Повесть. Анатолий Статейнов.
Попандопуло.
Гл. 2
Партия “ Груша”.
Не больше и не меньше, именно так все и получилось. Неудачная инкубация куриного яйца у Лидина плавно перешла в четко организованные выборы Президента России. Обиженный на Ельцина за инкубатор Ваня твердо решил голосовать против Бориса Николаевича. Вечерами он подолгу стоял у окошка с видом на черемуху, морщил лоб, вздыхал. Иногда бормотал что-то, видно спорил сам с собой, искал истину. Так заведется, врежет кулачищем по подоконнику, крикнет чего-нибудь, аж в трубе зазвенит.
- Не тот человек Ельцин. Ошибка нашего народа историческая. Разотрут эти варвары Россию в пыль.
Кота своего Цуцика пугал Ваня этими выпадами до беспамятства доводил. Да и меня тоже. Я больше всего ударов его кулака по подоконнику боялся, того и гляди развалится избушка на курьих ножках. Кулак-то у друга крепкий, а избушка того, подгнила. Останется Петрович ни с чем.
Но сам Попандопуло о таких мелочах, как собственный дом, не думал, его события планетарного масштаба поджимали. На коромысле истории снова лежало будущее России. Требовалось все обдумать, прокрутить сто раз в голове и сделать какие-то выводы.
Оторваться от любимого лидера Ване было не просто. Цыплята цыплятами, а за Ельцина по прежнему поднимали руки уважаемые люди. И Лидина они склоняли к этому же.
Прежде всего, деревенский фельдшер Нина Афанасьевна Бельская. В ее больнички плелись серьезные интриги против остальных кандидатов в руководители страны. Дело сразу поворачивалось так, что достойным был только Борис Николаевич.
Если Нина Афанасьевна сказала, не захотел бы, а прислушаешься. Все не писаные законы в Татьяновке рождались в фельдшерском пункте. Так было, есть и будет. Громче Афанасьевны в деревне слова ни кто не роняет. Грамотный человек наша фельдшерица, должность у ней видная, авторитет годами проверенный. Рядом у ней добрая помощница – Алка - активистка. Вдвоем они куда хочешь и кого хочешь с агитируют.
Это вам не бабка Прыська или та же Параха с охами вздохами.. С Афанасьевной председатель сельского совета Петр Николаевич Клюев первым здоровается. Глава администрации Рыбинского района Сергей Сергеевич Колесов, прежде чем зайти в фельдшерский пункт, принародно ноги о старенький коврик вытирает. Откашляется для солидности, молча кивнет всем.
Потом наклонит шею и забасит: добрый день, Нина Афанасьевна. Вы уж простите, но районная администрация в этом году финансово вам помочь не сможет. Бюджет нам сократили, а район дотационный…
Для порядка, конечно, походит по фельдшерскому пункту. Спросит, уродила ли нынче весной черемша, не было ли падежа пчел на частных пасеках. Чья это свинья греет бока возле палисадника магазина. Удивится тут же обилию домашних цветов в фельдшерском пункте, снова откашляется. С тем и уедет сердечный.
Фельдшерский пункт как был, так и остается без денег и лекарственного довольствия.
Бинты Нина Афанасьевна стирает старые, или рвет на перевязку бывшие простыни. А больных потчует добрым словом да лекарственными травами, кои приносят ей Иван Петрович Лидин, дед Ероха или бабка Манча.
Но и на фоне такой бедности Нина Афанасьевна в деревне выше всех. И не только потому, что Колесов заходил, или Клюев, весь пульс деревенской жизни здесь бьется. С самых дальних концов Татьяновки новости сюда стекаются. А к вечеру в обратку пошло, но уже с Нины Афанасьевны комментариями и приговорами.
Коснись дальше, любимые Ванины красноярские лидеры: бывший губернатор Красноярского края Аркадий Филимонович Вепрев, его друзья, все двумя руками за Ельцина. Не только руки, ноги свои готовы спровадить выше головы, лишь бы президентом выбрали Бориса Николаевича.
Ваня мучился в неведении: на кого опереться. Он-то новости с телевидения черпал. С девяти вечера и до полуночи не отрывался от экрана. Все знал. Кого в 1917 году обидели, кто в августе 1991 года жизнью рисковал, отстаивая развал России.
Телевидение обещало рай. Дескать, надо побыстрей в могилу коммуняк и в стране будет порядок.
- Какое-то зерно в этом есть, - делал важное лицо Ваня, - с партиями надо разобраться. Вот демократический выбор России, сплошь из бывших коммунистов. Что нового они дадут нашей государственности? В отставку их. Коммунистов - в отставку! Но тогда выходит и Ельцина нужно не допускать к должности президента? Он тоже коммунист! Да еще вон какого заметного полета.
- Попробуй, расставь запятые, - спорил Ваня уже сам с собой. - Тут, Толян, какое-то колесо. Ума не дам, почему все наоборот получается. Били коммунистов, а разорили колхоз. Сядь, со мной, подумай, всем интересно найти правду. Может, вдвоем к ней и подойдем.
- Да я ничего в политике не понимаю. Еще призову тебя куда-нибудь ни туда.
- Вот и я малость путаюсь. К каким воротам податься. Думать нужно, думать. Все равно где-то спрятана правда.
Ваня только мнил себя политическим гением, а был татьяновского масштаба мыслителем. В одном ряду и с Кукулем, и с Оглоблиным, и Василием Михайловичем Шишкиным.
Насмотревшись разных событий, Петрович пугался будущего, не знал на кого ровняться, злился. Рядом был только я, существо беззащитное, бессловесное, на меня его внутренние бури и падали.
