Физтех. Студенческая жизнь. Часть1. Младшие курсы

               
В конце июня 1960 года,  через несколько дней, незаметно прошедших после выпускного вечера, я первым получил в средней школе №7 города Алатырь аттестат зрелости и стал собираться в Москву. Ехал я поступать в Московский физико-технический  институт (МФТИ),  расположенный в городе Долгопрудный Московской области, вступительные экзамены в котором, в отличии от всех других ВУЗов страны, начинались с первого июля, а не с августа.
 Со слов папы, я знал, что он был создан в 1951 году, по личному указанию И. В. Сталина для подготовки высококлассных  специалистов для работы в научно-исследовательских институтах Академии наук, конструкторских бюро и научных подразделений оборонных предприятий. В нём имелось четыре факультета - радиотехнический, радиофизический, аэромеханический и физико-химический, учёба длилась шесть лет, ректором был генерал-лейтенант. Всем поступившим студентам представляется общежитие и самая большая в стране стипендия.  Основным критерием для поступления в МФТИ было углублённое  знание математики и физики, а остальные предметы  (русский и иностранные языки) можно было сдать даже на тройки, что меня было  очень привлекательным, поскольку в школе я отличался  успехами в точных науках  (мог  даже решать опубликованные   задачи для поступающих в этот институт), и  был не в ладах с языковой частью своего школьного  образования. А кроме этого, не прошедшим конкурс поступающим, представлялась возможность без дополнительных  экзаменов быть зачисленным в целый ряд других высших учебным заведениям  или поступать  с первого августа в другие институты на общих основаниях.   С другой стороны в школе мне нравились  именно математика с физикой и я мечтал стать физиком!               
Ехал я один, без сопровождения родителей, был полон сил и энергии и не боялся трудностей! С собой я взял учебники, немного белья, деньги и уверенность в своем успехе.
Руководствуясь папиной инструкцией, я сел в трамвай  и благополучно добрался до Савеловского вокзала. Там я еле успел вскочить в отправляющуюся от платформы  электричку, торопясь, как можно быстрее добраться до города Долгопрудного. К моему удивлению оказалось, что электричка доехала до станции Марк и дальше не пошла, а пассажирам было предложено покинуть вагоны. Я вышел на платформу, и стал спрашивать у людей, сколько же остановок осталось до Долгопрудного и можно ли добраться до него пешком. Выяснив, что до города осталась проехать одну остановку или пройти километра три, четыре, я бодро подошел с чемоданом к краю платформы, чтобы спуститься с неё на землю и продолжить свой путь пешком вдоль железнодорожного пути. Тут меня вовремя остановил оклик  какого-то солдата, который тоже вышел из этой электрички, но ни куда не пошел, а спокойно стоял на платформе: “Парень, ты куда собрался со своим чемоданом?” – спросил он.
Я подошёл к нему, рассказал свою ситуацию, он  сначала немного  посмеялся,  а сказал мне, что он тоже добирается до МФТИ (Физтеха), и предложил вместе дождаться следующую электричку, которая придёт через сорок пять минут и спокойно доставит нас в город Долгопрудный. Мы с ним познакомились, быстро нашли общий язык и вместе добрались до приемной комиссии института. Поступали мы на разные факультеты, я на радиофизический, а он на аэромеханический, но нас поселили вместе в огромном зале физкультурного корпуса, стоявшего рядом со студенческими общежитиями. В игровом зале рядами стояли кровати, в центре между ними помещались поставленные в линию письменные столы для занятий. В зале размещалось не менее пятидесяти абитуриентов.
Мы с Володей, так звали солдата, обосновались рядышком на двух соседних кроватях и образовали свою дружную ячейку, которая на первых порах стабилизировала наше положение в незнакомой для нас компании молодых, активных людей, какими были абитуриенты института.  С раннего утра, после завтрака, мы с Володей брали учебники и шли заниматься на волю, в березовую рощу, которую мы обнаружили на другой стороне  железнодорожной линии, проходящей невдалеке от  студенческого городка института. Выбрав растущее на небольшой, покрытой густой, зелёной травой  поляне раскидистое дерево, мы располагались в его зыбкой тени и брались за учебники физики. Он часто задавал мне вопросы, и я консультировал его по всем возникающим у него   недоразумениям, объясняя ему  суть физических процессов и явлений. Он готовился к поступлению на Физтех самостоятельно, по случайным учебникам, которые он добыл, находясь в армии, и поэтому знал физику и математику заметно слабее меня.
Экзамены мы с ним сдавали в одном потоке, но в разных группах. Первый экзамен по физике мы были должны сдавать пятого июля, и поэтому время для подготовки к нему у нас почти не было. 
По вечерам все абитуриенты, живущие в зале, собирались за столами в центре зала,  и начинали вместе решать наиболее сложные задачи по физике. Тон в дискуссии задавала группа из нескольких активных ребят, мнение которых было решающим. Слушая их объяснения, в какой-то момент я дрогнул. Многие ребят, особенно из больших городов, щеголяли знаниями  элементов высшей математики, употребляли в разговоре непонятные мне физические термины и как-то сходу легко решали задачи по физике способами и методами, которые казались мне не применимыми для этих целей.  Раза два я пытался публично доказать  ошибочность их мнения  и предлагал всем, как мне казалось, верные решения, но был этими ребятами высмеян и не нашёл понимания своих идей  у остальных ребят. Я замкнулся, перестал участвовать в вечерних обсуждениях, но остался при своем мнении. Я его не изменил даже тогда, когда ребята, вернувшись после экзамена, стали разбирать свои решения задач по физике, и оказалось, что абсолютное большинство из них решили свои задачи не так, как решал бы их я. Через день, вернувшись к вечеру с Володей в спортзал, мы обнаружили ряды пустых кроватей, что означало провал почти всех абитуриентов на экзамене и свидетельствовало  о моей правоте в прошедших дискуссиях.
 На Физтехе нужно было сдавать шесть экзаменов по четырем предметам. Из них четыре экзамена считались зачетными для получения конкурсных баллов, а два были барьерными, не шли в зачет, а надо было просто не получить по ним двойки. В зачет считались только оценки, которые абитуриент получал по физике и математике на письменных и устных экзаменах. К устным экзаменам допускались только те абитуриенты, которые успешно написали письменные работы. При этом каждый абитуриент, приходя на устный экзамен, знакомился со своей  письменной работой  и мог оспаривать правильность оценки, выставленной за решение каждой задачи.
В тот год конкурс в Физтех был девять человек на одно место, проходной балл был равен тринадцати баллам, и большая часть абитуриентов "срезалась", конечно, на письменных экзаменах. Тот, кто не умел решать задачи, не имел ни каких шансов поступить в институт! Кроме этого, абитуриентам нужно было ещё пройти мандатную комиссию, так все студенты этого института должны были получить допуск к секретным работам. Эта комиссия без объяснения причин могла отклонить любую кандидатуру, прошедшую фильтр вступительных экзаменов в институт. Правда, абитуриентов, сдавших вступительные экзамены и не прошедших зачисление на Физтех, охотно брали без экзаменов в некоторые технические институты Москвы и Нижнего Новгорода.
У Володиной группы экзамен был на один день раньше, чем у моей, и уже вечером, попрощавшись со мной и пожелав мне успехов, Володя отправился домой догуливать свой учебный отпуск, а я лег спать пораньше, чтобы с утра, хорошо выспавшись, пойти на первый вступительный экзамен.
Первый экзамен, как и у всех абитуриентов, была письменная физика. Сдавали мы её в большой аудитории, где нам было предложено четыре варианта наборов задач. Каждый ряд писал свой вариант. Во всех вариантах было по пять задач на разные разделы физики, решение каждой из которых давало один балл. Сколько задач решишь, столько баллов и получишь. Просто, понятно и незатейливо!
 Я внимательно просмотрел все задачи и начал первой решать задачу, которая мне показалась наиболее понятной и простой. Ещё перед отъездом родители дали мне совет,  на  экзамене пытаться решать  задачи в порядке увеличения их сложности, с тем, чтобы каждая решенная задача придавала мне силы и уверенности, а не отнимала энергию и время, если вдруг решить мне её не представится возможным. Не получается быстро найти решение, бросай задачу и начинай решать новую, пока не найдешь ту, которая окажется по зубам! Этому совету я и последовал!
На удивление самому себе еще за час до окончания контрольного времени мне удалось решить все пять задач. Решал я их, как это было положено в физике, сначала в общем виде, используя буквенные обозначения, а только в конце подставлял соответствующие цифровые значения и делал окончательные расчеты. Загнанное внутрь себя волнение проявились у меня в достаточно странной форме, и явно сыграло со мной злую шутку. Вместо того чтобы в оставшееся время спокойно выверить решения задач, я,  охваченный какой-то непонятной самоуверенностью и желанием отличиться, тут же сдал свою работу и вышел из аудитории во двор института.
Весь двор был заполнен родителями абитуриентов, в основном, конечно, москвичей, которые с большим волнением ждали появления после экзаменов своих детей. Они буквально набросились на меня с просьбой вспомнить и написать условия задач, которые мне пришлось решать. Я, конечно, продиктовал им всё, что вспомнил, и стал вместе с ними ждать окончания экзамена. После меня практически ни одного абитуриента во двор не вышло, и все появились разом, как только время экзамена истекло. Большинство ребят тут же во дворе разбились на группы по вариантам и стали заново решать задачи с целью поиска правильных решений. Присоединившись к своей группе, я тоже стал участником этого действия. Через некоторое время я, к своему ужасу, обнаружил, что мои вычисления в задачах не сходятся с правильными цифрами, хотя решения, в общем, буквенном виде, вроде бы, были правильными. Расстроенный,  я вернулся спортзал, полежал немного на кровати и ушел на улицу, так как мне никого не хотелось в этот момент видеть.
Я нашел недалеко от спорткорпуса укромный уголок и уселся там думать, что же мне делать дальше!  Если мне по физике поставят двойку, решил я, то домой на всеобщий позор я конечно не вернусь. Поеду тогда к папиному брату в  подмосковный посёлок Малаховку, поживу там немного, отдохну и буду пытаться поступить в Московский энергетический институт. Только став студентом, я смогу спокойно показаться в Алатыре, думалось мне. Наверное, у меня был очень несчастный вид, так как проходивший случайно старшекурсник не выдержал и подошел ко мне узнать, в чем дело и что же со мной случилось. Он присел рядом, и я неожиданно для себя всё ему рассказал. Он стал меня успокаивать и сказал, что двойку, наверное, мне всё-таки не поставят, так как очень редко находятся абитуриенты, способные при поступлении решить все пять экзаменационных задач. Физтех по всей стране ищет одаренных ребят и, если они появляются в стенах института, так просто ими не разбрасываются. Что касается услышанных мной незнакомых терминов по физике, то он готов их мне пояснить, а уж что либо из высшей математике мне точно не понадобиться для поступления.
 Разговор ободрил меня, вселил надежду на благополучный исход экзамена, и я отправился готовиться к устной физике. Этого студента я потом встретил, уже учась в институте. Он уже был аспирантом и вел занятия со студентами. Мы с ним пересекались на физкультурном поприще, играя вместе в волейбол, дружески здоровались друг с другом, но я почему-то  постеснялся напомнить ему о прошедшей встрече и подойти со словами благодарности, а он меня при встрече вообще не узнал.
Когда я пришел на устный экзамен по физике, то мне показали мою письменную работу, в которой против каждой задачи стояли знаки плюс и минус, а в конце труда стояла жирная тройка. У меня просто камень с души свалился. С этой оценкой я радостно согласился, а на вопрос преподавателя, как же я умудрился, подставляя в полученную мною формулу цифры, при вычислении её значения, вместо того, что бы  сложить квадраты двух чисел и извлечь после этого корень, просто сложил их арифметические значения, возвёл это в квадрат и взял корень, получив исходную сумму, я честно сказал, что объяснить это не могу. Что на меня нашло, и о чем я думал мне самому было не понятно, и всё произошедшее казалось мне мистической загадкой. 
Мне он предложил несколько не очень сложных задач,  и  я быстро их решил, без всяких ошибок и провёл правильно все численные вычисления. Потом он стал спрашивать материал выбранного мной билета и снова вернулся к задачам. Остальные задачи были, как говорят, на “соображалку”, и глубокое знание физики! Вопросы  были типа: "Почему луна не падает на землю, если она движется, а значит, теряет энергию? Чем обусловлен выбор конфигурации изоляторов подвески линии, передающей высокое напряжение?"  Он подозвал ещё одного преподавателя, и задачи стали давать мне вдвоем. В итоге, я ответил на десять или двенадцать хитрых  вопросов и решил ещё четыре задачи. Преподаватели были явно довольны моими ответами и поставили за устную физику пять баллов, что случалось на экзаменах в Физтех не так часто!
 Я буквально летел с экзамена на крыльях, так как считал, что математику я знаю лучше физики. И действительно, на письменной математике мне удалось решить правильно все задачи, однако получил 3а них четверку, так как в задаче по геометрии не рассмотрел все возможные построения приведённой фигуры. Устно я получил по математике пятерку и набрал, таким образом, семнадцать баллов из двадцати. По английскому языку мне поставили четверку, так как передо мной был парень из маленького города, и его английский был просто никакой. Двоек по иностранному языку на вступительных экзаменах на Физтехе не ставили, а только   определяли, кого из будущих студентов в какую по уровню знаний языка группу определить. А вот сочинение по русскому языку я чуть не завалил.
 Еще на консультации нам сказали, что тот, кто не уверен в своих знаниях по русскому языку, может написать три или четыре страницы сочинения самыми простыми предложениями, лишь бы не было много ошибок. Я так и сделал, однако от волнения умудрился пять слов написать с грамматическими ошибками. Четыре страницы и пять ошибок,  для меня всё-таки был своеобразный рекорд! На свои три балла мне, слава богу, всё-таки поставили! Одним словом вступительные экзамены на Физтех я успешно сдал! Теперь осталось пройти мандатную комиссию, и я студент!
Перед мандатной комиссией абитуриентов направили на медицинскую комиссию, которая работала в институте  и определяла соответствие здоровья будущих студентов нагрузкам, которые они будут иметь, учась в нём. За первые три года учебы они должны были воспринять полный университетский пятигодичный курс учебы на физическом факультете МГУ, а после этого ещё три года осваивать свою, будущую специальность,  практикуясь в одном из научно-исследовательских, базовых институтов Москвы. А медицинские справки, предъявляемые абитуриентами с периферии, часто носили чисто формальный характер, так как там просто отсутствовали медицинские работники нужного профиля. 
На медицинской комиссии было обнаружено, что я практически ничего не слышу левым ухом, и меня отправили на дополнительное обследование в Долгопрудненскую городскую больницу. Там врачи установили, что в результате перенесенного в грудном возрасте воспаления среднего уха у меня повреждена перепонка, а в слуховом канале имеются многочисленные полипы. Полипы мне удалили, диагноз поставили,  медицинская комиссия дала добро на обучение в стенах института и отметила, что физкультурой я могу заниматься без всяких ограничений.
На мандатной комиссии меня попросили рассказать автобиографию, вместе со мной посмеялись над её  краткостью, расспросили о родителях и стали задавать вопросы, которые, на мой взгляд,  не имели отношения к моей учёбе и будущей специальности. Мне показалось, что членам комиссии импонировало, что я родился в Сибири, вырос в маленьком городке, был хорошо физически развитым, слегка наивным парнем! Они были приятно удивлены, что в нашем небольшом старинном городе хорошо учат математике и физике,  а, услышав название города, председатель мандатной комиссии  неожиданно для меня спросил, не знаю ли я Серкину Киру Ивановну, которая преподает литературу в одной из школ нашего города. Я с гордостью сказал, что это моя учительница, и передал ему привет от неё.
Все члены комиссии довольно заулыбались, а председатель попросил меня передать его поклон своей бывшей однокурснице!  Меня попросили подождать немного в коридоре, снова пригласили на комиссию, торжественно поздравили с поступлением на первый курс института и сообщили мне, что я могу, не ожидая окончания приемных экзаменов в институте и приказа о зачислении, приступать к трудовому семестру.
Все будущие студенты института обязаны были отработать две недели  на ремонтных работах в студенческих общежитиях. Приказ же о зачислении в институт должен был появиться только дней через десять, двенадцать, поэтому я с большой радостью услышал  решение комиссии, поскольку это давало гарантию зачисления в студенты, и сокращало время до возвращения домой!
Большинство абитуриентов еще сдавало экзамены, либо с тревогой ожидали приказа о зачислении, который решал их дальнейшие судьбы. Они откровенно  завидовали тем, для которых этот главный вопрос был уже решен, а мы, конечно, немного гордились перед ними, так как считали себя уже студентами. И жил я уже не в спортивном зале, а в одной из комнат общежития с таким же, как и я счастливчиком. 
После работы я по вечерам стал ездить в Москву, побродить по её улицам и площадям, прокатиться на метро или троллейбусе, побывать в парке культуры и отдыха. Побывал в гостях у бабушкиной сестры тети Клавы, которая жила на улице Каланчёвка, где с гордостью представился студентом института. Встретила она меня очень радушно и сильно напомнила мне родную бабушку. Она угощала меня домашними разносолами, ругала, что долго не объявлялся, и убеждала в удобстве расположения её  коммунальной комнаты для прибытия или отъезда домой с Казанского вокзала. “В комнате тебе намного будет спокойней и удобней ждать поезда домой, чем на вокзале. - сказала тётя Клава -  А живет она одна, и я её совсем  не стесню и, вообще, я могу ночевать у неё, если приезжаю в Москву из Долгопрудного”.  Конечно же, в дальнейшем я пользовался её гостеприимством и не раз бывал в этой маленькой уютной комнате, хотя ночевать оставался очень редко. 
Поездки в Москву и неопределённость в сроках отъезда домой, заставило меня обратить внимание на состояние моих финансов. Я понимал, что дополнительные деньги родители могли мне прислать только переводом, извещение о котором должно было бы положено среди огромного количества писем абитуриентам, горами, лежавшими на столах в вестибюле одного из общежитий,  и могло легко затеряться. Поэтому правильно было рассчитывать не на родительскую помощь, а на имеющиеся в моих руках финансовые ресурсы! В первую очередь я отдельно отложил деньги на обратную дорогу домой  в Алатырь. Потом определил максимально возможный срок пребывания меня в Долгопрудном и разделил оставшуюся сумму денег на количество этих дней. Таким образом, я получил лимит на расход денежных средств в день! Размер его, меня явно не обрадовал, так как его хватало только на нормальное трёх разовое питание и не больше, но за то позволял разумно распоряжаться деньгами и правильно регулировать расходы. 
Было ясно, что если я хочу потратить деньги на что-то выходящее за приделы лимита, то сначала мне  надо  сэкономить  эту сумму в рамках выделенных на день денег, чтобы не прогореть в дальнейшем, или их нужно просто дополнительно заработать! Этим не хитрым правилом я руководствовался и во всей моей дальнейшей, самостоятельной жизни!  Конечно, экономил я, будучи  абитуриентом, на еде, благо, что хлеб, чай и горчица в студенческой столовой выдавались бесплатно. Однако таким способом экономить я увлекался мало, так как помнил слова мамы о моей болезни туберкулёзом в голодном,  военном детстве и необходимостью, поэтому хорошо и качественно питаться!
И вот, наконец, наступило долгожданное утро, когда по всем корпусам общежитий пронеслась весть, что списки зачисленных в студенты вывешены на доске объявлений при входе в здание института. Я пулей вскочил с кровати, и понесся посмотреть на списки. Подойдя к институту, я принял независимый вид и вразвалочку подошел к толпе абитуриентов, которая клубилась у доски объявлений.  Решив, что в этой ситуации можно не церемониться, я силой пробился вперед и с ликованием  в душе несколько раз подряд прочел свою фамилию в этом списке.  Всё теперь осталось позади, тяжелый труд над учебниками, страхи, переживания перед экзаменами и волнения ожидания результатов! Нужно было перетерпеть ещё пару дней работы на ремонте общежития и домой!
Когда я выбрался из толпы, то увидел немного в стороне своего напарника по общежитию. Он стоял бледный, с закрытыми глазами, словно о чём-то молился. Я подошел к нему узнать, что случилось, и он мне сказал, что от волнения не может себя заставить найти свою фамилию в списках, и попросил меня это сделать. Я быстро снова приблизился к спискам, нашел его фамилию и крикнул ему об этом. Он сразу оживился и бросился к доске объявлений, а я бегом кинулся на электричку, что бы срочно ехать в Москву за билетом домой.
Поезд, который прибывал на станцию Канаш в удобное для пересадки на пригородный поезд до Алатыря,  был только один, а все остальные заставляли около двенадцати часов находиться  в Канаше на вокзале. Билетов на нужный мне поезд, конечно, не было, и я купил билет на какой-то другой поезд, лишь бы не оставаться лишний день в Москве.  В Канаше мне неожиданно повезло,  и я купил билет до Алатыря на пассажирский поезд, который шел через Алатырь на Урал и останавливался в нем на две минуты. Обычно на такой поезд билетов не было. Когда я прочитал приказ о зачислении и получил на руки соответствующий документ, то отправил родителям телеграмму о своем успехе, но не сообщил о дате своего приезда, так как билета домой, ещё не взял. От Канаша до Алатыря я простоял в коридоре поезда у открытого окна, с волнением ожидая появления знакомых мест. Колеса поезда загремели по железнодорожному мосту через Суру, и вот уже я стою на такой знакомой площади возле вокзала, по которой дважды в день проходил в школу и из школы много лет.
Никем  не встреченный, я почти бегом двинулся домой. Дома родные встретили меня, как героя, мама сразу бросилась готовить праздничный ужин, братья забросали меня вопросами, папа попросил показать документ о зачислении в институт и довольно прокомментировал: - “Ну, ну! А ты, у нас молодец!”. А на крыльце уже было полно ребят, которые ждали моего появления и рассказа о моей поездке. Довольная мама пригласила их всех за стол с пирогами, где я взялся за рассказ обо  всем, что произошло со мной в Москве!
