Египет, Древнее Царство.
2656 г. до н. э.
Время половодья, месяц Менхет
– Что нового пишут? — спросила смуглая красавица, поставив на маленький столик перед собой кувшин с пивом. Рядом, на изящном табуретике примостилась другая девушка, почти точная копия первой. Обе девицы ярко обвели глаза зелёным малахитовым порошком, — им же были оттенены губы, — и раскрасили брови антрацитово-чёрным кохлем. Их головы украшали искусные парики из тёмно-коричневых, доходивших до плеч мелких верёвочек. Рукам и ступням хна придала оранжевый цвет, вены на висках были подведены голубым. Широкие плечи, тоненькая талия, белый льняной сарафан, открывавший грудь, с изображениями перьев и украшенный стеклянным бисером; длинный тканый пояс красного цвета на талии, браслеты из золотых пластин с эмалевыми вставками на запястьях — девушек можно было принять за близнецов. Они и были сёстрами. И сейчас та, что принесла пиво, с большим интересом склонилась к своей соседке, державшей в руках свиток папируса. Рядом с ними стоял иссиня-чёрный негр, который, находясь в полудрёме, размахивал огромным опахалом.
– Ох! Да ничего. Опять вельможа Актор охотился на бегемота. Тоже мне – достижение! — заявила египтянка со свитком в руках.
– Ага, — поддакнула сестра. — Все же знают, что беднягу загоняют слуги, а он лишь раздаёт со своей лодки указания. Нашёл, чем хвастаться. Лучше бы, как Ид, занялся плаванием.
При упоминании имени местного спортсмена и красавца обе девушки нежно и томно вздохнули.
– Да, его даже хотели взять в сборную Нижнего Египта по плаванию!
– Ах, неужели?! — встрепенулась девушка с кувшином.
– Ха-ха, взяли бы Актора. Но я думаю, наш горе-охотник не решился бы встретиться с бегемотом в воде лицом к лицу. Хотя в этом случае ему точно удалось бы финишировать первым.
– Думаю, только если бы в воде был крокодил, а не бегемот.
– Кстати, о крокодилах. Фараон Нечерихет велел бросить свою неверную жену в Нил, — печально продолжила сестра с папирусом, — а мне Софис даже нравилась.
– Это его тринадцатая жена? — полюбопытствовала сестра.
– Четырнадцатая, — поправила собеседница.
Девушки снова протяжно вздохнули, на этот раз грустно.
– А этим мужланам всё сходит с рук! Лучше не томить душу. Что там дальше, Асенат?
Асенат стала разворачивать объёмистый желтоватый свиток.
– Хм. Новое средство от седины. Жир чёрных змей! — ответила Асенат. — Думаю, нам ещё рановато об этом думать.
– Ну, не скажи, — горячо зашептала её сестра. — Я вчера вечером выдернула у себя из макушки один седой волосок!
Асенат аж подпрыгнула, задела рукой кувшин и чуть не опрокинула его: он угрожающе заходил ходуном по столу, но, видимо, решил, что ещё рано превращаться в груду черепков, и остался стоять.
– Мама говорила, что лучше взять воронье яйцо! — промолвила она.
– Всего один волосок! — пожала плечами девушка.
– Постой, — Асенат будто что-то вспомнила и, выдержав глубокую паузу, каким-то странным взглядом посмотрела на сестру, — Азенет, разве ты не носишь парик?
– Ношу, именно поэтому седой волос так меня расстроил. Если даже бритьё головы и искусственные волосы не спасают от седины, то что нам, бедным девушкам, остаётся?!
Сбоку послышалось шлёпанье. И со двора в гостиную, где расположились сёстры, вошли двое мужчин. Один был лысым: гладкая кожа головы, щедро политая ароматическим маслом, отражала проникавший с улицы солнечный свет; второй носил короткий чёрный парик из шерсти. На них были лишь набедренные повязки схенти и сандалии. Лысый мужчина отвесил глубокий поклон и торжественно произнёс:
– Господин Кнему!
Тот, что был в парике, лучезарно улыбнулся и тоже поклонился, но не так низко, как лысый слуга.
– Очаровательные госпожа Асенат и госпожа Азенет, — зажурчал он, — я рад видеть Вас. Вы, как обворожительная Баст, как солнце, отражённое от головы самого Ра…
– Кнему, — перебила оратора Азенет. — Чем обязаны столь высокой честью?
– О, прекрасные Исиды, заклинаю Вас…
– Пожалуйста, Кнему, — нетерпеливо бросила Асенат. — Ближе к делу. Сегодня в доме пир. Нам ещё нужно успеть подготовиться.
– О! — улыбка вновь расползлась по лицу Кнему. — Раз так, я хотел узнать, когда приходить делать новый барельеф!
– Новый? — нахмурилась Азенет и посмотрела на сестру. — Я даже не знаю. На прошлом мы с сестрой получились очень схоже. Хотя я специально для того случая накинула новую тунику и бусы, повязала платок…
– Любой Вам скажет, восхитительная Маат, — забеспокоился Кнему. — Сейчас мои барельефы в большой моде. А насчёт нарядов — ну, существуют определённые каноны, Вы же знаете. Вам гораздо больше идёт изображение в калазарис, то есть, в ваших сарафанах.
– Мы специально надели разные парики! — возмутилась Асенат и упёрла руки в боки.
– О, бесподобная Сешат, — расстроено замурлыкал Кнему, — есть же правила… Как же быть бедному Кнему?
– Ох, — Асенат вздохнула и безнадёжно посмотрела на сестру. — Ну, хотя бы в этот раз можно в анфас?
Кнему совсем удручённо развёл руками:
– Милые Хатор, смилуйтесь над несчастным Кнему.
– Ладно, — сдалась Азенет. — Приходи завтра. Я думаю, позировать может только одна из нас. Сразу за двоих.
– Никак невозможно! — выпучил глаза Кнему. — Я не могу рисовать по памяти, а вы такие разные! Кстати, а как же Ваша прекрасная сестра, которую собираются выдать за владыку Нечерихета? Я буду счастлив сделать предсвадебный портрет!
– Ерби? — сёстры снова переглянулись, а затем Асенат, пожав плечиками, протянула:
– Ещё ничего не ясно. К тому же свадьба будет — если она будет — в любом случае, не раньше, чем через месяц.
– Понял, понял, Кнему всё понял, — заулыбался скульптор. — Мы об этом поговорим позже. Рад услужить великолепным Нут.
– Значит, на завтра? — уточнила Азенет.
– Да! Да! Утром я иду к их совершенству господину Актору делать барельеф, восхваляющий великие спортивные и охотничьи заслуги непревзойдённого сына номарха. Вы слышали, он снова сразился с бегемотом!
Сёстры мрачно переглянулись, давая понять, что разговор окончен.
Когда рассыпающийся в поклонах Кнему прошаркал к выходу, девушки снова вздохнули. На этот раз тоскливо.
– Снова весь день насмарку. Сиди и позируй! — завозмущалась Азенет. — Голову не поверни, лишний раз не вздохни, постарайся не моргать! Эти барельефисты просто изверги. Давай дальше, Асенат!
– Что здесь у нас, — с интересом развернула свиток Асенат. — Ага! Ого! Что выдумал наш Джосер!
– Что-что там? — забеспокоилась сестра. — Быстрее, не тяни.
Азенет перегнулась через плечо сестры, и её глаза тоже побежали по иероглифам.
– «Ибис-вещатель» пишет следующее, — промолвила Асенат. — Наш великий несравненный владыка, принадлежащий Тростнику и Пчеле Джосер-са Хор-Нечерихет заявил, что отныне не будет возводить каменную мастабу. А для своего захоронения построит первую в Египте – по предложению своего верховного советника Имхотепа – Пир.. Пира… (Придумают же!) Пи-ра-ми-ду! — наконец, смогла прочесть по слогам Асенат.