- Интеллигентов понять можно, - спорил он, - много пострадали от коммунистов. Что они понимали в культуре, коммунисты, бездари. Неполноценные они людишки. Пустышки. Потому как сильных боялись, не давали им ходу. А сильные весь мир на себе везут. Так было, есть и будет.
- Кто бездари!
- Как кто, - обиделся Ваня на мою тупость, - коммунисты конечно. Что тут за шторки прятаться. Обидели они страну. Тоталитарный режим строили. Уважали только себя. Вот я, к примеру, по чьей вине остался на задворках истории? Так ни куда и не вышел. А ведь мог бы, ой как еще мог бы. Развернул бы Россию острием против Америки. Пусть бы попробовали укусить прямо за нож. Я бы им хвосты подпалил, покрутили бы сволочи задом.
- Какой истории задворки? Ты о чем?
- Отечественной истории. У ней теперь снова поворот, важно первым выскочить напрямую. Кто станет у штурвала, тот и поведет Россию.
- Куда, кто?
- Да хотя бы и я! Не дали мне раньше выйти в люди коммунисты.
- Ты не зря обижаешь коммунистов?
- Пострадал не только я, - развел руками Попандопуло, - репрессированных жалко, весь деспотизм коммунизма на ногах перенес. Да ладно ты, придираешься. Сейчас о президенте думать надо, всем на этом сосредоточиться. Ельцин не выход, тут Нина Афанасьевна не права. Какой с Ельцина руководитель. Страх один. Нужно новое имя, чтобы страна пошла вперед. Инициативным требуется свобода, мы –фундамент нации. Нас нужно поддерживать в трудный момент.
- Что ты весь вечер пугаешь загадками, кто это мы? Говори прямо.
- Мы, инициативные, - Ваня глядел на меня твердо, словно шел на пулемет. - Государство - это пчелиный улей. Один - командует, все остальные выполняют его указания. За ослушание - смерть. Так вот, командовать должен умный, способный. Организатор.
Сомнений в глазах Вани не было. Зато железа хоть отбавляй. Даже кот Цуцик в минуты откровения хозяина принимал классическую кошачью позу, обвивал вокруг своих ног хвост и внимательно слушал Ваню. Пришлось и мне согласиться. Я молча налил себе полную кружку чая, настоянного на смородине, и не переводя духа выпил. Сладким холодком сняло напряжение, в груди стало легче. Чтобы совсем отдышаться, вышел на скамеечку под черемуху, стал молча пересчитывать звезды. А что еще делать проигравшему?
Только в строй. За неподчинение – смерть или изгнание. Ни куда не денешься в этом мире командуют сильные и умные. Равенства природа не терпит. Что я, простой писатель, могу поставить против воли сильных?
После молниеносной победы над ближним Иван Петрович поднял голову так, что мне показалось, под новым именем он видел уже только себя. Ходил по дому задумчиво, хмыкал что-то под нос. Кажется, мысленно любовался на собственную персону и ставил сам себя в тот же ряд, что и Бориса Николаевича, только с положительной стороны.
Страшное это дело считать себя инициативным. Особенно деревенскому человеку. По-моему, у нас только Петр Васильевич Чуркин не думал о выдвижении ни в какие кандидаты. Остальные сплошь заражены этой болезнью и лечиться не собираются. Федор Иванович Ванин, бывший колхозный управляющий, готов баллотироваться хоть куда, только не предлагают. Но он каждый день напоминает о своих способностях, у него любой разговор с односельчанами заканчивается предложением отправить в отставку председателя сельсовета Петра Николаевича Клюева, а выбрать его, Ванина.
Николай Егорович Коков тоже весь вечер у телевизора. Все знает и обо всем расскажет. И хотя Коков вслух не называет где его место в истории Татьяновки, судя по тонким речам о ситуации в колхозе, метит он на место председателя коллективного хозяйства. И уже мерекает все колхозные должности занять самому, а остальных строем направить в черный труд.
Там же у телевизора и Иван Петрович. Слушает без передыху московских активистов. Убеждают его, что лучше Бориса Николаевича счастья нет. Дескать, без Ельцина дорога на тот свет для каждого из нас явно затянется. Что за предстоящие четыре года Борис Николаевич упроворит туда процентов семьдесят России, они, естественно, аборигенам не сообщают.
После ежевечернего просмотра этих агиток Иван Петрович, снова рвал себя на части: в каком углу, правда? Искать нового лидера или простить дурь старому?
Есть от чего почесать макушку. Требовались анализ, расчет, сопоставление. Без бумаги и калькулятора не обойтись. Речи известных на весь мир политиков: Гитлера, Рузвельта, Трумэна и Сталина Ваня выписал из московской библиотеки и стал конспектировать. Пробовал даже читать труды философа Гегеля, но ни чего в них не понял и отложил книги великого мыслителя на другое время.
Одним словом, было где заблудиться в дебрях страстей России не только Ване. Даже я, далекий от всего этого, почувствовал, что основательно окружен. И уже подумывал, не выдвинуться ли мне куда-нибудь в депутаты. Или хотя бы жениться. С молодой и красивой женой легче в самый тяжелый шторм. Но о женитьбе теперь можно только мечтать, кому я нужен больной и старый.
Попандопуло решил более серьезно окунуться в проблему и определить будущее России самостоятельно. Любимцы любимцами, а своя голова тоже варит. Вечерами Ваня на листке бумаги рисовал кружечки, в них вписывал имена известных политиков, а потом пририсовывал к каждому стрелку. Кому идти вниз, кому - вверх. Кружочек с именем Бориса Николаевича стрелочка тянула всегда вниз. Жгла Ваню обида за инкубатор. Стратегические расчеты страны им во внимание не брались. А политика личную корысть не любит. Мельчил Ваня, скатывался в деревенские склоки, личные обиды.
