Глядел бы и дальше, но меня тетя Наташа позвала, сказала, что за мной соседские ребята пришли.
Я вышел на крыльцо, смотрю, у калитки двое пацанов стоят. Внешне они оба меня вроде бы постарше. Один высокий белобрысый с прилизанными волосами. Нос у него немного, на мой взгляд, великоват, но, в общем, ничего, симпатичный. Второй пониже ростом, наверное, с меня. Он наоборот чернявым оказался и волосы у него волнистые, а подстрижен под полубокс. Интересно, кому такое могло только в голову прийти. Такие красивые волосы и так изуродовать. Но рассматривать их я не стал, так глазами мазанул и все. Глаз у меня острый, с первого раза все замечает. Так мне дядя Юра всегда говорил. Ну, а потом они с тетей Ниной, маминой младшей сестрой, в другой город переехали и в гости к нам по воскресеньям ходить перестали. Жалко, ведь с ним так интересно было поговорить. Дядя Юра много чего знал того, о чем другие даже не догадываются. И вообще, он мне столько книг своих, которые в детстве читал, подарил, что мне надолго хватило. И главное ведь не в количестве книг, они все такие замечательные были, именно то, что я до сих пор больше всего люблю – в основном, про полярные путешествия, и о великих мореплавателях. Вот какие это книги были хорошие. Все еще до войны изданные, ну это так и должно быть, ведь дядя Юра меня намного старше, а он эти книги в моем возрасте читал.
Я к калитке, не спеша, шел и все о дяди Юриных книгах думал.
- Привет, - услышал я и от своих воспоминаний отвлекся, - тебя как зовут?
- Иван, - ответил я, протянув вначале блондинистому, а затем уж чернявому свою руку, присматриваясь при этом к незнакомцам.
Теперь я их получше рассмотреть смог. Особенно того, который чернявый. Какой-то он не по возрасту серьезный. Блондинистый весь извертелся, пока ждал, когда я от крыльца до калитки дойду. Он и головой покрутил, и с ноги на ногу переступил, и нос почесал, а этот стоял, как статуя, не шелохнулся даже. И руку мне пожал, как взрослый. Не пальцы протянул, как многие, и лодочкой руку не сложил, тоже как некоторые. Нет, он так серьезно мне всю свою пятерню в руку засунул и пожал достаточно сильно. Но при этом не пытался сжать изо всей мочи, чтобы показать, какой он, мол, сильный, нет, просто пожал и все. Понравилось мне это. Надежным он показался. С таким в разведку, наверное, хорошо было бы пойти.
Все это в моей голове в секунду пролетело, пока я не услышал, как он откликнулся:
- А меня Петром родители назвали, и ты так зови, я не люблю, когда меня Петей или еще как-нибудь называют. Петр – я, и все. А вот его, - и он на блондинистого кивнул, - Пашкой кличут. Правда он и на другие имена откликается. Павлик, Павлуша, и даже Павлином назовешь, не обидится.
Блондинистый весь заулыбался даже:
- Конечно, не обижусь. Павлин – это же классное имя. Почему меня никто еще так не называл? Даже не понимаю.
- Не волнуйся ты, теперь я тебя так всегда звать буду, - это чернявый пообещал.
- Петр и Павел значит, - сказал я, - прямо, как святых апостолов вас назвали. Петр и Павел, час убавил, - невольно вылетело у меня, и я поэтому добавил, - в середине лета ваши именины будут, как раз, тогда день на один час короче и станет.
- Какие такие святые, - неожиданно возмутился блондинистый, - ты мне таких слов не говори, а то получишь. Пашка я и все, понял, - и он даже кулаки сжал и мне один показал.
- Понял, понял, не буду тебя Павлом называть, если не нравится.
- Нет, Павлом меня, если хочешь, называй. Мне все равно, как меня называют, но вот о всякой этой мути, апостолах там и прочего, при мне не говори. Я этого всего не люблю.
Я с удивлением смотрел на этого парня. Он так завелся, что я даже беспокоиться начал, как бы он на меня сейчас не набросился. Кулаки у него, то разжимались слегка, то снова сжимались, да до такой степени, что костяшки пальцев белели. "Психованный какой-то, - подумал я, - с такими сложно дело иметь. Надо поосторожней быть, или вообще, ну их. Мне и без них хорошо".
