои стихи о нашем катке на Большой Зелениной, куда мы с Леной ходили вместе с братьями Ёлкиными, Павлушей Лялиным, Володей и Колей Николаевыми и Мишей Зощенко<…>кончались словами:
Когда оживают страницы
моих гимназических лет
мне снятся весёлые лица
которым забвения нет
о старости думалось мало
ведь так далеко до седин!
И вот - нас жизнь разбросала.
А избран судьбой был один...
Но всех молчаливей и тише
Входил он юным в наш дом,
И был тогда просто Мишей,
А Зощенко стал потом.
«они не передают всего впечатления об этом скромном молчаливом гимназисте, только пожимавшем нам с Леной руку, когда мы здоровались или прощались. У этого юноши было особенное лицо, особенные глаза, особенный взгляд. Тогда останавливаться на этом облике было как-то некогда: каток гремел, все кругом двигались. Коля Елкин и Павлуша Лялин по очереди катали меня на кресле-санках. Потом надо было торопиться домой решать алгебраические задачи для Феликса(учитель математики). Это тогда было делом Коли Елкина. И всегда надо было торопиться».
В ту осень 1911 года Михаил Зощенко встретился со своей первой любовью:16-летней Наденькой Русановой, которая проживала в том же доме, что и семья Зощенко, но в его «парадной части», имевшей адрес по Малому проспекту,38. Она была дочерью надворного советника Дмитрия Дмитриевича Русанова, служившего в полицейском ведомстве и происходившего из дворян Херсонской губернии. Прибыл её отец с семьей в Петербург на службу из г. Дятлова Слонимского уезда Гродненской губернии в 1906 г.(после событий в столице в 1905г). Надя родилась в городе Дятлове 15 февраля 1895г. Кроме неё в этой семье был старший брат Дмитрий, обучавшийся в кадетском корпусе, и младшая сестра Екатерина.
Эту любовь Михаил Зощенко будет помнить всю жизнь и многократно упоминать имя Нади в своих и произведениях.А в те времена бурно развивается юношеский роман. Молодые люди гуляют в Александровском парке, посещают кинематограф. Наденька каждый день шлёт ему письма, что вызывает подшучивание над Мишей его старших сестёр.
Рассказ «ПИСЬМО»
Столовая. Коричневые обои. Хрустaльнaя солонка в виде перевернутой пирамиды.
За столом сестры и мать.
Я зaдержaлся в гимнaзии, опоздaл, и они нaчaли обедaть без меня.
Переглядывaясь между собой, сестры тихонько смеются.
Я сaжусь на свое место. У моего прибора письмо.
Длинный конверт сиреневого цвета. Необычайно душистый.
Дрожащими руками я рaзрывaю конверт. И вынимаю еще более душистый листок. Зaпaх от листка так силен, что сестры, не сдерживаясь, прыскают от смеха.
Нахмурившись, я читаю. Буквы прыгают перед моими глaзaми.
"О, как я счaстливa, что с вaми познaкомилaсь…" - зaпоминaю я одну фрaзу и мысленно ее твержу.
Встречаюсь со смеющимися глaзaми матери.
- От кого? - спрaшивaет она.
- От Нади, - сухо, почти сердито отвечаю я.
Сестры веселятся еще больше.
- Не понимаю, - говорит стaршaя сестра, - жить в одном доме, видеться кaждый день и еще при этом писать письма. Смешно. Глупо.
Я грозно гляжу на сестру. Молча глотаю суп и ем хлеб, пропитанный зaпaхом духов.
Впрочем, несмотря на влюбленность,они часто спорили и ссорились: взгляды на жизнь и происходившие в стране события у них и в их семьях были очень различны.Наденька имела характер решительный и независимый, за что ей доставалось от строгого гимназического начальства.Но и училась она скверно: из Петровской гимназии её отчислили. Далее она обучалась в частной гимназии Бастман, где тоже была на плохом счету.