Я несколько сомневался, что судьба России решалась в Татьяновке и конкретно в Ванином домике, но вслух сомнения не выражал. Петрович мог обидеться. Он и так в последнее время косился на мои реплики. Того и гляди, придется раньше времени идти в свой домик. Упаси бог поругаться. По сорок пять лет нам, с детства друг друга знаем, а тут из-за Ельцина разойтись. Нет уж, лучше перетерпеть идеологический разнопляс. Заблуждения временны, Ваня где-нибудь да наколется на гвоздик правды.
Такого близкого человека у меня больше не будет. А ошибка Лидина России практически ничего не стоит, девяносто процентов населения в таком же тумане. Так что, я был против гражданской войны в Ваниной избушке, разброда и революционного шатания. Поиски и ошибки друга терпел. Пока он спотыкался в коридорах выбора, огрызался на Нину Афанасьевну, стариков и старух, я терпеливо варил обеды, убирал в избушке, пас на лужайке за огородом козу Марию. Только доить ее не получалось. Так и не научился.
С заблуждениями козы Марии на лугу, если они случались, было справиться гораздо легче, чем раз за разом окунаться в стихию выбора друга. Мария была скромна, интеллигентна и не требовательна ни в чем. Даже соседского козла по кличке Кочубей, брала во внимание всего лишь несколько дней в году. Все остальное время проводила в одиночестве или с козлятами. А на приставание Кочубея отвечала ударами рогов в бок или откровенным призрением. Мария – удивительная коза.
Случалось, я ей первой читал вслух свои рассказы. Она принимала их молча, в небольшой задумчивости, пережевывая жвачку. В особо интересных, на мой взгляд, местах, она поворачивала голову и глядела мне прямо в глаза. Такое признание нелегкого писательского труда выбивало слезу, я вытирал платочком мокрое лицо и шел в магазин купить Марии печенье. Пусть у меня и оставались в кармане последние копейки. Без Марии в это лето в деревне легко можно было скатиться в депрессию. Спасибо козе, выжили.
Вечерами мы частенько сидели втроем на крылечке дома. Вернее Мария обычно лежала на ступеньку ниже нас, прямо на мягкой земле. По-женски так поджимала к животу ноги, вытягивала длинную шею и от удовольствия общения с писателем и политиком закрывала глаза.
В это время Попандопуло раскладывал нам карты большой политики? Кто хороший, а кто - плохой. Но ни я, ни Мария логики в его выводах не видели. Мария безостановочно жевала жвачку. Сначала покачивала головой в такт Ваниным речам, потом мирно засыпала. Но тут же ей бедной приходилось вскакивать.
- Хватит кормить мироедов, не пустим больше коммунистов во власть, - неожиданно кричал Ваня, доказывая правду матку почему-то мне.
Встряхнувшись, Мария долго пялила глаза на своего повелителя, потом качала рогатой головой, успокаивалась, снова поджимала ноги. Но только закрывала глаза, сразу приходилось начинать все сначала.
- Придурок этот пьяный не был и не будет президентом. – упрек теперь шел в сторону Ельцина, - гнать таких надо. Чем быстрей, тем лучше. А за то что обманул народ – судить! Расстрел ему.
- Кому?
- Негодяю!
Я, в отличии от Марии, во время разговора Вани с самим собой не вздрагивал и не просыпался. Пил чай на смородинном листу, вяло подмырлыкивал, пока Петрович горячо махал руками. Периодически угощал Марию ломаным печеньем. И, дождавшись ее вечернего упокоения, шел спать сам. Весь вечер приходилось молчать.
Ваня всегда еще какое-то время оставался на крыльце. Думал. Искал истину, чтобы донести ее до односельчан, открыть людям глаза на правду.
Вслед за раскритикованным Ельциным, Ваней сразу были отметены как не нужные во власти коммунисты. За недостаточность организованности, тоталитаризм, милитаризм, национализм и еще чего-то. Слов этих, как сорока стеклышек, Ваня нахватался с экрана телевизора. Он смотрел все вечерние передачи. И мысленно вступал в диалог с дикторами, одних ругал, другим азартно аплодировал.
- Правильно, по-другому нельзя!
Или с ехидцей замечал.
- Так не пойдет, братцы, Россия всем предателям предъявит счета.
- Стоп, стоп, стоп! Кто давал право плевать на собственную армию, - неожиданно кричал он.
Тут уж я, как вышеупомянутая коза Мария, вскакивал с кровати и пялил глаза на друга.
За вечер это приходилось проделывать раз по пять-шесть. Пришлось, из-за странного самовыражения Ивана Петровича, решать что делать, дабы мне неоднократно не просыпаться в полночь. Ваня смотрел телевизор допоздна. Мучаясь через такое увлечение друга, я частенько не высыпался. И даже пригрел мысль смотреть в программы телевидения заранее. Выбора не было, если выступал Ельцин или кто-то из его друзей, я просто уходил на сеновал с подушкой и одеялом. Там можно было провести ночь спокойно. Комары беспокоили меньше, чем боевые мысли московских политиков, тем паче аплодисменты друга.
Прибиться к чьему-то берегу Попандопуле оказалось трудно. Националисты Вани не нравились слабостью, космополиты дуростью. Партия пива - наглостью, Жириновский - внешностью. Так бы и ходил он от партии к партии, да разобраться во многом помог случай.
