ГЛАВА 17 "РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!"
Все, кто знал – не знал, за него решили: если дочь, то Галя. Кто ж ещё? Папин автопортрет – хоть невооружённым глазом. Он в голове не держал, думал – пацан получился. А ему: «Как Галчонок? Растёт? Машет крылышками?»
И вдруг – Прасковья!
Скандал! Все, как один: дескать, мамаше ещё простительно, но он-то! Стиляга, что ли, какой? Или не понимает? В честь бабки решили? Ей как будто не всё равно. О девке подумали бы. За кого ей замуж потом выходить? За чукчу?
- За лопаря, – отфутболила бывшая мурманчанка Галя.
Она одна поддержала, одобрила.
- Не люди, что ли? Живут в избах, чумы – летом, у пастухов, как наши балаганы. У них, между прочим, старые русские имена в ходу: Фомки, Стёпки, Стешки… Сама видела – вот такусеньких! И у нас мода ещё десять раз переменится. С моей Настёной в группе – Даша, Ульяна, ещё есть Настя. И ни одной Нины, Гали. Можете представить?
Он тоже не представлял: не сразу понял, когда, отметив событие, пришёл в себя. С чего, в самом деле?
- У нас была воспитательница в детском саду – Прасковья Андреевна. Вместе с моей мамой работала. Три года подряд. Потом их перевели. Муж у неё военный, оба молодые.
Он подумал: та, скорее всего, постарше. Как его благоверная. Наверно, уже на пенсии, бабушка.
- Ты бы видел! Такая добрая женщина, хоть и строгая. И, между прочим, с Брянщины. Там – сам знаешь… А она со мной – как с дочкой: «Ты умная девочка. Ну-ка, не бойся!..» Если бы не она, мы бы никогда с тобой…
«И ЕСЛИ БЫ НЕ «СВЯТАЯ МОНИКА»…
Он об этом промолчал: незачем. А то слово за слово… Таких дров наломаешь!
Шуметь он тоже не стал. Подивился – как сходится. У него родная бабушка. И что из этого? Ему и в голову не пришло. А это – чужая тётка. И надо же!..
Свои всё равно кривились: а если бы какая Фёкла-свёкла? Фёкла Валерьевна! С ума сойти! Или Хавронья.
- Феврония – княжеское имя. Была княгиня в Муроме. А ещё была княгиня Прасковья Гагарина. Юрка в космос первым полетел, а она – на воздушном шаре.
Кругом одни эрудиты!
- Ты тоже полетишь? Или как мама?..
В нём что-то сдвинулось. Ещё вчера – как столица Пол Потова: пень пнём. Будто в другой жизни… Так, повод тяпнуть. Как вдруг снизошло откуда-то: это же его родная… Он сам – не карандашом, не из дерева… Он жизнь дал!
Кто скажет, что не хотел?
Он поднял её, как снежок: в руках того и гляди растает, потечёт, исчезнет. Нет – тёплая, живая!
Потом – как сдурел: взад-вперёд с ней по комнате, по коридору. «Моя! Не проси, не дам!»
Пусть даже костюм в стирку.
- Ну, погоди! Буду тебя драть – всё припомню.
- Ребёнка напугаешь, дебил!
- Пашутка, ты напугалась?
Как сказал – так и пошло, подхватили. Пашутка! Всем полюбилось. Каждый поймёт: не мальчик – девочка. Хоть в джинсы её одень, хоть в китель. А если платье с колготками? Не скажут: издеваетесь над мальчишкой, нарядили, как девочку. Но многие удивятся…
Будь время – и он бы не гадал: Катька – и вся недолга. Котёнок! Кэт – кому если нравится. И никаких тебе вопросов. Двух слов хватило бы.
Однако проспал на радостях. И вообще не планировал. Не ему и права качать. Мать решила – не кто-нибудь: за себя, за него. Совпадение.
А ГАЛЯ ТОЛЬКО ОДНА. Как мама.
Другое дело – Екатерина Вадимовна. "Святая Моника"! Недаром вспомнилась. Он рад бы в любое время. А уж когда такой случай…
Вот бы вдруг: «Тебя к телефону!» А там: «Поздравляю! Узнаёшь?»
