Повесть. Анатолий Статейнов.
Гл. 5.
Рыбалка.
Как-то вечером, это было уже в августе, к нам пришел Лешка Кукуль. Ваня плел возле печки корзину под предполагаемые нынешней осенью грибы. На обрезках прутьев у ног хозяина перекатывал тальниковые стружки кот Цуцик. Подбрасывал их в воздух ногами и сам же ловил.
Ко мне это хитромудрое животное при Ване не подходило. Я тоже старался характера не ломать, лишний раз руки к хитровану не протягивал. Смысла не было. Верность у этого нахлебника показная. Стоит Ване взяться за топор и через порог, он уже у моего стула. Спина дугой, хвост – трубой. Замурлыкает, будто всю жизнь мечтал со мной пообщаться. И, не спрашивая, на колени. Там и дрыхнет пока я за столом.
Но сработала дверь в обратку, он уже возле Вани. Опять спина коромыслом, хвост антенной, глаза прищуренные. Мол, ждали мы вас, едва дождались, а задержался бы ты Иван Петрович еще, мы тут с горя поумирали.
Так замурлычет у ноги Петровича, ни кого другого видеть не хочет. Чем-то это кошачье отродье напоминало мне мою первую предполагаемую невесту, тоже приличную артистку. Слава богу, судьба нас так и не свела. Кот был, по-моему разумению, раза в два хитрее ее и нахальнее.
Так вот, я сидел у окошка с видом на черемуху. От нечего делать слушал речь самого демократического или демократичного в мире президента. Он опять рассказывал про сладкое будущее. Но пока призывал потерпеть. Дескать, потом у нас все будет, заживем, запоем, запляшем. Тут же перед камерой сам пустился в пляс, запел что-то. Песней все и кончилось, не успел Борис Пьяный объяснить, кто “заживет” и на что, тем более когда.
Больше на хриплый голос Бориса Николаевича в доме никто не обращал внимания. Ваня уперся в корзину, аж пот на губе выступил, наматывал на нее ряды прутьев, кот в стружках путался, может быть только мыши еще слушали.
Но вряд ли. Они привычно шуршали под полом, занимались какими-то мышиными делами. В том числе, по –моему, ежедневно увеличивались в численности. Шуму с каждым днем под полом было больше и больше. Не похоже, чтобы мыши затаивали дыхание и слушали телевизор. Вернее, речи Бориса Николаевича. Наверное, правильно и делали. Мы вот день и ночь с открытым ртом у телевизора, и душа в пятках. Страшно и старому и малому, что еще может сотворить с Россией первый всенародно избранный?
Боимся и за себя, и вдобавок за президента, здоровье его драгоценное. Жалуется Борис Николаевич, помереть может, осиротит нас. Переживаем, как же, президент, а детей в России все меньше и меньше. Не сегодня - завтра вообще их не будет. И старушка Россия тоже исчезнет. Хоть что случись, куда мы без армии, своего хлеба и мяса, фабрик и заводов и к тому же без детей?
Зато мыши на правильном пути. Им ни реформы, ни перестройка не страшны, и мнение западной цивилизации по любому вопросу – обычный ветер. Кто-то, да выживет, после самого буйного пожара. Не исстребимое племя мыши, у них многому можно и нужно учиться.
Одним словом мир и согласие жили в Ванином доме. Хозяин корзину созидал, кот - играл, я - философствовал. Вдруг на тебе, запел на крыльце Кукуль.
- Здорово были, утки уплыли, гуси пришли, невест не нашли. Петрович, наливай, гости на пороге.
- Хороший гость всегда дома ест и пьет, - ответил в тон ему Попандопуло. – Если только чаю или холодной воды. Тебе же рассол надо да самогону стопку. Мы редко к спиртному прикасаемся. Да и сложно тебя угощать, не умеешь помалу пить, все равно обидишься.
- Надо не надо, сам решу, - все так же разводил руками Кукуль, - кто не понравится, за нос укушу.
Лирическая запевка означала, что Лешку закинуло к нам не случайно. У него всегда так. Смешает в кучу шутку и дело, разбирайся, где у вороны зубы. А потом как на блюдечке выложит причину своего появления. Но куда и зачем приходит Лешка и так ясно. В деревне живем, друг у друга на виду. Из окошечка с видом на черемуху у меня достаточно просторный обзор. А времени свободного не меньше, чем у бабушки Прыси.
