Однажды летом. Глава девятая

Владимир Жестков
Я опять к соседским ребятам побежал, надо хоть часть долга отдать, но, а кроме того играть так хотелось, так хотелось, что просто невтерпеж было.

     Они меня на улице у своей калитки ждали. Видели, как мы с Серым с озера приехали, вот и вышли, чтобы собака меня к ним на участок пропустила. Так они мне сказали. Я им десятку отдал. Павел поморщился и сказал, что долг платежом красен и нет денег, не садись играть, но Петр его прервал:

     - Ты чем не доволен, человек сам пришел, часть долга принёс и пообещал остальное чуть позже отдать. Боишься, небось, что он свой долг отыграет, да ещё свою десятку назад потребует? Ну, а представь себе, что он нам всю сумму отдал, а затем столько же выиграл. Представил? Что бы ты делать стал? Его деньги зажилил бы и всё? Нет, брат мой, так дела не делают. Выиграл, жди, когда с тобой расплатятся. Проиграл, будь добр, сам расплатись. Ясно, тебе?

     В самом начале, мне везло, и я выигрывал, и почти все, что был должен, вернул. Я даже обрадоваться успел. Но, потом, что-то не так пошло, и я не только спустил все выигранное, но и опять много проиграл. Домой вернулся уставшим и сильно огорченным. Хорошо папа с дядей Васей щуку по достоинству оценили. Папа даже нам с Серым руки, как взрослым, пожал. Ему было за что, он ведь такую рыбину поймал. В Сережкином доме до сих пор фотография его и той щуки в альбоме хранится. А вот мне за что папа руку пожал, я не понял. Я ведь даже не помогал щуку из воды вытаскивать, нас взрослые так шуганули, что мы близко подошли лишь, когда она биться перестала. За то, что я ее домой привез, что ли? Ну, так Сергей один никак бы не справился, я ему только здесь помог и все. 

     На следующий день после рыбалки, которая по сравнению с двумя предыдущими днями, можно сказать, никакой была, мы остатки бутылок сдали, и я еще десятку пацанам отдал. Павел опять морду скривил, а Петр наоборот мне руку пожал и спасибо сказал. "Все-таки хорошим он человеком оказался", - думал я, когда домой с очередным проигрышем шел.

     Пятница очень жарким днем оказалась, поэтому в субботу, хоть это рабочий день был, уже с самого утра народ из Москвы ехать стал. Мы с Сергеем еще утром кучу бутылок набрали, да в кустах спрятали. А вот, когда папа с работы приехал, и мы второй раз на озеро поехали, картина очень изменилась. Палатки уже росли вокруг, как грибы, костры горели, звуки гармошек и гитар со всех сторон доносились. Да, что там звуки, то в одном конце леса, то в другом песни зазвучали. Так здорово было, что даже уходить не хотелось. Вот, до самой темноты и досидели. Песни слушали. Красиво народ поет, заслушаться можно.
 
     Днем мой долг еще вырос, да так здорово. Я решил начать рисковать, это Петр мне посоветовал, рискуй, мол, ведь риск благородное дело. Я и начал к 17, да 18 еще одну карту прикупать, вот и дорисковался. Иногда, конечно, угадывал, пару раз даже "очко" приходило, но чаще на "перебор" натыкался. В общем, к субботнему папиному возвращению я уже около ста рублей им должен был. Но, я уже не расстраивался, что переживать, если на озере столько бутылок уже припрятано, а каждый день всё новые и новые появляются.

