Снежная королева – так за глаза звали её подчинённые, все, кто работал в огромном меховом салоне с одноимённым названием. Лариса Григорьевна знала об этом и довольно усмехалась, заслышав почтительное прозвище. При её появлении продавщицы вытягивались в струну, их дежурно-приветливые лица расползались в подобострастной улыбке и нервозный шёпоток шелестел по магазину, доходя до подсобных помещений: «Снежная королева»!
Уборщица Ольга Ивановна, полная пожилая женщина, хваталась за тряпку и лихорадочно натирала и без того идеально чистые зеркала, бухгалтерия в составе двух человек прятала чашки с кофе и утыкалась в документы. Её боялись. Боялись, но уважали за мёртвую хватку бультерьера и спокойную уверенность властного и сильного человека. Попасть хозяйке в немилость желания ни у кого не возникало и персонал исполнял свои обязанности с удвоенным рвением. После, когда Лариса Григорьевна покидала салон, все облегчённо выдыхали и заедали стресс шоколадом. Она была крута на расправу, вышвыривала провинившегося, не моргнув глазом и не выслушивая никаких объяснений. Случалось это редко, но случалось. Высокая, статная, с короткой стрижкой и идеальным лицом, которое не успело оплыть к сорока трём годам, всегда одетая с иголочки, Снежная королева могла посмотреть так, что человек чувствовал себя самым последним грешником на земле. Вот и сейчас, проходя по салону, она окинула его хозяйским взглядом и негромко бросила одной из притихших продавщиц:
- Инга, у вас на блузке пятно. Сменить!
Инга побледнела, кивнула и бочком начала передвигаться в сторону подсобки, держа на лице застывшую улыбку. Остальные как по команде принялись тревожно оглядывать себя – вылететь с работы, да ещё перед самым Новым годом, не хотел ybrnj. Снежная королева прошла в бухгалтерию, подчёркнуто вежливо поздоровалась и спросила:
- Что у нас сегодня?
- Просто отлично, Лариса Григорьевна, валютные платежи успели отправить. Не стали рисковать, завтра последний банковский день, - ответила главбухша, незаметно под столом отряхивая руки от крошек печенья. Второй бухгалтер, девушка, поправила очки и заелозила мышкой, не отрывая взгляда от компьютера.
- И выручка зашка… ох, простите..., - смутилась главбухша и виновато продолжила: - Хорошая выручка.
Лариса Григорьевна кивнула, подумав про себя: «К чему лишние слова? Итак знаю, привередливым жёнам и любовницам мужики подарки покупают, грехи замаливают», но ничего не сказала и направилась в свой кабинет. Она миновала ряд шкафчиков для одежды, затем вернулась, цепким взглядом заметив непорядок. Из приоткрытой дверцы одного из них выглядывала синяя матерчатая сумка. Лариса Григорьевна двумя наманикюренными пальчиками потянула за ручку, сумка вывалилась и из неё высыпались игрушки, самые разные небольшие детские игрушки – машинки, куколки Барби, мягкие зверушки. Совсем простенькие, аляповатые, такие продают в палатках или киосках, копеечные, но их было много. Они завалили пол в коридоре, хозяйка смотрела на них с нескрываемым раздражением.
- Чьё? – спросила она, дёрнув за руку Ингу. Та уже переоделась и пыталась тенью проскользнуть мимо неё.
- Н-не знаю… Вроде, тёть Оли… ой, Ольги Ивановны.
- Позови.
Продавщица улетела мухой, через пару минут её сменила раскрасневшаяся уборщица.
- Я… я сейчас уберу, - нервно сказала она, нагнулась и принялась скоренько собирать игрушки. – Сейчас, сейчас…
- Зачем вам столько? – спросила Лариса Григорьевна, вскинув тонкую бровь. – Торгуете?
- Ой, что вы… Это… это деткам, простите пожалуйста, - не поднимая головы ответила уборщица, суетливо заталкивая игрушки в сумку.
- У вас так много детей? Внуки? – с удивлением спросила хозяйка, вторая бровь поднялась непроизвольно.
- Да какой там…. Своих у меня никого нет, в детдом это. Утренники же сейчас, всякие там Дед Морозы и Снегурочки, - поднимаясь и тяжело дыша, ответила Ольга Ивановна. – Простите, Лариса Григорьевна, пол вытру сейчас.
