Пастырь
(Слегка комическая и очень подражательная пиеса)
Действующие лица:
Авель, начинающий революционер
Ной, начинающий революционер
Степан, юноша лево-радикальных взглядов
Миха, юноша лево-радикальных взглядов
Мир-Джафар, левый националист исламского толка
Иосиф, бывший семинарист
Давид, кладбищенский сторож
Иннокентий, его помощник
Наставник гомилетики Тифлисской семинарии
Аванес, инспектор духовной семинарии в Тифлисе
Лев, тифлисский обыватель, выпивоха и демагог
Иоанн, тифлисский обыватель
Джемаль, батумский рабочий
Автандил, батумский рабочий
Закарен, батумский рабочий
Гамзат, батумский рабочий
Сильвестр, батумский рабочий
Гурген, батумский рабочий
Прокофий, батумский рабочий
Тамара, его дочь
Зарема, официантка из Тифлиса
Екатерина, дочь бедного тифлисского азнаура
Тампон, батумский ремесленник
Силаль, опытный, но легкомысленный фельдшер
Управляющий керосинового завода
Приказчик керосинового завода
Управляющий типографии
Приказчик универсального магазина
Продавец универсального магазина
Губернатор Кутаисской губернии
Полицмейстер г. Батума
Начальник жандармского управления
Начальник розыскного отделения
Министр внутренних дел
Император всероссийский
Императрица, его супруга
Действие пиесы происходит в закавказских губерниях Российской империи, в самом конце 19-го – начале 20-го веков.
Картина первая (Тифлис).
Лев. Ну и что с того, что ты семинарист? Подумаешь, сотню проповедей заучил, да основы наук выучил. У нас в ремесленном за пять лет из любого болвана, самого тёмного, делали классного мастерового, на все руки умельца. И никто сим фактом не похваляется.
Иосиф. Да я уж давно молчу, что ты так кипятишься? Али выпить не на что?
Лев. У кого что болит, как по русской пословице… знавали мы одного осетина Джугоева, так тот без стакана и подмётки для сапога скроить не мог.
Иосиф. Не знаю таковых и не ведаю. Мы чистокровные грузины, древний и культурный народ. А всех этих кударцев в гробу видали.
Иоанн. А что, кударцы не люди?
Иосиф. Люди конечно, самые что ни на есть человеки. Но порой и общеизвестные истины полезно забывать. Иногда, когда обстоятельства того требуют, особенно для важного дела.
Иоанн. А что ж у тебя за дело такое, али в епископы метишь? Так осетины все христиане, как и мы.
Иосиф. Епископ… нет, тут совсем другое. Эге, вот и наш наставник по гомилетике идёт.
Наставник. Добрый день, господа. Иосиф, ты знаешь, что тебя за неуспешность в занятиях хотят отчислить из семинарии? Не сегодня, так точно завтра.
Иосиф. Догадываюсь, но что же теперь? Поправить сие сложно, сил не хватит. Пойду работать в обсерваторию, астрономию я хорошо знаю, авось на прожитиё заработаю. Или погодные условия регистрировать, тоже интересное дело. Как будто Солнцем руководишь, или Луной.
Наставник. Да, по природным наукам ты успевал хорошо. Но мне вот жалко, что вместо хорошего проповедника получится небесный наблюдатель. Или регистратор магнитного склонения, как будто оно меняется ежечасно и ежеминутно. А ведь по гомилетике ты всегда был отличником.
Иосиф. Ну, искусство проповеди всегда пригодится, и в работе, и в жизни. Вы уже уходите? Жаль. Всего наилучшего, я ваши уроки навсегда запомню, как образец словесного искусства.
Иоанн. Ну вот, испортил настроение и ушёл. Может быть попросишь его похлопотать перед начальством, вроде мужик он неплохой? Авось и не выгонят.
Иосиф. Он прекрасный человек и хороший преподаватель, но просить уже поздно. Да и не к чему.
Лев. Так устраивайся скорее в свою обсерваторию, потом отметим. Ох и напьёмся на радости… а пока можно и твоё отчисление отметить с горя. Выставил бы хлебного вина нам, что ли.
Иосиф. Пока я ещё учащийся высшего разряда, грех мне с вами хлебное вино пить.
Лев. Ну насмешил. Отроцы семинарстии у кабака стояху, сие не о вас ли случаем песенка? А вот есть ещё «Настоечка двойная», тоже ваш брат-семинарист сочинил. И о вас же.
Иосиф. Не обо мне точно. И сочинил оное Григорий Саввич Сковорода, философ доморощенный, а ни какой не семинарист. Ладно, счастливо оставаться, пойду к себе в альма матер.
Картина вторая (Тифлис).
Аванес. Ну вот Иосиф, от занятий тебя отчислили. Держи свой билет, авось через год – другой и восстановишься, пока ты на хорошем счету.
Иосиф. Боюсь, уже не получится. А где наш наставник, я обещался с ним поговорить.
Аванес. Погоди немного, сейчас позову. Он здесь, рядом, с инспектором вашего класса беседует.
Наставник. Здравствуй Иосиф, ну вот тебя и отчислили. Не жалко бросать зело важное поприще?
Иосиф. Да нет, не очень. Есть в нашей жизни дела поважнее… к сожалению.
Наставник. Неужели астрономия? Да нет, подозреваю, что у тебя на уме совсем другое, нежели планеты и звёзды. Опасный сие путь, однако, и тернистый. И неблагодарный весьма.
Иосиф. А что делать… даром и болячка не сядет. Не я первый, не я и последний.
Наставник. Да не в том дело. Мирскую власть сменить нетрудно, да в сим деле толку немного, коли нравы останутся те же. Ты же помнишь, что древние египтяне свергли когда-то своих царей, перебили вельмож и владельцев рабов. А не прошло и полусотни лет, как прежние рабы и бедняки, пришедшие к власти, закабалили остальной народ не хуже прежних властителей.
Иосиф. Ну сейчас, слава Богу, не те времена, сколько тысяч лет прошло.
Наставник. А французские бунтари? Перебили всю знать, и пришли к диктатору Бонапарту, коий был ничуть не лучше короля и его присных. Даже и хуже, в смысле потерь людских.
Иосиф. Ну кое-что там изменилось к лучшему, после революции и правления Наполеона.
Наставник. Зато какой ценой! Впрочем, тебя не переубедить, живи как знаешь. Аминь.
Аванес. А ты что, в нигилисты податься желаешь? Смотри, не промахнись, это дело тяжкое. Как сядешь в крепость лет на пять, а то и в Сибирь загремишь, так и небо с овчинку покажется.
Иосиф. А ты меньше рассказывай обо мне, и о сих планах… авось и не сяду.
Аванес. Да я что, я молчу, как рыба. Так что дерзай, да поможет тебе господь.
Иосиф. Вот видишь, и ты власть имущих не очень-то любишь. Так чего же ждать? Надо бороться.
Аванес. А чего их любить, за красивые глаза что ли. А вот бороться… ведь плетью обуха не перешибёшь. Ладно, самые обездоленные да нищие, им терять нечего. А у тебя была бы хорошая профессия, читай проповеди с амвона, да кадилом помахивай. Ну детей крестить да отпевать по-койников, тоже труд невеликий. Зато почёт и уважение от селян на всю жизнь, да и ответ держать придется лишь перед Богом… да начальством церковным. Ну а Синод, епископ – все свои люди, покроют при нужде твои грехи. Кроме самых тяжких вестимо, ну дак оные редко случаются.
Иосиф. Ага, просидеть всю жизнь в деревне, да пусть и в городке заштатном, тоже мне великая радость. Человек должен стремиться вперёд… к совершенству. Во всём и всегда. И не давать себя обманывать, угнетать, а если надо – бороться с угнетателями и обманщиками. Вот так!
Аванес. Угнетатели, обманщики… Тебе власти хочется, побольше и пошире, да так, чтоб никому не подчиняться. А это почти непосильно, да и стоить будет страшных трудов и мук. Смотри!
Иосиф. Ладно, не будем обсуждать всякие абстракции далёкого будущего. Сейчас надобно на службу устроиться, осмотреться. С людьми сойтись, там народ совсем другой, чем наши учителя и слушатели. Спасибо тебе за участие, всего хорошего, авось ещё свидимся на этом свете.
Картина третья (Тифлис).
Ной. Экая шикарная комнатка! Хорошо небесные наблюдатели живут, даже завидно.
Авель. Да уж, не у всякого дворянина, даже столбового боярина, такие хоромы есть. Обалдеть.
Иосиф. Ну у нас дворян как собак нерезаных, иной мещанин… да и крестьянин даже, и богаче, и образованнее будет. Говорят, только в Польше дворян столько же, и таких же бедных, и невеже-ственных, но не видел, не знаю. А свои вот они, под боком. Ну а комната неплохая, это точно, так ведь наша обсерватория в России одна из лучших будет. И денег на работу дают не мало.
Ной. Понятно, говоришь богато живёте, это славно… А вот печатных средств нет ли у вас? Ну машинки пишущей или гектографа. Старенькая касса наборная, потрёпанная, на худой конец.
Иосиф. Машину печатную приобрели совсем недавно, да она у директора в кабинете стоит, не подойдёшь. Говорят, вещь дорогая и редкая. А гектограф есть, как же, да он тебе-то зачем?
Ной. Есть разные мыслишки по нашему делу, хотелось бы их и до других донести.
Иосиф. Так напиши на любом клочке, я перепишу набело и оттисну. А посторонних до гектографа допускать запрещено, я и так рискую, сюда вас пропустивши. Заодно и ошибки поправлю, и стиль выправлю… не зря же я по гомилетике всегда отличником был. Вот хоть разок и пригодится.
Авель. Экий ты подозрительный, братец, хуже жандарма. Мы вот кучу комнат прошли, никому и дела не было. Да и чужой текст править, вслепую – сие, знаешь, как-то нелояльно к автору.
Иосиф. Ну, я своё слово сказал, а вы решайте. Ко мне, кстати, скоро слушатели придут, как бы вас тут ненароком не узрели. Сие будет грубым нарушением правил конспирации, врагу на радость.
Ной. Всё, всё, бежим, уходим. Авелю за дверью – представляю, что он этим юношам наговорит, ведь и сам, кроме полсотни прокламаций, ничего не прочёл и не знает. А уже других учит.
Авель. Да ладно, молодёжь на нужный путь наставить – уже полдела. Мы тоже не ахти какие знатоки, вот никак до «Манифеста» даже не доберусь. А там свяжемся с заграницей, али из Питера кто приедет, так и помогут. А чем нас больше будет, тем быстрее и легче всё наладится.
В комнату входят Лев и Иоанн, оглядываются. Здорово Иосиф!
