«Незнакомцы» – 7 историй
7 рассказов – сказок
;
1. Встреча в 8.30
День с утра какой-то паршивый. И не потому что в холодильнике закончился кефир. Да ему нравилось пить кефир на завтрак. И не потому что еще вчера отключили интернет, он остался без привычного просмотра новостей. Проснулся, кстати, раньше обычного. Что-то перепутал накануне, неправильно завел будильник. Но понял об этом, только когда собрался выходить из дома. Что ж целый час свободного времени есть. Успел разобраться с бумагами по работе, пропылесосил ковер, всё как-то до этого руки не доходили, но вдруг вспомнил, что бумаги бумагами, а через две недели ему выступать со своим проектом, к проекту он и не приступал. Посмотрел на часы. Вздохнул. Из подъезда вышел на 15 минут позже, чем обычно.
В метро уже достал ежедневник, но где же ручка. Перерыл весь портфель, ручки нет, но какой-то блокнот валяется на самом дне. Достал блокнот, полистал страницы, усмехнулся. Ведь это блокнот-черновик, место его бредовых идей и мечт, которые, скорее всего, никогда не сбудутся. Последняя запись: «не забыть, во вторник встреча с Г. в 8.30». «В восемь тридцать?», – вырвалось у него. Дедушка с палочкой, который сидел рядом, дернулся и с недоумением посмотрел в его сторону. Он отвел глаза. В голове крутятся мысли: «Ну, как так можно, встать рано, напрочь забыть про встречу. Про встречу с каким-то Г. И вообще кто такой этот Г.? Может, Гришка? Нет, ну, его имя я бы так записал, то есть Гришкой, да и с ним у меня не может быть никакой встречи, это ж племянник, ему шесть лет. А кто тогда? Геннадий Викторович? Нет, о нем я всегда помню, как тут забудешь эту морду. Г., кто же у нас Г.?.. Так, раз это блокнот для всякой ерунды, я мог по приколу написать господин, но почему Г.? А, вот и номер телефона этого типа. Выйду из метро, позвоню, перенесем встречу». Выход нашел, улыбнулся. «Стоп, какая это станция? Я ж… Что я уже две остановки лишних?.. Как?».
Простоял минут пять на перроне в поиске нового решения. В офис уже опоздал, человека, о котором забыл, подставил. Поднялся на эскалаторе, вышел на улицу, набрал номер. Длинные гудки.
– Да-да – произнес певучий женский голос.
– Прошу прощения, с кем я говорю?
– А, может, это вы представитесь сначала.
«Она что смеется?», – подумал он. Понял, что формальности ни к чему, и ответил:
– У нас с вами сегодня должна была произойти встреча в полдевятого, утром, – коряво и как-то нерешительно проговорил в трубку.
– Вы что-то перепутали?! Это у кого у нас? У меня сегодня единственный выходной день на неделе. Никаких встреч.
– Так, подождите, я звоню по номеру… – уверенно назвал ей номер и услышал смех. Затем добавил: Да, я понял, последнюю цифру перепутал. Прошу прощения.
Набрал уже правильный номер в надежде услышать знакомый голос. Оказалось – абонент не доступен. Снова спустился в метро. Приехал на работу на час позже. Вроде никто и не заметил его опоздания.
Дальше – хуже. Локтем толкнул бокал с чаем, всё вытирать пришлось и документы перепечатывать. Круглое пятно на серых брюках. Пошел на обед – забыл взять сдачу, в итоге за куриный суп как бы случайно заплатил тысячу рублей. Принес на подпись бумаги – их тут же подписали, но подписал не тот человек, тоже случайно так сложилось. В течение всего дня пытался дозвониться до Г., имя которого он так и не вспомнил. Вечер, надо собираться домой, а за окном дождь, он же, конечно, без зонта. Дождь легкий, летний, но ему не хотелось выходить на улицу. Офис почти опустел.
«Когда же всё это закончится? – подумал он, – «Когда? Эта чёртова работа, какие-то встречи, какие-то люди, которых я не помню, какие-то постоянные телефонные звонки. Невозможно. Я не смогу больше так». Уже около получаса стоит у окна, а ливень заканчиваться не собирается. Всё сильнее и сильнее. Наушники еще завязались в узел. Кое-как развязал их, включил радио на телефоне. А там эта песня. Песня, которая ему нравилась три года назад. Песня, в ней он помнит каждую нотку, каждое слово. Песня, в которой вся тогдашняя жизнь его. Кадры киноленты перед глазами. Что вот теперь делать?
Снова посмотрел в окно. Похоже, ему всё-таки удалось переждать дождь. Вышел из метро, сел в троллейбус. Опять проехал свою остановку. Но это даже к лучшему, удалось по пути зайти в магазин, кефир купить. Сдачу на этот раз пересчитал.
За окном совсем темно. Интернета по-прежнему нет. Он смотрит в монитор компьютера, глаза его не подвижны. Вдруг зазвонил телефон: «неужели это тот самый Г.?». На дисплее номер его бывшей девушки. Сбросил вызов. Смотрит теперь уже на телефон. Телефон в сторону, подошел к окну. Оттуда повеяло августовской прохладой. «Сейчас бы просто пройтись, побродить по улицам, как когда-то раньше, послушать песни любимой группы…».
«Да ладно, точно!», – выпалил он, – «Г. это же… точно, ну, как такое можно забыть. Я ж в прошлые выходные нашел свою старенькую камеру. Поснимать хотел. Понял, что вечером не смогу, смогу в лучшем случае во вторник утром. Точно… Г – это же город. Встреча с городом. Когда-то я часто устраивал такие встречи. Бродишь по улицам, фотографируешь здания, прохожих, делаешь серию снимков, общаешься с городом, знакомишься снова с ним. А номер этот просто выдумал для солидности. Делать было нечего, решил назвать это встречей. Кому же я тогда утром позвонил?».
Вздохнул с облегчением, но что-то еще сильнее дрожало внутри, щеки вмиг красные. «Надо же было всё перепутать так. Целый день думал про встречу с каким-то Г. Постоянно ошибался. Устал, наверное. Надо что-то менять.
Достал из потертого чехла фотокамеру. Спустился во двор. В лицо дует летний ветер. Горят фонари. Никого вокруг. А ему разве кто-то нужен?
А дальше что? Шаг в ночь. Шаг в неизвестность. Он ведь так когда-то боялся этой неизвестности. Всего один шаг, чтобы выйти из привычного.
С городом встречался всё чаще и чаще. А неизвестность та оказалась не такой уж страшной, со временем в ней всё встало на свои места. Да, он продолжал раз от раза проезжать остановки, но всегда успевал туда, куда нужно ему.
;
2. Осень и художник
Он вышел из дома вовремя. Бывает же. То ли часы не подвели его, то ли он сам себя наконец-то перестал подводить. Подходил уже к автобусной остановке, но в ушах по-прежнему скрип двери в подъезде, въедливый и нисколько не отдаленный, непохожий даже близко на эхо. Достал из потёртого кармана плеер, включил музыку. Вроде ничего не мешает, всё как обычно: утро, автобус, который приедет через десять минут, а дальше начнется день. Чьи-то слова, крики, слитые в противный шум, вопросы, ответы, бессмысленные диалоги и разговоры.