Она поспешила в кладовку. Хозяйка резко повернулась, быстрым шагов вошла в свой кабинет, хлопнув дверью, села в большое кожаное кресло и уставилась в одну точку.
Ларка-снегурочка… Снегурочкой ей довелось побывать три раза подряд, но это прозвище приклеилось сразу и она им безмерно гордилась. И не только под новогодней ёлкой, когда в парчовом голубом наряде с белой ватной оторочкой и такой же шапочкой, в хороводе вела за собой малышню. Гордилась всегда. Хотя к красивым детям Ларку нельзя было отнести, нет. Но она была очень бойкой, яркой, живой как быстрый горный ручей, и своенравной от осознания своей избранности. В детдом Ларка попала крохотным взъерошенным трёхлетним воробышком, её родители по пьяни угорели в собственном доме. Ребёнку посчастливилось, он в это время гостил в другой деревне у бабушки. Там пахло так хорошо, чем-то обволакивающе сладким и тягуче-неспешным, и этот запах она помнила, как и бабушкины руки, мягко похлопывающие по спинке засыпающую малышку. После гибели дочери бабушка умерла от инфаркта и осиротевшую Ларку отправили сначала в приёмник, а оттуда в детский дом. От родителей в памяти не осталось ничего, кроме ощущения темноты и страха.
Молчаливую, не по возрасту серьёзную девчушку, взяла под свою опеку логопед Еленславна, Елена Владиславовна. По большому счёту, именно она научила Ларку говорить, слышать, видеть окружающий мир пытливыми глазами маленького ребёнка. И девчушка ожила. Смышлёная от рождения, она быстро перегнала своих ровесников в развитии, бойко рассказывала стишки, звонче всех пела незамысловатые детские песенки и всё бы ничего, но Ларка стала подрастать. Подрастать и понимать, что есть другая жизнь, совсем другая, и самое сладкое слово, оказывается, не конфета, а дом. Д о м, которого Ларка никогда толком и не знала.
Чем живёт ребятня в детдоме? Конечно, надеждой…. Надеждой, что однажды придут и заберут их д о м о й. Даже кому надеяться не на что, всё равно ждут чуда. И Ларка ждала, особенно после ночных рассказов Ленки, её подружки. Девочки вместе укладывались на кровать под одним одеялом и Ленка рассказывала о доме. Сама она попала сюда после того, как папа погиб на какой-то войне, а мама, такая красивая и ласковая мама, поехала на заработки в Москву и больше не вернулась. Ленка полгода прожила у соседки, но у той своих было трое. Так и не дождавшись Ленкиной мамы, она отвезла девочку в распределитель.
- Блины, это такие круглые, жёлтые из теста, - пыталась объяснить Ленка: - они ещё так пахнут… мама смазывает маслицем, а ты их в сметану макаешь и ешь.
- Как пахнут? Как пирожки с повидлом? – недоверчиво переспрашивала Ларка.
- Какие тебе пирожки с повидлом? Блины это блины, блинчики.
- Ну как что?
- Как… как дом! А похожи они на солнышко! Вот! Круглые и горячие! – со знанием дела заключала Ленка.
Ларка никак не могла представить себе - как можно есть солнце? А россыпи конфет – это вообще было выше её понимания. Как могут конфеты в разноцветных фантиках лежать просто так, да ещё целой горой?
- Что, можно прям не спрашивать и есть?
- Конечно! Это же конфеты! Кого спрашивать? Маму с папой? Они же для меня купили.
И Ларке так сильно хотелось попасть в настоящий дом, где пахнет неизвестными солнечными блинами и высятся горы ярких конфет. Но если много-премного конфет она видела в деревянных ячейках местного магазинчика, то блины – никогда в жизни.
Ленка рассказывала как здорово подпрыгивать на коленках у папы и как мама негромко поёт колыбельную песню или читает сказки перед сном.
- Счастливая ты, - тяжело вздыхала Ларка, натягивая одеяло к подбородку.
- Да…, - многозначительно отвечала подружка и замолкала.
Ленка верила, что однажды мама приедет и заберёт её, а вместе с ней верила и Ларка. Подросшие девчонки зимними вечерами подолгу висели у окна в фойе и вглядывались в ажурно заснеженную железную калитку – ждали маму. Летом они крутились у той же калитки, забирались на неё и опять ждали маму. Чью маму?