Чернявый, Петром, который назвался, спокойно так к этому отнесся, привык, наверное. Он мне вопрос задал неожиданный, но тема эта всегда меня интересовала, вот я и откликнулся сразу, и вновь мне с ними общаться захотелось:
- Ты в карты, как, играешь, или нет? А то нам вдвоем играть неинтересно. Хотя бы третий нужен, – вот, что я от него услышал.
- Конечно, играю и люблю это дело, - ответил я, - в подкидного, Акулину, девятку, козла, - я только начал перечислять, но Петр меня остановил.
- Это все женские, а может и вообще детские игры. Мы люди серьезные, поэтому и играем в серьезные игры, на деньги. Очко, бура, три листика и прочие. А подкидной, это, тьфу, - неожиданно он даже сплюнул на землю перед собой и ногой растер.
Это меня очень удивило. По воскресеньям, когда к нам в дом приходили гости – братья с сестрами бабушки и дедушки и с их детьми, мужчины садились играть в преферанс. Постоянно играли: папа, дедушка и дядя Леня. Вместо уехавшего дяди Юры к ним присоединялся или дядя Сережа, или дядя Женя, а вот дядя Витя обычно сидел рядом и смотрел.
- Разве можно с такими мастерами садиться, - всегда говорил он, когда его спрашивали, почему он сам не играет, - обдерут ведь как липку.
Играли "по маленькой", так они называли ставку в пять или десять копеек, но выигрыш или проигрыш могли составить до тридцати или даже больше рублей. Игроки вели себя достаточно агрессивно, шумели, ругали партнеров за неправильный ход, в общем, всем присутствующим было интересно за ними наблюдать. Папа играл очень хорошо и почти всегда был в выигрыше, на который он нам с Серым покупал мороженое или конфеты, а остальные деньги шли в семейный бюджет, и он их торжественно вручал маме. Я не понимал тогда, большие это были суммы или нет, но воспринимал все достаточно серьезно. Нас, детей, даже близко к столу не подпускали:
- Вырастете, вот тогда и играйте на деньги, а сейчас брысь отсюда, - вот что мы обычно слышали, когда пытались поближе подобраться к столу, за которым играли в карты.
А тут мои ровесники, пусть даже немного и постарше, на год, максимум на два, предлагают играть на деньги. Я немного опешил и не знал, что сказать. Молчали и стоявшие напротив мальчишки. Пашка продолжал вертеться, все время то с ноги на ногу переступал, то вокруг себя крутился, то волосы поправлял, в общем, руки и ноги у него в покое практически не были. Петр же стоял, как застывший, только моргал время от времени.
В голове моей творилось, не пойми, что. Мне и хотелось принять их приглашение, причем настолько сильно, что все внутри ныть начало, и было боязно. Во-первых, деньги. Не было их у меня и где их взять, я не знал. Вот так, проиграю и, что делать? Карточный долг – это долг чести, его надо отдавать, чего бы это ни стоило. Я столько об этом читал и у наших писателей, да и Дюма не раз это упоминал, что сомневаться в правоте этих слов просто не имел никакого права. Ну, а во-вторых, я же совсем не умею ни в очко, ни в буру, ни в три листика играть, как я это буду делать. У меня сразу же в голове всплыло выражение, которое дядя Витя говорил – обдерут как липку. Но было еще и третье, как я маме с папой скажу, что играю в карты, да еще на деньги. Меня ведь за это так наказать надо, что… Тут я совсем расстроился. Все, о чем я думал – правильно, и стояло передо мной неприступной стеной, но так мне хотелось попробовать, как это играется на деньги и чем отличается от просто играть безо всякого интереса, что сил отказаться от этого у меня не оказалось.
Я сжал зубы до боли, до их скрипа друг о друга, меня начала бить мелкая дрожь, но я глубоко вздохнул, закрыл глаза, а потом уже выдохнул:
- Согласен, - и сразу же успокоившись, деловым тоном спросил:
- Играть то где будем.
