Обрывок 16

Иван Киппес
Душевная у меня просьба: Если кто по-жизни шибко серьёзный; в нашем несмешном бытие ничего смешного не видит-лучше дальше не читайте. Не надо.

     В ноябре 69-го в нашу сибирскую сторонушку, согласно нашим зимним традициям, припожаловали хозяева: зимние морозы. Надоевшая всем, прилипчивая осенняя грязь затвердела и перестала липнуть к сапогам, от чего сапоги стали значительно легче.
     Вконец надоевший всем назойливый осенний дождь, преобразовался в холоде в приятный белый снег. Первый пробный снег, что беспорядочно упал с неба ещё в октябре, сразу же и растаял; но дал знать, что придёт ещё. И в ноябре пришёл. И второй снег и третий; улёгся основательно на землю, как у себя дома. Унылый осенний ландшафт преобразовался в стылый зимний.
     Белый Свет стал и вправду белым, но власть кругом была прочно "красной", а жизнь на деревне самодостаточной: "что сам ночью достанешь - то и твоё". Зря что ли ночи на деревне такие тёмные, а освещение плохое. Вот откуда и достаток того же корня слова.
     С морозами в личных хозяйствах владельцев хозяйств наступило время "продразвёрстки". Хозяева точили топоры и ножи; вытаскивали мясорубки. В предчувствиях летального исхода в стайках встревоженно загоготали гуси, а за ними истошно закрякали утки. В сараях нестройно поддержали: там озабоченно захрюкали хрюшки, заблеяли жалобно барашки. Животный инстинкт подтвердил их предчувствия: "мы звенья в пищевой цепочке".
     Утомлённые затяжным сезонным вегетарианством, труженники полей и ферм нуждались в калориях. Трудовые их организмы, не знающие жировых отложений, требовали наконец мяса и сала. А, отвергающие всякое вегетарианство, дворовые собаки предвкушали пир во время зимы. Трещётки - сороки покинули свой лес и висели на задах подворьев, в ожидании выброшенной требухи.
     В воздухе, сонно висевшем над деревней, завоняло палёными перьями и жжёной свиной щетиной. Из печных труб запахло жареным и варёным мясом. Между вонью и запахом вкрадчиво пробивался аромат гонимой самогонки. У людей в жизни снова появились недолгие выходные, и люди пошли: кто на свадьбу, кто на проводы в армию,  кто в гости, а кто просто в загул. На всех трёх концах деревни играли гармошки, что-то пели, как-то плясали.
     Мои однокласницы были девушками серьёзными, со свадьбами не торопились; торопились получить высшее, или среднее, но специальное образование. Учились в основном в городских учреждениях и ждали когда женихи сходят в армию, ума наберутся, усы отрастят. Ну и уже смелее будут в ухаживаниях.
     Первыми пошли в армию одноклассники Вовка Титов и Толик Тупиленко. Мы с Петром Петровичем, товарищем по школьной парте, были в числе приглашённых на проводах. Не имея опыта, наравне со взрослыми, хорошо пили водку, закусывали плохо, опьянели быстро; похмельем наутро страдали хуже некуда.
     Слава богу, что только двоих тогда проводили, а не всех пятнадцать одноклассников; столько водки я бы никак не выпил и холодца бы не съел. Вегетарианцем на селе быть никак нельзя; потому что для травы хороша вода, а для водки требуется: сало, холодец, пельмени.
     В конце ноября пришла и мне повестка в армию. Чему я даже обрадовался и почувствовал неподдельную гордость. Это было время, когда армия была в народе в большом авторитете. Я постригся под "наждак", сложил в рюкзак нехитрый набор "рекрута": трусы, носки, пасту и зубную щётку; бумагу и пару конвертов для писем.
     Возникла небольшая дилемма: я еще не курил, не брился, не целовался и поэтому не знал какую бритву взять - станок  или электрическую. Моя нежная нецелованная кожа и слабенький пух на ней не хотели ни того, ни другого. Я и не взял не то, не другое: решил не бриться, пока не начну целоваться и вследствии этого женюсь.
     Барашки на нашем дворе уже отблеяли и были готовы к пельменям; хрюшка тоже отхрюкала и была готова к котлетам. Безголовые гуси были готовы к яблокам. Было куплено два ящика водки; всего-то сорок поллитровок. Больше тогда на свадьбу и проводы не давали: другим могло не хватить.