Узнал бы. Только ни звонка, ни письма. Оборвалось. Из-за одной глупой бабы!
Может быть, к лучшему. У неё муж, ребёнок. Своя жизнь. А вышли бы друг на друга – хоть как? Да он бы такого нагородил! Чего доброго, сорвался бы с места – и прямиком: «Здравствуйте!»
Это как называется? И ради чего? Ясно же: ни одну другую он мамой не назовёт, не сможет. И Галя всегда будет Галей.
А всё, что было? Да не было! Забудь!..
* * *
Перед тем, как встретились в первый раз, переговорили по телефону. Его идея. Он – просто нахрапом: хочу – и всё! Надо!
ПОСЛЕДНИЙ ШАНС.
Встретились носом к носу в привокзальном скверике, на её территории. Далеко? В Москве не получилось – что же теперь? Честно заработал – руками и головой. Можно позволить себе. Мучился больше года.
Он сразу её узнал. Не потому, что «баскетболистка» – даже не думал. Одна, поодаль от всех… Может, поэтому? Что-то в ней есть такое – в Эрмитаже видел. И дома, у Гали.
«Юдифь», – угадал, слегка поёжившись. Есть общие черты: меч бы в руки. Да башку басурманскую ей под ноги…
Он так не играет.
«Джульетта!» – переименовал недолго думая.
Она тоже узнала, подошла без приглашения:
- Здравствуй, Колибри!
Это – как пароль. Она!
Он протянул ей руку. Наверно, глупо с его стороны. Она крепко пожала, взглянула – и поняла.
Спросит, нет?
Только глаза отвела.
«Не курит», – определил сразу, нюхом. Ему ли не знать? Немножко смутило. В кино они все дымят, если кино не о турецком иге. Да что далеко ходить?..
Вдвоём ушли в тенёк, за деревья. Забыл – какие. Ничего. Калякали, как два белых человека: о природе, о погоде, обо всех «чудесах ботаники». Никаких тебе сессий, зачётов, разных там «профессоров, что студентов мучат».
И ни слова на медицинские темы. Разве что о матери с отцом. Как они? Живы, здоровы и не думают разводиться. С чего он взял?
«Со слов моей госпожи». Что, забыла?
«Госпожа» не торопилась. Деревья стали казаться джунглями. В подкорке мелькнуло: не караулит ли там, за зелёными насаждениями, пяток «Капулетти» с дрынами из арматуры? Вот будет номер!
«Возьму в заложницы. Если справлюсь».
А если нет? Ну, тогда…
Чтобы Джульетта – и на такую подлость! Ни в жисть!
Договорились: покажет ему все красоты, всё, что «достойно кисти». Хотя бы фломастера. И чтобы никто не мешал: ни свои, ни прочие.
Не помешают!
Он не заметил, как тронул её за коленку. Ноль эмоций! Рука передвинулась выше.
Та, ни слова не сказав, залепила «Ромеве» пощёчину.
- Полегче!
Он шлёпнул её, как непослушную девочку: пусть «счастливое детство» вспомнит.
- Прекрати, я сказала! Что – как маленький?
Большая, ты гляди! «Тётя, достань воробушка!» Что за мода – руки распускать? Как при старом режиме, при фашистах. За это отцы боролись?
Поезд невдалеке протарахтел в знак согласия. На Москву – больше некуда.
Джульетта, оборотясь, помахала рукой – по-детски.
Не торопясь, выбрались из скверика, набрели на одинокую «Паннонию». Не боится – ноги приделают.
Он первым её оседлал:
- Прошу!
Та аж рот разинула:
- Ты что, глупый? Слезай, водитель кобылы!
- Не слезу.
- Ты хотя бы знаешь?..
- На солнечных батарейках? – удивился насколько мог натурально. – Или атомоход?
- Мальчишка! В пропасть загремишь – как швед под Полтавой. Не останется мокрого места.
Она спорила вполголоса, но сердито.
- Это тебе не в Канах.
- А ты была? Видела?
Он весь кипел. Альпинистка! Показать бы ей наши овраги – какой там «серпантин». Да ещё если дождик, грязь… А они на «лисапедах» – как ковбои через каньон. Вниз – и сразу вверх, с разгона.
