Я помню себя с трех лет. Именно в этом возрасте я узнал имена Моцарта и Арно Бабаджаняна - по радио часто можно было слышать Аллегро из Сороковой симфонии и "Элегию".
В том же возрасте, благодаря маме, я познакомился с творчеством Баха, Генделя, Брамса, Дебюсси, Листа и Боккерини: виниловые пластинки и проигрыватель - отличный способ приобщить ребенка к искусству. Если, конечно, вы понимаете - что есть настоящее искусство. И неважно, что в три-четыре года запоминается только "Менуэт" Боккерини, а от произведений Баха и Генделя становится страшно. Важно то, что страх этот оседает в подсознании, готовя благодатную почву для вашего дальнейшего музыкального развития и порождает любопытство, желание понять: почему взрослые так серьезно относятся к Токкате и фуге ре минор и "Музыке на воде", но замечательный (по моим детским понятиям) менуэт Боккерини их не трогает? Главное - чтобы в этот момент рядом оказался человек, который смог бы вам объяснить эту разницу - доступнно и понятно. У меня в детстве был такой наставник - мама.
Повезло мне и в музыкальной школе: когда пробил мой час играть сонаты Клементи, моя учительница фортепиано сразу предупредила меня, что музыка последнего может показаться мне похожей на музыку Моцарта. Но, продолжила она, я должен понимать, что Клементи мы играем только для того, чтобы развить технику, а Моцарта - чтобы стать лучше, пережить катарсис. Ибо Моцарт - гений, а Клементи - всего лишь ремесленник, пусть и талантливый. В принципе, кто-то может обидеться на такую резкую формулировку, ведь мы живем во время засилья посредственных ремесленников... У многих читателей даже могут найтись такие родственники, друзья и знакомые. Но что-то я не слышал и не читал, чтобы какой-нибудь Клементи написал "Аве верум"...
Бетховен, Шуберт, Шопен, Огинский, Чайковский, Хачатурян - их произведения мама исполняла на фортепиано каждые два-три дня. Хачатурян впечатлял меня масштабностью, красочностью аккордов, Чайковский рассказывал осеннюю сказку. Шопена в то время я еще не чувствовал, не осознавал, поэтому он служил музыкальным фоном к любованию природой за окном. Огинский и Шуберт щемили сердце: и сегодня, может и очень редко, но факт - я могу всплакнуть, услышав "Серенаду" или "Полонез".
А вот Бетховен... Бетховена я мог слушать долго. Очень долго. Сразу замечу, что мамя моя играла не только Сонату для фортепиано номер 14 (она же "Лунная"). Но именно ee, а точнее - первую и третью части - я мог слушшать часами. Я знал историю возникновения "Луннной": гениальный одиночка, влюбившийся в трицать лет, как мальчишка. Расчетливая мещанка со звучной итальянской фамилией, давшая надежду несчастному, а потом отказавшая ему. Более того, выйдя замуж за подобного ей мещанина по духу, изменив ему с офицером-альфонсом, она имела наглость просить у Бетховена взаймы, когда у ее мужа плохо пошли дела. Но никогда, даже сегодня, не казалась мне эта соната "похоронным маршем по любви" или бурным разговором между расстающимися мужчиной и женщиной. Может, сам Бетховен именно так и рассматривал свое произведение и именно по этой причине не любил, когда "Лунную" называли гениальным творением. Для него-то она была всего лишь воспоминанием о несбывшихся надеждах.
Между тем, гениальность "Лунной" сонаты именно в том, что она, с самого появления на свет, сразу превзошла первоначальный замысел своего создателя. Какая любовь? Самоанализ. Мечущийся человек, который остался без средств к существованию. Брошенный, потерпевший фиаско во всех жизненных начинаниях неудачник. Философ, думающий об этом мире, о его превратностях, смерти, людской юдоли. Наслаждающийся природой художник или писатель, стоящий на холме или под деревом лунной ночью, странник над морем, как на картинах Каспара Давида Фридриха, который, кстати, был современником Бетховена. По моему мнению, картины Фридриха лучше всего иллюстрируют музыку Бетховена. Или наоборот: музыка Бетховена дополняет картины Фридриха. Разумеется, многим современникам этих слов не понять: сегодня в моде Дженни Савиль со своей картиной за 12,5 миллионов долларов, на коротой изображена уродливая, голая, толстая женщина. Дженни Савиль часто рисует толстых женщин. Даже сидящих на унитазе в туалете. А о современной музыке я вообще молчу - дерьмо и дерьмо. За редким исключением, доказывающим состоятельность предыдущего замечания.
Вот такой парадокс времен: от "Бессмертной возлюбленной" Бетховена и проникновенных картин Каспара Фридриха к омерзительному, бесформенному телу в окружении цитат из эссе французской феминистки Люс Иригарей. Впрочем, мы же знаем: Иригарей и Савиль с Бетховеным и Каспаром Фридирхом соревноваться не могут. Потому что Бетховен и Фридрих заставляют думать, мыслить, стремиться ввысь. Современное искусство, увы, пробудает только агрессию. Оно пусто и безжизненно. Но мало того - современное искусство пытается навязать свою исключительность. И с этим надо бороться. Во имя будущего. Ибо обезьяна никогда человеком не станет, а вот человек в наше время очень быстро деградирует в обезьяну. Но мы хотим и будем жить в обществе тех, кто ощущает, понимает творчество Баха, а не тех, кто объявляет искусством банан, привязанный к стене клейкой лентой. И тем, более, скучно общество тех, кому абсолютно все равно - Аполлон Бельведерский или печной (ночной) горшок. Инертные, лишенные вкуса конформисты которым что Ренессанс, что постмодернизм - именно такие из таких формируют управляемое стадо. И именно с ними, со стадом, необходимо бороться в первую очередь.