Если к ней стучится Леха утром - явно стопку водочки перехватить, похмелиться. Жалостлива бабушка, выручает. Да и Кукуль с расчетом на такие критические дни чем-нибудь бабушке всегда помогает. Свинье Марии закуть ремонтирует, на сенцах толь перекроет.
Когда в такую же пору увидишь Леху у калитки бабки Парахи - значит, жена послала десятку другую на хлеб занять. Параха – бабушка не только тяжелая весом, но и с характером. Возле ее двора про стопку лучше не заикаться, сразу получишь от ворот поворот. Еще и загремит басом, ровно трактор загудел, на всю улицу, сраму не оберешься. А вот на хлеб любой рубль даст, выручит, если надо. Тем более Кукуля, у которого семья многодетная.
Чаще всего утром спокойно и уверенно правит Алексей к конторской завалинке. Значит, царит в доме Кукулей короткое семейное счастье. Жена на него не кричала еще спросонья, наоборот, накормила сытным завтраком и надавала с утра каких-то важных поручений.
С доброго настроения Лешка все утро будет рассказывать мужикам выдуманные новости, анекдотами какими-то насорит. Друга своего Оглоблина подденет, Ваню, Николаю Егоровичу Кокову какой-нибудь вопрос брызнет. Втянет его в пустословие, над Коковым же татьяновцы и засмеются.
Вот и к нам веселый заявился, с шутками, значит трезвый, и в голове его тискаются друг о друга заботы о деле. Сначала уговорит Попандопулу на рыбалку, потом попросит при случае сани посмотреть. Зима на носу, а копылья высыпались, надо бы помочь. Иначе не подвезти сена и соломы для коровы.
Чтобы не томиться в душном доме, вышли на крыльцо. Прямо на ступеньках и уселись. Лешка сразу взял быка за рога. Оказывается, они с Оглоблиным ходили рыбачить на речку на удочку и на ямке возле Кирпичного сарая видели большие стаи сорожек. Табунки серебристых плотвичек вольно гуляли в светлой осенней воде. Видно, нынче, рыба раньше времени ляжет на ямы. Соответственно и зима придет с опережением.
- Пойдем Ваня, порыбачим на бот, - стал уговаривать Кукуль Петровича. - Оглобля без тебя не хочет, фарт не тот. А взять там можно. Насолим в зиму по бочечке. Разве лишняя будет у тебя в погребе рыба? Отварил картошечки и наслаждайся. Васька Шишкин вчера ходил, правда, не на Кирпичный, а ниже мельницы рыбачил. Говорит, четыре ведра рыбы принес. Сорожка одна к одной. Давал мне чашечку на уху. Но этот пузан один любит хороводиться. Ни с кем не связывается.
Ваня на рыбалке показывается редко, работа не позволяет, да и тяги большой к воде у него нет. Домосед Петрович. К тому же последнее время хворать стал, не до речки. Слабость его одолевает. Часами может лежать на кровати, не двигаясь, особенно к вечеру. Похудел. Расходиться с утра, придти в человеческую норму ему нужно время. Только размялся, задышал как следует - усталость пилит. Так и качает его целый день из немощи в неподвижность, потом наоборот.
Но рыбаки деревни просят Ваню в кампании охотно. Уж что удачлив Петрович на ловле, то удачлив, этого не отнимешь. Если выехали с Попандопулой, значит, рыба будет. И не талисман Петрович, на который бог добычу шлет, а рыбак умелый. Секрет прост, Ваня очень ловко ставит сети. От природы у него это умение, от отца и деда, те то же рыбаки были дай бог уменья. С малых лет в Ваню свои знания втолковывали или вбивали. А он оказался толковым учеником.
Перегородить сетями нашу быструю речку – настоящее искусство. Когда ботом пугают сорожек и окуней, Ваня к этой операции специально наловчился ставить сети клином. Хитрая сорожка завидев одну сеть, вильнет в сторону и сходу залетит во вторую. На дурь ее неуемную этот клин и рассчитывается. Так ставить сети у нас может Васька Шишкин, да Ваня, у остальных руки не с той стороны выросли.
Раньше еще мог Петр Васильевич Чуркин, но он давно уже не рыбак. И свежую уху пробует, если его кто-то из соседей угостит.
Поскольку Шишкин одиночка, мужики это хорошо знают. Ни он ни кого не приглашает с собой на реку, ни люди его. Весь рыбацкий круг на Ване и замыкается. Его татьяновские мужики в свои кампании раз за разом сманивают.