На второй день с утра пораньше я сел на велосипед и отправился повидаться со знакомыми десятиклассниками, чтобы поделиться своими впечатлениями и с высоты своего опыта подсказать им о ждущих их испытаниях при поступлении в институт. Однако ни кого из них в городе не оказалось, так как с первого августа начинались экзамены во всех остальных высших учебных заведениях, и они уехали в Казань, Нижний Новгород, Чебоксары и Саранск. Несколько человек  поехали в Москву. Через день уже весь город знал о моем успехе и поздравлял меня. Родители просто светились от гордости, ну а я делал вид, что ничего такого не произошло, всё так просто и должно было быть и удивляться тут нечему! Через неделю папа уехал в Ленинград на завод Красная Заря для повышения квалификации, а я все дни стал проводить в компании ребят с нашей улицы. Свободной жизни оставалось у меня всего три недели, и с удовольствием окунулся в наши простые ребячьи радости. Ходил на ночные рыбалки, проехал на велосипеде все свои любимые места в окрестностях Алатыря, с азартом сражался в играх, предлагаемых ребятами, а вечером долго сидел с ними на нашем крыльце, беседуя на разные темы. Всюду и везде я был вдвоем со своим ближайшем другом Колей Юговым и меньше всего уделял времени и внимания своим собственным родителям, как-то не осознавая, что я навсегда ухожу от них в самостоятельную жизнь, покидаю родительский дом и уже никогда не смогу по долгу быть рядом с ними! Тогда мне казалось, что родители будут жить вечно, что они всегда будут сильными и здоровыми и  можно будет  в любое время с ними пообщаться, поговорить, согреться семейным теплом родного гнезда и получить нужный совет! Как же я ошибался!
Мы сидели в комнате у Коли Югова, когда он предложил мне зайти к его соседке Лёле Покровской, девушке наших лет, в гости к которой пришла её подружка, окончившая десять классов, и  пригласить их вместе с нами сходить вечером в кино. Идея мне понравилась, и мы заглянули в соседнюю комнату этой же коммунальной квартиры. Там я увидел красивую, черноглазую девушку украинского типа, которая радостно и светло нам улыбнулась и без всякого жеманства согласилась участвовать в нашем мероприятии. Она, как и я, закончила десять классов, но в институт не поступала, так как по настоянию родителей должна была ещё год готовиться на каких-то курсах при институте. Для этого она должна была в начале сентября переехать в город Донецк, где жили её родственники, и находился этот институт.
Мы с ней познакомились, и я узнал, что её зовут Галей. Она была хорошо одета, и это заставило впервые критически поглядеть на свою собственную одежду.  На мне были легкие сатиновые  шаровары, ковбойка с расстегнутым воротником и легкие тапочки на босую ногу. Обычно в такой одежде я бывал везде и также одетым ходил и в компании с девушками. А тут я решил, что студент института не может быть плохо одет на фоне красивых девичьих платьев. Я срочно отправился домой и впервые попросил маму как-то меня приодеть. Брюки, как это было заведено в нашей семье, вычистил и выгладил я сам, начистить до зеркального блеска ботинки не составило мне труда, а красивую рубашку мама подобрала мне из папиного гардероба. И вот вечером перед девушками стоял уже вполне прилично одетый молодой человек!
После кино я вызвался проводить Галю  до дому, оттеснив от этого дела Колю Югова, и влюбился в неё по самые уши! Для меня всё повторялось, как Надей Лисиной, о которой я уже забыл, но с отличием в том, что девушка была рядом, я мог ей хоть чего-то говорить и даже касаться её руками! Днем я был с ребятами, а как только темнело, отправлялся к дому Сотниковой на свидание. Мы бродили рядышком по тёмным, заросшим травой улицам города, присаживались отдохнуть на уютные, крылечки молчаливых домов, а при появлении редких прохожих укрывались в непроницаемой тени деревьев. Светила луна, мерцали августовские звезды, природа отдыхала после дневного зноя, а мы одни в этом дивном мире всё говорили и не могли наговориться. А когда она вдруг замолкала и нежно прижималась ко мне, душа моя уносилась от восторга к Млечному пути, который величаво раскинулся у нас над головами, горло пересыхало, а руки вдруг становились ватными. Изнутри меня буквально сжигал огонь желания обнять её, прижать к себе её стройное упругое тело, целовать отражение света звезд в её глазах и шептать на прелестное ушко что-нибудь ласковое и нежное, а вместо этого я начинал бормотать какие-то невразумительные слова о смысле жизни, вечности материи или об устройстве вселенной!  Звезды на небе тускнели, затихали птички, в воздухе холодало, и меня начинала бить крупная дрожь. Восточная половина неба начинала становиться зеленовато прозрачной, ожидая появления алых тонов  утренней зари.  Пора было расставаться. Так как  стоять в одной рубашке и дожидаться восхода солнца  было невозможно из-за пронизывающего все части тела утреннего холода, то я воспользовавшись отсутствием папы, без  спроса, на свидания начал одевать его лучший, праздничный пиджак. Мама покачала головой, но останавливать меня и ругать не стала. Теперь, в случае чего, я мог укрыть пиджаком обоих, и мы стояли до появления первых лучей солнца, согревая друг друга теплом молодых, горячих тел. Наверное, частично угадав моё состояние, Галя взяла между губами листочек вишни и, шутя, предложила мне его отнять у неё, не используя силы рук.  Я взялся за это дело, и как-то само собой  получилось, что я поцеловал её в такие желанные для меня девичьи губы. Меня как будто ударило током, это  был  мой первый поцелуй. И хотя мне это очень понравилось, но прежде чем я стал целовать свою любимую сам по своей инициативе, ей пришлось ещё не  один раз просить меня сорвать вишневый листок из её губ!
Тайком от родителей из Москвы я привез несколько пачек сигарет “Новость” с фильтром, которыми угощал знакомых ребят. А тут для солидности в папин пиджак, если шел на свидание, я клал сигареты, чтобы край их был всем виден. Дом Галиных родителей стоял на территории, находящейся под  контролем местных  ребят и, конечно же, в один из вечеров они подошли к нам для беседы. Меня они знали и относились с уважением, поскольку за моей спиной была своя компания ребят нашего района.
Я достал сигареты, угостил ребят и решил сам за компанию с ними закурить. Разговаривая со мной, они уже выкурили по пол сигареты, и я, несмотря на все свои старания, всё не мог её разжечь. Когда они отошли, я стал изучать свою сигарету и выяснил, что пытался её раскурить, поджигая огнем конец сигареты, оканчивающийся   фильтром. После этого я отдал сигареты ребятам и больше  курением   достаточно долго не баловался!
Не успел я оглянуться, как пришло время собираться в дорогу. Я попрощался со всеми знакомыми, простоял до позднего вечера на последнем свидании, где мы обменялись адресами и дали клятву писать друг другу и не забывать о нашей любви. Родители купили мне всё самое необходимое из одежды, включая новое зимнее пальто, снабдили первое время деньгами, едой и дали последние житейские инструкции.
И вот наступил мой прощальный ужин в кругу нашей семьи! Я был немного возбуждённым, и чувствовал себя самостоятельным человеком,  готовым взять свою судьбу в свои окрепшие руки! Я весь уже был в новой незнакомой мне жизни в Москве!  Мама очень просила не забывать свой дом и обязательно писать ей письма хотя бы из нескольких строк. О жизни в Алатыре она непременно будет писать мне каждую неделю, а я отвечал бы хотя бы раз в месяц, но обязательно!  Позвонить из Алатыря в Москву и наоборот, обычным людям  в то время было  невозможно, и если от человека не было писем, он для всех остальных просто исчезал из жизни! Тут папа дал мне ещё денег и сурово произнёс:- “Если времени писать письмо у тебя не будет, можешь давать телеграммы, что всё нормально. Это не займет у тебя много времени, а деньги для этого теперь у тебя есть”.
Утром я позавтракал в семейном кругу, зашли ребята, и мы вместе с родителями медленно пошли по улицам города на железнодорожную  станцию. На платформе мама не сдержалась и всплакнула, папа стал кусать губы. Когда  поезд тронулся, все дружно замахали руками, у меня вдруг защипало в глазах. До свидания Алатырь, друзья, родители! Здравствуй новая, неизвестная жизнь!
Ясным, солнечным,  но  уже по-осеннему  прохладным утром,  я стоял с чемоданом и большим узлом с одеждой перед главным  входом в здание Московского физико-технического института в городе Долгопрудном. С лёгким, чуть слышным шорохом кружились и падали на серый асфальт первые жёлтые листья тополей, мимо меня озабоченно сновали туда-сюда такие же, приезжие из других городов первокурсники, в кустарнике о чём-то своём громко чирикали суетливые воробьи, всё было тихо и празднично. И тут меня  вдруг охватило страстное желание, нарушить эту благодать и закричать на всю улицу, что бы все люди  меня услышали: “Я приехал из  Алатыря  в Москву и  добился своей цели! Я уже  стал взрослым! Теперь я студент МФТИ! “.
Успокоившись и осмотревшись, я быстро пристроился к группе студентов и вместе с ними отправился заселяться  в общежитие и оформлять студенческий билет. 
В институте в то время было четыре факультета, и каждому из них соответствовал и свой корпус общежития. Девушек среди студентов физтеха было немного, и поэтому все они независимо от специальности размещались на одном из этажей корпуса Е, где жили студенты физико-химического факультета. В остальных корпусах жили только одни ребята, что, конечно же, создавало в общежитиях свою, специфическую атмосферу,  которая  имела что-то общее с  мужским  монастырём и солдатской казармой.
Там же в студгородке  стояли  столовая, спорткорпус с игровым и гимнастическим залами, располагались прачечная самообслуживания, бельевая и почтовое отделение. Комнаты в общежитиях, в основном, были рассчитаны на четверых человек, на третьих этажах имелась общая кухня и комната отдыха с большим телевизором. Вход в общежитие был через вахтёра только  по студенческим билетам или зачётным книжкам. Рядом с вахтёром на стене висел единственный на весь корпус телефон с московским номером.
Поселился я в корпусе В, радиофизического  факультета  на втором этаже в угловой комнате. Кроме меня в этой комнате жили Валера Устьянцев, Володя Моисеев, и Роман Филончик. С Валерой мы были из одной учебной группы, а Роман и Володя из двух разных групп. Поэтому  их расписание занятий  не всегда совпадало с нашим, и вечером в комнату мы часто возвращались в разное время. Я, Устьянцев и Моисеев были примерно одного возраста и поступили  в институт сразу после окончания школы, Филончик же был взрослым человеком, за спиной которого имелись педагогический институт, служба офицером в армии и работа преподавателем физики в сельской школе. Ему было двадцать семь лет, он был женат и имел маленького ребёнка.
Комната наша в одно окно была на втором этаже и располагалась прямо напротив туалета и умывальной комнаты. В комнате стояло четыре кровати, стол, тумбочка, двухстворчатый гардероб и, конечно же, ещё четыре стула! Кроме этого, у коменданта общежития мы получили настольную электрическую лампу и большой чайник, которые мы должны были сдать в конце года в целости и сохранности. Полы в комнате были из добротного, дубового паркета, который нам настоятельно рекомендовали натирать раз в два месяца восковой пастой. Потолки были высокими, комната была чистой и тёплой, в общем, всё располагало к здоровой, но спартанской жизни!
Первый вечер мы, конечно, посвятили знакомству друг с другом и рассказам о своей, личной, маленькой родине, где каждый из нас вырос и учился. Роман Филончик, худощавый, высокий с тёмными чуть вьющимися волосами был из небольшой Белорусской деревеньки, Володя Моисеев, плотно сбитый, блондин с коротко постриженными волосами, широким лицом и голубыми глазами, провёл детство в городе Измаил, что стоит на берегу знаменитой реки Дунай, а Валера Устьянцев, невысокого роста, в сильных очках и аккуратно подстриженным небольшими   бакенбардами    приехал учиться в институт из закрытого города  “Свердловск-45”, хотя родители его были коренными москвичами и попали в этот город вроде как временно,  в рамках  “Атомного проекта”, который осуществлялся  в нашей стране в после военные годы.  За нашим первым “круглым” столом мы договорились,  кто, куда положит свои вещи,  кто, и на какой койке будет спать, кроме этого,  решили установить в комнате поочерёдное дежурство и определили, что входит в круг обязанностей дежурного. Потом составили небольшой список нужных нашему сообществу вещей, таких как зеркало, щётки для одежды и обуви, электрическая плитка, утюг, веник, совок для мусора, и тому подобное, что было нам необходимо   купить в складчину.
На второй день c утра пораньше мы всей компанией обошли город  с целью узнать, что, где находится,  закупили общественно-необходимые вещи, зашли в институт,  и переписали расписание занятий. После этого немного погуляли по берёзовой роще за линией железной дороги, провели совместное чаепитие и легли пораньше спать, что бы завтра полными сил отправиться на наше первое, институтское занятие! Утром мы бодро вскочили, сходили в столовую позавтракать и вместе с другими студентами отправились  в институт.
Учебные корпуса института располагались рядом с корпусами студенческого городка, практически, на другой стороне улицы. Внутри обнесённого оградой, огромного двора стояли три скромного размера здания, соединённых асфальтовыми дорожками. Одно здание, окрашенное жёлтой краской, было четырёх этажным и называлось аудиторным корпусом. В нём проводились семинарские занятия, читались отдельные лекции  для одной или двух групп студентов, располагались кабинеты  деканатов и кафедр. Корпус этот был переделан из общежития дирижаблестроительного учебного центра,  в строениях которого с 1951 года был размещён созданный в стране Московский физико-технический институт. Поэтому аудиторий в этом корпусе было много, но все они были рассчитаны на небольшое количество студентов.
Более внушительным и фундаментальным по своим размерам был трехэтажный, лабораторный корпус, сделанный из красного кирпича и живописно смотревшийся на фоне большой, зелёной лужайке перед ним. Со стороны главного входа, портал которого был выполнен в виде огромной арки, он чем-то напоминал старинный, средневековый  замок и соответствовал моему понятию “храма науки”. В нём находились актовый зал, в котором читали лекции всему курсу института, большие физические и химические аудитории,  где слушали лекции первые курсы факультетов, библиотека с прекрасным, читальным залом и различные  учебно-исследовательские лаборатории. В этом же корпусе располагался и кабинет ректора.
В дальнем  конце  двора  стояло длинное,  двухэтажное, кирпичное здание,  барачного вида,  так называемого радиотехнического корпуса,  где были лаборатории радиотехники и располагались специальные помещения,  предназначенные для работ с токами высокой частоты.
Двор был чистый, ухоженный,  вдоль забора росли деревья, а перед лабораторным корпусом был разбит большой цветник. Ректором института был генерал-лейтенант Петров Иван Фёдорович, посреди лугового газона между корпусами  на круглых, бетонных  площадках стояли два боевых реактивных истребителей МИГ-15, а в холле аудиторного корпуса скромно стояли корпуса небольших ракет. Всё это недвусмысленно свидетельствовало об вполне определённой направленности института на оборонную тематику и напоминало нам, студентам  о необходимости серьёзного отношения к учёбе.
Всех студентов первого курса с начала собрали в актовом зале, где от имени ректората поздравили с поступлением в институт и рассказали нам об особенностях учебного процесса по физтеховски.  До нашего сведения  было доведено, что за первые три с половиной года учёбы в стенах нашего института, мы должны будем освоить  курс обучения, соответствующий пяти годам учёбы  на физическом факультете Московского государственного университета,  только с несколько большим математическим уклоном. Затем, своё образование  нам предстоит продолжить, стажируясь в лабораториях базовых институтов. В качестве таких институтов используются основные научно-исследовательские институты Академии наук и некоторых, отраслевых министерств, расположенных, как правило, в Москве. В них ведущие  сотрудники институтов будут читать нам лекции по избранной специальности,  обучать нас навыкам работы на современном оборудовании и ознакомят c премудростям экспериментальных исследований. Последний же, шестой курс обучения предназначен для проведения самостоятельного, отдельного исследования  в рамках тематики базового института, по результатам которого должна быть написана и защищена дипломная работа.
Во время учёбы в институте все студенты, не имеющие задолженностей (двоек) по результатам экзаменационной сессии, будут получать стипендии. При этом размер стипендии, с учётом нагрузки, заметно выше, чем в остальных учебных институтах нашей страны.
На первых курсах, кроме посещения лекций и семинаров по физике и математическим дисциплинам, мы должны будем в определённые контрольные сроки сдавать индивидуальные письменные домашние задания. Невыполнение этих заданий  до начала зачётной сессии, карается отчислением из института! Студенты, не получившие все зачёты до начала экзаменационной сессии, получившие три двойки на экзаменах или не сдавшие хотя бы один предмет до конца учебного года так же  будут отчисляться из института.
В отличие от других  институтов, от студентов Физтеха не требуется обязательного посещения лекций и семинарских занятий, кроме военного дела и общественных дисциплин. То есть, студентам разрешается  самостоятельно осваивать изучаемые предметы, если они в установленные сроки и успешно сдают домашние задания, зачёты и экзамены. Всем иногородним студентам, а на первых двух курсах и москвичам, представляются места в общежитии, так как занятия в  институте начинаются в девять часов утра, а заканчиваются  в восемнадцать сорок пять вечера, с перерывом на обед. Свободного времени, особенно, на первом курсе у нас будет очень мало и поэтому тратить его надо будет очень бережно и разумно.
Нам сообщили также, что максимум отчислений студентов приходится на первый год обучения и поэтому к занятиям надо относиться ответственно и серьёзно с первых же дней обучения и стараться  не допускать появления задолженностей по индивидуальным заданиям и лабораторным работам, которые легко возникают, но трудно аннулируются. При этом нам напомнили, что во многих  группах, кроме студентов ещё и числятся и так называемые кандидаты в студенты, которые будут учиться вместе с нами, жить в общежитие, правда, не  будут получать  стипендии. Эти ребята являются резервом института, и  предназначены занять место выбывших из-за неуспеваемости студентов, правда, если они сами, конечно, успешно выдержат процесс обучения на первом курсе. После этого нам ещё раз пожелали успехов в учёбе, быстрой адаптации к жизни физтеха и отпустили на перерыв, по окончанию которого мы должны были пойти на первую в нашей студенческой жизни лекцию.
Ходить далеко нам не пришлось, так как она должна была состояться в том же актовом зале, где было наше собрание!
Окна в актовом зале, расположенного на втором этаже лабораторного корпуса доходили до пола и служили выходами на балюстраду, которая обрамляла его боковые стены и позволяла совершать прогулки на свежем воздухе, не покидая стен института. На небе светило неяркое, но ещё ласковое солнце и поэтому  большинство студентов высыпало на неё, переваривая полученную информацию,  разглядывая друг друга и ожидая  дальнейших событий. Раздался звонок.   Все  студенты  быстро дружно заняли места в партере зала и на его балконе. Долгожданный процесс обучения, наконец, начался!
Первая лекция была посвящена математическому анализу, курс, которого читал профессор Кудрявцев Лев Дмитриевич. В своём вступительном слове он сказал, что в связи с необходимостью при чтении нам курса лекций по физике использовать весь аппарат высшей математики, ему придётся в течение первой  недели нашего обучения кратко ознакомить нас с основами дифференциального и интегрального исчисления. После этого математический анализ будет ещё раз излагаться в установленном порядке с самого начала и, если мы не всё сможем понять в его первых лекциях, то расстраиваться не нужно, а следует спокойно дождаться более полного, вторичного изложения этого материала. Я открыл свою тетрадь, взял в руку шариковую ручку и приступил к конспектированию первой институтской лекции!
После лекции по математическому анализу была лекция по общей физике, которую читал профессор Сивухин Дмитрий Васильевич, перерыв на обед, снова какая-то  лекция, семинар и вот, наконец,  после ужина в столовой мы с  Валерой Устьянцевым  добрались до такой желанной комнаты в общежитие! Немного погодя подтянулись остальные обитатели комнаты и, усевшись за столом, мы поделились друг с другом своими, переполнявшими нас  впечатлениями, обсудили всё, что услышали за день, и взялись изучать свои первые конспекты лекций.
Уже через неделю мы чётко поняли, что на первом этапе учёбы, ни какого свободного времени, которым мы вроде бы должны научиться распоряжаться, у нас нет,  а есть только тяжёлый и упорный труд. С занятий мы приходили в семь, восемь часов вечера, чуть, чуть отдыхали лёжа на кроватях, и брались за выполнение своих индивидуальных, домашних заданий. В двенадцать часов ночи в комнатах общежития  централизованно отключали электричество и мы вольно или невольно отправлялись спать. Суббота в то время была обычным рабочим днём, в воскресенье все дружно отсыпались, немного гуляли по городу или его ближайшим окрестностям и снова  садились заниматься, так как за неделю, почему-то, успевали накапливаться  долги по учёбе. И так день, за днём, неделя, за неделей!
Начало учёбы в институте неожиданно для меня принесло много огорчений и  заставило засомневаться в своих силах и способностях! У меня даже в какой-то момент появилась мысль, что, я подготовлен хуже других ребят, плохо осваиваю учебный материал, а моё здоровье просто не выдержит таких нагрузок, и я обязательно заболею.
Надо сказать, что из вводного курса математики я мало чего понял и освоил, и  поэтому дифференциальное и интегральное исчисления  остались для меня загадкой, Поэтому  на лекциях  по физике я чувствовал  себя глупее многих ребят, которые имели преставление об этих действиях  ещё со школы. К сожалению, двигаться вперёд и просто пропускать непонятый материал я не умел,   зацикливался на этом разделе и  не воспринимал следующий учебный материал, что  порождало у меня  чувство неполноценности и какой-то безысходности. А тут ещё начались проблемы с английским языком, о которых я и не мог подумать!