Жизнь в России, да и во всём мире неспокойна. Приближается 1-я мировая война. Бурлят рабочее и студенческих движения. Все эти события становятся предметом споров и разговоров в компании. Но все они весьма далеки от революционной идеологии. Их больше интересует спорт, литература и технические новшества, который тоже бурно входят в жизнь.
Михаил Зощенко окончив гимназию на год раньше друзей и поступил в Юридический факультет Университета. В следующем году в Университет поступили: Александр и Николай Ёлкины – на математическое отделение Физико- математического факультета Императорского Университета.
Владимир Кулибин – поступил в Петроградский горный институт имп. Екатерины 2-й.
Евгений Кочетов, отчисленный из Филологической гимназии, поступил в 1913 и в 1915 окончил Введенское коммерческое училище в Петрограде.
Тогда ещё все они строили планы на будущее. И двери в высшее образование были открыты не только для юношей: Нина Чернышевская поступила на Высшие Бестужевские курсы.
В Университете учились вольно. Посещали модные лекции по физике профессора Хвольсона, у Зощенко в матрикуле записи о сданных экзаменах и зачета отсутствуют. Есть отметка о неуплате за полугодие. Летом он заработал, трудясь кондуктором на железной дороге, необходимую сумму, но всё равно был отчислен из Университета.
Летом 1914 года в их жизнь и судьбу их вторглась война.
Зощенко подал документы в Павловское училище, окончив которое, в 1915 году отправился на фронт. Теперь уже он помогал семье: офицерам полагались не только деньги за службу, но и квартирные деньги. ( Он получал в год: жалования – 600р., добавочных к жалованию -120 руб., квартирных – 205руб.(всего 925руб.) – сведения из послужного списка 1915 года).
Отношение к войне формировалось и менялось по мере происходивших событий. Оно отражено в переписке друзей. Настроение их от восторженного патриотического(в начале даже девушки собирались идти служить медсестрами), сменилось апатией и разочарование.
Сначала только некоторые из студентов добровольно уходили на фронт, но к началу 1915 года уже всех студентов 1-х 3-х курсов отправляли на ускоренные офицерские курсы в военных училищах и на фронт.
Братья Ёлкины обучались в Павловским училище на ускоренных курсах прапорщиков.
Николай Николаев и Владимир Кулибин – в Киевском Константиновском училище.
Павел Лялин - в Петрограде в 3-й школе прапорщиков.
Особенно ярко дух того времени передают письма Н. Николаева (В письмах сохранена орфография адресанта).
Итак, <…>я юнкер. Из свободного гражданина превратился в мальчишку, в школьника. Я должен делать то, что хотят другие, а не то, что подсказывает мне здравый смысл. Здесь нет людей, здесь машины, куклы: нет здесь личности человека, нет дорогого для всякого человека "Я", нет здесь ничего святого, дорого твоему сердцу, здесь есть только бывшие люди, но теперь обезличенные, здесь не существует человека<…> Вы представляете себе, что человека не существует, нет человека. Ведь это ужасно, кошмарно, но это так<…> С бессмысленным молчанием ведут нас на чай, на завтрак и обед, как заводных кукол. Мы садимся, едим и пьем и не успеваем другой раз выпить свою кружку чая, как раздается сигнал к концу.
Да не хочется даже и писать об этом тюремном заключении, напишу я Вам лучше о той свободе, которая жила в нас, тогда ещё людях, когда мы ехали сюда. По всему пути нашему гремели военные песни, песни прославляющие свободу. Всюду, куда мы ни приезжали, без удержу неслось веселье, и снова и везде была видна дорогая свобода... А теперь здесь, оторванный от родной семьи, не имея даже хоть мало-мальски знакомого, сделался послушным манекеном, послушной куклой, нет у меня больше личности, нет у меня "я". И, да и все здесь не люди».
26.05.16 - …рвался на фронт: «…"там» сейчас гремит гром, гром орудий и, так же как и здесь блистает молния. Там льется кровь, и умирают за идею люди. Скорей бы туда!
<…>И как могут наши офицеры, узнавши, что их в скором времени пошлют на позиции, повесить нос? Надо радоваться: ведь они идут защищать родину».