– Что это ещё такое?! — повысила голос Азенет и подлетела на стуле от резкого звука. Слуга-негр, с увлечением слушавший новость о первой пирамиде, выронил опахало, длинная ручка которого громко стукнула о каменный пол. Сёстры мигом обернулись, а он, уже подхвативший гигантский веер, стоял как ни в чём не бывало, томно прикрыв глаза.
– Так что там! — пихнула сестру в бок локтем Азенет. — Читай!!
– «ПирамидА, — произнесла с ударением на последний слог Асенат, — представляет собой прямоугольную усыпальницу, известную жителям нашей страны, как мастаба, с надстроенными над ней тремя мастабами поменьше, что в итоге и образует пирамиду!»
– Невероятно! — подивилась Азенет. — Взял вместо одной мастабы четыре и называет сооружение уже новым словечком! Изобретатель! Ха!
– Да уж, — скривилась Асенат, — думаю, мода на них будет недолгой. Здесь дано схематичное изображение. Не выглядит «гробницей на века».
– Быть похороненным в этом уроде! Какой ужас! — возмутилась Азенет и положила руку на грудь. — Теперь ни за что не стану женой Нечерихета! А то положат ещё в этот треугольник из ступенек!
– Боюсь, тебе в любом случае не стать двадцать девятой женой Джосера! — ухмыльнулась сестра. — Отец собрался выдавать за него Ерби!
– Да, она ведь старшая! — понуро опустила голову Азенет, совсем забыв о клятвенном обещании не становиться женой фараона, вознамерившегося отстроить первую – да и, скорей всего, последнюю – в своей стране пирамиду. — А нас за номархов выдадут!
– Наш отец номарх! — сурово сказала Асенат. — Этим нужно гордиться. И Ерби не старшая, а дочь старшей жены. Всё-таки это несправедливо. К тому же, что за радость быть двадцать девятой женой? Над тобой властвует фараон и двадцать восемь избалованных истеричек. А после смерти удостоишься мастабы меньше, чем у кошки первой супруги! Фи! Ну-ка, посмотрим, что у нас дальше!
Асенат склонилась над россыпью причудливых иероглифов:
– О, зарубежная хроника! Народ древних укров выкопал Чёрное море и собирается получить патент на изобретение колеса.
– Жёлтый папирус! — отмахнулась Азенет. — А ещё в таком серьёзном издании.
– Опять сплетни городские перечитываете? — послышался бархатисто-мягкий голос, и в гостиную вошла ещё одна египтянка.
– Ерби! — сёстры оторвались от папируса и оглядели вошедшую. В отличие от сестёр, Ерби не носила париков, а отпускала свои волосы. Её длинные чёрные пряди были распущены и шли мелкими волнами, явно оставшимися после распущенных косичек, а кончики были украшены цветными кисточками. Глаза старшая сестра подводила лишь сажей, не используя цветной грим. На шее красовался массивный ускх — большое ожерелье из рядов цветных бусин. На щиколотках над сандалиями блестели золотые браслеты, с мочек свисали подвески. Во рту она перекатывала шарик кифи для свежести дыхания. Войдя, Ерби подошла к столу и плеснула в чашку пива.
– Что пишут? — без особого интереса полюбопытствовала она, доставая изо рта шарик из дыни, фисташек и ладана, и делая пару прохладительных глотков.
– Твой будущий муж решил похоронить себя в каком-то чудовище, — съехидничала Асенат, а затем запоздало удивилась, — и как он собирается затащить все эти тяжеленные каменные блоки на самый верх?
– Думаю, он не будет делать это сам! — с сарказмом произнесла Ерби, проигнорировав фразу о будущем замужестве.
– Скоро тебе придётся расстаться со своими лохмами, — бросила Азенет, — нет, правда, Ерби, ты как простолюдинка! Нужно носить парики и брить волосы.
Ерби оставила замечание сестры без внимания и сделала новый глоток, зажмурившись от удовольствия.
– И как тебе не жарко? — подивилась Асенат.
– А пиво мне на что? — Ерби поставила чашку на стол и потянулась.
– Не налегай на пиво. Вечером будет много вина! Или ты хочешь, чтобы тебя уводили под руки, как жену Икнатона? После такого позора не видать тебе места супруги владыки.
– А вы будете только рады, — улыбнулась Ерби.
Сёстры не успели бросить в ответ уже приготовившуюся сорваться с языков колкость, так как в гостиную вбежал уже заходивший ранее лысый слуга. Он был явно взволнован и чем-то сильно обрадован. Он открыл было рот, но, вспомнив о приличиях, быстро отвесил трём сёстрам поклон, а затем счастливо возопил:
– Хозяин Разуи вернулся!
Сёстры разом подскочили и бросились на залитый солнечным блеском двор обнимать отца.
* * *
Поздним вечером, когда луна, отражая диск бога Ра, вкатилась на тёмно-синий небосклон; когда все гости уже изрядно поднабрались вином, радушно предложенным хозяином дома; в самый разгар танцев полуобнажённых смуглянок и пьяных песен под арфу и отбивание ритма ладонями Ерби вышла в сад и встала под густой листвой рожкового дерева. Горькая зелень, сладкие плоды. Отец не должен был вернуться сегодня, но богом судьбы Шаи было решено, чтобы отец возвратился из военного похода на страну Макфат именно в этот день.
Ерби сорвала с дерева ярко-салатовый листок и положила себе на язык. Терпкий вкус заставил девушку поморщиться. Сегодня отец привёз для неё, Ерби, две вещи. Первая — это новость о состоявшейся помолвке с царём Нечерихетом, — собственно, это нельзя было назвать новостью. В доме в последнее время только об этом и судачили, а сёстры исходили завистливым ядом. До сегодняшнего дня Ерби воспринимала свадьбу с Джосером, как что-то уже давно определённое, устоявшееся и неотвратимое. Никакой радости предстоящее событие у Ерби не вызывало. Но и страданий с заламыванием рук тоже не было. Просто так было нужно, и Ерби воспринимала происходящее как должное — просто и с равнодушием. В конце концов, лучше стать женой избранника богов, чем, скажем, номарха Уомукота — толстого неповоротливого египтянина, чей схенти задирался всякий раз, как тот садился с царственным видом на табурет, расставляя ноги, являя окружающим тошнотворное зрелище. О фараоне мечтали все! Мечтала и она, но мечтала слабо, как не мечтающая сердцем, а разумом, и видевшая в своих мечтаниях лишь выгоду материальную, — а почёт тоже являлся для Ерби выгодой материальной, — но ничего для себя, ничего для своей вечной и юной души.
Так было! До сегодняшнего вечера. Ибо отец привёз своей любимой дочери Ерби ещё один подарок. Вторая вещь, полученная сегодня от отца, — это пленник, захваченный в военном походе, а попросту говоря, новый раб. Каждая из жён получила в своё распоряжение нового слугу, а также три старшие дочери, среди которых была и Ерби. Захваченный во время похода, пригнанный вместе с табуном других, таких же несчастных, лишённых, как и он, родины, новый слуга Ерби предстал перед ней сегодня за праздничным ужином. Слуги только что внесли подносы с жареными голубями и утками. Среди гостей раздавался непрерывный хохот. Ерби сидела на подушках за своим отдельным, как и у всех присутствующих, столиком, и макала голубиное крылышко, которое держала кончиками пальцев, в сливочный соус. Её служанка Каника подала своей госпоже кубок с вином и надела ей на шею гирлянду из цветов лотоса. Ерби отстранённо кивнула в знак благодарности и продолжала есть, не ощущая вкуса.
