И дай нам с бодрствующим сердцем и трезвенною мыслью прожить
всю ночь здешней земной жизни, в ожидании наступления
светлого и славного дня второго пришествия Единородного
Твоего Сына, Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа
Молитвы утренние (молитва 5-я, святого Василия Великого)
ВЕЧЕР
Все истории когда-то заканчиваются. Заканчиваются лестницы, коридоры, какая-то комната с плотно завешенными окнами. В углу старые часы. Шесть вечера. Открывается дверца, и оттуда сейчас выпорхнет кукушка, но я ее уже не услышу, я спешу, я мчусь в каком-то стремительном круговороте. Вихрем передо мной проносятся фотографические люди. Все, абсолютно все, которых знаю, которых когда-то встречал. И даже те, о которых только слышал. Я помню, как читал в храме постовые записки, о здравии и об упокоении. Бесконечные вереницы имен-судеб проносятся перед мысленным взором, и ты уже не видишь различия между живыми и усопшими. Мужские имена, женские, болящие и новопреставленные. Я не могу сосредоточиться на лицах, они ускользают, падая каплей воспоминаний на гладь моей души. Я врываюсь в прошлое. Я, слабый шепот забвения. Мама, отец, сестры, Аннушка смеется и щурит свои огромные глазки. Друзья, одноклассники, духовный отец, студенты, родственники. Здесь даже писатели, которых я люблю. Литературные герои и святые отцы смотрят на меня своими глубокими глазами, с икон своего величия. Мои две кошки тоже здесь. Друзья из детства, учительница, мои невесты, мои мечты и надежды. Все проносится мимо моего испуганного духа. Все закручивается стремительным водоворотом, и исчезает в воронке, уходящей в сливное отверстие мраморной ванны.
Вечер. Тихая гладь. Вдоль берега виднеется исчезающий в тумане камыш. Я стою на плоту. Вокруг глубокая тишина. В руках у меня весло, я им управляю. Слышно движение воды. Где я, и куда плыву? Впереди закат. Солнце уже спряталось за горизонтом. Все погрузилось в непроглядный туман. Другого берега не видно. Не видно и откуда я плыву. Только размытые очертания справа и закатный свет впереди. Я слышу крик птицы. Она предвещает ночь. Мой маленький плот вполне надежный. На нем со мной ничего не должно случиться. Сбоку на нем хижина, а впереди костер, в котором тлеют угли. В котелке варится картошка, я слышу, как она пахнет. Я слышу запах хлеба. Старое деревянное весло, это единственный предмет, которым я хоть что-то могу изменять в этом дивном мире. Я Робинзон, или вечный жид, который уже успел все позабыть?
Хотя нет. Я прекрасно помню, как в детском саду нас рассаживают за специальные столики, с выдвижными сиденьями, чтобы мы не выпадали из них. Нам дают суп, в котором плавает что-то угрожающе красное. Я чувствую опасность и отодвигаю ложкой мелко порезанную морковку в сторону. И меня за это ругают.
Плот повернулся слегка влево. Я, как и в детстве, понимаю, что это сейчас опасно, и веслом-ложкой выравниваю свой ковчег в направлении засыпающего дня.
Воскресный день. Мы с мамой возвращаемся домой с базара. Солнце заливается радостью. Так все хорошо, и вокруг, и в моей детской душе. Мне купили картинки-пазлы. Я прилег на тумбу, которая у нас стоит в зале, у окна. Положил голову на руку, и с этого ракурса рассматриваю картинку, на которой белая цапля, а снизу на нее смотрят лягушки. В углу комнаты стоит на четырех ножках огромная радиола. Я не помню, чтобы она играла. В основном она порождает звуки, которые живут между радиостанциями. Но, все равно, к ней относятся с уважением, потому что она воплощает в себе что-то значимое. Мать на кухне. А из двух спален в зал ложатся косые лучи таинственного света.
В небе появляется луна, и ее косые лучи отбрасывают мою тень на бревенчатый пол моей маленькой твердыни. Я заглядываю в свою хижину. Там много сена, и в изголовье скомканная мешковина. Подхожу к костру. Из котелка пахнет. Это картошка в мундирах.
На столе лежит только что сваренная картошка. Возле окна сидит отец. Он поздно пришел с работы, и потому что строг, видно, он устал. На другом столе лежит тушка голой курицы. Мама будет ее сейчас готовить. У меня есть время, пока картошка остынет. И чтобы чем-то занять себя, я беру спичку и прокалываю курице глаз. Мне это не нравится, но кажется, этим я привнесу какое-то оживление в наш не очень веселый вечер. Отец встает и начинает меня ругать. Я не ожидал от него такой реакции, и пытаюсь оправдываться, что, мол, она же уже мертвая и ей не больно. Отец говорит, что сначала ты мертвым курицам глаза выкалываешь, потом и до живых доберешься. А потом чего от тебя ждать?