- К нам пойдем. Родители у нас у обоих в Москве работают, так что днем некому мешать, да и мы никому помешать тоже не сможем, а у тебя тут мама с братом маленьким постоянно находятся.
- Ладно, сейчас маму предупрежу и приду.
- Мы здесь подождем, а то там собака тебя одного не пропустит. Сядет перед дверью и ее с места не сдвинешь. А попробуешь через нее перешагнуть, вначале для приличия порычит немного, а потом так вцепится, что будешь не только маму звать, а молить пса придется, чтобы твои ноги он из зубов своих выпустил.
- Понял я. Постараюсь не задержаться.
Мама встретила меня прямо у самого порога. Оказывается, она все то время, что я с ребятами провел, в окно нас разглядывала.
- Вроде бы неплохие ребята, - сказала мама, - наверное, тебе с ними будет не так скучно, как тут с нами.
- Мам, а можно я к ним схожу, посмотрю, как они там живут? – поглядывая в окно, из которого были хорошо видны мои новые знакомые, спросил я.
Петр и Павел терпеливо стояли на улице у калитки и ждали меня. И снова Петр стоял, молча, и неподвижно, а Павел весь извелся, и ходил, и руками махал, и головой мотал, и все время, о чем-то рассказывал своему другу, выказывая этим свой беспокойный характер.
- Конечно, иди, - ответила мне моя мама, и этим невольно подтолкнула меня к пропасти, в которую я потом только чудом не угодил. О, скажи она тогда свое непримиримое "нет", которое я от нее слышал очень часто и в детстве, и в юности, не было бы того тяжкого труда, на который обрекло меня мое любопытство и желание познать все, что только можно.
В соседний дом мне одному пройти действительно было бы нелегко. Огромная лохматая собака лежала под деревом в двух шагах от дорожки, по которой нам пришлось идти от калитки в сторону высокого крыльца, ведущего на хозяйскую половину. Собака приподняла голову, лениво проводила нас глазами, убедилась, что идут знакомые, и опять положила голову на вытянутые передние лапы. Оказалось, что войти в дом можно было с двух сторон. Пройдя по узенькой дорожке мимо широко раскинувшихся кустов смородины, мы оказались еще у одного входа. Войдя, мы попали в небольшую комнату с двумя дверями. Ребята открыли ту, которая была с правой стороны, и начали подниматься вверх по достаточно крутой лестнице с высокими ступеньками. Я шел за ними, и мне пришлось высоко задирать ноги при подъеме. Взбежать по такой лестнице на второй этаж было бы трудновато, а вот кубарем скатиться вниз – это запросто.
Наверху небольшая комнатка, до боли напомнившая мне ту, в которую мы приехали с Урала. В отличие от той нашей, где после нашего переезда к маминым родителям, осталась жить лишь папина родная сестра, тетя Марина, здесь было лишь одно подслеповатое чердачное окно, а вот печная труба торчала точно также посередке. Наверное, если будет холодно, и внизу затопят печку, наверху тоже потеплеет. Именно здесь и жили мои новые знакомые, а их родители внизу. Петр и Павел оказались двоюродными братьями. Мать Петра родная сестра отца Павла, вот как бывает. Внизу две комнаты, в одной живут родители Петра, а в другой - Павла.
Мебели у ребят в комнате было немного. Две узенькие кровати, заправленные суконными одеялами. Недавно я в кино ходил. Фильм там новый показывали. "Солдат Иван Бровкин" называется. Фильм просто замечательный, такой, что живот можно себе надорвать, настолько там смешным этот парень, мой тезка, кстати, показан. Так вот там такие же кровати в казарме были, и одеяла на них похожие лежали. У окна небольшой столик с настольной лампой с зеленым стеклянным колпаком стоял. Рядом два стула, да еще шкаф коричневого цвета двустворчатый с фанерными дверками в противоположном углу. Вот и все, что там было. Да, чуть не забыл. Две домотканых дорожки, из всякого тряпья связанные, на полу лежали. А вот книг совсем не было, ни одной я не увидел. Это мне не понравилось. Неужели они ничего не читают? Мягко говоря, до сих пор недолюбливаю я подобную публику. Спрашивать я их ни о чем не стал. Еще скажут, что сую свой нос в чужие дела. Решил просто подождать, как дальше дела пойдут.