Лет пять назад мы всю ночь также вдвоем с Ваней ботали сорожек ниже старой мельницы. Вернее работал ботом и ставил сети Ваня, а я потихоньку плыл на лодочке сзади. Поймали мы тогда больше мешка рыбы. Все на тот же клин. Сети у Вани крупные, окуньки и сорожки гляделись как на подбор. Ваня на своей улице половину односельчан рыбой угостил. Тысячу раз ему спасибо сказали: и бабка Прыська, и Параха, и Николай Егорович Коков.
Мой вклад в эту добычу тоже был, за меня ведь ни кто не кипятил чай на привале, не разжигал костра. Сети Ване помогал перебирать я, лодку его в воду спихивал - я. Окрики его змееподобные терпел – тоже я. Везде я, незаменимый в деле человек. Правда, не возле сети, а подхвате, но тоже важное дело.
Ваня только рыбу ловил да командовал, а почет от односельчан ему, не на двоих. Мне и половинки доброго слова деревня не сказала.
Но это было один раз, больше про рыбалку Ваня даже случайно не заикался. Я не удивился, что Попандопуло от похода на реку сразу отказался. Причина крылась еще и в занятости. После поездки в Красноярск, он, с сознанием большого выполненного дела, занимался сбором средств на покупку себе обуви. К будущему заработку на сапоги приплюсовывал и предстоящий сезон грибов. Горожане частенько к нам в деревню приезжают купить сушеных опят или малосольных груздков. Ваня и собирался предложить им деликатес.
Груздь в Татьяновке отменный: мясистый, крепкий, свежий. Хоть пятак, хоть со сковороду, все равно не червивый. Домик мой на краю деревни, у веселого березняка. К концу августа я обычно ухожу от Вани в родное гнездо. На улице прохладней и по вечерам протапливаю свое жилище, чтобы дольше сохранилось. А стал топить, надо жить дома.
Так вот, в березняке можно часа за два набуровить добрую корзину груздей пятаков. Как-то Ромка Ванин, Федора Ивановича внук, набрал в нем пять мешков отменных груздей. Один обеспечил семью, да еще и деда с бабкой. Ваня тоже частенько грибами промышляет и не без прибыли. В прошлом году целую бочку соленых грибов закупил у него Генка Крок. Отправил ее в город какому-то бродяге из краевого управления сельского хозяйства. А тот пообещал Генке кредит на коней. Не знаю получилось у них все или нет, но Ваня сделкой остался доволен. Прибыль.
О ней то он и думал, когда сразу стал откланиваться от предложения. Грибы на носу, а у него еще и корзин нехватка. Ведра для хранения свежих грибов ни как не подходят. Гриб в них быстро мнется под собственной тяжестью, мокнет и через день-другой становится совсем ни куда не годный. На корзины Ваня и тратил в эти дни все свободное время.
- Не могу, Кукуль, вот корзину докручу, пойду по грузди. Потом опята на носу. Заработать, Леха, надо, без сапог в зиму остаюсь. Колхоз не платит, хоть лес покормит, пока сезон. Зима –то сам знаешь, только снегом богата.
- Мы бы подождали, пока ты зря ноги по березнякам наломаешь, - не сдавался Кукуль, - да рыба –то без головы. Уйдет, ищи ее где-нибудь в речке Кан. Возьмет и скатится вниз! Все. До Кана ни кому из нас не доплыть.
- Ну и пусть катится. – Сплюнул Ваня. Он теперь жил грибами, сапогами. Всякие другие заботы от себя отталкивал. – Всю не переловишь.
- Оно понятно, да жалко упустить, Ваня.
- Не проси, сказал не поеду, значит, точка. Грибы серьезней и надежней. Для меня в этом году последний заработок. Я тебе уже объяснил, другого не будет.
Но Кукуль в Татьяновке не из тех, кто мгновенно остановится перед высоким забором, найдет возможность его обойти. Раскрутил же когда-то партию “Груша” по двадцать пять рублей на каждого жителя Татьяновки. Вся деревня ему спасибо сказала. И на этот раз не собирался Леха уходить от нас с пустыми руками.
- Вань, - возил он черными подковками концов ногтей по вихрастой своей макушке, - ты не пойдешь, без рыбы останемся. Оглобля сеть толком ни когда не поставит. А у меня сам знаешь, двор богат только ребятишками. Заела баба. Да и сам посмотрю, скучно ребятам за столом, хлеб да картошка. Поросят нынче я не держал, кормить не чем.
- Не чем, - заругался Ваня, - а комбикорм, если украдешь, продаешь. За такие дела убивать мало.