В Татьяновку приехала представительная депутация партии “Груша”. Мужики кормленные, улыбающиеся, в костюмах и галстуках, представительные. Выходили из машин осторожно, боясь во что-нибудь наступить. Впрочем, были основания и опасаться. Утром мимо конторы как раз прошло деревенское стадо. Следы от него сохранятся не менее, чем до обеда. Но минули греха, ни кто из приезжих не оплошал.
Ваня, все из-за той же своей неуемности, чуть было в ряды заехавшей партии “Груша” и не записался. Но хорошо, что сорвался в то же утро на свою принципиальность и остался практически не у удел. Я это только приветствовал.
Руководил приезжими маленький мужичишка со странной фамилией Мумилец. Звали его Аркадий Львович. Мумилец был лыс, в очках, карие глазенки поблескивали по кошачьи. Разговор он поддерживал быстрыми руками. Белые ладони бабочками выплескивались из стороны в сторону.
- Наша партия зовет к истинной демократии, - утверждал он возле колхозной завалинки, - процесс реформ должен быть продолжен. Ельцин медлит, по его вине мы остановились на половине пути. Нужна решительность. Собственность еще осталась в руках государства. Ее требуется немедленно забрать и отдать инициативным. Пора разбюрокрачивать экономику. Человек сам должен решать, что ему делать. Им должны руководить естественные потребности, а не чьи-то указы.
Мумилец оглядел лепившихся друг к другу на завалинке сельчан.
- Запомните господа. Естественные потребности. Миром правит деловой интерес. Инициативным право и свобода! Они накормят остальных и дадут им работу.
Мысль приезжего понравилась Петровичу. Он относил себя к инициативным. Ваня показалось, наконец-то в деревню приехал его единомышленник.
Петрович горел желанием приобрести собственность. Потому первым встал, отряхнул брюки сзади от налипших с завалинки стружек и поддержал пришельца.
- Правильно вы сказали, Аркадий Львович, - инициатива должна быть поддержана, здесь в народе. Тогда ни один бюрократ ей хребет не сломит. У нас же пока так: только начал, тебя по рукам, ногам, голове. То налоги не заплатил, то кредит не дадут. Мне вот хотелось развернуться, да без поддержки угас. Денег нет, специалистов не нанять, все самому приходится делать. Вот и я, не разобрался в инкубации яйца, понес убытки. А свои, деревенские, сроду не помогут.
Ваня с обречением вздохнул
- Волохи у нас в селе. Сели задом на копеечку, не сдвинутся. Вон, Васька Шишкин. Спросите, какой он партии предпочтение отдает, при ясном солнышке не скажет. Он забыл, как его самого зовут. Хоть бы где-то зачатки ума проклюнулись. Вася, встань, поклонись, люди приехали помочь тебе. У тебя сейчас вторая жена, у ней трое детей. Такую ораву чем-то кормить надо. Одним топором, без участия головы, ты семью не обеспечишь.
Ваня тут же махнул рукой на полную безнадежность перевоспитания Васьки и обратился уже сразу ко всем.
- Товарищи, посмотрите, в какой мы душевной грязи. В новое не верим. Почему? Новое - это будущее. За него нужно держаться коллективно. Тогда Россия будет впереди всего мира. Инициативных нужно носить на руках, а не бить по этим рукам. От нас зависит ваше будущее, а не от Оглоблина и Кукуля, не от Шишкина.
Васька, привыкший к длинным речам Вани, только вздохнул центнеровым животом и ничего не сказал. Ему проще было слушать. Один глаз у Шишкина был закрытый, вторым он рассматривал муху, которая где-то покалечилась и теперь тихо ползла в тень по мягкой и теплой по случаю ясного утра пыли.
Сейчас насекомое карабкалось прямо мимо Васькиной ноги. Жалел ее плотник Василий или собирался добить, выяснить не было возможности, молчал Шишкин. Он с молодости в вопросах философии трудно разбирается. К земле Васька ближе, к женам своим, к соседским молодкам. Носятся слухи, что бросит в скором времени он вторую жену и уйдет к деревенской активистке Алки. По Ваське это пока не просматривается, но потому, какую челку накручивает себе Алка, можно точно говорить, ждет она в личной жизни больших перемен.
Впрочем, кровожадностью Вася тоже не отличается. Муха без опаски для себя проползла мимо него. Затем ужалась куда-то в щель доски на завалинке. Спаслась, одним словом. Василий вздохнул облегченно и неторопливо закрыл уже и второй глаз.
Ваня во время собственного монолога переступил с ноги на ногу, зацепился оторванной подошвой за второй сапог и едва не упал. С координацией движения в последнее время, по-моему, у него были какие-то нарушения. Все засмеялись, но приезжий как будто ничего не заметил. Ваня тоже не смутился, продолжил обличать косность и узкое политическое мышление односельчан.
- Обман кругом. Нет, чтобы друг друга поддержать, мы, наоборот, обманываем. Вот как у меня с инкубатором получилось, купил бракованную машину. Я то не знал, что она специально сделана обанкротить покупателя. А покупатель кто – инициативный человек. Тот, кто первый, пусть и в обманном предложении, увидел рациональное зерно. Первый. - Заострил он вниманием односельчан на этом слове. Снова переступил с ноги на ногу, стряс пыль с оторванной подошвы. - Вот я, как первый, и пострадал. Но это удел инициативных людей падать на передовой, и мы падаем, чтобы другие на той же ямке не споткнулись. Под нашими ногами мины взорвутся, а вы пойдете дальше спокойно. Так проявляйте хоть уважение, к тем, кто впереди. Хотя бы к памяти нашей.
