ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)
Глава 114.622. ПУСКАЙ ПЕРЕБЕСИТСЯ…
Вдруг две руки обняли его сзади и горящее от слез лицо прижалось к его щеке. Иосиф Калистратович хотел оттолкнуть ее, но она не выпустила. Юленька протянула губы для робкого, умоляющего поцелуя и старалась улыбаться ему. Он грубо отвел ее.
Ее глаза налились слезами. Она безнадежно опустилась на обвивших его шею руках и снизу заглядывала ему в глаза.
Иосиф Калистратович сделал холодное и равнодушное лицо.
– Ну, что вы хотите?.. – спросил он.
Губы девушки задрожали.
– Но я же не могу… не могу!.. – жалобно прошептала она.
– Как вам угодно!.. А я не могу иначе!.. – жестко ответил он.
При этих словах что-то смутно вспомнилось ей. Она выпустила его шею, отвернулась, прижав к подбородку скрещенные пальцы, и задумалась.
Гордость наконец смутно пробудилась в ней. Почему же это никто не хочет считаться с нею?.. Почему они думают только о себе? Что же она такое?.. Неужели им только этого и нужно?.. Это оскорбительно, наконец!..
Девушка решилась сделать еще одну попытку: она притворилась, что ничего не случилось, и заговорила о чем-то совершенно постороннем.
– Это не любопытно! – грубо возразил Иосиф Калистратович.
Она закусила губы и долго стояла не шевелясь. Потом тихо, но твердо двинулась, взяла шляпу и направилась к двери. Иосиф Калистратович хотел удержать ее, но передумал.
«Ничего, придет опять!..» – подумал он.
Он решил хорошенько проучить девушку, чтобы заставить ее отказаться от всякого сопротивления. Несколько дней его не было видно, и она узнала, что он уехал.
При этом известии девушку охватил смертельный ужас: ей показалось, что он уехал навсегда, и больше она его не увидит. Но Иосиф Калистратович вернулся и даже подошел к ней, когда она гуляла в парке вместе со своей двоюродной сестрой - Анни.
Юленька встретила его такой сияющей, беззаветной улыбкой, что у нее даже слезы навернулись на глазах. Но Иосиф Калистратович был неумолим. Он очень вежливо поздоровался, но разговаривал только с Анни, не обращая на Юленьку никакого внимания. Девушка напрасно старалась поймать его взгляд, краснела, бледнела и чуть не плакала. Наконец, улучив мгновение, шепнула ему:
– Вы на меня сердитесь?..
– Я думаю!.. – холодно пожал плечами Иосиф Калистратович и опять обратился к Анни.
Юленька бессильно замолчала.
Когда прощались, девушка еще раз попыталась улыбнуться ему, но Иосиф Калистратович смотрел холодно и равнодушно. Оскорбленная Юленька вспыхнула и сжала губы, чтобы не разрыдаться. Сердце ее разрывалось, она даже как-то растерялась.
То же повторилось и в следующие дни. Потом она сама попыталась не обращать на него внимания, но этого хватило только на несколько часов.
В один из таких дней приехал муж Анни, добродушный усатый штабс-ротмистр, обожавший жену и очень любивший Юленьку, которую знал еще девочкой.
Прежде она приходила в детский восторг, когда он приезжал, потому что приезд ротмистра сопровождался всевозможными веселыми затеями, поездками, пикниками, катаньями на лодке. Но теперь девушка не ощущала ничего, кроме досады: она сразу сообразила, что теперь ей очень трудно будет переговорить с Иосифом Калистратовичем наедине. А когда штабс-ротмистр сразу же предложил поездку в лес, она чуть не заплакала от досады. Ясно было, что в этот день она вообще не увидит его.