Я аккуратно поднимаю крышку, и пар поднимается густым облаком над костром. Потом рассеивается и остается лишь запах костра и картошки, и отголоски отцовского недовольства. Что там на берегу? Почему я сейчас не могу к нему причалить? Ладно, сейчас уже темно, а туман только усиливается. Подожду до завтра. Поднимется солнце, и тогда разберусь где я.
Где я? - кричит соседка, спрятавшаяся за углом сарая. Я бегу к ней, хотя и так знаю, что она там, так как прятаться в нашем дворе особенно-то и негде. Два подъезда, углы трех линий сараев, одно большое дерево, и если немного отбежать дальше, то можно лечь в траву. Тихие летние вечера до отказа наполнены счастьем и детским смехом. У нас во дворе дети трех урожаев. Первые, старше лет на пять. Мы с ними не очень хотим играть. Общаемся, конечно, но общего между нами мало. У нас же все в одном духе. С меньшими детьми нам тоже не интересно. Они слишком правильные и трусливые. Мне кажется, что собою мы становимся, только когда расходимся вечером по домам. А во дворе мы одна масса, постоянно куда-то несущаяся, кричащая и радующаяся жизни. Иногда, когда темнеет, мы собираемся в тесный круг, и говорим тихо, как заговорщики. И нам немного страшно. Кто-то говорит, что для того, чтобы не умереть, нужно никогда не произносить слово «смерть». И от этого, с одной стороны, появляется надежда, что против этого зла есть все-таки спасительное средство. Но с другой стороны, все мы, хоть раз в жизни произносили это слово. А, следовательно, эта участь не минет и нас. Но это будет не скоро. Утром же от этих мыслей не остается и следа. Правда однажды соседи сказали, что у моей подружки умерла мама. Это было вечером. Мною овладел страх. Я чувствовал себя скованным и разбитым. Все это так рядом, в соседнем подъезде, на втором этаже. В тот момент я так боялся за свою маму. Я думал, пусть лучше чья-то мама умрет, лишь бы только не моя. Что потом с нами будет? Подобная история повторилась через десять лет. К нам в квартиру вбежала моя двоюродная сестра, и через слезы, всхлипывая только и говорила, мама, мама. Я стоял через коридор и не подходил к ней. Потом она вышла, села в машину, и ее куда-то увезли. Я стоял у окна и думал, хоть бы это была не моя мама. Рядом на кровати лежала моя племянница. Я не помню, сколько ей тогда было, помню лишь, что была запеленатая как маленькая египетская мумия. Мама пришла через час. Я все рассказал, и она пошла к своей сестре, которая лежала в своем доме, в коридоре, накрытая белой простынею.
Белая простынь. Нет, это уже больше похоже на зимнее одеяло. Туман сковал уже все вокруг. Я даже не вижу уже края своего плота. От заката не осталось ровным счетом ничего. Только догорающие угли и запах картошки. Она, наверное, уже разварилась. Сейчас высыплю ее на бревна, пусть остывает. Куда я плыву? Надеюсь, ночь будет не бесконечной. Поужинаю и лягу спать. А там уже видно будет, что делать дальше. Я снимаю рубаху, наматываю ее на руку, чтобы не обжечься, и высыпаю на пол свой скромный ужин. Картошка глухим звуком рассыпается по расщелинам, поднимается пар и сразу же исчез, как и вся моя прошлая жизнь, оставляя лишь после себя зыбкие островки самых ярких воспоминаний. Я подкидываю в догорающий костер дров, которые лежат возле хижины. Они дымятся, шипят, и через минуту в этом темном царстве уже горит костер надежды. Бог, где Ты? Почему я Тебя не помню?