     Все воскресенье мы с родителями на озере провели. Мама с собой большой термос с горячим чаем взяла, и мы чайком с бутербродами с колбасой и сыром прекрасно перекусили. Папа опять в волейбол играл, я за него так болел, что чуть голос совсем не сорвал. Накупался так, что на воду даже смотреть какое-то время не хотел, а потом снова купался. В общем, хорошо мы там отдыхали. Так хорошо, что даже слова трудно подобрать, чтобы это описать. Всем нам, и папе с мамой и Серому понравилось. Решили, что так каждое воскресенье поступать будем. Мне папа поручил, чтобы я по воскресениям, утром, как на рыбалку приходил, тут же место поудобней занимал, пока народ с близлежащих дач не успевал набежать. А то в тот памятный день нам не совсем удобное место досталось, почти в кустах пришлось лежать. Там тень все время была, вот мама, чтобы позагорать немного, и вынуждена была по берегу гулять или стоять в сторонке, солнечные лучи ловя.

     Но отдых, отдыхом, а я про долг свой не забывал. При каждой удобной возможности я округу обегал и найденные пустые бутылки или в кусты подальше, в их самую гущу забрасывал, или в свое укромное место относил и там прятал. Хорошо поработал. Чуть ли не сотню бутылок удалось накопить.

     Дальше по будням почти целый месяц, мы с Сергеем, как заведенные, бутылки тому дяденьке возили, иногда два, а один раз даже три раза нам обернуться удалось. Это получилось, когда пасмурно было, временами дождик накрапывать принимался и рыба совсем не клевала. Рыбаки все по домам разошлись, на озере не души, вот мы с Серым и покрутились на славу. Деньги, заработанные, я Петру отдавал, единственно мы с братом себе на мороженое оставляли, и перед тем, как на нашу сторону перебраться, каждый раз на платформу поднимались и там, на лавочке сидя, мороженым наслаждались. Одно было плохо, долг каждый день все рос и рос. Я уж все менял. И пересесть ребят не раз просил, и новую колоду они по моей просьбе достали, и играть я пытался аккуратно, аккуратно, ничего не помогало. Рисковать начал, то же самое, не везло и все. Иногда карта шла, и я случалось за день рублей по двадцать-тридцать отыгрывал, чтобы на следующий день еще больше проиграть. Понимал, что в пропасть качусь. Ведь лето рано или поздно закончится, или дожди пойдут, похолодает, да мало ли ещё по какой причине я не смогу бутылки собирать и деньги за них получать. Где тогда деньги брать, как с долгом рассчитываться? Но я об этом думать даже не желал. Плыл по течению, так спокойней. А самую простую мысль, что надо просто-напросто прекратить играть, я к своей голове и на километр не подпускал. Она только иногда вдалеке, где-то возникала, но я её тут же прогонял.

     Конец наступил неожиданно. Приехал папа как-то раз какой-то встревоженный. "Наверное, у него на работе что-то случилось", - подумал даже я. Они с мамой на улицу вышли, да там, на стулья сели, которые с собой с терраски прихватили, и долго что-то обсуждали. Я на терраске книжку одну новую читать уселся и все это хорошо видел. Затем папа Сережку позвал, и они начали с Серым о чем-то говорить. Мне бы забеспокоиться, но я ни на что внимания уже не обращал, такое безразличие на меня напало, что мне ни до чего было. Потом тетя Наташа подошла, позвали, наверное, ее, и Сергея к себе забрала. Родители между собой тихонько переговариваются, а я на них и не смотрю совсем. Они часто так сидят и о чем-то своем взрослом, что нам не надо слышать, разговаривают. А я книжку читаю. Книжка интересной была, про путешествие капитана Гаттераса. Жюль Верн ее написал, а мне все его книги, сколько я ни читал, нравились. Я каждый раз, как папа новую его книгу приносил, удивлялся, сколько же мог один автор книг написать, да все такие увлекательные, что только держись. Поэтому, когда меня родители позвали, я только и успел огорчиться, что на таком интересном месте прервали, но ни о чем плохом и подумать даже не мог. А, тут.

     - Ну, герой, рассказывай, - сказал папа.

     - Этот Гаттерас такой молодец, - начал я, но папа меня тут же прервал.

     - Я и без тебя знаю, какой он молодец. Ты мне лучше расскажи, с чем это ты сумку каждый день с озера возишь, да куда её содержимое деваешь?