- Было дело, так ведь один раз, - повинился Кукуль, - залетела шлея под хвост. У Егорыча, сам знаешь, мастером нужно быть, что свиснуть лишний мешочек.
Кукуль выждал минутку, перевел дух, снова понес, про никчемного Оглоблина. У него не только фамилия деревянная, но и сам бесклепочный. Ботать сможет, а сеть поставить толком – никогда. И вряд ли, судя по возрасту, научится.
- Там, на ямах, нужно клин ставить, - убеждал Леха, - по-другому рыбу не взять. Кто будет жить лучше, если мы все останемся без рыбы?
Ваня поморщился, он не любил слушать, что дети где-то плохо живут. Может потому, что своих ребятишек не было. И плач этот хитромудрого Кукуля расценил как искренность. Отложил корзину, стряс с рук стружку.
- Ладно, - согласился Попандопуло, - только Толяна возьмем. Пусть и он на рыбалку сходит. Будет ехать сзади на лодочке, да смотреть. Может чего напишет. А то у него нынче лето без впечатлений, пустой сезон. Ходит вечерами к Сашке Вербицкому чай пить, да голубей гоняют вместе, вот и весь интерес. Писателю нужны сильные впечатления.
- Пусть пишет, - подмигнул уже мне Кукуль, - покажет миру татьяновских браконьеров. Только, чур, фамилию не называть. А то завтра на его писулю нагрянет рыбнадзор, отберут лодку, сети. Штраф припишут. А чем мне за штраф рассчитываться: баба устарела, ее бесплатно ни куда не возьмут, а денег нет, не чем штраф платить.
- Значит так, - продолжил он уже серьезней, - днем мы с Оглоблиным смотрим лодки, конопатим, если нужно. Там работы не много, с весны еще все сделано. А завтра вечером выезжаем. Сети мои возьмем, у меня сейчас хорошие, сварганил на совесть. Так что ты, Ваня, зря не колготись.
- Готовьтесь, готовьтесь, - согласился Попандопуло, - а я пока корзину довяжу.
Мне была лестна добрая оценка другом моего творчества, но, признаться, ехать не особенно хотелось. Прежде всего, из-за самого Вани. Рыбалка с ним в тот раз надолго запомнилась. Такого я от него наслушался, неделю обида брала. Хотя вся моя заботушка была помогать перебирать сети с рыбой. Чтобы я ни делал, все оказывалось не так: сеть брал совсем не той рукой, рыбу за хвост, а не за голову. Если же хватал за голову, сразу оказывалось, что нужно было за хвост.
Одним словом хоть бок подставь, хоть голову, все равно пинка получишь. Верно на сто раз, счастливый Ваня на рыбалке, но невыносимый там человек. Страсть в нем просыпается непотребная, азарт звериный. Все делают не так, один он прав. Кричит в лодке, подпрыгивает, веслом о борта стучит.
Главное - Ваня одновременно требовал скорости, ума, еще чего-то. А куда бежать, когда, зачем – не объяснял. На речке он еще тот учитель: жесткий, быстрый, требовательный. Настоящий командир, только без войска. К тому же без души и милосердия. Таких полководцев рядовые ни когда не любят. Не за что.
Измотал он меня в тот раз не хуже врага лихого. Не рад я был не пойманной рыбы, ни впечатлениям. Ничего кроме Ваниной ругани в душе не осталось.
Предчувствие беды и сейчас отталкивало от предложения. Лучше бы мне остаться дома. Однако ни куда не денешься, коли он сказал, нужно собираться.
Сборы нищего коротки. Фуфайку одел – прохладно ночью на речке, да резиновые сапоги. Нынче они все лето провалялись без дела. Голову повязал толстым шерстяным платком от комаров, Галя Иванникова выручила, колхозная заправщица. Я к ней специально за платком ходил.
Выехали мы поздно вечером. Сначала в тракторную тележку погрузили лодки. Потом сбросали туда весла и сети, рюкзак с едой, котелок и, наконец, влезли сами. Все это под строгим присмотром Вани, он и трактористу махнул, дескать, трогай.
Вез нас на рыбалку деревенский тракторист, а теперь фермер Генка Крок. “Беларусь” у него, хоть и старенький, но ухоженный, подтянутый по гайкам и болтам. Постанывал на ухабах бодренько. На подъемах гнал из трубы сизую тучу дыма, подкашливал как больной туберкулезом, но все-таки тянул.
