ГЛАВА 28.
В детдоме все дети хотели, чтобы их усыновили. Можно даже сказать, что мечта о приемных родителях была главной мечтой каждого ребенка. Об этом не говорили громко, скорее шепотом, и только лучшему другу в минуту откровенности. Желание найти семью особенно обострялось, когда наступала пора новогодних праздников. Ведь некоторые дети получали под елку, например, игровые приставки, и другие – дешевые конфеты в государственной упаковке. Было понятно, что раскошелиться на хороший подарок мог только человек, заинтересованный в ребенке, и от этого сразу вспыхивала безумная надежда. Дети исследовали дорогой подарок по многу раз, пытаясь понять, кто его послал. Но я не помню случая, чтобы без желания дарителя правда открылась. К слову сказать, я был один из тех, что получал такие подарки часто, и порой без всякого повода. В детдоме все были убеждены, что меня скоро усыновят, и я с нетерпением ждал несколько лет подряд.
Но потом пришло понимание, что если это не случилось в младенчестве, то, скорей всего, не случится никогда. Мне помнится, я окончательно разуверился лет так в восемь. Убедил себя, что надежды нет, и перестал об этом думать. Однако в десять неожиданно увидел в нашем саду женщину, которая мною заинтересовалась. Причем довольно своеобразно: она восхитилась не моей внешностью, как обычно поступали все, с кем мне приходилось встречаться, а тем, что я высок для своего возраста, и крепок.
– Какой хороший мальчик! – сказала она, потрогав своими цепкими пальцами мое плотное плечо, – сколько тебе? Одиннадцать? Спортом занимаешься?
– Нет, – сказал я, легко неся к яблоне ведро с водой для полива. Женщина проводила меня взглядом и направилась к заведущей.
В результате я, и еще два ребенка из нашего детдома, попали в семью Вероники и Андрея Ким, где уже имелось двое своих, и четверо приемных детей.
В самом начале я несказанно обрадовался усыновлению. Но потом, месяца через три, ощутил прежнюю, детдомовскую тоску. Нет, не то, чтобы на новом месте ко мне плохо относились. Если честно, гораздо лучше.
Возвращение тоски было связанно с образом жизни семьи Ким. Они вели большое крестьянское хозяйство в отдаленном районе Подмосковья, и видели будущее, как своих детей, так и приемных, только в качестве фермеров. Кимы не находили пользы в современной системе обучения, считали школу необходимой лишь отчасти, и категорически запрещали дома «все эти «телевизоры и компьютеры»». После возвращения на школьном автобусе из райцентра, каждый ребенок в семье приступал к выполнению строго установленных для него обязанностей. В которые входили, конечно же, уход за всевозможной живностью, а также обслуживание самого себя, включающее и стирку одежды руками. Помимо того, Андрей Ким учил мальчиков охоте и выживанию в дикой природе, а сама Ким объясняла девочкам, как шить, пользоваться прялкой, и выделывать шкуры.
Супруги Ким не были сектантами. Они искреннее считали, что мир движется к катастрофе современного порядка, и будущее есть лишь у того, кто «крепко стоит на матушке–земле». У них был страх остаться на склоне лет без пенсионного обеспечения, ввиду ожидаемого ими краха государственной машины, и они желали иметь своё и приемное потомство, способное их прокормить. Кимы набирали детей, желая создать что-то вроде русской крестьянской общины 19 века, или сельхоз хозяйственной коммуны по западному образцу.
Мне хуторская жизнь, хотя в самом начале и воспринятая с энтузиазмом, быстро надоела. А спустя три месяца, когда меня, проводя обряд посвящения в охотники, оставили в лесу на ночь, я вообще захотел сбежать обратно, в детдом. Остановила привязанность к девочке, младшей Ким (я не еще не знал, что влюбчив, и не мог понять, что за чувство к ней испытываю). Мне казалось, что человека лучше нее я уже не найду: она гладила меня по щеке и млела, заглядывая в глаза.
Впрочем, объективности ради, у Кимов только я страдал, остальные дети были довольны жизнью. Супруги постоянно устраивали торжества, посвященные различным событиям, где каждого поджидал приятный сюрприз. После того же обряда посвящения, который, как они торжественно объявили в присутствии всей семьи, я с честью выдержал, (что не совсем так: я залез на дерево и до утра дрожал от страха, вместо того чтобы разжечь костер, и у его тепла выспаться в спальном мешке), мне вручили дорогое пневматическое ружье. Оно стреляло так хорошо, что из него легко можно было подбить голубя на ужин. Помню, я неделю не выпускал ружье из рук, но потом оно мне надоело, и тоска опять начала брать свое. А может быть, мне не хватало улиц Москвы, дыхания большого города, или любви, которой так щедро одаривала Марья Ивановна?
Вероника Ким отличалась эмоциональной сухостью. Как-то, в порыве ощутить если не мать, то хотя бы старшую сестру, я прижался к ней, думая, что она приласкает меня. Но она, хоть и обняла, но не смогла выразить свои чувства. Получилось, будто мой порыв неуместен. Возможно, это было действительно так: тогда у Кимов начались крупные неприятности.
Их глухое и ранее никому не нужное землевладение подверглось рейдерской атаке с целью захвата, и, хотя судебное разбирательство только началось, недалеко от нашего дома уже появилась мощная строительная техника. Она принялась ровнять местность под самый большой в Подмосковье мусорный полигон, создаваемый по распоряжению губернатора. Наносимый природе ущерб был неисправим, о каком либо севообороте и пастбищах не могло быть и речи.
Переселиться Кимы не могли по причине отсутствия денег, и перед главой семьи встал вопрос, что делать с большой семьей. Было очевидно, что никто из детей, когда вырастет, не сможет жить на засыпанной мусором ферме.
В общем, не знаю, как сложилась бы моя судьба, оставайся я у Кимов дальше. Знаю лишь, что сельский житель из меня вряд ли получился. И хорошо, что моя жизнь резко переменилась, когда к нам приехала красивая иностранная машина с большими колесами и блестящей решеткой радиатора.