«Черныя мысли гнетут мозг, боязнь все ближе надвигающейся опасности, которой подвергаемся бессмысленно и глупо треплет нервы, а дорогая свобода кажется призраком, постепенно развеивающимся и расплывающимся. Рабы умеют только рабствовать, а повелевать не могут! Наша свобода - призрак и лозунг - мираж.
Весь народ счастлив быть не может, может быть счастлив лишь один отдельный человек.
Пусть каждый человек составит из себя нечто особенное, развивается и борется только за себя и для себя и только когда мы научимся бороться за себя, тогда подумаем и о других».
22.7.17 «Осенив себя крестным знамением, солдаты, выскочили из окопов и крикнув "ура" бросились на врага<…>Обидно отходить, обидно отдавать то, что завоевать и преобресть стоило крови, ценою жизни лучших сынов России, но в силу необходимости мы отходим. Задерживались на день на какой-нибудь позиции. А ночью снова, усталые и изнуренные шли и шаг за шагом отдавали то, что имели<…>Но здесь мы решили остановиться и дальше не идти. Враг приближался. И вскоре его снаряды стали громить наши окопы, уносили раненых и убитых, но мы твердо стояли и ждали его к себе. Он подходил все ближе и ближе, Минутами было жутко ждать его, хотелось бежать, но это было только минутами<…>Снова возвращалось самообладание. Снова хотелось отомстить за своих товарищей и прогнать его вонъ<…>Они постепенно приближаются к нашим окопам, вскакивают, кричат и бегут на нас. " В атаку, вперед!" Раздается "Ура" и роты бегут навстречу врагу.
Вокруг видишь смерть. Забываешь все на свете, хочешь только одного - крови!
Враг прибывает. Бьется зло и упорно и нам с болью в сердце приходится отходить.
Спустилась ночь. А на сердце так тяжело и больно, так хочется плакать, нервы растрепаны, но у каждого горит надежда на следующей позиции удержаться и погнать врага назад.
Полк остановился. Не слышно грохота орудий, не слышно стонов и воплей. Враг далеко. Нервы не выдержали. И убежав в гущу леса, чтобы никто не был свидетелем моей слабости. Я рыдал как женщина.
Я чувствовал себя одиноким. Хотелось припасть к груди любимой девушки и поведать ей все горе. На улице дождь! Скучно! Черт возьми хоть бы появилась на горизонте какая нибудь женщина. Обязательно объяснился бы ей в любви. Уж больно хочется в настоящую минуту любви и ласки».
«Понимаете, у меня несчастье с ногой случилось и не хочет двигаться, как я хочу и баста. Уж я её и так и эдак - ничего, а унижаться не хотел».
«С гадливым чувством читал я в письмах что творили окопавшиеся, дрожащие за свои шкуры большевики, читал о их "славных» делах и думал" у нас не то!"
«С каким удовольствием, с какой гордостью я смотрел вчера на своих солдат. Армия переродилась! Полное пренебрежение к смерти и опасности и одно только желание побороть врага. Я снова верю, что русская армия из банды грабителей и насильников снова станет армией, снова сотворит чудеса и заставит уважать Россию. Я люблю Россию и желаю ей только добра и я надеюсь, что она снова будет могучим великим и ещё более могучим, потому что народом ея будет дышаться легко и свободно и все другия народы будут взирать на нас с уважением и будут прислушиваться к голосу русского народа. Да погибнут все смущающие верных сынов России, жертвующих для ея блага самым для них дорогим - жизнью. Жизнь хороша и почти нет на свете ничего, что более прекрасного, чем она, но я первый готов пожертвовать ею, а со мною, я знаю, и вся армия своими жизнями. Лишь бы жила свободно никем не смущаемая дорогая Россия».