К реальности девушку возвратил громкий хлопок в ладоши захмелевшего отца. Разуи радостно крикнул своему слуге:
– Веди их!
А затем, повернувшись к дочери, он лихо подмигнул и заговорщицки зашептал:
– Выходи во двор. Кези узнает, не даст тебе выбрать.
Ерби не поняла, что имеет в виду отец. Кези была папиной второй женой и очень сварливой.
– Мама уже выбрала, — радостно возвестил он, — теперь очередь Кези. Но ты ж её знаешь! Оставит мою любимую красавицу Ерби ни с чем. Заберёт себе самого сильного и лучшего.
Слуги стали подавать поднос с мясом быка. Гости радостно заголосили при виде столь щедрого угощения. Ерби поднесла свои руки Канике, и та полила из кувшина на ладони госпожи воду, чтобы смыть жир. Затем Ерби встала и молча прошла во двор. У дома стояло штук двенадцать почти голых мужчин. Все они были грязные, в пыли, с опущенными в землю взглядами. В тени деревьев они казались угольно-чёрными, и лишь белки глаз, как звёзды на небе, резко выделялись жёлтым цветом в темноте.
– Мы не звери! — промолвил появившийся сбоку отец. — Но ты же знаешь, сколько нам пришлось влачиться по пустыне пешком. Но скоро их вымоют, переоденут, и тогда они смогут приступить к работе. Самых крепких я, разумеется, уже послал в поле. А самых смазливых оставил своим девочкам. А то я не знаю, как вы любите прихвастнуть ими перед соседками и подружками. Думаю, ты сможешь выбрать среди них хорошего возницу. Не забывай, это всё военные пленные. Крестьян я препроводил земледельцам. А эти как раз прекрасно справятся с колесницей и в случае чего защитят мою дочурку от разбойников.
Ерби помедлила, осматривая понурые лица. Разуи гордо улыбнулся и ободряюще велел:
– Выбирай! Только скорее. Я давно не видел Кези. Она всегда появляется не вовремя.
Ерби прошла вперёд. Ни один из рабов не поднял на неё взгляда. Замученные долгим переходом, отчаявшиеся, потерянные, они превратились в обезличенных статуй — как стада быков её отца — вроде бы внешне разные, но попробуй запомнить хотя бы одного в лицо — и потерпишь неудачу. У них был дом, была страна, были семьи, и они были гражданами. Но сейчас они рабы. В городе Ерби с рабами обращаются хорошо. Прошло варварское время, когда их убивали за ненадобностью, но сейчас «живые убитые» в цене. Азенет и Асенат придут в бешенство, узнав, что ей выпала честь выбрать себе раба второй, сразу после матери, ведь им достанутся объедки. Хотя отец постарался для родных: все, хоть и выглядят замызганными и побитыми дорогой, всё же отобраны с умом.
Ерби остановилась в центре толпы у плотного высокого и крепкого мужчины. Этот будет смотреться внушительно, её подруги-завистницы испустят свой змеиный яд от злости и ярости. Ерби уже открыла рот, чтобы бесстрастно произнести «Этот», как мужчина, стоявший с краю, немного подшагнул вперёд — очевидно, после длительного перехода его уже не держали ноги. Он был тут же схвачен сильной рукой сопровождавшего людской караван воина и водворён на место. Мужчина был молод: он стоял с закрытыми глазами и мерно покачивался, готовый в любую минуту грохнуться оземь без чувств.
– Хм, — Разуи нахмурил брови, — кажется, этот не сильно хорош. Надо бы его заменить кем-то, кто уже отправлен возделывать ячмень.
Ерби отошла от статного красавца и приблизилась к этому худому грязному парню.
– Не подходи близко, — предостерёг отец, — его пока не мыли. Наверняка есть вши. А ты не бреешь волосы!
Ерби молча глядела на стоявшего перед ней раба. Он всё ещё держал глаза закрытыми и шатался. Тонкая посеревшая кожа лица обтягивала скулы, короткие немытые свалявшиеся волосы торчали во все стороны. Голый торс представлял на созерцание большинство рёбер, выпиравших на худющем теле. Заострённый нос, некрасивые черты лица. Сгорбившись, он являл жалкое зрелище. Неожиданно пленный поднял подбородок и резко открыл глаза. Ерби отшатнулась: такие живые глаза! Не молящие, не обвиняющие, а просто живые. Этот точно не ощущает себя рабом! Но больше Ерби поразил их цвет: голубой, почти что синий. У неё самой были красивые миндалевидные карие глаза, у некоторых египтян они видела невзрачные серые зрачки, но таких синих — никогда. Юноша совсем ослаб, и его голова снова упала на грудь.
– Этот, — произнесла одними губами Ерби.
– Ты про того, которого смотрела вначале? — отец радостно потёр руки. — Вот и превосходно. Когда отбирал его, про тебя же и думал!
– Нет, — всё так же тихо возразила дочь. — Этот.
На этот раз её длинный загорелый указательный палец показывал на юношу, что стоял перед ней.
Разуи в изумлении уставился на дочь:
– Ерби! Я его бы не поставил даже следить за птицей. Видно, он тяжело перенёс дорогу. Боюсь, что скоро помрёт. Я специально велел отобрать вам рабов из солдат, но этот, видно, оказался не таким крепким. Тот выглядит гораздо внушительнее, — и Разуи указал на высокого красавца, которого Ерби хотела выбрать поначалу.
– Он просто устал, — пожала плечами Ерби. — Выспится, его накормят. Не зря же его взяли в армию. Он не похож на простого солдата-помощника.
– Ох, Ерби! Я так хотел, чтобы тебе достался лучший экземпляр. Ты расстраиваешь отца. Я хотел, чтобы моя любимая дочь была довольна, хотел обрадовать тебя.
– Я рада, отец, — нежно улыбнулась Ерби, — мне пришёлся по сердцу твой подарок! И я, правда, хочу этого!
– Ну, если ты и вправду так хочешь, — отец с сомнением покачал головой…
Сейчас Ерби гуляла по саду и размышляла. Новый слуга, бесспорно, вызывал интерес, и девушка всё гадала, умеет ли он говорить на их наречии. Ну, ничего. Если что — научится! Правда, во дворце Джосера жёнам не разрешено иметь слуг-мужчин, только девушек. Но до свадьбы целый месяц, а то и больше. Ерби вышла из-под листвы рожкового дерева и медленно прошлась к его лавровому собрату. Конечно, у Ерби с самого детства было много слуг, но никогда не было раба-пленного. Когда отец приводил из походов захваченных в далёких землях людей, он, обычно, посылал их работать в поле. В доме хватало и своих местных слуг. А чужеземец олицетворял собой мир, существующий за пределами их владений, тот мир, где Ерби никогда не бывала, и куда она, скорей всего, никогда не попадёт. Её нянька рассказывала, что есть земли, где люди живут по-другому, не так, как они. Она озвучивала многие истории и легенды о севере, но Ерби считала их больше похожими на сказки. Особенно, когда нянька сообщила ей, что в некоторых странах женщины не пользуются косметикой. Не красят глаза и никогда не надевают париков. Да, Ерби не носила парик, но это, скорей, была детская прихоть, шалость, чтобы позлить своих сестёр и жён отца.
И было ещё что-то. Ерби чувствовала. Что-то, что связывало её с покинутым всеми богами в этом мире пленником. Он был чужаком, но Ерби ощутила в нём родственную душу. Да, именно с ним, и это удивляло, поражало Ерби: с ним, ни с сёстрами, ни с друзьями, ни с кем, для кого Нижний Египет был такой же родиной, как и для неё, а с пришельцем.