- Правильно говорите, - поддержал приезжий Ваню, - нас спасет частная собственность. Только частная собственность. Она должна быть в хороших руках. Слабые и случайные люди собственность не удержат. Я хочу заверить господа, добрые руки мы найдем. Не беспокойтесь. Ваша задача – работать. Работу мы вам дадим. Собственность у нас уже есть: заводы, фабрики, угольные месторождения. Их нужно с умной головой эксплуатировать. Тому, кто умеет руководить, принадлежит в нашей стране будущее. А вам будет работа. Но только самым лучшим, кто поддерживает нашу партию.
- А нас кто спасет, - как всегда с дуру понесла бабка Параха, - вам собственность, а мне пенсию в три рубля. Дулю не хошь. Что ты простому работяге пообещаешь? Вилы? Ишь, шустрый какой. Слава богу, теперь разбираемся, белены не объелись. За вашу собственность голосовать не будем.
- Голосовать будем не за собственность, - поправил ее Мумилец, - а за новые производственные отношения.
- Вы бы не грубили, - пытался остановить Параху Попандопуло, - люди из города, ради большого дела приехали. Выражайте свою точку зрения без вольнодумства. А еще лучше, шли бы домой, баба Параха. Тут государственные вопросы решаются, не всякому по уму. Проблемы водопоя и пастьбы коров обсудим завтра. Вот завтра и выступайте. Расскажите нам, какую в этом году вырастили морковь. Соедините приятное с полезным.
- Ты мне в душу не сыпь грязи, - восстала бабка Параха, - без советов разберусь с морковкой. Ишь, умный. Что ты меня на каждом шагу осаживаешь. Сама знаю, куда пришла и с кем говорю.
- А я говорю не мешайте встрече! – уже с железом в голосе резал Ваня.
- Асмодей, - вскинулась на помощь подружке Роза Филипповна, - истинный асмодей. Как ни повернись, всегда поперек дороги. Солнце только встало, он уже орет. Ты че, петухом работаешь?
- Президентом, - засмеялся Кукуль.
- Разговор понимать нужно. Тут политика, дело тонкое, дипломатией пахнет. Прежде чем слово сказать, трижды подумай. – учил старух Ваня. – Опыта дипломатии у вас нет.
- У козы своей под хвостом понюхай, - закипела Параха, - прости, господи, а что еще такому говоруну сказать. Заводы и фабрики, - передразнила она тут же приезжего, - мне хлеба не на что купить. Как жить дальше? Ты богатый станешь, а мне кто на хлеб даст? Пенсии только на свет да газ хватает. На хлеб уже ничего нету. Поди, людей грабите, мил, человек. Слова хорошие, а дела - черные. Знаем вас, проходимцев. Повидали за жизнь всяких.
- Во-во, - Николай Егорович Коков тоже не мог молчать при таком важном моменте и большом скоплении народа. - Кому дырка от калача, а кому калач. Спрос должен быть со всех одинаковым. Шурка Ванин катается на колхозной машине туда - сюда, жжет коллективный бензин. А частник бы с него спросил, как следует.
- И с тебя тоже, у частника не утащишь комбикорму, - шипела Параха.
- А ты его видела этот комбикорм, - заступалась за соседа Прыська.
- Мне интересно, почему высшее руководство колхоза с этого пройдохи за бензин не высчитает? Вы, товарищ, прямо нам скажите, как этого Шурку поставить на место? – продолжал возмущаться Коков, - Наведите порядок, мы за вас проголосуем. В деревне должна быть железная дисциплина. Я человек прямой – поможете Шурку к ответственности привлечь, двумя руками буду за вас. И старуху свою сюда же приневолю, ни куда не денется, проголосует. Порядок нужен в стране, железная рука, Сталин. Вот кто умел о людях думать. Давайте голосовать за Сталина. Кто его руки придерживается тот и наш.
- Что ты носишься с Шуркой как воробей с соломинкой, - засипел недовольный дед Чуркин, - ставишь нас перед чужим человеком бог знает во что. Колхоз разорили этой частной собственностью.
Делитесь и делитесь, к чему? Государство в распыл пустили. Разберись сначала, а потом говори. Причем здесь Шурка и колхоз. О завтрашнем дне подумайте, колхоз беречь нужно.
- Всем порядок, а тебе бесплатный комбикорм? – Не останавливалась в атаке Параха, - ишь куда пляшешь.
- Кому оно нужно это тоталитарное государство, - поднял бородку вверх приезжий, - весь мир над нами смеется. Нет его и не нужно. Пора жить как цивилизованное общество, ближе к свободе. И дисциплина - тоже тоталитаризм. Тем более Сталин, вампир. С ним и его последователями покончили. Запомните друзья, теперь править будем только мы и ни кто другой. Власть мы не отдадим, любой ценой, удержим.
- Выбирать нужно с умом, - не согласился Федор Иванович Ванин - че голосовать за того, кого не знаем. Вот мы выбрали председателя сельского совета или как его теперь, голову, а что получили? Баран он был, бараном и остался. Или мэкает, или бекает, ни одного понятного слова. Возле Чуркина колодец уже дня три как обвалился, а он еще и времени не нашел подойти. Ты старый магарыч за кого голосовал? - неожиданно повернулся он к Кокову.
- Ну не за тебя же.
- Ты бы у меня по одной досочке ходил. И еще оглядывался. Боитесь правды, дисциплины боитесь. Чем я того полуумка хуже? Я бы вас всех в бараний рог, быстренько. Научу по утрам кашлять. У тебя бы не было время плакаться на потерянное здоровье, - подступил он к Николаю Егоровичу. - Я бы тебе показал, отчего руки и ноги болят. Бежал бы на работу как молодой. Остолоп ты, Коков. Не тебе здесь говорить. Стой лучше и слушай, что другие скажут.