А ребята столик тот, который под окном стоял, к одной из кроватей подтащили, один стул рядом поставили и старенькую колоду карт на стол положили. Сами на кровать рядом уселись, а мне на стул показали.
- Сейчас мы тебе объясним правила игры, - сказал Петр, - затем попробуем несколько раз сыграть просто так, для тренировки, ну а потом посмотрим, что делать. Может, чайку попьем, да разойдемся, как в море корабли, - он почти пропел последние слова, чем меня немало удивил.
Оказывается, эмоции у него где-то глубоко внутри спрятаны, да вот немного их наружу прорвалось. А затем, как затараторил. Я с такой скоростью говорить не умею. А из него слова так и посыпались, только успевай в их смысл вникать.
- Так вот. Карты все сдают по очереди. Хочешь, жребий бросим? Но мне кажется, что какая разница, кто первым, а кто за ним сдавать будет, очередь до всех сама дойдет. Но скажешь, жребий бросить хочешь – бросим, тоже интересно, да в чем-то и справедливей, возможно. Тот, кто карты сдает, банкиром считается. Он банк денежный держит. Ну, это так только называется, деньги мы ведь на стол выкладывать не будем. Вдруг войдет кто, а тут деньги. Скандал будет, тот еще. Ты ведь тоже, наверное, не сказал, что мы в карты резаться будем? А уж о деньгах вообще рот не открывал. Не так ли?
Я только и смог, что головой кивнуть. Он так все здорово рассказывал, что я даже рот открыл от удивления. Как это так можно все четко изложить. Среди пацанов, моих знакомых, никто бы так не смог. Себя я не считаю. Сам то я, конечно, смог бы, только подучиться малость нужно и все.
А Петр тем временем не умолкал:
- Каждая карта свою цену имеет. Туза, это уж кто как договорится, или старшей картой назначат, тогда его стоимость 11 очков, или самой младшей. В этом случае он всего 1 очко стоить будет. Мы как решим? – и он на меня опять вопросительно посмотрел.
Я его заслушался, даже не сразу понял, что он ко мне обратился. А потом спохватился, что он молчит, и, не раздумывая, почти выкрикнул:
- Пускай старшей будет.
- Ну вот и хорошо. Видишь, как у нас все идет спокойно. Значит и в игре все будет путём, - и Петр продолжил свои объяснения:
- Картинки все дешевые, но там по старшинству - король старший, ему 4 очка положены, даме – 3, ну а валету, как самому младшему среди картинок – 2 очка. Играем мы колодой из 36 карт состоящей, поэтому цена остальных карт, на каждой написана. Шестерка, значит 6 очков, ну, а десятка – 10. Тут, наверное, все ясно?
Я опять лишь головой кивнуть успел, а он на меня даже не посмотрел, говорил без передышки:
- Банкующий колоду тщательно перетасовать должен и тому игроку, что слева от него находится, протянуть, чтобы тот снял. В нашем случае, так как мы сидим, если я сдавать буду, то ты снимать должен, а, если ты сдавать, Пашка – снимать. Знаешь, небось, как это делается? – и опять, на меня не посмотрев, продолжил, да не просто продолжил, а, как будто со сцены номер новый объявил, громко так, да почти по слогам у него это получилось:
- Колода снята, игра начинается, - а затем, заметив какой-то знак от своего брата, спохватился и опять зачастил:
- Но, прежде всего, Пашка прав, конечно, надо ставку объявить. Мы играть будем по маленькой, поэтому и ставку назначать будем небольшую. Думается мне, - он сделал вид, что задумался и соображает, что-то в уме, лоб у него даже сморщился от напряжения, а затем вдруг неожиданно ко мне обратился:
- Ты-то сам как думаешь, какую ставку нам назначить? – и прямо уставился на меня в упор, как будто первый раз увидел и не знает, чего от меня ждать.
- Не знаю, - растерялся я, и в свою очередь на него вопросительно посмотрел.