По результатам  вступительного экзамена я был зачислен в группу студентов хорошо знающих английский язык, преподавание которого велось по особой программе, учитывающей соответствующий уровень первоначальных знаний. Мне приходилось тратить очень много времени и усилий на выполнение домашних заданий и с трудом, с многократными заходами получать промежуточные зачёты. Хорошо, что хоть ещё не требовали умения говорить  по-английски, чего я, в отличие от других учеников нашей группы просто не мог делать, чем сильно раздражал нашу преподавательницу  на уроках. Отчаявшись, я пошёл к заведующей кафедрой английского языка, изложил ей  свою ситуацию и попросил перевезти меня в группу студентов с  близким со мной  уровнем знания английского языка. Сначала она устроила мне своеобразный экзамен, а потом сказала, что сейчас оформить такой перевод невозможно, мне придётся терпеть, и мучатся,  но сначала второго семестра приказ о моём переводе будет подписан, о чём она доведёт до сведения  моего преподавателя.
В каком-то неразрешимом  тупике я оказался и с лекциями. Записывать их правильно, в полном объёме,  а главное понятно мне никак не удавалось! Если я внимательно следил за ходом рассуждения   лектора, и понимал его математические выкладки, сделанные  мелом на доске, то почти всегда не успевал изложить  это всё в письменном виде в своей, собственной тетради. Когда же я, не задумываясь и не осознавая смысла сказанного, автоматически записывал слова лектора в  тетрадь, то в большинстве случаев, в дальнейшем,   эту запись я читал, как текст обычного, незнакомого учебника, изучение  которого требует дополнительных усилий для понимания  содержащихся в нём логики и доказательств! При попытке решения  этой проблемы за счёт сокращения количеств букв в записываемых словах  или увеличения скорости их написания, мне пришлось столкнуться с необходимостью, при чтении, часами расшифровывать свои загадочные каракули, да и то далеко не всегда успешно. Неожиданно для меня  далеко не всё гладко оказалось у меня и с  выполнением домашних заданий по физике и математике, хотя при решениях задач по этим предметам ранее в школе я никогда не испытывал затруднений. Если по физике я плохо мог решать и составлять  уравнения из-за неумения пользоваться элементами высшей математики, то по математическому анализу мне удавалось делать задачи и примеры правильно и более или менее в срок, но почему-то какими-то сложными и нестандартными  способами. Поэтому, часто, мои решения, вместо того, что бы быть изложенными   несколькими  строчками, занимали несколько страниц,  выглядели нелогичными и запутанными, и требовали дополнительного времени для  проверки правильности моих действий.
Это вызывало раздражение у  Почуева Владимира Романовича, нашего преподавателя,  ведущего семинарские занятия. Если мне не изменяет память, он только что закончил аспирантуру  Новосибирского университета и вполне законно требовал, что бы решения математических уравнений было  кратким, логичным и понятным. Он был молод и категоричен!  “Вы, – говорил он мне громким голосом в присутствии ребят, – для того, чтобы почесать своё левое ухо используете не левую руку, а правую ногу  и даже не замечаете, как же это сложно!”.  С одной стороны, в его замечаниях была обидная для меня правда,  с другой стороны, я думаю, что как педагог, он, наверное,  не должен бы так жёстко ограничивать  развитие моего самобытного мышления в математической области, наличие которого у человека, часто может являться залогом его научного успеха в этой специфической области науки. Однако в тот момент неординарность моих мыслей при поисках решения математических задач,  казалось мне большим недостатком и следствием плохого освоения материала  лекций, и поэтому слова преподавателя действовали на меня просто удручающе.
В общем, поводов для плохого настроения и грустных мыслей было предостаточно!
Как я не старался, но где-то ко второй половине октября у меня образовались задолженности по оформлению лабораторных работ по физике и по сдаче домашних заданий. Учебная нагрузка стала казаться для меня  выше моих физических возможностей, и я начал  побаиваться, что не справлюсь с учёбой и могу оказаться отчисленным из института. А тут ещё один из студентов соседней группы, Витя Хижняк, не выдержал нашего образа жизни, у него открылся залеченный туберкулез легких, которым он переболел  в военном детстве. Поэтому  он был вынужден прекратить учёбу  и уехать домой, лечиться.
Следует отметить, что, к сожалению, такие случаи были не единичными на первых курсах, а один из студентов нашего потока даже умер от кровоизлияния в мозг. Я знал, что в раннем, военном детстве у меня уже был туберкулёз костей и лёгких, и история с Хижняком  ни могла не подействовать на меня. В моей голове стали появляться  самые неприятные мысли о своём ближайшем будущем, и я слегка запаниковал!
 В очередном письме родителям  впервые появились жалобные нотки на трудности моего бытия и сложности в учёбе, что резко отличало его от всех предыдущих, бодрых посланий. В своём ответе мама выразила беспокойство по поводу моего настроения, и предположила, что  в своём письме я чего-то  недоговариваю, а ей бы очень хотелось знать всю правду о моих делах,  для того, что бы понять, чем  же они с папой  смогут  мне помочь!
Ответное  письмо я писал с перерывами несколько вечеров и откровенно изложил в нём создавшуюся ситуацию с учёбой и свои опасения по поводу своего здоровья. Письмо получилось длинным, наверное, тяжёлым по содержанию,  и, явно, подготавливало родителей к неблагоприятному развитию событий с моей учёбой в институте.
Отправить сразу я его не рискнул и послал его  только в ответ на папино письмо, по поводу моего длительного  перерыва в переписке! Надо сказать, что письма из дома, особенно на первом курсе,  мне приходили еженедельно независимо от сроков написания  моих ответов. Писали мама, папа, оба брата и несколько друзей. Эти письма  морально очень поддерживали меня, напоминая об Алатыре и предыдущей, полнокровной жизни! Они хоть на время позволяли почувствовать себя в кругу родных и друзей. Другой связи, кроме почтовой, между разбросанными по всей огромной стране людьми просто не было. Телефоны в то время в глубинке отсутствовали, междугородная, проволочная связь для обычных людей в Алатыре не существовала, специально приехать ко мне родители не могли, так как они работали, а командировки в Москву у папы были очень редкими. Поэтому, если я не отвечал на письма, то получить информацию обо мне было практически невозможно и я, как бы,  на время исчезал из жизни родных. Ну, а без их писем  я  бы, наверное, просто чувствовал  себя одиноким, слепым щенком, выброшенным на обочину большой дороги! Сначала я регулярно, раз в неделю отвечал на письма, изыскивая  время для этого.
Потом, из-за неудач в учёбе и плохого вследствие этого настроения, у меня произошёл сбой в переписке, и я оставил на  три недели  родителей без информации о себе, хотя мама присылала мне по нескольку писем  еженедельно, и я их очень ждал. Письма от папы приходили значительно реже и они, как правило, содержали не житейскую информацию, а служили больше некими наставлениями к поведению в той или иной жизненной ситуации. 
С самого детства, когда мне становилось плохо и трудно, я замыкался в себе, никому не жаловался и всячески старался не беспокоить своих  родных личными проблемами, стараясь решить их сам. Родители это почувствовали. Мама в своём письме не стала меня ругать за задержку с ответом, а написала, что сердце ей подсказывает, что мне плохо, и хотя тон последнего письма, не смотря на жалобы, довольно бодрый,   её очень беспокоит и тревожит моё молчание!
 Папа так же прислал письмо, в котором, обращаясь ко мне как равному себе, сообщил, что отсутствие от меня писем плохо воздействует на мамино здоровье и настроение, заставляет всех, в том числе братьев, нервничать,  а его, как главу семьи, принимать меры по выяснению состояния дел у меня. Он привел в письме целый перечень бед, которые могли  бы за это время произойти со мной, и требовали бы срочного вмешательства родителей, и добавил, что он был просто вынужден  направить телеграмму в адрес ректората института с просьбой сообщить им о моём состоянии. Отец настоятельно попросил меня больше такого никогда не делать, понимать беспокойство родителей и уважать их родительские чувства!
Слова папа нашёл очень точные и правильные и я больше никогда не позволял себе задерживаться с ответом родителям,  заведя порядок, при котором садился за ответ в ближайшее же воскресенье после получения письма от них, что бы со мной не происходило.   
Нашёл он нужные слова и в ответе на моё “горькое” послание с жалобами на сложившуюся, неудачную ситуацию с учёбой в институте. В своём ответе папа в жёсткой форме  утверждал, что мои  умственные способности всегда были, по крайней мере, не ниже средних и сомневаться в этом у меня нет никаких причин,  так как вдруг исчезнуть куда-то, они просто не могли. Мои трудности  являются общими для всех студентов  и вызваны издержками переходного периода адаптации к жизни физтеха, а преимущество других,  более подготовленных студентов, чисто временное и ещё не известно, кому в дальнейшем будет легче учиться! Раз я много и больше других занимаюсь, то обязательно  достигну поставленной цели, хотя и не быстро, и не сразу, нужно только не робеть, не опускать руки и двигаться вперёд, не смотря ни на что!
Что касается здоровья, то опасную стадию, по его мнению, я уже прошёл в детстве и при правильном питании и ежедневных, хотя бы кратких,  прогулках по улице, мне ничего не грозит. На питание денег жалеть не надо,  обязательно кушать сливочное масло и мёд, а, если ресурсов будет не хватать, то он поможет мне, чего бы ему это не стоило, главное не стесняться и вовремя  сообщить о своей нужде в деньгах на эти цели. Однако если же мне вдруг придётся выбирать между здоровьем и всем остальным, то, конечно же, главнее здоровье, а остальное может быть отложено до лучших  времён. Он в меня верит, думает, что мой настрой временный, что я уже мужчина и сумею всё преодолеть!
Это письмо привело меня в чувство, прибавило сил и воли, и заставило более трезво и внимательно оценить состояние дел с учебным процессом у других студентов. Оказалось, что если бы не ситуация с английским языком, то по остальным предметам мои проблемы с учёбой ничем не отличаются от проблем основной массы сокурсников. Большинство студентов испытывают такие же трудности  в освоение материала, как и я, но только  стараются  не  говорить об этом в слух. Часть  студентов явно преувеличивало свои достижения в выполнении  домашних заданий, а некоторые наоборот, бравировали своими неудачами и почему-то демонстрировали наплевательское отношение к учёбе. Попадались ребята, которые, наверное, боясь сглаза, непрерывно жаловались на жизнь и неудачи, хотя дела у них были в полном порядке. В общем,  мои дела, как, оказалось,  были далеко не самыми плохими!   
Большинство иногородних ребят на ноябрьские, праздничные дни поехали домой навестить своих родителей; мне тоже очень хотелось побывать в Алатыре, но я решил не терять времени, остаться в общежитие и  заняться накопившимися задолженностями для того, что бы выправить своё положение по срокам сдачи домашних заданий.
К концу ноября, всё как-то незаметно для меня  вошло в норму, и я успокоился, а к началу зачётной сессии у меня появилась даже излишняя самоуверенность. В общем, кризис миновал, и я оптимистически стал смотреть в будущее!
Кроме большого количества  предметов  связанных с изучением обширного круга математических и физических дисциплин, английского языка и военного дела, а также лабораторных занятий по классической механике, у нас на первом курсе были также ещё черчение, история КПСС и физкультура.  На уроках физкультуры всех студентов, фактически, разбили на две большие группы. Тех, кто имел физические данные и склонность к определённым видам спорта, и всех остальных.  То есть перед каждым студентом был выбор,  или ты по своему желанию проходишь, отбор на занятия по специальностям волейбол, баскетбол, гимнастика, лёгкая атлетика и лыжи, или тебя автоматически зачисляют в группы общей физической подготовки.
В институте функционировали также  различные секции, в которых студенты, аспиранты и преподаватели могли  дополнительно заниматься спортом, оттачивая мастерство, например, играя в футбол или настольный теннис.
Мне хотелось поступить в группу волейбола, но в неё набора в этот год не было, и я прошёл  отбор на специализацию баскетбол, которой с большим удовольствием  занимался под руководством опытного тренера. Занятия были поставлены достаточно серьёзно, и я уже  через пару месяцев играл в баскетбол вполне прилично и позднее даже вошёл в состав факультетской сборной по этому виду спота.
Пожалуй, самым лёгким предметом для меня оказалось черчение. Один раз в неделю мы проводили четыре часа,  работая  за кульманом, в длинном и светлом помещении,  которое воспроизводило чертёжный зал конструкторского бюро предприятия. Одна стена его была полностью застеклённой, по центру в один длинный ряд стояли кульманы для черчения, а вдоль другой стены располагались стеллажи с различными деталями и механизмами, служившими при черчении наглядными пособиями.
После освоения правил и законов построения чертежей, каждому из нас индивидуально стали выдавать узлы и механизмы со стеллажей, которые мы должны были отобразить в виде сборочного чертежа, с заданным преподавателем разрезом, и комплекта деталировочных чертежей. На каждое такое задание отводилось определённое нормативное  время. Если ты успевал всё начертить раньше контрольного срока, то тебя с занятий отпускали,  а если не успевал,  и тебе давали в работу следующую конструкцию, то надо было находить время  и приходить в институт чертить незаконченную работу, так как выносить чертежи из конструкторского нам зала не разрешали.
Самые сложные чертежи получались у меня легко и быстро. Я и потом, на работе никогда не испытывал серьёзных затруднений  с чтением чертежей или  с их черчением.
Когда я работал над чертежом, то очень любил насвистывать различные мелодии,  что всегда автоматически делал, да и сейчас делаю при выполнении длительных работ, не требующих больших физических усилий. Это выводило из себя преподавательницу черчения, которая, бросив всё,  устремлялась к моему кульману и громко с укоризной в голосе спрашивала: “Опять свистите молодой  человек? Я же Вас сколько раз просила не свистеть на моих занятиях!”. Я, конечно, на некоторое время замолкал, она уходила довольная собой, а через некоторое время  я, незаметно для себя, возобновлял свой “художественный” свист и всё действие повторялось вновь!
До серьёзного конфликта дело не доходило, так как  из  нашей группы, чертежи я предъявлял первым и досрочно, ошибок в них практически не было, правда, выглядели они, почему-то, немного грязноватыми. “Вы же, в отличие от всех, не чертите, а печёт свои чертежи!”, -  не раз говорила она мне, ставя четвёрки и с подозрением разглядывая мои лекальные кривые, которые я довольно часто проводил по точкам от руки. Один раз она меня на этом деле поймала, похвалила за “твёрдую” руку и точный глазомер, но чертёж аннулировала  и заставила меня с самого начала делать новое задание, что сразу убавило желание ускорять процесс  “изготовления” чертежей таким способом!
В общем, черчение на то время  было некой отдушиной для моего израненного самолюбия.
Семинары по истории КПСС  вёл у нас в группе Пётр Ильич Рябчун, который, по-своему, умудрился сделать их уникальными для нас. Конечно же, большинство студентов института считало общественные науки горькой необходимостью, бесполезной для нашей будущей специальности, и отнимающей у нас такое дорогое на первых курсах  время. А то, что посещение этих занятий было обязательным для всех, вызывало чувство внутреннего протеста и раздражения. Но мы, как и все люди в нашей стране, смиренно несли этот крест политического воспитания, понимая, что это одно из правил жизненной игры.
На первом же занятие Петр Ильич буквально ворвался в аудиторию, стремительно подошёл к столу, бросил на него портфель и громко произнёс: “Ну, кто из вас, молодых попробует со мной потягаться в беге на длинные дистанции?”. Все студенты ошарашено молчали. Он гордо, как петух пред дракой, окинул всех нас взглядом и продолжил: “Ну вот, я так и знал,  все вы слабаки!”.
После этого заявления Пётр Ильич начал знакомиться с нами, комментируя наши физические данные, попутно  доведя до нас мысль, что только в здоровом теле студента может обитать по настоящему здоровый дух.  Когда очередь дошла до меня, он в первую очередь поинтересовался, где я родился. Услышав, что я родился в Сибири, он с каким-то удовлетворением произнёс: “А, сибиряк! Тогда всё понятно”, – и больше мне вопросов не задавал. 
Сам он был высоким, широкоплечим мужчиной, крепкого телосложения и орлиным носом. Он требовал отвечать ему громким голосом, точно в соответствии с материалами лекций и рекомендованных методических указаний. Все его пояснения, которые он преподносил на семинаре,  мы, конечно,  должны были заносить в свои тетради. Когда он обнаружил, что Дима Корнеев вместо того, что бы записывать его изречения рисовал на страницах тетради женские силуэты, то обвинил его в профанации истории коммунистической партии,  конфисковал тетрадь и передал её в соответствующий отдел на предмет выяснения  его политической и моральной устойчивости.  Хорошо, что времена были уже не сталинские, и всё ограничилось только беседой! 
Можно было легко себе представить, сколько же судеб изломал наш преподаватель в былые времена! 
Если, не дай бог, кто-нибудь из студентов опаздывал на семинар, то ему, стоя у двери, приходилось долго выслушивать от Петра Ильича обвинения в срыве учебного процесса и в безответственном отношении к общественным наукам. От него мы узнали, что советский студент не имеет право болеть или отказываться  от общественной работы из-за учебных нагрузок. По его мнению, нельзя стать настоящим учёным физиком, если не освоить марксистко-ленинскую теорию познания и не быть материалистом. Такого рода лозунги и высказывания сыпались из Петра Ильича, как из рога изобилия! 
Первое время мы чувствовали на семинарах Петра Ильича  очень неуютно и скованно.  Но потом всё-таки подобрали ключик и к нему. В годы войны он был политработником, очень гордился этим и мог долго, и с энтузиазмом  рассказывать разные истории  из  своего военного прошлого, чем мы и воспользовались. Несколько человек из нашей группы наловчились так формулировать и задавать свои вопросы по  теме семинара,  что бы П.И. Рябчуну в своём ответе неминуемо пришлось использовать какой-нибудь пример из своей богатой,  военной практики. После этого наводящего вопроса мы могли спокойно отдыхать до конца урока,  так как, если Пётр Ильич начинал рассказывать о войне, то остановить его мог только звонок, извещающий о завершении занятия. Довольны  таким оборотом событий  были обе стороны! 
Неожиданно для себя, у меня  наладился прямой контакт с Петром  Ильичём. Как-то раз, я был просто вынужден не пойти на семинарское занятие по истории КПСС, что бы успеть завершить оформление лабораторной работы по физике и сдать её в требуемый срок. Я отправился в общежитие,  и надо же было случиться, что, выйдя за ограду института нос, к носу столкнулся с Петром Ильичём Рябчуном, спешившим на семинар. Мне ничего не оставалось делать, как закрыть лицо руками, слегка согнуться и, не обращая внимания на его гневный, сверлящий взгляд, молча проскользнуть мимо, как будто его и не было на моём пути!
Конечно же, своё следующее занятие Пётр Ильич  начал со слов, что среди студентов института есть такие разгильдяи, которые нахально не ходят на его занятия, плюют на институтские требования и один из них сидит прямо напротив его, как ни в чём не бывало! При этом показал на меня указкой. Я встал, предчувствуя большие для себя неприятности. “ Ну и что же с вами случилось? – грозно вопросил П.И. Рябчун. -  Вы ведь, даже меня умудрились не заметить!”. Не зная, как же правильно ответить,  я неожиданно для себя выпалил: “ Да зубы у меня болели так, что я не только вас, но и белого света  не видел!”. Все замерли, и в аудитории повисла зловещая тишина. И вдруг,  Пётр Ильич спокойным, тихим голосом произнёс: “Зубы болели? Понимаю, сам с ними мучаюсь, -  посмотрел на меня сочувственным взором и продолжил  -  cсадитесь, пожалуйста, и не стойте”.    После этого события, он стал относиться ко мне, явно более расположено  и я даже имел нахальство несколько раз отпрашиваться с его семинаров к зубному врачу, и несколько раз обсуждал проблему лечения зубов прямо на занятиях. В общем, отношения с ним у меня сложились вполне приличные и мы с ним всегда дружески раскланивались при встрече, когда я уже учился на старших курсах института. 
Позднее,  где-то курсе на втором или третьем, на кафедре общественных наук разразился грандиозный  скандал. Он начался с публикации в факультетской газете статьи о преподавателях, ортодоксах, которые, в своей работе,   фактически,  игнорировали  решения двадцатого съезда КПСС,  связанные с развенчанием культа личности И. В. Сталина. Среди названных  преподавателей фигурировала и  фамилия Пётра Ильича Рябчуна.   
В институт была направлена комиссия партийного контроля, которая нашла ошибки в деятельности руководства кафедры и в трактовке некоторыми преподавателями  культа личности И. В. Сталина на современном этапе.  Из учебного процесса были изъяты методические указания, сборники статей и лекций, изданных кафедрой и предназначенных  для использования студентами института. Заведующего кафедрой отстранили от ведения учебного процесса, некоторым преподавателям объявили выговор по партийной линии, руководство института на тот момент отделалось замечаниями. После этого Пётр Ильич как-то сразу сник и потускнел, из громовержца стал заурядным, преподавателем, что было с энтузиазмом воспринято студенческой средой. 
К себе в комнату общежития мы обычно приходили с занятий к девятнадцати часам усталыми и сначала просто ложились на свои кровати минут на двадцать,  тридцать отдохнуть и прейти в себя. Во время отдыха мы, как правило, решали, куда двинемся ужинать. Выбор был очень ограниченным. Можно было сходить в студенческую столовую, которая работала до двадцати часов,  и народу в ней было к этому времени немного или просто спуститься на первый этаж общежития и пойти в буфет, который работал с девятнадцати часов до двадцати двух. В буфете можно было купить творожные сырки, сметану, сливочное масло, яйца, различные пирожки, печенье и булочки,  а главное молоко, кефир и сардельки! Народу в него набивалось довольно много и поэтому, что бы ни терять столь необходимое для вечерних занятий время, нужно было делегировать от комнаты одного из нас отстоять очередь до прихода остальных. 
На первом курсе мы, кроме Ромы Филончика, который экономил деньги и старался обходиться привезёнными из дома продуктами, ходили в столовую. Это, конечно, было менее удобно по сравнению с ужином в буфете, однако занимало меньше времени, стоило заметно дешевле, да и, вообще, хлеб, чай, и горчица в столовой были бесплатными, что не раз выручало нас при финансовых затруднениях.