     И было не совсем ясно - хватит или нет. Скорее всего нет, и на этот случай догнали самогонки ( отсюда и пошло потом - "догнаться"). Мать лепила пельмени, всхлипывала и тёрла глаза (должно быть от лука); отец курил чаще обычного и хмурился гуще обычного.
     На советско-китайской границе было неспокойно; в марте на Даманском получили китайцы по китайским мордам, но их ведь так много, что всем не хватило и тем, кому не хватило агрессивно лезли в других местах границы. В столкновениях погибли наши пограничники. В Праге наши танки с улиц ушли, но чехи затаили злопамять и держали за пазухой камень.
     После пражских событий в армии ввели новую форму; и мирный имидж советских военных за рубежом значительно приукрасился. А после жёстких рукопашных столкновений с превосходящим количеством китайцев, в армии увеличили норму выдачи сливочного масла и белого хлеба, что качественно повлияло на нашу оборонную способность. Китайцы с их чашкой риса в день без масла и соли, больше не совались.
     В апреле 69-го родился Стас Михайлов; после этого в армии подняли уровень политической подготовки личного состава, чтобы личный состав почувствовал возросший уровень ответственности. Я внутренне настраивался и на Чехию и на китайскую границу и, читая в туалете несвежие газеты с тревожными новостями,  проникался ответственностью.
     Но за два дня до призыва позвонили из райвоенкомата и дали команду "отбой". Сказали, чтоб особо не переживал, потому что призовут обязательно весной. Возможно в международной обстановке ждали весной новый очаг напряжённости и поэтому копили резервы из сибиряков. Сибиряки, известный факт, надёжные резервы.
     Радость с гордостью мне пришлось оставить при себе. Я даже расстроился. На голове опять стали расти волосы, мать перестала всхлипывать, а отец стал снова реже курить и хмуриться. В доме мы ели пельмени и котлеты теперь и по будним дням.
     Водка в ящиках стояла тихо, но местные алкопаломники каким-то образом о ней прослышали и проторили по переулку к нашей водке тропу жажды. Повадились каждый день топтать пол как в магазине. За бутылку водки душу вынут, а за ящик - все внутренности.
     Наша собака во дворе лишилась спокойной жизни и уже не могла лаять, а просто хрипела на цепи.  Пришлось, спокойствия ради, водку продавать - за нал, по номиналу. Водка в России имеет свойство заканчиваться всегда не ко времени; она и закончилась раньше, чем хотелось бы алкотерптцам.
     И они продолжали топтать тропу вхолостую ещё некоторое время; отчаянно не веря, что водки больше нет. Наконец бог устроил в одну из ночей хороший буран со снегом; чем прекратил их и наши мучения. Алкогольную тропу  в переулке занесло по колено снегом и хождения прекратились: должно быть следы потерялись.
     Зимой на ненормированный нелёгкий труд со сдельно - минимальной оплатой никак не тянуло и я потихоньку тунеядствовал, повышая свой культурный уровень чтением книг.
     А вечерами для расширения кругозора смотрел в телевизор. Назывался он, как сейчас помню, "Лотос"(неужели уже тогда - китайское). Там более-менее чётко показывала всего одна программа и то вечером и то не всегда.
     Антенну нам склепал местный умелец и мы её повесили на растущий под окном тополь. Чтоб повыше. Но тополь качался от ветра; вместе с тополем антенна, а с антенной качалось изображение. Очень нервное это было занятие  смотреть "Лотос", в какую бы позу я не садился.
     Очень скоро у меня, как у порядочного (в смысле совестливого) нахлебника начались угрызения совести; и чтобы как-то смягчить угрызения я старался быть полезным в домашнем хозяйстве.
     Кормил домашних животных, убирал во дворе  снег, в сарае навоз. Таскал воду, дрова, уголь. Топил печь. Научился варить борщи. И когда родители приходили домой на обед, я встречал их борщом и жаренной картошкой. За это я мог смело просить у них вечером двадцать копеек на билет в кино.
     Типичный порядочный нахлебник. "Опустился" до того, что научился доить корову. Родители собрались в гости на несколько дней, к кому-то из родственников в Казахстане оживить попритухшие родственные связи.
     Корову с собой не повезёшь - ищите подменную доярку дома. Нашли меня. Вообще, у меня сложилось стойкое подозрение, что в прошлой своей жизни я был женщиной: я много чего умею женского делать.
     И вот в пятницу вечером я уселся под нашу корову Майку, зажал между ног ведро, и под руководством матери прошёл краткий курс обучения доильному мастерству. Немного теории, главное практика. Как в танцах.