С деревьев срываются листья. Летят они, падают, устилают асфальт жёлто-рыжим ковром, по которому еще не раз пройдутся грязные подошвы ботинок. Наступила осень. А он ее как будто и не заметил или изо всех сил старался не замечать ее. Осень-то не приходит внезапно, она тихонько подкрадывается, не наступая на ноги прохожих, шаги ее, возможно, и незаметны, но ощутимы. "Мир уже осенью дышит" – подумал он как-то раз где-то в середине августа, когда вечером вышел на балкон. То ли он испугался этой мысли, то ли опять решил, что голова его занята чем-то не тем. Ему стало тревожно, поспешил переключиться на что-то другое, а затем вообще вернулся с балкона назад, в комнату.
Как назло в плеере звучит песня группы ДДТ "Что такое осень". Хочет переключить ее на другую, но кнопку заклинило. Снова про осень. Про осень, о которой о не собирался думать. Про осень, которую он не готов принять. "Какая осень, если еще неделю назад летнее солнце стучалось в окна?" – мысленно произнес он. Мимо него прошел старик, ветер развевает его мягкую седоватую бороду, у старика голубые рыбьи, печальные, но точно неравнодушные глаза. "Наверное, этот старик художник. Такой образ наполненный, и этот жилет с накладными карманами, и эти потрепанные чёрные брюки. Такие, как он и ждут осень, к ним как перелетные птицы возвращается вдохновение, только вот птицы осенью исчезают, а вдохновение, наоборот, они снова могут творить, на их пыльных холстах новую жизнь обретают рассказанные по сто раз истории" – пока он думал о старике, осени и картинах, мимо него прошел и автобус. А старик... что старик? Конечно, уже уехал. А он, похоже, опять застрял на этой остановке, но что тут поделаешь, только и остается ждать другой автобус.
Вечер его в этот день такой же как и утро, такой же нескладный. На работе его никто не задерживал. Снова толкучка в метро, снова шумно и людно. Вышел из метро, на улице дождь. Пришлось достать зонт. Пока доставал зонт, прямо из-под носа ушел нужный автобус. Он побежал за ним, водитель даже двери не открыл. Вздохнул, не успел и посмотреть по сторонам, услышал тихий женский голос.
– Для чего бежать туда, где тебе точно не откроют двери, – произнесла как бы сама себе девушка, она стояла от него неподалеку.
– Это вы мне? – спросил он, повернул голову в ее сторону: над ней высокий купол чёрного зонта, сама она в плаще, на шее, кажется, оранжевый шарф, уже темнело, не очень видно.
– Может и вам, а может...
Он подошел поближе. Ему просто хотелось рассмотреть ее получше.
– Осенний вечер, – произнесла она, – люблю осень, даже когда автобусы проезжают мимо. Воздух какой чудесный.
– Да что такого в этой осени? Просто время года. Не более того, – буркнул он.
– Вы любите слушать деревья?
– Сейчас я слушаю дождь. И не только слушаю. Если б не этот ливень, я бы уже точно приехал домой.
– А деревья?
– А с деревьями что?
– Сегодня утром кружил листопад. Не знаю, почему, но именно сегодня я поняла, что листья рассказывают нам разные истории. Вы когда-нибудь слышали, как деревья о чем-то спорят? Летом они наполнены жизнью, ветер к ним иной раз с кулаками, а они будто отражают удар, отвечают ему эхом. А осенью всё иначе. Листья осенью невесомы, они беззвучно касаются земли, будто возвращаются к ней, не то что капли дождя, которые при падении разбиваются.
Он заслушался. Молчал, забывал кивать в ответ и представлял. Представлял то, что она говорила. Картинки плыли перед его глазами. Ему на миг показалось, что он впервые видит осень. Только дело тут не в листьях. Осень здесь, с ним, вернее, перед ним. Это она осень, та девушка, что перед ним.
– Слышал бы вас сейчас художник. Он точно бы смог все эти образы изобразить. Вообще я по-доброму художникам даже завидую. Вот идешь, просто идешь по улице и видишь девушку с янтарными глазами. Всего лишь какой-то оттенок, а ты буквально видишь, что в них, в глазах этих две маленькие планеты, вроде Сатурна. Или, например, видишь пожилую женщину, у нее между бровей две вертикальные морщины, они так похожи на ствол дерева, от которого идут маленькие веточки, мимические морщинки, или же старик с седоватой бородой, он похож не то на художника, не то на звездочета. Настоящий художник может это все изобразить.
– Настоящий художник. Я никогда не видела настоящих художников, по крайней мере до сегодняшнего вечера, – она подняла глаза и посмотрела на него.
– Художник – тот, кто создает. А я ни разу кисточек в своих руках не держал.
– Не соглашусь. Можно жить как художник, а можно как художник чувствовать. Это разное.
– Тогда можно и я кое-что скажу, – он как бы незаметно вдохнул и выдохнул, – А я до сегодняшнего вечера никогда не видел осень...
Неожиданно подъехал автобус. Не его автобус. А она заспешила.
– Мой автобус, кажется, приехал, – произнесла она на прощание.
– А вы разве другой автобус ждали? – искренне удивился он.
– Пока его жду, прошло уже два ваших. На один из них вы не успели.
– Ну уж нет. Сегодня тот день, когда я вовремя, – ответил он ей вслед.
Ее автобус спрятался за поворотом. Уже стемнело. Капли дождя вкрадчиво постукивали по крыше остановки. У него перед глазами по-прежнему образ той девушки. Девушки - осени. Когда-то он представлял себе осень иначе. Думал, что осень это старушка, с выгнутой клюкой, которая небрежно шаркает башмаками. Старушка, но никак не та милая девушка. И все-таки нет. Его осень это та девушка с легкой сентябрьской походкой и рыжим шарфом на тонкой шее, мягким октябрьским свитером, рукава которого длиннее манжет плаща и с ноябрьским чёрно-белым, наполненным глубоким цветом мироощущением.
Всё-таки они встретились. Художник и его осень. Разве как-то иначе могло быть?..
;
3. Вечером
– И не забудьте про встречу вечером, – так невзначай произнес какой-то прохожий.
– С кем? – почему-то спросил я. Если честно, я необщительный человек, и перекинуться парой слов с незнакомцем мне сложно.
– Вечером, – буркнул под нос прохожий и скрылся.
Не помню, как он выглядел, не помню его лица, не помню его глаз. Единственное, что запомнил, так это то, что он был в черном драповом пальто классического покроя, а на голове у него кепка цвета мокрого асфальта. В руках у него зонт, что для осени вполне обычно.
«Вечером, – проговорил я вслух. – Наверное, странно выглядит человек, что идет по улице и беседует сам с собой. Хотя... это неважно». Тогда мне было неважно. «Ну почему вечером? – не мог успокоиться я, кстати, уже подумал молча. – Спросил же его не «когда», а «с кем», есть ведь разница. А может, он это не мне говорил вовсе? Может, он тоже любит разговаривать сам с собой? Да, скорее всего, так и было, у него сегодня с кем-то встреча, а вслух он это произнес, чтобы себе о ней напомнить. Логично же? Только вот никакой логики в его ответе. Он же мне зачем-то ответил. А до этого сказал «не забудьте», к себе на «вы» точно люди не обращаются. В конце концов, сколько можно? Мне что, голову занять нечем? Для чего я о его словах думаю? Подумаешь, прохожий.
Прохожий-то прохожий, да не совсем обычный прохожий. Его голос... Плохо помню его силуэт, но голос. Такой низкий, сочный, глубокий, слегка колючий. От него веет холодом, но прятаться от него не хочется. Я как будто его и до этого не раз слышал. Да, точно слышал, не помню, правда, где. Вроде бы среди моих знакомых ни у кого нет такого тембра. Конечно, нет, разве тут можно сомневаться? При знакомстве всегда обращаю внимание именно на голос человека. Слушаю голос собеседника и сразу же чувствую, мой это человек или в нем есть что-то чужое. Я слышал этот голос. Слышал. Точно».
