Сёстры и братья часть 3 глава 12

Владимир Шатов
Владимир Дмитриевич
Ночь воспоминаний плавно перетекала в утро. Иосиф Виссарионович Сталин встал со стула и прошёлся по небольшой комнате, разминая ноги.
- Раньше я сказал, как в конце тридцатых годов поменял нормальный человеческий график жизни на ночной, - напомнил он собеседнице. - Хочешь знать почему?
Валентина Истомина устала и слушала его непрекращающуюся исповедь невнимательно, боясь банально заснуть.
- А? Что? - встрепенулась она.
- Понимаешь, почему я не сплю по ночам? - уточнил Сталин.
- Нет, - наконец поняла Валентина суть вопроса. - Но мы привыкли к этому, вся страна привыкла…
Иосиф Виссарионович усмехнулся, признавая за собой право, диктовать условия жизни для руководимой им страны и признался:
- После того, как я расстрелял большинство своих соратников по революции, я перестал спать по ночам!
- Это как? - удивилась женщина.
- Засыпал я как нормальные люди, - продолжил он, - но в два, три часа ночи меня начинали мучить кошмары. Будто я попадал в какое-то странное место, похожее на ад и меня преследовали чудища, а я от них убегал.
- Ужас! - Истомина подняла правую руку, чтобы перекреститься, но вовремя остановилась.
- Так продолжалось каждую ночь, - сказал Иосиф Виссарионович, - проснувшись, я не мог заснуть до утра, поэтому решил совсем не ложиться спать до рассвета. При дневном свете монстры ко мне не приходят…
- Уже рассвело, - сказала женщина, намекая на необходимость отдыха.
- Скоро мы закончим! - пообещал он. - Но сначала я расскажу, как советское правительство переехало в Москву.      
10 марта 1918 года в десять часов вечера Владимир Ильич Ленин вышел из парадных дверей Смольного в сопровождении супруги, сестры и верного товарища Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который торопливо шептал:
- Только тихо.… Не надо привлекать лишнее внимание! 
Процессия села в роскошный автомобиль Delaunay Belleville французского производства и направилась к пустырю за Московской заставой, к так называемой Цветочной площади, где сотрудники ВЧК в полной темноте посадили важного пассажира в спецсостав № 4001 державший курс на Москву.
- Несмотря на подписание Брестского мира, германская армия, овладевшая Псковом, несла непосредственную угрозу Петрограду! - инициатором переезда выступил управделами Совнаркома Бонч-Бруевич.
К середине февраля положение на фронте стало угрожающим, Германия развернула наступление по всем направлениям, её войска находили в нескольких десятках километров от Петрограда.
- Иначе мы попадём в плен! - настаивал Владимир Дмитриевич.
21 февраля Совнарком издал декрет-воззвание «Социалистическое отечество в опасности» и принял решение о переносе столицы в Москву.
- Только никто не должен знать об этом… - предупредил Ленин.
Формирование литерного происходило в условиях строжайшей секретности. Состав был сформирован не на Николаевском вокзале, а прямо на Цветочной площади. План Бонч-Бруевича был такой:
- Накопить спальных вагонов, в последний момент сформировать поезд и выехать без огней, пока не достигнем главных путей Николаевской железной дороги.
В целях конспирации было решено, что поезд № 4001 в процессе движения вклинится между двумя обычными составами, выехавшими с Николаевского вокзала, в которых предварительно будут размещены работники комиссариатов и служащие управделами с офисным имуществом.
- На протяжении пути трижды поменяют паровоз и бригаду, - предупредил он.
Не обошлось без происшествий. Отъехав от Петрограда на двести километров, литерный вынужден был остановиться. Дорогу ему перекрыл невесть откуда взявшийся товарняк с дезертирами, собравшимися завладеть поездом, совершенно не догадываясь о его пассажирах.
- Назад! - но как-то только бригада латышских стрелков, охранявшая поезд, выкатила пулемёты, анархисты поспешно сложили оружие.
Поехали дальше, но Владимир Дмитриевич не находил себе места от волнения. Неожиданно он начал вспоминать, как начался этот год:
- Правительство большевиков, тоже называвшееся Временным, обязалось обеспечить немедленные выборы в Учредительное собрание. Пришлось много работать по организации выборов!
На победном Втором съезде Советов Владимир Ильич обещал подчиниться результатам грядущих выборов и воле народных масс. Он не сомневался в неблагоприятном исходе выборов, но не собирался уступать власть. Для этого шага Ленин хотел найти революционного союзника.