     Я так и обомлел. Откуда папа узнал, интересно? Я его и спросил, но только слово "узнал" на "взял" заменил. Чувствуете, как я вывернуться хотел?

     - Да мне уже давно знакомые об этом говорили, только я никак в это поверить не хотел. Думал, сын у меня честным растет, ну, не может он за нашей спиной чем-то нехорошим заниматься. А сегодня меня одна женщина возле станции остановила и спрашивает:

     - Это не ваш ли сынок на велосипеде с удочками с самого утра на рыбалку ездит, да еще с одним малышом, младшим братом, по-видимому?

    - Ну, я и ответил, что тут детей много. Может мои сыновья, а может, и нет. А что случилось то? – сам, как бы в ответ спросил.

    А она мне:

    - Пока ничего еще не случилось, но скоро что-нибудь обязательно произойдет. Сходили бы вы к приемщику посуды, вон в ту лавку, он вам поподробней обо всем расскажет.

    - Я и сходил. А, приемщик мне листочек с интересными циферками показал. Да, ещё добавил, что несколько первых дней пропустил, значения вначале не придал, а потом смотрит, система какая-то происходит. Вот и стал учет вести. И знаешь, сколько на том листочке под жирной чертой оказалось? Что молчишь? Хорошо ведь знаешь, так что лучше сразу признавайся. Зачем тебе такие деньги нужны и куда ты их деваешь?

    Делать было нечего. Пришлось, признаться. Только насчет карт я ни слова не сказал, наврал с три короба и всё. Папа, молча, слушал, это мама все пыталась, что-то сказать, но он ей не давал. А, затем он сам сказал:

     - Ты ведь, Ванька, много пословиц знаешь. Наверное, и такую слышал – "Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался?" Слышал? – еще раз повторил он.

     Мне только головой пришлось кивнуть.

     "И ведь действительно знал я все это, но только на себе не примерил. Дурак, я, дурак", - думал я, пока мама за стаканом чая папе не сходила, и он пару глотков не сделал.

    - Так, значит вот в чем дело. Ты с теми соседскими ребятами в карты, играешь, и, по-видимому, много проигрываешь, – скорее не спросил он, а так утвердительно сказал, и в сторону забора показал, а потом немного помолчал и уже спросил:

    - В "очко" или "три листика"?

    Я потеряно головой кивнул:

    - В "очко".

    - Так, - опять сказал папа, и снова спросил:

    - Сколько отдал, не спрашиваю, тут все написано, - и на листок, который мама в руке держала, кивнул, - а вот, сколько ты еще должен, знать очень хочу.

    - Двести с лишним.

     - Двести с лишним, - размеренно повторил папа, - слышь, мать. Сын твой в карточные долги залез. Что делать будем? Карточные долги ведь дело чести, их обязательно отдавать надо. Так ведь? Придется, деньги, отложенные на его коньки, отдать. Ему коньки ни к чему, по-видимому. Обойдешься без них? – обернулся он ко мне.

     Я снова лишь головой кивнул обреченно. Мне так вдруг плакать захотелось, но я с трудом сдержаться себя заставил.

     - Так, - третий раз подряд папа это свое ;так; сказал и снова задумался.

     А я рядом продолжал стоять, а в голове моей разные пословицы крутились, а одна чаще других на ум приходила – Сколько веревочке не виться, все равно конец ее найдется. "Вот ведь, - думал я, - насколько народ прав". Я-то все думал, вот рассчитаюсь и больше играть не буду, но меня будто магнитом туда тянуло, и я все глубже в этой трясине тонул.

    - И брата ведь младшего заставил нас обманывать, - вдруг ни с того ни с сего проговорил папа и встал:

     - Придется до соседей прогуляться, надо и вторую сторону послушать, - сказал он и направился в сторону калитки.