Помню, это было еще до школы, бабушка меня брала с собой в наш маленький храм. Рядом стоял большой собор, в честь Святой Троицы. После войны он так и остался стоять раненым солдатом, выдержавшим и авиаудары и надругательства мирного времени. А наш маленький храм в то время был храмом-крестильней. Здесь и совершал службы старый батюшка-фронтовик. Бабушка, бабушка, сколько ты всего в своей жизни повидала. И было ли в этом хоть что-то светлое. Одни трудности, скорби и испытания. Но это так о ней рассказывали после ее смерти близкие. Я же ее помню веселой и деловой. Работала где только можно, получала небольшую пенсию, а летом трудилась в садах. Расплачивались там урожаем. В это время ее хата превращалась в большую кухню. На печи пыхтели выварки, стояли ящики с яблоками, вишнями и абрикосами. Горы банок, шума и суеты. А зимними вечерами мы все радовались вкусному варенью, пили компоты и кушали застывший в тарелках кисель. В хате были образа в рушниках, лампады и несколько старых общих тетрадей исписанных псалмами. К бабушке, перед большими праздниками стекались подружки. Они приезжали из соседних деревень, чтобы переночевать, а утром вместе пойти на службу. В такие вечера дом наполнялся старушками. Они рассаживались в зале вокруг стола и пели псалмы из тетрадей. У одной из них всегда болела голова, и после пения ее взбрызгивали святой водой через нож, который крестообразно прикладывали к больному месту. И каждый раз та говорила, что ей становилось заметно лучше. Мне нравился наш маленький храм, особенно когда на улице шел дождь и батюшка говорил, что это наш ковчег спасения. Я представлял, что мы плывем на корабле, вокруг все погибает, и только мы в безопасности. Меня немного смущали нарисованные на косых потолках ангелы. Их лица напоминали прыщавых подростков, а в прическах не было благообразия. В остальном же все было нормально. Там всегда было тепло и уютно. Бабульки меня любили. Всегда давали мне конфеты и монетки. Я их собирал для покупки машины, из детского отдела в нашем универмаге. А конфеты нельзя было есть, пока не окончится служба, и я с нетерпением ждал ее окончания. Бог был, но Он был таким же великим и далеким, как и все старушки, которыми я был в то время щедро окружен.
НОЧЬ
Наступает ночь. Я поудобнее усаживаюсь у костра и готовлю свой скромный ужин. Горячая картошка, ее не удержишь в руках. Я ее слегка подбрасываю, чтобы она быстрее остывала. Тишина. Слышно как в костре потрескивают дрова. Я не помню свое прошлое, и не знаю, есть ли у меня будущее. Но эти мысли протекают где-то сзади, я на них не задерживаюсь. Я ужинаю, и так проплывает время, которого здесь нет. Я сижу у костра и чувствую исходящее от него тепло. Все, пора ложиться спать. Я захожу в свою хижину, поправляю сено. Темно здесь. И там темно. Везде ночь.
Ночь. Христос сходит в ад. Он единственная надежда и спасение. Я знаю, что будет дальше. Он всех выведет к Свету. Но что будет со мной? Вера переносит тебя из одной точки в другую. А здесь все иначе. Это нужно пережить. Совершить переход. Как я себя поведу? Не устрашусь ли? Отец сыну конструирует крылья, чтобы тот смог спастись от врагов. Но есть условие. Нельзя лететь низко, но так же нельзя и высоко подниматься. Моисей выводит свой народ. Эта матрица запечатлевает все человечество, и каждого из нас по отдельности. Мы все должны пройти сорокалетнюю пустыню. Одни идут из Египта в землю обетованную. Другие от себя к себе. Христос Преображается. Об этом легче говорить, чем понять. Мы живем в разорванном мире. Кто излечит его от этой раны? Кто утрет слезу обиженному? Кто поддержит слабого? Конечно же, Господь. Но где Ты, Господи? Ты рядом, но я этого не чувствую. И вера у меня слабая. Она как зерно у дороги на каменистой почве. Кто все это сделал? И кто преобразит мою жизнь? Конечно, это сделаешь Ты. Но Ты всегда делаешь не так, как я хочу. Ты настолько не вмешиваешься в мою жизнь, что мне иногда кажется, что Тебе нет до меня дела. Или, может, Тебя вообще и нет? Я все прекрасно понимаю. Я знаю все ответы на эти вопросы. Но мне они не нужны. Мне нужен Ты, осязаемый, видимый и живой. Как иначе мне убедиться, что Ты есть, что Ты меня любишь и заботишься. Почему Тебя не было, когда Ты был по-настоящему нужен? Почему Ты не отвел от меня беду? Ну конечно же, это Твой Промысел. Это для меня благо, которое я вряд ли когда-нибудь смогу принять. В таком случае и на неверие, и на грех можно посмотреть иначе. При таком подходе весь мир, если он конечно не иллюзия, смажется в различных точках зрения. Ты действительно велик. Что произошло на Голгофе? Почему Ты выбрал именно этот путь? Все что Ты делаешь, происходит так, как будто Тебя и нет. Всегда есть другие объяснения происходящему. Ты ни к чему и никого не принуждаешь. Но, если бы тебя не было, это была бы самая большая катастрофа в моей жизни. Катастрофа за катастрофу. Это моя плата? Ты Сам все знаешь. Ты нужен мне Сам по Себе, просто так. Конечно нам нужны Твои милости, но самая большая милость это Ты. Мир без Тебя – проклятие. Вот, я как-то Тебя почитаю, и надеюсь на воздаяние. А если этого воздаяния не будет? Что, если Ты есть, а я после смерти своей исчезну, как то представляется атеистам. Исчезну без следа. Как бы я тогда к Тебе относился? Не стал ли бы я Тебя игнорировать, ведь подарочков то не будет. А что если Ты на Кресте действительно умер, но не воскрес? И положил в Своем замысле другой план, мол, станьте вы все моими учениками, живите праведно, будьте Церковью. И тогда, если это сделаете, мы все воскреснем, и вы, и Я. Все братцы теперь в ваших ручонках. И ваша судьба, и Моя. Я строю миры. Я играю в своем воображении. Зачем мне все это нужно? С возрастом я перестал бояться смерти. Я перестал предавать большое значение своей загробной участи. Нет, не то, что мне эти темы безразличны, просто нет той остроты. Хочется легко жить. И все время, которое только у меня есть, сжать до одного мгновения. Превратить его в сверхплотный бриллиант, в гранях которого отразится Твой вечный Свет.
