Приподняв завесу тайны, Бени не открывал ее полностью. Конечно, он не стал пересказывать учителю легенду о происхождении народа баре, которую услышал от отца до начала испытаний. Индеец понимал, что это предание Педру воспримет совсем не так, как легенду об огне, в глазах португальца намного более безобидную. Ни слова не сказал молодой воин и о церемонии, завершавшей ритуал посвящения.
Сидя на стволе своего любимого дерева, склонившегося над водой, Бени вспоминал, как она проходила.
«Предки, чьи голоса вы слышали в звуках шеримбамбо, дали вам свое благословение. Это означает, что я могу посвятить каждого из вас в воины, – торжественно произнес старейшина. – Но прежде, чем я сделаю это, мы должны очистить наши тела и души от зла. Падре говорят нам, что мы освобождаемся от грехов во время исповеди. Мы, баре, верим, что зло, поселившееся в нас, можно искоренить и другим способом».
Старейшина достал хлыст , сделанный из волокон пальмы тукум, концы которого были покрыты красным соком урукума. Затем подозвал к себе сына и велел ему повернуться к нему спиной. Отец замахнулся, тонкий хлыст рассек воздух и опустился на спину юноши, оставив на коже красный след, еще более яркий от сока урукума. Удар был достаточно сильным, но юноша вытерпел его, не содрогнувшись. Старейшина передал ему хлыст и встал спиной к нему. Бени застыл в нерешительности.
– Ты хочешь, чтобы зло осталось во мне? – спросил его отец, не оборачиваясь к нему лицом.
– В твоей душе нет зла, – ответил Бени, но все же, как того требует традиция, нанес удар, правда, замахнулся, как можно слабее.
Примеру старейшины и его сына последовали остальные будущие воины. Поскольку их было пятеро, Бени пришлось повторить обряд вместе с одним из них.
Ритуал посвящения подходил к концу. Приближаясь к каждому юноше, старейшина, наносил ему на грудь алые узоры, называл его индейское имя, давал ему наставления на языке баре и, наконец, посвящал его в воины.
Последним старейшина подошел к сыну, к которому во время всех испытаний был особенно строг. Обмакнув пальцы в соке урукума, он изобразил на груди юноши две широкие полосы. «Бени! Тебя отличают мужество, крепость и светлый ум. Ты прошел все испытания. Я горд, что могу назвать тебя воином. Сын мой, прошу, всегда помни: кто ты».
Это наставление Бени на всю жизнь сохранил в своем сердце. Но только если во фразе его отца «кто ты» звучало как непоколебимое утверждение, для самого юноши эти слова превратились в неразрешимый вопрос: «Кто я? Воин баре или ученик церковной школы? Индеец, почитающий предков и древних богов, или христианин? Бени или Бенто?»
Однозначные ответы найти не получалось. Искренняя вера в предков, уважение к духам и индейским богам в его сердце сосуществовали с не менее искренней верой во Христа. Португальским, в отличие от большинства индейцев, он владел не хуже, чем языком баре. На обоих языках он в разные моменты не только говорил, но и думал. А дружба с учителем Педру была для него, пожалуй, не менее важна, чем давние традиции племени, которые он чтил.
«Многие надевают португальскую одежду, а вместе с ней – португальские имена, но в их жилах по-прежнему течет кровь баре, – думал он. – Многие, но не я. Перемены, произошедшие во мне, глубже. Одежду сменило не мое тело, а моя душа. При этом она не сняла одну оболочку, поменяв ее на другую, но добавила новую к прежней. Наверное, поэтому предки не хотели принимать меня».
Юноша вспомнил, как во время обряда посвящения шеримбамбо, оказавшись в его руках, издал что-то вроде тонкого писка москита, а потом вовсе замолчал. В страхе Бени взмолился о помощи, обращаясь к матери. Ее дух всегда защищал его. Он плохо помнил ее – она умерла от оспы, через несколько месяцев после его рождения – но верил и чувствовал, что она рядом. Мать услышала его, и тогда шеримбамбо запел сначала тихо и нежно, подобно тому, как матери напевают колыбельные детям, а потом все громче и смелее…
«Кто я такой?» – спросил себя юноша, глядя на собственное отражение в темном зеркале Риу-Негру. Воды реки медленно катились вдаль.