     Мы с мамой вдвоем остались. Она мне рукой на папин стул показала, и я присел. Я молчу, и мама молчит. Вот это ее молчание меня окончательно добило. Ругалась бы, я это спокойно перенес бы, знал, что за дело. А вот, когда так молча…  Это всякой ругани в тысячу раз страшнее. Я к ней в колени головой уткнулся, и прощения со слезами не только в голосе, а и с настоящими, из глаз капающими, просить принялся. Мама меня вначале, молча, слушала, а потом по голове погладила и такую вещь сказала, что я просто обомлел, даже слезы перестали капать:

     - И в этом ты сын на отца своего похож, такой же азартный, только он взрослый и сдерживать свои желания научился, а ты еще ребенок. Тебе еще учиться и учиться.

    И опять мы, ни слова не говоря, сидели, только теперь я уже не так переживал.

     - Наверное, тогда я сразу повзрослел, – вдруг сказал Иван Александрович и замолчал.

     Вот сидели так два пожилых человека, муж с женой, и молчали. Долго молчали, а затем профессор снова заговорил.

     - Вот и тогда также  мы с мамой долго сидели и молчали. Темнота наступить успела, а мы все сидели. О чем мама думала, я не знаю. А вот свои мысли до сих пор помню. Вначале их только две в голове туда-сюда крутились. Первая была мне даже приятная – я свободен. Вторая немного беспокоила, отдаст им папа те деньги, что на коньки отложены, или нет. Ну, а затем, постепенно так, словно исподволь, третья пришла. Вначале я лишь смутно догадывался, а после раздумий мне совершенно ясно стало, что я человек азартный. Вот, я и дал сам себе слово, что в жизни больше в азартные игры играть не буду. С тех пор я и в тотализаторе ни разу не ставил, и казино ни разу не посетил, да и не интересно мне все это было. Нисколько не привлекало. Вот в карты несколько раз играл, в преферанс по копеечке. Но было это только с честными и проверенными друзьями.   
   
     В конце концов, дождались мы папу. И в тот момент, когда он в калитке появился, из дома напротив истошные крики донеслись и мерные, пугающие, сильные шлепки.

     - Ну, вот экстренные меры отцы этих шалопаев принимать начали, - сказал папа.

     Он помолчал немного, а затем начал рассказывать:

     - Понимаете, у них там один головастым оказался. Это чернявый такой, Петром его вроде бы зовут, если я правильно понял, кто из них Петр, а кто Павел. Надо же два брата, Петр и Павел час убавил, - сказал папа и засмеялся, а я при этом подумал, - "наверное, мама права и мы с ним действительно похожи. Вон и фразы одинаковые говорим".

      - Так как сын, - вновь до меня донесся папин голос, - правильно я их запомнил?

     - Правильно, - буркнул я и уши навострил, что еще мне позволят услышать? Прекрасно понимал, что родители еще долго обсуждать будут, что со мной делать и как меня наказать, но все это не для моих ушей будет предназначено. Мне, конечно, кое-что расскажут, но далеко не все. Вот так думал я, а оказался совершенно не прав. Мне все рассказали и даже при мне обсуждать стали, как меня наказать. Мама была за то, чтобы меня чего-нибудь лишить, мороженого, которое я тогда просто обожал, или кино, в которое я любил ходить, а папа выслушал все ее предложения и твердо так, как отрезал, сказал:

     - Знаешь, что дорогая, Иван себя уже достаточно сам наказал. Ведь все последнее время он сам не свой был. Весь извелся. Теперь его отпустило немного, но в душе он еще долго переживать будет. Если же мы его накажем, то он обидеться может, и эта обида не даст ему разобраться в собственных мыслях и раздумьях на тему – как и почему все произошло. Поэтому не волнуйся сын, - это он ко мне уже обратился, - никто деньги, отложенные на твои коньки, трогать не будет и вообще, хочешь послушать, чем там дело закончилось, слушай. Не хочешь, иди книжку читай. Но, мне кажется, что ты очень хочешь узнать всё, от начала до конца. Так? Или я не прав?