Иосиф. Привет господа, прошу к нашему шалашу. Он не шибко богат, но уж не обессудьте. Давно, однако, мы не виделись, я уж даже соскучился по вашим рожам. Наливай Лев, не стесняйся.
Иоанн. Так ты же здесь среди образованной публики обретаешься, можно сказать, в храме науки. И что же, посидеть не с кем, поговорить по душам? Я-то думал, ты нас забыл давно.
Иосиф. Аааа, интеллигенты эти – такое дерьмо! Ну не все, вестимо, но в основном. Только бы им свою учёность показать, да болтать про всяческие вопросы. А чего болтать попусту? Если тебе порядок власти не нравится, так зарежь жандарма, или полицмейстера застрели.
Лев. А толку-то? Другого пришлют, всех не перестреляешь, и не зарежешь. Ладно, за встречу!
Иосиф. За встречу. Только ты не прав, ежели каждый труженик убьёт по жандарму, через неделю всё рухнет. И ведь много в народе зла, и многие ропщут. Но народ ленив и благодушен, живут в разладе, все порознь. Пока гром не грянет, не крестятся. И самое обидное, организации нет!
Иоанн. Вот ты её нам и создашь… лет за десять – пятнадцать. Смотри, царём станешь, не забудь старых друзей. Льва градоначальником поставь, а я его секретарём буду, бумагу марать.
Иосиф. Ерунду несёшь, какой я царь. Да и вряд ли бывают добрые цари. Лев, а правда, что твою соседку, ну через переулок которая, оштрафовали за низкий забор?
Лев. Пока только грозятся. Чего пристали, не пойму – скота у неё нет, не убежит, и кур нет, одна кошка. Дом чистый, опрятный, да и вдоль плетня кусты, ничего и не видно. Самодуры словом.
Иоанн. Что ж делать, коль есть такое правило. Давно пора отменить, да никто не чешется.
Иосиф. Вот про то и речь. Нашу власть пока докличешься, помрёшь сто раз. И всем наплевать.
Лев. Что-то быстро мы всё допили. Хорошо я вот ещё захватил, держи. Чурек-то найдётся?
Иосиф. Есть немного. Только это вам в основном, мне ещё таблицу чертить. Ну с богом!
Иоанн. Ну пора и честь знать. Спасибо тебе, накормил, напоил и развлёк. Так бы всегда.
Иосиф. Так приходите почаще, тут место тихое, вход свободный. До свидания, жду!
Гости уходят, вокруг всё тихо. Вскоре осторожно входят Степан и Миха.
Иосиф. Добрый день товарищи, никто вас не видел? А то здесь посторонние были.
Степан. Нет, они далеко от нас прошли, при всём желании не разглядеть. Если это вообще они, за кустами видно плохо. А в ограде вообще никого не было, видать уже разошлись по домам.
Миха. А мне вчера дядя отличную бумагу выправил, на всякий случай. Мол, пришёл в Тифлис на заработки, крестьянский сын с гор, из Степанцминды. Пока доберутся, сто лет пройдёт.
Степан. Ну там шоссе рядом, народу много ездит и ходит. Но всё равно полезная вещь, не спорю.
Иосиф. Конечно, конечно. Вот ваши материалы, к сожалению, достал не всё, остальное в другой раз. Вам передаст тот человек, когда можно зайти. А вы принесли обещанные сведения?
Миха. Да, тут всё, вплоть до анкет. Машинистов в депо проверяли, мы все данные и списали.
Иосиф. Отлично, отлично. Очень извиняюсь, но мне тут надо подготовить один важный документ, и срочный. А днём не было времени, проклятые таблицы замучили. Аж голова разболелась.
Степан. Не смеем более задерживать, всего хорошего.
Картина четвёртая (Батум).
Тамара. Ты говорил, к нам кто-то прийти должен к вечеру? Так где же он? Уже поздно.
Прокофий. Да не очень и поздно, не волнуйся. Хотя чего он ждёт… непонятно. Скорее бы уж.
Условный стук в дверь, потом осторожно входит Иосиф.
Ну наконец-то, мы уже волноваться начали. Всё в порядке, с нашими ничего не случилось?
Иосиф. Нет, с ними всё в ажуре, а я немного прошёлся по окрестностям, присмотрелся. А то в незнакомом месте наткнёшься на филёра или жандарма, а куда бежать, неясно.
Прокофий. Да говорил я тебе, тут у нас всё спокойно! Самое надёжное место… во всей губернии. Да и бегать от полиции не надо, разумнее к соседям пройти, предлог выдумать нетрудно.
Иосиф. Доверяй, но проверяй. А где ваш парень, неужто ещё на заводе?
Тамара. Да, у них срочная работа, банок пустых нежданно-негаданно привезли два вагона. Вчера пришёл и сразу в койку, даже есть не стал.
Иосиф. Вот так вот, работаешь до потери сознания, а платят гроши. Разве справедливо сие?
Тамара. Да мы не спорим, что в стране неправедный режим, дело-то в том, как его изменить. Ещё Герцен сказал, мол, среди сытого и голодного правого и виноватого найти легко, а вот как это изменить… У царя армия и полиция, за него помещики и фабриканты, чиновники с чадами и домочадцами. Что ж, столетнюю войну с ними со всеми затевать?
Иосиф. Зачем столетнюю, раньше справимся. Только не надо бояться жертв и разрушений, после революции всё устаканится. Нельзя сделать омлет, не разбив яйца, давно и не нами сказано.
Прокофий. Так-то оно так, да только боюсь, что у нас всякая революция переродится в бунт, бессмысленный и беспощадный, как поэт сказал. Уж больно мы дикий, отсталый народ, азиатчина одним словом. А вон и Сильвестр пришёл, поговори с ним, пока мы на стол соберём.
Сильвестр. Добрый вечер, вы Иосиф? Мне сестра про вас рассказала намедни. Прошу извинить за опоздание, неприятность случилась. Сломал нож, рупь с полтиной вычли штрафа, да ещё мастер по шее заехал. Сволочь, убить его мало. И так второй день дотемна корячимся, а он дерется.
Иосиф. Да, изрядная сволочь, тут и спору нет. Полтора рубля, считай три дня работы, обидно.
Сильвестр. Не то обидно, что деньги пропали, а то, что обращаются с нами как со скотами. Убить его мало. Да ладно я, а то ведь всякого норовит огреть, не по башке, так под зад.
Иосиф. Убить говоришь… убить нетрудно, так ведь другого назначат, ничуть не лучше. А ты на каторгу загремишь, лет на двадцать, из-за этого урода. А стоит ли?
Сильвестр. Да я так, в сердцах ляпнул, хотя… в темноте зубилом огреть, никто и не узнает.
Иосиф. Узнают… хоть и не сразу. Соберут всех, кто в тот миг на заводе был, допрос устроят, очные ставки, проверки всякие, и выяснят рано или поздно. Но в общем ты прав, без крови власть не сменить, и не надо бояться. Ни крови, ни войны, ни казней, лишь бы шли они на пользу правого дела. Они народ гробят, ну и мы с ними миндальничать не собираемся. Нигде и никогда.
Сильвестр. Да уж… Только сдаётся мне, что такая жестокость вредна. Нельзя ли по-иному как-то?
Иосиф. Нет, по-другому нельзя. Око за око, зуб за зуб… а лучше два, или три. А вот и твои родичи, видать ужин уже готов. Мы теперь обсудим, как на вашем заводе пошире агитацию развернуть, кого привлечь к делу, кому какой цех поручить. И наблюдение наладить, всякий подозрительный тип должен быть на примете. А насчёт решительных действий поговорим ещё, их час придёт.
Прокофий. Ну вот, прошу к столу. Достань вина, Тамара, по такому случаю. За наши успехи!
Тамара. Да, за успехи. Только боязно мне как-то, такое дело затеяли… долгое и опасное.
Иосиф. Ну, без труда и рыбку не выловишь, а смерти не миновать. Не так уж силён наш враг, как кажется. Главное – наша организация, крепкая, единая, сплочённая организация решительных и убеждённых революционеров. Со строгой дисциплиной, взаимопомощью и продуманным чётким руководством. И с готовностью идти на жертвы, увы, без этого не обойтись.
Прокофий. Ну хорошо, а нам-то сейчас что делать? С чего начать? Не бомбы же в них кидать.
Иосиф. Начинать надо с пропаганды среди рабочих. Настойчиво, но осторожно вербовать сторон-ников, сочувствующих, ко всем недовольным присматриваться. Использовать всякий повод для агитации – штрафы, рукоприкладство начальства, грязь в цехах, плохую воду… и так далее. Ну а потом из самых активных и сознательных создавать группы, ячейки. Сперва маленькие, двойки, тройки, потом пятёрки. А среди них уже вести более серьёзную работу, готовить бойцов.
Прокофий. А связь с иными заводами, с портовиками, с Тифлисом? Один-то в поле не воин.
Иосиф. Связь я беру на себя. Справимся, не волнуйся. А сейчас уже поздно, товарищи, давайте спать. Утро вечера мудренее. Меня вон в ту комнату пристроите, как я понял?
Тамара. Да, именно. Уже все вокруг знают, что её никто снимать не хочет, мол, холодно и дует из всех щелей. А на самом деле угол как угол, не хуже других. Только придётся без света пожить. Ну, в крайнем случае скажем, что там Сильвестр ночует. Мол, пришёл поздно, не будить же нас всех.
Сильвестр. Да, это хорошо придумано. Ну спокойной всем ночи, до скорого свидания.
Иосиф. Спокойной ночи, не падай духом, но и не лезь вперёд батьки в пекло.
Картина пятая (Батум).
Приказчик. Ну и где твой приятель, четверть часа ждём. Забыл про нас напрочь, что ли.
Продавец. Да не, придёт. Он упорный, его шторм не остановит. Видать, задержался где-то, он ведь мастеровых счёту и грамоте учит. А на заводе сам знаешь, то авария, то срочный заказ, то штраф отработать надо. А иной, намаявшись за день, и на уроке заснёт, что ж тут делать.
Приказчик. А что же делать, будить. Мы вон тоже весь день на ногах, и не жалуемся. К тому же с людьми-то куда хуже работать, чем с железом и нефтью. Иного убить хочется, а вот терпи.
Продавец. Ну нам и платят поболе, и угаром не дышим, в жаре у печи. Или мазутом в цистерне.
Приказчик. Да ладно, они же не на нефтеперегонке трудятся, не в Балаханах или там в Чёрном городе. Тут-то всего лишь дел – готовый керосин разлить по бочкам, или по жестянкам.
Продавец. Ну да, верно… но всё ж жестянки паять двенадцать часов в день тоже не сахар.
Приказчик. А вот и он, наконец-то. Мы уж хотели домой идти, отчаялись тебя ждать.