У речки сбросили все с тележки в обратном порядке. Неожиданности обошли нас, если не считать поцарапанного носа Оглоблина, который в впопыхах наступил на котелок, вылетевший из тележки в первую очередь и потому, как положено, сразу под ноги. Лешка ткнулся лицом в гальку берега, ободрал себе лицо.
- Опоссумы, - закричал он, - кто ж так разгружается. Убиться же можно. Смотрите, куда бросаете.
Оставалось только посочувствовать Лехе, торопился он не по своей вине, Ваня подгонял. Кукуль, рассмотрев его окровавленный нос раскрыл пасть от хохота, показал сразу все свои зубы. Потом ткнул пальцем в сторону Вани. Мол, вот кто виновник твоего членовредительства.
Оглоблин мигом замолчал и сделал вид, что раскровененный нос – это даже хорошо, у него теперь на душе мир и покой. Хотя ему надо было и подумать, что к чему. Котелок –то сбросил Кукуль. Этому специалисту и проехаться посудиной по голове, на будущее, если сейчас уже ничего не поправить.
Только слезли с тележки, в Ване мигом проснулся главнокомандующий. Сразу закипели окрики, подсказки: быстрее, точнее, опять умнее. Ваня, милый, нам же по сорок пять лет, за одну ночь ты нас сроду не перевоспитаешь. Кого там, в душу Петровича не достучишься. Он приказывал и указывал. Потом наоборот.
Деваться не куда, перемигнулись мы и бодренько привязали сети к тычкам. Как положено, перетряхнули всю сеть, не оставив в ней ни единой соринки. Положили все в лодку Вани, ему с ними работать.
- Мешок под рыбу в моей лодке, - спрашивал Ваня.
- Там! - махал Кукуль.
- А банка воду вычерпывать?
- Тоже у тебя.
- Бот не этот положили, мне мой отдайте, - неожиданно зарычал Ваня, – вон мой, ручку тонкая, сухая. А этим я все руки за ночь отмахаю.
Кукуль мигом положил в лодку командира нужный бот. Больше указаний по готовности к рыбалке не было, все вздохнули спокойней.
- С поворота прямо и начнем, - кивнул всем головой Ваня. Ну влитый Иосиф Виссарионович, только без трубки.
Спустились на воду, когда заговорили первые звезды. Река уже укрывалась дымкой тумана, звенели где-то редкие по случаю осени комары, в черемушнике ни как не могли угомониться дрозды. Сердились друг на друга, трещали ветками. Но мира и покоя природы не нарушали.
- Ну, мужики, бывайте, - махнул Крок, - утром возле Логанихи встречу.
- Не раньше восьми утра, - напомнил ему Кукуль. Он уже сидел в лодке и шевелил веслом воду. Так ложкой разгребают варево, перед тем как попробовать на вкус булькающую в котелке воду.
- Корыто побольше захватывай под рыбу, - засмеялся в след Кроку Оглоблин. Он то и дело гладил лицо руками, не приятны ему были ссадины. - А то придется высыпать обратно рыбу в воду. Попомни, из-за тебя без улова останемся. Взыщем коллективно.
- Береги нос, еще раз поцарапаешь, - засмеялся ему в ответ из кабины трактора Крок, - не сам, так Ваня поможет. Он вас научит правильно рыбачить, с Ваней не пофилоните. У него рукавички с колючками, не выпустит.
Оглоблин да Кукуль без подначки не живут. Везде найдут для нее место. Шага не сделают друг друга не шпигануть. К тому же они знали резкость характера Попандопулы на рыбалке. Заработать от него по шее в минуты критики запросто. А восстать против бесправия - остаться без рыбы. Лучше молчать. И Крок про это знал, вот и посмеивались мужики над нынешним своим ночным командиром. Настраивались на беспрекословное подчинение.
Рыбалка началась, как Ваня и планировал. Сначала он спускался по реке метров на двести вниз, ставил две сети. Потом криком давал знак начинать ботать. Кукуль с Оглоблиным звонко хлопали по воде ботами, а я уже за ними потихоньку сплавлялся на лодочке. Подсчитывал, сколько рыбок попалось за ставку. Просто так, от нечего делать. Однообразная рыбалка на сеть, муторная. Одна радость - пересчитать рыбу.
За то ни каких тебе неожиданностей. Самое страшное - упасть с лодки. Зазевался, задел за нависшую над речкой черемуху и в Рыбной. Вода еще теплая, а речка наша не глубокая, тихая, не утонешь. Но вымокнешь, придется всю ночь ехать мокрому. Намерзнешься, набедуешься. Лет семь назад рыбачили мы с Васьки Шишкиным отцом Михаилом Кирилловичем. Теперь уже покойничком. Тогда я узнал, какой это мед, ночь проплавать мокрым. Также загляделся, об черемуху и в воду.