      Я только головой мог кивать, во рту от волнения так пересохло, что ни одного звука я издать не мог, мог только мычать, а чем мычать, лучше головой качать. Я даже, про себя, посмеялся над тем, как это здорово в рифму у меня получилось. Но этого естественно никто не заметил.

     А папа рассказывать принялся всю историю с самого её начала, и я понял какой же я доверчивый и невнимательный, и как легко меня обмануть.

     - Я обоих отцов на беседу пригласил. Похожими они оказались во многом, а главное, в отношении к своим детям. Мы только говорить начали, и я даже решил, что они братья, пусть не родные, но все равно братья, а оказалось, нет, между собой они посторонние люди. Просто один женат на родной сестре другого. Но это оказалось не всем, что их роднило. Оба они искренне хотели свои детей вырастить нормальными честными людьми, на которых всегда и во всем положиться можно будет. Ну, у нас у всех обычных людей только такое желание и может возникнуть. Сыновьям они всецело доверяли и те их вроде бы никогда не подводили. А, тут…

     В общем, решил Пётр денег побольше накопить и себе хороший фотоаппарат купить. Где и как заработать он уже давно придумал, оставалось только жертву, подходящую, подобрать. А тут по соседству дурачок один появился, который на жизнь сквозь розовые очки смотрит, и всему верит. Это тебя, Иван, тот, который Павел, так охарактеризовал. Пётр ни слова не говорил, всё отрицал, а Павел, как только ему отец хорошей поркой пригрозил, сразу разнюнился, и брата с потрохами сдал. Вот как дальше всё происходило. Как только жертва появилась, они и начали план Петра в жизнь проводить. Изготовили две абсолютно одинаковые колоды карт, даже потёрты они были одинаково, только эксперты-профессионалы, наверное, смогли бы их отличить. Но вначале Пётр новые правила к игре в "очко" придумал, а они вместе Ивана уговорили их признать. Так они больше и быстрей заработать могли. Где Иван деньги возьмет, их не интересовало. Может у мамы выпросит, а может, украдёт где. Какая разница. Главное, что человек подходящий попался, который в лепёшку разобьется, но деньги найдёт. Ведь он свято верит во всякую романтическую чепуху, вроде того, что карточный долг, это долг чести, и всё такое прочее. Вот они этим и начали пользоваться. О таких источниках дохода, как собирать бутылки на озере, или пытаться каким-то другим физическим трудом заняться, они даже и думать не думали. Это ж сколько сил надо прикладывать, а тут карты перетасуешь, как надо, и все. Вот они и принялись их тасовать. Если карты сдавал один из них, то "заряжали" обе колоды, если Иван – то одну, ту, которая была в резерве. Вас интересует, что означает, "заряжали", объясню. Так на жаргоне шулеров называется подготовка карточной колоды, в которой карты уложены в какой-то нужной жуликам последовательности. Слушайте, как это работало. Сдает Петр, значит, Иван первой рукой является. Правильно? – спросил он, и на меня посмотрел. Я кивнул, и папа рассказ свой продолжил:

     - По одной карте каждый игрок получил. Что кому досталось, они хорошо знают. Дальше Ивану набирать нужно. Вот три или четыре карты подряд и должны быть "заряжены" в колоде таким образом, чтобы у Ивана "очко" вышло, или к 15 туз пришел. Ну, это в том случае, если ему "перебор" надо подсунуть. Поняли?   
   
       - С этим ясно. А вторая колода для чего? – спросила мама.

       Я все понял, - сказал я, - дурак, жаль понял только сейчас. Вот почему они по очереди то в туалет, то водички попить бегали? А один раз так вообще смешно было. Павел вдруг заявил, что, с этими картами он совсем форму спортивную потерять может, и пошел пробежаться. А, вместо этого, они каждый раз ту колоду, которую надо было на отыгранную заменить, "заряжали". Правильно я понял?
   