Уже почти подошел к дому, только вот одну дорогу осталось перейти, придется подождать, пока все машины проедут. Поднимаю голову вверх, надо мной небо, оказывается. Да, оказывается. Что-то давно мы не встречались, пусть только взглядом, но все же. Осенью небо другое. По-своему приветливое, как будто даже прохладное, шершавое. Так и хочется до него дотронуться рукой, потрогать. Наполненное, синее, на нем облака. В них нет пушистости, что ли, они никуда не спешат. Интересно, могут ли облака держать небо? Скорее, не то, чтобы держать, но поддерживать. Осенью темнеет раньше. На подкладке пальто, в которое осенними вечерами прячется город, кто-то вышил облака. Они похожи на крылья. «Есть ли у неба крылья?» – на минуту задумался я. В общем, облака это просто облака. Их не сразу можно заметить, но без них осень уже не осень.
В тот день происходило много странностей. И дело тут не в том незнакомце, его голос не могу забыть до сих пор. Просто именно тогда я понял, что влюбился в осенний вечер, в это небо, в эти тонкие облака, там еще был фонарь.
Тот самый фонарь, что возле моего подъезда. Перешел в тот вечер я дорогу и почему-то глянул на фонарь, глянул мельком. Может, это странно, но фонарь, мой фонарь, который я вижу каждый день, был похож на стакан, а в стакане налит вместо чая свет. Бывает же. Что только не случается осенью.
Тот день закончился. А я полюбил вечер. Да, это всего лишь время суток, но для меня теперь что-то большее. Вечером другое небо, другие фонари, другие люди.
Зимой вечером так празднично и волшебно, не хочется ни о чем думать. Начинаешь пусть и ненадолго верить в сказки. Смотришь в окно. Там вечер, снег рисует узоры на крышах домов, иней аккуратно накрывает подоконник. Нет зимой звезд, но как будто что-то оживает внутри фонарей. Ну а что, вдруг в одном из фонарных домиков поселился скрипач? Его музыку, кстати, можно услышать, мне как-то раз удалось. Эта музыка льется светом сквозь раннюю зимнюю ночь, а снежинки беззвучно под нее танцуют.
А весной вечером небо часто пахнет дождем и отражается в полупрозрачных лужах, будто вода в них становится чище от его взгляда. На фонарях брызги, а в них – весь мир. Даже не верится, что мир может уместиться в одну каплю. Проснуться весной, открыть глаза, увидеть. И больше ничего не нужно. А потом будет лето.
Летний вечер, между прочим, тот еще сорванец. Накинул на плечи прозрачно-синюю, цвета неба ветровку и пошел куда глаза глядят. А глядят они вдаль. Куда ж еще? Там, в дали, виднеется уже первый луч рассвета. Воздух пахнет росой. Стоп, разве роса вообще может пахнуть? Хотя... конечно, пахнет. В конце июля ее следы на кожаном сидении моего старенького велосипеда. Подумать только, любимый велик в летнем соке.
Сейчас, кстати, снова осень. Возвращаюсь домой. На той дороге теперь пешеходный переход сделали, вот переключится светофор, можно спокойно идти. А я стою и жду следующего зеленого огонька. Смотрю на вечернее небо. Оно смотрит на меня. Вспоминаю тот день, что случился год назад, а может, существенно раньше или позже, забыл тогда посмотреть на календарь. Зато помню голос того незнакомца. Голос, который часто слышу. Чей это голос?
Дорога. Мимо меня мчатся машины, наверное, они куда-то спешат. Смотрю по сторонам, рядом никого. Вдруг что-то кольнуло внутри, чувствую, кто-то встал за спиной. Разворачиваюсь. Резко. Надо было бы поаккуратнее. Передо мной стоит он, тот самый человек в черном драповом пальто, не верю своим глазам. Может, я обознался?..
– Не волнуйтесь, – произнес он. Да, это именно его голос, я знал.
– Меня нет. Но вы можете меня услышать. Я – ветер, – сказал он и, кажется, его пробрал кашель. Дунуло холодом мне в лицо, чуть шапка с головы не сорвалась. Листья, почти застывшие на асфальте, вдруг закружились. Наверное, не стоило ему открывать мне свое имя. У меня же не осталось сомнений, что голос его мне очень знаком.
Ветер. Услышал я его голос. И это не шум и не свист. Его голос обрел форму слова. А сам он зачем-то открылся мне. Вообще я заметил, что мне в последнее время открываются двери там, где нет дверей. Мне открывается мир. Я его чувствую теперь иначе. Я его живу.
Осенний вечер. В стакане фонаря уже булькает чай. Похолодало, но от дыхания ветра у меня почему-то горят щеки. Укутался в шарф, пусть и где-то через минуту буду дома. Все словно встало на свои места. А на душе... как-то тепло-тепло.
;
4. Возвращение
Уже стемнело. Волшебник ждал этого момента. Небо синие-синие, спокойное, открытое. К нему сзади подошла девочка, у нее два тоненьких хвостика на голове, чёлка аккуратно убрана на бок. Девчонка как девчонка. Таких, как она, много. Просто проходила мимо, а тут стоит он, человек в легком летнем плаще, у него горят огнем руки, причем по-настоящему горят. Другая бы испугалась, будь на ее месте, ей же совсем не страшно, даже любопытно.
– Что это вы делаете? – спросила она у волшебника, голос ее играл колокольчиком.
– Да, вот, возвращаю назад звезды, – спокойно ответил он.
– Что? – искренне удивилась она.
Волшебник всё-таки перевел на нее взгляд и увидел перед собой маленькую девчушку с огромными небесного цвета глазами. Он ее отчетливо видел, ибо вокруг него струился свет.
– Когда-то давно, когда мне было столько же лет, сколько тебе, я, бывало, поздними летними вечерами любил смотреть на звезды. Знаешь, у меня была одна маленькая мечта, всего одна, я безумно хотел достать до этих звезд рукой. Кто-то говорил, мол, даже не думай, звезды очень горячие, кто-то, наоборот, называл их бесчувственными и холодными.
– Вы им не поверили? – с пониманием дела спросила девочка.
– Ну, ты сама подумай, можно ли верить людям, которые рассуждают о температуре звезд, но при этом никогда их в руках и не держали? – произнес волшебник, они разговаривали, как старые знакомые, – С того дня много секунд, минут и часов пролетело, и как-то неожиданно, мне вот удалось дотянуться рукой до неба и спокойно, не заплатив ни копейки, взять то, о чем я так долго мечтал.
– А сейчас ты что делаешь? – девочка настолько погрузилась в рассказ волшебника, что забыла, что к взрослым на "вы" принято обращаться.
– Понимаешь, звезды эти уже истосковались по небу. Где это видано, чтобы человек в голых руках держал так много звезд? Мне доводилось встречать людей, которые были готовы всю жизнь потратить на поиск одной, своей единственной звезды.
– Значит, тебя небо любит как-то по-особенному?
– То, что любит, так это точно. Оно всех людей любит. А вот по-особенному, так это вряд ли, – он говорил, она слушала, а звезды по очереди отправлялись к себе домой.
– Ты что ни одной не оставишь себе? – ее тоненький голосочек сорвался на крик...
«А ведь именно эту сказку я тогда ей рассказывал, когда мы встречались в последний раз» – мечтательно произнес вслух молодой человек. Его слова пронеслись эхом по пустой комнате, небрежно ударяясь о стены, – «Мы ведь с ней не виделись больше года... больше двух лет уже, не помню точно, сколько. А тут ее сообщение…».