Однажды весной, когда детдомовские вместе с воспитателями сажали тонкие деревца, калитка отворилась и вошла женщина. Вошла и остановилась, растерянно оглядывая двор старого барского дома. Подружки в это время прикопали берёзку у крыльца и весело притаптывали ногами рыхлую землю.
- Ма-ма-а! - Ленкин пронзительный крик всю жизнь стоял у Ларки в ушах.
Ларка во все глаза смотрела на плачущую уставшую женщину. Та обняла ребёнка, крепко прижимая его к груди. Она склонилась над Ленкой и что-то ей нашёптывала, а дочь не поднимала головы и только вздрагивали её плечики в коричневом пальтишке. Ларка не выдержала, убежала на задний двор и спряталась за сараем. Сидя на корточках, рыдала долго-долго, взахлёб. Нашла её всё та же Еленславна. Она присела рядом с ней, прижала к себе и баюкала, совсем как мама из Ленкиных рассказов. Баюкала и приговаривала «Снегурка ты моя, Снегурочка».
- Надо жить, Ларочка, и у тебя счастье в жизни случится, - негромко сказала Еленславна.
Ларка ничего не ответила. Знала, если у маленьких детей есть хоть какой-то, самый мизерный шанс, то у подростков его нет, никто и никогда за ними не придёт. Девчонка повзрослела резко, за один день.
Прощаться Ларка не пошла, не смогла. В тот день детдомовские были в трауре. Потерянные глаза насупившихся малышей, хмурые лица подростков – какое женское сердце выдержит это?
Вечером им дали по две шоколадные конфеты «Белочка». Ларка видела, как заведующая сбегала в магазин и принесла огромный кулёк, серо-коричневая бумага разорвалась и зелёные конфеты рассыпались на пол в фойе. Ларка помогла собрать, но есть их не стала, отдала малышне.
А потом как-то быстро всё начало разваливаться. Страшное, рычащее слово «перестройка» по их детскому дому ударило больно, наотмашь. Персонал сменился почти полностью, одна Еленславна осталась, душой прикипевшая к обделённым судьбой детям. Времена наступили совсем тяжёлые, какие-то несуразные времена. Новая заведующая оказалась себе на уме и тащила из детдома всё – продукты, постельное бельё, игрушки. Ребятня сначала недоедала, а потом и вовсе стала голодать на пустых щах. Дети оказались никому не нужны. О конфетах никто и не вспоминал, малыши просили хлебушка. Еленславна, вместе с такими же двумя сердобольными воспитательницами, приносила из дома, чтобы хоть как-то поддержать ребятишек. Что они могли ещё принести? Зарплату тогда платили редко.
Старшие, и Ларка в том числе, организовались сами, надо было выживать, другого пути не существовало. Детдомовская команда из самых отчаянных подростков рыскала по местным садам и огородам, добывая себе пропитание. Изредка, чтобы не попасться, ватага набегала на небольшой рынок в ближайшем городке. К кавказцам не подходили – боялись, а вот к русским – да. Кто пожалостливее, сами давали еду – молоко, шмат сала, картошку. У жмотов нахально отбирали, не церемонились. Налетали как саранча и хватали, что в руки попадётся, а потом бежали со всех ног под ругань, маты и брошенные вдогонку камни.
«Вырвусь я отсюда, обязательно вырвусь» - как молитву день и ночь твердила себе Ларка. Как она вырвется – без денег, без родственников, не знала. Знала одно – выползет в этой жизни, обязательно поднимется и забудет всё как страшный сон.
Ларке исполнилось шестнадцать. Как-то Еленславна позвала её в свой кабинет.
- Ну что, Снегурка, пришло нам время прощаться, - с грустью сказала логопед.
Ларка насторожилась. Дорога по тем временам у детдомовских была одна – в местное, Богом и властью забытое ПТУ, где учили токарно-фрезерному ремеслу даже девчонок. Его боялись все.
- Местечко тебе выбила в областном центре, на швею пойдёшь учиться?
- Что, правда? – спросила опешившая Ларка. Такое счастье ей даже и не снилось.