Заниматься за одним столом четверым было явно неудобно и поэтому, обычно, Валера Устьянцев предпочитал уходить готовиться к занятиям в аудиторный корпус института,  Рома Филончик - в читальный зал библиотеки, а  я и Володя Моисеев оставались заниматься в комнате. Где-нибудь  часов в одиннадцать вечера мы снова собирались вместе в комнате общежития, обсуждали возникшие у кого-нибудь проблемы, старались помочь друг, другу в правильном понимании  материалов  лекций и в решении домашних заданий. Иногда баловались при этом чайком с бесплатным хлебом из столовой или печеньем. В двенадцать часов ночи выключался свет в комнате, и мы дружно отправлялись по кроватям спать!
Самостоятельная жизнь вне семьи, в стенах общежития породило сразу множество мелких хозяйственных проблем, которые дома были незаметны и решались без моего участия. Например, такие как стирка и глажение белья, ремонт и своевременная покупка одежды, организация банного дня, ведение учета денежных средств, что бы ни остаться без них до получения стипендии,  и тому подобные “мелочи жизни”.  Хорошо ещё было, что пришить пуговицу, зашить дырку,  погладить брюки, приготовить покушать,  не было для меня сложным процессом, так как это всё я умел делать ещё дома!
Сначала стирать бельё я ходил в прачечную самообслуживания, расположенную в подвале одного из корпусов общежития, где были установлены стиральные машины, имелось сушильное отделение и помещение для глажки белья.  После нескольких месяцев проживания в общежитии  кто-то из ребят мне подсказал, что некоторые женщины из обслуживающего персонала за  небольшие деньги берут в стирку бельё от студентов. Конечно же, я воспользовался такой возможностью, так как это позволяло высвободить дополнительное время для занятий, и договорился с одной из них. Она стирала и гладила мне бельё  всё время, пока я проживал в общежитие. Постепенно как-то решились и отрегулировались и остальные проблемы быта, и общежитейская жизнь стала казаться вполне сносной!               
Не очень просто  шла  моя “притирка” с обитателями нашей комнаты и с другими ребятами, проживавшими в общежитие. Характер взаимоотношений между студентами довольно сильно отличался от школьных или уличных. Никто не был заинтересован доводить возникающую иногда ссору или антипатию до прямого, открытого столкновения или драки, так это могло иметь непредсказуемые последствия, вплоть до исключения из института. Все хорошо понимали, что вынуждены находиться и даже жить  вместе,  друг с другом достаточно длительное время, хочешь ты этого или не хочешь, нравится тебе это или не нравится? Кроме этого, у всех ребят была общая цель, заняты мы были практически одним и тем же делом целыми днями, и поэтому избежать контактов с неприятным человеком, во многих случаях, было просто нереально. В общем,  решать споры и разногласия с ребятами в свою пользу с помощью грубой физической силы в этих условиях было невозможно, и мне, поэтому надо было шлифовать своё умение  добиваться своей цели с помощью  одних только слов путём убеждения и логики!
Конечно же, мои достаточно выдающиеся физические данные служили весомым гарантом моей независимости, и были хорошим подспорьем к моей словесной аргументации, особенно в быту!  Мне это позволяло легко перекрывать дорогу нахальному старшекурснику в столовой или буфете, который со словами: “ Я здесь стоял!” – рвался к раздаче.  “ Тебя здесь никто не видел,” – спокойно отвечал я, и выбирал позицию, при которой обойти, меня было просто невозможно. Всё на этом  обычно и заканчивалось!
Надо отметить, что мне как-то легко и просто удавалось ладить и договариваться со всеми ребятами и дружить со студентами, которые на дух не переносили друг, друга,  обладая несовместимыми характерами.  Это не отнюдь не означало, что жизнь моя в общежитие была мирной и безмятежной. Как-то я одолжил одному из ребят деньги, а потом долго не мог получить их назад и в какой-то момент оказался без средств существования. Хорошо хоть, что ребята из нашей комнаты выручили, и несколько дней совместными усилиями  кормили меня  завтраками и обедами,  а ужинать мне приходилось  бесплатными хлебом и чаем. Урок бережного отношения к деньгам и разборчивости к друзьям я получил знатный!
 Не обошлось и без моего столкновения с Романом  Филончиком, который попытался на первых порах стать лидером в комнате, тем более что он был явно опытней нас в бытовых вопросах и имел организационные навыки. В отличие от нас троих он курил и делал это прямо  в комнате. Мне это очень не нравилось, но первое время я терпел,  уважая его как взрослого человека, стоявшего в силу этого обстоятельства выше меня. Однако месяца через два,  я уже стал понимать, что мы все в комнате равны, мы просто студенты, однокурсники,  и определяющим фактор для  завоевания авторитета в нашей среде является совсем не старшинство по возрасту. На мои просьбы не курить в комнате, он отделывался шутками и продолжал это делать. Я начал ему угрожать,  но быстро сообразил, что это тупиковый путь. Остальные ребята были на моей стороне, но молча наблюдали за происходящим, так как за этой, локальной стычкой ещё явно стояло и моё, неосознанное стремление к лидерству в комнате,  да и претензию я  неудачно сформулировал, как только свою, личную. Было очевидно,  что,  кто из нас победит, в этой схватке, тот и станет признанным “вождём” нашей компании!
Подумав, я нашёл, наверное, единственно правильный путь решения конфликта, сведя всю проблему к шутке.  “Рома, - с улыбкой сказал я, – ты, по-видимому, так устаёшь после занятий, что просто не можешь дойти до туалета покурить, и тебя надо туда отнести на руках?!”. Затем шутливо поднял Романа, как ребёнка на руки, и вместе с  дымящейся папиросой отнёс его в туалет, под одобрительный смех Володи Моисеева и  Валеры Устьянцева. Там я, не очень церемонясь, опустил его на пол, вынул из его рта  папиросу, потушил её, и уже серьёзным голосом сказал, что из комнаты я его буду выносить на руках, каждый раз, как он только закурит!
При появлении  в туалете посторонних ребят,  мы  немного пошутили с ними на тему о вреде курения и вернулись в комнату. Рома сделал вид, что ничего особенного не произошло, и по моему  предложению в тот же вечер единодушно постановили, что у нас в комнате больше никто, даже гости, не курят! Потом, великодушно пожалев Романа Филончика, добавили, что,  в порядке исключения,  по согласию остальных, ему можно выкуривать одну папироску за вечер возле чуть приоткрытой двери, выпуская дым в коридор. Больше каких- либо недоразумений у меня с Ромой Филончиком не возникало, хотя полного взаимопонимания из-за  разницы в возрасте и в семейном положении, не получалось. На первом курсе я, Володя  и Валера были всё-таки взрослыми мальчишками!
Существенную роль в общежитейской жизни играло умение поддержать компанию и в то же время остаться независимым от неё и не вызывать раздражение или обиду у ребят, отказываясь от участия в мероприятиях, которые тебе не нравятся. Я  всегда был готов помочь любому студенту, обратившемуся с такой просьбой ко мне,  но спокойно отказывался от участия в каких-либо действиях, если, они, по моему мнению, проносили незаслуженный вред другому человеку. Мне быстро удалось убедить окружающих ребят,  что если я сказал слово “Нет” или “Не буду”, то заставить или уговорить меня, отказаться от принятого решения было  невозможно, и  на это, просто, не надо было терять время. А уж, если я что-то пообещал, то  своё слово обязательно выполнял.
Эти простые жизненные принципы и  имеющейся опыт руководства нашей уличной, мальчишеской группировкой в детстве позволили быстро адаптироваться к общежитейской жизни и чувствовать себя комфортно в студенческой среде!
При всём этом, один из недостатков в моём характере, который вроде не очень мешал мне в детстве, заставил серьёзно обратить своё внимание на него и бороться с ним при вступлении во взрослую жизнь! Так, если контакт с  человеком происходил по неожиданному для меня сценарию, о возможности возникновения которого я никогда не думал и не предполагал, то моя ответная реакция могла быть двух взаимно исключающих типов,  причём  мне самому было абсолютно невозможно заранее предугадать, какой же из них проявиться в момент события. Перед прямым нахальством, напором и наглостью человека я вдруг мгновенно терялся, пасовал, совершал неадекватные поступки,  произносил непонятные слова и речи и переставал правильно оценивать реальную ситуацию. И только потом, спустя некоторое время, приходил в себя и начинал правильно действовать, исправляя, если была возможность,  сделанные ошибки. Такая реакция, слава богу, была у меня очень редкой, однако  такие случаи я долго помнил и сильно переживал по поводу своего поведения, считая это непонятной для себя трусостью или глупостью!
В большинстве  же случаев,  в ответ такое агрессивное  поведение человека, меня охватывала безудержная ярость, я начинал хамить, дерзить, огрызаться и оскорблять его ещё в более грубой форме, чем это было сделано в мой адрес, при этом, абсолютно не обращая внимания на возраст, физическую силу или должностное положение своего противника. Если в следующее мгновение он не прекращал свои действия или продолжал меня оскорблять словами, то злость и гнев застилали мои глаза, мне вдруг становилось жарко, и я, переставая что-либо соображать и воспринимать, и, как бешенный, кидался  с кулаками на своего обидчика, пренебрегая  последствиями, к которым мог привезти мой поступок! В этот момент я не чувствовал боли ответных ударов и, не задумываясь, мог пустить в ход любой предмет, находившийся в моих руках или попавший под руку. Я мог кинуться   на нескольких человек, на старшего по возрасту парня или погнаться за явно превосходящим по скорости бега мальчишкой; практически, меня ни что   не могло остановить в своих поступках. В себя я приходил сразу же, как только противник прекращал свои действия, уступал мне место ссоры, показывая, что он больше со мной не хочет связываться,  или произносил слова, свидетельствующих  о мирных намерениях.
Волна ярости спадала, я успокаивался, легко шёл на примирение, и только длительная внутренняя дрожь долго колотила меня, напоминая  о произошедшем событии.  Ребята на улице после первой же моей,  такой выходки   потихонечку стали называть меня меж собой “психом”, а мама о таких случаях  говорила, что мне, наверное, моча ударяет в голову, и я, поэтому  действую ногами и руками раньше, чем  что-либо соображаю мозгами.
В детстве такая черта характера совсем не мешала мне жить, а скорее даже помогала утверждать свой  авторитет на улице и в городе, так как лишний раз со мной никто не хотел связываться. Однако такое поведение была совершенно неприемлемо для  нормальной жизни в студенческом общежитии.  Тем более, оказалось, что близкое состояние я могу испытывать и в результате длительного, враждебного по форме спора на повышенных тонах или при попытке принудить  упорно сопротивляющегося мне человека делать так,  как я считаю нужным. Я стал стараться избегать неконтролируемых, случайных ссор и споров и при первых же контактах с любым человеком стремился каким-либо показать своё расположение к нему.
Конечно же,  такое поведение полностью не гарантировало меня от возникновения стычек, ссор и выяснений отношений с ребятами.  Поэтому  в случае возникновения конфликтной ситуации, я  стал пытаться, как можно  быстрее просчитать в голове все возможные варианты её дальнейшего продолжения. Если  мне удавалось  сделать это  хотя бы  на первоначальную стадию развития событий, то моё возбуждение никогда не перерастало в вариант средневекового,  варяжского "берсерка", и я не терял разума и хладнокровия, что бы ни происходило в дальнейшем.
В остальных жизненных ситуациях я вёл себя, адекватно, и даже считался среди студентов хладнокровным человеком, способным не терять головы в самой сложной обстановке. В общежитие,  я слыл этаким  большим, добродушным медведем,  которого, конечно,  лучше не раздражать и не выводить из себя, но хорошим парнем и надёжным товарищем.
После примерно двух месяцев проживания в общежитие, студенческая жизнь стала вполне сносной, а иногда даже по-своему интересной!
Начало зачётной сессии я встретил без каких-либо “хвостов” или  задолженностей. Как ни странно, но во время зачётной сессии у меня впервые, наконец, появилось свободное время для ознакомительных поездок в Москву,  посещения родственников и покупок новой, зимней одежды, деньги на которую ещё осенью перевели родители, так как,  буквально, за пару месяцев учёбы я  неожиданно для всех сильно раздался вширь и набрал вес. Зачёты, как правило, принимались с утра, и уже где-нибудь к часикам двенадцати я был свободен! Заставить себя сесть заниматься новым предметом я просто не мог,  даже, если следующий зачёт следовал через день,  и времени на его подготовку явно не хватало.
Перехватив чего-либо покушать, я мчался на железнодорожную  станцию Новодачная, чтобы успеть на ближайшую электричку, идущую в Москву. Как и все студенты в то время, билетов на проезд я не брал и должен был внимательно наблюдать за обстановкой, чтобы не нарваться на контролёров! Двери вагонов электрички открывались и закрывались вручную, и можно было покидать вагон и входить в него, когда она находилась в движении. Поэтому при появлении контролёров, надо было начать перемещаться по вагонам чуть впереди них, с тем, что бы на остановке успеть выскачите из вагона электрички, пробежать вагон, в котором находились контролёры, против направления их движения,  и на ходу вскочить в вагон, пассажиры которого уже прошли проверку! Дальше, обычно, можно было ехать спокойно. Надо сказать, что если контролёры всё-таки прихватывали зазевавшихся студентов, они с ними не связывались в попытке получить штраф, а просто высаживали их на следующей, после этого события, остановке.
В общем, будучи студентом, билет на электричку я покупал только тогда, когда ехал с вокзала или на вокзал с вещами, а  так же, если возвращался из Москвы в общежитие последней в эту ночь электричкой. 
В первую очередь я купил себе зимнее пальто и шапку, что бы успокоить маму, которая  в каждом письме спрашивала: “Как же я могу ходить  в институт в морозы и холода в одежде, которая была мне явно мала?”. Она даже и не подозревала, что на занятия в институт я, как и большинство студентов из общежития, ходил вообще без пальто и шапки при любой погоде. Шапка в то время могла спокойно исчезнуть из раздевалки, пальто же мешало быстро занять выгодное место в аудитории и не позволяло оказаться в первых рядах очереди в столовой! Верхняя зимняя одежда, конечно, была нужна для поездок в Москву и домой на каникулы, и поэтому с началом зачётной сессии вопрос о её приобретении стал для меня  актуальным.
За покупками ездить в Москву мне пришлось не один раз, так как и каждому молодому человеку, да ещё из провинции, мне нужна была самая модная одежда, в которой я мог ходить по Алатырю,  выделяясь на фоне местных жителей своим столичным видом и вызывать восхищение у молодёжи! Мне явно хотелось иметь успех у Алатырских красавиц и обратить внимание людей на себя. После нескольких походов по магазинам мне удалось пробрести  в Центральном универмаге не очень теплое, но зато  сшитое по последней моде, демисезонное, ворсовое пальто, какого-то болотного цвета,  цигейковую шапку с зеленовато-серым, суконным верхом и тёплые чешские ботинки, коричневого цвета, c войлочным верхом и шнуровкой на крючках!   Чуть позднее я купил пупырчатый, тёмный пиджак, с крапинками из  красной нити, пару модных рубашек, одну светло-голубого цвета, а другую пёстрого разноцветья и кирпичного цвета югославский свитер. При этом  следует учесть, что  до этих покупок я носил только куртки и не признавал пиджаков, рубашки одевал исключительно тёмных оттенков или ковбойки в крупную клетку, а ботинки были обязательно чёрного цвета. Прогресс во взглядах на одежду был явно очевиден!
Сдав успешно шесть или восемь зачётов, я как-то спокойно и уверенно встретил надвигающуюся экзаменационную сессию, так как  знал, что многим студентам зачётная сессия далась значительно тяжелее, чем мне, а несколько человек вообще  не сумели пройти этот барьер,  и решался вопрос об их отчислении.  Мои друзья по комнате тоже успешно прошли зачётную сессию и поэтому мы  в  приподнятом настроении готовились встретить свой первый новый год не в стенах  родного дома.
Праздновать новый год нам предстояло втроем, так как Роман Филончик уехал к семье домой в Белоруссию. Мы купили бутылку шампанского, бутылку портвейна и бутылку сухого болгарского вина, за которым отстояли большую очередь, так как импортные вина были тогда в новинку и все стремились купить именно их, что бы просто попробовать и потом с гордостью делиться своими ощущениями с другими ребятами. Компания наша была сугубо мужская, готовить какую-либо закуску мы не собирались и поэтому купили несколько банок рыбных консервов, колбасы, небольшой кулёк мандарин и различных сладостей. К двенадцати часам ночи мы уселись вокруг стола, неумело раскупорили бутылки, пролив половину шампанского вина на пол.   Оставшейся частью шампанского наполнили свои металлические кружки и стали ждать боя кремлёвских курантов!
Ровно в двенадцать мы встали из-за стола, сдвинули в едином порыве свои кружки, дружно воскликнули: “С новым годом!”  -  и   принялись  тянуть шипучую влагу, старательно пытаясь показать друг, другу, что дело это для каждого из нас привычное. Конечно же, мы ещё были птенцами, только что выпорхнувшими из домашнего гнезда и вина в каких-либо значимых объёмах не употреблявших! В головах у нас быстро зашумело, каждый стал громко и возбуждённо о чём-то говорить и спорить, потом наступила апатия, вызванная усталостью, и всем почему-то стало грустно. Чтобы показать свою принадлежность к взрослым людям,  мы дружно  выпили всё вино  и отправились гулять на улицу,  так как у меня начала кружиться голова, да и в комнате, вроде бы, стало нечего делать.
На улице была плюсовая температура, стоял туман, и было очень сыро, хотя вся земля была  окутана толстым слоем снега. Это была первая в моей жизни новогодняя оттепель, которая в дальнейшем стала достаточно регулярно повторяться, и уже не вызывало того удивления, которое мы испытывали в мою первую, самостоятельную, новогоднюю ночь!
Сквозь туманную занавесь, всё вокруг казалось нам зыбким и расплывчатым. Горизонт сузился до нескольких метров, а корпуса общежитий представлялись большими, таинственными кораблями, которые в тусклом свете окон-иллюминаторов куда-то плыли мимо нас. Мы услышали звуки танцевальной музыки, и ноги сами понесли нас в сторону, откуда она лилась, заполняя окрестности праздничными мелодиями.
 Оказалось, что в спортивном корпусе новый год встречали аспиранты института. В центре гимнастического зала стояла, сверкая огнями и блеском игрушек, пушистая, красавица ёлка,  вдоль одной из стен находились праздничные столы, свободное пространство занимали танцующие пары, а главное, как мне показалось, в зале было много прекрасно одетых девушек, от вида которых у меня громко застучало сердце!
После недолгих переговоров с дежурившими у входа ребятами мы оказался в зале! К моему сожалению свободных девушек, в зале не было, так как деньги за партнёршу по столику платил парень её пригласивший. Но меня это не остановило! Я не помню, что я делал и что говорил, но уже через некоторое время  я  выпивал с компанией сидевшей  за одним из столов. Теперь у меня была официальная возможность приглашать девушек танцевать! 
Как ни странно, многие аспиранты почему-то не танцевали,  их партнёрши явно скучали, и   глаза этих девушек, ну просто излучали желание быть приглашённой на танец! Я принялся танцевать подряд со всеми девушками, получая от этого огромное удовольствие. У меня хватило ума спрашивать разрешение к приглашению на танец у партнеров девушек и, если получал у него отказ, спокойно переходил к следующему столику. Однако  скандала мне избежать, всё-таки не удалось! Несколько раз объявляли белый танец, и я безропотно соглашался выйти в круг с первой же девушкой, которая подходила ко мне! Я явно пользовался  популярностью, и среди девушек даже возникла некая конкуренция. Поэтому, когда одна из  них почти бегом, запыхавшись, подошла ко мне с приглашением  потанцевать,  я сразу же согласился и повёл её в круг танцующих. Только мы сделали несколько танцевальных движений, как к нам подскочил  парень, стал хватать её за руки и пытаться заставить прекратить её танцевать, а меня отойти с ним для выяснения отношений. Я сразу понял, что это её парень, что они поссорились, и девушка, в отместку, сбежала от него ко мне, вроде как, просто потанцевать. На нас стали оглядываться, и я был уже просто обязан заступиться за девушку! Мне пришлось применить свои физические возможности, отодвинуть парня в сторону и предложить ему немного остыть. Назревал конфликт.        Подошло несколько ребят, и поскольку девушка громко выразила желание остаться со мной танцевать, то они сочли благоразумным не связываться с нами, а отправить парня на его место за столом. Некоторое  время  он выкрикивал угрозы в мой адрес, а потом выпил с ними и как-то успокоился, хотя нет-нет, да и бросал на меня враждебные взгляды. Всё оставшиеся время мне пришлось провести с этой девушкой. Она была, выпивши, и довольно сильно возбуждена. Первое время она старательно демонстрировала свой интерес ко мне, и, по-видимому, что бы позлить своего парня, в танце прижималась всем своим молодым и разгорячённым  телом,  шептала что-то ласковое и непонятное на ухо и даже поцеловала. Потом она как-то погрустнела, и стала мне говорить, что ей на вечере скучно, и я должен, как мужчина, развлекать её. С её слов,  парень, который пригласил её на вечер,  да и вообще,  все её знакомые физтехи, какие-то зануды,  слишком уж умничают во всём, а вот, я,  вроде бы,  совсем не такой и  это ей подходит! 
Сначала мне моё приключение нравилось, и я с удовольствие принимал игру в любовь, хотя  и понимал, что девушка использует контакт со мной  в своих, корыстных целях!  Позднее эта ситуация стала казаться мне какой-то абсурдной, и я  высказался неожиданно обретённой девушке в том духе, что, если она хочет быть со мной, то нечего искать глазами своего парня, а, если ей нужен парень, то не надо чего-либо лишнего требовать от меня! Мы ещё немного спокойно поговорили, и девушка как-то незаметно исчезла, правда, не забыв оставить мне свой адрес, которым я так и не воспользовался.