У каждого из них двоих была своя земля, своя родина, при мысли о которой в груди трепетно щемило сердце. Свои обряды, свои храмы, свои молитвы и даже свои боги. Возможно, у них было общее положение в обществе, схожие привилегии. Но сейчас и этого не стало: чужестранец теперь её раб. А у него были, и даже, возможно, где-то и сейчас есть бедные, также угнанные в рабство родственники. Или им повезло больше, чем ему: и они находятся у себя дома, не во власти пришлых завоевателей. Его мать, отец, сёстры, братья, жена… Ерби аж передёрнулась и глубоко внутри ощутила неприятное жжение: злость росла, как огненный шар и в секунды разлилась по телу. Нет! У него нет жены: её не может быть! Он теперь принадлежит только ей! При последней мысли Ерби тихо рассмеялась, заслонённая лавровыми листьями. Ну, надо же! Какая она, оказывается, собственница. Рабы в их стране могут иметь семью и даже сочетаться браком со свободными людьми, а она решила завладеть не только его физическим трудом, но и мыслями, желаниями. Она хотела сама решать, кого ему любить. Хм… А няня говорит, что только богине любви Бастет дано право повелевать людскими сердцами. А она, бедняжка Ерби, всего лишь человек!
И что это вообще было за чувство, которое сейчас испытала Ерби? Что-то похожее на злость, как в детстве, когда Азенет отбирала её маленькие фигурки тигров и рабов. Но тогда детский гнев вырывался, подобный вспышке, и быстро растворялся, вылившись на сестру. Повзрослев, Ерби испытывала ярость всё реже: её злость больше смахивала на досаду: придирки сестёр больше не воспринимались всерьёз, она отмахивалась от них, как от докучливых мух. Но сейчас в прежнем чувстве было что-то новое: что-то, что обжигало горло, заволакивало внутренности, облизывало сердце и сдавливало лёгкие — склизкое, жгучее и противное, от него не отделаться простым криком и громким выражением недовольства. Это по-своему впечатлило Ерби. Что же вызвало этот пылающий отравляющий ком внутри? Кажется, это была мысль о возможном существовании жены её нового раба. Конечно, сейчас пленник всецело принадлежит ей. Она не вправе лишь убить его, но этого она и не собирается делать. И всё же мысль, что чужак мог когда-то принадлежать другой женщине, мог даже любить её, как саранча скакала у неё в сердце, вызывая желание немедленно уничтожить абстрактную соперницу-мерзавку.
Резкая мысль молнией врезалась в сердце: ревность. Она слышала, как жёны ссорятся из-за одного мужа, как девушки ругаются из-за внимания местного пловца Ида. Кажется, нянька говорила, что все они переживают ревность. Смешно! Во имя святой Маат, она, дочь номарха не будет ревновать какого-то раба, пусть совсем недавно являвшегося свободным гражданином! Да и кого? Тощего, жалкого, грязного чужеземца, неверного, который, возможно, даже не знает их языка. Да она даже имени его не знает! Она вправе выдумать ему новое, если его настоящее будет ей не по нраву или вызовет трудности в произношении.
Ерби решила отправиться спать. Несмотря на то, что дочери номарха положено сидеть рядом с гостями, она сошлётся на боль в голове. Мозг, вот уж бесполезный орган. И зачем он только людям? Только болеть и может. А о юноше из Макфата она подумает завтра. Может, при свете солнца он покажется ей уже не таким загадочным и, потеряв всё своё очарование, превратится в безликого возницу…
* * *
Ерби вышла в сад, где Каника и другие служанки собирали финики. Утренние лучи только-только входили во власть, но первый жар уже давал о себе знать.
– Где сейчас юноша, подарок отца? — как можно небрежнее спросила у Каники Ерби.
– Его отправили в бани. Потом Бомани обреет его, чтобы наверняка избежать вшей.
– Скажи Бомани, что это лишнее. Я запрещаю.
– Но, госпожа Ерби, если Вам придётся отрезать ваши волосы, господин Разуи разнесёт весь этот дом!
– За меня не волнуйся. Как раз появится подходящий повод, чтобы надеть парик, — улыбнулась Ерби.
– Хороший повод надеть парик — это выйти замуж за повелителя обеих земель, — выпалила Каника и тут же выпучила глаза, сообразив, чтО произнесла и кому.
Улыбка сошла с лица Ерби, но она спокойно продолжила:
– После всех процедур я хочу, чтобы его привели ко мне.
– Да, Госпожа Ерби, — под недобрым взглядом хозяйки Каника постаралась уменьшиться вдвое.
– Хей! Сестра! — донёсся невероятно счастливый голос Асенат. — Я собираюсь на прогулку.
Асенат появилась на пороге дома, в своём новом парике и подаренном отцом калазарис, который почти ничем не отличался от её вчерашнего убранства.
– Отчего такая радость? — подняла бровь слегка потрясённая Ерби. — Или фараон позвал тебя в жёны?
– Нет! Ты же знаешь, он позвал в жёны тебя. Вернее, — добавила Асенат с ноткой отравы в голосе, — его уговорил наш отец. А Джосер в глаза тебя не видел. Надеюсь, не сбежит с брачного ложа.
Ерби кисло улыбнулась, но смолчала. Затем, как ни в чём не бывало, продолжала:
– Так ты поделишься, отчего сияешь, как начищенная подвеска?
– Пока ты валялась вчера вечером у себя в комнате с головной болью, отец сделал мне царский подарок! Гляди! — Асенат щёлкнула пальцами, и из тени большого сикомора вышел крепкий загорелый юноша. Ерби узнала его. Отец настаивал, чтобы себе в возницы она выбрала его. Так он достался Асенат.
– Я опередила даже маму! Не зря, думаю, отца нигде нет. Пошла искать, а он в саду, и там столько красавцев. Ну, я и уговорила его предоставить мне выбор сейчас. А не ждать, пока и другие жёны выберут!
– И на какие же струны папиной души надавила добрая дочурка? — съязвила Ерби. — Кстати, что скажет Кези, увидев, что ей достался товар далеко не высшего сорта?
– Мама поймёт, — отмахнулась Асенат. — Хотела бы я посмотреть, кто достался тебе, — сказала она и противно захихикала. — Когда же ты выбирала своего нового слугу? Утром? Из скольких? Из… дай подумать… двух пленных? или тебе и выбирать было не из кого? Пришлось брать то, что осталось?
– Как приятно знать, что дорогая Асенат переживает за меня. Но не волнуйся, отец дал мне возможность сделать выбор сразу после матери, — сладким голоском ответствовала Ерби.
Асенат насторожилась, и её радость немного поблекла. Шашэй была старшей женой, и отец не допустил бы, чтобы своего раба она выбрала самой последней.
– Когда ты выбрала? — уже без улыбки пролепетала Асенат.
– Вчера во время пира, — улыбка Ерби стала приторно сладкой как мёд. — Я выбрала второй.
– Моя мать должна была выбирать второй! — повысила голос Асенат.
– О, в таком случае иди и расскажи ей! И не забудь добавить, что тоже влезла перед ней без очереди.
Асенат прикусила губу. Желание уйти с гордо поднятой головой боролось в ней с любопытством, и, когда второе одержало победу, она не выдержала:
– Покажи его!
– Не могу, — пожала плечами Ерби, — его увели в бани.
Асенат топталась на месте, видимо, обдумывая непростое решение.
– Советую поторопиться! — нежно бросила Ерби, словно не замечая внутренних терзаний сестры. — Твоих подруг немало, их и за три дня не объедешь, а тебе ещё предстоит встреча с Кнему.