24.10.17
«наступает зима, наступает тишина и скука на фронте. Ни выстрела, ни какого хорошего дела, Сидят люди в землянках. скучают и жалуются на судьбу. забросившую их сюда, далеко от родных и знакомых. Скучно! однообразно! глупо! и вот чтобы встряхнуть людей, чтобы у них появился хоть к чему нибудь интерес небольшая группа организовала драматическую труппу, вырыли огромный блиндаж, устроили сцену и стали давать спектакли<…>Сейчас я в Киеве. Закупаю все необходимое для постановки окопных спектаклей. Хочу приобрести 1-2 артисток. Женщин у нас нет. Работаешь, и весело становится на душе. Видишь, как постепенно солдаты заинтересовываются делом, забывают свою ребячью политику, а сознание приносимой пользы заставляет исполнителей работать с удвоенной энергией и пессимизм снова отступает..громким криком "Да здравствует жизнь! только она прекрасна!! Прочь уныние и работать!!"Н.»
16.11.17
«Всему<…>бывает конец, бывает конец и терпению. Не знаю, может быть, ещё некоторое время подожду, но потом прошу не осудить меня, если я покину «бездействующую армию" и на более или менее продолжительное время скроюсь с горизонта. Я ушел уже из роты не желая находиться с людьми, желающими гибели родины. Я не могу убедить людей в подлости их суждений, но и разделить эту подлость по отношению к своим братьям я не желаю. Я ушел и занялся делом просвещения, я занялся любимым своим делом - театром. Но и здесь я не нашел покой. Сегодня «выразители мнений" нашей дивизии выезжали на автомобиле к немцам. Заключить с ними перемирие, чтобы дать этим возможность врагу удвоить силу там, где он найдет нужным, чтобы погубить своих братьев. Можно ли оставаться безмолвным и пассивным? Словам твоим не верят, действовать здесь не можешь, остается одно - бежать. Не судите - я хочу всякого благополучия родине, я люблю Россию, но ненавижу русский народ».
Друзья юности стали и друзьями молодости Зощенко. Вместе они переживали крушение Империи и все катаклизмы войн и революций. Но не все уцелели в этом пожаре.
На фронте получил тяжелую болезнь, от последствий которой и скончался в 1936 году Коля Николаев. Заразился туберкулезом и умер в 1921г. совсем молодым (26 лет отроду)умница, серебряный медалист Павел Лялин. От испанки умерла в 1919 сестра Нины Чернышевской, Елена. В 30-е в годы репрессий потерялись следы Бориса Больдта и его жены Веры Полиловой.
Мгновенной вспышкой высвечивают нам их тогдашнюю жизнь письма Михаила Зощенко к друзьям, Ёлкину и Лялину, от 1919 года. В них живы отголоски их юношеской дружбы, чувствуется обстановка в Петрограде 1919 года и неунывающая молодость друзей и проявляется талант и будущее мастерство юмориста.
Поразительно, но в голодном и холодном Петрограде этих молодых людей интересовали литература и искусство. Они живо интересовались театром. Организовали литературный кружок в доме известного до революции литератора Г. Т. Полилова (его сын тоже учился в филологической гимназии).На собраниях этого кружка Зощенко читал друзьям свои первые литературные произведения.
Из письма Александру Ёлкину:
«Вот ты обижался, Саша, что не пишут тебе, - а как писать? Время не хватает. По секундочкам расчитано<…>Эх, Сашка, не такое сейчас время, чтобы письма писать. Вовсе не такое. Я то пишу - уж такая у меня служба: сиди и пиши письма партикулярные там или с любовным содержанием. Сиди и пиши.
А вот Кулибин али Женька Иванов так там не до писем. Сам знаешь - специалисты они. Нужно тоже устроиться им. А куда ни придут:..им..бывшие..нет...местов нет<…>А кто и похуже<…>говорит, подойти редиске, потри чуточку и белое покажется. Так и не принимают. Володька тот совсем без дела<…>химию сдаёт в институте. Может ...( а он научный экзамен учиняет. Поступил теперь в Артиллерийскую Академию что в Царском селе…. в люди выйдет... А в свободное от занятий время, волоча левую свою ногу(он чуточку хромать начал перед призывом) мрачно бегал в учреждения всякие. Устраивался. Но конечно плохо: завтра идёт на фронт.