- Правда, девочка моя, правда. В общежитии жить будешь, - с этими словами логопед поднялась, подошла к ней и обняла крепко-крепко, как Ленкина мама обнимала свою дочь. У Ларки болезненно и тоскливо защемило сердце, она уткнулась в шею единственному дорогому человеку на всей земле и заплакала.
– Красавица моя, Снегурочка. Ничего не бойся, всё у тебя будет хорошо, я знаю и верю. Только учись, - шептала Еленславна. На прощанье она отдала Ларке целый пакет одежды младшей дочери.
В городе жизнь оказалась не намного слаще, но у Ларки был свой угол в старой общаге, она обжила его, над кроватью наклеила снимки артистов из старых журналов. Личные вещи, не Бог весть какие, берегла, стирала руками хозяйственным мылом, выглаживала общим, давно почерневшим, утюгом и аккуратно складывала в облезлый шкафчик. Корпела над учебниками, давила на педаль швейной машинки и бесконечно отрабатывала ровную строчку. Училась настойчиво и много читала. Брала в библиотеке книги и по ночам погружалась в них запойно, как навёрстывала упущенное. И снова голодала. Стипендия совсем была махонькой, да и ту платили с перебоями.
Директриса, ухоженная степенная дама Эльвира Александровна, заприметила упорную студентку и как-то пригласила на разговор.
- Ты, Лариса, очень способная, закончишь с отличием, дам направление в институт.
После таких обнадёживающих слов Ларка занималась с ещё большим усердием.
«Вырвусь, обязательно вырвусь» - повторяла она своё заклинание и строчила, кромсала ткани, и снова строчила.
А на третий год учёбы она влюбилась безоглядно, с первой страстью юного сердечка, да не в кого-нибудь, а в сына директрисы, Матвея. Он казался ей кем-то средним между древнегреческим богом и Есениным. Почему так? Потому. Высокий, плечистый, с небрежной ухмылкой и отпечатком обеспеченной жизни на самодовольном лице.
«Творческая личность» - так представился он Ларке, уже сформировавшейся симпатичной девушке. Что-то писал, то ли стихи, то ли рассказы, но для неё это не имело никакого значения – он был Необыкновенный. Когда Матвей появлялся в училище, девчонки в спешном порядке бежали прихорашиваться и крутились неподалёку от кабинета Эльвиры Александровны. Почему он выбрал Ларку – неизвестно. Может, привлёк вызывающий, чуть диковатый, взгляд серых глаз, а может, что она его отбрила первый раз, но Матвей упорно старался подловить её на переменах.
Итог первой любви – измученная страшным токсикозом Ларка, блюющая в туалете по нескольку раз в день, и пропавший небожитель. Что делать с беременностью, куда потом идти с ребёнком, она не думала. Просто существовала в этом полуотрешённом механическом состоянии и всё. Кто уж доложил директрисе – скрыто завесой тайны, но однажды Ларку вызвали на ковёр. Когда она вошла, Матвей сидел там, понуро опустив голову.
- Это правда? – пропустив мимо ушей Ларкино «Здрасьте», спросила Эльвира Александровна.
Ларка пожала плечами и пристально посмотрела на Матвея, но тот даже головы не поднял.
Директриса встала, не глядя на Ларку подошла к сыну, двумя холёными пальцами взяла его за подбородок и отвесила звонкую пощёчину, только и сказав:
- Тюхтя!
Затем она повернулась к Ларке:
- Собирай вещи!
- Я никуда не пойду! И аборт делать не буду!
- А тебе уже поздно, - резко бросила директриса, мельком глянув на Ларкин округлившийся животик.
Эльвира Александровна убрала её из училища подальше от греха. Времена были смутные, но из-за собственного отпрыска голова могла слететь в любую минуту. Каким-то образом она оформила свидетельство о браке и Ларка стала законной женой директорского сынка. Трудилась она в кооперативе Эльвиры Александровны, в меховом ателье. Эти первые хозяйствующие субъекты на волне перемен вырастали как грибы после дождя. Туда же директриса затолкала и непутёвого сына экспедитором. Хоть возвышенной творческой личности и не нравилась эта работа, но под грозным окриком матери он смирился. Кому из нищего, живущего впроголодь населения, нужны шубы, Ларка не понимала. Как-то она спросила об этом Эльвиру Александровну, на что ей та с усмешкой ответила:
- Глупая ты, денег у кого надо полно, рвут на части страну, и хапают, хапают…. Да не про нашу честь эти деньги. Таких вопросов никому не задавай. Живёшь себе, вот и помалкивай. Посмотри, народ без работы и без зарплаты месяцами, да что там, годами сидит. А у нас хоть и не густо, но и не пусто.
