ЛУННАЯ СОНАТА
МОИМ ЛЮБИМЫМ произведением, - говорит Валерий Михайлович, - была и есть «Лунная соната» Бетховена. – Послушай, Борис, как постепенно всё более сгущаются тона. Как ты думаешь, какое здесь выражено настроение?
- Мрачное, - отвечает 14-летний мальчишка своему 20-летнему учителю.
Это происходило в 1962-м, на втором году существования Сретенской музыкальной школы. Учеником был я, а учителем моим молодой выпускник дирижёрско-хорового отделения Читинского музучилища Валерий Михайлович Рублев.
- Есть светлая скорбь, - сказал он тогда. – Вот здесь именно это.
А потом мы сидели в пустом классе, и учитель листал томик Гейне, где были строчки, удивительно гармонично подходящие к произведению великого композитора: «И радость печальна, и скорбь светла»…
Вот таким запомнились мне первые уроки у Валерия Михайловича. Эти уроки были для меня каким-то единым слитком из музыки, поэзии и всего самого доброго, человечного, органически соединенного с искусством. Так или иначе, но эта связь постоянно ощущалась и в музыкальном разборе произведений, и в работе с хором, и в десятке других повседневных и на первый взгляд незаметных дел.
Я БЫЛ, пожалуй, самым старшим его учеником, и занятие по специальности проходило у меня обычно последним. Поздним вечером, сразу после урока, мы вместе уходили из дверей опустевшей школы. Обычно шли пешком.
В октябре на Шилке уже шла шуга, ощутимо потягивало холодком, а он шёл в аккуратном осеннем пальто и, казалось, это время самое лучшее для него: таким бодрым румянцем дышало его лицо и улыбка. Чувство юмора у моего учителя никогда не выливалось во что-то обидное, а выражалось в умном и добродушном подшучивании, звучавшем порой, как похвала. Ученики его любили и шутливого замечания обычно было достаточно для очень говорливого Пети или Коли. Валерий Михайлович называл своих ребят только по именам. Мягкий характер и принципиальная требовательность снискали ему уважение и любовь детей.
Себя в 14 лет я, разумеется, не считал ребенком, да и относился ко мне мой учитель немножко по-другому, чем ко всем. Во внеучебное время мы становились товарищами без панибратства, друзьями с большой буквы. На правах старшего Валерий Михайлович платил за меня в автобусе, с улыбкой отводя мои оговорки. Человек сказывался в нем сильней преподавателя и музыканта, а вернее все три грани гармонично сияли, но первая – ярче всех.
В эту пору моей жизни, когда легко увлекаются, стал я пробовать сочинять музыку. И первые свои опыты принёс Валерию Михайловичу. Сколько потом вечеров провёл он со мной, занимаясь теорией, доставая для меня специальные учебники и пособия, обстоятельно разговаривая со мной о музыке и о людях, которые её создают, о телепатии и о человеческих судьбах.
ВО ВРЕМЯ весенних каникул он едет к матери в Читу и приглашает меня к себе. И вот я в их доме. Живут без отца. Мать – Галина Александровна. Кроме Валерия, ещё двое детей – парень моих лет, с которым мы подружились и 8-летняя девочка. Серёга – заядлый радист, активный член радиоклуба и вообще отличный парень.
В комнате моего учителя простая обстановка, но много книг. Фиолетовой полосой на полке – сочинения Максима Горького.
Мы сидели в этой простой комнатке и Валерий Михайлович, держа в руках, как мне показалось, наиболее потрёпанный сборник, начал читать вслух горьковский рассказ «Часы». Многие места в рассказе были помечены карандашами разных цветов.
«Тик-так… За одной родившейся секундой рождается вторая»… - писал великий художник слова.
Тихий, чуткий голос читал мне эти слова, и именно тогда, в те минуты во мне начало рождаться сознание величия человека, о котором Горький писал с большой буквы.
А тот же голос продолжал читать бессмертные строки: «Всего же полнее и интереснее жизнь тогда, когда человек борется с тем, что мешает ему в жизни. Да здравствуют сильные духом, мужественные люди – люди, которые служат истине, справедливости, красоте… Есть только две формы жизни: гниение и горение… Каждому, кто любит красоту, ясно, где величественное».
Быть может именно тогда эти слова наиболее ясно вошли в мою душу. Мне было 15 лет и слова учителя и старшего друга, его голос, внимательно читающий мне эти строки, вызвали много порывов, заставивших серьезно и удивленно взглянуть в глаза самой жизни…
ОСЕНЬЮ 1963 года Валерий Рублёв надел солдатскую шинель. Его призвали на срочную службу. И оттуда, из Н-ской части приходили ко мне письма, полные внимания и интереса к своим прежним ученикам. «Большой привет моим ребятишкам», - писал он. В письмах еще острее стали звучать прежние общечеловеческие, глубокие мысли. Он не бросал риторических фраз – они были чужды самому характеру Валерия. И сейчас, перебирая письма, чувствуя логику его рассуждений, я думал: откуда берется такая логика и понял: от горячей заинтересованности в человеческих жизнях и судьбах.
Разве не об этом говорят эти строки: «Ты пишешь, что серьезной музыкой нет возможности сейчас заниматься. Что ты имеешь в виду под «возможностью»? Когда она появится?».
Или такие мысли из письма: «Воля… никто ее не подарит, не даст. Самому нужно постараться обрести силу воли».
И опять вопросы о своих ребятах в том же письме: «Как школа? Был ли ты там? Кого из моих питомцев видел? Кажется, совсем недавно был на уроках, радовался или расстраивался из-за хороших или нерадивых учеников. Сейчас они все мне кажутся хорошими».
Писал о новостях службы: «К своим обычным служебным делам прибавилось интенсивное занятие художественной самодеятельностью. Готовимся к концерту в честь праздника и т.п.». После службы мечтал опять вернуться к прежней работе: «Велико желание работать с детьми».
Через полтора года после начала службы Валерий Рублев получил отпуск домой. И мы с ним встретились. Он выглядел таким же бодрым и немного насмешливым, а лицо – бледнее и даже строже, несмотря на шутки и разговоры, которые велись в жизнерадостном тоне.
Короток солдатский отпуск. Уже прощаясь и выслушивая его добрые советы, я сказал ему:
- Не беспокойся, Валерий Михайлович! Я буду помнить все, что ты говорил мне и делал для меня.
КОНЧИЛИСЬ, наконец, трудные солдатские годы. В августе этого года Валерий Михайлович Рублев вновь вернулся в Сретенск, в ту же самую музыкальную школу, где начинал работать после окончания музыкального училища. Бывшие ученики выросли, некоторые уже закончили «музыкалку». Да и школа из маленькой неприспособленной избенки перешла в новое большое здание, лучшее, пожалуй, среди других зданий музыкальных школ области.
…Дни учителя музыкальной школы загружены упорной работой. Каждый день несет что-то новое. Ведь дети – постоянно развивающиеся и очень интересные маленькие люди. Каждому из них Валерий Михайлович старается открыть своеобразный и сложный, глубоко эмоциональный, мир искусства. И, может быть, именно сейчас в светлой комнате музыкальной школы хрупкие руки девочки пробуют играть «Лунную сонату», и мягкий голос учителя чутко ведет маленького человека в волнующий и большой мир музыки.
Б.КОМИССАРОВ.
(Газета «Советское Забайкалье»
за 6 ноября 1966 года).