Иосиф. Ничего страшного господа, работа такая, бывают и задержки, и накладки. Вам тут хорошо, в тепле и уюте, а мы порой чуть не на том свете работаем. То бишь в подполье.
Продавец. Ну ладно, ближе к делу. Чем мы вашему делу можем быть полезными?
Иосиф. Вы можете нам помочь самым важным – средствами, то есть деньгами. Революционеры народ в основном бедный, а надо листовки печатать, брошюры, проводить собрания, мотаться по градам и весям. Фальшивые паспорта, перевозка литературы, связи с загранкой – всё это дела затратные. И не всякий спрячет за так… да порой и пожрать полезно, хоть стакан вина выпить.
Приказчик. Сие всё так, вестимо, да мы-то чем полезны? Может, и богаче вашего брата, да не шибко намного. Кабы купца, нашего хозяина, сагитировать, а мы что, обычная голытьба.
Иосиф. Купец ваш вряд ли мне поверит, скорее городовых вызовет. А вот его денежки можно и без спроса увести. Как ни крепка касса, а открыть её можно, если постараться. А мы поможем.
Продавец. Да ты что… да он нас убьёт! Ну прогонит в любом случае, даже если ничего не докажет.
Приказчик. Вот именно. Попадём в чёрный список, потом подохнем с голоду. Да ещё кости переломают, рожу намнут. У наших купцов знаешь какие дружки из порта, их городовые боятся.
Иосиф. Да вам не надо будет ничего делать, изобразим всё дело так, будто и вы пострадали при ограблении. Для верности синяк поставим, рукав порвём… ну слегка, конечно. Без увечий.
Приказчик. А кассу что, амбалы ваши с собой унесут? В ней шесть пудов с гаком, и углы острые.
Иосиф. Да нет, конечно. Вы сделайте слепок с ключа… или с ключей, и дело в шляпе. У меня тоже знакомый медвежатник есть, он за минуту всё вычистит, и обратно кассу закроет. И у него двое дружков, настоящие амбалы. Всё как надо изобразят, могут и в потолок пострелять для страху.
Продавец. У них что же, и наганы есть? Или с берданкой придут?
Иосиф. Револьвер есть, только один, зато Смит и Вессон, крупнокалиберный. Безотказный, и с длинным стволом, на сто шагов попадает в муху. Таких и в полиции нету, для них больно дорого.
Приказчик. Нашли на чём экономить. Слепок говоришь… сделать-то можно, но опасно сие очень. И ещё неизвестно, поверит ли купец в ваше ограбление. Надо бы какие-то гарантии поиметь.
Иосиф. Подумать надо. Да проще всего – дадим вам часть добычи. По тысчонке каждому. Идёт?
Продавец. Ох маловато… хоть по полторы бы. Ведь всем на свете рискуем, и убить могут.
Иосиф. Ну убить вряд ли… да ежели вам отвалить три тыщи, и останется с гулькин нос. Давайте по тыщи двести каждому. А насчёт «поверит» не сомневайтесь, всё будет очень правдоподобно.
Приказчик. Ну хорошо! Как только нам половчее ключи скопировать… наверное, когда он с женой и дочерьми кататься поедет, к морю. Они сюда заглянут минут на десять… должны успеть.
Продавец. А вдруг девчонки вокруг шнырять будут, что тогда? Они у него шустрые, так и летают.
Приказчик. А ты их отвлеки, займи чем-нибудь. Вот, кстати – дня через три обещали нам привезти новые ленты, персидские. Они яркие, шёлковые, им на полчаса забава будет. Мамаша, надеюсь, тоже увлечётся… или останется с мужем. Главное, чтоб на меня не смотрела, хоть пять минут.
Продавец. Да, пожалуй… только надо все детали продумать. Время есть, слава Богу.
Приказчик. Твои умельцы сколько будут ключи вытачивать… и налёт готовить?
Иосиф. На ключи дня два уйдёт, не меньше. Потом сутки на подготовку, и всё. Они уже тут были не раз, что-то покупали, всё осмотрели и примерили. Так что мы особо вас не задержим.
Продавец. Ага… только давайте ещё денёк повременим, хотя бы до вторника, а лучше до среды. В понедельник родичи приезжают, придётся встречать, селить, может захотят куда-то пройтись. А я же не могу напарника одного тут оставить… вашим бандитам на растерзание.
Иосиф. Среда… ну что же, это терпимо. К тому же ключи небось сложные, а так точно всё сделают как надо, без сучка и задоринки. Ладно, не смею вас больше задерживать, дел у нас всех впереди много, не будем терять времени. Всего хорошего, господа!
Приказчик и продавец раскланиваются и уходят. Через некоторое время входит Авель.
Авель. Ну что, договорился? Ох, тёмное это дело, чует моё сердце, будет беда.
Иосиф. Успокойся, всё будет хорошо. Даже если грабителей поймают, никто не сможет доказать их связь с нами. А эти, из пассажа, могут прогореть только при снятии слепков, а мы и тут будем в стороне. Кстати, они за содействие и взяли недорого, всего три тысячи на двоих.
Авель. Ну да, совсем за так… вот при передаче сих денег тебя и сцапают. Или же ты их к Прокофию домой пригласишь? За ними ведь следить будут, даже если поверят. Неделю, а то и две.
Иосиф. Никого никуда приглашать не надо. А деньги ты им на вокзале отдашь, перед отъездом. Перед посадкой всегда на перроне толчея, сам чёрт ногу сломит. А у продавца родственники гостят, вот он их и поедет провожать на вокзал. Как раз в день твоего отбытия в Тифлис.
Авель. Лихо… это ты ловко придумал. А когда же они уезжают?
Иосиф. Да пока неизвестно. Но у тебя ведь билет с открытой датой, так что всё будет прекрасно. Главное, не волнуйся, веди себя естественно и непринуждённо, избегай подозрительные места.
Авель. Тебе хорошо говорить… ну ладно, авось выживем. Давай, до скорой встречи.
Иосиф. До свидания. Да, вот ещё что – у меня есть знакомый фельдшер, я с ним договорюсь, на случай, если кого-то ранят или покалечат. Думаю, рублей за двести он поможет… неофициально.
Авель. Хорошо, ладно… опять лишние расходы… и хлопоты. Ну, счастливо оставаться!
Авель уходит, и вскоре появляется Силаль.
Иосиф. Привет, дружище, ты сегодня бодр и весел, как молодой телок. Никак пить бросил?
Силаль. Ага, бросишь тут… со всех сторон шпыняют. Своих-то послать можно а врача ни-ни.
Иосиф. Ладно, не унывай, дело есть. К моему другу, продавцу из пассажа, родные приехали, и там есть один задира, просто жуткий. И здоровый, сволочь, быка одолеет. В среду они в пассаже с друзьями встречаются, боюсь, когда выпьют, полезут морду бить. Соседям ли, приказчику… один чёрт, погано. Хорошо расквашенными носами отделаются, но боюсь, будут и переломы, и вывихи. Так ты будь начеку и во всеоружии, чуть что, я тебя кликну, ликвидировать последствия.
Силаль. А что, просто в больницу пострадавших отправить нельзя?
Иосиф. Что ты, какая больница! Полетят все с работы, да ещё в чёрный список попадут. Всё надо делать приватно, без огласки. Потом, в крайнем случае, придумаем что-то пристойное, отведём к доктору. А сразу ни-ни. Да мы тебе заплатим за помощь… целую сотню отвалим.
Силаль. Сотню… дело-то скользкое. Узнают, так тоже попрут, давай уж полтораста для верности.
Иосиф. Экий ты жадный, братец. Ну ладно, может и не будет ничего страшного. Договорились. Ты в одиннадцать… даже чуть пораньше, со всеми причиндалами подходи к беседке, ну за углом чайной. Я в самой чайной буду, со знакомым из порта. Он здоровый, может их и разнимет. Хотя вряд ли. Ну, а ежели что, сразу к тебе бегу, и мы идём за пассаж, там есть укромный дворик.
Силаль. Всё ясно, сделаем. Ты вот что… дал бы мне четвертной, в счёт будущей получки.
Иосиф. Четвертной, ого, нашёл Ротшильда! Да я сам второй год без работы, живу чем бог пошлёт.
Силаль. Ты же бывший семинарист, грамотный, иди в писаря, или приказчиком. Или в порт учёт-чиком, они хорошо получают. Или на учёбу восстановись, что ж ты такое хлебное место бросил?
Иосиф. Да кабы бросил, прогулял пару занятий по весне, и вытурили. А восстановиться – такая морока, чёрти что. И с работой тут плохо, сам знаешь, керосинопровод всех заел. А деньги вот, империал есть и трёшница, ну и всё. Видишь, мне только мелочь на прожитиё останется.
Силаль. Тринадцать рублей… плохое число. Дай уж пятнадцать.
Иосиф. Вот чёрт лохматый, может и обойдётся всё, а он уже денег требует. Ладно. Держи. Даёт Силалю мятый бумажный рубль и два полтинника. Если всё обойдётся, отдашь к празднику.
Силаль. Премного благодарен, дружище! Ну ладно, до встречи, всего наилучшего!
Картина шестая (Тифлис).
Иосиф. Ну вот Като, я и приехал. Ненадолго, увы, дела! Как тут у вас обстановка?
Екатерина. Здравствуй, а я тебя ещё позавчера ждала. Всё вроде тихо, но боюсь я всё равно.
Иосиф. Не смог я позавчера… дела. Работа такая, опасная и ответственная… ведь за весь народ стараемся, не для себя же лично. Так что ты уж терпи, если что, я же тебя не обманываю. Надо, значит надо… а бояться нечего, всё у нас будет хорошо. Не сомневайся и не грусти.
Екатерина. Легко сказать… боюсь я за твою работу, очень боюсь. Страшно идти против власти.
Иосиф. Да подумаешь, власть… сегодня один министр, завтра другой. Они тоже обычные люди, со всеми недостатками и пороками, так почему же нельзя с ними бороться, за более разумное правительство? И губернаторы такие же сволочи, и полицмейстеры… да в общем, все и вся.
Екатерина. А высшая власть, царь, император? Его народ любит, да и как без царя… без твёрдой власти нам нельзя. Вообще, скажу тебе, мало кто хочет крутых перемен, даже среди бедняков.
Иосиф. Да я разве против царской власти… только и цари бывают не очень, приходится их менять. А так конечно, сильная власть всегда нужна. Но она должна быть справедливой и честной. А если какие-то чиновники мешают прогрессу, надо их менять… и бороться с их злоупотреблениями.
Екатерина. Так ты может и бомбы будешь в чиновников кидать, или других подбивать на это? Или богатеев грабить и резать… как этот нелегал проповедывал, забыла фамилию… а да, Нечаев.