Так и случилось: после обеда поехали в лес, потом катались на лодке, потом ужинали при свете костра и вернулись домой, когда ночь стояла на дворе. Все были веселы и довольны, ленивую Анни нельзя было узнать в той хорошенькой оживленной женщине, которая смеялась и дурачилась так заразительно-весело, а Юленька ходила как в воду опущенная, еле сдерживая безумное раздражение, ненавидя всех и все.
Так пошло изо дня в день. Юленька не могла вырваться ни на минуту. Иосиф Калистратович пришел сам, но был так же холоден и все свое внимание, казалось, обратил на ротмистра. Наконец она не выдержала этой пытки.
Юленька улучила минуту и почти на глазах у всех робко и нежно прижалась к нему, без слов умоляя о прощении. Иосиф Калистратович быстро и пытливо взглянул на нее.
– Вы меня уже больше не любите?.. – спросила она, краснея.
– Нет, я люблю вас, но для меня слишком мучительно любить и не обладать… Вы требуете, чтобы я щадил вас, и я щажу… Чего же больше?.. Моею вы быть не хотите?..
Отчаяние выразилось в умоляющих глазах девушки.
– Я не могу!.. – прошептала она.
– Не могу и не хочу здесь – одно и то же!.. – холодно возразил он и отошел.
Юленька проплакала всю ночь и пала духом. Она уже не могла сопротивляться. Наутро она стала ждать его, чтобы сказать ему что-то самое важное, что ей и самой не представлялось ясно. Но Иосиф Калистратович нарочно не пришел, учитывая последствия бывшего разговора.
Вся семья сидела за вечерним чаем, и ротмистр оглушительно хохотал, рассказывая какие-то, как казалось Юленьке, ему одному интересные анекдоты из полковой жизни.
Девушка томилась, как больная. Бледная и беспомощная, бродила взад и вперед, то присаживалась у стола, то выходила в сад и с такой тоской смотрела на темнеющее небо, точно с каждым погасающим лучом зари таяла ее последняя надежда. Вечер шел медленно, и никуда нельзя было пристроить себя, и было страшно, что и сегодня она не увидит его.
– Что ты мечешься как неприкаянная? – спросила наконец Анни, заметив ее блуждания.
Юленька не ответила, только губы ее задрожали от болезненной ненависти к счастливой сестре.
«Да, тебе хорошо!..» – подумала она.
– А где же ваш прекрасный инженер?.. – добродушно спросил ротмистр и распустил усы, готовясь подшутить над девушкой.
– Они поссорились!.. – насмешливо заметила Анни.
Злобный огонек сверкнул в глазах Юленьки, и, чувствуя, что сейчас заплачет, она топнула ногой и крикнула:
– Как это глупо… Чего вы ко мне пристали все!.. Что я вам сделала?..
Потом порывисто повернулась и, уже совсем не владея собою, изо всех сил хлопнула дверью в свою комнату.
– Вот тебе и раз!.. – удивленно протянул ротмистр. – Что это с ней?..
– С ума сошла!.. – холодно ответила Анни, пожимая плечами.
Ротмистр, искренно огорченный, хотел идти за нею, но Анни не пустила:
– Пускай перебесится. Эта девчонка совершенно распустилась!
Юленька слышала эти слова, и они странно засели у нее в мозгу.
– Ну да!.. И распустилась!.. – с каким-то жгучим наслаждением повторила она, лежа на кровати и судорожно крутя угол подушки злыми, нервными пальцами.
И ей пришло в голову, что теперь все равно!.. Пусть так!..
Решение пришло сразу, без колебания. Приближалась ночь. Надо было спешить. Бесшумными, быстрыми движениями она задвигалась по комнате. Казалось, Юленька двигается уже помимо воли, во власти какой-то чужой силы. Каждый жест ее был механичен, лицо бледно, губы сжаты.
– Распустилась?.. И пусть!.. – повторяла девушка сквозь зубы.
