Всё страньше и страньше!

Лота Кафка
CURIOUSER AND CURIOUSER!

          Мир вокруг нас загадочен и полон тайн. Сами того не замечая, мы каждый день решаем сотни задач, разгадываем десятки головоломок. Когда мы прикидываем семейный бюджет, анализируем какую-либо информацию, играем в развлекательные логические игры, разбираемся в компьютерной программе, мы исподволь тренируем наш ум, улучшаем память, оттачиваем внимание, стимулируем воображение. А есть ведь люди, которые любят специально поломать голову, посвятив свой досуг творческому решению сложной задачи. Головоломки – эффективное средство для развития логического и пространственного мышления, путь к выходу за стандартные рамки повседневности, повод для стимуляции креативности. Ещё раз помянем добрым словом имя Генри Дьюдени, одного из основателей занимательной математики. Люка, например, в своей книге «Занимательная арифметика» приводит несколько таблиц, которые он позаимствовал из арифметического трактата под названием «Талкис», принадлежащего арабскому математику и астроному Ибн Альбанна, жившему в первой половине XIII века. В Парижской национальной библиотеке имеется несколько манускриптов, посвящённых «Талкис», и комментарий Алкаласади, который умер в 1486 году.

          «Завтрак, обед, чай; в крайних случаях, завтрак, обед, чай, ужин и стакан чего-нибудь горячего перед сном. Как же мы заботимся о том, чтобы накормить наше везучее тело! А кто из нас делает столько же для ума?..», - с этих слов начинает своё эссе «Пища для ума» любимый нами Льюис Кэрролл. Английский писатель, завладевший не только сердцами, но и умами читателей всего мира, в присущей ему манере размышляет: «Я слышал, как один врач говорил своему пациенту, который жаловался всего лишь на обжорство и недостаток движения, что «наибооее ранним симптомом избыточного питания является отложение адипозной ткани», и, несомненно, эти замечательные, но не очень понятные слова невероятно утешили беднягу, изнемогающего под всё увеличивающейся массой жира. Я задался вопросом, а существует ли такая вещь, как ОЖИРЕВШИЙ УМ? Мне, в самом деле, кажется, что я встречался с одним или двумя умами, которые не могли поспеть за самой медленной рысцой в разговоре; не могли перепрыгнуть через логический барьер, чтобы спасти свою жизнь; всегда прочно застревали в тупике спора: и, короче говоря, не годились ни на что другое, кроме как беспомощно ковылять по миру».

          Three quarks for Muster Mark!
          Sure he hasn't got much of a bark 
          And sure any he has it's all beside the mark.
          But O,Wreneagle Almighty, wouldn't un be a sky of a lark
          To see that old bussurd whooping about for uns shirt
                in the dark
          And he hunting round for uns speckled trousers around
                by Palmerstown Park.
          Hohohoho, moulty Mark!
          You're the rummest old  rooster ever flopped out
                of a Noah's ark…

          «Эй, три кварка для мастера Марка!» -
          Верно, выглядит он не особенно ярко,
          И повадки его, как у сына кухарки,
          Но Всептичий Господь и ему шлёт в утеху подарки.
          Глянь на старого дурня, что в тлеющем свете огарка,
          Без портков и рубахи бредёт в Палмерстоунском
                парке,
          О-хо-хо, выпьем, что ли, по чарке,
          О пропойнейший из забулдыг, кто когда-либо выпал
                из Ноевой Барки.

          Джойс проявил себя как утончённый поэт-лирик, однако он долго сомневался, печатать ли ему книгу своих стихотворений. К тому времени он уже был автором замечательных рассказов «Дублинцы». И вдруг - ''стихи про любовь'', ''придуманные и фальшивые''… Станислав Джойс, брат писателя, убедил Джеймса опубликовать поэтический сборник «Камерная музыка», который вышел в 1907 году. Занятно то обстоятельство, что приняв заглавие книги, предложенное братом, Джойс нарвался на пикантный казус… Его друг Оливер Гогарти пригласил Джеймса зайти к одной легкомысленной дублинской вдовушке по имени Дженни.  Джойс всё время таскал с собой рукопись, но когда прочёл хозяйке некоторые свои перлы из «Камерной музыки», та, похвалив стихи, прервала его декламацию и смущённо произнесла,  что ей надо отлучиться за ширму… «Ночной горшок» (''chamber pot'') по-английски звучит похоже на ''камерную музыку''. Так что Джеймс с Гогарти насладились музыкальным сопровождением к лирике Джойса. По поводу этого смехотворного бытового эпизода из жизни брата, Станислав воскликнул: «Разве ты не понимаешь, какое это доброе предзнаменование?».