Иосиф. Да что ты, никогда! Все эти герои в кавычках, что кидают бомбы и грабят купцов, только пугают народ, и отвлекают многих от нормальной, мирной борьбы. А мы заняты совсем другим… в первую очередь распространяем знания среди рабочих. Вначале учим их грамоте, потом даём им начальные сведения по естествознанию, истории и политэкономии. Ну а дальше постепенно готовим слушателей к мысли о неизбежности перемен. И к тому, что они сами должны бороться за них… за лучшие условия работы, за благоустройство города, за новые школы и больницы. И за гражданские свободы, конечно, ведь имеют же люди право объединяться по интересам и по про-фессиям, читать газеты и журналы самых различных взглядов, свободно собираться и обсуждать насущные вопросы. И всё это постепенно… и далеко не все проникнутся нашими идеями, и не сразу. Но ход истории неумолим… мы лишь её скромные работники, но будущее за нами!
Екатерина. Ну ладно, уговорил… жалко вот, что ты в священники не пошёл, хорошо проповеди читаешь. А вот скажи, как бы с твоими родителями повидаться? А то как-то неудобно, вроде бы мы жених и невеста, а родственников твоих я ещё ни разу не видела. Нехорошо это.
Иосиф. Да, нескладно… но сейчас работы много, ты же видишь, даже с тобой встретиться трудно. Я думаю, ближе к осени, где-то в августе – сентябре. Как раз урожай соберут, будет небольшой праздник, все родственники съедутся вместе. Мать обязательно приедет, а вот про отца не знаю – он ведь теперь на фабрике работает, а там с отпусками плохо. Хотя… на сбор винограда вроде бы везде отпускают, хоть на пару дней. Ну, это мы ближе к делу узнаем, пока что гадать рано. А то можно встретиться и тут, вроде как на курорте. Море рядом, солнце, чего ещё надо.
Екатерина. А в Тифлис или в Гори ты не хочешь поехать? Это как-то естественней будет.
Иосиф. Да понимаешь… не хочу я в этих местах появляться. Тут меня полицейские чины знают и помнят… мало ли что. Формально ничего противозаконного не совершал, но при желании всегда придраться можно. А желания у них до черта, я уж знаю по опыту. Чуть что не так – сразу человека норовят в кутузку сунуть, им всё всегда подозрительно. Их бы воля, и книжки читать запретили бы, любые, хоть самые невинные, и песни петь, и в театр ходить. В общем, тащить и не пущать.
Екатерина. Ты наверно преувеличиваешь… но раз нельзя, так нельзя. Ладно, там видно будет. Но хотелось бы поскорее, я уж к тебе привыкла, замуж хочется. Некоторые ругаются, что ты, мол, хмурый и молчаливый, а по мне раз молчаливый – значит серьёзный и умный. А что ещё надо от интеллигентного человека… хотя бы в молодости. Деньги, чины и звания потом придут.
Иосиф. Угу… значит больно хмурый… и злобный небось. И кто же это такие аттестации мне даёт?
Екатерина. Да какая разница, я мельком слышала… уж и забыла от кого. Всё это мелочи, главное, что бы у нас всё было хорошо. Можно и поспорить порой, и наорать друг на друга, это ерунда. Когда люди понимают и чувствуют супруга, ничто им не страшно… даже твоя работа.
Иосиф. Да бог с ней, с работой… расскажи лучше, как ты жила эти месяцы, что делала?
Екатерина. Да что делала, работала с утра до ночи. Отец совсем обеднел, мать хворает, вот и сижу за машинкой, шью всё подряд, что закажут. Хорошо хоть машинку купили, это же целое сокрови-ще! Особенно тут, у нас, в провинции. Хлопот с ней конечно много, то смазывать надо, то челнок чистить, то ремень поправлять. А ещё стирать приходилось… однажды все руки стёрла… потом три дня горели, как от огня. Сейчас, к счастью, всё больше портняжной работы, и богатые заказы есть.
Иосиф. Бедная… на богатых лентяев стирать день и ночь. Убить их мало! Нет-нет, не бойся, это я так… к слову пришлось. А какую машинку купили, американскую? Они говорят, лучше всех.
Екатерина. Нет, немецкую. Она изрядно дешевле, а знающие люди сказали, что ненамного хуже. Шов двойной делает, и работает быстро, красота! Кожу шьёт, только не очень толстую.
Иосиф. Ну слава богу, хоть с иглой тебе теперь корпеть не нужно. Жалко, что у нас таких машинок не делают, было бы дешевле. Да и починить проще, если что, и наладить.
Екатерина. Говорят, скоро и у нас большой завод откроют, ещё будем продавать персам и туркам. Где-то под Москвой… не помню точно. А ты не слыхал, модистки тут давно шушукаются.
Иосиф. Нет, не слышал… тут керосинопроводом все уши прожужжали, прямо как будто чудо света какое. А всего-то труба и труба… да ещё куча народу останется без работы. А потом будут ругаться, что народ, мол, недоволен, против власти идёт. А как не идти, коли жрать будет нечего?
Екатерина. Да ладно, Бог с ним, с керосинопроводом. А ты надолго в Батуме осел, может быть, надо бы в Кутаис перебраться… или в Баку, в Эривань. А то уж больно захолустное место.
Иосиф. Посмотрим… пока мне и тут хорошо, а там видно будет. Может быть, и в Питере поживём. Всё же столица, совсем говорят европейский город. Только очень там сыро и холодно.
Екатерина. Ну ты скажешь… кому мы там нужны. Или ты миллионером мечтаешь стать?
Иосиф. Да нет, зачем… есть и другие пути. Однако мне пора. Не грусти, жди меня, и всё будет хорошо. И не волнуйся по пустякам, береги себя.
Екатерина. Уже… как быстро… толком и поговорить не успели. Приезжай скорее, буду ждать день и ночь. И будь осторожен, держись подальше от подпольных экстремистов. А то и в Тифлис на пару часов приехать не удастся… хоть ты и не будешь ни в чём виноват. Боюсь я за тебя.
Иосиф. Не бойся, ничего страшного не будет. Я очень осторожен и предусмотрителен, другим ни чета. Можно сказать, чемпион по этой части. До свидания дорогая, всего хорошего.
Картина седьмая (Батум).
Давид. Ну где они, твои приятели? В полночь тут шляться опасно, и к утру тем более.
Иннокентий. Ща придут, никуда не денутся. Тут самое надёжное место, ежели чётко всё делать.
Давид. Во-во, чётко и аккуратно. В чём я лично сомневаюсь. А отвечать-то не им, а нам!
Иннокентий. Так мы всё и проверим, тщательно, не торопясь. Я в темноте всё вижу отлично, уж никакой мелочи не пропущу. Сам знаешь, глаза как у рыси, сам удивляюсь.
Давид. Ну да, если будет время среди могил ползать. А как жандармы нагрянут внезапно?
Иннокентий. Бог не выдаст, свинья не съест. Да вот и они.
Джемаль. Прошу извинения, граждане, опоздали немного. За нашим товарищем вроде бы слежку заметили, пришлось попетлять изрядно. Но слава Богу, всё обошлось.
Иосиф. А тут точно безопасное место? А то заметут весь актив разом.
Автандил. Не бойся, надёжнее мест не бывает. Так что приступим, время дорого.
Джемаль. Давайте. Вопрос, собственно, у нас один – создание организации… ну, и определение ближайших целей. Направление, надеюсь, у нас социальное… ну, социал-демократическое. Ну а начальные цели борьбы будут по преимуществу экономические… в силу необходимости. Будем поддерживать любые, справедливые, требования и претензии, а не удовлетворят – грозить забастовками. И бастовать, ежели потребуется… ну а потом может, и до политики доберёмся.
Иосиф. Про социализм пока лучше молчать… рабочим он до лампочки, а полиция всполошится. И насчёт забастовок надо поосторожнее быть – хорошо, если требования справедливые, а то ведь могут потребовать чёрти что. Для нас главное не увлекаться несбыточным… так сказать, твёрдо стоять на земле. Никакого ускорения истории, мы уже видели – сие только лишние жертвы.
Автандил. Да конечно… никто лбом стенку прошибать не собирается. А про социализм можно и намекнуть, тем кто поймёт. Если человек книжки читает, историей интересуется, политикой… то надобно ему и конечную цель указать. Осторожно, без нажима, поймёт – хорошо, а нет – потом напомним. А насчёт забастовок ты не прав… ну не совсем же дураки наши мастеровые. Никто Луну с неба доставать не станет, и у хозяина половины прибыли не потребует. Ну, могут быть заскоки у отдельных типов, так их свои же одёрнут, сослуживцы. Всё будет нормально.
Джемаль. Да, я тоже так думаю. Бастовать за так – только деньги терять, а дураков нет. Ну почти.
Иосиф. Смотрите… моё дело предупредить. И с политикой поосторожнее, бойтесь провокации.
Джемаль. Это само собой, никто зря в петлю не полезет. Ну что, всё вроде всем ясно? Тогда за дело, с Богом, как говорится, и всем удачи! Спасибо господа за гостеприимство, вроде всё чисто… успехов вам, надеюсь, ещё увидимся. Ничего не забыли? До свидания!
Иннокентий. Ну вот, отлично, торчали недолго и смылись тихо. Ща проверим… нет, это щебёнки кусочек… вот немного пепла просыпалось, но мы его соберём. Теперь всё в ажуре.
Давид. Проверь вот тут, где этот хмурый стоял, с глухим голосом. Он пяток папирос выкурил, не меньше. Слава Богу, хоть никто не ел, не пил… а то накидали бы крошек, пролили бы чего.
Иннокентий. Нет, всё чисто, пепел я убрал. Ну пошли в сторожку, а то дождь начинается… брррр.
Давид. Пошли, хоть поужинаем. И вина согреем по стаканчику… с перцем и лавровым листом для согрева. После такой ночи вполне простительно. Жалко, пряности нет, ну ничего, потерпим.
Картина восьмая (Поти).
Тампон. И чего мы сюда припёрлись, непонятно. Как будто нельзя было в Батуме встретиться.
Зарема. Там полиция вертится вокруг всякого, кто им кажется подозрительным, хоть слегка. Ахнуть не успеешь, как схватят и посадят. Он-то уж знает их нравы, зря не стал бы нас гонять.
Тампон. Оно конечно так… но говорят, иногда он какой-то странный бывает… хотя сам не видел. Может сие и ерунда, но как-то мне боязно. Сам не знаю чего, но вот побаиваюсь.
Зарема. Ну вот, тем более. А хочешь в Батуме встречаться. Давай вот в кофейню зайдём, чего на ветру торчать. Тут кофе хороший, турецкий, и он это место знает, найдёт нас, как приедет.