Она закутала голову легким шарфом, осторожно прислушалась к голосам и смеху на балконе, бесшумно и ловко вылезла в окно и опрометью побежала через сад. В голове у нее не было ничего, кроме одного: а вдруг его нет дома?.. И при этой мысли холодело в груди.
Вечера уже становились свежими, и потому в парке никого не было. Только одинокие фонари, мертвенно зеленя ближайшие листья, бросали полосы тусклого света на широкие пустынные аллеи. Она бежала как преступница, придерживая на лице свой шарф, а другой рукой подбирая платье. Черная тень, то отставая, то широким полукругом обгоняя ее, бежала следом.
Дом инженера была темен, как нежилой.
Юленька остановилась растерянная, подавленная, как будто случилось такое страшное несчастье, которому даже и поверить нельзя. Ей казалось, что все погибло. Было чувство, похожее на отчаяние, и безумно колотилось сердце от быстрого бега.
Медленно, на каждом шагу останавливаясь и в смутной надежде прислушиваясь, девушка пошла назад. На повороте в большую аллею она услышала голоса, и ей почудился голос инженера. Не отдавая себе отчета, она спряталась и затихла в тени большой толстой сосны.
Шли двое: мужчина и женщина. Они о чем-то оживленно спорили. Мужчина убеждал, женщина не соглашалась и смеялась кокетливо и лукаво. Не доходя нескольких шагов, они остановились прямо под фонарем. Юленька стояла, опустив шарф, пораженная одной страшной мыслью.
– Мало ли чего!.. Какой хитрый!.. – сказала женщина, очевидно поддразнивая его.
Мужчина что-то ответил, и женщина опять засмеялась. Юленька чувствовала, что теряет сознание, но еще не могла понять всего.
Инженер стоял спиной к ней, держа женщину в объятиях и стараясь поцеловать ее, а та коротко смеялась и упиралась ему в грудь обеими руками. Свет фонаря упал ей прямо в лицо, и Юленька узнала изменившееся от страсти, побледневшее, с полузакрытыми глазами лицо хорошенькой продавщицы из киоска фруктовых вод. В ту же минуту и продавщица заметила Юленьку.
– Пустите!.. Да пустите же!.. – крикнула она, вырываясь из рук инженера.
Тот не понял и не пускал. Продавщица грубо изо всех сил оттолкнула его и, подхватив юбку, побежала прочь, прямо по траве, в сторону от аллеи.
– Да постой!.. Куда же ты?.. Подожди!.. – крикнул ей вслед Высоцкий, хотел бежать за нею и прямо налетел на Юленьку.
Это было так неожиданно, что в первое мгновение лицо его выразило только неописуемое удивление. Но сейчас же Иосиф Калистратович понял весь смысл случившегося, и все черты его красивого лица исказились злобной досадой. Такое выражение Юленька увидела в первый раз и в ту же минуту поняла, что это и есть его настоящее лицо.
Несколько мгновений тянулось тягостное молчание, и неизвестно чем бы кончилось, если бы вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, инженер не осклабился до самых ушей. И это была такая нелепая, глупенькая, виноватая и дрянненькая улыбочка, что она глухо вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Ка-к-кими судьбами!.. – совершенно не зная, что сказать, проговорил Иосиф Калистратович и протянул руку.
Но девушка дико отшатнулась от него, отдернув даже конец шарфа, точно к ней потянулся омерзительный гад.
– Не подходите!.. – в исступлении крикнула она, всплеснула руками, мгновение, как бы не веря своим глазам, смотрела на него и вдруг побежала, почти падая, волоча по земле свой шарф.
Иосиф Калистратович так и остался с протянутой рукой, в позе человека, неожиданно выпустившего из рук пойманную птицу. Когда же он опомнился, ее уже не было видно…
Улыбка медленно сошла с лица Высоцкого, и гримаса досады исказила его черты. Он даже зубами заскрипел.
– Ах, черт!.. Эх!.. – прибавил он, досадливо щелкнув пальцами.