— Вот бачу що у нашэм мире происходэ, та в ум не идэ как тако дило назвати. Глядайтэ, на столэ усэ е, ишь — не хочу... Нэ едять! Нэ го-лод-ные...
Дед Василь в состоянии лёгкого подпития выставил вверх заскорузлый изжелта-тёмный палец, обвёл цепким взглядом из-под кустистых бровей гостей и громко стукнул по столу кулаком так темпераментно, что посуда зазвенела.
— Голода аспиды нэ ведали, горюшка с таком нэ хлэбали, тики и дэлають що разговляються! Хорошо ли це? Нэ знаю, но обидно. Кавуна разрэжэшь, мякоть сочнёхонька... мэд, а не хрукт. Морду воротять. Сникерса им подавай. Тьфу! Купыря бы отведали али лебяды... можэ тады и бурак за конхвету сойдэ? Усэ, усэ ноне перевёрнуто с ног на голову. Дэ верх, дэ низ — нэ понять... Унучка на днях о мечтах пытал. Желаю, мол, у депутаты, шобы не робыть, а усе даром. Это как? А хлебушко пусть китаи растят, так будэ? Глазоньки бы мои нэ видели таку похабень. Нэушта до конца свита дожили? Бяда, бяда!
Вспоминается байка : Обветшала жизнь, поистёрлась, выцвела. Захотелось подновить: отстирать, отгладить, выправить да на новую обменять, подороже. Пришлось для начала потрясти как следует, наизнанку вывернуть, а там этикетка пришита: именная, фирменная. И цена в рублях указана, от которой в глазах помутнело и челюсть вставная вывалилась. — Дорогая, зараза! Кто же за неё полную цену даст? Придётся себе оставить.
Странно, однако: раньше жили с надеждой на лучшее, теперь мечтаем, чтобы хуже не стало.
И ведь станет, обязательно станет, потому, что мысли материальны. Мы ведь жалобы свои на судьбу-злодейку как мантры повторяем. Создатель, коли он существует, полагает, что мы себе худшее вымаливаем.