Время было уже  чуть больше четырёх утра, все заметно устали, веселье улеглось, танцы уже никого не привлекали и пары одна за другой стали исчезать из зала! Возбуждение от выпитого вина у меня улеглось, и я почувствовал усталость и какую-то разлившуюся в голове тяжёлую тупость. Надо было отправляться спать! Однако путь к выходу из спортзала проходил мимо столика,  за  которым  сидел, так ни,  кстати, образовавшийся соперник, вместе со своими друзьями, и  они явно наблюдали за мной! “Ну, вот только драки мне и не хватает”, – грустно подумалось мне. Подождав немного, я быстро подошёл к ребятам и со словами: “ Зря вы на меня обижаетесь!”, -  присел к ним за стол. Я уже не помню, о чём мы говорили, но памяти остался противный вкус рюмки вина, которую мне пришлось выпить вместе со всеми за мужское взаимопонимание! Мне стало нехорошо, я с трудом  выбрался из-за стола и побрёл к себе в комнату, где забылся тяжёлым сном! 
Моё приключение, слава богу, закончилось благополучно, хотя драка на этом вечере всё-таки произошла и имела печальные последствия. Одному из моих сокурсников повредили глаз разбившимся стеклом из очков, и его, вместе ещё с двумя студентами старших курсов, отчислили из института с возбуждением уголовного дела.  Больше  таких  официально разрешённых вечеров  с   горячительными напитками в стенах института не было.
Где-то к вечеру я проснулся, сходил покушать и снова лёг спать.  А на следующее утро с тупой головой отправился на письменный экзамен по физике, который написал на тройку.
Это встряхнуло меня и заставило старательно готовиться к каждому из оставшихся пяти экзаменов. Однако к моему глубокому разочарованию и удивлению по всем предметам я получил одни только тройки!  Причём сдача экзамена па аналитической геометрии чуть вообще не закончилась для меня катастрофой!  Я был настолько уверен в себе, что купил на вечер  железнодорожный билет домой, и решил, что мне нужно сдавать экзамен в числе первых студентов, так как наш поток сдавал его во второй половине дня, и времени у меня до отъезда было явно маловато! 
Задачу я решил, устный ответ подготовил, и смело пошёл отвечать к самому лектору. Он  благожелательно выслушал мой ответ, просмотрел решение задачи и произнёс: ” Я дам вам решить ещё одну задачку, что бы поставить вам твёрдую четвёрку, а может быть даже и пятёрку”. Задачу эту я решил, потратив довольно много времени, и далеко не оптимальным способом, что вызвало недовольство экзаменатора, и он мне предложил решить уже вторую задачу! Процесс сдачи экзамена явно затягивался, до отхода поезда стало становиться всё меньше и меньше времени, я начал волноваться и на четвёртой задачи окончательно запутался с её решением. Преподаватель, заметив, что я сильно нервничаю, стал меня успокаивать и присел ко мне и стал вместе со мной решать задачу выбранным мною методом.
Все студенты уже ушли,  а мы всё продолжали решать эту задачу, пока окончательно не запутались и не получили какую-то математическую абракадабру. Преподаватель вскочил из-за стола, нервно забегал по актовому залу, в котором проводился экзамен, и стал произносить всяческие, неприятные слова в мой адрес. “Ну, вот влепит он мне двойку вместо обещанной, твёрдой четверки, пропадёт железнодорожный билет и домой мне уже ехать не потребуется“, - обречённо подумал я, и на душе стало как-то пусто и безразлично.  Наконец мой мучитель успокоился, молча взял зачётку со стола, вывел в ней удовлетворительную оценку, буркнул что-то невразумительное, схватил свой портфель и быстро вышел из зала!
Моё уныние мгновенно сменилось бурным ликованием,  я бегом понёсся в общежитие, схватил чемодан и двинулся на Казанский вокзал. Прошло всего несколько часов, и я уже мирно спал на третьей, багажной, полке общего вагона поезда, везущего меня, домой!
Зимней, морозной ночью я вышел на платформу Алатырской железнодорожной стации. Над моей головой широко раскинулся шатёр усыпанного звездами родного неба, вокруг, как-то по-доброму светились немногочисленные фонари и я словно на крыльях, не замечая тяжести чемодана,  буквально понёсся по знакомой до боли дороге вдоль железнодорожных путей к дому, на Почтовой улице. Быстро поднялся на крыльцо и начал громко стучать кулаками в дверь. Сначала подал свой голос  наша овчарка по кличке  Малыш, потом в окнах разом зажёгся свет, как будто никто не спал,  и вот уже все обнимают меня, радостно шумят и довольные ведут к столу, на который мама мгновенно наставила горы  домашней  снеди!  Оттиснутый в поднявшейся суматохе Малыш, наконец, пробился ко мне, и с  восторженным визгом и плачем, стал лизать мне лицо и руки.
В качестве общего подарка я привез с десяток банок сгущённого молока, о существовании которого мы в Алатыре даже не слышали, и несколько разных упаковок печенья. А братьям, по их настойчивой просьбе -  самую современную, танцевальную музыку, записанную на самодельные пластинки  из использованной плёнки для рентгеновского аппарата, которые я приобрёл в подворотнях возле Добрынинского универмага. На них, кроме звуковой дорожки,  красовались негативные снимки  костей скелета человека, что придавало дополнительную пикантность  прослушиванию запрещённой в СССР,  танцевальной музыки. Восторгу братьев не было границ! Расспросы и разговоры были отложены на утро, и через час я с удовольствием растянулся на своей пастели спать! Всё, я снова дома, из которого я так рвался, и в котором мне так уютно и тепло!      
На утро, один за другим стали приходить ребята, и разговорам с ними не было конца! C одной стороны родителям, особенно маме, очень хотелось, что бы я побольше был дома, а с другой стороны, они были очень горды своим сыном, и хотели, что бы все жители города Алатыря меня увидели и потом говорили бы  им обо мне. Они старательно подталкивали меня к участию в различных, официальных мероприятиях и походам к знакомым, ну а меня интересовали, только встречи с ребятами, девочки и танцы!
Где-то в самом конце экзаменационной сессии,  на одном из наших свободных вечеров в комнате, Валера Устьянцев небрежно сообщил, что он начал курить болгарские сигареты с фильтром и что это ему нравиться.
Я,  вообразив, что курение сигарет придаст мне солидности и некого шика, решил присоединиться к нему, и мы отправился  в коридор, покурить. С тех пор я стал покупать болгарские сигареты “Шипка” или наши сигареты “Новость”, носить их в кармане, угощать ими ребят, и гордо “дымить” с ними за компанию. Курил я не часто, сигарет десять в день, старался глубоко не затягиваться дымом и никогда не курил натощак.
Приехав домой, я не знал как сказать об этом родителям, внутренне побаиваясь их сильной негативной реакции. Дня через два, подгадав, когда папа стал доставать свои папиросы, я, в присутствии мамы, небрежным движением выложил перед ним на стол  открытую пачку   болгарских сигарет с фильтром  и предложил ему закурить. Папа сильно помрачнел, задумался и грустно произнёс: “Ну вот,  значит, уже взрослым себя считаешь,  куришь,    кури, но только не в комнатах, а на улице, сигареты свои забери и никогда не смей мне  предлагать закурить!”. Курить свои папиросы он не стал, а ушёл в свою комнату. Мама тихо сказала мне, что курить папа начал с пяти лет, ещё в деревне, несколько раз пытался прекратить это занятие, однако пересилить себя ему не удалось и поэтому моё предложение закурить выглядит провокационным и обидным для него. (Надо сказать, что из-за проблем со здоровье и по настоянию врачей папа всё-таки нашёл в себе силы прекратить курение в возрасте пятидесяти лет)
 “А ты, сынок, внимательно следи за своими лёгкими и подумай о братьях, – с сожаление произнесла мама, – они ведь тебе подражать будут, что-то ты не то делаешь?”.  Она помолчала и, сильно расстроенная,  тоже ушла в комнату вслед за папой. Курить мне расхотелось, чувствовал я себя как-то неловко и после этого всячески старался не демонстрировать близким родственникам, особенно своим братьям, появление у меня склонности к курению, хотя курить, конечно, не прекратил.
Практически каждый вечер я отправлялся куда-нибудь на танцы, то в школу на праздник встречи со студентами, то в городской дом культуры на карнавал, то в распложенный недалеко от дома   клуб железнодорожников, то просто на дружескую вечеринку к кому-либо из друзей и знакомых!  После танцев, вместе с шумной компанией молодёжи я бродил по городу, потом провожал до дому понравившуюся девушку и только в первом часу ночи добирался до дому.
На столе в большой комнате стояли пироги или любимые мной  пышные, белые, мамины лепёшки, молоко, мёд или вишнёвое варенье, которое мне очень  нравилось! Родители делали вид, что уже спят, а братья, как я только ложился в постель,  начинали шёпотом брать у меня интервью, так как днём они уходили на занятия, а я ещё крепко спал. Хорошо, что хоть у меня хватило ума два последних вечера никуда не ходить, а остаться дома с родителями, которые были очень довольны этим. За праздничным ужином я подробно рассказал им об учебном процессе и о своём житье, бытье в общежитие, потом ответил на все родительские  вопросы, с интересом  послушал  рассказы и истории из их студенческой жизни и принял к сведению и дальнейшему размышлению высказанные ими советы и просьбы! Папа, подводя итог нашего разговора,  ещё раз выразил уверенность в моих силах и способностях  и мудро заметил, что не обязательно быть первым во всём,  главное правильно, определить цель и направить все усилия для её достижения! “Дерево надо выбирать по плечу, и знать для  чего и как его рубить!”, – в заключении произнёс он.
Такая беседа не могла пройти бесследно, и я довольно долго лежал в постели, не засыпая, обдумывая сказанное родителями. Моё самолюбие, конечно,  было сильно уязвлено сплошными тройками за экзамены, к которым я так готовился и, в общем, знал большинство предметов явно не хуже знакомых студентов, получивших по ним четвёрки. Причём, если я посещал все без исключения занятия, то один мой  знакомый студент, москвич Володя Казаков позволял себе довольно часто этого не делать, а сессию сдал  заметно лучше меня. “Значит мой подход к учёбе в институте не совсем  правильный”, – решил я.
Обдумав ситуацию и папины советы, я пришёл к выводу, что на многие  лекции, идущие по утрам мне можно не ходить, но при этом, конечно, ни в коем случае не запускать читаемые на них предметы, а изучать их по учебникам и чужим, записям. Большинство семинарских  занятий нужно будет обязательно посещать, не пропускать лабораторные и  точно  в срок сдавать домашние задания и отчёты по всем лабораторным занятиям. На экзаменах  можно без переживаний получать тройки, но при этом, если их окажется слишком много, то, обязательно  хотя бы по одному сложному предмету  отхватить хорошую оценку, что бы ни прослыть "дураком" и "тупицей"! В общем, с самоуверенностью и с аналитическим складом ума у меня и в то далёкое время всё было хорошо!
В этот же вечер мне впервые пришла в голову грустная мысль, что после окончания института я точно не вернусь в родной Алатырь, где мне, как физику, просто нечего делать. Вероятнее всего я буду жить, и работать в Москве, так как именно в ней сосредоточены ведущие физические институты и хранилища информации, без доступа к которой нельзя стать учёным.
C одной стороны я сознательно и стремился в большой город, c его кипучей жизнью, с возможностями достичь успехов и получить известность, а с другой стороны, как личность, я начал формироваться в маленьком городке и это не могло не  сказаться  на моём внутреннем мире. Я вырос на природе, сроднился с ней, а не с каменными джунглями большого города!
Конечно же, Москва произвела на меня огромное впечатление. Я как заворожённый ходил вокруг Кремлёвских стен и башен, замирал у колонн Большого театра и любовался старинными зданиями Цветного бульвара. Меня поражала распахнутая ширь Садового кольца и какая-то тихая, русская сказка Арбатских переулков и улочек. Громады высотных зданий, подземные дворцы станций метро и павильоны выставки достижений народного хозяйства казались мне олицетворением мощи нашей страны и свидетельством её стремительного движения по пути технического прогресса! И это мне нравилось!
Праздничный Ленинский проспект и индустриальные виды шоссе Этузиастов, барачные дома районов Бескудникова и Дегунина и красивые жилые здания на Фрунзенскрй набережной, громады дымящихся трубами заводов и почти деревенские виды Химки- Ховрино  -   всё это была тоже Москва!
Бросалось  в глаза что, за пределами парковых зон, на городских улицах было мало зелени, зато много разбитых тротуаров и дверей подъездов, особенно  на улицах, не считающимися центральными. Даже на  главных улицах прекрасные памятники архитектуры соседствовали с облупленными стенами старых, давно не ремонтированных домов и с серыми ничего не дающими душе новостройками. Москва была явно более выигрышной при электрическом освещении, когда темнота и тени скрывали ветхость и разрушения, а тёплый свет,  льющийся из окон домов, делал их одинаково уютными и привлекательными. А когда я как-то ранним, майским утром попал на только что убранный и политый Гоголевский бульвар, то в лучах восходящего солнца Москва показалась мне просто великолепной и сказочной!  В общем, этот город был пёстрым, разноплановым, и совсем не гармоничным. Людская толчея на его улицах, при  длительном нахождении в её гуще, вызывало у меня, чувство тревоги и раздражения.    
Днём  на улицах Москвы, особенно летом,  я чувствовал себя как-то не очень уютно;  мне всё время казалось, что Московский воздух какой-то вязкий и не вкусный, как искусственная пища, и дышать им долго не хотелось!  Тем не менее, мне нравилось бродить по вечерам по затихшим улицам Москвы посещать её музеи, театры и парки, правда, почему-то ни разу не возникало желание жить в ней!
“Вот бы хорошо дом иметь в Алатыре, а работать и развлекаться в Москве”, - подумалось мне в какой-то момент!
При первом знакомстве с москвичами меня поразило их отношение к окружающему миру. Они вечно куда-то спешили, никого вокруг себя не замечали и не видели, полностью погружённые в свои внутренние заботы. Каждый из них, находясь среди массы людей, оставался при этом одиноким. Большинство из них отвечали на заданный вопрос, на бегу, когда ты уже видел их спину. Второй вопрос задать этому же человеку было практически невозможно! Они без смущения и  извинений толкали и пихали друг, друга, если нужно было пробиться вперёд через толпу людей, и практически не обращали внимания на неудобства связанные с теснотой и многолюдством. Мне сначала показалось, что  такие понятия как, вежливость и участие, москвичам неведомы, и за помощью к ним лучше не обращаться. Хотя, конечно же, и среди них мне встречались и вежливые и по настоящему  интеллигентные люди! Явно было видно, что жизнь в столице отличается от Алатырской и накладывает свой отпечаток на характер и поведение люде!
В стенах института, особенно на первом курсе, можно было легко отличить студентов москвичей от жителей общежитий, приехавших из российской, точнее советской глубинки. Ребята из Москвы были более раскованы, заметно более информированы о различных сторонах культурной и политической жизни страны, легко вступали в разговор с незнакомыми людьми и не очень смущались, когда их поведение становилось объектом внимания  окружающих. Они проще относились к неудачам, более уверенно себя чувствовали в различных ситуациях и мало беспокоились о своём будущем месте работы. Это и понятно! Студенты москвичи ещё  продолжали относительно беспечно жить в своих семьях под крылом у мамы с папой, рассчитывая на их помощь и поддержку. Они понимали,  что московская прописка позволяла всегда найти работу по душе в родном городе.  Как члены семьи, они могли  рассчитывать на  квартиру, дачу и на использование других материальных ценностей, нажитыми их  родителями. Видимо поэтому большинство из них не обладали такой же целеустремлённостью и готовностью бороться  за своё будущее, как ребята с периферии. Иногородние студенты уже жили одни, вне семейной ячейки, ничего своего материального, пригодного для будущей самостоятельной жизни  не имели и осознавали, что назад у них хода нет и нужно завоевывать своё место под солнцем! Хотя, и им, конечно, родители помогали, чем могли, стараясь поддержать своих,  вылетевших из гнезда птенцов.
В общем, вооружившись программой действий, мамиными пирогами и папиными советами, отдохнувший и весёлый я вернулся в общежитие!
Первые два, три дня обедать в столовую мы с ребятами не ходили, а питались продуктами, привезёнными из дома, так как столовская пища просто не лезла в горло после домашней. Если в буфете качество продуктов было вполне приемлемым, то столовые блюда, особенно первые, даже голодному иногда казались  малосъедобными и невкусными. В таких случаях на первое я брал молочный суп с парой пирожков с повидлом, что гарантировало нормальную работу кишечника и позволяло иметь полный обед из трёх блюд. Когда же совсем становилось невмоготу, то мы отправлялись обедать в рабочую столовую Долгопрудненского машиностроительного завода, где всегда было очень много посетителей, но имелось несколько “коронных” блюд, которые неизменно пользовались у нас успехом!
Все многолетние попытки студентов, улучшить качество блюд в нашей столовой с помощью общественных и партийных организаций успеха не имели, а проверки вышестоящих организаций обнаруживали только отдельные недостатки в работе столовой, но ни воровства продуктов, ни нарушений санитарно-гигиенических правил и технологи приготовления пищи не находили. После очередной такой проверки инициативная группа студентов, вроде бы учащихся радиотехнического факультета,  призвала  всех к бойкоту  столовой.
Они сумели подсоединиться к внутренней радиосети общежитий и призвали студентов не ходить кушать в столовую, пока не уволят директора и не улучшат качество питания. Понимая, чем грозит организация забастовки её инициаторам, ребята после нескольких объявлений убрали все следы проникновения в радиосеть и больше себя ни в чём не проявляли. Сделали они всё так правильно и грамотно, что зачинщиков бойкота руководство институтом и соответствующие карательные органы так и не сумели обнаружить! 
Сначала, конечно, вышестоящее советское и партийное руководство  пыталось путём прямых угроз и внешних улучшений работы столовой погасить разгоравшийся  социальный конфликт. В столовой всё помыли и почистили, её работников одели в новые белоснежные халаты и даже шапочки,  блюда стали полновесными и привлекательными. На собраниях студентов всех факультетов, партийное и советское руководство Мытищенского района попыталось обвинить нас в антисоветских настроениях и в поддержке кучки безответственных хулиганов и провокаторов. Эти обвинения вызвали бурю эмоций и были всеми с негодованием  отвергнуты. Одно из таких собраний закончилось тем, что студенты, после очередной серии обвинений дружно покинули собрание, оставив руководство в пустом зале!
Тогда работники столовой стали обходить комнаты общежитий,  соблазняя студентов своей продукцией, и призывая не мучиться  в поисках, где бы покушать, а пойти в столовую, в которой нас ждал праздничный обед. Одновременно с ними в студенческую массу для индивидуальных бесед и уговоров были направлены институтские, партийные деятели, которые объясняли, что без правильного, налаженного питания мы учиться не сможем, а работать столовая уже стала лучше. Однако мы не сдавались, и столовая стояла практически пустой, хотя каждый день её работниками приходилось готовить трехразовое питание для нескольких тысяч человек, а полуголодные студенты проходили мимо её на занятия или в общежития, глотая слюни из-за аппетитных запахов горячей пищи!
Об этом  неординарном событии стало известно за рубежом, и о забастовке в самом элитарном советском вузе сообщило радио Би-Би-Си из Лондона. Властям пришлось пойти на уступки студентам. Директора столовой и  шеф-повара убрали, кого-то из обслуживающего персонала обвинили в воровстве и уволили по статье недоверие. Нас  клятвенно заверили, что работу нашей столовой  возьмут под особый  контроль вышестоящие организации, и будут строго следить за качеством приготовления пищи. Около года к работе столовой у нас претензий практически не было, но потом всё вернулось на круги “своя”, хотя до прежнего безобразий с качеством питания всё-таки не доходили!             
Надо заметить, что практически все студенты институтов, прошедшие через столовые, к концу учёбы приобретали гастрит или язву желудка. Не миновали проблемы желудка и меня!
В первые дни, после приезда из дома мы все четверо собирались по вечерам в комнате, делились домашними впечатлениями и обсуждали новую для нас информацию, полученную в институте. Где-то на третий день учёбы, Володя Моисеев принёс в комнату чей-то  полный конспект лекций по математическому анализу за два года, который ему дали всего на несколько дней. Он был написан чётким, понятным почерком и, когда попал в мои руки, я с интересом стал его читать, чтобы лучше уяснить себе разделы, которые мною  были, не очень хорошо освоены по учебникам. Все отнеслись к этому спокойно, кроме Валеры Устьянцева, который  тоже хотел чего-то  в них посмотреть и поэтому стал требовать их у меня хотя бы на пять минут.
Я отказался это сделать, сказав ему, что, когда до него дойдёт очередь, то в умывальной комнате он может читать лекции хоть всю ночь, а пока, по нашей договорённости, смотрю лекции я!   Тогда он схватил мою железную кружку и выбросил её через форточку  на улицу со словами: “Пока ты ходишь на улицу за своей кружкой, я успею всё, что мне нужно  прочитать!” В ответ я стал требовать от него принести кружку, а то ему будет только хуже. Валера набычился и стал тянуть на себя тетрадь с лекциями. Тетрадь я отпустил, нашёл в шкафу его электробритву и отправил её на улицу вслед за моей кружкой. “Пойдёшь за своей бритвой, не забудь мою кружку", – заявил я и силой отнял злополучные лекции у растерявшегося Валеры.
Я снова сел за стол читать лекции, а  Валера Устьянцев, стал всячески мешать мне это делать, и громко требовать вернуть ему бритву. Затем он  попытался силой вытащить меня из-за стола. Эта возня мне надоела и стала действовать на нервы. Разозлившись, я встал  и резко, хотя и не очень сильно, провёл удар крюком правой руки в челюсть,  не ожидавшего такого оборота дела Валеры! Голова его мотнулась в одну сторону,  очки  упали на пол,  и одна из очковых линз треснула на две половинки.