При упоминании имени барельефиста, Асенат встрепенулась и быстро приказала новому слуге:
– Готовь повозку! — а затем повернулась к Ерби. — Если что, ты меня не видела! Скажи Кнему, что я больна и сегодня не встану с постели! Ох! Ладно, потом увижу, кого ты себе отхватила.
Произнеся последнюю фразу с завистью, Асенат развернулась и в мгновение исчезла со своим новым возницей. Ерби мстительно улыбнулась: теперь утро сестрёнки испорчено — радость её будет уже не такой полной, а немного покусанной и потёртой. Ведь для Асенат было важно даже не то, что ей достался самый желанный для всех девушек пленный, а то, что он не достался ей, Ерби. Теперь Асенат исстрадается, гадая, кого себе заграбастала сестра. Асенат, несомненно, уверена, что Ерби выбрала себе наилучшего. Ведь она, Асенат, точно бы выбрала себе самого ловкого и сильного, и, ко всему прочему, симпатичного. Да она его и выбрала. Конечно, Асенат ещё посмеётся над выбором сестры, но это будет потом, а сейчас — Ерби даже потёрла руки от удовольствия — глупышка Асенат будет мучиться и переживать и не сможет весело и беззаботно провести время со своими подружками.
Ерби направилась в глубь сада, к устроенному пруду в его центре, где беззаботно рассекали водную гладь две жирненькие утицы. Устроившись на выложенном каменными плитами бережку, Ерби сняла сандалии и опустила голые ступни в прохладную воду. Кончик её сарафана намок, но Ерби поленилась вытащить его из воды. Прошло время, солнце полностью завладело небосклоном, запретив приближаться к себе даже самому маленькому облачку. Ерби сидела с закрытыми от удовольствия глазами и покачивала ножками, создавая волны. Сбоку послышались шаги, нарушившие тишину.
Ерби обернулась. Двое домашних слуг вели к ней нового раба. Ерби с любопытством посмотрела на пленного чужестранца. Он стоял, опустив глаза в землю — видимо, местные рабы объяснили ему правила поведения — лицо его было бесстрастно, Ерби даже показалось на минутку, что он скучает. Сейчас новый раб был вымыт, чист, лёгкий ветерок приносил от него запах миррового эфирного масла и ладана. На этот раз солнце являло зрелище ещё более впечатляющее, чем вчера ночью. Гость был очень худ, видимо, терпел лишения не только во время перехода: отец говорил про долгую осаду одного большого города. Воины были отрезаны от своих, некому было доставлять им провиант и лекарства.
Видимо, и этот юноша попал в кольцо. Отец был прав: это не простой крестьянин или слуга знатного господина. В истощённом теле угадывались крепкие мускулы. Некогда пришелец был очень силён, но сейчас исхудал и ослаб. Ерби долго рассматривала его, и неожиданно раб поднял лицо, посмотрев прямо в глаза девушки надменно и с презрением. Его голубые зрачки пылали достоинством и непокорённостью. Она быстро смутилась, покраснела и отвернулась. Потом резко разозлилась на себя за то, что позволила какому-то рабу, пусть некогда и знатному гражданину, почувствовать превосходство над собой. Ерби снова повернула к рабу своё прекрасное лицо: на этот раз её взгляд был холоден и опасен. Раб встретил её вызов с насмешкой и даже оскалил зубы.
Наблюдавший за всей этой сценой лысый слуга возмутился, схватил пленного за шею и попытался склонить его, в гневе нашёптывая:
– Раб не смеет так дерзко глядеть на дочь господина Разуи. Он должен поклониться своей хозяйке.
Но синеглазый раб грубо оттолкнул своего обидчика и отпрыгнул на два шага, возмущённый тем, что недостойный его титулу человек посмел распускать руки и хватать его. Тогда второй слуга выхватил приготовленную плеть и замахнулся на пленного юношу.
– НЕТ! — голос Ерби прозвучал жестоко и властно. Слуга покорно опустил плеть и отвёл глаза в сторону. Пленный явно не обрадовался такому заступничеству и нагло, с ненавистью и гадливостью, уставился в глаза девушке, затем перевёл взгляд на её обнажённую грудь и презрительно сплюнул. Лысый слуга выхватил у помощника плеть, стал замахиваться, но и его остановил голос любимой дочери Разуи:
– Маду!
Услышав своё имя, лысый слуга замер с плетью в руке, затем повернулся к госпоже и почтительно склонился в поясе.
– Маду! — повторила Ерби. — Возьми Маскини и уходите. Дальше я справлюсь сама. И больше не смейте поднимать на мою собственность руку, — последнюю фразу Ерби произнесла специально и не прогадала: услышав про такое обращение, чужеземец побелел от гнева, а Ерби мстительно улыбнулась ему и продолжила лениво водить ногами по воде, жмурясь от блаженства и наслаждения.
– Почтенная хозяйка, дочь Разуи, — голос Маду задрожал, словно пересиливая себя. Очевидно, до сего момента он не смел перечить своим господам, — Не накажите бедного Маду за его дерзость, не отдавайте его на поглощение зелёным богам Нила. Но этот раб ещё не усвоил правила хорошего тона, он не сумеет услужить госпоже. Возьмите в своё распоряжение Маскини, а я смогу быстро переучить мерзавца! Он станет вежливым и покладистым. Если что случится с госпожой, славный Разуи бросит несчастных Маду и Маскини львам!
– Что со мной случится? — вскинулась Ерби. — Я дочь номарха Разуи, невеста владыки Нечерихета, боги защитят наречённую самого повелителя обеих земель. Идите прочь!
Маду и Маскини с поклоном удалились, не забыв напоследок бросить недобрый взгляд на нового слугу Ерби.
– Как тебя зовут? — высокомерно произнесла Ерби, глядя на воду.
Раб молчал. Вернее, молчал свободный и — что более досаждало Ерби — ощущавший себя равным ей чужестранец. Девушка резко поднялась и приблизилась вплотную к молодому человеку, который был не намного выше её.
– Может, ты немой? — холодно бросила она ему в лицо, но юноша выдержал её взгляд. — Если ты не хочешь говорить, — продолжила яростно Ерби, — то и твой язык тебе скоро не понадобится. Я могу приказать вырезать его!
Юноша лишь противно улыбнулся, будто получал угрозы от неразумного котёнка.
– А может, ты, наоборот, слишком много разговаривал, — Ерби тоже стала улыбаться, но с заметной холодностью и сдерживаемой яростью, — и уже кто-то, не столь терпеливый, как я, давно отрубил тебе его!
Юноша неожиданно высунул язык, словно демонстрируя, что ещё не нашлось храбреца, чтобы оттяпать его, а затем быстро склонился к Ерби и лизнул её в щёку. От внезапности и дикости произошедшего Ерби дёрнулась, сделала пару стремительных шагов назад, а затем, не удержавшись, шлёпнулась в воду. Пруд доходил Ерби до пояса, но она падала плашмя спиной и сейчас была полностью мокрой. Краски на её лице размазались, и сейчас девушка больше напоминала мокрую кошку. Новый слуга захохотал…
* * *
– Как же Вы умудрились, Госпожа! — сетовала Каника, помогая своей хозяйке выбраться из мокрого сарафана.
– Дорожка скользкая! — мрачно отвечала Ерби.
– Вы же могли сломать себе шею! — в ужасе воскликнула служанка. — Видно, камни были мокрые. Это всё Асо и Хиона. Их задача следить, чтобы пруд был в порядке. Вечные трещотки! Знают только, как другим косточки перемывать. Ух, ну, сегодня они у меня дождутся-таки плетей!
– Это лишнее, — возразила Ерби.
– Но Госпожа, когда господин Разуи узнает, что случилось, он же с половины дома шкуры спустит!
