В начале года навестив родное село, не удержался, чтобы не пройтись на лыжах по знакомым окрестностям. Вышел огородами на Малахову гору и направился к поскотине. Гляжу – со стороны улицы поднимается по склону мальчишка, тоже на лыжах, но без палок. А это уж точный признак, что охотник. Где там следопыту с палками возиться! Правда, у настоящих охотников лыжи при этом подшиты камусом, то есть шкурой с оленьих или
лошадиных ног. Такие лыжи катятся только вперед, "по шерсти", а назад, "против шерсти", ни с места. Любой подъем на них одолеешь – и не заметишь. У мальчишки же лыжи были обыкновенные, но он тоже шел довольно легко, прибегая то к "елочке", то к "лесенке". Я решил подождать его. Охотники не любят встреч в пути. Исстари считается, что это – к неудаче. И потому, наверное, почти поравнявшись со мной, мальчишка вдруг взял резкий крен на ворота поскотины и прибавил шагу.
– Привет зайчатникам! Петли проверять идем? – крикнул я ему не без ехидства.
– Да какие петли? Так... покататься, – неохотно ответил он.
– Чей будешь?
– Седова Ивана, вашего бывшего соседа. А что?
– Ничего. Просто хочу познакомиться. Как зовут-то?
– Федькой.
– Федор Иванович, значит. Так пойдем петли проверять?
– А у Вас тоже расставлены?
– Вот и попался сам в петлю,– рассмеялся я. – Где ставишь-то,
в Гурином логу, что ли?
Поняв свою оплошность, Федька смутился, неопределенно повел плечами, но ничего не ответил – только облизнул губы. И сделал это в самую пору – на верхней поблескивала жижица, что, впрочем, при морозе у всякого бывает.
– Да ты не бойся, не выдам, – успокоил я его. – Просто хочется посмотреть, как настраиваешь. Может, и подскажу что. Я тоже когда-то лавливал зайцев. Двигай вперед, а я за тобой, чтобы след в след было, для маскировки...
Федька еще помедлил с минуту, потом, видимо, рассудив, что теперь от меня трудно отделаться, решительно зашагал к воротам поскотины.
Петлями у нас называют силки. Делают их обычно из тонкой медной проволоки. Она неломкая, "гнуткая", такую трудно перекрутить попавшему зайцу или даже лисице. Круги величиною с вышивальные пяльца расставляют вдоль набитых зверями троп в лесах и перелесках, привязывая к деревьям, валежинам.
Федькины петли оказались не в Гурином, а в ближнем Арсином логу. Расчет верный. В долгие морозы зайцы держатся поближе к человеческому жилью, к садам и огородам. Однако на сей раз петли были пусты. И, похоже, не тронуты. Лишь один круг из десятка мы нашли сбитым, сузившимся. Я высказал соображение, что он привязан к осинке, пожалуй, высоковато.
Пробегавший заяц мог просто нырнуть под него. Сбить сбил, однако не попался. Федька выслушал мое замечание молча, но, похоже, остался доволен им, признав во мне заправского зайцелова.
– Сходим-ка в Саратовский, там я два дня не проверял, – сказал он.
Это был знак уже полного доверия ко мне. Теперь мы шли, оживленно разговаривая. Я узнал, что Федька учится в седьмом классе, что полугодие закончил без троек, что любит читать книжки Пришвина, Бианки, Федосеева и "про Дерсу" – одним словом, про природу, охоту и путешествия. Летом Федька ловит сусликов капканами (даже премию получал от местного сельхозкооператива), а зимой зайцев – силками. Нынче поймал уже двух. Шкурки никуда не сдавал, мать-портниха обещает сшить добрую заячью шапку к крещенским морозам.
Юный охотник оказался столь ловким лыжником, что я и с палками едва поспевал за ним. Пришли в Саратовский лог. Это совсем рядом с деревней. Отсюда даже слышно, как лают собаки и мычат коровы, хотя дворов не видно за лесистым косогором.
– Где же петля-то? – озадаченно сказал Федька, подойдя к березе, стоявшей на гребне поскотинного вала. – Вот здесь привязывал, точно помню.
– Да ведь заяц попался! – воскликнул я, заметив вдруг белесую тушку, которая висела, покачиваясь, над глубокой канавой.
Увидел и Федька свой охотничий трофей. Мигом ступил на край вала и потянул зайца за проволоку. Петля пришлась ему на шею и между передними лапами, как бы наискось через плечо. Случись это в другом месте, зайчишка б наверняка остался жив и, может, даже удрал бы, открутив проволоку. Но, попав в петлю на крутом валу, он рванулся вперед – и завис, бедняга, над заснеженным рвом. Бился, должно быть, недолго, трескучий мороз сократил его муки.
Федька с волнением, свойственным каждому охотнику, распутал скрученную проволоку и вынул зайца из петли. Это был довольно крупный русак с сероватой шерстью по спине и загривку. В его усах серебрился иней от недавнего горячего дыхания. Выпуклые глаза с красноватыми ободками смотрели на нас вопросительно.
– Вот тебе и третий, – сказал я, разглядывая зайца, бережно опущенного Федькой на ломкий наст.
– Еще одного и хватит... Мне на шапку да сестренке на опушку для шубейки, – рассудил деловито юный охотник. И добавил со вздохом сочувствия: – Можно бы и больше, теперь вон снова заработал райповский пункт приема пушнины, да ведь жалко их, косых.
Затем он достал из кармана овчинного полушубка веревочку, привязал ее одним концом за передние, другим за задние лапы зайца и бросил поклажу на плечо.
Остальные петли в Саратовском логу оказались пустыми. Мы прежним путем, через ворота поскотины, направились на Малахову гору. Федька снова шел молча, точно его не радовала охотничья добыча. Он то и дело поправлял зайца, съезжавшего с плеча. А мне при этом казалось, что косой бедолага пошевеливает усами.
Расстались мы, где и встретились: на Малаховой горе.
– Хотите, петель дам? – спросил Федька на прощание.
Мне осталось поблагодарить его за добрый жест и пожелать охотничьей
удачи