Праздник восьмого дня

Ефим Гаер
В медицинском атласе такого не было.

Мону захлопнул книгу, с удовольствием вдохнув запах дорогой полиграфии, зевнул и опустился на стул. Роен-Йокочи-Лютьен-Дреколл[1] (можете вдохнуть) лег на полку, сдвинув «Имя розы» Умберто Эко, «Эксклюзивный гобелен» без обложки, написанный венгерским энтузиастом, и трупик жука-листоеда, созданного природой задолго до появления теплокровных. В нем-то, образно выражаясь, и состояло все дело.

Была «восьмерка» – единственный в году восьмой день недели[2] – выходной, не связанный с празднованием чего-либо высокопарного, вроде дня независимости-конституции-единства и прочих пятен на фартуке безумной бабы Истории, с одинаковой охотой пожирающей невинных, генералов и проституток, лишь бы чем-нибудь набить брюхо.

Жаркий летний день, полный щебета, болтовни под окнами, велосипедных звонков – когда в раскрытые окна словно тесто между пальцами продавливается весь город и ты чувствуешь себя участником толчеи, лежа один на нагретом солнцем полу.

Каждую «восьмерку» по неизвестной причине местечко превращалось в настоящую топку. За тридцать лет в этот день Мону еще ни разу не видел дождь или даже облачко над башнями ратуши. Странно, очень странно… Но, наверное, объяснимо – ведь все можно объяснить, если запастись фактами и терпением.

Встав со стула, Мону сквозь мокрую ткань рубахи почесал под мышками, поискал глазами графин с водой, совершенно разделся, бросив одежду в угол, и припал к узкому стеклянному горлышку, глотая теплую воду, желтую от ромашкового настоя. Глянул на прибывший к остановке трамвай, машинально пересчитав его пассажиров – вышедших и вошедших, а затем удалился в ванную, где, задрав руки, долго смотрелся в зеркало, выгибая спину так, чтобы лучше видеть бока.

С обеих сторон, от пятого ребра вниз до подвздошной кости, ближе к спине кожа загрубела, превратившись в подобие сухожилий. Из нее выступало два рыжих гребня, продолжавшихся длинными прозрачными крыльями, расчерченными сеткой тонких сосудов.

Мону улыбнулся и взмахнул ими, сбив с полки всякую мелочь – помещение было слишком тесным. Нужно быть осторожнее, иначе можно их повредить. Он не понимал как, но мог произвольно шевелить ими, словно от рождения был крылатым.

– Жил да был огромный жук… Он, жужжа, летал вокруг… И что же мне теперь кушать – древесину, листья или, миль пардон, верблюжий навоз? Надо посмотреть в Гугле. Не может быть, чтобы у меня одного такое!

____________________

[1] Йоганес В. Роен, С. Йокочи, Э. Лютьен-Дреколл. «Большой атлас по анатомии».

[2] Не спрашивайте, зачем он нужен.