- Ни чем ты не хуже председателя, только горло шире, да в голове шурум-бурум. От тебя куры по деревне шарахаются, что про людей говорить. Сиди уже дома и не каркай. Голова. Шея у тебя вместо головы думает, - пошел в атаку Коков. - Тут умственный разговор, а ты лезешь со своими придурками. Товарищ приезжий, чувствуется вы - человек с умом, приходите к нам председателем колхоза. А я вам подскажу, как с нашими мизгирями разговаривать. Подымем колхоз и квартиру вам построим. А пока можно у Прыськи угол снимать. Она старуха чистая и сварить умеет.
- От меня куры по сторонам, а к тебе люди целоваться идут? - Ванин аж побелел от обличений Кокова. - Смотри, я ведь тоже сказать могу. Ты, почему зерно из колхозного амбара воруешь? Ответь при чужом человеке, мы –то знаем, что от тебя правды не дождешься. Пусть и он узнает. С такими, как Коков, коммунизм не построишь. А вам, товарищ приезжий сразу скажу, с таким как Коков вашей партии не по пути. Это истинная помеха, жмот и мракобес. Как Маркс с Эншельсом говорили: дисциплина - дороже матери. А какая теперь дисциплина? Слоны в деревне и верблюды. Добрые люди от позора за них давно уже вымерли. Кашляют эти кролики и ни чего не делают. А я бы каждому по шилу в зад нашел.
- Ты же был управляющим, командовал. – разводил руками Коков, - особого геройства не оставил.
- У меня бы побежали, – не сдавался Ванин. - И ты бы Коков держал не десять, а одну свинью. И огород раз в три подрезал. Товарищ приезжий, ставьте председателем меня, не пожалеете. У меня сразу все в кулаке будут. Ни кто не пикнет, а государству – доход. Вот, как на духу говорю, я поверну деревню куда надо.
- Горлопан ты, Федор Иванович, – засмеялся Чуркин. – Вот и весь сказ.
- Господа, - остановил их Мумилец, - господа! Какой коммунизм, Мулинский всегда был антикоммунистом и в партию вступил по принуждению. Его в КГБ пытали, чуть до смерти не замучили: вступай и все. Он против коммунизма, а вы про Маркса и Энгельса. Эти люди - вчерашний день истории, отходы. Не будем вдаваться в частности. Страна перед выбором, кто будет руководить ею в предстоящие четыре года? От этого зависит, как мы будем жить завтра. Где мы себя видим: в цивилизованном обществе или снова хотим в тоталитаризм. Мы думаем о мировых ценностях и цивилизации или нет?
От мудрых слов на завалинке стало тихо, все слушали. Даже известный деревенский пустозвон Шарик, пастушья собака деда Ерохи, сложил голову и длинные уши на лапы, закрыл глаза от удовольствия сладкой речи приезжего, тихо посапывал. Хотя хитрющая собачка, то и дело скашивает глаза на деда, на месте ли?
- В мире есть пример гармоничного развития страны - это Америка. Самая цивилизованная страна. - Продолжал Мумилец. Оратор шлепнул себя по уху, убил невесть откуда взявшегося комара. Потом посмотрел на ладонь, вытер с нее капельку крови. - С Америки мы и должны брать пример. Там умные люди, они многому научат. Пусть они правят, а мы будем дружно работать. Для нас главное, чтобы платили зарплату. Пришел с работы, поел, поспал, и снова на работу. А денежки есть, отдыхай как душа хочет.
Попандопулу несколько смутило слова Америка, Ваня не мог им простить обмана с инкубатором. Он стал повнимательней смотреть на Мумильца. Показалось, что Ваня вдруг задался вопросом: не Мумилец ли торговал этими инкубаторами?
Мумилец же подумал, что нашел единомышленника и приятно улыбнулся.
- Вот вы, господин, как вас, Иван Петрович? Очень приятно. Поддерживаете меня, что надо бороться с косностью и тоталитаризмом. Крестьянину пора дать свободу. Хватит держать его на цепи. Поиздевались над ним. Пусть владеет землей. Хочет, обрабатывает ее, хочет - продает. Нашей партии в деревне нужна опора, приходите в наши ряды Иван Петрович. Найдем общий язык.
- Эти песни мы уже слыхали, - засипел Чуркин, - для дураков они. Чем ее обработаешь, землю, пальцем. Не чем теперь пахать, все трактора погнили. И дают землю, значит, на дураков. Был колхоз, колхозом и надо было трудиться. Сообща и батьку проще бить.
В это время Иван Петрович, обрадованный вниманием к нему, забыл и про Америку, и про инкубатор. Встал и торжественно произнес.
- Я так скажу, мхом мы тут в глубинке поросли. Ничего не знаем, и знать не собираемся. А действительно, пора подумать о свободе крестьянину. Хочу, работаю в колхозе, хочу - на своей деляне.
- Ваня, чего распрыгался, успокойся, - предложила заправщица Галька Иванникова, - ты-то, что с выборов получишь? Как шоркал землю рваными сапогами, так и будешь в них ходить.
- Он уже пробовал цыплят выращивать, - Лешка Оглоблин раскинул руки, рот до ушей. Так он всегда и смеется Оглоблин. Истинное исчадие ада, ничего с него не возьмешь. - Много прибылей накрутил? Бегал по всей деревне и одно не так, и другое тебе не нужно. Нет, брат, надо сейчас мозгами ворочать, а не носиться за первой попавшейся сучкой с запахом. Приехали, поманили и ты ушкандылял. Гоняй, останавливать не будем, а мы на завалинке посидим. Нам спешить не куда. Мы еще посмотрим, чья курочка чаще несется.
