Имя этой вещи уникально: «Я приз Мелиссы; она выиграла конкурс парикмахеров». Соревнование проходило в 510 г. не н.э. в Кротоне (греческая колония в Южной Италии). В то время здесь жил вернувшийся из вавилонского плена Пифагор. По свидетельству Плутарха, великий мистик, как и все греки неравнодушный к агональному (агон – состязание) и женской красоте, был одним из «болельщиков» Мелиссы.
Афиней рассказывает о судебном разбирательстве по делу о подкупе судей на этом конкурсе. Килик принадлежал Пифагору, и был внесен им в призовой фонд (одна из форм меценатства в Элладе). Истцы утверждали, что надпись с именем победительницы была сделана заранее, а килик и победа в конкурсе – подарок Пифагора своей любовнице, приуроченный к годовщине их встречи. Писец, подписывающий призы на кротонских соревнованиях, заявил, что почерк на килике не его. Неоспоримость доказательств вынудила Пифагора признать свою вину, и он выплатил огромный штраф.
Плиний Младший пишет, дело о подкупе было инспирировано женой Пифагора, Феано, «женщиной благородного происхождения, необычайной красоты и незаурядного ума». До замужества Феано посещала школу Пифагора, «прошла посвящение, и поговаривали, сам учитель прислушивался к ее мнению». После рождения второго ребенка Феано оставила школу, посвятив себя дому и семье. Плиний говорит, она знала о связи мужа с гетерой, даже дружила с Мелиссой, однако «скандал на конкурсе оброс слухами, которые задевали честь Феано, и она поклялась отомстить». Вскоре в Кротоне вспыхнуло демократическое восстание – школа Пифагора сожжена – философ переезжает в Метапонт – восстание случается и там – Пифагор погибает при невыясненных обстоятельствах.
История, конечно, некрасивая, неудивительно, что еще в античности она была признана апокрифической, и остается таковой до сих пор. Неудивительно потому, что объяснимо: апокриф в науке – казус в значении «ошибка», из памяти подобное стирается в первую очередь. Видимо, на вкус просветителей нашей и не нашей эры, в этой истории переизбыток телесного, слишком человеческого, как бы лишнего.
«О, сколько нам открытий чудных готовят Просвещенья дух, и опыт…» – что-то «лишнее» послышалось вдруг в пушкинских строчках.
По-настоящему удивительно в этой истории имя вещи: «Я приз Мелиссы». Неважно, кто сделал надпись, интересно состояние этого человека: он слышал голос вещи с миндалевидными женскими глазами и был уверен, что его услышит каждый взявший Килик в руки. Посетители музея Метрополитен приучены не прикасаться к экспонатам, все мы умны, нам достаточно слов на табличке: «Я приз Мелиссы». По-английски. Другой язык – другое состояние.
Знание – сила. Только этого мало. Хочется чего-нибудь такого, земного, лишнего, иного… Зачем? Неважно. Хочется. В музейных коллекциях немало говорящих сосудов, которые вступают в диалог с участниками симпосия, а те пьют вино, играют в коттаб, веселятся…
Прерванный разговор. Или так кажется? Услышать голос вещи – не зная языка – и перевести. Знание подобно паутине ловца снов, у меня он из Сибири, крайне неразборчив.
Сосуд = женское лоно. Универсальное в древнем мире представление. Общее место. Живое место. И как все живое, способное изменяться, изменять, каламбурить, порождать, хоронить и возрождать.
Полная противоположность «общему месту» латинян. Locus communis рационально и статично, статика здесь «возвышенна», динамика «низменна» и неуместна, смех невозможен. Печален в этом месте Эрос – он кастрат.
Locus communis – «поэтика, поставившая себя под знак риторики». Поэтика, определяющая стиль мышления и стиль жизни, часть команды, часть корабля. Поэтика вывернутого наизнанку. Карнавальный жест. Сатурналии нон-стоп. В чем римлянам не откажешь, так это в чувстве юмора. Серьезное выражение лица при смене парадигмы нелепо априори.
Первая публикация в Пристеночке (такая игра): https://vk.com/pristenochek