«Привет. Помнишь, мы тогда все вместе собирались летом. Наши песни, твоя гитара, твоя игра на гитаре. От нас недавно гитарист ушел, номер срывается. Можешь приехать поиграть с нами в пятницу? Буквально на один вечер, не более того. Ты же приедешь?» – вот какое сообщение пришло ему минут десять назад.
Помнит? Конечно, он помнит. Если бы хотел забыть, не забыл бы. Такой непривычный запах костра от ее волос. Ее голос. Ее длинные тонкие пальцы, пальцы настоящей пианистки, такой, какой она и была. То, как она, девушка с утонченным музыкальным вкусом, влюбленная в ноктюрны Шопена, во весь голос распевала "Вахтерам" Бумбокса. Тогда она не думала о нотах, не думала о музыке, она была ею. Музыкой.
Вспомнил тот их разговор. Вспомнил, что рассказал ей эту сказку про волшебника и звезды. «Чем же закончилась она, какой у той сказки конец? Почему я этого не помню?» – задумался он, – «Так, стоп, ей нужно что-то ответить. Хоть мы и пересекались с ней пару раз всего, как бы ей ответить так, чтобы не обидно было».
Стучит по клавишам клавиатуры: «Нет, извини, у меня не получится...». Сразу же стёр эти слова. Снова набирает ей сообщение: «Понимаешь, я не смогу, да и по поводу гитары больше не ко мне». Снова палец на кнопке Delete. «Что ж так коряво получается» – подумал и встал из-за стола, сунул чайник под кран, поставил его кипятиться, бросил ложку заварки в чашку.
«Нет. Прости. Но я больше не музыку (специально пропустил нужное слово). Не играю. Не пишу. Не сочиняю. Всё. Стал обычным человеком. Выздоровел. Было время, когда я слышал ее во всем, сейчас уже не слышу, ее как будто нет. А может, не ее, а меня нет. Даже не спрашивай, почему и как так вышло. Просто я точно знаю, что ничего не будет. Музыка не моё. Мне и раньше такое говорили, когда-то не верил, сейчас понял, что ошибались не они. Ошибся я. Вот и всё». «Она поймет» – произнес он вслух. Отправил ей этот текст. На дне чайника только начали появляться первые пузырьки.
Минут через десять дзынькнул ответ. Он часто произносил это слово.
«Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Такое, бывает, со мной тоже было. Но музыка тут не причем. Та музыка, которая звучит в тебе. В твоей душе. Музыка это твой язык. Твой способ что-то сказать этому миру. Понимаешь? Ты слышишь меня? Слышишь этот текст? Он звучит моим голосом или ты видишь просто буквы? Мир хочет тебя услышать. Пока другие ищут верные слова, ты знаешь, как сказать то, что ты чувствуешь. Скажи это своей музыкой. Она звучит в тебе. Вслушайся. Просто вслушайся. И разреши ей звучать» .
Дернул локтем. Чашка опрокинулась. Чай разлился. Мокро…
Поздно. Он в последнее время возвращается поздно. Уже подходил к подъезду, плечи вниз оттягивал гитарный чехол. Что-то щелкнуло в кармане или дзынькнуло, как он сам любил говорить. Остановился. Ему бы войти в дом, вызвать лифт и только потом достать телефон, он обычно так делал. Но не в этот вечер. Снял перчатки, достал телефон из кармана.
«Я тебе всё сказала!» – прочитал он. Улыбнулся. Редко кто улыбается, прочитав такое. Экран телефона освещает его лицо. Его выпуклые глаза, мягкие брови, тонкие уши. А губы, что губы... они улыбаются, правда, не сильнее, чем глаза, он не может скрыть эту дурацкую улыбку.
«Интересно, что это значит?» – подумал он, взглянув на имя адресанта. Получил сообщение от нее вот так вот вдруг не впервые. Вспомнил последнюю с ней переписку. Вспомнил ее слова, после которых буквально встал на ноги и как будто заново научился ходить. Всего лишь несколько слов путь и от человека, с которым они встречались пару раз. Несколько слов, в них надежды больше, чем в каких-то длинных и правильных речах. Несколько слов, которые оказались ему очень вовремя.
Вспомнил, что забыл тогда написать ей «спасибо».
Перечитал сообщение. Руки уже замерзли, середина октября ведь, на завтра вроде обещали первый снег. «А я еще не всё тебе сказал. Может, где-нибудь встретимся на выходных?» – ответил и быстро вошел в подъезд.
Он уже в квартире, а ответа от нее всё нет и нет. Помыл руки, поставил чайник. Отхлебнул из чашки, на языке как-то горько, похоже, заварки переложил, когда клал ее, дернулась рука. Пил чай, смотрел на экран телефона, продолжал ждать. В очередной раз машинально поднес чашку к губам, а в ней уже пусто. Дзыньк! Наконец-то пришло сообщение.
«Давай в субботу, у меня будет свободных полчаса. Мне тоже надо тебе кое-что объяснить», – прочитал ее ответ и подумал: «Для чего эта встреча? По сути, мы чужие люди. «Спасибо» можно сказать и так, без личной встречи».
Достал из чехла гитару. Его ностальгия накрыла волной. Весь вечер он играл те песни, которые они когда-то давно пели у костра, подумать только, это было всего пару лет назад. Тогда было лето. Поймал себя на мысли, что соскучился, но, скорее, не по ней, а по тому времени.
В пятницу вечером она уточнила место встречи «В 19.20 в субботу у входа в метро Чистые пруды». Ему опаздывать не хотелось, но он и не спешил. «Ерунда, это все. Ну да, пересекались где-то, ну да, провели вечер в одной компании. В этом нет ничего такого. Хотя что-то большее сейчас мне и не нужно. Что вообще происходит, а главное – для чего?» – подумал он и едва успел выскочить из вагона поезда на своей станции, его чуть не зажало дверями.
Она приехала чуть раньше, но при этом ей показалось, что он где-то рядом и ждет ее.
Вышел из метро, посмотрел по сторонам. То, что ее не будет рядом с памятником Грибоедова, он как-то сразу понял. Она стояла в нескольких шагах от него, но смотрела в другую сторону. «А осенью, она другая», – подумал он, – «Да и музыка осенью звучит иначе».
– Привет, давно не виделись, – по-свойски произнес он, будто они не первый год знакомы.
– А, это ты, – ответила она, резко развернувшись. Ветер распушил ее тонкие светлые волосы.
Надо что-то говорить, пауза затянулась, нужно с чего-то начать.
– Понимаешь, я ошиблась. Постоянно всякие дела, суета, видишь, даже с тобой могу встретиться по-человечески, всё набегу получается.
– Сейчас многие так живут.
– Есть такое, – задумчиво произнесла она, – Я ошиблась два раза. Это глупо, конечно, хотя в последнее время у меня часто всякие нелепости случается.
– О чем ты? – в недоумении спросил он.
– Да, всё о том же. Эти два сообщения: то, что на днях тут, и то, что полгода назад...
– Именно поэтому я и предложил встретиться. Понимаешь, то твое сообщение, те твои слова. Это сейчас странно прозвучит, но благодаря им, благодаря тебе я снова играю, я вернулся в музыку.
– В смысле? – после его слов удивилась уже она.
– Ну, те твои слова, ты что не помнишь?