Тампон. Давай, зайдём. Заодно и перекусим, а то прямо живот свело. Ого, и правда вкусно… только дороговато. Как это турки каждый день его пьют, буржуи. То ли дело квас.
Зарема. Ты много квасу пьёшь? Это русские без него не могут, а наши больше вино, или содовую воду… в городах. В Тифлисе её любят, не успеют еды заказать, а шипучки уже пару стаканов заглотнут. А то есть любители содовой чачу разбавлять, или коньяк даже. По-моему, это чушь, хороший напиток портят. Лучше уж запивать той же водой… если закусывать надоело.
Тампон. Ты, Зарема, в прошлой жизни была галкой… ну в смысле птицей. Я прочитал в «Жизни животных», что галки – весёлые, умные и крикливые птицы, прямо как ты.
Зарема. Вечно ты придумаешь всякую чушь. Ешь лучше, а то всё остынет.
Тампон. Ем, ем, не бойся. А как ты с этим… семинаристом познакомилась, он надёжный хоть?
Зарема. Когда он ещё учился в Тифлисе, они порой в наше кафе ходили. Потом он даже ухаживать пытался… вроде бы. Его шишь поймёшь, он очень скрытный и молчит вечно… говорить много не любит. А так вроде надёжный… пока никто не жаловался. Интересно, что за дело у него к тебе?
Тампон. Понятия не имею, я ведь его и не видел ещё. И тебе не сказал?
Зарема. Нет, просил только хорошего мастера найти, какую-то сложную железку починить. Я так поняла, что вещь краденая, или что-то с ней не так. А подробностей совершенно не знаю.
Тампон. Так что же, он с подобной штукой в поезде поедет? Опасно это.
Зарема. Зачем в поезде… тут рядом, на перекладных доедет. Где селяне на арбе подвезут, а где и на тройку подсадят. Семьдесят вёрст всего… а обратно можно и поездом, уже налегке.
Тампон. Разумно. Давай, кстати, по рюмке шустовского глотнём, а то зябко. И деньги есть.
Зарема. Давай… не всё же другим подавать, иногда и самой можно. Ну за успех нашего дела!
Тампон. За успехи… да, отличный напиток. Был бы он подешевле, каждый день бы пил.
Зарема. Ты бы тогда давно спился и помер… хотя загнуться можно и от вина. И от пива даже.
Тампон. Это точно, всё хорошо в меру. Давай ещё кофейку по чашечке, и хватит.
Зарема. Давай. О, никак и он идёт. Моё почтение, чего так поздно? Мы уж уезжать собрались.
Иосиф. Прямых попутчиков не нашлось, так обидно. Ехал через Озургеты и Сенаки… шесть раз пересаживался. Одна арба была совсем старая, развалюха, чуть в ручей не свалились. Чёрти что.
Зарема. Ладно, добрался и хорошо. Вот Тампон, он на все руки мастер, да ты о нём слыхал не раз. Показывай, что там у тебя стряслось… и с чем. Не пушка морская, надеюсь?
Иосиф. Да почти что… вот. Револьвер, иностранный и дорогой очень, а его уронили, с третьего этажа на камни. Что-то в нём заклинило… или сломалось, в общем, не работает.
Тампон. Понятно, посмотрим… ого, Смит и Вессон, хорошая фирма, это точно. Так, так… ясно. Уронили говоришь? Я бы сказал, что по нему молотком заехали… или даже кувалдой.
Иосиф. Ну что мне сказали, то и передаю. Я же там не был, ничего не видел. Починить-то можно?
Тампон. Можно… но очень дорогой ремонт выйдет. Рублей на двадцать… ну чуть поменьше, шестнадцать – семнадцать. И времени уйдёт дня три – четыре… считай неделю, с другой работой.
Иосиф. Да, порядочно… но что ж делать. Хорошим людям помогать надо. По рукам.
Тампон. Хорошо, а принимать работу и платить опять тут будешь? Или всё же в Батуме?
Иосиф. Зачем здесь… теперь, после знакомства, и дома можно. Не напрямую, конечно, а через надёжных лиц. У меня в пассаже есть знакомый приказчик, через него всё и уладим. Вот все его данные… запомни, а бумажку мы сожжём. Вот так. Ты ему отдашь… готовый товар, он проверит, и тут же заплатит деньги, я ему их передам завтра. Ну а потом мне передаст железяку. Идёт?
Тампон. Да, вполне… отлично придумано. Заворачивает револьвер в тряпки и прячет его в мешок с кукурузой. Значит, через неделю или чуть ранее всё будет готово.
Иосиф. Замечательно. Ладно, мне пора, всего хорошего! Прощается и медленно уходит.
Зарема. А вдруг из этого чудища убили кого-то… или ранили? Не посадят тебя как сообщника?
Тампон. Нет, вряд ли. Батум город маленький, я бы знал, а туда-сюда такую штуку возить очень опасно. Но стреляли из него не очень давно, это точно. И скорее всего, не один раз. Ладно, давай ещё кофею с коньяком выпьем, для успокоения нервов, и по домам. Не опоздать бы на поезд.
Зарема. Давай… я ещё сыру закажу. Как раз до поезда успеем поесть, а то путь долгий.
Картина девятая (Самтреди).
Полицмейстер. Какое уютное местечко, тихо, красиво и приятно. Вот бы здесь дачку поиметь!
Начальник р.о. Да, очень приятное место. Станция большая под боком, Кутаис недалеко, природа прекрасная. Только вам от Батума далековато будет на дачу-то мотаться.
Полицмейстер. Конечно, естественно, это я так сказал… ну, просто решил помечтать немножко. Так какие у нас проблемы, господа? Вроде бы наш городок пока ничем себя не запятнал.
Начальник ж.у. Пока нет, но может. Есть сведения, что на заводах неспокойно, особенно на двух крупных. Ну, на французском и на банковском. Штрафы огромные, условия труда премерзкие, иной раз сторожа бьют мастеровых по ничтожному поводу. Естественно, сие вызывает озлобление и внутренний протест. Пока ничего конкретного нет, но два – три умелых агитатора могут изменить всё к худшему, и довольно быстро. А социалисты ситуацию знают не хуже нас.
Полицмейстер. Понимаю вашу тревогу, сам о многом наслышан. Мои люди стараются не доводить дела до крайностей, недавно одного приказчика оштрафовали за самоуправство, и двух мастеров, сторожа выгнали. Но ведь господа, и промышленников можно понять – кризис, керосин почти не берут, мазут тем более. Или, говорят, мы половину рабочих на голодном пайке держим, или же придётся треть их рассчитать. А сие, сами понимаете, будет ещё хуже. Увы.
Начальник ж.у. Понимаю вас, ситуация действительно сложная. Придётся лавировать. А вас бы я попросил (поворачивается к начальнику розыскного отделения) уделить Батуму максимум сил.
Начальник р.о. Конечно, непременно. Мы уже выявили потенциальных агитаторов, слежка за ними практически постоянная. Ну и иных, просто беспокойных, стараемся не упускать из виду.
Начальник ж.у. Посторонних в городе много? Ну не вообще, конечно, а наших левых друзей – интеллигентов. Наверное, трудно в портовом городе, с кучей фабрик и заводов, работать.
Начальник р.о. Трудновато, но пока справляемся, городок к счастью невелик. А приезжих, пока немного, большинство смутьянов из своих, рабочих. Есть ремесленники, приказчики больших магазинов, даже мастера. Но до сего времени все они, в основном, ограничиваются вечерними занятиями, просветительской работой, формально самой невинной. Ну понятно, среди строк иной раз говорят и крамолу, самым надёжным и близким, но пока что отклика особо не видно.
Полицмейстер. Отклик, к сожалению, может произойти в любой момент, особенно в сегодняшней ситуации. Так что вы, господа, нас не забывайте, как что давайте знать сразу же, срочно.
Начальник ж.у. Естественно. Ну дай Бог нам справиться, общими силами, с общим врагом.
Попрощавшись, все трое расходятся по станции, к месту ожидания нужных им поездов.
Картина десятая (Гянджа).
Мир-Джафар. Продаю старый беккеровский рояль, в хорошем состоянии. Семьдесят пять рублей, недорого. Цвет тёмно-коричневый, левая педаль слегка болтается.
Иосиф. Мой двоюродный брат интересуется, но он должен сам посмотреть. По делам службы он будет через неделю в этих краях, вот и заглянет.
Мир-Джафар. Хорошо… так ты значит, социал – демократ? Хотите с нами скооперироваться?
Иосиф. Ну враги у нас общие, а вместе действовать сподручней. В Баку, знаю, у вас солидная организация. И потом мы в городе работаем, а у вас и сельские ячейки есть.
Мир-Джафар. Есть, но только в двух губерниях, мы лишь в исламских районах работаем.
Иосиф. Ну и зря, не всё ли равно, где народ мутить. Были бы недовольные, а уж мы их сагитируем.
Мир-Джафар. Я тоже так считаю, да руководство против. Они больно щепетильны… где не надо.
Иосиф. У нас таких тоже полно, чистоплюи. Тифлисский комитет, к примеру, против контактов с вашими, из идейных соображений. А мне плевать на их соображения. Помощи от них почти никакой, а туда же, командовать лезут. Хорошо, Батум далеко, не набегаешься.
Мир-Джафар. Это точно. У нас, кстати, в Батуме есть один сочувствующий, можно через него связь держать. Передашь от меня привет, он товарищ надёжный и энергичный, хоть и простой.
Иосиф. Отлично, с простыми лично мне удобнее работать.
Мир-Джафар. Да и мне тоже. Вот адрес, у него вход со двора, очень удобно.
Иосиф. Ага, знаю, оживлённая очень улица. Там затеряться легко. Удобное место.
Мир-Джафар. Ну что же, обо всём вроде договорились, можно и в духан зайти. Я тут трёшницу съэкономил, казённую, можно и гульнуть как следует.
Иосиф. А не хватятся той трёшки твои начальники?
Мир-Джафар. Не, она от одного купца досталась, а он в Персию отъехал на полгода. Кроме меня никто выданную сумму не знает, и никаких расписок не было.
Иосиф. Ну, тогда сам бог велел. Показывай, где у вас тут злачные места.
Мир-Джафар. А вон за тем домом, видишь навес? Там и устроимся. Садятся за столик.
Шашлык вот этот возьмём, зелени поболе… а кварели хорошее вино? А то я в них не очень.
Иосиф. Да, вполне приличное. А не боишься заветы пророка нарушать? Знакомые увидеть могут.
Мир-Джафар. А, это всё ерунда. Дядя мой говорит, что ночью и под железной крышей можно делать что хошь, всё равно не видно, даже с неба. А знакомых или родственников ближе ста вёрст нету, так что не страшно. Ты ешь быстрее, а то всё остынет.