– Моему отцу знать о происшедшем не обязательно, — не терпящим возражений голосом сообщила Ерби.
– Но, прекрасная Ерби! Если я сокрою такое!! Меня саму отправят на обед крокодилам…
– Если скажешь, — гневно заметила ей хозяйка, — тебя туда отправлю я сама!
Каника в страхе выпучила глаза и поджала губы.
– Готовьте повозку! Я поеду к скалам, — холодно велела молодая хозяйка.
Притихшая было Каника вновь забеспокоилась:
– Как? Сейчас из слуг-стражников почти никого нет в доме. А скалы — это опасно. Дорога безлюдная, там много недобрых людей. Да и я сегодня занята по горло и не готовилась к поездке.
– Ты мне там не понадобишься. А защитить меня сможет мой новый раб.
– Этот скелетоподобный? На него дунь – он рассыплется!
– Я не прошу твоего одобрения, Каника! — взвилась Ерби. — Ещё мне недоставало советов служанок.
– Вы поедете вдвоём??! — с благоговейным ужасом прошептала Каника. — Этот раб только вчера здесь появился, а вдруг он сам набросится на Вас?!
– Как-нибудь обойдётся, — словно от звенящего комара отмахнулась от своей служанки Ерби.
Облачившись в чистый и сухой калазарис, причесавшись, она надела свои золотые подвески, браслеты, сбрызнула волосы маслом ириса и покинула комнату с гордо поднятым подбородком. Каника, в ужасе округлив глаза и беспрестанно покачивая головой, твердила как мантру:
– Хозяин Разуи уже к вечеру разнесёт этот дом. А крайней окажется бедная Каника…
* * *
Деревянные колёса с треском взрывали сухую пыльную землю и песок, катясь по разбитой и почти непригодной для езды дороге. Солнце плавило металлические украшения на бортах повозки и пекло головы двум сидящим в телеге людям. Лошади упрямо и терпеливо тянули поводья, но шли медленным шагом. Липкая жара пыталась сморить этих не слишком пригодных для пустыни животных и небезуспешно.
Обмахиваясь огромным веером из листьев пальмы, Ерби пребывала в полудрёме. Окружающая природа — сплошь жёлтые и коричневые краски — слилась для неё в одно огромное и размытое пятно. Она уже не замечала ничего и никого и больше не понукала нового раба подгонять лошадей.
А юноша смотрел вдаль, где уже виднелись прохладные и величественные воды Нила. Над гладким и ровным мокрым берегом торжественно возвышался царских размеров утёс. Вода… Пресная вода Нижнего Египта. Прозрачная, тусклая и уныло бегущая. Ни волн, ни ветра, ни божественной величавости. Всё очерчено и ограничено. У всего есть предел: и у горизонта, и у глубин. Даже душе тесно в этом чужом и негостеприимном мире. Никакого сравнения с бескрайностью вод родного моря на Синае. Местные именуют его страну странным словечком «Макфат». Так они называют бирюзу, из-за которой столь варварски опустошили его страну. Да, с этим камнем ничто не сравнится. Даже человеческое счастье и жизнь.
А сколько здесь песка, этого жгучего безжизненного зерна. Деревьев и кустарников почти нет, только в искусственных садах, построенных кичливыми богачами. Даже Боги прокляли это место, и, видно, поэтому жара здесь так невыносима. На Синае температура не ниже, но осознание, что твою землю благословили, даровали ей такую изобилующую и бурлящую жизнь, помогало сносить посланное небесами пекло… Неудивительно, что люди здесь столь жестоки. Их сердца черны и завистливы. И эта девушка… Только внешность, но ничего внутри. Она пустышка и оболочка, шелуха, скорлупа, без ценного плода под всем наносным и бесполезным.
А как он скучает по травам и оазисам, по родным растениям своей страны. Поистине королевский лук с изумрудным длинным стержнем, своенравные акации с беленькими цветочками, кустарники тамариска, покрытые крупицами нежной манны, оставляемой насекомыми; полезная и ценная финиковая пальма. Эти жалкие пародии Нижнего Египта не идут ни в какое сравнение с ней.
Позади себя молодой синаец ощутил шевеление. «Её высочество соизволила проснуться», — зло подумал он и хлестнул лошадей. От не столь сильного, сколь неожиданного удара два коня подпрыгнули и понеслись к подножию утёса галопом. Колёса грозно заскрежетали, а повозка затряслась и заходила из стороны в сторону.
– Помедленней. Куда ты так гонишь? — Ерби окрикнула раба, но он лишь сильнее стал похлёстывать лошадей. Тогда Ерби вскочила на ноги, намереваясь отобрать у раба поводья, но колесо неожиданно наскочило на небольшой булыжник, валявшийся на дороге. Повозка подпрыгнула, Ерби пошатнулась и упала набок. Её тело наполовину перевалило через край телеги: перед глазами замелькала жёлто-бежевая земля, мчащаяся так быстро и близко от неё… Ерби зажмурилась в ожидании, что сейчас её сбросит на эту твёрдую поверхность, а скорость превратит её в пыль и воспоминание. Но тут сильная рука схватила её за плечо и вернула обратно в повозку…
– Ты хотел, чтобы мы разбились? — тихо спросила Ерби, когда оба они отдыхали в тени утёса. Лошади безмолвно застыли рядом на солнце. Новый раб первым делом смочил им языки водой из фляги и только затем, картинно склонившись в поясном поклоне, протянул бутыль госпоже. Пить хотелось нестерпимо, но Ерби ударила чужестранца по руке и отвернулась. Но долго безмолвствовать было невыносимо и она, как ни в чём не бывало, завела беседу. Ерби давно заметила, что, когда говоришь с человеком, он кажется не таким опасным или могущественным, как в случае, когда он пребывает в свирепом, теневом молчании.
– Нет, хотел, чтобы разбилась ты, — бесстрастно ответствовал ей раб.
Ерби удивилась:
– Это странно, если бы мы перевернулись, то шансов выжить у тебя было бы ровно столько же… Ненадёжный способ, да и глупый, — и зачем она вообще продолжает этот бессмысленный разговор, удивилась про себя дочь номарха.
– Я верю, что Боги были бы на моей стороне! — самоуверенно заявил молодой синаец.
– Они не были на твоей стороне, когда ты попал в плен! — с улыбкой заявила Ерби. — Так с чего бы им сейчас вставать на твою сторону?
– Заметь, я не погиб в той войне! Боги оставили мне жизнь после варварского нашествия твоих земляков.
– И это ты называешь жизнью? Прислуживать властной, самолюбивой и эгоистичной дочери завоевателя? — Ерби засмеялась наивности чужеземца.
– Ты можешь сделать из меня самого последнего раба в Египте! — с вызовом заявил синаец. — Но внутри я никогда не склонюсь перед тобой и твоим народом. А в иной мир попадёт душа, но никак не тело!
– И что ты намереваешься делать? — с интересом спросила Ерби.
– Вернуться.
– Ты сейчас об ином мире речь ведёшь?
– Вернуться на Синай.
– Это безумие! Каким же образом?! — заулыбалась дочь номарха.
– Не большее безумие, чем оставаться в услужении у «властной, самолюбивой и эгоистичной дочери завоевателя».
– У тебя нет денег, воды, еды. Любой египтянин, попавшийся на пути, поймёт, кто ты есть. И тебя поймают. А в одиночестве пытаться перейти пустыню… уж лучше сразу иди и утопись в Ниле. Чего зря время тратить?
– А кто сказал, что я уйду один? В Египет пригнали достаточно моих солдат и друзей, — ухмыльнулся юноша.
– Ты хочешь и их забрать с собой?! Массовый побег! Вас вмиг поймают и казнят.