– Помню. Вот и говорю, что две ошибки. Послушай, просто послушай, не перебивай меня, – вздохнув, произнесла она, может, и не так громко она вздохнула, но он услышал, – Тогда, полгода назад, у нас ушел гитарист, я искала музыканта по знакомым, написала своему другу, а его зовут так же, как и тебя, отправила сообщение не в то окошко. Вдруг от тебя пришел ответ, он пришел существенно раньше, чем мне написал тот нужный человек, не знала, что тебе и ответить. Не каждый вот так вот просто раскрывает свою душу перед тем, с кем плохо знаком. Но как-то сразу вспомнила тот день, то лето, у меня тогда было много всяких сложностей, мне хотелось бросить музыку, которая без пяти минут была моей профессией. Ты отправил мне тогда то сообщение. Твои слова помогли мне. И тот же текст, не задумываясь, я переслала тебе. Ты ничего не ответил, и я решила, что ты узнал в нем свои мысли. А буквально на днях я снова перепутала окошки адресатов и моё вспыльчивое «я тебе всё сказала» полетело не туда. В общем, эти сообщения были адресованы не тебе. Прости.
Он молчал, никогда бы не поверил, что такое с кем-то может произойти, но в ее словах услышал что-то близкое. Вспомнил, что да, так и было, вспомнил, как когда-то хотел просто поддержать ее, помочь.
– Это не ошибки. Ты вернула мне меня тогда за несколько секунд. Спасибо тебе.
– Да, тебе тоже, спасибо, что понял. Может, еще когда-нибудь пересечемся.
– Кто не совершает ошибок, – иронично заметил он.
Она рассмеялась. Смеялась долго и во весь голос. Ему тоже стало смешно.
– Стоим как два дурака, смеемся над несмешной шуткой. Почему ты пригласила меня именно сюда? Работаешь где-то рядом?
– Нет, просто люблю это место, – произнесла она, смущенно опустив глаза вниз, а потом уже весело добавила: – Ну, тогда до встречи. Может, еще нас жизнь столкнет друг с другом. Кстати, неплохой сюжет для современной сказки получился? Ту историю про волшебника и звезды я не забыла.
Они попрощались. Она в своем черном пальто нырнула в толпу людей и слилась с нею. А он наконец-то вспомнил, чем закончилась сказка про волшебника.
«Волшебник вернул небу последнюю звезду, что едва не расплавила его руки. Она мелькнула своим желтым хвостом, будто помахала рукой на прощание, скрылась среди остальных звезд. Он отпустил ее. Отпустил то, что должен был отпустить.
– Как ты теперь будешь без них? – тихо спросила девочка.
– Да, они далеко, но при этом они всегда со мной. Я верю этим звездам, надеюсь, что они и дальше будут светить мне навстречу. Им на небе лучше, а мне лучше тут, на земле. Понимаешь, близость не зависит от расстояния, к тому же, всё со временем возвращается пусть не всегда в том же обличие, но возвращается, – закончил он, посмотрел по сторонам, а девочки нет, она исчезла. Может, побежала догонять звезды, а может, ей не разрешают гулять так поздно».
Молодой человек, и правда, чувствовал себя, точно в сказке. Ехал домой в час-пик в набитом вагоне, кто-то наступил ему на ногу, но всё равно он чувствовал себя по-детски счастливым.
;
5. Случайный звонок
Снег. Валит снег. Казалось бы, нет ничего удивительного, зима ведь, но только не в этом году. Бесснежие. Даже в новогоднюю ночь что-то тоскливое отстукивали капли дождя по подоконнику. А тут вдруг снег. Пришел вчера вечером, а задержался в городе на сутки. Город стал городом, большим и живым. Снегом покрыты дороги, на шеях улиц, что раньше будто совсем разрозненные, теперь снежные бусы, одной нитью. Снег ли преобразил мир или же всё дело в Рождестве, которое сегодня. Случайно ли всё побелело вокруг? Над этим вопросом уже третий час думал профессор-математик. Какие только формулы ему не подсказывала память, но вероятность высчитываться не хотела. «Взрослый мужик, мне что заняться нечем? Сижу на кухне что-то опять считаю. Досчитался», – подумал он и негромко вздохнул. Но вздоха никто, конечно, не услышал, разве что-то звук дотронулся стен, а они по привычке отозвались эхом. Рождество – не самый обычный день, он чувствовал это. Но у того, кто болен обычностью и привычностью все дни похожи друг на друга. Павел Сергеевич, так звали профессора, сам бы он предпочел уже забыть свое имя, с самого утра на кухне. Остывший чай на дне кружки. Тетради с формулами на столе, рядом стопочка белых чистых листов, которых с каждым годом всё меньше и меньше. Рядом лежит телефон, что звонит так редко, Павел Сергеевич отмечает дни в календаре красной точечкой, когда ему кто-то позвонит. Не отвечал на незнакомые номера, а знакомых – почти нет. По-прежнему гудит мотор холодильника, в нем уже третий месяц что-то щелкает и потрескивает. От каждого щелчка профессору как-то не по себе.
Падает снег. Он будто разбивается о мокрый шершавый асфальт. Падал так и который месяц молодой человек, он и почему-то оказался на улице в праздничный день. Чувство полета, о котором иной раз пишут в книжках, ему знакомо. Только полет его затяжной, да еще и вниз. Лишь снег перед глазами. Плечи в снежной седине. Он вышел из дома, где тепло и уютно, где пахнет уже съеденным новогодним Оливье. Ну, сколько можно есть, спать да телевизор смотреть. Погулять бы, да никто не зовет. Он вышел сам. Вышел и пошел. Треск снега под ногами. Сыро и темно, уже часа три как застыла тень фонаря. Молодой человек тоже тенью мимо многоэтажек, откуда лучится свет. Но к Рождеству он относился по-особенному. Его любимый праздник. Кто знал об этом, кроме него? Да никто, разве что бабушкина подруга, и то, наверное, уже забыла. В какой-то год вышло так, что его родителям и бабушке нужно было срочно уехать именно в рождественский день, саму причину он не очень помнил. С ним, пятилетним мальчишкой, пришла посидеть бабушкина подруга, у нее неожиданно нашлось время. «А что тебя этот праздник, что для тебя Рождество?» – спросила она мальчика. По улыбке голубых глаз она поняла, что он не знает ответа, но искренне хочет его услышать. «Тебе еще расскажут про этот праздник, расскажут о его значении. Просто прошу тебя, запомни одну вещь: день Рождества – самый светлый день. Именно в Рождество приходит чудо». Кстати, в тот день тоже было снежно, мальчик глазами ловил снежинки, опираясь локтями на подоконник. Он не то что бы отчетливо помнил эту историю, нет, он ее носит всегда с собой. Что-то в ней есть теплое, созвучное ему в те моменты, когда он чувствует себя счастливым, пусть такое случается и не часто.
Сегодня Рождество. Он слоняется туда-сюда по улице, а душе хочется чего-то волшебного. «Один звонок. Говорят же, что всего один звонок может кого-нибудь спасти. Хотя вряд ли кого-то спасет поздравление с Рождеством», – подумал он, а пальцы его набирают какой-то номер. Случайная комбинация цифр. Немудрено, что тот, у кого математика, можно сказать, в крови, любит цифры. «Ну, почему бы и не позвонить…», – подумал молодой человек в черном пальто и нажал кнопку вызова. Сам он редко вообще кому-либо звонил. Друзья? Да какие там друзья, если он им расскажет ту же историю про рождественское чудо, они даже не попробуют понять его.
На том конце провода кто-то долго не берет трубку. Может, бросить эту затею. Но нет, кто-то взял.