Валера Устьянцев, из-за отслоения глазной сетчатки, носил очки с очень сильной оптикой, плюс девять диоптрий, которые изготавливали ему по специальному заказу, и без них  мало, что мог видеть. Его беспомощный и растерянный вид, сразу как-то остудил меня и заставил раскаяться в своём, необдуманном поступке, тем более, что мы с ним очень сдружились. Он тоже пришёл в себя и явно чувствовал себя виноватым в действиях, приведших к последнему инциденту!
Он молча сходил на улицу за выброшенными вещами, я отдал ему лекции, однако с необратимым результатом глупой ссоры – разбитыми очками, мы оба не знали, что девать? Я считал, что поскольку  действия,  связанные с применением физической силы начал Валера, то он и несёт вину за их последствия и поэтому ремонтировать их должен он сам, и за свой счёт. Валера Устьянцев же, признавая себя виноватым в  провоцировании драки, тем не мнение полагал, что для возвращения всей ситуации  в исходное состояние,   я  просто обязан произвести ремонт его очков за свой счёт, и вернуть их ему целыми. Остальные ребята поддержали меня, однако Валера остался при своём мнении и разобиженный отправился спать.
Утром в институт он ушёл раньше меня, а в обеденный перерыв между занятия меня пригласили в деканат для объяснения  инцидента, произошедшего между мной и  Валерой.  Исполняла обязанности декана в то время Петеримова Наталья Ивановна. Она внимательно выслушала и расспросила обе стороны, конечно же, обвинила нас обоих в нарушении правил проживания в общежитие,  хотя и признала инициатором драки  Валеру Устьянцева. Поэтому очки ремонтировать он должен сам. И тут, по-видимому, свою чёрную роль сыграли отзвуки   новогоднего  случая с повреждением в драке стеклом разбитых очков глаза одного из студентов ! 
Она отпустила Валеру, оставила в кабинете меня и стала говорить о недопустимости применения физической силы по отношению к людям, и что на нашем факультете студенты завели  моду, чуть, что, - сразу же бить человека по очкам. Такие эксцессы в стенах института недопустимы, и  что это она будет сурово наказывать студентов любого курса, если он сам не понимает, чем это всё может закончиться! С учётом этого, она лишает меня  стипендии на второй семестр, что бы мне было не повадно махать руками, а то я вон какой здоровенный вырос!
Весь расстроенный я отправился в общежитие, где  обнаружил опечаленного Валеру Устянцева, который чуть не плача,  стал объяснять, что он вовсе не собирался  на меня жаловаться, а просто хотел,  что бы  спор между нами рассудил бы кто-нибудь из взрослых, более опытных людей. Конечно же, он свалял дурака, но он уже это сделал и может только сожалеть о своём, детском поступке. Узнав, что меня лишили стипендии он несколько дней не находил себе место, поливая себя ругательными словами, ну, а мне надо было срочно сообщать домой о своём, очередном “достижении”.
Я не стал писать родителям, что же произошло на самом деле, а просто их проинформировал о неполучении стипендии во втором семестре и попросил помочь с деньгами. В своём ответном письме папа выразил сожаление по поводу моей неудачи, напомнил, что кроме меня у них есть ещё два сына, которых тоже надо кормить и одевать, поэтому они будут присылать мне деньги в размере причитающейся мне стипендии в размере сорока пяти рублей  и не рублём больше. При этом  он подчёркнул, что в дальнейшем, если я буду учиться, получая стипендию, к ней они будут добавлять ещё тридцать рублей в месяц, не зависимо от её размера. Кроме того, в этом случае  я могу и рассчитывать и на выделение финансов для покупки самых необходимых вещей. А пока, я должен суметь укладываться в те деньги, которые я заслужил, и больше ничего у них не просить. При чтении письма мне показалось, что я хорошо слышу папин голос: “Если голова не работает, то нужно работать руками, руками, пока не поумнеешь!”. 
В письме не было вопросов, что случилось на самом деле, и почему же мне  не дали стипендию, если я, когда приезжал на каникулы домой, гордо отрапортовал, что  на физтехе  стипендия полагается даже круглым троечникам, и поэтому я уж её   буду точно получать! Там была только одна информация о принятом родителями решении и ничего более.
Жить на сорок пять рублей в месяц вместо привычных  шестидесяти пяти рублей (двадцать рублей мне присылали родители) оказалось не очень легко, и несколько раз было так, что деньги заканчивались на несколько дней раньше получения перевода из Алатыря, хотя я их экономил, как мог! В этом случае обычно помогал мне Валера Устьянцев, покупая продукты в магазине и выставляя их на общий стол, как это было у нас заведено после того, как Рома Филончик перебрался жить в комнату к Юре Копылову, который отслужил в армии. Володя и Валера  старались не очень налегать на продукты, ну а я, конечно, пользовался представившейся возможностью набить пустой желудок! Денег я в долг ни у кого не занимал, и, конечно же, не позволял себе просить финансовую помощь у родителей или хотя бы намекнуть в письме о своих материальных  затруднениях. Урок я получил хороший и больше никогда не оставался без стипендии, а на старших курсах, когда были нужны дополнительные средства, находил себе дополнительный заработок вне стен института.
Свою учёбу в институте я продолжил, руководствуясь  принципами, которые были мною, сформулированы  после домашнего разговора с родителями, то есть перестал посещать многие лекции, заменяя их чтением соответствующих учебников. При таком подходе к учебному процессу, я, позволяя себе спокойно спать до десяти часов утра, потом вставал, самостоятельно занимался каким-нибудь предметом до половины двенадцатого, а затем пулей мчался к открытию столовой, чтобы успеть пообедать пока большинство студентов были ещё на занятиях. Ну а после обеда, отправлялся в институт на семинарские занятия, лекции по спецкурсам и на лабораторные работы, которые я никогда не пропускал, даже если мне очень этого и хотелось! На первом курсе занятия я пропускал достаточно осторожно, далеко не каждый день,  стараясь обязательно попасть на лекцию,  если на ней излагался сложный, по моему мнению, материал. Ну а на старших курсах,  вошёл во вкус, спал до открытия столовой, и умудрялся целиком не посещать курсы лекций по отдельным дисциплинам. 
Учёба во втором семестре шла без каких-либо эксцессов и осложнений; с английским языком в новой группе у меня тоже наладилось, и я достаточно спокойно смотрел на своё студенческое будущее, хотя учебная нагрузка оставалась такой же тяжелой, как и в первом семестре. Общежитейская жизнь стала казаться вполне нормальной и привычной, тем более, что мы с Валерой Устьянцевым подружились и многие бытовые вопросы стали решать совместными усилиями. Из пяти лет моей жизни в общежитии,  четыре с половиной я жил в комнатах, с различными студентами, но при этом, неизменно, одним из них был Валера! Окончив институт, он, после нескольких лет работы  в Москве, уехал на свою родину в закрытый город, и связь с ним была утеряна, а жаль!
За учебной круговертью, как-то незаметно подобралась весна и напомнила, что мне уже восемнадцать лет и что на свете существуют не только интегралы, дифференциалы и уравнения, но и красивые девушки, которые весёлыми стайками в сиреневых, майских сумерках, не торопясь, дефилировали по Первомайской улице перед окнами общежитий. Тёплый, насыщенный ароматом свежей листвы и цветов воздух врывался в открытое окно нашей комнаты, путал мысли, будоражил кровь и заставлял учащённо биться сердце! Конечно, вовремя завершить зачётную сессия  было очень важно и необходимо, и требовалось  время,  чтобы всё выучить и повторить, но удержать себя таким роскошным вечером в стенах общежития было просто невозможно! И мы с Валерой к часикам десяти вечера не выдерживали, и, хоть на часок, выходили прогуляться на улицу, стараясь обязательно присоединиться к какой-нибудь весёлой компании с девушками.
После сдачи зачёта мы уже не мчались, как раньше, в Москву, а тратили свободный вечер на знакомство с Долгопрудненскими красавицами! Одичалые от нашей монастырской жизни в общежитие  без женского общества, и так же из-за отсутствия свободного времени, мы даже не стремились завести себе постоянных подружек, а хотели просто немного побыть в  девичьей компании, услышать женский,  звонкий  смех и бездумное щебетания не о чём!  Пристроившись на  улице к группке девчат, мы с Валерой старались любыми способами обратить на себя их внимание, познакомиться и присоединиться к ним или приобрести себе попутчицу, хотя бы на вечер. Одним словом любым способом “клеились”  к девочкам, как мы тогда говорили. В большинстве случаев нам это удавалось, однако было не мало весенних, да и летних вечеров, когда мы с грустным настроением, возвращались в общежитие и тихо ложились спать, не забывая обсудить постигшую нас неудачу и ошибки, которые мы допустили, пытаясь познакомиться  с девчатами.
Эти периодические прогулки по вечерам, не помешали мне успешно преодолеть барьеры зачётов и пройти без сбоев экзаменационную сессию до последнего экзамена, который я вдруг неожиданно завалил! Позади за моей спиной остались пять экзаменов, по четырём из которых я получил тройки, а один  сдал  на четвёрку. Я уже облегчённо вздохнул, так как оставшийся предмет я хорошо знал и надеялся заработать по нему пятёрку. Это была одна из математических дисциплин, вроде бы аналитическая алгебра,  посвящённая решениям  линейных систем уравнений с несколькими неизвестными,  освоение которой далось мне достаточно легко. В ясное, солнечное, июньское утро беспечный и весёлый я одним из первых взял билет, быстро решил все задачи, подготовил теоретический вопрос и стал с нетерпением ждать вызова к преподавателю для ответа.
Неожиданно мою зачётку взяла молодая, довольно симпатичная, незнакомая  мне женщина - преподаватель, которая  смотрелась очень романтично на фоне сугубо мужской кафедры математики. Она пригласила меня сесть к её столу, за которым маялся с ответом один из студентов. Преподавательница, как-то с юмором и шутками,  выбивала из него правильные ответы и весьма остроумно комментировала его промахи и неудачи. Он явно не очень здорово знал предмет, часто говорил в невпопад, и мне показалось, что преподавательница по женской доброте просто вытягивает его на тройку.
После одной из своих шуток она весело поглядела на меня, словно приглашая  принять участие в этом забавном мероприятии. И я, забыв субординацию, активно вступил в шуточный  диалог с ней по поводу необходимости знания студентами  математики в обыденной жизни. Она поставила студенту тройку и обратилась ко мне со словами: “ Ну, шутник показывай, на что ты способен?”. Я правильно и грамотно изложил вопросы своего билета и ответил на все её вопросы, но всё это сопровождал шутками, да прибаутками. В какой-то момент я  незаметно для себя перешёл границу дозволенного, и разговор стал напоминать привычный для меня диалог между парнем и знакомой девушкой. Не переставая шутить и улыбаться, она завершила мой экзамен фразой:  “Предмет вы знаете, конечно, прекрасно, но я вам ставлю неудовлетворительно за ваше неподобающее поведение!”.  Кровь, буквально, бросилась мне в голову, и в висках застучало,  однако я сдержался и ничего не ответил. Но вид у меня был явно растерянный и глупый, и преподаватель весело добавила: “ Да не расстраивайтесь вы так! Вы можете пожаловаться на меня в деканат, на пересдаче пойти к другому преподавателю или подойти ко мне, и, учитывая особенности предыдущего экзамена, я вас не задержу!”.
На улицу я вышел, не чуя под собой ног и не замечая красоты июньского дня. Всё для меня окрасилось в тёмные тона! Очень расстроенный своей неудачей, я решил никому не рассказывать о происшедшем, хотя удивлённые моей неожиданной двойкой ребята в комнате вечером долго пытали, что же произошло на экзамене? Не теряя времени, я отправился  быстрее в деканат получить отрывной лист на пересдачу экзамена,  в  экзаменационную сессию,  так как в  этом случае, факт получения двойки нигде  не учитывался. Отрывной лист в деканате я получил без обычных  вопросов и комментариев, и буквально через два дня  явился на пересдачу.
Увидев  меня, преподавательница строго спросила: “ Вы ко мне пойдёте?”. “Пойду”, – скромно ответил я. Отвечать билет мне не понадобилось, преподаватель сдержала своё обещание,  задала несколько простых вопросов и поставила четвёрку за экзамен, так как на пересдаче пятёрки в принципе не ставили. Больше никаких нравоучительных слов я от неё не услышал, но и так уже понял, что с женщинами, да ещё начальниками нужно держать уши в остро и не забываться! Всё это произошло очень быстро и незаметно для всех, кроме Валеры Устьянцева и  Володи Моисеева, и факт получения этой странной двойке мне удалось сохранить в тайне!
Прошла незаметно для меня в ту сессию и первая  встреча на экзамене математического анализа с преподавателем, которому я сдавал в дальнейшем практически все математические дисциплины. Фамилия его, если не ошибаюсь, была Сидоров.
Это был очень вежливый, высокий, худой человек интеллигентного вида, со светлыми волосами и удлинённым лицом,  одетый всегда в светлый, хорошо отглаженный костюм. Он вызвал меня отвечать билет и очень долго гонял меня по всему курсу матанализа, предлагая решить задачки на самые разные темы. Свою тройку я честно заработал, был очень доволен и не имел к Сидорову никаких претензий.
На следующем экзамене по математике я снова оказался с билетом у него, и снова всё повторилось. И так раз, за разом почти по всем математическим дисциплинам, а их сдавали по нескольку предметов за одну сессию. Он специально заранее  брал  к себе из общей стопы мою зачётную книжку и спокойно ждал, когда я приду к нему отвечать свой билет. Предметы я, конечно, осваивал по-разному, но он, как мне казалось, гонял меня до тех пор, не находил слабое  место и  с  вздохом ставил мне тройку. При этом я видел, что многие студенты,  а уж студентки точно, уходили от него опечаленные неудовлетворительной оценкой! Меня эта ситуация очень злила, так как мои друзья, которым я помогал делать домашние задания  и которые знали предмет хуже меня, получали четвёрки у других преподавателей, а я приносил тройки. Кроме этого, они все уже успевали  закончить отвечать свои билеты и ждали меня  уже в общежитие, а я всё ещё общался с Сидоровым! “Ну что, опять тебе не повезло?”, - смеялись они, когда я, наконец, появлялся в комнате.
Когда же он успешно принял у меня последний экзамен по классическому разделу математических дисциплин, то неожиданно для меня произнёс: “Я наблюдаю за вами с первого курса и вижу, что ваше математическое мышление  совсем не развивается, а жаль, так как я думал, что в будущем вы могли бы поступить ко мне  в аспирантуру при  институте!”. Значение его слов я осознал только позднее, когда сам начал оформлять первую диссертационную работу. А в тот момент я с облегчением подумал: “Слава богу, вроде отмучился”, - и довольный помчался в общежитие к друзьям, с которыми собирался поехать в Москву  на выставку достижений народного хозяйства попить свежего, разливного пива.
После экзаменов, я какое-то время ещё жил в общежитии, подробно обследуя Москву и посещая родственников, и только после того, как точно убедился, что стипендию мне дали, поехал довольный домой. На станцию Канаш я приехал днём, оплатил за ночлег в комнате для транзитных пассажиров при вокзале, в которой стояло приблизительно с десяток чисто застеленных кроватей и ночевало всего несколько человек, пообедал в столовой, погулял в ближайшей дубовой роще и отправился на последний сеанс в местный кинотеатр. А к двенадцати часам следующего дня уже сидел за обеденным столом дома вместе со всей семьёй.
За время учёбы в институте я, конечно же, устал и очень соскучился по своей прошлой, беспечной, Алатырской жизни. Володя Ревин и Саша Кукленко окончили школу и были заняты поступлением в институт, и на время выбыли из нашей компании. Зато почти одновремённо со мной домой приехал Коля Югов, который с отличием окончил  Тамбовское, Суворовское училище, и без вступительных экзаменов  был зачислен курсантом в одно из высших, общевойсковых, командных, учебных заведений  Советской Армии, что позволило ему в июле уже быть дома.  И мы с ним решили отдохнуть по полной программе!
Снова возобновили волейбольные баталии во дворе нашего дома. Не оставили без внимания городки и велосипед. Мы  вдвоём сумели организовать серию баскетбольных матчей между командой студентов и сборной города. И, конечно же,  ночные  рыбалки  на Суре было для нас увлекательным и приятным времяпровождением!
Обычно, с утра пораньше выполнив такие знакомые обязанности по дому, мы с друзьями отправлялись на велосипедах купаться на какую-либо из речек, стараясь навестить все излюбленные с детства места и городские пляжи. Вечером, если в этот день работал городской парк, садик, как мы его называли, мы с Колей обязательно отправлялись туда на танцы.
Городской садик был местом  сбора всей молодёжи Алатыря и нередко являлся местом выяснения отношений между отдельными группировками ребят или парнями,  “не поделившими” на танцах кого-либо из девчат. Поскольку наша уличная компания ребят старшего возраста была значительно ослаблена, то на свой первый  выход в  “свет” я шёл очень насторожённо! Однако большинство ребят меня узнало, и встретило моё появление в саду достаточно тепло и радушно. От одного знакомого паренька из одной уличной "команды"  я услышал неожиданную интерпретацию своего отсутствия в городе. “ Сидел что ли? - спросил он, улыбаясь и дружески протягивая  руку для пожатия. - Что-то я тебя давно не видел в городе!”. Я ответил ему не очень вразумительно, так как-то не сразу сообразил, что для меня авторитетней – быть студентом или уголовником? У многих ребят из таких компаний дорога во взрослую жизнь пролегала через тюрьму, которая служила им своеобразным университетом в их криминальной  жизни.  Прошедшие через неё люди пользовались среди таких ребят определённым уважением.
Надо сказать, что за зиму в городе появились какие-то новые  юнощеские группировки, членов которых я не знал, но, не смотря на это, мой авторитет среди ребят был ещё достаточно высоким, и мы с Колей могли безбоязненно предаваться развлечениям и ухаживанием за девушками!
Мы  знакомились с разными девушками,  танцевали, любезничал с ними, но не провожали их домой, если только им не было по пути с нами. В то лето мы, почему-то,  не искали избранниц  сердца и поэтому все девушки были нам одинаково милы и по-своему прекрасны! Больше всего мы ценили хорошую компанию девчат и ребят, в которой можно было весело и беспечно провести время, и нет, нет, да и сорвать восхищенные девичьи взгляды в ответ на своё остроумие или какую-нибудь выходку! Это, наверное, был самый беспечный и безоблачный период в моей жизни!
В один из вечеров к нам в попутчики попросились Люба  Голованова и Галя Исакова, которые жили на нашей улице, были младше нас по возрасту,  и как-то незаметно для нас превратились в хорошеньких девушек. Мы с удовольствием согласились взять над ними шефство, прихватили с собой моего брата Володю  и дружно отправились на танцы, с условием, что домой они, будут возвращаться вместе с нами, что бы потом не отвечать за них перед  родителями. В садике мы с Колей покинули своих спутниц и предпочли развлекаться  в своём кругу знакомых сверстников. При этом Володя молчаливой тенью сопровождал меня, с интересом наблюдая за нашей взрослой, по его мнению, жизнью.
После закрытия садика, мы снова встретились с оставленными на время девушками на углу Ленинской и Комсомольской улиц и в хорошем, приподнятом настроении вместе двинулись домой. Красуясь перед девушками, я с Колей соревновались в рассказах о нашем самостоятельном житье вдали от родителей, стараясь вызвать восхищение и смех своих спутниц. Как-то незаметно для себя мы дошли до станции, где, покинув основной поток людей, продолжили свой путь домой по кратчайшей дороги - железнодорожному пути. И тут мы обнаружили, что за нами следует парочка незнакомых парней, которые явно хотели присоединиться к нашей компании. На наши расспросы девушки сообщили, что этих ребят они не знают, но они несколько раз танцевали с ними.   "А, местные ухажёры клеятся!”, – посмеялись мы, и сделали вид, что не замечаем их стремления, попасть в нашу компанию, и не слышим слов, адресованных нам с целью завязать общий разговор.
После долгих усилий познакомиться, парни, взбешённые нашим безразличием, стали отпускать достаточно оскорбительные слова по поводу меня и Коли.  "Ну что же, придётся с ребятами разбираться?”. – произнёс я Коле. “Придётся”, -  чуть слышно ответил он.
На их уже явно вызывающие реплики мы не отвечали, что по Алатырским меркам означало, что мы трусим и признаём  их превосходство, но с другой стороны от нашего равнодушия к их усилиям познакомиться  явно веяло неким презрением, что, ну уж никак, не соответствовало уличным правилам сдачи позиций. Так мы дошли до мостика через неглубокий овраг, по которому проходила дорожка от железнодорожного полотна к нашей улице. Не сговариваясь со мной, Коля остановился на входе мостика, привалился к одному из перил, и стал увлечённо разглядывать звёздное небо. “А ну девчата  быстро по домам! А ты, Володя пойди-ка и постой-ка у сарая в нашем дворе!”,  – скомандовал я  и молча встал на выходе с мостика, готовясь к рукопашному бою.
Парни тоже остановились, о чём-то тихо переговорили и медленно, настороженно, бессловесными фигурами, ступили на мостик, ширина которого позволяла двигаться только гуськом. Им был страшно, но боязнь “потерять лицо” была явно больше всего остального. “ Значит первый из них глава неизвестной мне новой группировки”, – решил я, перегораживая ногой выход парням с мостика. В этот же момент Коля отрезал ребятам дорогу назад, и глыбой навис над более слабым, парнем, который прикрывал спину, идущего впереди товарища. Тот остановился и спросил: “ А за что же вы  нас бить-то будете, мы же мира хотели и, если у вас есть желание, даже можем  откупиться выпивкой?”. Я опустил ногу, приготовился к драке и ответил: “ Как за что, за нахальный язык и глупость!”.