          В  черновиках и письмах Джойса сохранились ''стихи на случай'', а также стихотворные фрагменты из его позднего романа «Поминки по Финнегану». Джойс был не только блестящим писателем (кто, ответьте, хотя бы раз, хотя бы бегло не прочёл его шедеврального «Улисса»?), но и, как выяснилось, совершенно замечательным поэтом – и лирическим, и комическим (последнее помогает лучше понять его новаторскую прозу). Роман «Поминки по Финнегану» Джойс начал писать в 1922 году, когда был напечатан «Улисс», и опубликовал его в 1939 году. Переводчик поэзии Джеймса Джойса Г. Кружков отмечает: «Каламбурная вязь, словотворчество, макароническая игра (т.е. смешение разных языков) достигают в «Поминках по Финнегану» предельных степеней. Это же относится и к вставным стихотворениям романа… Нечего говорить, насколько головоломен труд перевода таких стихов». Стихотворный отрывок, процитированный нами выше, примечателен прежде всего тем, что он подарил науке название элементарной частицы – знаменитого ''кварка''. В рубрике примечаний переводчик шутит: «Косвенным образом это доказывает, что физики являются усердными читателями  самого загадочного романа Джойса».

          Sing a song of shillings
          A guinea cannot buy,
          Thirteen tiny pomikins
          Bobbing in a pie…

          Вот песенка за шиллинг,
          Не песенка, а клад.
          В один пирог зашили
          Тринадцать штук стишат…

          Это стихотворение Джеймс Джойс включил в сборник «Пенни за штуку». Совершенно очевидно, что его текст основан на англоязычном фольклоре, в котором есть, к примеру,  песенки-стихи о птичках, запечённых в пироге. Как только верхнюю корочку пирога приоткрывают, стайка щебечущих воробышков выпархивает на свободу!.. «Много, много птичек / Запекли в пирог:  / Семьдесят синичек, / Сорок семь сорок. // Трудно непоседам / В тесте усидеть - / Птицы за обедом / Громко стали петь. // Побежали люди / В золотой чертог, / Королю на блюде / Понесли пирог. // Где король? На троне / Пишет манифест. / Королева в спальне / Хлеб с вареньем ест…». Или близкая по содержанию старинная песенка уличных разносчиков, которые в Страстную пятницу продавали булочки в форме креста: «Вот пирожочки / С пылу да с жару! / Пенни за штуку, / Пенни за пару! // Купите сыну, / Купите дочке, / Купите своей благородной даме! / А если нету / Ни дамы, ни деток, / То на здоровье скушайте сами!».  К сборнику Джеймса Джойса «Пенни за штуку» биографически примыкает одно из его лучших стихотворений  «Ecce puer»», что значит: «Се, дитя» (лат.). Это аллюзия на слова Пилата, выведшео Иисуса к толпе в терновом венце и багрянице: «Ecce homo!» - «Се, Человек!.

         В Средние века, когда в аббатство Кентербери направилось на апрельское богомолье сотни англичан, чтобы поклониться мощам святого Фомы Бекета, в харчевне «Табард» неподалёку от Лондона собралась компания паломников. Они были людьми разных сословий, имели разный род занятий и познакомились совершенно случайно. Сразу же возникло непринуждённое общение – ведь увлекательная беседа может сблизить совершенно не похожих друг на друга людей. Об этом пишет в своём прологе к «Кентерберийским рассказам» Джеффри Чосер.  «Все перечисленные сидели за накрытым всевозможной снедью столом и подкреплялись. После ужина, когда гости начали расходиться, хозяин таверны заметил, что путникам, наверное, бывает скучно, и предложил, чтобы каждый по дороге рассказал историю – вымышленную или правдивую, а чей рассказ получится самым интересным, тот будет на обратном пути славно угощён в таверне «Табард».  Вы ведь читали Чосера и помните рассказ эконома о белой вороне?  В старой Англии любили всякие истории про птиц, которыми особенно перенасыщен фольклор, где нередко натыкаешься то на чёрных дроздов, то на белых. Белых дроздов, говорят, в природе не существует, - это во множестве отражено в английской литературе. Но чёрный и белый цвет в данном повествовании не столь важен, хотя мы то и дело упоминаем шахматы.

          The lion and the unicorn
              Were fighting for the crown;
          The lion beat the unicorn
              All round about the town….