Иосиф. Ничего, я шибко горячее не люблю. Давай ещё по стаканчику.
Мир-Джафар. Давай. Ого, ещё полтинник остался, как раз на добавку. Ну, за удачу!
Иосиф. За ветер добычи, за ветер удачи, чтоб зажили мы веселей и богаче!
Мир-Джафар. Золотые слова. Где-то я читал что-то похожее… не то в «Ниве», не то в «Мире приключений». В общем, русский журнал, довольно старый, зачитанный до дыр.
Иосиф. Да, и я этот роман читал в старом журнале… не помню даже, кто автор. Иностранец какой-то, англичанин или француз. Но написано здорово. Ни наши, ни русаки, так не умеют.
Мир-Джафар. У нас всё больше о народном горе пишут… нет чтоб бороться с ним. Ну Бог даст, лет через десять начнут кропать что-нибудь поинтереснее. Опять же если власть сменится, и строй жизни другой будет. Посмотрим, что наши интеллигенты тогда запоют.
Иосиф. При новом строе сочинитель или художник будет человек обречённый, не на то, так на другое. Или он на нас работает, или против, или вообще эмигрировать должен. Ну можно ещё для будущего творить… так сказать, в тумбочку, ежели нравится. Но чистого искусства, или для себя, уже не будет. И не только у писателей, поэтов и художников, но и у музыкантов… да у всех.
Мир-Джафар. Ну так они могут в подполье уйти… и не обязательно в прямом смысле. Сидит такой человек, пишет статейки в газету, а украдкой сочиняет что-то своё. И прячет в надёжном месте… или переправляет за границу. Или молоком можно писать между строк.
Иосиф. Так я же и говорю то же самое. Главное обречённость, а уж какая конкретно – не важно.
Мир-Джафар. Ладно, пора и честь знать. Поезда редко ходят, и дешёвые места достать трудно. А тут до дома три перегона пилить, в тесноте да в духоте, на жёсткой лавке.
Иосиф. Три перегона… триппер Егона… забавно. Ладно, спасибо за обед и за явку, надеюсь, всё у нас выйдет в лучшем виде. Надо бы встречаться иногда… хоть пару раз в год.
Мир-Джафар. Конечно, так теперь связь есть, встретимся, и не раз. Счастливо, всего хорошего!
Картина одиннадцатая (Батум).
Джемаль. Так что же, товарищи, будем делать? Тридцать человек уволили, народ ворчит, что мол, пора стачку кончать. Многие растеряны, ещё чуть, говорят, и вообще всех рассчитают.
Закарен. Да, волнуются люди, надо что-то решать. Гамзат, ты как думаешь?
Гамзат. Я думаю, надо предъявить наши требования… самому губернатору. Так и скажем – пусть приезжает, мы выйдем всем заводом, и подадим ему петицию с просьбами. Или с претензиями.
Прокофий. Да, пожалуй. Устроим демонстрацию… мирную, но солидную, по всем правилам. Да?
Иосиф. А я бы подождал ещё с демонстрацией, продолжил бы пока стачку. Хозяева тоже ведь в убытке, авось на уступки пойдут. Ну не сразу, так недели через две – три.
Джемаль. Ага, придумал. Мы за две недели помрём с голоду, а хозяева… ну обеднеют немного.
Гамзат. Да уж, две недели никто не протянет. Хорошо, ежели дней пять – шесть вытерпем.
Иосиф. Ради общего дела можно порой и на жертвы пойти. Впрочем, решайте сами.
Прокофий. А что тут решать… или на демонстрацию идти, или прекращать стачку. Ведь так?
Гамзат. Да. Я за демонстрацию, хоть начальство услышит наши требования.
Джемаль. Конечно, но надо настоять на приезде губернатора. Обязательно, а так мол, ни-ни.
Прокофий. Ладно, договорились. Требования готовы, надо только слегка их доработать. Что-то мы ещё обговорить хотели… в частном порядке? Вот и вино есть, и сыр с хлебом. Прошу.
Иосиф. А можно мне вас покинуть, тут связного пора навестить. Важных известий жду.
Все согласно кивают, Иосиф уходит. Гамзат достаёт большую оплетённую бутыль красного вина, лепёшки и сыр. Джемаль выходит из комнаты и возвращается с глиняным горшочком.
Джемаль. Вот, мясо от обеда осталось, ещё горячее. Прошу всех к столу.
Гамзат. Ух как вкусно, небось свинятина? Хорошо, что мы не мусульмане.
Прокофий. Да твои родители вроде аварцы, неужто среди них христиане есть… или ещё кто?
Гамзат. Ну, они не шибко блюли всякие запреты, и поругались из-за того с муллой, потом с этим… кадий что ли, ну судья в ауле. Пришлось уехать, а осели потом под Армавиром, там казаков много. Ну и решили вроде как христианами сделаться. А на самом деле особо про Бога и не вспоминали.
Джемаль. Ну и правильно, ему не до нас, грешных. Главное, самим не сплоховать, а на всякие там силы небесные, да на Бога надежды мало. Ну, давайте за успех нашей демонстрации! И чтобы губернатор изволил прибыть вовремя, и выслушал он нас благосклонно, и полиция не шибко орудовала. А лучше б её вообще не было… ну полицмейстер наш пусть присутствует, и хватит.
Прокофий. Ну ты прямо на три тоста наговорил… давай пока просто за успех. Хорошо, теперь за благорасположение губернатора… хоть в оное и верится с трудом. Ну вот, может и помогут наши тосты. А вот теперь за полицию… то есть за её отсутствие. Хотя это совсем уж… фантастика.
Джемаль. Да, на такое надежды мало. А какое вино хорошее, просто прелесть! Где достали-то?
Гамзат. А это своё, дед жены делает. У него такой виноград сладкий, прямо изюм. И бродит он прекрасно, а чтобы вино не кисло, у деда особые бочки есть, с трубочкой. Он их закрывает наглу-хо, а трубочку опускает в банку с водой. Ну когда булькать перестанет, значит, вино готово.
Прокофий. Ну, его же ещё отстоять надо, а потом пропустить через плотную тряпку, или через марлю… слоёв так в пять – шесть? Или у них осадка совсем не бывает?
Гамзат. Само собой, но отстаивается оно быстро, и если осторожно сливать трубкой сверху… это сифон называется, то почти всё и так чисто. А все остатки он собирает в одну бочку, добавляет толчёные груши, они очень сладкие, и бродит ещё, до конца. А потом на чачу перегоняет.
Джемаль. Молодец, а его чачу можно попробовать, как-нибудь? Если она так же хороша…
Гамзат. Да вот она… немного правда, ну на пробу хватит. А то нам ещё требования обсуждать.
Прокофий. Да, отличная чача. И ведь крепкая, а пьётся легко. Да, вы что-то спросить хотели?
Джемаль. Да про этого Иосифа, ты его вроде лучше нас знаешь. Какой-то он всегда хмурый, нелюдимый, и взгляд злобный… прямо волчий. Ну не всегда, но часто. И ваще… ну, не знаю…
Гамзат. Да, он какой-то странный немного. и очень скрытный, даже от своих, самых верных.
Прокофий. Ну он же нелегал, живёт под гнётом… хотя революционеры все такие. А знаю я о нём тоже немного, скрытен он страшно, это точно. Да и вообще… а с другой стороны – его недостатки пока никому не вредят. Он же один из многих, товарищи при нужде разберутся. Я так думаю.
Джемаль. Ну ладно… уговорил. Бог с ним, давайте требования проверим и напишем набело.
Гамзат. Меня вот смущает это условие – заплатить хотя бы часть зарплаты за дни простоя. Мы вот на Путиловский завод ссылаемся, но там ведь пожар был, бедствие. А у нас всё тихо-гладко.
Прокофий. Зато там столица, сотни заводов, работу найти легче. А у нас маленький город, если что случится, податься некуда. И платят нашему брату куда меньше, чем в Санкт-Петербурге.
Джемаль. Зато там и жизнь дороже, и намного. Вдобавок, у нас родственников по деревням и сёлам полно. Пару недель, скажут, всегда перебьётесь… а то и больше. А в Питере, ну уедет человек на родину, и что? Ну накосит лишний пуд ржи, надолго ли его хватит? Да там многие уже и родни за городом уже не имеют. Хотя… можно ведь и уступить потом, по ходу дела.
Гамзат. Да, пожалуй. Пусть не половину, а треть, да хоть четверть, но заплатят. Не помирать же нам с голоду, они же потом без рабочих останутся. Ещё вопрос, все ли из деревни вернутся.
Прокофий. Хорошо. А остальное… вроде все на всё согласны? Ладно, тогда давайте прочтём, всё от начала до конца, с полным вниманием. Вот чёрт, чуть не забыл! Я бы убрал пункт о бане, всё же есть нормальная умывальня… больно жирно будет. И так требования серьёзные, надо меру знать.
Гамзат. Конечно, да разве эту баню вчера не вычеркнули? Я уж про неё и забыл.
Джемаль. Не успели, а потом как-то выпало из головы. Зачёркивает часть текста. Ну вот, так-то лучше. Ну что, переписываю набело… всё равно, ведь мне придется. Вы же по-русски малюете, как курица лапой. Кто вас только писать учил…
Прокофий. Давай, а мы пока еду подогреем, лишнюю посуду вымоем. Ну и разольём остатки.
Картина двенадцатая (Батум).
Губернатор. Ну наконец-то, явились. Прилично мастеровых собралось, сотни три – четыре. Вроде бы почти все с одного завода. Что-то они больно медленно шлёпают… как по болоту.
Полицмейстер. Боятся немного, наверное, насочиняли сверх меры своих требований.
Управляющий кз. Ещё бы, смутьяны известные. Вы с ними построже, ваше превосходительство.
Приказчик кз. Я б их вообще прогнал в шею, дармоедов. Как работать, за копейку удавятся, а тут явились, все как один. В Юзовке, в Луганске там или в Таганроге, рабочие в землянках живут, у домен стоят по пятнадцать часов, и ничего. А эти почти в раю обретаются, и всё недовольны.
Губернатор. Ну, в раю, положим, они бы манной небесной питались, а тут на кусок хлеба ещё заработать надо. И ведь на других заводах куда спокойнее, видно не только в мастеровых дело.
Управляющий тпгр. Это точно, ваше превосходительство. У нас тоже работа не сахар, а всё тихо.
Губернатор. Ну вы на весь округ монополист, что запросите, то и получите. Не поедут же люди в Кутаис за газетами. А разливочно-фасовочных баз пять штук, да ещё керосинопровод к городу уже подвели, скоро будут керосин из большой трубы прямо в бочки на кораблях перекачивать. Или прямо в трюмы. Вон в порту работа адова, а прибавили деньжонок, и все довольны.