- Мы с Пашкой обычно по рублику играем, - и он замолчал, давая мне время на раздумья.
Я в этом ничего не понимал, поэтому согласился, по рублю, значит, по рублю, какая разница.
- Рубль за каждую сдачу, или за очко в сдаче? – пристал ко мне Петр.
- А вы, как играете? – переспросил я.
- Да, ты знаешь, – вначале протянул он, но затем быстро докончил, - когда как. Иногда за каждую сдачу, но чаще за очки. Считаем так, - он что-то, по-видимому, придумал новое, так как Пашка на него смотрел с удивлением:
- Если у кого-то перебор будет, то разницу банкиру между набранной суммой и "очком" платит проигравший. Знаешь, что означает "очко"?
Я не знал, и он мне объяснил:
- "Очко" – это двадцать одно. Определяется по сумме всех карт у игрока. Например, десятка, шестерка, дама и валет. Или, семерка, шестерка и восьмерка. Коронка, это когда приходят десятка и туз. Понял? – на этот раз он дождался моего кивка, и лишь затем продолжил:
- Ну, а если игрок к 15 получил не шестерку, а семерку, то у него стало 22 очка, значит перебор – 1 очко. Будь добр заплати деньги. Теперь понял?
- Это я понял, что здесь не понять. А вот откуда я что-то получить должен, не понял. Ты об этом не рассказывал.
- Ой, извини, действительно запамятовал. Игра начинается с того, что банкир всем, и себе тоже, но в последнюю очередь, раздает в закрытом виде по одной карте, которую никому показывать нельзя. Игра ведь вся "в темную" идет. Сам-то ты, конечно, посмотреть не только можешь, но и должен обязательно. И, вот тут уж как повезет. Может валет достаться, значит 2 очка, а может и туз. Мы уже договорились, что это означает 11 очков. После этого, банкующий нижнюю карту достает и, перевернув рубашкой вниз, кладет на колоду сверху. Вот только после этого игра фактически и начинается. Вначале банкир обращается к игроку слева от себя и дает ему в закрытом, я повторяю в закрытом виде, столько карт, сколько тот попросит. Все эти карты в дальнейшем банкир достает снизу колоды. Это жесткое правило. Да иначе их и взять не откуда. Ведь сверху колоды лежит открытая карта. Это граница в колоде при этой сдаче. Игрок каждую карту берет, переворачивает так, чтобы партнеры не увидели, очки считает, и говорит "ещё", что означает, просит одну карту, или "хватит". Значит набрал столько очков, что рассчитывает на выигрыш или же у него перебор. Когда все игроки заканчивают набирать карты, последний из них говорит "себе", и к этой процедуре приступает банкир. А вот, после того, как и он прекращает набор, все вскрывают свои карты. Если, кто-то набирает "очко", он автоматически становится победителем в этой сдаче, остается только узнать, сколько же проиграли ему партнеры. Тут все просто. За недобор в банк следует заплатить за каждое очко один рубль, а за перебор – два. Если же никто не набрал ;очко;, то победителем объявляется тот игрок, у которого большая сумма на руках. Подсчет проигранных денег ведется также, как я только, что объяснил. За перебор по два рубля за каждое очко сверх 21, а в случае недобора по одному рублю за разницу между количеством очков победителя и проигравшего. Естественно, что, если какой-то игрок набирает равную сумму очков с другим игроком и они становятся победителями, никто из них ничего не платит, ничья она везде ничья. Но, только в том случае, если речь о рядовых игроках идет, а, если одним из них банкир окажется, то его считают победителем, только другой, тот который тоже вроде бы победителем должен быть, деньги не платит. Между ними то ничья. Понял?
Конечно, я не только все понял, я даже не мог себе представить, что кто-нибудь здесь мог что-то недопонять, поэтому я вначале даже головой энергично закивал, а потом вспомнил, что у меня вопрос еще в самом начале его объяснения возник, только я никак в его скороговорку вклиниться не мог. Решил, что потом задам. Вот время и наступило. Я понял, что Петр мои кивки заметил и решил свои объяснения продолжать, поэтому буквально закричал от нетерпения, так мне ответ на мой еще невысказанный вопрос получить захотелось:
- Постой. Ты мне лучше скажи, что будет, если к игроку два туза придут?