Силы были явно за нами с Колей, однако ввязываться в драку нам не очень хотелось, тем более что ребята явно были не из робкого десятка. “ А что третий за подмогой побежал? – продолжил парень. -  Небось, и Ёж прибежит?  - назвал он кличку"атамана"    ребят из соседнего с нашей улицей района ”.  Я промолчал, а он продолжал называть клички ребят из этой группировки и говорить, что он их хорошо знает, а вот я ему лично незнаком. “Да "Большой" я (под таким прозвищем я слыл среди городских ребят),  -  пришлось ответить мне, – слышал, небось, а   вот тебя то я, тоже не знаю?”. Он назвал своё прозвище, добавил, что обо мне  он слыхал от  своих товарищей, и предложил мне познакомиться и дружить. От предложения я не отказался, мы пожали друг, другу руки и затеяли неторопливый разговор  на какие-то общие темы.
К нам присоединился Володя, и разговор продолжился довольно долго с участием всех ребят. На прощание мой новый друг, как-то торжественно заявил: “ Теперь ты спокойно можешь ходить в городской садик, тебя никто не тронет, а, если что, ссылайся на меня!”. Я поблагодарил его и сказал, что вроде бы мне в городе  никто  не страшен, и что он, конечно, тоже может рассчитывать на мою помощь. Довольные исходом конфликта, мы дружно отправились по домам спать!
При следующем посещении городского садика, этот парень подошёл ко мне на танцевальной площадке, поздоровался и предложил познакомиться  с его ребятами. Мы вместе подошли к большой группе практически незнакомых мне парнишек, с присурских  улиц, и он представил им меня, как своего друга, при этом с явным удовольствием в глазах  заметил мою растерянность, вызванную  необычно большим количеством бойцов в его группировке. В конце ничего не значащей беседы, мой новый друг  заявил им, что трогать меня без его разрешения никому  не рекомендуется,  иначе дело будут иметь непосредственно лично с ним.
 Больше мы с ним не беседовали, при встрече дружески здоровались, и, улыбнувшись, друг, другу расходились! Потом, в следующие мои посещения Алатыря я уже больше его не встречал, кличку забыл, хотя само происшедшее в памяти хорошо запомнилось, тем более  что положительные последствия его, вроде бы, имели место.
Так однажды поздним вечером я шёл c знакомой девушкой по улице с  названием Третий Интернационал  в сторону  кинотеатра Октябрь. Небо было покрыто тучами, свет уличного освещения  позволял только ориентироваться  в выборе правильного направления пути, так как фонари тускло горели только по углам кварталов, а улица была погружена в темноту, которая только иногда отступала к дороге  возле освещённых окон деревянных, одноэтажных домов. Было тепло и так тихо, что был слышен слабый шелест листьев деревьев, о чём-то шептавших друг, другу под упругими ласками, набегающего иногда лёгкого ветерка.
И вдруг эту уютную, призрачную тишину разорвал топот множества ног, который  быстро настигал нас. Если бы я был один, то я бы,  скорее всего, просто  принял бы вынужденное участие в забеге на длинную дистанцию, но в моём положение мне оставалось только ждать, чем же всё это закончиться?
На всякий случай я предложил испуганной девушке сесть на ближайшее к нам крыльцо дома и в случае неблагоприятного развития событий криками и стуками в дверь попытаться  вызвать хозяев. Сам я расположился на верхней ступеньке таким образом, что бы спина и бок были прикрыты дверью и выступающей стенкой коридора. Большая  группа разновозрастных ребят, “кодла”, как говорили в Алатыре, вынырнула из темноты  улицы, остановилась возле нас, пытаясь отдышаться после быстрого бега. Ребята   стали угрожающе надвигаться на крыльцо, не произнося не слова. Я тоже молчал, делая вид, что ко мне происходящее не имеет отношение, хотя сам напрягся, как боевая пружина!
“Большой, ты, что ли это?”  - спросил один из ребят.  “Я, ну и что?”, – как можно спокойнее ответил я. Несколько  незнакомых мне ребят поздоровались со мной за руку,  присели на крыльцо и принялись вежливо расспрашивать, когда я приехал и чем занимаюсь на отдыхе, остальные тихо переговаривались, отойдя немного от крыльца.  “Приятного отдыха, извини, обознались”, – наконец произнёс главарь;  после этих слов они попрощались и растворились в темноте улицы. А мы, чуть подрагивая от пережитого напряжения, продолжили свой путь дальше.
Одна, уж совсем неожиданная стычка в типично Алатырском стиле, произошла у меня на Комсомольской улице, когда я один вечером возвращался домой после посещения городского садика. Почему в этот вечер я был один, без ребят, я не помню; скорее всего, я был с визитом вежливости у кого-то из знакомых нашей семьи, после чего зашёл в садик, не нашёл там ребят с родной улицы и отправился домой в одиночку. По такому случаю я был прилично, по-модному одет, что явно выделяло меня  из местных ребят. Такой вид свидетельствовал о моём приезде в Алатырь из какого-то большого города.
Не успел я отойти на квартал от ярко освещённого входа в садик, как из-за большого развесистого тополя, растущего у обочины дороги, выдвинулись крепенькие фигуры двух ребят, года на два младше меня, загородили собой дорогу и в достаточно грубой форме спросили у меня, сколько сейчас времени. Настроение у меня было добродушное, и я вежливо, и культурно им ответил. Они не успокоились и стали явно, в грубой форме придираться ко мне, пытаясь затеять драку. Сообразив это, я просто взбесился! Как же, в моём-то родном городе, где я вроде пользуюсь  известностью и авторитетом среди ребят и такое унижение? Изложив оторопевшим ребятам на понятном им уличном языке, что я думаю об их умственных способностях и кто они такие, по моему мнению, я кинулся на них с кулаками, чтобы физическим воздействием подтвердить сказанное мной! Они мгновенно сообразили, что ошиблись и нарвались на кого-то из алатырских, и бросились со всех ног бежать в сторону городского прудка. Разъярённый, я два квартала  преследовал их, на бегу продолжая сообщать им, что произойдёт с ними, если они попадутся в мои руки! Не смотря на все усилия, догнать их я так и не сумел, и они скрылись среди деревьев, растущих возле городского прудка. 
Спустя некоторое время, через среднего брата Володю эти ребята передали мне устное предупреждение. В нём они сообщали, что мне в следующий раз при таких встречах надо быть  поосторожней и не очень выпендриваться. А уж если долго отсутствуешь, то людям надо  человеческим языком объяснять, кто я такой, а не кидаться  на них  с кулаками, а то ведь так  и на нож легко нарваться можно! Время идёт, всё меняется и не надо ему думать, что все его в городе  знают и бояться!
В то время я  воспринял эти слова, как прямую угрозу себе и разразился  руганью  в адрес этих ребят и обещаниями их наказать, и   вот  только, позднее стал понимать, насколько же  они были правы и что отнеслись они ко мне, на самом деле, с должным уважением.               
Интересно отметить, что в дальнейшем мне не приходилось ссориться и иметь какие-либо неприятности с алатырскими ребятами,  хотя круг “нужных” в городе знакомств из года в год у меня сужался. Наверное, подспудно я всё-таки, принял к сведению послание этих ребят и вёл себя более аккуратно, как положено гостю, а не хозяину. Кроме того, конечно, по мере взросления менялся круг людей, с которыми я имел дело, и характер проблем, по которым с ними контактировал!
Как не печально, но любой отдых и любое удовольствие когда-нибудь заканчиваются и наступают трудовые будни! Лето подошло к концу и, попрощавшись со всеми, я вернулся в Долгопрудный.               
Начиная со второго курса комнаты в общежитии, заселялись с учётом мнений самих студентов. Мы с Валерой Устьянцевым выразили желание поселиться вместе в одной комнате и попросили подселить к нам студентов-москвичей из нашей, двадцать пятой группы. По предварительной договорённости, мы оба приехали  в институт за  несколько дней до начала занятий, с  тем, чтобы устроиться в общежитие с максимальным комфортом. Так как большинство комнат были доступны, то мы подобрали себе наиболее понравившиеся кровати, матрасы, стулья и, конечно, стол  для занятий. Стол мы расположили между нашими с ним, параллельно стоявшими кроватями, c тем, половина стола была всегда в нашем распоряжении. В общем, скудную, общежитейскую мебель мы с Валерой расставили, как постоянные жители, с учётом наших личных интересов. Кроме нас в комнате поселились Дима Корнеев и Володя Казаков, а месяца через два, с нашего общего согласия к нам присоединился пятым человеком Витя Рогов, который проживал до этого в соседней комнате.
Надо сказать, что практически круглосуточное нахождение студентов вместе и совместное решение возникающих перед нами задачи способствовало сближению ребят и появлению компаний крепко спаянных мужской дружбой. Как-то само по себе получилось, что у меня сложились хорошие, товарищеские отношения со всеми ребятами нашего курса, а с Валерой Устьянцевым, Димой Корнеевым, Витей Роговым, Володей Пашковским и Рудиком Гюзаляном я просто дружил! Мы не всегда могли быть вместе на занятиях в аудиториях, так как не числились в одной группе, но всё остальное время я проводил с кем-нибудь из этих ребят и, по-видимому, являлся неким центром, вокруг которого и сложилась наша компания!
Володя Пашковский  являлся, пожалуй, самой колоритной фигурой на нашем курсе. Это был крупный, физически очень сильный парень, родом из города Красноармейска Московской области, года на четыре старше меня. В своё время он был отчислен за какую-то драку со второго курса нашего института, отслужил три года на флоте матросом и снова восстановился на второй курс института. Среди ребят он выглядел, как линкор среди миноносцев! Его мощный торс, облачённый в морской бушлат с выглядывающим треугольником тельняшки, и зычный, низкий голос сразу привлекали к нему внимание, что сделало его известным всем студентам института.
Поселился он в комнате напротив нашей. Спустя пару недель ребята устроили соревнование по выяснению, кто же сильней всех на нашем факультете и просто свели меня с Пашковским для выяснения отношений. К тому времени мы уже были с ним знакомы и с симпатией приглядывались друг, к другу, не нарушая  при этом статус-кво каждого. Участники этого соревнования должны были, как можно больше отжаться от пола, поднять на вытянутой руке за ножку стул, и, сидя у стола друг против друга,  припечатать к  столешнице согнутую в локте руку противника.
Отжаться от пола я сумел больше, чем Володя, стул поднять мы смогли одинаково, а вот рука у меня оказалась слабее! Мы не дали ребятам вовлечь себя в дальнейшее выяснение наших сравнительных физических  данных, хотя собравшиеся в нашей комнате болельщики очень жаждали продолжения бесплатного спектакля и даже заключали пари на то, кто же окажется победителем. Провозгласив мир, мы всей комнатой дружно отпраздновали это событие, положившее начало моей дружбы с Пашковским. 
Надо сказать, что мы с Володей в шутливой форме всё-таки нет, нет, да и проверяли различными способами соотношение сил между нами, стараясь делать это незаметно для остальных. На третьем курсе я уже выигрывал в единоборстве рук, а на четвертом курсе, приёмом из борьбы САМБО, прилюдно уложил                Володю Пашковского на пол коридора, в котором  произошло это импровизированное соревнования. Несколько дней он ходил обиженным  и со мной не разговаривал, считая, что я в своих действиях зашёл слишком далеко, не пощадив его возраста и положения, хотя затеял борьбу не я, а он сам. Следует отметить, что и до этого случая,  он иногда всё-таки пытался прихвастнуть своей силой в моём присутствии, но я, обычно, уклонялся от единоборства  с ним. Потом Володя успокоился, и наша дружба возобновилось уже без дальнейших попыток выяснения отношений, кто из нас сильней физически!
А я, после неприятного случая, произошедшего со мной во время трудового семестра, вообще перестал участвовать в каких- либо контактных единоборствах с ребятами, если при этом можно было случайно нанести какую-либо травму сопернику.
Дело было следующим образом. После завершения экзаменационной сессии, все студенты нашего, второго курса  были на месяц направлены в Краснополянский совхоз для оказания шефской помощи при приведении сельскохозяйственных работ. Так как земли совхоза располагались в окрестностях города Лобни, до которого можно было легко добраться электричкой, то студентам был предложен выбор с местом проживания. Можно было ночевать в палаточном городке, разбитом в живописном месте, возле небольшой речонки в  окрестности посёлка Красная поляна или в общежитие и тогда добираться до работы общественным транспортом. Я и Валера Устьянцев выбрали общежитие, и  поэтому продолжили жить в своей комнате, в которую стали подселять поступающих в институт абитуриентов.
В какой-то момент, вдруг по всему общежитию прокатилось, как поветрие,  увлечение силовым единоборством рук. Все подряд, целые вечера проводили у столов,  пытаясь  найти себя в этом виде спорта! Я быстро оказался самым сильным среди всех "жителей" общежития, и выбыл из ежедневных битв. Тем не менее,  к нам в комнату  периодически приводили кого-нибудь из ребят, которые побеждали в отборочных соревнованиях с пребывающими новыми абитуриентами, и требовали от меня подтверждения   своего титула!
Однажды к нам в комнату робко зашёл щупленький парнишка, и родным мне волжским диалектом сообщил, что его поселили в нашей комнате. Выяснилось, что вырос он в маленькой, глухой  деревеньке, затерявшейся среди полей Ульяновской области, в нескольких десятках километров от Алатыря. Конечно же,  я с удовольствием взял шефство над своим земляком! Но как оказалось, все мои попытки подготовить его к успешной сдаче экзаменов,  были изначально обречены на провал, не смотря на то, что в аттестате у него были  отличные оценки. Его просто ничему не учили. Так, например, когда ему   нужно было сумму  (a+b) возвести в квадрат, он не писал готовую формулу, а просто перемножал выражения в скобках. В их школе был  некомплект учителей и поэтому иностранный язык, математику, физику и физкультуру вёл один и тот же учитель. Почему же этому деревенскому парню ни кто из школьных учителей не объяснил истинную ситуацию с его знаниями, и тем самым ввели его небогатых родителей в большие траты на поездку их сына в Москву, понять не мог.
Он был очень наивным, простодушным и каким-то светлым, как вода в полевом родничке, парнишкой. В ответ на мою заботу он привязался ко мне, старался всё время хоть чем-то помочь и смотрел на меня восхищенными глазами! Он принял участие в  силовом единоборстве рук и, конечно же, никого из ребят  не смог победить и сделался моим самым горячем болельщиком и трубадуром. После очередной из моих побед, парень стал слёзно меня упрашивать сразиться с ним. Я ему ответил,  что со слабыми партнёрами  не борюсь, так как  это мне совсем не интересно, да и положу я его  руку на стол за секунду, а за столом размещаться и приготавливаться к борьбе мы будем целых десять минут! Но парнишка продолжал меня упрашивать, его поддержали другие ребята, и я нехотя согласился.
Поскольку силы были явно  неравны, то  своему  партнёру я  разрешил  использовать в борьбе плечо, привставать со стула, и кроме этого дал слово, что несколько  минут  буду оказывать только чисто пассивное сопротивление его усилиям. Однако,  как только наш судья даст  команду:  “Дави!”,  -  то я прижму  его руку к столу буквально за одну секунду! И пусть после этого, он со мной больше никогда не борется!
Мои условия  были приняты, и мы, в окружение нескольких,  любопытствующих болельщиков, уселись за стол и приступили к борьбе. Парнишка, помогая себе всем телом, навалился на мою руку, но не смог её даже чуть, чуть отклонить от вертикального положения. Услышав команду судьи, я резко надавил на руку партнёра, раздался хруст и ужасный крик несчастного парнишки, рука которого безжизненно опустилась на стол!  “Господи! Да я же сломал парню руку!”, – сообразил я. Не раздумывая, я закрепили ему руку на груди в согнутом положение полотенцем, и почти в бессознательном состоянии доставил его в городскую больницу.
Там парню сделали рентгеновский снимок и наложили гипсовую повязку, так как обнаружили трещину в кости руки и повреждение локтевых связок. Парнишка пришёл в себя и всем стал объяснять, что в этой истории виноват он только сам, и больше никто. Хотя врач и заверил, что всё обойдётся без драматических последствий,  морально я чувствовал себя, ну просто отвратительно! В течение несколько дней я, фактически, стал его нянькой,  и даже  не ходил  в эти дни на работу, чтобы помочь ему в простых житейских делах.
Надо сказать, что уже через пару деньков, он как-то ловко приспособился всё делать левой рукой и стал стараться выполнять свои дела самостоятельно. На первом же экзамене по физике он, конечно, получил двойку и уехал к себе домой в деревню. Я помог ему сесть в поезд, пожелал получить высшее образование в каком-нибудь сельскохозяйственном, не московском институте, а  сам для себя сделал вывод, что  к моей силе явно надо ещё прикладывать и разум, чтобы не было какой-либо беды. Однако в жизни,  правильно соотносить свою силу с выбранным действием  мне, всё-таки, довольно часто не удавалось!
С точки зрения учебной нагрузки, второй курс ни чем не отличался от первого, однако мы уже к ним привыкли и мало, помалу у нас стало  появляться свободное время! Как и все молодые люди, мы его стали использовать в первую очередь для развлечений. Для начала мы стали приобщаться к карточным играм типа “Ап энд дауна” и “Кинга”, а закончили, конечно, преферансом, которым серьёзно увлеклись уже на третьем курсе института. Раза два или три я сумел побывать на институтских вечерах отдыха, где  исполнял роль пассивного наблюдателя художественной части вечера, по окончания которой отправлялся домой в общежитие, даже не испытывая особого желания остаться на танцы и познакомиться с девушками. Для девушек у меня  просто ещё не было времени! Руководство института, хорошо зная ситуацию, к моменту появления у студентов второкурсников свободного времени стало активно привлекать нас к общественной работе. Хорошо подумав, я решил записаться в студенческую, добровольную, народную дружину по охране общественного порядка. Мне казалось, что в этом случае, я не буду болтать языком, как общественный деятель, а буду заниматься конкретным, полезным делом, да ещё, как дружинник,  обучусь боевыми приёмам борьбы САМБО, которым я очень хотел овладеть. Кроме этого, участвуя в работе институтской дружины,  я смогу сам спланировать своё свободное  время, так как расписание дежурств составляли  заранее, на месяц вперёд.
В течение примерно  двух месяцев, я с несколькими ребятами  прошёл краткий курс обучения самообороны без применения  оружия и после этого стал  полноправным членом народной дружины. Мы, главным образом,  контролировали  соблюдение порядка в районе студенческого городка, и прилегающих к нему  улиц и дежурили на студенческих мероприятиях городского масштаба, например на вечере встречи, с выпускниками института, который проводился в городском доме культуры. Обычно дежурство проходило без каких-либо существенных  инцидентов, так как недоразумения между студентами, при появлении дружинников, сразу переходили в мирное русло, а при стычках  студентов с городскими ребятами, последние, заметив приближение группы крепких, спортивного вида парней с красными повязками на руках, как правило, быстро покидали место выяснения отношений.
Пару раз эти стычки с местными ребятами всё-таки перерастали в крупные драки и тогда дружину поднимали по тревоге, и уже через десять, пятнадцать первые отряды дружинников подтягивались к месту события и приступали к наведению порядка. Кого-то из участников нападения  на студентов удавалось задержать и отправить в милицию, подавляющая же часть  растворялась в городских улицах и дворах. Дружинники какое-то время патрулировали город в поисках обидчиков, ну, а потом всё успокаивалось, и мирные отношения с долгопрудненскими  ребятами снова  восстанавливались! 
В работе дружины я принимал довольно активное участие, и меня стали выдвигать на место командира одного из отрядов. Однако, как только я стал выступать за сборную института по гандболу,   что так же считалось общественной нагрузкой  -  то из членов дружины я вышел и переключился на спортивную деятельность, которая мне больше нравилась и давала больше выхода моей физической энергии!
В целом, моё  времяпровождение  на втором курсе  было очень схоже с   круговертью на первом курсе, хотя чувствовал я себя конечно более уверенно и мысль, что я не справлюсь с учёбой, уже больше никогда не приходила в голову. При этом  следует отметить, что именно на второй курс пришёлся максимум отчисления ребят из института, по тем или иным причинам не сумевшим справиться с учёбой. Из нашей комнаты  из-за неуспеваемости был вынужден перейти учиться в другой московский институт Володя Казаков, который он  успешно закончил и потом неплохо устроился на работу. 
После отработки  положенного всем второкурсникам трудового семестра  меня снова ждал родной мне город Алатырь! 
!Домой, в Алатырь я приехал только в самом конце июля и с удовольствием окунулся в беззаботный отдых, c ночными рыбалками, танцами в городском саду, выездами на природу, спортивными играми,  бесконечными спорами о смысле жизни   и  периодическими,  весёлыми пирушками в кругу друзей детства, многие из которых поступили в высшие учебные заведения. В общем, отдых пролетел как праздничный фейерверк, красочно и быстро! И вот уже прощание с родителями и друзьями и снова поезд, постукивая колёсами на стыках рельс, и скрежеща на станционных стрелках, везёт меня в уже немного родную Москву!
На третьем курсе я поселился в общежития вместе с Валерой Устьянцевым и Рудиком Гюзаляном. Мы как-то сумели найти взаимопонимание между собой за время учёбы на втором курсе,  и поэтому специально попросили выделить нам одну из  угловых  комнат, так как они были рассчитаны  на троих человек; комендант общежития удовлетворил нашу просьбу, а мы постарались обустроить её уютнее. Спустя некоторое время, мы решили поставить четвёртую кровать, чтобы на ней могли иногда переночевать Дима Корнеев или Витя Рогов, которые проживали в Москве и были моими близкими друзьями. После нового года это спальное место всё-таки ликвидировали, так как уж больно мало оставалось в комнате свободного места. По сравнению с первыми двумя курсами, я чувствовал  себя более уверенно, и  у меня даже появился некий вкус к учёбе! Как-то незаметно стало появляться свободное время, которое можно было спокойно тратить по своему усмотрению. Таким образом, начиная с третьего курса, наша студенческая жизнь становилась всё более разнообразной и увлекательной. Первоначально основным развлечение у нас стала карточная  игра в преферанс, которая отнимала у нас всё свободное время. В какой-то момент интересом  к этой игре оказался охвачен практически весь наш третий курс. Особенно это было заметно, когда в двенадцать часов ночи комнатах общежития  отключалось освещение, и компании игроков в преферанс были вынуждены собираться в умывальной комнате, чтобы там при свете дежурных ламп завершить игру и расписать пулю.