Иной раз ничего, а то так прищемит. Кажется – только в евнухи.
А как в шестом классе на спор – верхом на жеребце? С Поповой горы – лугами, кочками. Чуть не до пристани. Без седла, между прочим. Усидел. Назад пешком – ноги на ширине плеч.
«Дядюшка Егор номер два растёт», – сказал папа и в который раз обещал выдрать.
Он бы рассказал…
Много ей чести!
- Не хочешь – так и скажи. – Газанув, он объехал вокруг неё пару раз. – Угоню – не догонишь, будешь с собаками искать.
- Упрямый гуцул! – прошипела Джульетта.
Плюнув, запрыгнула на ходу ему за спину – вместе с вещмешком.
- Надень шлем, дурила. – Сама ему нахлобучила.
- Держись, не трусь!
Какой русский не любит быстрой езды? Тем паче – быстрокрылый Колибри. По городу – ещё ничего. Автокран подсекли на повороте.
- Идиот!
Дальше – насколько тянет. Чуточку притормозил:
- Валяй, показывай!
И на газ до отказа. «Но, мёртвая!» Не заметили автозаправки, мимо пулей. Километры – как счётные палочки.
Летим! Вот-вот – и они, как в индийском «Мстителе». По воздуху! Через любой шлагбаум!
Не разобьёмся!
«Я приехал на Кавказ, сел на лошадь в первый раз». Кавказ – не Кавказ… Горы. Дорожка – ни разу по такой.
Осилим!
Сзади – то в левый, то в правый бок. Не спи! Лево руля!.. Право…
А всё-таки не стоило…
Он обнаружил: земли становится меньше. А неба – целое море. И дорога туда прямиком – выше, выше!
Когда же кончится?
Скорость сама собою пошла на убыль. Как в гололёд.
Он занервничал. Пассажирка – и в хвост, и в гриву… Сейчас как влепит!
«Сброшу в кювет, под откос. Вместе с металлоломом».
Он привстал, как на стременах. Что теперь? Задний ход? Меняться ролями?
«РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!» Только так. Будто в этом дело…
Во всём!
«Если парень в горах – не ах… ты его не брани – гони».
За ближней горой загремело. Один раз, другой. Сразу, как тут водится, начало темнеть.
Этого не хватало!
- Тормози!
Приземлились на какой-то поляне. Как на границе! С одного бока – буки, уже знакомые. Целый лес. Подальше – пихты. Это наши – как те, что в сквере перед больницей.
Всем привет!
По-ударному поставили палатку. Громыхало вовсю. В воздухе как выключателем щёлкнет, прямо над ухом – и молния. И небо треснуло.
Скорей под крышу! Какое-никакое убежище. Хотя бы сухо.
А на дворе? Не всё ли равно? Думай, что браконьеры это в буках-бамбуках. Дуром палят…
Пускай хоть пограничники. В нас не попадут, мы свои. Наши! Если что – собой прикрою. Вот так! По-нашему!
… Утром, выбравшись на белый свет, он разглядел. Пейзаж ещё тот – романтический. Восход в горах. Пламя гор. Наверху – последний день Помпеи. А под ногами? Россыпь. «Капли – чистый изумруд».
Видать, разыгралось, до утра лило. И бомбило. Один бук – до корней, насквозь. Рана вроде свежая.
Валяй с натуры!
А у него и карандаши не точены, и фломастеры в надёжном месте. О чём думал?
О наболевшем.
Джульетта всё ещё спала без задних ног, напоминая временами о своём присутствии. Разбудить?
Пожалуй, не стоит. Вспомнил, как вчера – как засветилась «медаль за город Будапешт». Целый орден! И сейчас светится.
Ничего. Награду он заработал. У неё не должно быть претензий Он как зверь с голодухи. Расколдовали!
«Дурак – и не лечишься», – сказал чуть не вслух. Сам себе внушил – и пошло-поехало. Хоть на стенку лезь.
Кончено! Он чувствовал себя человеком. В первый раз после дождика… После выпускного.
* * *
В ту, выпускную ночь тоже шпарило. Дескать, нечего вам…
Продолжение следуетhttp://www.proza.ru/2016/03/16/580