УТРО
Пробуждение. Весна. Воскресение. Рождение. Сотворение. Озарение. Зимняя спячка заканчивается. Медведи в своих берлогах потягиваются. Обессилившие и немного потерянные, выходят в новый мир. Каждый день переживаешь это чудо, когда возвращаешься из таинственного мира снов в свою жизнь. В снах нет памяти об этой, настоящей жизни. Но все они построены из глины моих впечатлений. О них остается слабая память. Они стираются дневным светом, звуками и ясными очертаниями.
Мы с Анной встретились случайно. Когда умирал Господь, завеса в храме разодралась на две части. И преграда, разделявшая людей и Бога, рухнула. И моя жизнь, этой встречей, разделилась на «до» и «после». Пелена упала с моих глаз, и они наполнились светом. Все преграды рассеялись, и передо мной раскрылся новый мир. Мы шли на эту гору с разных сторон. Я иногда видел твои глаза и раньше, но тогда еще не знал что у нас одна вершина.
Утро. Я просыпаюсь. Вокруг пахнет мягким сеном и мятой. В хижину проникают первые лучи восходящего солнца. Я так крепко спал. За эту ночь, что-то изменилось во мне. Я принимаю свое путешествие. Тихий утренний мир новых надежд. Так, наверное, просыпался и Одиссей, бредущий своими долгими путями. Икар выжил. Он вновь собирает свои распростертые крылья. И снова полет, но уже к звездам. Христос Воскрес. Первые секунды новой эры, которой нет конца.
Я поступил в университет. Сколько радости, сколько эмоций. Я стою перед широко раскрытыми дверями. Они открыты для меня. А за порогом бесконечное счастье.
Я выхожу. Там где вчера был закат, еще ночь. А передо мной жизнь. Скоро поднимется солнце. Я почти не понимаю что говорю, когда думаю о Всевышнем. Кто Он? Вот я стою, и передо мной рождается новый день. Разве у меня есть слова, чтобы описать эту красоту? Я просто смотрю, в трепете и восхищении.
Анна, ты всегда в моем сердце. Ты и есть мое сердце. Господи, спасибо Тебе за жену. За наши счастливые дни. За то, что мы всегда будем вместе.
ДЕНЬ
День. Солнце уже поднялось высоко. Туман рассеялся еще утром. Я так и не знаю, что там на берегах. Я весь устремлен вперед. Я предчувствую, что сейчас произойдет встреча. Самая главная встреча. Встреча всей моей жизни. Мое сердце стучит. Все, что сейчас произойдет, это то, к чему я стремился вся свою жизнь. Здесь все мои, так и не оформившиеся в ясность, устремления. Я вижу берег и знаю, что мое дивное путешествие подходит к концу. Или только начинается. Это Он. На берегу стоит Христос. Он улыбается и широко машет мне рукой. Я тоже Ему машу. Нас разделяет небольшое расстояние, но плот еще долго будет тянуться к берегу. Христос махнул рукой, как бы говоря, да ладно, не будем тянуть, и пошел ко мне. Нет, не по воде, а как обычный человек, помогая Себе руками. Я не могу на это смотреть. Прыгаю в воду и плыву к Нему навстречу. И вот мы встретились. Господь говорит, друг, Я так давно тебя ждал, и смеется. Мы обнимаемся и выходим на берег. Там горит костер, и я слышу запах жареной рыбы. Христос говорит быстро, задает много вопросов. Я не все сразу могу понять, голова идет кругом. Но я знаю, что теперь я по-настоящему счастлив. Наконец-то все пазлы сложены. Я человек, наполненный любовью. Я теперь с Богом.