     Если кто из городских людей думает, что корову для доения укладывают на бок - это заблуждение. Корова ложится только на живот, и то во время сна. Доить её надо, когда она стоит и в настроении.
     Наша, уже не первый раз "замужем", корова хорошо знала меня как "кормильца". Я задавал ей на первое - сено, на десерт - свёклу, на праздники - комбикорм. Таскал вёдрами воду ей напиться после еды всухомятку. Убирал за ней её лепёшки, чтобы она не вступила.
     Специальным скребком соскребал ей со спины полинявшую шерсть. При этом проезжал этим скребком по её коровьим эрогенным зонам и от этого она прям вся изгибалась. Я в этих зонах был ещё неопытен и это было моё первое знакомство с ними. Но судя по её реакции: как "скребун" я её вполне удовлетворял.
     Вообщем я был у неё на хорошем счету и она без больших сомнений допустила меня к своей "груди", то бишь к вымени. Вместе с ведром. Нужно сказать, что коровы в нашей деревне были интеллигентными и понятливыми животными; а наша Майка особенно, потому что понимала два языка: русский и немецкий. И смешанный ругательный.
     И с пониманием, а следовательно с терпением отнеслась к моим упражнениям с её молокогенерирующим органом. Собственно дойные упражнения довольно просты и каждому мужчине вполне понятны. 
     Нужно с нежным чувством в кончиках пальцев сжимать и одновременно тянуть вот эти упругие сосиски на вымени; причём так, чтобы тугая струя молока попала в ведро, а не мимо.
     Первоначальная проблема возникает в том, что сосисок четыре, а не две, как привыкли думать мужчины; и поэтому как бы не хватает рук. Но после двух - трёх тренировок сосисок уже не кажется так много.
     Да, и ещё; мешает попервах некоторое волнительное смущение, психологический барьер; от прикосновения к такому, скажем так, неординарному (сам точно не знаю, что оно означает, но мне нравится) органу. Уже неординарному, потому что  - между ног.
     В этом месте я позволю себе порассуждать, поскольку имею навязчивую к тому склонность. Причём, начал я рассуждать о сути вещей уже в раннем возрасте; не стал дожидаться возраста преклонного.
     А так как свои мозги я ещё не забил всякими догмами, то смотрел на вещи несколько нетрадиционно. Так нетрадиционно посмотрел я и на коровье вымя. И что я там увидел?
     А увидел я женское и мужское, как бы в одном. Женское Начало и мужской Конец; вернее четыре конца. Как бы диспропорция. И потом ещё размер: женское - большое, а мужское - маленькое. Четыре, но маленьких. Как бы дисгармония. И если так рассуждать, то, конечно, засмущаешься.
     Сейчас я над такими вещами уже не заморачиваюсь, а тогда я испытывал волнительное смущение. Наша, не первый раз "замужем" Майка, жевала свою жвачку, поворачивала голову ко мне и я читал в её мутных коровьих глазах, недоумённый вопрос: "Восемнадцать лет уже, а опыта обращения с титьками нету. Как так?"
     Ну вот так вот; подзадержался я немного в развитии. Ладно. Она понимала моё смущение и опять же своим, как бы женским, взглядом давала мне понять: "Давай, тискай уже. Не робей, в жизни пригодится." Ну, вообщем, для первого раза я справился неплохо и мать и Майка мной, как доильцем, остались довольны.
     Вспоминаю, как мой маленький брат (года четыре тогда ему было), крутился вместе с кошками подле матери, когда она летом во дворе доила корову Марту. Марта, потому что родилась в марте; родилась бы в мае - была бы Майка. Ну, и так далее в том же ключе.
     Кошки, понятное дело, ждали парного молока, а брат запал на коровьи сосиски: уж больно его тянуло взять тёплую упругую коровью сосиску в свою детскую лапчонку и "пожамкать" её.
     И он потянулся ручонкой сзади у Марты между ног. Обычно она всякую мелочь отгоняла своим хвостом, но тут хвост был привязан к ноге и ей пришлось работать ногой.
     И она легонько, чтоб не ушибить ребёнка, подцепила его ногой и слегка дрыгнула  от себя. Братулька сделал чистое сальто в воздухе и приземлился в корзину с накошенной травой. И даже не понял, что его кинули.
     Правда после этого он избегал женщин с именем Марта, и женился только в сорок пять лет. Ну не зря же Фрейд, учёный среди психов, утверждал, что все наши взрослые проблемы связаны с нашим же детством.