- Будет коалиция! - он предложил левым эсерам войти в правительство.
Те согласились, выставив ряд условий:
- Возвращение свободы печати, запрещение ЧК.
Газеты разрешили, но ЧК не запретили. Туда ввели левых эсеров. Получили они посты и в правительстве, но второстепенные. Состоялись выборы в Учредительное собрание. Как и ожидал Владимир Ильич, большевики и левые эсеры их проиграли. Но он был спокоен:
- Большевики победили в военных гарнизонах обеих столиц.
Солдатам нравилась власть, при которой можно не воевать, стрелять офицеров, врываться в богатые петербургские квартиры и митинговать. Всё решали вооружённые собрания солдатских шинелей и матросских бушлатов. 
- Можно действовать! - по его приказу демонстрацию в поддержку избранного парламента обстреляли, как при царизме.
Первое заседание Учредительного собрания было назначено на 5 января 1918 года. Заседание парламента открылось в 16:00 в Таврическом дворце. Большевики пропустили на зрительские места сторонников.
- Руководит ими Коба, - знал Ленин, - поэтому я спокоен…
Из-за выкриков с мест несколько часов не могли выбрать председателя. Два часа ушло на речь избранного главы парламента Чернова, которого перебивали сидящие на галереях матросы.
- Ишь нажрал морду! - они вместе с солдатами охраны развлекались тем, что целились в депутатов или угрожали взорвать гранату.
Владимир Ильич старался показать своё отношение к происходящему. Он полулежал на ступенях, посмеивался, не обращая внимания на ораторов.
- Только на кладбище полное тождество взглядов… - шутил рядом Коба.
Заседание, метко названное Черновым бедламом, продлилось двенадцать часов. Большевики ушли после перерыва. Ленин с радостью покинул зал. Одеваясь, он не обнаружил браунинга в кармане пальто.
- Его украли зрители, приглашённые в зал… - догадался вождь.
В пятом часу утра, поиздевавшись вдоволь над ораторами, бородатый гигант, бывший царский матрос, а ныне глава морских сил Республики Павел Дыбенко отдал приказ караулу закрыть заседание. Начальник караула матрос Железняков тронул за плечо председательствующего и сказал:
- Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал.
Разгон Учредительного собрания прошёл на редкость тихо. После разгона Владимир Ильич позвал Николая Бухарина к себе. У того была бутылка хорошего вина, и они долго сидели за столом.
- Прямо так и сказал Железняк? - под утро Ленин попросил повторить рассказ о разгоне «учредилки» и вдруг рассмеялся.
Смеялся он долго, весело, заразительно, до слёз. Но во время переезда ему было не до смеха. Ждали новый неприятностей в дороге, но через сутки поезд благополучно остановился под сводами Николаевского вокзала древнего города. 16 марта IV Всероссийский съезд советов принял постановление о временном переносе столицы в Москву:
- «В условиях того кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. Ввиду этого съезд постановляет, что впредь до изменения указанных условий столица Российской Советской Социалистической Республики временно переносится из Петрограда в Москву».
Только через двое суток после приезда Ленина разместили в номерах гостиницы «Националь», тщательно охраняемых латышскими стрелками.
- Быстрее! - торопил раблчих Владимир Дмитриевич.
В Москве шла работа по обустройству Совнаркома и ЦИК. Большевистскую верхушку разместили в Кремле, расставив по всему периметру крепости пулемётчиков. Владимир Ильич вместе Крупской после временного пребывания в «Национале» поселились в здании бывшего Сената, в комнатах, которые раньше занимали сторожа. Лев Троцкий метко указал на странность такого положения новой власти, с юмором сказав:
- Со средневековой стеной и золочёными куполами Кремля в качестве цитадели революции?
В Кавалерском корпусе напротив Потешного дворца поселились вожди, выселив обитателей в ЧК. Перестроили часы на Спасской башне.
- Вместо «Коль славен...», - услышал Сталин, - они заиграли «Интернационал».
Автомобили новых владык страны въехали в Кремль через Спасскую башню под иконой с разбитым стеклом и потухшей лампадой. Одним из первых заселился Троцкий. В его комнате стояла мебель из карельской берёзы, над камином старинные часы с Амуром и Психеей. Зайдя туда с Бонч-Бруевичем Лев, иронически обратился к Амурам и Психеям:
- Не ждали нас?