– Добрый вечер. С праздником вас, – произнес молодой человек, голос его звучал как-то хрипло, похоже на нем сказалась сырость.
– Прошу прощения, с кем я разговариваю?, – задал вопрос человек, который никогда не берет незнакомые номера, человек, который утром пообещал сам себе, что если ему кто-то вдруг позвонит сегодня, то он позвонившему подарит дольку чуда.
Конечно, молодой человек узнал голос профессора. Тут можно сразу же бросать трубку или признаться, что якобы случайно ошибся номером, однако последовал следующий ответ:
– Иванов, студент второго курса. Здравствуйте, Павел Сергеевич, – «Ммм… Иванов, – задумался профессор, – Так, это тот самый Иванов, что редко бывает на парах, но работы вроде бы пишет неплохие, что ему надо-то в этот день? Откуда у него мой номер?». Но вместо подобных вопросов он произнес:
– Ну, здравствуй, Иванов, по какому вопросу?
– Нет, не по вопросу. Набрал случайный номер. А набирал его, собственно, чтобы поздравить.
– Кого поздравить? – произнес Павел Сергеевич, внутренне сгорая не то от любопытства, не то от какой-то детской радости, что в его маленькой кухне раздался голос телефона.
– Вас. Сегодня Рождество. День волшебства и света, – другой бы на месте профессора спросил «Иванов, с тобой вообще всё в порядке?», но Павел Сергеевич вдруг вспомнил про свое обещание.
– Как проводишь этот день? – задал он неожиданный вопрос
– Да, вот брожу по улицам, снег идет.
– Скажи, а снег случайно ли выпал именно вчера вечером? Можешь посчитать вероятность?
– Посчитать можно многое, но не снежинки, не лучики света, которые дарит этот день, не чудо, которое иной раз случается.
Эти слова, слова какого-то студента растрогали профессора до слез. Что на это ответишь, а сказать что-то нужно.
– Иванов! – строгим голосом проговорил Павел Сергеевич и запнулся.
– Да, Павел Сергеевич. Извините, пожалуйста, за звонок. К сожалению, я на занятиях давно у вас не появлялся. Понимаете, ваш номер просто совпал со случайными цифрами, – молодой человек принялся оправдываться, ибо понял, насколько нелепо поступил.
– Цифры случайными не бывают, – воодушевленно произнес старик-профессор, – Но, да, я допускаю, что не всё можно сосчитать и перевести в цифры. Ты пропустил занятия, однако не упустил главного, того, что когда-то не заметил я или заметил, но не смог принять. А у тебя это есть. И ещё, я закрою глаза на все твои пропуски, а работы, думаю, ты все хорошо выполнишь.
– Но как бы… – единственное что и мог произнести студент, его щеки покраснели не то от мороза, на вечер, кстати, обещали похолодание, не то от смущения. Поднял голову. Ему прямо на нос упала снежинка. «Снег… он живой», – подумал молодой человек.
– С Рождеством! – с улыбкой произнес профессор, проговаривая последнее слово по слогам. Улыбка зазвучала в голосе ученого. В тот миг в нем ничего стариковского и не осталось.
– Спасибо и вас с Рождеством, только я без подарка, в чудо, как дурак, верю, но творить его не научился, – растерянно ответил студент.
– Ты уже сделал мне сегодня подарок – сказал профессор – До твоего звонка, Иванов, я не знал, что для меня Рождество, именно для меня, литературы-то на эту тему прочел не мало. Рождество… в этот день можно родиться заново…
Но тут вдруг связь оборвалась, похоже, на нее повлияла непогода.
«У меня есть шанс, – вслух произнес молодой человек, – Шанс не только не вылететь из института, но и научиться, наконец-то, летать, а не падать».
Он медленно возвращался домой, как в детстве, пытался поймать снежинки. Горели фонари, всё вокруг по-прежнему, неизменно белое. Улицы все связаны между собой нитями снега, а может и не только улицы.
Повесив трубку, Павел Сергеевич встал из-за стола, его взгляд упал на чашку, где чая осталось на донышке. Отставил ее в сторону и погасил в кухне свет. С самого утра не заходил он в комнату. А теперь открыл туда дверь. Там всё, как и было. Профессор в темноте добрался до окна, а за окном снег. Он прислушался: «Беззвучный снег стучит по подоконнику, как такое возможно? Будто часы настенные опять стучат», – подумал Павел Сергеевич. А дальше случилось то, что по вероятности случиться не могло. В углу комнаты еще с начала декабря стояла елка, профессор так и не нарядил ее, но гирлянду из лампочек все же на нее накинул, так они вдруг загорелись. И у старика, хотя, разве он старик, что-то загорелось. Загорелось внутри. А снег? Что снег? Он просто шел, может, вперед, а может, по кругу, белый и чистый. Шел, потому что не мог не идти.
;
6. Первый морозец
Откашлявшись, вышел из дома. Чувствую, без опозданий сегодня не получится. Хотя куда мне опаздывать в выходной-то день? Но ощущение, что я не вовремя, спешка, суета уже не первый месяц со мной. Они какие-то липкие что ли, смыл бы их под струями душ, но нет, не отмываются.
– Ну что, я смотрю, ты неплохо оделся. Неплохо упакован, – окликнул меня кто-то.
И правда, неподалеку от меня, внизу, возле лестницы стоял человек. Похоже, ждал меня он долго.
– Прошу прощения, мы с вами знакомы? Что-то я не помню, – произнес я правильно, но в растерянности, сказал и только потом посмотрел на него.
Ну, человек и человек передо мной, что тут скажешь. Только вот будто снег слегка запорошил сединой его волосы, а на вид он молод. А они, его волосы, вроде и кучерявые, но похожи почему-то на туманное облако, такое, достаточно тяжелое, сероватое, но не дымчатое. А вот дым... Дым или пар из его рта, но он не курит, от него не пахнет табаком, да и пальцы его, кажется, никогда не держали сигарет. Пальцы не тонкие, толще моих будут, крепкие, но бледные, почти белые. От холода побелевшие? Нет, по нему не скажешь. Странный он какой-то.
– Вижу ты готов? Я так понимаю, не против прогуляться, пройтись?
– Если есть повод… – произнес я, а сам подумал: «что за чушь несу...мы же не знакомы, хотя… меня так редко вообще куда-то приглашают, может, стоит рискнуть?» – думал-думал, вот и не заметил, что следую по пятам за ним. Сумерки, вот меня и в сон клонит.
– Откуда вы? – спросил я, чтобы как-то поддержать несуществующий разговор.
– Ах, да, пришло время представиться. Тебе же не так важно, откуда я, намного интереснее, кто я и почему сегодня и именно к тебе. Так ведь?
А я не знал, что ответить. Уже давно мне нечего сказать. Закончились слова. Закончился я.
– Пока ты не ответишь, мы дальше не пойдем, – произнес он. В эту минуту я впервые обратил внимание на то, что у него какой-то светлый, легкий, открытый, чуть наивный голос. «Контр тенор что ли?» – подумал я, снова взглянул на него: «интересно, и правда, откуда он такой?..».
– Да, – ответил я. Вообще-то редко с кем-либо соглашаюсь, – Так кто вы? – как-то непривычно напористо спросил я.
– А, ну, так это... я посланник зимы, помощник ее, на разведку вот вышел. Морозцем меня все называют, – слова его звучат как-то иначе. Конечно, как я раньше-то не понял, он же молодой, порывистый, но седина, туманность... почему сперва заметил только их.