– Лучше умереть свободным, чем жить в неволе.
– Зачем ты говоришь мне всё это? Я же могу выдать тебя! — Ерби впервые с подозрением взглянула на своего раба.
– Думаешь, я собираюсь тебя убить? — усмехнулся синаец. — Не волнуйся, это не входит в мои планы. Пока рано. Вернись я сегодня без тебя — и моим планам конец.
– Ты что думаешь, я буду помогать тебе? — Ерби расхохоталась. — Буду молчать и никому ничего не скажу?
– Конечно. — Спокойно ответил синаец.
– И с чего бы я так стала поступать? — к Ерби окончательно вернулось хорошее настроение: глаза радостно светились, она беззаботно улыбалась, словно её раб произнёс очень забавную шутку, чтобы повеселить госпожу.
– Я заметил, что ты не позволила избить меня своим недостойным прислужникам. Ты не пожаловалась, что я столкнул тебя в воду…
Брови Ерби нахмурились, а щёки запылали алым, хоть она и пыталась держать улыбку приклеенной к губам: неужели он понял про ревность или догадался об её… Но раб пощадил её самолюбие и неожиданно закончил:
– С того, что ты не хочешь становиться тридцатой женой Нечерихета, — противно ухмыляясь, объявил ей раб, — или сколько их там у него сейчас?
Улыбка мигом покинула лицо Ерби, глаза потухли, и она внимательно посмотрела на своего попутчика.
– С чего ты взял, что?.. — начала было она самоуверенным тоном, но её голос сорвался. Руки предательски дрожали. Взгляд стал метать молнии, словно раб стал невольным свидетелем её самой тщательно оберегаемой тайны.
– Что ты не хочешь выходить замуж? — синаец обезоруживающе улыбнулся. — Ну, становиться женой ровесника твоего отца, да ещё такого неприглядного… Не думаю, что ты бы влюбилась в него. А зная тебя и твой характер…
– Ты не знаешь меня! — отрезала Ерби. — Ты даже и не подозреваешь, что я из себя представляю.
– Ну, почему же? Это не такая уж великая загадка. Ты привыкла властвовать, командовать; привыкла, чтобы все считались с твоими прихотями. И ты не привыкла, чтобы что-то решали за тебя. А стоит ли говорить, что твой брак — результат стараний твоего отца, а не твоих прямых желаний?
– Воля отца священна для меня.
– С этим не поспоришь, — синаец в упор взглянул своей собеседнице в глаза. — Как и с тем, что с престарелым фараоном в постель придётся ложиться тебе, а не любимому папеньке.
Ерби вспыхнула: её щёки вновь залил румянец, но уже не столько от стыда, сколько от гнева.
– Да как ты смеешь говорить мне такие вещи?
– Они для тебя новость? — синаец наивно захлопал ресницами. — Брак — это не только высокий статус, но и кое-какие обязанности… А если ты не любишь…
– Любовь — прерогатива богов! — тоном, не терпящим возражений, отметила Ерби.
– Ага! То есть, ты будешь уповать на то, что богиня любви сжалится над тобой и дарует тебе приязнь к нелюбимому перед самым брачным ложем. Будешь день и ночь просиживать в храме Маат…
– Богиня любви и красоты – Хатор, а не Маат! — воскликнула Ерби.
– Сути это не меняет, — мрачно закончил синаец.
– Что ты мне предлагаешь? — внезапно спросила Ерби.
– Бежать со мной! — мягко проговорил он в ответ.
Глаза Ерби чуть не вылезли из орбит:
– Ты… предлагаешь мне?..
– Да, — сухо прервал её синаец. — Ты можешь уйти со мной на Синай.
– И в каком же статусе? — свирепо сказала дочь номарха. — Хочешь, чтобы мы поменялись ролями? Чтобы уже не ты, а я была твоей рабыней?
– Мы, синайцы, умеем быть благодарными. Поможешь мне — я в долгу не останусь. Ты сохранишь свой прежний статус на моей земле.
– Скажи, а синайцы все такие благородные? — с иронией проговорила Ерби. — Как мне знать, что ты не обманешь меня?
– То есть, ты уже согласна? Отлично, осталось обсудить детали! — синаец радостно хлопнул в ладоши.
Ерби в изумлении открыла рот: а ведь, действительно, она косвенно только что признала его правоту. То, что этот брак ей в тягость, что после вчерашней встречи со своим рабом она только и думает, как бы можно было расстроить невыносимое супружество.
– Я ещё не сказала: «да», — холодно отозвалась Ерби.
– Тебе нужны гарантии? — весело спросил синаец. — Так извини: их не будет! Придётся верить на слово.
– Верить на слово чужестранцу?! — возмутилась девушка.
– Заметь, не мы, не заслуживающие веры синайцы, напали на ваши земли, а как раз — наоборот! Это сделали честные, благородные египтяне.
– Я помогу тебе. Но у меня будут условия, — помолчав, властно заявила Ерби.
– Какие? — беззаботно отозвался её раб.
– ТЫ женишься на мне!
Синаец в изумлении глянул на девушку. Чего он никак не ожидал, так это, что гордая дочь номарха решит взять себе в мужья какого-то иноплеменного раба.
– Если у тебя уже есть жена, вы разводитесь! — безапелляционно продолжала Ерби.
Раб с сомнением и подозрением продолжал глазеть на «хозяйку». Что у неё на уме? Добровольно предложить такое? Уж никак бы не подумал, что такие крамольные мысли могут закрасться ей в голову.
– Ты согласен? Отвечай! — властно продолжала Ерби, сверля его глазами.
– Если такова цена свободы, — синаец на мгновение задумался, но уверенно закончил, — то да, будет по-твоему!
Формулировка ответа не понравилась Ерби, но она не стала возмущаться и спорить.
– Значит, мы пришли к соглашению, — нежно и весело сказала она. — Думаю, пора возвращаться. И ещё кое-что, — её зрачки расширились как у кошки.
– Что ещё? — спросил синаец.
– Если ты обманешь меня — я перережу тебе горло.
* * *
Луна вышла из-за полупрозрачной дымки и осветила сад, выхватив из тьмы два силуэта. Захваченные врасплох невольным свидетелем две фигуры стремительно отошли под тень ветвистого лавра.
– Сегодня ночью, — жарко шептал взволнованный и дрожащий голос, — всё уже готово. Они заберут лошадей твоего отца. Кони для работы в поле не такие быстрые, но зато выносливые. Есть вероятность, что смогут пройти по пустыне.
– У меня сердце готово выскочить из груди, — также горячо ответствовал женский голос. — Отец объявил сегодня, что меня собираются представить Джосеру завтра утром.
– Этого не случится, — уверенно говорил синаец, — завтра утром мы уже будем далеко. Мы подкупили обедневшего номарха. Он будет свидетельствовать, что видел нас и что мы отправились по Южной дороге. На севере никто нас искать не станет. Пока поймут, что да как, мы будем вне досягаемости.
– Скорей бы, — поёжилась девушка, хотя в саду было тепло и безветренно. — Мне кажется, Каника начинает что-то подозревать. У неё глаза так и бегают.
– Они ничего не успеют. У них просто не хватит времени, чтобы помешать нам!
– Хорошо бы так, — Ерби замолчала. Она вдыхала пряный аромат лаврового листа и размышляла. — Какой запах, — наконец произнесла она, — я буду скучать по нему.
– Тебе нужно возвращаться, — произнёс юноша. — Тебя хватятся!
Перед расставанием Ерби взяла его за руку. Её сердце отбивало безумное количество ударов.
– Это так забавно, — колеблясь, начала она, — но я даже не знаю твоего имени.