Управляющий кз. Истинно так, я бы и рад прибавить, да нету! Не хозяев же обирать, не поймут.
Управляющий тпгр. Ну, да как дойдёт дело до экспроприации экспроприаторов, так хозяева ваши, и наши, последние портки снимут. Боюсь только, будет уже поздно. Для всех нас.
Губернатор. Ээээ, пааззвольте… вы считаете, что социальная революция уже на носу? Так и что же, кровные наши деньжонки в таком разе куда переводить? В Северо-американские штаты, или же Гельветическая федерация более-менее подходяща? А ну и там, наподобие Парижа, какая-нибудь коммуна возникнет? Или уж сразу драпать на остров Святой Елены… или ещё подальше?
Приказчик кз. Да зачем же, ваше превосходительство, разогнать их, и все дела!
Губернатор. Ага, разогнать… дров-то наломать проще простого. А потом? Ладно, пришли наконец, послушаем глас народа. Так что же, многоуважаемые, вас тревожит, каковы ваши просьбы?
Гамзат. Есть просьбы, а есть и требования. И перво-наперво, восстановить на работе уволенных товарищей, в числе тридцати двух. И выплатить им за дни простоя половинную зарплату.
Губернатор. Но позвольте! Восстановить-то ещё можно, а где средства взять? Повсюду же кризис, им заплатить – значит у вас эти деньги отнять, больше неоткуда. Экономика однако!
Джемаль. А вот на Путиловском заводе, ваше превосходительство, намедни цех сгорел, и ведь мастеровым платили пособие, пока его восстанавливали. Так чем же мы хуже?
Губернатор. Так то пожар, а у вас всё тихо и спокойно. Согласитесь, разные вещи. Что ещё?
Закарен. Повысить расценки сим специальностям (подаёт бумагу), там всё написано.
Гамзат. И главное, запретить рукоприкладство, особенно сторожам. А то ведь за всякую малость готовы убить рабочего человека. Хороший хозяин свою скотину так не бьёт, как они нас!
Губернатор. Это я выясню, и виновники побоев понесут наказание. Обязательно. Самых рьяных уволим, ежели таковые найдутся. Ну а насчёт прибавки будем ходатайствовать перед нашими промышленниками, последнее слово за ними. Мы им в таких делах не указ.
Закарен. Как не указ… можно просить, а можно потребовать. Неужели они осмелятся пропустить мимо ушей прямое указание губернатора? Их тоже оштрафовать можно, повод всегда найдётся.
Губернатор. Господи, да они сии штрафы на вас же и переложат. В общем, будем работать над этим вопросом, но заранее ничего обещать не могу. У вас всё? Тогда прошу всех разойтись, поря-док есть порядок. Его нарушать никому не позволено. Пристально смотрит на городовых.
Джемаль. Мы-то разойдёмся, плетью обуха не перешибёшь. Но на работу не встанем, пока хоть основные требования рабочих не будут удовлетворены. Толпа медленно расходится.
Управляющий тпгр. Завтра ждите демонстрацию, ваше превосходительство. Эти все придут, и ещё сотня – другая подвалит, с других заводов. С агитаторами во главе.
Губернатор. Ну чему быть, того не миновать. Буде всё спокойно, и чёрт с ними со всеми, а будут запрещённые песни петь, или же орать против правительства, придется уж вызывать войска. Но думаю, одной роты за глаза хватит. Городовые-то наши против толпы струсят, привыкли втроём одного вязать. А жандармы скажут, мол, не их это дело, толпу разгонять.
Приказчик кз. Ну, дай Бог вам удачи, ваше превосходительство, да и нам всем, на завтра.
Полицмейстер. Бог не выдаст, свинья не съест. Пойду готовиться к манифестации.
Картина тринадцатая (Петергоф).
Император. Добрый день, прошу вас, садитесь сюда. Боюсь, вы принесли вести об очередных бунтах, стачках или беспорядках? Впрочем, вам сие положено по долгу службы, увы.
Министр. Да, вы правы, ваше величество. Опять в Закавказских губерниях неспокойно, и не только в Баку, как прежде. Вот в Батуме толпа рабочих, на площади в центре города, выдвинула обшир-ные требования к губернатору, а когда он отказался их немедленно удовлетворить, мастеровые решили продолжать стачку. А на следующий день ещё и устроили демонстрацию, с пением мятежных песен и с подстрекательскими лозунгами. Полицмейстеру пришлось вызвать войска, и так как бунтовщики не расходились, подошедшая рота дала по ним залп. Один человек убит, из раненных четверо или пятеро умерли в больнице. Думаю, в ближайшие дни ещё столько же раненных отправится к праотцам. А всего в демонстрации участвовало 700 – 750 человек.
Император. Да, для маленького городка это много. И опять жертвы… хотя для ротного залпа их немного. Или наши воины предпочли стрелять в воздух, пожалели соотечественников?
Министр. Очень вероятно, да и верный прицел при такой стрельбе взять трудно. Стреляли ведь с ходу, в спешке. Хорошо хоть толпа рассеялась после первого залпа, без всякого сопротивления.
Император. Кого-то из зачинщиков удалось задержать?
Министр. Так точно, ваше величество. В том числе два нелегала, местный мастеровой и бывший семинарист из Тифлиса. По закону, надлежит сослать их в Сибирь на три года. Остальных можно на первый раз подвергнуть административному взысканию, или высылке по месту жительства.
Император. Что ж, хорошо… эти двое попались в первый раз? Вот пусть и подумают на досуге о пользе законопослушного поведения. Решение по сему делу вы уже приготовили?
Министр. Да, вот оно. Подаёт бумагу, император читает, думает, делает несколько поправок, подписывает, и возвращает документ министру. Потом продолжает разговор.
А что творится в других местах Закавказья, не считая Баку? С этим городом всё более-менее ясно.
Министр. В общем и целом всё более-менее спокойно, кроме Алавердинских рудников. Там медленно, но верно, зреет недовольство тяжёлыми условиями работ. А там почти четыре тысячи рабочих, причём среди них заметна уже некоторая организация.
Император. Да, внушительная может случиться толпа. Это, как я понимаю, крупнейшее скопище мастеровых после Баку и Тифлиса во всём Закавказье? Ну, кроме портов и железных дорог?
Министр. Ну, Кедабекские копи пожалуй не меньше, а Чиатурский рудник и Тквибул послабее, это точно… ещё Зангезур. Кедабек, боюсь, только вскоре истощится, говорят, руды осталось максимум лет на двадцать. А все остальные пункты вообще, если можно так сказать, местного значения.
Император. И что, в Алавердах тоже придётся вызывать войска?
Министр. Надеюсь, что нет. Требования, по нашим сведениям, готовятся чисто экономические, а в медной промышленности подъём, средства есть. Может, дело и не дойдёт до стачки, но буде такой казус, надавим на промышленников, дабы удовлетворили требования мастеровых. Ну если не все, то хоть главные, дабы успокоить рабочую массу. Вот пожалуй, у меня и всё.
Император. А Ростов и Нахичевань?
Министр. О, это отдельный разговор, и весьма обстоятельный. Но пока ничего угрожающего там нет, как впрочем, и в Московском районе. Я надеюсь составить обстоятельный доклад, как по Ростову, так и по Костроме и Москве, где-то дня через три. И сразу доложу вашему величеству.
Император. Отлично, сразу дайте мне знать, и будете приняты без всякой очереди.
Министр раскланивается и уходит, через несколько секунд входит императрица.
Императрица. Что, опять где-то волнения? До чего наши подданные беспокойны, прямо ужас! А ещё говорят о… русском смирении, о богобоязни… Каратаевы, Карамазовы. Палка нужна, палка!
Император. Аликс, палка нужна, но не всегда и не везде. Иногда мастеровые или крестьяне выставляют законные требования, и вполне справедливые. Приходится их выслушивать.
Императрица. Выслушивать ещё куда ни шло… иногда, в крайнем случае. Но вот потакать их требованиям, часто просто наглым, нельзя. Нужна твёрдость, порой каменная… железная.
Император. Ну, одной твёрдостью не проживёшь, нужна порой и гибкость. А то ведь и сломаться можно. Ну конечно, основными принципами, традициями вековой монархии поступаться мы не будем, пусть не надеются. В этом-то я уж буду твёрд до последнего, и не сомневайся.
Императрица. Всё это хорошо конечно, но и тут пора перейти… так сказать, к наступательным действиям. Я могу понять мастеровых, которые требуют прибавки жалования, им порой и правда живётся плохо. Но как можно терпеть всяких земцев и адвокатов, которые из своей корысти, и вполне сознательно… сеют смуту в умах и сердцах? Низкие, безнравственные люди. Для своей гордыни… и корысти они продадут собственную мать.
Император. Родную мать, наверное? Так будет точнее и выразительнее, по-русски.
Императрица. Ну да… родную мать… какой сложный язык. Но речь не о том. Надо наконец пока-зать всем этим негодяям, кто хозяин в стране. Ты слишком много внимания уделяешь… рабочему вопросу. А ведь главные смутьяны не там. И чем быстрее – тем лучше. А то поздно будет.
Император. Но пойми, дорогая, ведь нельзя же всю интеллигенцию постоянно держать в ежовых рукавицах. Держава не может обойтись без инженеров, химиков, технологов, журналистов… да и многих других образованных лиц. А у них есть определённые требования к жизни, кстати, вполне естественные для образованного человека. И вполне невинные, за редким исключением.
Императрица. Ну… я же не запрещаю им читать книги, петь и танцевать, ходить в театр… или в синематограф. Но требовать конституции… гражданские права в дикой стране… это чудовищно! С этим надо бороться. Беспощадно и постоянно, а то поздно будет. И Дарья так говорит.
Император. Ну, боюсь тут она не авторитет. А ты, кстати, пробовала те сливы, что она прислала?
Императрица. Да, отличные сливы. Вообще мне эта богомолка нравится. Не то, что Дмитрий. Он конечно… божий человек, но уж очень громкий. И этот, его напарник… Елпидифор какой-то очень странный. И его предсказания были… порой очень неопределённы. Какие-то загадки.
Император. Да, он несдержан, но ведь все юродивые такие. И говорят они образно, и порой непонятно, но тут уж ничего не поделаешь. Се ля ви. Да и Дарья тоже… весьма буйная особа, а уж во хмелю и подавно. Но тут уж ничего сделать нельзя. А так её мысли очень интересны.
Императрица. Не просто интересны… а гениальны. Не побоюсь таких слов. Да, она очень странна и своеобразна… но ты правильно сказал, по другому не может быть. Таковы все юродивые.