– Зима меня отпускает ненадолго, осень не гонит, и вот я хожу, гуляю, беседую с бродягой-ветром и с теми, кто не отмахивается от меня, кто готов к разговору. Не все любят, когда холод приходит в середине красно-желтой поры. А холод, что холод? Это моё дыхание. Мне же тоже дышать нужно.
Почему-то я поверил его словам. Да, это странно. Странно вообще разговаривать с ним. Странно, что мне рядом с ним спокойно и ничуть не холодно.
– Но ведь есть же те, кто любит зиму?.. – прервал я молчание. Он, похоже, как и я, умеет подолгу молчать.
– Зиму ли? Игры, снежки, праздники, гирлянды лампочек на улице или всё-таки мороз? Когда сводит от ледяного воздуха руки и губы, когда в ботинках, что на плотной подошве, коченеют ноги? Уж поверь, это любят и принимают далеко не все.
– Ну да, тяжелое зимнее пальто иной раз давит на плечи, – как-то по-обывательски ответил я.
– Зима учит останавливаться. Мир чист. Беззащитность. Зимой многое становится беззащитным и уязвивым. Мы привыкли прятаться от снега, кутаться в шарфы, застегивать на все пуговицы куртки. Но вся эта замкнутость и скованность, они внешние, а душа-то... зимой душа обнажена.
По моей спине в этот миг пробежали мурашки. Ох, как мне знакомо то, что он говорит. Снова нелепая пауза. Но я не могу, не могу что-либо сказать. Мы шли дальше. Пару кварталов остались позади.
– Как тебе живется в маске? Скоро пальто носить, а ты каждый день с утра маску натягиваешь?
«Да как он может такое говорит?! И почему это он со мной на «ты», что за панибратство?" – меня передернуло от злости.
– Сейчас нельзя иначе. Все носят маски, на кого ни присмотри, – огрызнулся я, – А те, кому надо, знают меня другим.
– Кто они?
– Как кто они? Это мои близкие.
– Ну, мы-то знаем, что близких много быть не может.
– Кто бы говорил. Мальчишка, Морозец, или как там тебя? Как у тебя язык поворачивается, такие вопросы мне задавать.
– Я постарше тебя буду, на несколько веков точно, но это не важно. С близкими твоими всё понятно, а ты сам-то себя другим знаешь? Знаешь ли ты себя, когда не пытаешься изо всех сил стать тем, кем не являешься?
Во мне отозвались его слова, от этого и страшно. Мне страшно, что, да, я не знаю себя, не знаю, кто я, куда, откуда и для чего. Не знаю. Не знаю. Слово как удар кулака. Не знаю. Удар. Удар. С каждым ударом больнее. Во рту сухость. Не могу говорить.
А он что? Кто он? Да, он молодой человек, но я чувствую, что так и есть: он меня старше, и дело тут не в его седых прядках волос.
– Признайся себе. Вот просто признайся себе. Разреши себе быть тем, кем ты являешься, тем, каким ты видишь себя изнутри. Тебе ведь зима ни по чем. Хочешь ты или не хочешь, но по факту ты чувствуешь боль других людей, чувствуешь ее на себе, физическую боль, тебя от нее взрывает. На спине хоровод мурашек, когда ты слушаешь музыку. Щеки твои часто краснеют от смущения, ты смущаешься от этого еще сильнее, щеки пунцовые будто ты на морозе глубокой зимой. Дрожь в голосе, которую ты в себе ненавидишь. Часто холодеют руки, когда тебе тревожно. И что ты теперь мне скажешь? Да, ты тот зимний человек, которого я искал. Зимний человек, которого и ты искал. Но помни, зима... она в какой-то степени про одиночество.
Слушаю его, у меня холодные руки, понимаю, что он прав. У него певучий голос, у меня –дребезжащий. Почему-то мне кажется, что должно быть наоборот.
– Знаешь, чем мы друг от друга отличаемся? – вдруг спросил он меня – У тебя есть время. А у меня его нет. Дело в том, что я слегка тут заболтался с тобой. Но это ведь того стоит. Мне сегодня за день столько раз доводилось слышать «вот уже заморозки начались, не успела осень прийти, а тут зима. Холодрыга какая. Фу, опять этот снег валит. Для зимы еще рано». Так и есть, они всё правильно говорят, потому что с ними зима не скоро случится. С тобой иначе – она в тебе. И да – я рад, что мне удалось встретить родственную душу. Но на дорогах снег уже завтра расстает, а я исчезну и вернусь только зимой. Не имею права больше мешать осени. Понимаешь, у тебя есть время, которое тебе нужно принять. В твоей душе зима – что-то как будто остановилось, ты погряз в одиночестве. Но у тебя есть потрясающая возможность потратить эти часы и минуты на то, что важно и нужно именно тебе. Вопреки каким-либо предрассудкам поверь мне: зимой жизнь не кончается, она просто идет иначе.
– Но у меня никого нет, понимаешь?! Никого, кто бы разделял и понимал то, что мне действительно важно, – вырвалось у меня с надрывом в голосе.
– Случаются и такие периоды. Я тоже один. Быть посланником зимы не так уж просто. Но я в этом деле научился находить что-то близкое именно мне. Когда везет на таких, как ты чувствую, что моей головы коснулись невесомые руки удачи. Ты справишься сам. Справишься. Когда примешь эту зиму в себе.
– Но... – я не успел договорить, он меня перебил.
– Вот мы и подошли к твоему дому. Если эта вечерняя прогулка тебе хоть немножко помогла, знай, я буду счастлив. Мне пора идти.
Я остался один. Что ж всё, как обычно, а может, и не всё... Дотронулся своей шершавой рукой до своего плеча, и правда, оно запорошено снегом. Зима значит зима, что тут поделаешь. А я что? Я остаюсь.
;
7. Отпустил
Поднял руку, нажал на звонок. Пронзительный, но при этом такой родной звук раздался с другой стороны двери. Кто-то, шаркая, подошел к ней, слышен скрежет в замочной скважине. Вот уже минут пять молодой человек ждет, что ему откроют, хотя на его лице не отразилось это ожидание. Да и никаких суетливых жестов не последовало. Он – напротив двери, смотрит на нее или же сквозь нее.
– А… это ты? – услышал глухой, чуть осипший голос из слегка приоткрытой двери, – Что-то ты сегодня с утра пораньше ко мне.
– Да, так нужно, – немногословно ответил молодой человек и переступил порог квартиры.
Вот они и стоят друг напротив друга в узком, слабо освещенном коридоре: отец и сын. Мужчина в потертых домашних штанах, рубаха не заправлена в них, на ногах его тапочки. Прядки седины в волосах, много таких прядок, на носу очки с толстыми линзами. На него смотрит сын, который, кстати, тоже в очках, на нем серое пальто, в руках – тяжелый пакет. Их разговор не мог продолжаться, ведь обычно сын отдавал отцу сумку с продуктами на неделю, затем следовало рукопожатие и скрежет ключа в замке. Но в это декабрьское воскресное утро что-то пошло иначе.
– Опять куда-то спешишь? – участливо спросил отец.
– Спешил, уже не спешу. Спешил к тебе сегодня.
– Снова работаешь в выходной день?
– Нет же. Просто пораньше приехал…
– Подожди-подожди… что это ты до сих пор на пороге стоишь. Давай-ка снимай обувь, проходи. В смысле на кухню – слова отца прозвучали как-то нерешительно, не часто к нему приезжали в гости.
– Да-да, конечно.
Молодой человек разулся. Удивленный взгляд отца почему-то остановился именно на носках.
Вот они сидят за столом, смотрят друг на друга. Обоим непривычно. Чайник на газовой плите нагревается медленно.