На широком плесе возле бывшей мельницы, где в два бота всю ширину речки не захватить, Ваня скомандовал и мне стать в строй рядом с ботальщиками, да бить почаще.
- На ребят смотри, и все делай как они! - буркнул он.
- Да не смогу я.
- Дома будем гадать, сможешь, не сможешь, здесь надо рыбу ловить.
Кстати, металл в его голосе в мою сторону стал звучать сразу, как только мы спустились на воду. Ваня ни каких пререканий не любит. Так рассерчает в лодке на недопонимание, жуть берет, вдруг еще заедет веслом в лоб.
Горяч мужик, впрочем, как и все Лидины. Папа у него, говорят, тот еще злыдень был. А дедушку лучше и не вспоминать на ночь глядя, да еще на реке. Дрыгой в деревне дедушку звали. Но за глаза. Кулаки у Дрыги были приличных размеров. На такие натолкнуться – себе дороже. У Вани - тоже. Хотя он чуть поспокойней, чем дед.
Кукуля с Оглоблей Ваня пушит редко, уже раз пять они ботали и ни одного замечания. Мужики дело на воде знают, мне же доставалось сверх нормы. Сразу, как только взялся за бот, посыпались упреки.
Махать ботом - задача не простенькая, особенно для меня. Второй раз в жизни бот в руках, и оба раза по Ваниному приказу.
Из всей первой науки помню одно: важно не просто ударить ботом по воде, а как можно резче, чтобы железная воронка уходила в реку отвесно. Тогда бот хрюкает свиньей, и рыба этого звука боится, летит от него как угорелая. У меня же вместо хрюка выкатывался срамообразный сип и Попандопуло его сразу возненавидел. Дергало его в лодке и ворочало. Я это издалека приметил. А волнения Вани слышала вся округа. Ибо не сдержан Попандопуло и бестактен.
- Ставь бот прямо. Прямо говорю! - то и дело неслось над рекой.
- Я и так стараюсь!
- Кто старается, у того получается.
Впрочем, были и причины сердиться татьяновскому генералу. Держать свою лодку вровень с другими ботальщиками мне не удавалось. А высовываться вперед или отставать хотя бы на метр ни в коем случае нельзя. Рыба из-за этой разноголосицы загоняющих поворачивает назад и сеть оказывается пустой.
Ударить ботом без брызг, как, к примеру, у Кукуля, тоже не получалось. Взмахом этой палки с железякой на конце я окатывал себя водой как с пожарного шланга. Через несколько минут был до нитки мокрый.
Но самое главное, сильно отставал, а делать этого было ни как нельзя. Все попытки исправить ситуацию к доброму не приводили. Стоило чуть резче мотнуть ботом, лодка летела не вперед, а куда-то в бок. Ваня, упершись руками в тычку, недобро смотрел на мои выкрутасы и сгущал нехорошие слова. Где они только брались у него в такие минуты. Нет, чтобы посочувствовать или хотя бы понять, не рыбак я, случайный на воде человек. А если уж хотите сделать рыбаком, научите, что и как. Дайте время потренироваться. Улыбкой поддержите, добрым словом, умейте простить, если грех увидели.
Только пустые эти мои мысли. Ни кто их не услышит. Деревня. Не умеют и не хотят чужие переживания прочувствовать. Привыкли беспомощного человека обсмеивать или ругать.
- Не спи в лодке. Не спи, здесь самая рыба, бей чаще и езжай быстрей, - кричал мне Ваня. – Оглох что ли, торопись, говорю. Жмись сейчас ближе к мужикам, на клин выходи, на клин говорю, куда прешь как слепой. Не разворачивай рыбу, она в сеть уже пошла. Не разворачивай, куды ты ее от сети гонишь? Подсекай на сеть. И сразу выворачивай в ворота клина. Вот так, молодец. Захочешь, сумеешь. Да стой ты, стой, говорю, куда понесло, на сеть не наедь. Не наезжай на сеть рыба уйдет!
Разберись, если не угорел, как с этих Ваниных слов правильно подсечь лодку и, главное, куда? Как я ее могу разворачивать от сети, если лодка сама себе дорогу выбирает.
Рыба действительно скапливалась возле сети, но лезть туда особо не собиралась. Вода возле поплавков кипела от обилия плавников сорожки.