Дома они не общались. Наскоро перекусив, три человека в замкнутом пространстве трёхкомнатной квартиры разбредались по своим углам. Мотька, как называла его мать, уходил сразу и запирался в своей комнате. Эльвира Александровна принимала душ и безмолвной царицей скрывалась за дверями большой спальни. Замотанная и отяжелевшая Ларка приходила с работы с отваливающейся спиной, глотала какую-то еду и падала в зале на жёсткую софу. Засыпала сразу, а утром всё повторялось. Богатая по тем временам, вся в коврах и хрустале, квартира никак не ассоциировалась с домом, о котором Ларка мечтала с детства.
Однажды вечером, когда она закрывала ателье, обострившимся чутьём беременной женщины Ларка почувствовала едва уловимый запах гари. Сначала не поняла, но вернулась в мастерскую и принюхалась. Запах шёл со стороны склада, где хранились выделанные шкуры. Поджоги тогда случались часто, за место под коммерческим солнцем боролись жестоко и беспощадно, Ларка об этом знала. Сразу отправила по пейджеру сообщение Эльвире Александровне, потом открыла дверь и в расползающемся едком дыму начала выносить связки шкур. Срывала с крючков и бегом, если так можно сказать, бежала и бросала их на улицу. Выкатывала огромные тюки ватина и волоком тащила рулоны подкладочного материала. Сердце выскакивало от страха и напряжения, большой живот не позволял быстро передвигаться и больно тянул вниз, но она упорно таскала тяжести, задыхаясь от дыма.
Подоспевшая Эльвира Александровна вытолкала обессилившую Ларку на улицу и она сидела на шкурах, дышала полной грудью, заполняя лёгкие первым морозным воздухом.
- Ты как? – спросил склонившийся к ней Мотька.
- Нормально, - кивнула она, пытаясь справиться с кинжальной болью внизу живота.
Больше Ларка ничего не помнила. Очнулась в больнице. Живота не было, как не было и её ребёнка. Сожалела ли? Ларка и сама не знала, материнский инстинкт не сработал. Слишком часто и страшно девчонку хлестала жизнь, чтобы думать ещё и об этом.
Эльвира Александровна не то, чтобы подобрела к ней, но стала относиться гораздо теплее.
- Будут ещё дети, наживёте, какие ваши годы, - сказала свекровь, когда после больницы впервые за совместную жизнь они втроём пили чай на кухне. – Вы муж и жена, а мне внуки нужны.
Властной рукой она сама перенесла Ларкины вещи в комнату сына. Перечить ей он не осмелился, а может, не захотел. Что-то изменилось в каждом из них, Ларка это почувствовала. Едва уловимый дух общей близости рассеялся по квартире и связал трёх человек воедино.
Незаметно Эльвира Александровна начала обучать невестку вести документацию, работать с поставщиками, с персоналом. Ларка с жадностью впитывала хитрую науку, подмечала нюансы, потихоньку свекровь часть дел переложила на неё. К тому времени швейное училище давно закрыли, но зато хваткая Эльвира Александровна открыла первый в городе меховой салон. Хотя, его тогда салоном трудно было назвать, скорее магазинчик. Ларка с Матвеем мотались сначала в Турцию, скупая мутоновые шубы и кожаные куртки первого призыва, потом переместились в Грецию. Ларка матерела, обрастала связями.
С мужем они поначалу спали, но детей больше не случилось, а она втянулась в громкое слово «бизнес» и на личную жизнь времени не хватало. Хотела ли уйти? Никогда. Кроме этих двух людей у неё никого не было.
