Будь наша компания сборищем хлипких интеллигентов, ей пришлось бы худо. Резкая смена обстановки и живое воображение могут легко довести до ручки. Но наши герои, как на подбор (кроме умника Христофора и младенца в утробе матери, о котором мы еще ничего не знаем), были люди здравомыслящие, привычные с молодых ногтей к практичной жизни в горной деревне.
В сущности, нормальность и ненормальность – лишь взгляд на вещи. Стоит прикрыть загадку бабушкиным платком – и след от нее простыл. «Тайна вселенной» превращается в строчку в амбарной книге (рядом с упряжью, корытом и долгом за пиво на свадьбу дочери).
На утро все собрались на импровизированной площади, устроенной между сундуками-гигантами, удивительно напоминающей утоптанный клок земли рядом с забегаловкой Льва Димитру, где по воскресеньям устраивали рынок. Агапий недобро глянул на венский стул, все также стоявший на одной ножке, на касаток в глубине «неба», преследующих стаю селедок, на собственные босые ноги и сказал: «Хм!».
Что еще мог сказать пастух, глядя на волшебную изнанку реальности, к которой не должен прикасаться ни один смертный? По мере взросления наш язык все усложняется, усложняется – пока что-нибудь по-настоящему необычное не вернет его в начальную точку беспредметного междометия. Разница лишь в том, что ребенок восхищается деревянной куклой, а считающий себя взрослым… Но я совершенно пренебрег своей ролью беспристрастного летописца, идя на поводу у желания пофилософствовать. Немедленно вернемся к нашим героям.
Когда все позавтракали (освоившись достаточно быстро с царившими в новом месте правилами, пришельцы сразу «заказали» себе готовые блюда вроде яичницы с чесноком и сливами, ну а кто и пирожных с вишневым кремом), мысли сами собой переключились на «А что дальше?».
– Заб, глянь, что там слон-то этот? (О Боно почти забыли.)
Забеди высунулся за угол сундука.
– Все то же. Он, по ходу, вообще не двигался со вчера.
– Надо ж… – протянула Зоя. – Может, ему какой еды принести? Животина не кормленая сидит.
Иподиакон Кастор, человек добродушный, ее поддержал:
– Да, не по-людски как-то. Мы тут обжираемся, а он?
– Так сказал бы, мол, хочу того и того, и все дела…
– Как скотина бессловесная тебе скажет?!
– Ну… Как-то же он тут жил…
– Это да, – согласился иподиакон.
– Что-то думаю, валить нам отсюда надо, – завел свою шарманку пастух. – И побыстрее.
Скажем, что спальня Боно была равнинна, хотя и немного захламлена громоздкой домашней утварью. Достаточно было забраться куда повыше, чтобы понять, что все направления, в общем-то, равны, всюду одно и то же. Проблема лишь в расстоянии – кажется, далеко-далеко, километрах в тридцати, горизонт пересекали серебристые стены с арками. Самые зоркие даже различили пену бьющихся о них волн. Если так, то море над головой было чем-то вроде аквариума, частью замысловатого интерьера – под стать хозяину дома.
Команда, потребовав явить лестницу, в полном составе забралась на сундук, стоя на котором убедилось в уже известном.
– Давайте бросим монету, раз все едино, – предложил умник Христофор, высовываясь из-за матери так, чтобы его не могли сгоряча достать.
На Христофора зашикали. Но монету в итоге бросили. Выпал условный «Север».
Боно проводил долгим взглядом группу людей, направившихся туда, где (в метафизическом смысле) находилась ванная комната, и снова погрузился в раздумья. Он пытался понять причины происходящего, блуждая сознанием по бесчисленным параллелям мира, прихотливо переплетенным так, что поставленный в Йокогаме чайник вполне мог закипеть в Пичукалько.
Тут реальность словно опомнилась: перед божеством с глухим звоном возникло пустое блюдо с очень удивленной козой, дожевывавшей ананасовую ботву.
– Похоже, идет гроза, – отметила Зоя, поглядывая наверх.
– Ага. Славный будет дождь, если чо.