Самое интересное началось при подходе к сети. Мы должны были проплыть между двумя тычками: мифические ворота двух сетей. В них, по плану, и намечалось гнать сорожек как пустоголовых баранов. Зайдя в эти ворота, сорожка должна была метаться из стороны в сторону и попадать в обе сети. Дуры среди сорожек, наверное, были, но не в таком количестве, как об этом думал Ваня и его драгоценные помощники. Лезть в сеть добровольно рыба не хотела. Металась возле первой сети и в ворота не шла.
Сдавалось мне, что сорожки не такие простушки, чтобы согласиться на собственную смерть только по желанию Вани. Но вдуматься в психологию серебристой рыбы не давал Попандопуло, все время сбивал с мысли. Подсказывал и подсказывал: вправо, влево, вперед, назад. Хорошо, взлет еще не скомандовал.
Чем заполошней он орал, тем больше я запутывался в приказах. Сообразить, что делать сначала, а что отложить на потом, не получалось. Команды летели залпом. А требуемая эквилибристика на лодке была невыполнима. Опыта-то нет. Кукуль с Оглоблей на речке выросли тут и умрут. Им указания Вани просты и понятны: придержать лодку, дать ей скорость, въехать точно в ворота из тычек, чаще ботать, реже.
Попандопуло словно не знал о моей неопытности. Управлять лодкой приходилось стоя. И ботом, не веслом. Но я бы и с веслом в эти ворота не въехал. Так и хотелось закричать: Ваня, брат, одумайся, ведь я у тебя последний близкий человек. Но Ваня кричал и кричал.
- Подбивай, подбивай! Чаще режь, чаще. Мужики, сорожка повалила. Давай, прямо в раскол, быстрей. Толян, мать твою так, не жмурься как перед баней, смотри куда едешь.
- Не заеду я, не видишь что-ли, не справлюсь с лодкой.
- Я тебе сейчас заеду веслом, все сразу узнаешь и поймешь. - едва не выпрыгивал их своих рваных сапог в лодке Попандопуло, - не видишь, ребята клин прошли, а сорожка еще вон как бьется, давай гони.
- Пусть бы не проходили, если рыбы еще много, - кричал уже и я. - Пропустили бы меня первого, а сами здесь волохались.
Требуемая задача на лодке из разряда фантазий. Кукуль и Оглоблин “резали” ботом так, как просил Ваня. Для них раскол – семечки. Хоть десять таких ворот на речке ставь, проедут. Для меня же весь их азарт и сама сорожка, как горчица без хлеба: сколько не кусай, все равно слезы.
Лодка по-прежнему не слушалась, да и что с нее было взять, с дерева. Старая посудина норовила вильнуть то в одну, то в другую сторону. А то и вообще грозилась вырваться из под меня, как конь из-под плохого всадника. Поскольку я не командовал, а исполнял команды, от бессилия хотелось заехать ботом по капризной лодке. Однако времени наказать пустоголовую не было, Ваня подгонял.
- Подбивай, подбивай, чаще режь. Мужики, еще сорожки табун, мешка на два. Толян, давай в раскол. Молоти, как можешь.
Я “бухал” так, что осыпал брызгами всех, в том числе Ваню. Он на брызги не обращал ни какого внимания, торопил меня быстрей проехать в ворота клина.
- Теперь придерживай, Толян, придерживай, - крутанул он свои команды, наоборот, в высочайшем возбуждении, - Лодку придерживай, а бей быстрей, баран деревенский, тут стая рыбы. Так –так, теперь заходи в ворота, бей, говорю, сорожка обратно выходит. Бей, че стоишь как мертвый. Видишь, рыба поворачивает.
К этому времени Кукуль и Оглоблин уже проплыли клин, теперь держались на течении, ожидали результаты моего заезда. У них оставалась одна задача, пока я не проплыву сети не шуметь.
В горячке я так ударил, что бот вошел в сеть как в воду. Металл буквально раскроил с сотню нежных ячеек. Скопление рыбы возле сети моментально кончилось, она ушла дыру. Тишина родилась сама собой.
Я поднял бот и не знал, что делать. Молча смотрел на Ваню. Лодку несло прямо на него. Еще ни чего не подозревавшие Кукуль и Оглоблин мирно покуривали в своих лодках. Попандапуло же раскрыл рот и от гнева ни как не мог его закрыть.
- Придурок, - наконец заорал он, - ты куда бьешь. Тебе же было сказано, придерживай. Придерживай, а не сади по сети. Что тут хитрого, держи лодку на месте и бей!