Я же сижу в служебной своей комнате и пишу...Настроение...хе-хе..праздничное. Звон в церквах благостный..Солнце тоже. Маленькое облачко в небе умирает...А лица то...Лица то у всех такие ласковые, добрые, будто не по фунту сеяной пшеничной муки получили, а по сто фунтов крупчатки на едока. Вот такие лица. И радостно так. Умилительно. хочется подойти и обнять вот того толстого едока и вырвать кусок вкусного кулича, который он развязно и при всех жует. А лица то у всех...Христос Воскресе, Саша!»
Далее в письме приводится шутливый опрос на тему» какие театры лучше московские или петербургские» с меткими характеристиками его друзей и их ответов на анкету.
Из письма Павлу Лялину:
«7 июня
Вчера пришёл Николаев и сказал строгим голосом:
- Вот. От Павлушки, значит письмо получил. Бранится: что не пишут ему.
А так как Николаев сейчас артист (В театрах почти что государственных играет) и они очень заняты, то мне и не удалось расспросить их подробно.
Вот, добрый мой старый Павел, здравствуй, здравствуй.
… коли дойдёт, так ты. Павел не помедли с ответом. Тогда подробно обо всем пропишу.
А сейчас только несколько строчек и конечно о наших друзьях.
Впрочем что и рассказывать? Если и тридцать лет не бывать в Петербурге , тридцать лет никого не видеть так и то можно без ошибки угадать как живут и чем живут добрые молодые люди - наши приятели. Так сказать, психологический опыт.
…
Так вот, Николаев актер.(Политикой не интересуется. Государственный масштаб, говорит, не тот). Тебе известно, что ещё в молодости были у него все к тому данные: мать его была на сцене, отец в опере и дедушка был капельдинером. Не, от, кровь, одним словом. Наследственность.
Впрочем, Николаев не только актер, артист, он ведь кто он. Днём он торгует в лавочке, а вечером:
- Офелия, иди в монастырь!
- Брось, говорю ему, - лавку.
- Нет, -говорит, не брошу. Хочу чтоб мать на старости лет <…>пожила.
так и живёт человек.
Ну, о нем-то много будет написать как-нибудь.
Есть ещё Сашка.
Ты оставил его скромным, застенчивым, красневшим молодым человеком.
Сейчас его специальность: разоритель чужих семей.
Вот он какой! Не одно женское сердце бьётся сильнее для него. А сколько улыбок, а какие надежды, а какие взгляды ему! Ещё бы: Высокий, плечистый, идёт - поигрывает бицепсами. Прямо ты, говоря газетным слогом:
«Молодой инт. человек,
Выжимает 2 пуда левой рукой,
прилагаю фотографическую карточку,
расстоянием не стесняюсь.
предъявители трехрублевого билета».
Вот он такой. Однако, мы его видим мало. В Петербург он приезжает не часто. Впрочем, о тебе-то ему сказали, велел низко кланяться.
Он прямо с поезда приходит за Кулибиным и за Женькой, мы собираемся у Николаева и играем в преферанс. Иной раз приходит и Борис Больдт. Впрочем редко. Человек он семейный. В свободное время занят деторождением. Сын его держит строго. Не пускает "шляться по товарищам".
Всякий раз, когда мы заходим за ним, мы слышим сначала симпатичный голос из кухни:
- Эй, да не бейся, сердце, во младой груди!
Это Борис стирает пеленки».
Александр Ёлкин так вспоминал эту их голодную молодость в разные годы жизни в своих письмах к жене Зощенко:
«таких встреч, которые были у нас, вряд ли имеют теперь и вряд ли будут у современной молодежи. Мне всё кажется, что вот кончится война (а оказалось войны) и я вновь буду в кругу своих друзей и дорогих мне людей ходить по балам, встречаться, играть в футбол и делать всё то, что мы так хорошо делали».