Жизнь в стране потихоньку налаживалась. Со временем ателье перестало существовать, а магазин разрастался и требовал новинок, меховых эксклюзивных нарядов. Матвей совсем отошёл от дел и писал никому ненужные рассказы, Ларка даже не знала о чём они. Она колесила по европейским фабрикам и эта работа приносила ей огромное удовольствие. Омрачало одно – свекровь заболела. Ларка привязалась к ней. Не как к матери, конечно, а как к учителю, наставнику. Умирала она в муках, и невестка бегала в больницу, меняла пелёнки, обтирала высохшее тело, давила соки и поила с ложечки, чтобы хоть как-то поддержать безвозвратно угасающую жизнь.
- Об одном прошу, - как-то сказала Эльвира Александровна, когда Ларка пришла к ней с очередным визитом: - Мотьку не бросай. Ты сильная, он без тебя пропадёт.
- Что вы, как я его брошу?
- Нет, ты молодая , видная…. Я же тебя не бросила… а он… он тюхтя, - срывающимся голосом сказала свекровь. – Поклянись.
Ларка это сделала. Так они и жили с Мотькой – вроде бы и не чужие, но и не родные. Не клятва их связывала, что-то другое. Обменивались дежурными фразами «Как дела?» и такими же заурядными ответами «Нормально», на этом общение, как правило, заканчивалось.
Лариса Григорьевна оставалась в салоне до самого закрытия, не выходя из своего кабинета. Поздно вечером она заехала в супермаркет, купила бутылку коньяка, готовую еду в прозрачных контейнерах и фрукты. Кухня для неё так и осталась тайной за семью печатями.
- Сильно занят? – спросила она, заглядывая в комнату к Мотьке.
- Что-то случилось?
- Да, нет, ничего… просто поговорить хотела.
Они просидели всю ночь. Ларка выворачивала душу наизнанку, а её муж с удивлением выслушивал откровения своей сильной половины. К еде она так и не притронулась, только выпила пару бокалов коньяка. И рассказывала. Без слёз, без эмоций, без жалости к себе рассказывала о детдомовской жизни. Не отводя взгляда, смотрела на Мотьку и изливала на него весь свой душевный нарыв.
- Я не знал…, - сказал супруг, потрясённый её исповедальным монологом.
- Такая жизнь.
Утром тридцать первого декабря они вместе поехали в торговый центр. Скупали сладости, прямо из подсобных помещений забирали большими коробками. В каком-то неудержимо оживлённом настроении выискивали самое лучшее – дорогие конфеты, зефир, нарядные упаковки с шоколадом. Альбомы для рисования, цветные карандаши, фломастеры, раскраски и много-много ярких красивых книжек заполнили салон внедорожника. Игрушки купить не решились, боялись обидеть детей, если вдруг кому-то не достанется.
- Волнуешься? – спросил Матвей, когда машина повернула на давно забытую заснеженную улицу.
Лариса кивнула. Всё изменилось, она ничего не узнавала и от этого становилось ещё страшнее. Правильно ли сделала, что вернулась сюда?
Железной калитки не было. Большие серые ворота с блестящей пуговкой звонка преграждали путь к старому барскому дому. Рука Ларисы не поднималась нажать кнопку, после недолгого раздумья за неё это сделал супруг.
- К кому? – хрипло прозвучал из динамика немолодой мужской голос.
- Спонсоры, - ответил Матвей.
- К директору, что ли?
- Да, к директору.
Что-то пискнуло, ворота приоткрылись. На негнущихся ногах, кутаясь в воротник шубки из голубой норки, Лариса шла по ровной, тщательно прочищенной и утоптанной тропинке к знакомому крылечку. Три снеговика приветствовали гостей весёлыми угольными улыбками, её берёзка в белом торжественном наряде величаво высилась справа от крыльца. Лариса подошла к ней и с нежностью прикоснулась рукой к холодному шершавому стволу.
В фойе их встретил охранник в чёрной форме, записал паспортные данные и только после этого молодая женщина пригласила пройти.
«Зачем я сюда приехала? Зачем? - думала Лариса, беспомощно оглядываясь по сторонам. - Всё изменилось, всё красивое, чистое и совсем другое. Глупость, какая глупость»! Она хотела развернуться и уйти, но Матвей крепко взял её под локоть и негромко сказал:
- Давай, не бойся, мы уже здесь.
«Кондратьева Елена Владимировна. Директор» - успела прочитать на табличке Лариса и они вошли в кабинет. Женщина, примерно её возраста, поздоровалась и предложила сесть в глубокие кожаные кресла.