          Полагают, что этот стишок появился в начале XVII века, когда шотландский король Яков VI (Jams VI of Scotland) взошёл на английский трон под именем Якова I (James I of England). В результате этого союза между Англией и Шотландией был принят новый герб, на котором шотландский Единорог и британский Лев поддерживают геральдический щит. Соперничество между Львом и Единорогом насчитывает не одну тысячу лет. Изображение этих животных нашли на халдейской шахматной доске, датируемой 3500-м годом до нашей эры. Они упоминаются в ранних английских книгах по естественной истории и в средневековых бестиариях. Полагают, что эта борьба символизирует победу лета (Лев с золотой гривой) над весной (Единорог или белый конь). «Вёл за корону смертный бой со Львом Единорог, / Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог. / Кто подавал им чёрный хлеб, а кто давал пирог, / А после их под барабан прогнали за порог».   Лев и Единорог появляются в книге Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», где борьба показана как вновь и вновь совершаемый акт, присущий извечному круговороту природы. В наивных с виду песенках и стихах встречаются недвусмысленные намёки на тогдашнюю политичеескую жизнь Британских островов. Вот какие игры были у детишек в те времена: «I'm the king of the castle, / Get down you dirry rascal». Перевод звучит так: «Я – король. Вот мой трон. / Ну а ты – выйди вон». Это вызов, который бросает в игре тот, кому удалось забраться на кучу песка или какое-либо возвышение. Тот, кому удаётся стянуть его вниз, занимает место соперника. 

          Higglety, pigglety, pop!
          The dog has caten the mop;
             The pig's in a hurry,
             The cat's in a flurry,
          Higglety, pigglety, pop!

          Сумятица-абракадабра,
          Сцепились собака и швабра.
          Свинья завизжали,
          А кошка сбежала…
          Сумятица-абракадабра.

          Этот стишок принадлежит страстному противнику фольклорных детских песенок американскому писателю С. О. Гудричу (Goodrich, 1798 – 1860), сочинившему под именем ''Peter Parley'' множество назидательных историй. Он написал, как ему казалось, пародию на детские стишки для Merry's Museum, которая, вопреки его желанию и намерениям вошла в золотой фонд «песенок для детской». «Дети сделались для меня бедствием», - это слова ещё одного удивительного писателя, к которому прочно прилип ярлык «писатель для детей», в то время, как  он, окончив Кембриджский университет, занимался вполне взрослым писательским делом, слыл успешным журналистом и редактором в прессе. Речь идёт об Алане Александре Милне, авторе книг о Винни-Пухе. Согласно английской традиции, то время, в которое жил и творил А. Милн, называют эдвардианским, по имени короля Эдуарда VII, правившего первые десять лет XX века. Период сравнительно короткий после периода очень длительного, викторианского. Если викторианство считалось эпохой пуританских запретов и строгостей, эдвардианский век, напротив, ознаменовался некоторыми послаблениями , по большей части поверхностными.

          После авторов ''несерьёзных'' и ''детских'' хочется – специально для ОЧ-Ч-ЧЕНЬ!!! ''взрослых'' читателей завернуть какую-либо умнющую штуковину из ''серьёзных'' классиков. А почему бы и не Достоевского?! Попались под руку его дневники за 1876-1877 годы. О них говорят сегодняшние важные исследователи, находя в них «многотональность философствования»: «Очень часто субъект философствования в «Дневнике писателя» демонстрирует власть речи, письма над жизнью, не раз отмечались исследователями ритмическая природа голосоведения, вслушивания в слово повествования (отсюда значимость таких приёмов, как этимологическая игра слов, роль молчания)…». У Достоевского можно встретить все виды игры слов, каламбуров, иронии, остранения, использование символичности и неоднозначности слова… и пр., вплоть до ''рефлективности'' и ''маргинальности'' слова. Достоевский, по авторитетному мнению экспертов его писательского творчества,  «определил направление и пути жанровых, повествовательных, композиционных исканий русской философской прозы почти на целое столетие». Что найдёт перспективное продолжение и развитие в творчестве В. В. Розанова, автобиографической прозе П. А. Флоренского, прозе О. Э. Мандельштама, Б. Л. Пастернака, С. А. Есенина, А. И Солженицына.

          Вдруг маленький мальчик по имени Кристофер Робин, ловко нарисованный Шепардом,  дёргает меня за подол… Он тоже недолюбливает ''детскую'' литературу, особенно ту, к которой имеет отношение его отец Алан Милн. От имени сына Милн жалуется в своём стихотворении:

          Приходят папины друзья, и всё им надо знать:
          И сколько будет пятьдесят, делёное на пять,
          И кто открыл Америку, когда и для чего,
          Как звали лорда Байрона и бабушку его…

          Мы с Пухом шепчемся в углу, мы с ним найдем ответ.
          Пух говорит: «Навернр, СТО! А может быть, и нет».
          И если это так и есть – нам дарят шоколад.
          А если пух не угадал, то я не виноват.

                (перевод М. Бородицкой).

Зима 2004; зима 2019.