Ступишин, старый кремлёвский служитель, за обедом подавая им гречневую кашу в царских тарелках, поворачивал их так, что орлы смотрели в глаза едокам. Ленин одёргивал соратников, ведущих себя слишком шумно:
- Опомнитесь, батенька, мы уже не в Смольном...
Он позаботился, чтобы в Кремле рядом с ним появился верный Коба. Ему дали кремлёвскую квартиру с зеркалами. Но Сталин знал:
- Партийцы мрачно следят за вхождениями в барскую жизнь вождей.
Войдя в квартиру в Кремле, он сказал:
- К чему эта господская роскошь? - и пнул ногой старинное зеркало.
Полетели на помойку буржуазные Амуры и Психеи. Туда же вскоре отправились недавние союзники. Четвёртый съезд Советов и первый в Москве происходил в Колонном зале. Съезд должен был ратифицировать Брестский договор, и Владимир Ильич не сомневался:
- Разгорится бой, который вернёт всю власть в руки нашей партии.
Съезд начался с чтения послания президента США Вудро Вильсона, который выражал сочувствие русскому народу. В ответной резолюции съезд пообещал скорое освобождение от ига капитала и социализм во всём мире:
- Мы победим!
Идеолог левых эсеров Камков с револьвером на боку объявил:
- Наша партия не желает разделять ответственность за постыдный Брестский мир с Германией. Приказчики германского империализма!
Ленин не отстал и назвал левых эсеров:
- Мыльные пузыри и приспешники буржуазии.
Послушный съезд, где присутствовало восемьсот большевиков против трёхсот левых эсеров, принял резолюцию, одобряющую немедленный мир.
- Мы категорически против договора! - левые эсеры вышли из правительства.
Бонч-Бруевича понимал, что эсеровские боевики так дело не оставят:
- Могут раскачивать лодку!
Владимир Ильич в разговоре с ним подтвердил собственные худшие опасения:
- Надо спешить, пока не разъярилась деревня. На Петроград и Москву надвигается голод и война.

Василий Петрович
Сначала разберитесь в том, что говорите, а потом выражайте своё сомнение. Так любил говорить Василий Петрович Буряк, сосед Марины Николаевны Козиной по ленинградской коммунальной квартире. Их блокадный день начинался всегда одинаково. Он выходил на кухню, чтобы наколоть дневной запас щепок и мелких дров для времянки. Козина обычно слышала его возню и тоже выходила их своей комнаты.
- Как он изменился за эту бесконечную зиму… - присмотрелась она к постаревшему мужчине.
От голода и холода в телах блокадников совершались процессы постепенного противоречивого перерождения, усыхания, распухания, непохожих на обычную добрую болезнь. Изменения были незаметны для поражённого ими человека.
- А ведь он уже пухнет от голода, - говорили про Василия Петровича.
У Козиной тоже опухли десны. Она с ужасом часто трогала их языком, ощупывала указательным пальцем. Лежала и чувствовала что-то одеревенелое и осклизлое,  трупного вкуса, понимая с омерзением:
- Слой неживой материи у меня во рту… Будто я уже умерла!
Зимними месяцами большая часть жителей блокадного Ленинграда, спала, не раздеваясь. Они потеряли из вида собственное тело. Оно ушло в глубину, замурованное одеждой, и там, в глубине, изменялось, перерождалось.
- Количество человеческих страдания переходит в другое качество ощущений! - Марина Николаевна знала, что её тело стало страшным, но не видела этого.
Ей хотелось забыть, что где-то под ватником, за свитером и фуфайкой, под валенками у неё нечистое, измученное голодом тело. Но оно давало знать болями и постоянной чесоткой. Самые жизнеспособные люди в городе иногда мылись, меняли бельё.
- Я мылась в прошлом месяце… - внезапно вспомнила Козина.
Она присматривалась к собственному телу со злобным любопытством, одолевающим желание не знать унылых подробностей. Оно было незнакомое, всякий раз с новыми провалами и углами, пятнистое и шершавое.
- Кожа стала пятнистым мешком, слишком большим для содержимого… - мучилась Марина Николаевна.
Услышав, что сосед проснулся, она встала с постели и подошла к окну. На заднем плане торчали деревья, подымающиеся над решёткой сквера, виднелась трамвайная остановка на повороте, заваленная теперь кирпичом и брёвнами.
- Жест утреннего возобновления связи с миром… - подумала уставшая женщина.
В треснутом стекле окна её комнаты стены противостоящих домов пугающе темнели. Она вышла на кухню.