Петр с удивлением на меня посмотрел, потом с братом переглянулся и не спеша так, почти по слогам произнес:
- Зачем врал, что играть не умеешь? Решил нас заманить и обчистить?
Я удивился:
- С чего это ты взял, что я играть умею? Я вообще только от вас узнал об этой игре, в нашем доме в такие игры не играют. А два туза? Это же естественно. Если каждый стоит одиннадцать очков, то значит два будут – двадцать два, а это перебор. С моей точки зрения, это неправильно. Ведь два туза такая же редкая комбинация, как туз с десяткой.
- Смотри-ка, - повернулся Петр к Павлу, - соображает.
- Ты, что умный очень? Таблицу умножения наизусть помнишь? – неожиданно вскочил с кровати Павел, и закричал на меня, - я с тобой играть не сяду. Ты меня обыграть хочешь. Вопросы задаешь, на которые сам ответ знаешь. Вот и скажи. Как два туза считать?
Я не стал с ним в перепалку вступать, а спокойно так проговорил:
- По справедливости, это тоже надо ;очком; считать.
- По справедливости, - передразнил он меня, - много ты справедливости, видать, встречал. А, в общем, ты прав, конечно, - неожиданно успокоился он.
А Петр дальше начал частить:
- Во многих компаниях так и считают и даже слово выдумали, как такую комбинацию назвать – Москва.
- Почему Москва? – удивился я.
- Откуда я знаю, - ответил он, - Москва и все, а почему именно Москва, мне до лампочки.
- А вот мне очень даже интересно почему Москва? Ну, ладно не знаешь, значит не надо. Все остальное я понял.
- Ну, раз все понял, давай я буду объяснять дальше, - проговорил Петр.
- А, что еще дальше объяснять? Все же закончилось, - удивился я.
- Все, да не все, - сказал Петр, - ты лучше помолчи и послушай, что дальше происходить будет. Банкир, отыгранные карты собирает, переворачивает рубашкой вверх и на открытую карту кладет, а затем опять же снизу колоды, начинает новую сдачу. Он достает еще по одной карте и раздает их игрокам, да и про себя тоже не забывает. В этой сдаче все происходит ровно также, как в первой. Да и заканчивается она таким же подсчетом очков. А вот в третьей, что бывает редко при трех игроках, как у нас, или четвертой-пятой сдаче, может произойти следующее. Если оставшихся в колоде карт не хватит на первую раздачу или хватит, но ни одной на торг не останется, то колода переходит к следующему по очереди банкующему и игра продолжится в обычном режиме. А вот, если начнется торг, а карты закончатся, то все вскрывают, то что у них на руках оказалось. У банкира в этом случае, так уж считать принято, - говорить он стал медленно, тщательно подбирая слова, мне показалось даже, что Петр на ходу все это придумывает, - ;очко;. А все остальные должны ему разницу. Ну, поскольку банкиром по очереди каждый будет, то такая ситуация у любого может возникнуть.
Последние слова он опять скороговоркой произнес, и на меня с победной улыбкой посмотрел, вот, мол, как я все интересно придумал. Я никак не мог понять в чем здесь подвох. Чувствовал, что он есть, а вот в чем. Но его слова, что все по очереди банкирами будут, меня успокоили и я свое беспокойство решил в ту еще степь послать. Да и на все мне было тогда наплевать. Как будет, так и будет. Меня больше интересовало, когда мы играть начнем. Меня просто чуть не разрывало от желания, как можно скорее сесть за стол и, получив в свои руки карты, крикнуть ;очко;. Желание было настолько сильным, что я, возможно, крикнул бы это слово при любом количестве очков на руках. ;Запретный плод сладок;, эту фразу бабушка часто повторяла, когда ее многочисленные внуки собирались вместе и пытались учудить что-нибудь этакое, запрещенное взрослыми или находящееся на грани запрещения. В ту минуту, пока Петр задумчиво, но в то же время изучающе смотрел на меня, а я всеми своими взвинченными ожиданием игры нервами ощущал его взгляд, мне хотелось только одного – играть.