ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)
Глава 114.660. ЖЕНЩИНА ПРОСНУЛАСЬ…
Через два дня после скандала, о котором говорили все в слободке, Юленьку увезли к Анни домой, в Харьков, и она долго была больна.
Вся осень прошла для девушки как какой-то мутный и бледный сон. Впоследствии она даже плохо помнила это время, которое представлялось ей в виде бесконечной серой полосы. По целым дням она сидела у в комнате, от всех запиралась, раздражалась из-за всякого пустяка и плакала, и ей казалось, что все ненавидят и презирают ее.
О Высоцком она не вспоминала. Он просто провалился в какую-то пустоту, и эта пустота была и вокруг и в самой девушке. Что-то заплевано, загажено, изуродовано в душе, и трогать эту язву было бы слишком мучительно. Только казалось, что в жизни все кончено и уже никогда не будет так весело, легко и хорошо, как прежде.
И сама себе девушка представлялась другою: она часто смотрела на себя в зеркало и, перед нею была какая-то новая, чужая женщина, с постаревшим худым лицом и большими, что-то знающими уже глазами.
Коля уехал в Петербург, и Юленька была даже рада этому, потому что меньше лиц напоминали ей пережитое.
Но время шло и мало-помалу стирало прошлое. Оно уже не казалось таким ужасным и непоправимым. Понемногу Юленька опять стала входить в жизнь, интересоваться окружающим, гулять, разговаривать и смеяться. Сначала это было робко, неуверенно и часто сменялось припадками дикости и тоски, но силы радости и жизни прибывали с каждым днем.
А когда выпал первый снег и так молодо побелело все кругом, что-то как будто свалилось с плеч, и, словно, в самом деле, выздоровев после долгой тяжелой болезни, девушка широко открытыми глазами оглянулась кругом.
Ей вдруг показалось странным, что она точно не жила это время, и захотелось движения и веселья. К Рождеству это была уже прежняя, здоровая, веселая Юленька, которая с увлечением бегала на курсы, хохотала со знакомыми студентами, занималась музыкой и бредила театром.
Она даже похорошела, расцвела и как-то расширилась, из девочки превращаясь во взрослую девушку. В ее походке появилось больше плавности, в движениях больше женственности. Вместе с тем Юленька стала меньше читать, реже увлекаться идейными спорами, лучше одеваться и причесываться, чаще бывать с мужчинами и даже кокетничать.
Кружок ее подруг тоже изменился: она разошлась с теми, которые по целым дням сидели над книгами, и сошлась с нарядными, красивыми и кокетливыми барышнями, играющими в любовь. Сама Юленька не заметила этого, но ее влекло в этот кружок, и в интимной девичьей болтовне о мужчинах она жила всей душой, так что глаза у нее блестели, щеки розовели, грудь дышала взволнованно и страстно.
Ей уже было скучно, когда в обществе не оказывалось ни одного привлекательного мужчины, и Юленька выучилась, слегка прищуривая глаза и странно улыбаясь, растягивая говорить:
– Он ин-те-рес-ный!..
Девушке казалось, что она совсем забыла инженера, но иногда по ночам, в постели, она вдруг вспоминала о нем. Это было всегда после того, как она проводила вечер среди мужчин, которым нравилась.
И вспоминала не самого инженера, а то, что было с ним. С поразительной яркостью она видела тот широкий странный диван, бледное страстное лицо над собою, свое обнаженное тело, всю сцену этой безумной борьбы до мельчайших подробностей.
Дикое любопытство просыпалось в ней. Она почти жалела, что не уступила тогда и не узнала, что это такое. Девушке казалось, что она чувствует жгучие поцелуи и грубые ласки, и ей казалось, будто она теряет силы и замирает в истоме.
Кровь приливала к лицу, так что щеки горели, она, как струна, вытягивалась под одеялом, судорожно вцепившись пальцами в простыню, и лежала с закрытыми глазами, со странной улыбкой на губах, стараясь не двигаться, чтобы не спугнуть своих ощущений.