- Ни куда я не ушкандылял, - возмутился Ваня, - не надо меня сравнивать с кем попало. Но, товарищ правильно говорит, свободу приходится отстаивать. Если Ельцин не оправдал доверия, давайте будем голосовать за этого, как его.
- Мулинского, - услужливо улыбнулся Мумилец.
- Во-во, Мулинского. Он молодой, красивый, грамотный. Я видел, как его показывали по телевизору. Умные мысли говорит, улыбается. И в отличии от тебя, Кукуль, не пьет.
- Ты тоже умный, - засмеялась бабка Параха, - не пьешь, а ходишь в рваных сапогах. А у Оглоблина сапоги новые, только по-твоему он дурак, а не ты. Пусть люди решают, кто из вас умней.
- Что мои сапоги? - вспыхнул Ваня, - кусаются? Какие есть, такие и остаются, я ношу и буду носить. Понятно. Сказал, буду голосовать за Мулинского, так и проголосую. А вы хоть за борова Катьки Деревягиной головой бейтесь. Темный вы человек, бабушка, приземленный, на кухне вам место. Идите домой, не мешайте людям. Я вам уже второй раз об этом говорю. У вас курица снеслась, слышите, кудахчет. Идите домой, а то сороки яйцо унесут.
- И голосуй за Мулинского, - не сдавался Оглоблин, - а мы за Зюганова. А за этого, Бориса, я сроду голос не отдам. Пусть Нина Афанасьевна хоть как за него ратует. Лучше на перевязку к ней не пойду, чем стану голосовать за Ельцина.
- И я на перевязку не пойду, - засмеялся Кукуль.
- Хоть за Касьянова голосуйте, - возмутился уже Ваня, - думать не научились. Посмотрите, товарищ приезжий, среди каких людей живу. За день так истреплю нервы, ночью хоть в петлю лезь. Попробуй, докажи им: в колхозе каждый повязан по рукам и ногам. Председатель командует. А кто ему дал на это право? Я двадцать лет проработал, и все время метла вяжу, большей должности он мне не нашел. Это дискриминация. По уму – то, мне надо быть на должности. С моим -то кругозором. Я бы колхоз повел, у меня бы все зарплату получили.
- Заседателем тебе надо быть, а не председателем. - захлопал в ладони Кукуль, - Только наводить порядок не среди людей, а в гусином стаде. Мужики, если уж Ваня про должность заговорил, пора расходиться, а то он тут же собрание соберет и заставит за него голосовать. Председатель ты, Ваня, будешь хороший только среди гусей. Коза Мария это хоть когда подтвердит.
- Господа, господа, - пытался всех утихомирить Мумилец, - не нужно оскорблять друг друга. Так ни кто не отдаст голоса Григорию Мулинскому. Лучше найти точки соприкосновения. Выбрать в нем то, что всем нравится. Вот вам господин, - обратился он к Попандопуле, - понравился призыв Григория Мулинского к свободе. Вы за свободу и голосуйте. Кого привлекает продажа земли, за продажу и голосуйте. Григорий часто бывает в Америке, видит жизнь простых американцев, за него и голосуйте.
- Не понял, - запетушился Ваня, - за чем нам с Америки пример брать. Они меня обманули как кутенка. Инкубатор сунули, который был испорчен. Такие деньги на ветер выбросил. Да еще и шестьдесят яиц у Марии Антоновны Чуркиной в долг взял. До сих пор отдать не чем. С Америкой русскому капиталисту не по пути.
- Капиталист с тебя как с меня балерина, - заколыхалась еще крепким телом Галька Иванникова. На свежем ее лице светился румянец. - Ваня, садись и не чего ни говори. Так всем спокойней.
- Господин хороший, - сдал на попятную Мумилец. - забудьте вы про эту Америку. Не нравится, пусть живут, как хотят, а мы тут как сами хотим. Я же просто к слову. Президент Соединенных Штатов совсем не знает, что везут его граждане в Россию торговать. У него нет такого права, там свободное государство.
- Да они вообще ничего доброго не везут. Хлам один.
- Давайте забудем Америку, партия “Груша” самая прогрессивная партия в России. Голосуйте за нее, без Америки. – Приезжий понял, что немного поторопился, приглашаю Ваню в ряды своей партии. Тем более, чуть было не определил его руководителем будущей партячейки.
- Пора собрания собирать и Юрку Шмеля повоспитывать, -зашепелявила вдруг бабка Прыська, - раньше парторг в каждый дом зайдет, поговорит, поможет. А теперь один Шмель по калиткам стучится, стопку просит. Вчерась у бабки Огурчихи барана украли. Шмель, паскуда, окромя его не кому. Милиция его пошто не забирает. Я посмотрю, посмотрю да клюкой как следует, перепояшу проходимца. Пусть меня посадют, отсижу, вернусь, а он почешется. Это же надо, Огурчиху обворовать. Шмель это паскуда, больше не кому.
Мумилец сообразил, что разговор складывается не в пользу “Груши”. Если все и дальше пойдет так, он вообще не соберет ни одного голоса в Татьяновке.
Приезжий сделал ласковый вид и наклонился к Прыське. На всякий случай, поглядывая на ее клюку. Мало ли что у старушки на уме.
- Бабушка, барана мы найдем. В нашей партии есть любые специалисты. Я вам от имени Мулинского говорю. Приедет милиция, и животного вам вернут. Мы умеем руководить милицией. У нас есть нужные рычаги.