     Но вернёмся к нашим коровам. В субботу утром родители уехали. Я, переполненный свалившейся отвественностью, уже довольно уверенно оттаскал нашу Майку за дойки и закончив, поставил ведро под ней на пол, и стал отвязывать ей хвост.
     И в этот момент эта корова подняла, должно быть уставшую ногу, и поставило своё нечистое копыто прямёхонько в ведро. В молоко. Ладно бы переднее более-менее чистое; так нет: самое грязное заднее. Поставила и стоит. Дескать: "Моё молоко - хочу и ставлю". Я прямо ох...нул: "Вот же скотина!"
     Первая реакция была: врезать ей между рог, но не было чем. Вторая реакция была: устроить некрасивую истерику с громким звуком и неприличным текстом. Но не было слов. Сижу в ступоре на стульчике и мысленно пытаюсь ускорить выход из ситуации. Получилось: корова подняла ногу, я рванул ведро и поднялся с колен.
     Я вспомнил, что в где-то в Индии корову считают священным животным; и её там нельзя бить и орать на неё тоже нельзя. Иначе станет она забитой и запуганной, как всякая женщина в подобной ситуации. И будет она ходить как неприкаянная по улицам, есть горькую полынь и молоко от этого станет тоже горьким.
     Поэтому я сдержался. Молоко процедил и подумав, отнёс его, живущим от нас через переулок, пьющим  из жидкости в основном водку, соседям. Но они не отказались; наоборот обрадовались и употребили его скисшим на похмелье без всяких болезненных последствий.
     Но на этом мои университеты не закончились. Как то сижу я в кресле в позе "лотоса" и смотрю изображение в "Лотосе". На деревню навалился всей своей тёмной массой поздний зимний вечер. Всё живое гнуло ко сну. Даже пожарников.
     В домах люди отходили в свои постели, чтоб посмотреть лучше хороший сон, чем плохое изображение. Я уже тоже склонялся ко сну, когда на пороге дома вместе с облаком конденсата возникла баба Роза; возникла и озабоченная  спросила родителей.
     Она жила от нас по левую сторону через двор соседей. Мужа и детей у неё не было, а была кошка и ещё куры и овцы. И чихала баба Роза громче всех в округе пятисот метров. Когда она чихала на своём огороде, вороны поднимались и улетали, а у цветущих подсолнухов облетали лепестки.
     Родителей дома не было: они были ещё нестарыми и иногда ходили на гулянки к друзьям и приходили домой загулявшими. Приходили поздно и могли тогда только спать.
     Баба Роза была в озабоченном состоянии: у неё никак не могла разродиться перво-овцематка. Обычное дело у этих молодых овечек. Помочь овечке кроме меня в этот поздний час было некому. А если бы и нашёлся какой мужик, то сделал бы он ей, скорей всего, " кесарево сечение" - ножом по горлу.
     Я вылез из позы "лотоса" и, движимый состраданием к "меньшим сёстрам" нашим, пошёл акушерствовать на свой страх и риск. В сарае у бабы Розы лежала на полу молодая красивая овца; уже без сил и с последней надеждой в глазах. Вокруг толпились её бестолковые беспомощные родственники.
     У меня быстро созрел план действий - на овечьих родах мне уже приходилось дома присутствовать -  и я спросил у бабы Розы водки. В деревне про водку никогда встречных вопросов не задают: знают - без водки дело не пойдёт. Баба Роза решила сэкономить и притащила давнишние остатки самогонки.
     Я полил её себе на руки, чтобы продезинфицировать. Самогонка была такой вонючей, что если бы я дал её понюхать бедной овечке, она бы родила и без моей помощи. И скорей всего двойню.
     Но я не хотел идти на крайние меры, а закатал рукав на правой руке и... Вообщем довольно легко я вытащил из овцематки на свет божий ягнёнка. Живого и кучерявого и на вид сильно заспанного. "Поросёнок" - он чуть не проспал свои роды и мог бы сразу попасть на свои похороны.
     Вся овечья братия облегчённо заблеяла; а свежеиспечённая овцемамка - благодарно. Самогонку допивать я не стал, домыл ей руки и пошёл домой звёздной зимней ночью.
     Скрипел уважительно снег под ногами, луна почтительно освещала дорогу, а деревня спала и не знала о моём исполненном подвиге. Может зря я не пошёл в гинекологию.