- Пани Мурыся???
- Убийца!
- КАРАУЛ!!!
- А где буфет?
Польская профессорша пробиралась между столиками под визги шарахающейся публики, пока не остановилась прямо перед ними, подслеповато всматриваясь в лица.
- Боже мой, какая встреча! – и она полезла прямо на леди Маускервилль, открыв окровавленные объятия. Англичанка заорала басом и попыталась упасть в обморок, но получила толчок в спину и гневно обернулась отчитать Адель Дюбуа. А та отшвырнула ее в сторону и радостно кинулась обнимать пани Мурысю вместе с секирой.
- Сколько лет, сколько зим!
- Вы великолепно выглядите, Адель!
- Да и вы неплохо, - расхохоталась француженка, - вот только помыться бы вам не помешало.
Профессор Скоропадская оглядела свои руки, по локоть заляпанные кровью, секиру и смутилась:
- Да, я что-то испачкалась. Можно салфеточку?
Колеса поезда мерно отстукивали свой ритм, размеренный и неизменный. Темная стрела «Восточного экспресса» неслась сквозь ночь, разрезая ее на два пласта. По обе стороны чернели горы и ущелья, почти неразличимые в сгустившемся мраке. Поезд вез мертвеца, его остывающее тело аккуратно укрыли простыней и оставили в купе в одиночестве. Никто не знал, что с ним делать.
Множественные колото-рубленые раны уже перестали кровоточить, тело вытянулось и приобрело ту самую жуткую неподвижность, которую нельзя спутать со сном. Лунный свет падал из окошка на лицо Рэтчетта, накрытое простыней - как из гипса лепил его новую форму. Таким полнокровный, краснорожий Рэтчетт еще никогда не был. Но таким ему предстоит быть, пока он не скроется с глаз мира, чтобы в темноте и одиночестве вершить свое дальнейшее преобразование в прах земной.
- Возьмите еще крылышко. Или вы ножки больше любите?
- Большое шпашибо! Ой, я так щщаштлива ваш вштретить… - пани Мурыся уписывала все, что ей подкладывали на тарелку баронесса с Аделью. Секира стояла рядом, прислоненная к спинке дивана – баронесса Шмайсель ее даже не замечала, она была искренне счастлива видеть свою старую подругу.
Пережитый испуг прошел практически бесследно, не считая слегка дергавшегося глаза. Киран подумала, что завтра же начнет двухнедельный курс валерьянки – куда это годно, чтобы у разведчиков дергались глаза при упоминании их фамилии.
- Госпожа Зильберштейн!
И вот опять. Но на голос Пуаро повернулась Адель и решительно сунула ему в руки пустую бутылку:
- Быстренько, резвым кабанчиком сгонял до бара и принес свеженькую.
Пуаро обомлел.
Леди Маускервилль делала страшные глаза, указывая на пани Мурысю. Философу Жирдяеву от ее взглядов делалось еще страшнее - он и так едва не умирал, сидя рядом с большевистской шпионкой, зверски убившей их общего знакомого. А еще этот проклятый «ик», который рвался из души! Кузьма Люциферович изо всех сил сжимал челюсти, боясь привлечь к себе внимание убийцы. Выражение лица у него было очень сложное.
Пуаро медлил. Адель повернулась и произнесла уже с нажимом:
- Давай, одна нога здесь, другая там.
Бельгийский сыщик обалдело поплелся к буфету.
- Пани Мурыся, скажите… А зачем вы зарубили того придурка?
Киран чрезвычайно хотела знать, что произошло. Пани профессор приканчивала гусиный паштет с трюфелями, она подняла палец, показывая, что сейчас прожует и все расскажет. От напряжения у баронессы задергался не только глаз, но и ляжка. А Мурыся Станиславовна сделала могучий глоток и выдохнула, осматривая стол осоловелыми глазами.
- А зарубила я его потому, что он хам. Я многое могу вынести, но оскорбления науки не потерплю.
Она вытерла рот салфеткой и задумчиво взяла со стола серебряный нож, покручивая его в пальцах.
- Знаете, госпожа баронесса, когда я встречаю в научной работе, предложенной к обсуждению нашего сообщества столь явный плагиат, я не могу молчать. И когда меня в ответ обзывают лгуньей – это уже за гранью добра и зла. За такое я рубила, рублю и нещадно буду рубить!
Адель аж открыла рот от восхищения. В ее глазах читался незамутненный восторг и безоговорочное признание профессорского авторитета.
- Ну вы даете! И много нарубили уже?
- Ой, штук двадцать наверное, – пани Мурыся грустно отхлебнула из бокала баронессы, - я не считала.
- Обалдеть! А…куда вы их потом деваете? По частям выбрасываете? Или может в ванну с кислотой? Я читала в книжке – купила на Пляс Пигаль, что один лондонский маньяк так делал.
Профессор Скоропадская с удивлением перевела взгляд на француженку, но философ Жирдяев больше не мог этого выносить:
- ИИИИК!!!
- Вам плохо?
Пани Мурыся повернулась, и кулаком, с зажатым в нем столовым ножом, дружески стукнула его промеж лопаток.