Ей хотелось воскресить в памяти все, и это желание было так сильно, что хотелось кричать. Она впивалась зубами в тыльную сторону ладони и в невыносимой боли находила какое-то жгучее наслаждение. Потом она вдруг приходила в себя и вся содрогалась от стыда, и на утро вставала слабая, с больной головой и отвращением к самой себе.
Странно, что именно теперь у нее вдруг появилось много ухажеров. Мужчины, чуя разбуженную другим мужчиной женщину, как-то особенно настойчиво и жадно кружились около Юленьки, и у всех у них в глазах было особое выражение, заставлявшее девушку слишком часто и красиво смеяться, блестеть глазами, двигаться так лениво и томно, точно ей хотелось лечь и потянуться всем телом.
На улице она часто замечала, что все оглядываются на нее, и это было ей приятно. Однажды, когда Юленька шла домой, на большой людной улице, в белый светлый день, какой-то офицер садился с тротуара на извозчичьи санки. Она мельком взглянула на него, и вдруг ей бросился в глаза его крепкий, наголо остриженный затылок над широкими мужскими плечами.
Что-то странное, как электрический разряд, прошло-пробежало по всему телу девушки, и хотя офицер уже исчез в снежной пыли, немеркнущее воспоминание об этом крепком, могучем затылке долго волновало ее. В этот день она была странно раздражительна и не находила себе места.
После этого общество мужчин стало больше раздражать Юленьку, чем веселить. Не все они, а только, то один, то другой привлекали ее внимание, и она чувствовала, что ее тянет к этому человеку, чувствовала, что между нею и им только слабая непрочная преграда.
Временами она сознавала, что ей хочется поцелуя и что если кто-нибудь смело подойдет к ней, она не будет в силах отказать ему.
Как-то поздно вечером, когда луна светила ярко и весь город был скован ее морозным светом, она возвращалась из гостей. Там было очень весело и шумно, много пели и танцевали, дурачились и хохотали, а за ужином пили красное вино. Когда расходились, то всю улицу наполнили смехом и молодыми звонкими голосами.
До главной площади шли общей беспорядочной толпой, потом остановились на углу и долго спорили о чем-то, привлекая внимание неподвижно черневшего под луной, закутанного и обмерзлого городового. Наконец устали и разошлись в разные стороны парами и кучками.
Юленьку пошел провожать высокий, красивый студент Вяхирев.
Улицы были уже пусты, и по причине лунной ночи фонари не горели. Луна, царицей-госпожой, висела над спящим городом. По одну сторону улицы дома были белые, и темные стекла окон блестели голубыми искрами, по другую – пугала мрачная черная тень, зубчато ложившаяся на укатанную дорогу.
Вяхирев и Юленька долго шли молча, очарованные торжественной красотой морозной лунной ночи, и снежок звонко и весело скрипел у них под ногами. Юленька смотрела, как быстро тает и исчезает в голубом свете пар ее дыхания, прижимала муфту к щеке, и ей было как-то странно хорошо. Шум, крик и суета оборвались сразу, и эта лунная тишина со всех сторон охватывала ее. Хотелось чего-то особенного, и было странно идти домой спать.
Вяхирев шел уверенно, широко шагая, расстегнув пальто и сдвинув фуражку на затылок. Юленька случайно взглянула на него, и ей вдруг опять бросился в глаза мужественный упрямый затылок над белой шеей. Девушка сейчас же, точно испугавшись, отвела глаза и глубже засунула лицо в мягкий мех муфты, но странное волнение охватило ее. Хотелось еще раз взглянуть, и было почему-то стыдно. Стыдно и весело.
Вяхирев в это время потихоньку запел себе под нос:
Не любить, погубить, значит, жизнь молодую…
Жизнь не рай, выбирай каждый деву младую…
Юленька вздрогнула и пошла скорее. Почему-то эта старая опошленная песня показалась ей новой и стыдной, а последние слова точно относились к ней самой.