«у меня появилась мысль писать об этом <…>писать только о Мише конечно я бы мог. Но ведь Миша был одним из тех, которых я знал, которых очень любил<…>вся группа моих знакомых, вся та эпоха, все чаяния этой молодежи мне близки и понятны, хоть мы все были разные люди. Конечно, Миша своими талантом выделялся из всех, поэтому он всё же является одной из центральных фигур "нашей компании".
«прочитал в "Октябре" его повесть вернее её начало<…>несмотря на усталость не мог оторваться<…>столько было знакомого<…>юность нашу, наших товарищей, подруг. Меня очень поразило, я бы сказал, неписательская откровенность и объективность, иной раз даже неожиданная для автора, с которыми написаны эпизоды жизни Миши. Я даже вспомнил как Борис Больдт рассказывал о встрече с Мишей во время его переезда к вам на Зеленина <…>который описан и Мишей<…> Прочитанная книга перенесла меня на много лет назад, во времена … в вашей квартире на Зелениной луч света во тьме».
«В Москве с Мишей у меня как-то не получилось, или он очень занят, или он не особенно. жаждал встреч со мной. Но меня, не смотря ни на что, на его славу, или неприятности, он всегда будет человеком, которого я очень люблю и считаю своим первым другом, вернее считаю себя его другом».
«Повспоминать далёкое-близкое, родное и бесконечно счастливое...повспоминать...хотя бы пасхальный день. когда мы у вас все вина выпили...так было беззаботно и весело..или день, когда мы играли у вас на Зелениной ночью в карты, а вы...домой нас ...... так много прекрасных дней совместно с нашей компанией».
«Как грустно, что сердце болит от невозможности увидеть всех, кто был так дорог. Как прав был Миша когда говорил, что мы друг друга понимаем с полуслова<…>достаточно было намека на мысль, чтобы получить от другого развитие её».
«Когда-то давно я разговаривал с Мишей, он сказал мне, что собирается писать "о нас", спрашивал наше мнение и разрешение на применение в своих мемуарах подлинных наших фамилий"действующих лиц". Вот выполнить это он не успел».
«А у меня перед глазами маленькая, маленькая 2-х комнатная квартира на 1-м этаже громадного дома №9 по Зелениной улице. Тяжелые времена 1919-1920гг<…>При свете каких-то. изобретенных жестокой необходимостью, коптящих и чадящих от сгорания также неведомого до этого времени светового топлива(электроэнергию подавали на 2-3 часа в сутки, да и то не всегда), проводит ночи за литературными переводами изящная, молодая женщина, одетая в далеко неизящную "кацавеечку", своим трудом желающая облегчить совместную жизнь со своим, не очень приспособленным к жизни(так, наверное, по обывательски говорили её родители), молодым мужем - Михаилом Зощенко».
В последний раз вместе собирались друзья с юности: Ёлкин, Иванов и Зощенко в 1946 году чтобы поддержать друга в период травли после «Ленинградского дела».
С Ивановым Зощенко жил неподалеку в Ленинграде и общался. Александр Ёлкин намного пережил друга своей юности. Он пытался написать книгу об их юношеской компании, но не сумел.
1919 год – переломный год в его жизни. Очень скоро всё в ней изменится. Появится литературная студия, новые друзья. Своя семья. Зощенко станет писателем. Он станет известен во всей стране и не только в своей стране.
Но и этап жизни на Петроградской стороне, конечно, бесследно не прошёл для него.Потому что, как сказал когда-то один из этих его друзей, Николай Ёлкин: "Самая лучшая пора жизни это вот эти года юныя. Все это время всегда остается в памяти и как бы человек потом не погряз в житейской грязи как бы не опошлился он всегда будет вспоминать это время".
***
С другими моими публикациями по теме Зощенко можно познакомиться тут:
http://www.proza.ru/2019/02/20/2039
http://www.proza.ru/2019/02/22/28
http://www.proza.ru/2019/02/25/1987
http://www.proza.ru/2019/02/27/1767
http://www.proza.ru/2019/04/05/1467
http://www.proza.ru/2019/04/13/444