– Ты разве не дала мне новое? — весело бросил синаец и неожиданно склонил голову к лицу Ерби, нежно поцеловав её в щёку: он почувствовал, как её рука дрожит в его ладонях.
– Меня зовут Рет, — мягко сказал он.
– Рет, — эхом отозвалась девушка и улыбнулась.
Она вышла из сада медленно и задумавшись. В голове её звучало лишь одно слово, вернее, имя. Рет. Сегодня всё решится. Да. Всё произойдёт сегодня. Неожиданно Ерби остановилась, будто налетела на стену. А ведь она так и не помолилась своей покровительнице. Бастет. Правда, так ли уж это важно? На Синае у неё будут новые Боги, новые идолы. Сбоку в кустах возле огромного сикомора ухо Ерби уловило еле различимый шорох. Девушка быстро обернулась и прислушалась. Слабый ветер трепал листву персикового дерева, донося до неё нежное благоухание спелых плодов, и больше ничего. Наверное, мышь, — решила Ерби и зашла в дом.
Её встретила взволнованная Каника: она натянуто улыбнулась, но её руки предательски дрожали.
– Что с тобой? — Ерби как охотничий пёс почуяла неладное.
В глазах своей служанки она прочитала мольбу, затем по щекам той покатились слёзы. Ерби всё поняла, будто все ответы разом отразились на лице её такой всегда преданной Каники. Ерби резко развернулась: она запаниковала и стремилась вернуться в сад, обратно к Рету. Лишь бы успеть. Но неожиданно перед её лицом возникло пять вооруженных искривлёнными тесаками – или как их именовали: хопешами – людей: они преградили её путь в сад. На них была странная форма, повязанная красным поясом: таких одеяний не было у стражников её отца.
– Кто вы такие? — гневно спросила Ерби, делая шаг назад. Нежданные гости не отвечали, сохраняя безразличие на лицах. Ерби развернулась и бросилась бежать внутрь дома. Преодолев огромный зал для приёма гостей, она столкнулась с ещё одними незнакомцами, вторгшимися в её отчий дом. На этот раз бесстрастных воинов сопровождал невысокого роста и крепкого телосложения мужчина в длинной тунике. Его запястья украшали массивные золотые браслеты с эмалевыми вставками, а пояс на талии был вышит дорогими разноцветными нитями и бисером. Парика на нём не было, но череп был гладко выбрит. Если бы не богатые одеяния, его можно было принять за слугу. Он и был слуга. Вот только имя того, у кого он находился на посылках, давало ему серьёзные привилегии: и положение в обществе у него было куда выше, чем у самого знатного номарха.
– Верховный жрец фараона Нечерихета, — потеряв дар речи, одними губами сказала Ерби.
Жрец одарил молодую девушку странным, словно отеческим взглядом, от которого кровь в жилах превратилась в студень, затем пренеприятно улыбнулся и холодно произнёс:
– Мне нужен номарх Разуи.
– Зачем вам мой отец? — резко спросила Ерби.
– Я и не ждал от вас другого приёма, — заметил жрец мрачным тоном, — но всё же надеялся на некоторое — самое крохотное — почтение, которым в благородных семьях принято встречать верховного жреца владыки. Где твой хозяин?
С последними словами жрец обратился к Канике. Она в ужасе уставилась на жреца, будто ей довелось беседовать с самим богом Ра.
– Отвечай! — грозно потребовал от неё жрец.
– Я здесь, ваше верховенство, — раздался твёрдый голос, и из-за спины стражников появился сам хозяин дома: воины расступились, пропуская Разуи в его же личные владения. Ерби с надеждой взглянула на отца, но он не стал смотреть на неё, его взор решительно, но с уважением был устремлён на жреца.
– Вовремя! Полагаю, вы поймали коварного и неблагодарного изменщика, который не оценил то, что в походе вы сохранили ему жизнь, и решил опозорить ваше семейство. К тому же, — жрец сделал эффектную паузу, — презренный синаец решил бросить тень на самого посланника Богов. На непревзойдённого Джосера, — говоря о фараоне, голос жреца стал лелейным до тошноты.
– Рету удалось сбежать, — холодно заметил Разуи, — но к утру мы доберёмся до него. Далеко не уйдёт.
Услышав имя, Ерби невольно дёрнулась и в ужасе зажала рот рукой. Этот жест не укрылся от жреца. Он смерил девушку презрительным взглядом и продолжил разговор с её отцом:
– Что ж, вам же лучше, чтобы его быстрее нашли. Пытаться похитить дочь почтенного номарха, невесту Нечерихета и увести на Синай, чтобы сделать рабыней!
– Неправда! — Ерби больше не могла терпеть.
– Ерби, замолчи, — жёстко оборвал её отец. — Вы правы, ваше верховенство. Его скоро найдут и казнят.
– Нет! — Ерби рванулась к отцу и попыталась схватить его за руку: он по-прежнему не смотрел ей в глаза.
– Вы должны быть благодарны вашей преданной служанке, — хмуро улыбнулся жрец, обращаясь к Разуи, — если бы не она, то больше вы бы свою дочь не увидели.
– Каника! — Ерби была поражена как громом. Она яростно посмотрела на свою служанку, которая вся съёжилась под её взглядом. — Предательница! Змея! Кобра!
Увидев свою госпожу в чёрном гневе, злую, готовую рвать и метать, Каника округлила глаза и бросилась на колени перед молодой хозяйкой:
– Никогда! Каника никогда не предавала Вас. Как же я могла допустить, чтобы он увёз Вас?! Сделал Вас рабыней. Я слышала, как он подговаривал других рабов, своих земляков. Он говорил о Вас. Он собирался забрать Вас у отца.
– По моей воле! — в отчаянии завопила Ерби. — Я согласилась бежать с ним.
– Ерби, закрой сейчас же рот! — Разуи побелел от ярости.
– Я же не знала, я же не знала, — сама не своя от ужаса, как мантру твердила Каника. — Не знала, Каника ничего не знала…
– Я правильно понял, — зловеще ухмыльнулся верховный жрец. — Вы добровольно собрались покинуть отчий дом и свою страну, опозорив тем самым свою семью и нашего владыку Джосера?
– Конечно, нет, — замахал руками Разуи. — Она нездорова. Не знает, что несёт. Перегрелась на солнце: великий бог Ра сыграл с ней злую шутку.
– Не надо, отец! — прервала его Ерби. — Зачем всё это? Да, ваше верховенство, я собиралась покинуть Нижний Египет по своей воле.
– Глупая, помолчи! — на этот раз глаза Разуи были полны священного ужаса.
– Почему же вы хотели убежать с ним? — ядовито полюбопытствовал жрец.
Ерби на секунду замолчала. Нет, больше терять нечего. Его точно схватят. И казнят. Даже если он спасётся от преследователей, ему не пересечь великую пустыню в одиночку.
– Я люблю его, — просто сказала Ерби.
Жрец гадливо улыбнулся:
– Это полностью меняет дело!
* * *
Из «Утреннего папируса»:
«Найдено новое магическое чудо-средство против седины. Это кровь чёрных буйволов и быков. Оно не только укрепляет волосы, возвращая им прежний насыщенный оттенок, но к тому же передаёт силу и мощь этого могучего животного человеку. Кровь — это самое современное средство борьбы с обесцвечиванием ваших волос, в десять раз эффективнее народных средств, таких как яйца сорок или ворон. Попробуйте: изменения уже после первого применения.
Раздел «Светская хроника»:
Неверная невеста фараона Нечерихета сегодня утром была брошена крокодилам фараона Нечерихета. О новых кандидатках на роль супруги фараона Нечерихета, первого владельца Пирамиды в Египте, читайте в завтрашнем свитке».