– Куда вы так торопитесь?.. – спросил Вяхирев, которому было приятно идти вдвоем с молодой красивой девушкой по пустынным улицам, залитым лунным светом. – Успеете!.. Эх, ночь!.. Так, кажется, взял бы, да и… свернул фонарь в сторону!.. – неожиданно закончил он.
Она засмеялась, и смех ее был кокетлив и загадочен, точно она знала что-то.
– А что вы думаете! – ответил на ее смех Вяхирев. – Живем мы, живем… индо скучно становится!.. Ни размаха у нас, ни порыва!.. Все так осторожно, с оглядочкой, по закону!.. Ни напиться как следует, ни поскандалить, ни полюбить…
– Ну, напиться-то вы всегда успеваете!.. – лукаво ответила Юленька, и глаза ее блеснули при луне из-за темного меха муфты.
– Да я не о том!.. – со странной досадой возразил Вяхирев. – Что ж – напиться!.. Напиться можно, да что толку?.. Собираемся мы, спорим, кричим, а тут… эх!..
Вяхирев, очевидно, не смел или не умел высказать чего-то, о чем без слов говорила вся его молодая, лихая, сильная фигура. Но Юленька всем существом своим понимала, о чем он говорит, и волнение росло в ней. Девушку точно поднимала какая-то свежая и сильная волна.
Ей казалось, что Вяхирев тоскует по молодой, свободной и смелой девушке, которая могла бы, без рассуждений и страха, вместе с ним взять всю ту радость жизни, о которой говорит эта светлая лунная ночь.
И все сильнее росло в ней сомнение, и было страшно немного. Она опять исподтишка взглянула на Вяхирева и рада была, что он не видел ее взгляда.
Против дома, где жила Юленька, они перешли через улицу и сразу погрузились в прозрачный холодный мрак. Противоположная сторона вся белела и блестела голубым огнем, а здесь было таинственно темно и жутко. Она не могла видеть, но чувствовала, что Вяхирев смотрит на нее, и от этого взгляда она невольно становилась грациознее, кокетливее прижимала к лицу муфту и шла так, точно танцевала.
– Ну, до свиданья! – сказала она тихо, когда остановились перед подъездом.
Вяхирев задержал ее руку в своей мягкой теплой широкой ладони, и Юленьке это было страшно и приятно.
– Спать?.. – спросил он севшим голосом, как будто все еще не мог поверить, что все кончится так просто и скучно.
– Спать! – ответила девушка и засмеялась, будто поддразнивая.
– Эхма!.. – вздохнул Вяхирев. – Ну что же… спать, так спать!.. А я бродить пойду!.. Они помолчали.
– До свиданья!.. – повторила Юленька и протянула руку.
– Ну что ж, до свиданья, коли так, – почти с грустью согласился Вяхирев, крепко тряхнул и выпустил ее пальцы.
Опять наступило короткое волнующее молчание, и вдруг Юленька почувствовала, что он хочет поцеловать ее. Был момент слабости и смутного желания этого поцелуя, но девушка торопливо, будто испугавшись, поднялась на подъезд и позвонила. И пока за стеклами не вспыхнул свет и, не показалась заспанная фигура швейцара, они молчали и смотрели друг на друга. Юленька стояла на ступеньке, кокетливо прижав к щеке муфту, а Вяхирев внизу, на тротуаре.
Дверь отворилась.
Она еще раз, почему-то немного насмешливо, кивнула головой и скрылась в подъезде.
А Вяхирев постоял, подумал и побрел по пустынным улицам в знакомый, давно надоевший переулок, где во всех домах были ярко освещены окна, за мерзлыми стеклами мелькали танцующие тени, слышалась нестройная музыка и толпами, прямо по мостовой, ходили, пели и орали пьяные студенты.
После этого вечера Юленька бессознательно искала встречи с Вяхиревым, а он искал ее.
Но при встречах студент грубовато смущался, а девушка кокетливо смеялась, острила над ним и сама не знала, чего ей от него нужно.