     - Правильно сынок, - ответил папа.

     - Вот гады. Особенно Петр. Ведь я его человеком считал, а он скотиной оказался, - огорчился я.

     К этому моменту затихшие было крики со стонами, доносившиеся с соседней дачи, неожиданно возобновились, да при этом стали еще громче. Послышались и какие-то взрослые голоса. Мы притихли и прислушались.

     - Будешь и дальше продолжать, значит? – донесся до нас мужской голос, - я тебе сейчас так по продолжаю, неделю на заднице сидеть не сможешь.

     И снова начались громкие шлепки.

     - Саш, может, еще раз сходишь, поговоришь, успокоишь их. Они ведь так мальчонку до смерти замордовать могут.    

     - Не уверен, что это нужно. Они там сами разобраться должны, - он замолчал, прислушиваясь, но на той стороне наступила тишина.

     - Вот так сын, - вновь заговорил папа, - попал ты в руки карточных шулеров. Небось, думал, что их в наше время не существует? Я вот сейчас каждый день в электричках катаюсь и с ними регулярно встречаюсь. Утром, когда поезда переполненными идут, им работать негде, вот, когда вечером основной поток уже проехал, и рядом с пассажирами места свободные появляются, они на свою работу выходят. Мне иногда приходится припоздниться, тут я их и замечаю. Не удивляйтесь, - заметив наши поднятые лица, пояснил он, - для них это обычная работа, основной источник безбедного существования. Психологи они знатные, жертвы вычисляют безошибочно. Идут по составу вдвоём, но, в то же время, как бы поодиночке, а глазами всех так оценивающе рассматривают. Видят, вроде подходящий клиент сидит, и места рядом свободные имеются. Вежливо осведомляются, не занято ли и присаживаются. Если человеку далеко еще ехать, и он скучает, ищет приключений на свою задницу, начинают его обрабатывать. Всё, как у вас происходило. Боюсь я, что Пётр этот, может так и не остановиться. Почувствовал он сладость легкого заработка. Уж больно гладко всё получаться стало. Возможно, Иван и не первая его жертва, а может, я ошибаюсь, не знаю. А тебе сын следует лучше анализировать всё то, что вокруг творится. Заметил несуразность какую, задумайся, откуда она взяться могла и к чему ведет. Ладно, давайте заканчивать эту тему. Ивану самому дальше жить придется, нянек вокруг скоро не будет, вот пусть и учится на ошибках своих, а лучше чужих.

     - Да, и последнее, - вновь заговорил папа, - чуть не забыл. Деньги, которые Иван этим своим друзьям в кавычках, отдавал, мне вернули. Вот они, - и он целую пачку из кармана достал и маме передал, - присоедини их к тем, что на коньки лежат, может мы ему ещё, что-нибудь купим. Он ведь эти деньги не на дороге, оброненные кем-то, нашел, а тяжёлым трудом заработал.

     Вот так и закончилась эта история. Многому она меня научила, - задумчиво произнес Иван Александрович, а потом добавил, - но вот разбираться, кто передо мной стоит, хороший человек или нет, я так и не смог, и часто из-за этого страдал. Ребят этих я больше никогда не встречал. Утром их в Москву увезли и чем они в дальнейшем занимались, я не знаю. К осени мама почти совсем выздоровела, она и поправилась, и цвет лица у неё нормальным, как у всех вокруг, стал. В общем, прав тот профессор оказался. Осенью мама к нему опять на консультацию ездила. Красивый букет цветов с собой взяла, коробку конфет, самую большую, какую найти удалось, и бутылку коньяка хорошего. Профессор осмотрел её и сказал, что она ещё не совсем в норму вошла, а только на пути к ней находится, и к весне у неё опять ухудшение может начаться. Но, если мы там, в Купавне, ещё пару лет проведём, то она эти свои болячки победит, и они её больше беспокоить не будут. Так всё и произошло.