– Бабушка, а война какая?
Первоклассник Ванечка пристроил рюкзак на скамейке и пытливо посмотрел на бабушку Иру. Сегодня в классе ребятам рассказывали о войне, и Ванечке не терпелось об этом расспросить. Бабушка Ирина Тарасовна, невысокая ссутулившаяся старушка с добрыми подслеповатыми глазами, сидела тут же на скамейке и гладила рыжую дворовую кошку, нахально взобравшуюся к ней на колени.
– Война разная, внучек. Кто-то шёл в атаку и погибал, кто-то голодал в осаждённом городе. Кто-то работал по двенадцать часов в лютый мороз на станках под открытым небом. У каждого своя война. Моя война прошла в оккупации. Вот послушай.
Перед войной мы с родителями жили в Могилёве. Мне одиннадцать лет исполнилось, брату шесть, а сестрёнке – только полгодика. В первую же ночь налетели вражеские самолёты. Много домов в руины превратились. Отец наутро в военкомат пошёл, мать собрала нас, детей, – и бегом на окраину города к бабушке.
Эвакуироваться мы не успели. Я с малышами дома сидела, мать с ополченцами окопы оборонительные рыли.
Чуть больше месяца продержалась Красная Армия и отступила, вражеские войска заняли город.
Помню, осенью сорок первого стали оккупанты собирать женщин и детей в колонны. Мы не понимали, что с нами будет. Кто-то говорил, что в Германию на работу отправят, кто-то – в лагеря смерти.
Наша семья оказалась в одной колонне с Марийкой, маминой крестницей. Днём гнали нас без остановок. Ночью давали отдохнуть. Обычно перед сном конвоиры молоденьких девушек подыскивали. Позабавиться. Мама Марийку прятала. Натянет ей платок до бровей, сестрёнку полугодовалую в руки сунет и накажет, чтоб, глаз не поднимая, сидела.
Когда проходили через деревню, где жила мамина двоюродная тётка, разместились на ночлег в её доме. Немцы обосновались в деревне обстоятельно, хозяев из домов выгнали. Кто в погребе жил, кто в сарае, а кто землянку вырыл. Тёткин дом стоял на окраине у самого леса – старый, плохонький, немцев в нём не было.
Ночью спрятала нас тётка в стоге сена. Кроме нашей семьи, ещё родичей. Остальных утром погнали дальше. Просидели мы в стоге до вечера. Малыши хныкали – страшно им, да и колоски ячменные «кусачие» за ворот лезут.
Пока мы в сене сидели, родственники в огороде вырыли траншею-блиндаж. Земля в Белоруссии хорошая, податливая. Рыли глубоко. Сверху накрыли досками, присыпали землёй. Взрослые укрылись в конце земляного тоннеля, дети – ближе к выходу.
Так началась наша подземельная жизнь.
Немцы, видимо, знали про убежище. Однажды притащился вражина, откинул дерюжку, закрывающую вход в блиндаж, – а там детские головы торчат. Тётка на крыльцо выскочила, как наседка, что-то ему кричит, причитает. А он:
– Матка, сало давай!
Она в кладовку: там, в торбочке, несколько кусков сала с мирного времени хранились. Кинула ему под ноги торбу. Тот поковырялся в ней, выбрал кусок и ушёл. Потом ещё три раза приходил, пока всё сало не забрал.
У тётки была собака по имени Кнап. Злющая-презлющая и голодная. Немцы всех собак деревенских перестреляли. Кнапа тётка спрятала у нас под землёй.
Однажды утром слышим: кто-то по огороду ходит. Подморозило уже. Под сапогами у непрошенного гостя: хруп-хруп.
Дети притихли, а собака, что с неё возьмёшь, морду высунула – и давай лаять. Я её за ноги схватила, тащу обратно в землянку. И вдруг слышу: «Трах-тарарах!» – очередь по собаке из автомата.
Так не стало Кнапа.
Вскоре выпал снег. Мы всё там же ночуем, в блиндаже-землянке. Холодно, голодно. Хлеба нет. Тётка приносила варёную картошку и варево из очисток. А ещё у неё был рыбий жир. Много. Целая бутыль. Вот этот рыбий жир и спас нас. Жиром варево из очисток поливали и ели. Вкусно!
Когда очередная команда немцев из деревни уходила, мы в дом перебирались, отогревались. Потом новые военные в дома вселялись, хозяйничали – мы обратно под землю, в блиндаж. Такими перебежками и жили.
Тёткин племянник Коля из окружения попал в партизанский отряд и остался там подрывником. Однажды зимой возвращался на телеге с задания. Партизаны в соседней деревне склад немецкий подорвали. За ним фашисты на мотоциклах увязались. Он лошадь с телегой в тёткин двор загнал, а сам огородами — в лес, к партизанам.
Немцы как лошадь увидели – в дом ворвались. А там мы из блиндажа погреться пришли. Нас из дома – во двор. На мороз. Злые. Ругаются.
Дети – в рёв, женщины воют.
Пожалели детей, с тёткой оставили, а маму и остальных, кто в блиндаже прятался, в гестапо погнали. Дорогой выяснилось, что староста, прислужник немецкий, чьим-то знакомцем оказался, – отпустил маму и односельчан. Остальных деревенских к вечеру гестаповцы расстреляли.
Коля всю войну прошёл, много подвигов совершил, а вот погиб как-то глупо. Это уже после войны было. Собрался с друзьями на рыбалку. Задумали они рыбу глушить. Стал Коля мину разбирать, порох доставать, да и не рассчитал, взорвалась мина.
Мне его рассказ из боевой жизни запомнился. В начале войны попал отряд Николая в окружение. Воды нет, еды нет, патронов почти не осталось. Долго шли бойцы, голодные, промокшие. На телеге раненые стонут.
Вдруг самолёты гитлеровские налетели, бомбить начали. Бойцы — к лесу, прятаться. Раненых укрыли, а лошадь – не успели. Подбили её немцы. Что делать? Развели костёр – варево из лошадиного мяса готовить. Только вода закипела – опять самолёты.
Коля куски мяса из котла повыхватывал – да в рюкзак. Рюкзак на спину и бегом к лесу. Пока бежал, думал, что кожа на спине слезет, так горячо было. А ничего, обошлось. Мясо спас, бойцов и раненых накормили, а вечером к партизанам вышли.
Когда Красная Армия перешла в наступление, всё вокруг загромыхало.
Ночь. Вдруг всполохи, грохот. Мы высунулись наружу. Немцы из домов выскочили, паника: технику и обозы побросали, бегут. Смотрю, один фриц сапоги натягивает, другой – китель. Тот, что сапоги надевал, кинулся к нашему укрытию. Мы глубже спрятались. Немец гранату на крышу у входа в блиндаж бросил и своих немчур догонять побежал. До сих пор не пойму, как мы живы остались…
Утром освободили нас красноармейцы.
Дорогу снежком, как ангельским пухом, присыпало. Тихо вокруг. Все плакали от радости. Такое счастье!
Тётка причитала:
– Сколько жива буду, этот день не забуду! Самый лучший, самый счастливый! День Святого Архангела Михаила. 21 ноября.
Ирина Тарасовна достала носовой платочек и вытерла слёзы. Ванюшка, прижавшись к бабушке, обхватил руками её сгорбившиеся плечи и уткнулся губами в щёку.