- Слушаю вас. По какому вопросу? – поинтересовалась она.
А Лариса не смогла вымолвить ни слова. Она смотрела на директрису и сердце заходилось глухими неровными ударами. Тёплая, тяжёлая волна поднималась снизу и захлёстывала сладкой болью.
- Что-то не так? – участливо спросила Кондратьева Елена Владимировна.
- Ль… Ленка… ты…? – сдавленно прошептала, как прокричала, Лариса, не слыша собственного голоса. Она мучительно медленно поднималась, изо всех сил сжимая руку Матвея и боясь поверить в свою догадку.
Директриса изменилась в лице, соскочила с высокого кресла и опрометью кинулась к ней, ударившись бедром об угол стола.
- Ларка!.. Ларка!.. – голос, заглушённый рыданиями, колокольным перезвоном отзывался у Ларисы в ушах.
Они долго стояли, крепко обнявшись. Счастливый женский шёпот вперемешку с глухими всхлипываниями разбивал на мелкие куски ледяную скорлупу застывшего Ларисиного сердца. Всё это время Матвей сидел неподвижно, боясь шелохнуться и спугнуть такое хрупкое человеческое счастье.
Первый взрыв эмоций улёгся и давние подруги разговаривали больше часа, и никак не могли наговориться.
- А ты не знаешь, где Еленславна? – спросила Лариса.
- Знаю, у себя в кабинете.
- В смысле?.. Здесь?
- А где ей быть? На своем посту она, никуда не уходила. Сама дорогу найдёшь?
Последние слова Лариса услышала коридоре. Цокая каблуками, бежала по новенькой бежевой керамической плитке в кабинет логопеда. Остановилась у коричневой двери, привалилась к стене, отдышалась и осторожно её приоткрыла.
- Ра-ра-ра, - до боли знакомый голос спокойно и размеренно произнёс фрагмент упражнения. Ему вторил картавящий детский голосок.
- Ры-ры-ры, ро-ро-ро, ру-ру-ру….
Затаив дыхание, Лариса робко постучала.
- Войдите, - прозвучало в ответ, она нерешительно толкнула дверь.
Сухощавая пожилая женщина, чуть наклонившись вперёд, уютно сидела за столом с разложенными цветными карточками. Беленькая девчушка, лет пяти, со смешными фонтанчиками хвостиков пристроилась перед ней на высоком стуле и повернула голову на звук открываемой двери. Лариса переступила порог и как лунатик шла вперёд, ничего не видя перед собой, кроме испещрённого сеточкой морщин лица. Глаза на этом лице сначала расширились удивлённо, брови приподнялись вверх.
- Ларочка…
Еленславна попыталась встать, но не смогла и снова села, безвольно опустив на колени руки. Оранжевая карточка с рыкающими звуками соскользнула на пол ярким осенним листом.
Лариса дошла до неё, и не чувствуя как тихие слёзы скатываются по щекам. Присела на корточки возле логопеда, взяла теплую руку, приложила к своему лицу и закрыла глаза.
- Снегурочка!.. Девочка моя!.. Ларочка!.. – бормотала Еленславна, ласково гладя Ларису по голове.
И наступил покой. Долгожданный безмятежный покой, в котором так нуждалась душа.
- Ма-ма-а! – пронзительный детский крик разрывал барабанные перепонки.
Девчушка соскочила со стула, подбежала к Ларисе и тонкими ручками обвила её шею. Снежная королева, Ларка-снегурочка плакала не стесняясь, прижимая к себе две руки – одну сухонькую, а другую мягкую и пухленькую. Так и застали их Матвей и Лена.
Из детского дома они уезжали втроём, забрали ребёнка под расписку.
- Не передумаешь? – спросила директриса. – Смотри, девочка отказная, какие гены – неизвестно.
- У меня у самой гены, - усмехнулась Лариса, взглянув на малышку, важно сидящую на руках у Матвея. - Готовь документы, после Нового года оформим.
Они заехали в детский мир, купили ёлку, нарядные ёлочные игрушки и гирлянду. И много-много подарков для дочки.
Пока муж с ребёнком наряжали ёлку, Лариса нашла рецепт в интернете и пекла блины. Впервые в жизни она почувствовала ни с чем несравнимый запах дома.