В сердцах Ваня вытащил тычку и стал затаскивать в свою лодку сеть.
- Плывите снимать вторую сеть, - скомандовал он Кукулю, - а то он сейчас опять возьмется бабахать, без сетей оставит. Каким нужно быть пустоголовым, чтобы лодку не придержать, - спрашивал он сам себя.
За эту ставку мы действительно взяли много рыбы. Побольше двух ведер. Поэтому Ваня сначала закинул сети в лодку, потом подъехал к песочку и здесь мы перебрали сети. Вернее перебирали они трое, меня Ваня к сети на дух не подпустил.
- Сиди теперь из-за тебя, зашивай, - пыхтел он, - а рыбы сколько ушло. Смотрю, стая за стаей, стая за стаей, а он лупит по сети. Мой бы батя тебя за это дело пришил прямо здесь. Не можешь, так и скажи, я ботать не буду.
Зная характер Вани на промыслах, Кукуль и Оглоблин отворачивались, сдерживали смех. Упаси бог рассердить Попандопуло в такой час. Бросит все и вернется домой, а рыба шла и поймать можно было много.
После того, как выпутали всю сорожку, мужики тут же хватились зашивать сеть. Челнок был в руках Кукуля. Вот кто оказался мастер на все руки. Челнок только мелькал. Вместе с руками работал и язык. Лешка сыпал прибаутками направо и налево. Поглядывал периодически на улов в Ваниной лодке и опять улыбался. Рыба сегодня шла.
- Раз-два и с рыбой, - подмигивал он Оглоблину. – еще два таких плеса и можно рыбалку кончать.
Кукуль был не жадный, понимал, всю сорожку не выловишь. А уже того, что взяли за час с небольшим, в обычную рыбалку за ночь не наботать.
Через полчаса мы были готовы плыть дальше.
- Значит так, - определился Ваня, - пусть Толяй все время сзади плывет, ни какого ему бота. В двенадцать сядем передохнуть. Чай вскипятит и на этом спасибо. Сейчас ведра четыре сорожки ушло. Ищи ее теперь. Да и накрутили ей хвоста. Только стукни, полетит по сторонам. Теперь все, дуракам два раза маслом хлеб не мажут. Ну как так можно, - опять не удержался он, - два раза уже на рыбалке и не научился ботать.
Кончили мы ловить, как и планировали, часов в пять утра. На Логанихи уже жег костер Генка Крок.
- Ну что, - улыбался он, - с рыбой.
- Рыбка плавает по дну, - пропел ему Кукуль, - дальше что, я не скажу.
- Ну и молчи, - засмеялся Крок, - твое дело ботом работать, а ловит всегда Петрович. Сейчас выпрыгивайте из лодок и в ножки ему кланяйтесь, хрен бы без него что взяли.
Крок видел, как осела лодка Вани, догадывался, что мы с рыбой. Похвалиться, действительно, было чем. Но уставший Ваня не улыбался. Он в последнее время постоянно устает. А сегодня тем более, сутки не спали.
Кукуль принялся раскидывать рыбу на траве по долям. Учитывая утреннее настроение Вани, не шутил, не подмигивал.
- Толяна в пай брать? - услужливо спросил он.
- Нам одной доли хватит, - хмуро ответил генерал, – дели на троих.
- Мне тоже больше всех не нужно, - не согласился Оглоблин, - тогда пусть Гена в доле. Он нас возил и обратно утартанит.
- Гена всегда в доле, - не согласился Ваня. - Я ему от себя отполовиню. Куда ее столько, у меня чистить не кому. Толян тоже только ручку умеет в руках держать.
Добрая душа все-таки Иван Петрович. Знает, что и Кукулю и Оглоблину рыба больше нужна, у них дети.
Так закончилась наша последняя с Ваней рыбалка. Тогда еще ни кто не думал, что она окажется последней для Ивана Петровича. После нее берега речки Рыбной Попандопулу уже не видели. Заболел мой друг и всерьез. Не рыбачили мы больше с Ваней, не охотились, и у окошечка с видом на черемуху вдвоем тоже не сидели. Тихо стало на деревенской улице. Вспоминать Ваню будут кто с грустью, кто со слезами. Но это уже второй разговор, главное - не стало Вани. И в Татьяновке, не только для меня, крепко убавилось солнышка.
Господи, как скоротечна оказывается наша жизнь. Как много приходится за нее бороться. Чуть успокоил себя, а твое время, оказывается, уже прожито зря.