- А мне кажется, что люди ведут себя на Земле, словно блохи на собаке! - сказала соседу Козина. - Так же впиваются в её тело, пьют кровь планеты и гадят на ней. Потом удивляются, что доведённый до отчаянья пёс уничтожит их карающим шершавым языком.
Обычно они не разговаривали, в дни большого голода люди молчали. Буряк готовил растопку. Ему было неприятно рубить для печки-времянки домовую мебель и видеть под топором знакомые ручки, резьбу, узнавать форму ножки, дверцы.
- Это вроде того, как хозяйка, распорядившись зарезать выросшую в доме курицу, предпочитает съесть её в виде котлет, - понимала она, глядя на его ритмичные движения.
Колоть соседу приходилось ощупью, осторожно вгонять в полено косо поставленный топор, потом ударяя по нему молотком.
- Помню, как ваш сын Коля меня с собакой разыграл… - оживился Буряк. - Когда на дача я подумал, что это она на велосипеде едет!
Марина Николаевна нашарила в темноте и сгребла рассыпавшиеся по площадке щепки, зажимая между двумя культяпками, бросила их в корзину. Пальцы скрючились, и руки давно потеряли хватательные движения.
- Теперь ею можно пользоваться только как лапой, как культяпкой или палкообразным орудием… - подумала она, глядя на правую руку.
Нужно было вынести нечистоты. Василий Петрович относился к этому по-деловому. Он немного сжимался, как бы пытаясь установить дистанцию между собой и вонючим ведром, пытаясь шутить:
- А до войны работу канализации мы просто не замечали… 
Это первый выход на улицу, в нём была прелесть. Это выход из комнаты, окружённой зиянием заброшенной квартиры, комнаты, в которой царят изоляция и не до конца подавленный хаос.
- Всё это послано нам для испытаний, - сказала Козина, когда он вернулся. - Дьявол испытывает человека. Подкупает нас деньгами, удовольствиями, славой. Стоит проявить слабость, повестись на его посулы и потом он непременно потребует платы за услуги. Придётся платить жизнью, здоровьем и детьми. Нужно будет выполнять его приказы, делать за него грязную работу, разрушая себя и близких. Заключившие с ним сделку сходят с ума от постоянного ожидания новых заданий, спиваются и часто кончают жизнь самоубийством. А для страны продавшей душу в 1917 году это вылилось в ужасающую кровь этой войны и в жертвенный ленинградский голод. Поэтому я чётко сформировала цель жизни, прожить так, чтобы не проявить слабость, не впасть в грех, не пойти на сделку с дьяволом, а значит не сделать что-то против совести.   
Они вышли набрать воду из замёрзшего подвала. Ледяной настил покрыл ступеньки домовой прачечной. По скату люди спускались, приседая на корточки. Поднимались обратно, обеими руками переставляя перед собой полное ведро, отыскивая для ведра выбоины во льду.
- Своего рода высокогорное восхождение… - выдохнул Буряк .
Сопротивление нужно было одолевать волей, без технических приспособлений. Перед ним лежало пространство пугающего двора, которое предстояло одолеть с полными вёдрами, которые камнем висели на руках. 
- Как вода, так легко взбегает по трубам на этажи? - сказала она.
Где-то в безвозвратном отдалении маячила настоящая жизнь, которая раньше казалась крайне неблагоустроенной.
- Сейчас это кажется, как в сказке, - вздохнула женщина, - вода, бегущая по трубам, свет, зажигающийся от выключателя, еда, которую можно купить.
Закинув голову, оно измерила предстоящую высоту подъёма. В далёкой глубине виднелся потолок этажа с алебастровой лепкой. Внешняя стена их дома была разрушена  попаданиями снарядов, казалось, что зигзаг лестницы висел в воздухе.
- А действительно, - задумалась Марина Николаевна, - как лестница висит в воздухе, удерживаемая невидимой внутренней связью с домом?
Закинув голову, Буряк измерил вздыбленное лестничное пространство, сквозь которое предстояло пронести давящую, как камень, воду.
- В течение дня нам предстоит ещё много разных пространств, - подумал он. - Основное отделяет нас от спасительного обеда.
Работники зоопарка обедали в ведомственной столовой, где каша больше похожа на кашу. Чтобы пообедать им пришлось бежать по морозу сквозь издевательски красивый город в хрустящем инее.
- Иначе холод проберётся в самое нутро… - мучилась Козина.
Рядом и навстречу ползли люди с портфелями, с авоськами, с судками, подвешенными к концам палкообразных рук.