- Если ты уважительный человек, дай Огурчихи денег? Или Лешки Маслаку помоги, у него пятеро по лавкам. – сообразила что попала прямо в жилу Прыська. – А то ему сунули гуманитарную помощь - две банки уксуса. Куда его столь, травиться?
- Я готов, - воспрянул Мумилец, - пусть бабушка подходит и получит двадцать пять рублей. И гражданину Маслаку тоже выделим. Наша партия найдет эти деньги. Вы должны знать, Мулинский слов на ветер не бросает. Надо помочь народу, поможем.
- А больше нельзя?
- Больше, дорогие, не могу, а по двадцать пять найду.
Кукуль и Оглоблин, беспечно курившие до этого на конторской завалинке, сразу подняли головы. Перемигнулись. Дело пошло к тому, что сегодня можно будет выпить. Опыт попрошайничества денег у Кукуля уже имелся.
- Это что за классовый раздел у нас в деревне. Помогать так всем.
У меня тоже дети. И баба два раза в этом году грипповала. Маслаку хоть как помогай, все проест без пользы. Предлагаю Мулинскому помочь всем нам. По двадцать пять рублей на нос и его победа в деревне обеспечена.
- А как же, поможем Мулинскому, пусть он только окажет помощь нашим детям, - Оглоблин мигом сообразил, куда ветер дует. Стопроцентная возможность выклянчить с приезжего копеечку. Так, невесть с чего, действительно можно сегодня и выпить. Принялся складно поддерживать мысль Кукуля. Периодически скашивал глаза в сторону приезжего, слушает ли тот.
- Всем помочь надо, кто с детьми. – Блажил Оглоблин как укушенный собакой боров. - А мы уж постараемся. Мы Гришу подержим, за нами не станет. Товарищ приезжий, дайте пожать вам руку, по мужицки обещаю? Надо Грише, сделаем! У нас в деревне серьезный народ. Мы Григория уважаем, мы его поддержим. Он за справедливость. А справедливости теперь в России не осталось.
- Как так сделаем? - не понял Ваня, - совесть у нас есть или нет. Кто же голосует за деньги. На то и свобода, чтобы волеизъявление лично каждого. Нельзя такое допустить. Товарищ приезжий, остановите их. Поди, на бутылку собирают, крокодилы. Прошлый раз “Наш дом - Россия” от имени Черномырдина всех угощала, теперь ваша “Груша”. Я - против! Совсем люди совесть потеряли. В попрошаек превращаются.
- Обождите Иван Петрович, - остановил его Мумилец. - разговор о сострадании идет, а вы о пьянстве. Всякая уважающая себя партия вправе оказать помощь малоимущим. Каждый житель вашей деревни должен голосовать так, как говорит ему совесть. А мы уже должны найти с людьми общий язык. Уважаемые сельчане, составьте список и по двадцать пять рублей можно получить всем, прямо сейчас. Вы все - вечно обездоленные. Были и будите. И ваши дети такими же всю жизнь останутся. Кто в чем-то сомневается, не торопитесь, подумайте и вы все поймете. Голосовать требуется только за Мулинского. Он один за обездоленных. Всем обездоленным по немногу. Тут же, не отходя от кассы. Голосуйте, товарищи, за Григория Мулинского. Это будущий цветок мирового сообщества.
- Провокация, - возмутился Попандопуло, - подкуп, обман. Я призываю всех голосовать против “Груши”. Это не партия, это не груша, а чертополох. Они хотят купить власть за деньги. С такими агитаторами нам не по пути.
- Да вы как хотите, так и голосуйте, - запел Мумилец, - один в поле не воин, с нами люди, а мы вместе с людьми. Давайте выберем, кто будет составлять список. Вы поможете своим односельчанам? - указал он на Кукуля.
- Я с ручкой и родился, - пустил пальцы веером Кукуль, - сейчас мигом все распишем, запишем, и печать наверх.
- Подходите к нашему кассиру и диктуйте ему фамилии, - скомандовал Мумилец.
- Ни каких списков, - грудью встал на защиту честных выборов Ваня. – Я буду жаловаться в избирательную комиссию. Это обман, подлог, подножка свободе. Образумьтесь, товарищи. Над вами же издеваются приезжие, нарушители они, самые настоящие. За двадцать пять рублей хотят к власти придти. В милицию их за нарушение закона.
- Господа, ни какого нарушения закона нет, - пел Мумилец, - кто как хочет, так и голосует. Мы людей и голоса не покупаем.
- Правильно, по закону, - блажил Кукуль. – Как положено!
- Ваня, придешь завтра сюда на завалинку, и мы тебя будем целое утро слушать, а пока не мешай работать. Иди домой, у тебя коза не доенная. Кто решил голосовать за Мулинского, в очередь к списку, - пел и плясал одновременно Оглоблин. Мужик явно сообразил, что если еще приедут две-три таких партии, жизнь пойдет значительно веселей. – Бабушки, вставайте с завалинки и к списку, господин хороший приехал. Ему всем селом поклонимся.
За Кукулем встала бабка Параха, за ней Прыська, потом Оглоблин. За полчаса с небольшим вся деревня была у конторы. Все-таки по двадцать пять рублей выдавали, деньги не малые. Последней в очереди стояла фельдшер Нина Афанасьевна Бельская.
Чуркин демонстративно поднялся и пошкандылял домой. Сипел что-то себе под нос, возмущался. Наверное, ему было стыдно за односельчан. Но в его сторону ни кто не смотрел, не до деда было.
Следом за Петром Васильевичем шаркал оторванной от сапога подошвой Ваня, за Ваней соответственно я. Шли молча. Впрочем, о чем было говорить. С будущим России все, вроде, было понятно. Во всяком случае, на ближайшие двести-триста лет