– Вижу, ты поговорить приехал? – произнес отец, снимая очки, он небрежно потер глаза.
– Да, мне хочется тебе кое-что рассказать…
– Ну так…
– Да… Отец, понимаешь, я отпустил ее. Отпустил. Отпустил. – он будто по слогам произнес это слово трижды, – Мне тогда казалось, что мир рухнул. Мой мир рухнул. Разбился, нет, скорее, раскололся на несколько частей. Думал, что, и правда, всё закончилось. Ничего не хотел. Ничего не чувствовал. И ничего не мог с этим сделать. На утро проснулся. Сам, тогда у меня не было сил завести будильник, да и нужен ли он вообще человеку, который засыпая, не верит, что вообще проснется. Не знал, как жить дальше, куда идти, во что верить, если нет больше веры... – казалось будто он с трудом подбирал слова, снял очки, беспрестанно крутил их за душки.
Мужчина с сединой в висках лишь вздохнул. Не то чтобы многозначительно, не то чтобы по-стариковски. Вздохнул, будто у него на миг перехватило дыхание.
– Понимаешь, отец, тогда я понял, что дошел до точки невозврата. Идти некуда. Назад не получается вернуться. Да и не хотелось мне назад. Ничего не хотелось. Но как-то, знаешь, в последнее время всё так странно складываться начало. А может, дело и не в обстоятельствах, просто я заново что ли увидел людей, которые сейчас со мной. Раньше что-то придумывал, терялся в своих же догадках, наделял людей, живых людей чертами вымышленных персонажей. А люди... они просто люди, такие, какие есть. Ты либо принимаешь их, а они – тебя, либо дороги расходятся. Возможно, ты не поверишь, но меня долгое время не отпускал один вопрос, странный вопрос, неожиданный. «Почему, ты, мой отец такой пасмурный», – иной раз ловил себя на этой мысли. Не грустный даже, а пасмурный, как день, когда небо объято чем-то ватно-белым. Вот говорю тебе это, смотрю на тебя и, наверное, впервые вижу, как ты улыбаешься. По-настоящему вижу, потому что раньше не замечал или не хотел замечать. Придумал сам, что ты вечно хмурый и жил с образом тебя, а не с тобой.
Последние его слова растрогали старика до слез. И он, быть может, в первый раз в своей жизни не постеснялся их. Смахнул их твердой жилистой рукой. Открыл глаза. Увидел сына.
– У твоей... ну, скажем так, избранницы... – непривычно медленно и скованно произнес отец, – Имя у нее какое? То есть, как ее зовут-то? – наконец спросил он, ожидая услышать женское имя, у отца и сомнений не возникло о том, что сын его отпустил и простил свою бывшую девушку.
– Ааа... избранницы, – задумался молодой человек, – Да, и ее тоже отпустил, хотя, скорее, она встретила другого человека и строит жизнь сейчас с ним.
– Подожди, мой хороший, – произнес он слова, знакомые юноше с детства, – О ком же тогда ты мне пять минут назад рассказывал?
– Жизнь. Я отпустил ту жизнь, что всегда таскает за собой котомку прошлого. Жизнь, в которой я разучился жить. Отпустил. Начал. Теперь вот и иду, чувствую каждый свой шаг.
Молчание. Пауза повисла в воздухе. Повисла над ними. Но на этот раз их общая пауза, потому что молчали они об одном и том же.
– Ты что-то еще хотел мне рассказать? – проглотив ком в горле, произнес седовласый мужчина.
– Да. Правда. Мне есть, что тебе сказать… А почему ты сейчас меня об этом спросил?
– Хочу больше знать о тебе. Не помню, когда в последний раз я видел тебя таким, – конечно, он понимал, что его слова звучат как-то не так, неправильно что ли, коряво, но иначе сказать не мог, не подбирал фразы, не строил специально предложения. Просто говорил. Так может говорить только отец с сыном.
– Понимаешь, я знал, да и сейчас знаю двух разных людей. Один из них каждый день уступал бабушкам место в транспорте, а вечером ставил плюсик в записной книжке, что день прошел не зря. Если у него о ком-то спрашивали, он рассказывал только хорошее. Не потому что в том человеке, о котором он говорил, только хорошие черты. Он с детства заучивал цитаты известных людей и в памяти осталось негласное правило, которому этот человек следовал из года в год, что-то вроде: «если хочешь узнать человека, послушай, что он говорит о других», – у него покраснели уши, спустя несколько секунд он добавил, – Знаешь, отец, мне до сих пор стыдно, что этот человек жил только для того, чтобы оправдать чью-то фразу. Он и о своих достижениях говорил крайне пренебрежительно, не принимал похвалу. Боялся, что его будут считать «возгордившимся». Слово-то какое, между прочим, противное. Тот человек верил в дружбу, но не верил в друзей. Терял людей, ведь отношения с ними не укладывались в канон дружбы, который он сам когда-то выдумал. Конечно же, он знал, что за свою жизнь нужно благодарить родителей, поэтому выбирал для них лучшие подарки. Приезжал с тремя сумками продуктов по выходным, оставлял их на пороге, едва ли перекинувшись парой слов с отцом и матерью. И да – он всегда носил этот чёртов пиджак, даже когда не по случаю. Все для поддержания вида. Для картинки.
Казалось, что его отец хотел что-то на это сказать, но потом как будто передумал, решил до конца дослушать эту историю.
– Но недавно, – продолжил его сын – Я познакомился с другим человеком. Он не перфекционист и не фанат. Просто человек. Человек. Представляешь, он даже не уступает место в трамвае, если возвращается домой с тяжелыми сумками. А бывает, что помогает кому-то перейти дорогу или найти нужную улицу. По-разному складывается. Но в таких случаях он не ставит плюсик в календаре. Он также внимательно слушает, что другие говорят о других, но его настораживает, когда кто-то раздает слишком положительные оценки, честность ему важнее. Этот второй не боится быть смешным, может по приколу купить зеленые носки с авокадо, и ему за это стыдно не будет. Кто-то подумает, мол, заигрался совсем мальчишка, но с играми-то он завязал. Больше не играет в деда мороза и не приносит тоннами подарки, просто звонит родителям по вечерам, чтобы узнать, как и что у них происходит.
– Да, кстати, – сразу же по окончание этой истории произнес отец – Прости, что я вчера так долго к телефону не подходил, замешкался в комнате. До сих пор не могу привыкнуть к твоим вечерним звонкам.
– Я и сам не могу привыкнуть к себе другому. Понимаешь, – тут он запнулся, ибо почувствовал, что его отец и так всё понял.
– Может, еще чаю? Помню, ты в детстве по две чашки за один раз любил пить, – улыбаясь, и как-то по-домашнему сказал отец, потирая ладони – Да… вот что я хотел у тебя спросить, что такое случилось с тобой или в тебе, что ты так быстро повзрослел? Или это я может чего-то важное пропустил?
– Нет, не пропустил. В последнее время я и сам за собой не успеваю. Как-то, знаешь, всё наложилось. А чай давно уже не пью в таком количестве, хотя те вечера, когда я за этим же нашем столом сидел, а передо мной стояло целых две чашки, периодически вспоминаю. В такие моменты, бывает, хочется ненадолго вернуться.
Вот они опять в коридоре. Юноша завязывает шнурки на ботинках. Отец тряпочкой протирает очки. Вот-вот хлопнет входная дверь. Нет, еще не пора – одевшись, молодой человек протянул отцу руку, отец положил тряпочку на обувную полку. Рукопожатие.
Такое рукопожатие у них случилось впервые.