- Наиболее интеллигентные их них вспоминали про круг Дантова ада, - неожиданно подумала она, - где царствует вечный убийственный холод.
Столовая была с искусственными цветочными горшками на столиках, полугрязными скатертями, почти чистыми подавальщицами. Там было так холодно, что после улицы пальцы не распрямлялись, и ложку ей приходилось зажимать между большим пальцем и смёрзшейся культяпкой.
- Сразу не заметно, что люди занимаются здесь трагическим делом… - огляделась Марина Николаевна. - Борются за жизнь.
Понять это можно, если приглядеться, как посетители быстро облизывали ложку, выскребали тарелку, с наклоном держа её на весу, пальцем обводя край банки с кашей.
- Лизать тарелки уже не принято… - усмехнулась она.
Обречёнными на близкую смерть были не исхудавшие и распухшие люди, а те, у кого был сосредоточенный, деловой взгляд, кто начинал дрожать перед тарелкой супа. Доходяги замолкали перед едой и рассматривали её внимательно, автоматически поворачивая головы вслед за подавальщицей.
- Из всех трапез обед меньше всего похож на своё название, - переключила Козина своё внимание на еду. - В обеде самое печальное это съедание каши. Акт столь краткий, что начало соприкасалось с концом.
Достаточно было двух взмахов ложкой, чтобы внести непоправимые разрушения в выложенную на тарелке массу с ямкой посредине, залитой десятью граммами тёмно-золотистого жира.
- Как коварный восточный политик Сталин, первое правило которого не доверять никому, вдруг оказался так доверчив, что не обратил внимания на подготовку Германии к войне? - думала она, возвращаясь, домой. 
Встречные не смотрели на неё и на дома. Они смотрели себе под ноги, потому что тротуары обледенели, и люди боялись упасть от слабости.
- Особенно они боятся упасть с наполненными супом судками из столовой, - знала Марина Николаевна.
Голодные падали на улицах тысячами и не поднимались. Заходили в гости на полчаса, садились и умирали. Входили в лавку и умирали. Деловито уходили из дома и умирали. Тысячи людей, присев на землю, не могли встать и замерзали. Милиция похищала их продуктовые карточки.
- И эти тени записываются в батальоны ополчения… - удивлялась она. - Даже в годы гражданской войны голодали стихийно и хаотически.
Тогда жители Петрограда ели фантастическую еду: шелуху, крыс и вдруг добывали мешок картошки. Блокадный голод был неплохо организован. Люди знали, что от кого-то невидимого они получат тот минимум, при котором одни жили, другие умирали.
- Я стала доходягой… - понимала Козина и готовилась к смерти.
Настоящий голод оказался похож на хроническую болезнь. Худшее для неё наступило, когда она стала получать четыреста граммов по рабочей карточке. Они не могли остановить истощение, которое подбиралось к переломной точке. Там началась невоздержанность. Рано утром получала паёк, довесок съедала на месте, а кусок уносила на работу.
- Нужно растянуть… - каждый час, она перочинным ножом отрезала ломтик, намечая, сколько можно съесть, а сколько отдать матери.
Отрезала ломтик потоньше, что сопровождалось чувством грехопадения. Когда граница добра была непоправимо нарушена, рождалась дикая мысль:
- Что, если вдруг разрешить себе съесть всё, до конца?
Однажды коллега по зоопарку дал ей пропуск в столовую, где снисходительно резали талоны вперёд, а иногда отоваривали просроченные. В первый раз, когда она замыслила съесть два вторых, ей показалось, что это просто не может осуществиться. Стало стыдно перед соседом:
- Василий Петрович совсем сдал!.. Лучше бы я эту порцию отдала ему.
Он приходил в столовую с раздутыми, тёмно-красными губами. Однажды там исчезла со столов соль, и кашу выдали недосолённую. Буряк впал в отчаяние, бросался от стола к столу, бормоча:
- Нельзя же несолёную кашу... Ох, боже мой, а я и не захватил...
В следующий раз Василий Петрович пришёл в столовую в пальто с выдранным большим клоком на животе. Он сидел за столиком, и кто-то сбросил пустую грязную тарелку ложку погорелого постного масла из каши.
- Вы чрезмерно расточительны, - сказал Буряк светским тоном и, выловив ложкой постное масло, съел с жадностью.
Через две недели Василий Петрович умер в стационаре больницы. 


 
продолжение http://www.proza.ru/2019/12/29/1427