Император. Именно так. Однако пора завтракать, мы и так засиделись с этими делами. Пойдём, дорогая, за стол, пора забыть державные проблемы. Хотя бы на время.
Картина четырнадцатая (Батум).
Гурген. Ну что, братцы, вот и запустили керосиновую трубу до нашего городка. Начальство шибко радуется, прямо торжества в городе, как при царской коронации. Ну может чуток поменьше.
Автандил. Да, большая гулянка идёт. Говорят, прямо восьмое чудо света скостроляпили.
Зарема. Ну да, конечно (напевает): Керосинопровод – это чудо Кавказского края, сможет всякий урод согреваться, заботы не зная; всюду в окнах горят лампы яркие радужным светом, и ликует народ, от Баку до Сурама и Мцхеты! Позавчера слышала на набережной, трубу ещё не открыли, а уже поют про неё. Весёлый у нас народ, ничего не скажешь.
Автандил. А почему только до Сурама, ближе к нам народ трубе не радуется?
Гурген. А чего радоваться, по трубе весь керосин за море пойдёт. А нам так и будут систернами возить, по старой, высокой цене. Только те, что к Баку ближе, про это ещё не знают.
Сильвестр. Да вообще, нашли чему радоваться, этот керосинопровод нас всех без работы оставит. Мы не Ротшильды и не Нобели, это они больше керосина продадут. А нам всё равно.
Тамара. Ну не скажи, умелый мастеровой всегда место найдёт. А работать станет легче, меньше грязи будет и несчастных случаев. Особенно у вас, на жестянке… да и в порту.
Автандил. Наверно ты права, но всё равно как-то грустно. И с работой трудности будут, это точно. Прямо хоть в деревню обратно езжай… да и там делать нечего.
Сильвестр. А где они столько труб нашли, всё же толщина восемь дюймов, не хрен собачачий. И давление там немалое, как бы не расползлись они по швам… зальют всё вокруг керосином, к чёртовой матери.. Хотя… морские пушки и толще делают… но и стоят они немерянно.
Гурген. Говорят трубы во Франции покупали, а вентиля и прочую мелочь у немцев. Гаврилыч говорил, что сам что-то для нашей трубы делал, когда в тех краях работал. Помните его али нет, отличный мужик, на трёх языках шпарит, и мастер на все руки.
Автандил. Как же, помним… он ещё про Питер рассказывал, мол там зарплаты дикие, но и жизнь жутко дорога, вечно сыро и холодно. А вот как они стыки на трубе уплотнять будут, говорят керосин любую резину разъест?
Сильвестр. Пока кожаные прокладки ставят, а потекут так перейдут на свинец. А сие дорого очень, да и затягивать их… дикая силища нужна. Боюсь, откажет сия труба через год-другой, и совсем нам худо будет. Жестянок нет, и труба высохла, вот и помирай с голодухи.
Зарема. Да ладно вам, мы хоть на свободе, вино пьём, шашлыки жрём. А наши товарищи по тюрьмам да ссылкам маются. Давайте-ка за их здоровье выпьем, и что б поскорее они вернулись.
Все дружно поднимают стаканы и чокаются белым вином.
Тамара. А нам Прокофий письмо прислал, его на днях выпускают. Но предупредили, что вышлют на родину, в село, а в города ему въезд запрещен будет на сколько-то лет. Надеюсь, не на долго.
Гурген. Ну и слава Богу, уже легче. А Иосифа и Гамзата, говорят, в Сибирь отправят, на три года.
Сильвестр. Да, скорее всего, в Иркутскую губернию. Это не самое плохое место, Нарымский край или Берёзов куда хуже, там сплошные болота. А Иркутск всё же юг… по сибирским меркам.
Автандил. Да, на первый раз легко отделались. А Закарена с Джемалем, думаю, тоже вышлют на родину, как и других. Ну ничего, вернутся, или уедут подальше. Страна большая, рабочие руки везде нужны. Да, вы слыхали, в Москве какой-то полковник рабочий союз организовал?
Зарема. Как полковник, он что, военный?
Сильвестр. Да нет, вроде полковник полиции. Но я слышал, что союз чисто бытовой… с образова-тельным уклоном, что ли. Неграмотных учат, лекции читают, молебны служат все вместе. Ну и конечно, разные уроки, на всяческие темы. О Земле и Солнце, растениях и бабочках, о всяких казусах… вроде тех, что в питерской Кунсткамере. Ну и много о боге, о всяких святых и духах.
Гурген. Опять про Бога, делать ему нечего, как только на нас глядеть. Вот Ной, ну помните, приезжал такой социалист, так он рассказывал, что на свете таких планет, как наша Земля, тыщи, и на многих могут жить люди. И ваще мир бесконечен, и мы, мол, пылинка в космосе. Так за что же столь малой пылинке такая честь? Очень убедительно всё рассказал, мы сразу согласились.
Автандил. Да, ты прав, нам тут на земле грешной не до Бога. Своих забот хватает.
Тамара. А мне этот Ной не шибко понравился. Какой-то он больно мягкий… в политике, да и в насущных делах. Интеллигентов не зли, того не тронь, это преждевременно, до этого нам дела нет. Так сто лет будем готовиться… к чему-нибудь. И ничего нигде не добьёмся.
Зарема. Ну, люди разные бывают, и среди социалистов. Может, как до дела дойдёт, он станет решительнее. Поживём, увидим. А что ещё про этот рабочий союз известно?
Гурген. Да Сильвестр вроде бы всё сказал, больше особо не знаем. А, хотя вот ещё – в день освобождения крестьян, 19-го февраля, оный полковник собрал на площади в Москве, у памятника Александру Освободителю, пятьдесят тысяч мастеровых. И сам удивился, он мол более 30-и тысяч не ожидал. И вроде бы были лозунги о повышении зарплаты, о чистке цехов, о технике безопасности…всё как у нас. Москва, конечно, город огромный, и говорят, там членов союза было не более десятой части от собравшихся, но тем не менее.
Зарема. Ну и пять тысяч тоже не мало… куда больше чем там наших работает. Да я боюсь, и в Питере таких кадров нет. Но в любом случае сии вести радостные.
Гурген. Я вот думаю, ежели и у нас нечто такое будет, как быть? Вступать или нет? А если вступать, то сидеть тихо, или свою линию гнуть?
Сильвестр. Вступать, конечно, и свою линию гнуть, но осторожно… тихо и постепенно. Как нас Авель учил – в раздевалке гвоздь торчит, пусть вынут, нечего нам фуфайки драть. Грязь в цеху уберут, обогрев наладят… и так далее. Про политику помолчим, а уж за конкретные вещи будем бороться, и пусть кто-то попробует возразить. А там посмотрим… уйти оттуда всегда можно.
Автандил. Да, ты совершенно прав. Мелкие и частные требования ещё чем хороши – это вроде внутрицеховое дело, ну в крайнем случае одного завода. И никаких обобщений. А чем конкретнее и мельче требование, тем труднее его отвергнуть. Главное, не спешить, горячку не пороть, а там потихоньку и обнаглеть можно. В конце концов, если всё пойдёт как надо, власти или оный союз прикроют, что нам будет очень выгодно, или же начнут его членов притеснять, по мелочам и по крупному, и по любому поводу, что ещё выгоднее. Да и вообще, всякое просвещение полезно, ежели мастеровой больше книг читает, и меньше водки пьёт, его обмануть уже труднее.
Зарема. Всё верно, молодцы! Давайте за успех нашей затеи, и за вас, друзья!
Все поднимают стаканы, чокаются, выпивают и чокаются ещё раз.
Тамара. Ну ладно, пора и честь знать. Уже поздно, всё допиваем и доедаем, и по домам.
Присутствующие согласно кивают, и доев и допив остатки, расходятся.
Картина последняя (Кутаис).
Губернатор. Доброе утро, прошу вас, господа. Вы уже решили, кто будет докладывать?
Полицмейстер. Позвольте мне, ваше превосходительство. В общем и целом, к счастью, сие дело можно считать законченным. Народ успокоился, основные зачинщики наказаны, второстепенные персонажи разосланы по местам проживания. К тому же, мастеровые поняли, что ручной разлив керосина уходит в прошлое, и постепенно переходят в другие отрасли хозяйства. Многие пода-лись в Поти или в Тквибули, на угольные рудники, где добыча сильно выросла. Кто-то на железной дороге нашёл работу, или на медных заводах. То есть год – другой можно не волноваться.
Губернатор. Это, конечно, прекрасно. А потом?
Полицмейстер. Ну, года через три – четыре керосинопровод достроят по всей длине, и жестянки окончательно исчезнут. Тогда, надеюсь, Батум станет тихим курортным городом. Порт останется, и будет расти, но число работников там снизится, за счёт механической перекачки продуктов.
Губернатор. Вашими бы устами… а вы, господа, согласны с таким прогнозом?
Начальники жандармского управления и розыскного отделения согласно кивают.
Ну тогда перейдём к другим вопросам. Есть данные, что террористы в Гурии готовят ряд актов против местной администрации. Причём программа у них весьма радикальная. Это так?
Начальник р.о. К сожалению да, ваше превосходительство. Это революционеры социального направления, в чём-то наследники народовольческих идей. Они, объединившись, недавно создали партию социалистов-революционеров, из мелких групп по всей стране. Пока что общей программы у них нет, да и объединение весьма рыхлое. Однако индивидуальный террор всеми участниками партии признаётся за приемлемый, даже желательный, метод борьбы.
Начальник ж.у. Добавлю, что гурийские боевики несомненно близки к этим типам, а может быть, уже и соединились с ними… хотя бы формально. В общем, борьба предстоит серьёзная.
Губернатор. Именно так. С вожаками мастеровых ещё можно договориться, но с бомбистами вряд ли. Так что никаких поблажек, господа, действуйте решительно и настойчиво, изо всех сил.
Полицмейстер. До нашего городка, слава Богу, сия зараза ещё не докатилась, но мы начеку. Гурийцы народ горячий и отважный, так что придётся попотеть. И образованные к тому же, для сельской-то местности. Мне они нравятся, говоря по-правде, люди честные и благородные. Таких лучше иметь друзьями, а не среди врагов. Но мы не унываем. Господь не выдаст, свинья не съест.
Начальник ж.у. Ну, дай-то Бог! Надеемся, ваше превосходительство, в оном деле на вашу полную и всестороннюю поддержку. А то знаете ли, местные власти любят полиберальничать, состроить из себя друзей народа. А министры далеко, и им из Питера всё видится в более розовом свете.
Губернатор. Разумеется, господа. Вам и вашим коллегам даны чрезвычайные полномочия, и при малейших затруднениях обращайтесь лично ко мне. Ну, разрешите откланяться, до скорого!
Конец пиесы.