В нашей комнате к игре отнеслись с должной основательностью. Сначала мы, освоив правила игры в самый простой вариант преферанса, так называемый “Сочинский”, стали практиковать  ходить учиться игре в компанию опытных преферансистов, которые дружески позволяли  посидеть у них за спиной во время карточного сражения и даже иногда, по нашей просьбе, объясняли, почему они делали тот или иной ход. Набравшись опыта, мы освоили практически все варианты игры в преферанс, и становились на двух из них, “Ростов” и “Классика”, которые стали нашими любимыми играми. После этого, мы стали увлечённо рассчитывать вероятности возникновения того или иного сочетания в раскладе карт во время игры, найдя первое практическое применение теории вероятности, курс которой нам начали читать в институте. Я даже просмотрел несколько учебников по этой специальности в поисках обоснованности и правильности сделанных мною математических выкладок! Спустя некоторое время наша комната превратилась в один из центров игры в преферанс, в который приходили надёжные ребята обучиться игровому мастерству, принять участие в игре в качестве партнёра или просто поболеть за кого-нибудь из игроков. На третьем и четвёртом курсе не проходило и дня, что бы ни была сыграна хоть одна партия в эту, так понравившуюся нам игру! Дело дошло до того,  что с помощью игру преферанс мы определяли, кому из нас идти в магазин за продуктами или сходить в буфет за молоком! Правда в этих случаях партия была очень короткой и укладывалась, где ни будь в минут тридцать, сорок.    Так как играли студенты на деньги, то естественно, что руководство институтом и общественные организации боролись с этим буржуазным пережитком, и игра в преферанс была запрещена в общежитие, а её постоянные участники рисковали быть из него выселенными. Конечно же, все в общежитие, в том числе и проживающие в нём партийные, комсомольские и профсоюзные лидеры знали, где и кто играет в преферанс. Однако они никогда не поднимали перед руководством факультета  этот вопрос, так как обычно игры  проходили спокойно и без эксцессов, а  “обдирать” своих   же товарищей в студенческой среде было как-то не принято. Мало этого, многие из них сами принимали участие в этих увлекательных матчах  в компаниях друзей умеющих держать язык за зубами! Бывали они и в нашей комнате. Надо сказать,  что играть в преферанс без риска быть наказанным за проигрыш, просто не интересно, так как любой увлекающийся человек может легко превратить эту, коллективную  игру, в игру для одного человека, а остальные участники становятся при этом  просто  статистами! Кроме того, следует отметить, что размер проигрыша существенно определяется стоимостью виста,  выбранным вариантом преферанса, величиной пули и поэтому  может быть, фактически,  ограничен с самого начала игры, если партнеры имеют хотя бы примерно равные силы. Иногда мы даже практиковали игру с заранее установленным размером проигрыша, который по завершению пули взимался с проигравших участников в пользу выигравших. То есть, нас в первую очередь интересовала сама игра, как  соревнование в интеллектуальных способностях, а не как способ получение  материальной выгоды, хотя получить дополнительно денежки, само по себе, было, конечно, тоже приятно!
Хотя в игре преферанс не должно бы быть место азарту и нужно в своих действиях руководствоваться холодным расчётом, умноженным на  степень своего везения или невезения в игре, были студенты, которым даже эта игра была явно противопоказана из-за  всёпоглощающей страсти к выигрышу любой ценой. Так к нам в комнату приходил Юра Твалашвили, который с понижение на курс перешёл к нам учиться из какого-то московского института, и присоединился к нашей компании. Он был хорошим рассказчиком, обладал весёлым, жизнерадостным характером, курил трубку с ароматным табаком,  легко сходился с людьми, любил женщин и красивую, модную одежду. В общем, появившись  в нашей компании, он, конечно же, подключился к нашим баталиям в преферанс.
 Играть хладнокровно он мог только до своего первого крупного выигрыша, а чаще всего проигрыша, после чего он буквально шёл в разнос, рискуя и пытаясь сыграть по-крупному при самых неблагоприятных для него раскладах карт. Проиграв не один раз, он не мог успокоиться и всё время  рвался  отыграться, пока его вообще не перестали брать в партнёры из-за его, не отданных  карточных долгов, и даже стали  прекращать игру, если он каким- либо способом умудрялся попасть в комнату! Юра буквально  вымаливал разрешение у ребят поиграть в преферанс в долг, что ему иногда позволяли. Однако уже через полгода, он оказался должником буквально всех моих знакомых, а его долги стали некой виртуальной валютой, которой проигравшие оплачивали свою неудачную игру! Игра в преферанс, таким образом, неожиданно для нас, потеряла свой основной смысл и интерес.
Долги Юре мы простили, хотя он даже предлагал расплатиться своими личными вещами, от игры в преферанс его практически отлучили, и ему ничего не оставалось делать, как только следить за развитием игры, сидя за спиной одного из игроков, эмоционально  комментируя возникающие, карточные комбинации. На четвёртом курсе института он, не поставив в известность соответствующую службу,  завёл знакомство с гражданкой Франции, временно проживающей в Москве, за что был отчислен из института и был выслан в город Тбилиси, где жила его мать, украинка по национальности.
Мой уровень игры в преферанс был выше среднего по факультету, и я даже однажды принимал участие в негласных соревнований между командами преферансистов разных факультетов за звание сильнейшей по институту. Сыграл я вроде вполне прилично, но наша команда заняла предпоследнее место, и больше меня в члены сборной факультета преферансу уже не приглашали!
Любил побаловаться игрой в преферанс и мой папа. Узнав, что я освоил эту игру, он организовал дома партию в преферанс с моим участием, в которой партнёрами были два наиболее сильных преферансиста Алатыря и он сам. Моей квалификации вполне хватило, чтобы получить наибольший выигрыш; проигравшим же, к сожалению, оказался всего один человек – мой родной отец! Он сильно расстроился, и я предложил подучить его премудростям  этой игры.
Папа дал своё согласие и даже выразил восхищение моей рациональной манере игры в преферанс, но как только я стал объяснять, что играть надо начинать с оценки вероятности того или иного расклада карт у партнёров и прихода нужной тебе карты в прикупе, он сразу потерял интерес к учёбе. “Что я тебе, вычислительная машина, что ли? Игра и вычисления не совместимы!”, – заявил он. Ну, а когда же я ему сказал, что в игре в преферанс правильно считать не взятки, которые ты возьмёшь, а взятки, которые тебе придётся отдать, то папа просто отказался от дальнейшей беседы на эту тему. “Игра в преферанс для меня способ отдохнуть, расслабиться и разрядиться, а не тренировка мозгов! – парировал он меня. - Упражнений для ума мне и на работе хватает!”. Потом немного подумал и глубокомысленно изрёк: “ Когда считаешь, сколько взяток получишь – возникают положительные эмоции, а когда, сколько ты проиграешь – отрицательные! А мне они зачем? Лучше я уж буду играть так, как  играл всю жизнь”. На этом наш  процесс обучения   и завершился! 
После четвёртого курса  играть в преферанс мне приходилось всё реже и реже. Играл я в него ещё достаточно долгое  время, пока   игры не прекратились сами, собой из-за отсутствия квалифицированных партнёров. При этом надо отметить, что игра в преферанс мне нравилась именно за то, что служила отличной  пищей для мозга, которая позволяла отключиться на время от всех других проблем и испытать детскую радость оттого, что  у тебя всё-таки   есть ещё  элемент  удачи,  которого  ты так долго ждёшь в своей обыденной жизни!
Кроме игры в преферанс, я с удовольствие тратил свободное время на занятия спортом. По вечерам, часиков в десять я обычно в одиночку отправлялся на городской стадион кататься на беговых коньках, которые я привёз из дома. На стадионе меня ожидала небольшая  компания долгопрудненских ребят, с которыми я познакомился на катке и, которые, так же как и я, получали удовольствие от свиста ветра в ушах и звона металла коньков о лёд при стремительном скольжении по зеркальной поверхности катка!  Довольный и уставший к двенадцати часам ночи я возвращался в общежитие и ложился спать.
К сожалению, качество льда на Долгопрудненском катке становилось из года в год всё хуже и хуже, и через несколько лет я просто перестал на него ходить, так как бегать на норвежках по такому  льду стало практически невозможно.
 Конечно же, зимой мы всей комнатой отдавали должное и лыжным прогулкам по окрестным лесам и полям. Иногда к нам присоединялся Дима Корнеев, по инициативе которого мы стали практиковать по воскресеньям так называемые “пельменные’ дни. То есть с утра, специально покупали в магазине замороженные пельмени, раствор уксуса в воде, сливочное масло или сметану, а бутылку столичной водки, обычно привозил из Москвы Дима. Ближе к полудню, мы все вместе   часа на три, четыре отправлялись пробежаться   на лыжах в лес за Дмитровское шоссе.
 После хорошей, физической нагрузки, усталые и вволю надышавшиеся, свежим, морозным воздухом  мы возвращались в общежитие, быстро готовили пельмени и прямо с холода садились к столу, на котором  парили разложенные по тарелкам горячие пельмешки и стояли  слегка отпотевшие стаканы с охлаждённой водкой. Аппетит все нагуливали просто зверский, удовольствие выпить с холода, да с усталости водочки, да под горячие пельмени было просто сказочным, а уж насладиться дружеской беседой -  сам бог велел! В общем, мы устраивали себе небольшой праздник, и все были  этим очень  довольны.
Начиная  с третьего курса, бурлящая во мне, нерастраченная в учебных буднях физическая сила, стала требовать своего приложения и заставила меня обратиться к спорту. Сначала, не прекращая занятий баскетболом, я записался в секцию бокса, но быстро  убедился, что мой крупный, по-видимому, унаследованный от французских предков, нос вряд ли позволит мне достичь каких-либо успехов в этом виде спорта, без его серьёзных травм! Поэтому после двух месяцев тренировок, я перешёл в секцию борьбы САМБО, где довольно успешно прозанимался до весны 1964 , когда самый молодой в то время преподаватель на кафедре физкультуры Олешек Леонард Болеславович, не организовал команду для игры в ручной мяч, в которую он пригласил меня в качестве одного из ведущих игроков.
Гандбол или ручной мяч, как игровой вид спорта,  пришёлся мне по душе и я года четыре играл в него даже после окончания института. Тренировки у нас были два раза в неделю, а по воскресеньям,  довольно часто, мы ездили в Москву, или в какой  ни будь  областной город для участия во встречах с командами  других спортивных клубов. Наша институтская команда по гандболу совместно с юношеской командой из детской спортивной школы учувствовала, как сборная города Долгопрудного, в различных, региональных соревнованиях и в первенстве страны. Вместе с остальными игроками команды я был даже награждён бронзовой медалью за третье место в своей подгруппе на первенстве страны по спортивному, студенческому  обществу “Буревестник”!   
Своей медалью я  гордился и очень берёг, пока, она очень неожиданно для меня,  вдруг, загадочно исчезла, и долгое время я никак не мог понять, что же с ней произошло. Мне пришлось считать, что она была утеряна при переезде нашей семьи из одной квартиры в другую, пока совсем недавно старший сын не признался, что он мальчишкой  променял её на  несколько других значков, которые в его глазах имели большую ценность, чем папина медаль! Таким образом, тайна исчезновения материального доказательства моих спортивных успехов оказалась достаточно банальной и типичной для семьи, в которой росли  мальчишки.
Играл я левым средним  нападающим  очень прилично и в соревнованиях  приносил команде до сорока процентов забитых голов! Ударом мяча на спор,  я мог легко отбить  спинку у стула или переломить закреплённую по концам доску, толщиной в пятнадцать и шириной в сто миллиметров. На тренировке я пробегал два круга по стадиону, после чего мог спокойно отыграть без замены весь матч. После игры у меня даже майка оставалась практически сухой!  Надо сказать, что и в играх  мало кто из противников рвался на прямое столкновение со мной, хотя вес у многих, этих ”мальчиков”  был более девяносто килограмм стальных, тренированных мышц. На пятом курсе я даже получил предложение одного из московских клубов, бросить учёбу на Физтехе, перевестись в другой институт  и перейти к ним играть, фактически, на профессиональной основе. Конечно же, я от этого предложения отказался, так как хотел стать учёным-физиком и окончить свой институт, но само по себе это предложение было для меня очень лестным, поскольку свидетельствовало о высоком уровне оценки моих спортивных данных и достижений.
Надо сказать, что  проведение одного из первенств по гандболу на спортивных площадках нашего института, сделало меня достаточно популярной и известной личностью среди студентов. Оказалось, что шум узнаваемости,  знаки внимания людей и мелкие послабления, типа возможности купить в студенческом  буфете пива без очереди, мне очень импонировало и приятно ласкало моё самолюбие. Быть известным даже в рамках института явно имело положительные стороны и вполне реальные выгоды! Не удивительно поэтому, что многие люди  ради мимолётной славы готовы на любые действия и, купаясь в её лучах, тонут в  кажущейся вседозволенности и  исключительности!
Кроме учёбы и увлечения спортивными мероприятиями, мне удавалось ещё,  и посещать различные вечера отдыха, которые часто проводились Физтехом  совместно с институтами, в которых основным контингентом были девушки. Изредка, я с кем ни будь из ребят, ходил  на подобные мероприятия  и в другие учебные заведения, если кто-нибудь из них  доставал туда мне пригласительные  билеты. На вечерах я почему-то стеснялся танцевать публично модные в то время  “шейк” и “твист”, а танцевал только выученные ещё в школьные годы танцы, и поэтому были случаи, когда я весь вечер проводил в беседах с ребятами. Однако в конце вечера, мне, практически, всегда удавалось познакомиться с девушкой, которая не возражала, чтобы  её  проводили до места жительства, что я с удовольствием и делал.
Умение быстро и легко познакомиться с девушкой высоко ценилось большинством ребят; я гордился этой своей способностью  и  всячески старался продемонстрировать перед ними свои возможности в этом нехитром  деле. Желания найти себе постоянную подругу или найти девушку для каких-либо серьёзных отношений у меня в то время ещё не было, и ухаживание за ними сводились к разговорам  на общие темы, и к весёлым шуткам, которые заставляли лица девушек расцветать улыбками.
Получив после проводов в знак признательности и благодарности номер телефона или адрес, я ими никогда  не пользовался и свиданий девушкам не назначал, так же как не отвечал на письма девушек, с которыми успевал познакомиться во время каникул. Мне, конечно, льстило, что я пользуюсь повышенным  вниманием со стороны девушек, нравилось общаться с ними, но я был не готов к более глубоким чувствам и ограничивался  только лёгким флиртом. В общем,  моё увлечение девушками было сугубо романтичным и бестелесным, правда,  не всегда безобидным для меня!  Кроме этого, первое время я, почему-то  наивно полагал, что после первой же близости с женщиной у неё обязательно должен будет появиться ребёнок, за жизнь которого мне нужно будет нести ответственность. И только на третьем курсе, когда мне удалось прочитать книжку чешского автора  с интригующим названием “Мужчина и женщина”,  я стал иметь представление о сексе и о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной!
Однажды Дима Корнеев достал где-то пригласительные билеты на вечер в медицинское училище при больнице имени Боткина, и мы с ним отправились туда потанцевать и развлечься! После вечера, в прекрасном настроении мы шли по засыпанному снегом Боткинскому проезду в сторону станции метро Динамо. Был лёгкий морозец, на небе светила полная луна, а рядом с нами щебетали девушки, которых мы вызвались проводить до дому. В общем,  жизнь казалось прекрасной, а все люди хорошими!
Когда мы прошли уже половину пути, к нам с плачем подбежала какая-та девушка,  сказала, что на её подругу  напали хулиганы, и она просит спасти её от них. Мы быстро прошли за ней вперёд и действительно обнаружили, что группа ребят лет пятнадцати, шестнадцати окружили молоденькую девушку, пристают к ней, и даже пытаются сорвать с неё одежду! Не осознавая опасности, весь расслабленный и благодушный, я подошёл к ребятам c грозными словами: “А ну разойдись! Не трогайте девчонку!”. При этом я даже не отдал своей спутнице её сумку с туфлями другими вещами, которую  держал в правой руке.
Ребят было человек семь, восемь, но мне, почему-то, казалось, что, увидев меня с Димой, они испугаются и разбегутся! Однако они этого не сделали, а, отпустив девушку,  плотным кольцом окружили нас и вступили с нами в перебранку, вроде бы выясняя, кто мы такие и что нам надо. В Алатыре это всё свидетельствовало бы о подготовке драки и требовало бы принятие срочных мер для самозащиты, но я наивно считал, что в Москве уличные драки невозможны из-за большого количества людей на улицах и наличия  дежурных постов милиции и поэтому оказался к драке ни морально, ни физически не готовым! А она развивалась по хорошо знакомому для меня сценарию.
После того, как ребята, окружающие нас, заняли выгодные для боя позиции, наиболее сильный из них, со словами: “Что здесь происходит?”- беспрепятственно приблизился ко мне  и неожиданно нанес резкий удар по губам и носу. Я растерянно закрутился на месте, увёртываясь от ударов сыпавшихся со всех сторон, не зная, что мне делать с сумочкой девушки, которая так ни к месту, мешала пустить в ход кулаки. Хорошо ещё, что  моя спутница не растерялась, пробилась ко мне и освободила меня от своей сумки.
Однако время было потеряно, ребята сумели развести нас с Димой в сторону друг от друга, и навязали свою тактику драки. Пять человек прижали меня, – трое Диму. Их задачей было любым способом сбить человека с ног и начать избивать его ногами. Поскольку, к их невезению, я хорошо представлял, как они будут для этого действовать,  то решил для, начала, отбить у них  желание это сделать. Отступая под их активным натиском, я краем глаза следил за попытками одного из ребят, зайти незаметно за спину и встать сзади на четвереньки возле ног, чтобы потом остальные заставили меня споткнуться и опрокинуться на спину. Сделав вид, что ничего не вижу, я замедлил отход назад, и предоставил возможность парню пристроиться за моей спиной на четвереньках. Потом, не обращая внимания на остальных, резко повернулся, изо всех сил пнул его снизу по животу ногой и снова вернулся в исходное положение. Парень буквально взлетел в воздух, пролетел по нему некоторое расстояние и, скрючившись, остался лежать на снегу и в драке больше не участвовал, хотя у него и хватило сил улизнуть с поля “битвы”!
Однако мой маневр не обошёлся для меня даром. Один  из нападавших ребят  сумел приблизиться ко мне вплотную и повис на лацканах  пальто, стягивая его на моей груди, чтобы затруднить движение рук при ударах. Остальные трое продолжали активно наседать на меня. Мои попытки освободиться от вцепившегося в меня парня успеха не имели и я, перейдя в наступление, пустил в ход все свои навыки бокса, стараясь сбивать с ног своих противников. Мои удары один за другим стали достигать цели и заставлять их, почти как в кино, отлетать в сторону и утыкаться телом в снег. Но в отличие от кинофильмов,  они, почему-то, достаточно быстро  вставали на ноги и снова продолжали драться; прыть у них явно уменьшилась, и они медленно отступали под моим напором. Один из них  исчез с места драки, и у меня мелькнула радостная мысль, что он испугался и сбежал, и  теперь у меня теперь стало на одного  врага меньше!  Но не тут-то было, парень вернулся и в руках у него  оказался частично  очищенный от веток ствол елки, которые то там, то здесь торчали из сугробов после недавних новогодних праздников.
Дело принимало явно плохой оборот для меня, и я, в общем-то, испугался. Парнишка несколько раз неудачно пытался ударить этим импровизированным колом по голове и, наконец, сделать это ему удалось! Удар пришелся слегка в скользь, так как  я всё время пытался подсунуть под удар державшего пальто парня, но в голове на мгновение помутилось, и надо было что-то срочно делать, пока не ударили колом как следует! В первую очередь мне надо было освободиться от висевшего на моём пальто живого груза, который всё больше и больше стеснял мои движения.
Я снова начал отступать назад, стараясь делать это так, чтобы парень с колом был прямо передо мной, и стал делать резкие движения телом из стороны в сторону,  стряхивая прицепившегося врага и нанося удары снизу по его голове в образующийся зазор между нашими телами. Несколько ударов достигли цели, и я даже почувствовал, как превращаются в месиво его нос и губы, однако парень продолжал висеть на мне, хотя и явно ослабил свою хватку. С трудом, увернувшись от очередного удара колом, я, от отчаянья, изо всех своих сил двинул кулаком по  роже своего опасного груза! Раздался какой-то чавкающий звук, на истоптанный снег брызнула струйка крови и парень, отпустив моё пальто,  метнулся прочь от места драки. Не успел я и шага сделать в сторону парня с колом, как раздался свист, и всё “воинство”, в одно мгновение, пустилось бежать прямо через росший по боковой стороне улицы невысокий кустарник, и мгновенно исчезло между строениями!
Я стоял один в тишине на широкой дорожке, мимо меня  безразлично проходили люди, луна всё так же холодным, голубоватым светом заливала знакомую мне улицу   и только истоптанный снег с чёрными каплями крови, какой-то звон в голове, да испачканные всё той же кровью перчатки, напоминали о скоротечной уличной драке! Откуда-то со стороны появилась моя спутница, которая подошла ко мне,  заботливо помогла мне привезти в порядок верхнюю одежду,  поинтересовалась моим самочувствием, и спросила: “Что у тебя с головой? Может её  нужно  перевязать  бинтом?”. Оказалось, что на голове,  которая ничем  не была защищена, кроме копны густых волос, после удара колом образовалась приличная шишка, кожа на ней рассечена и сочилась кровью. Девушки же,  за которых я заступился и  попал в неприятный для себя переплёт, благополучно исчезли, не поднимая тревоги и не сообщив  милиционеру, дежурившему у станции метро о драке!   
Немного придя в себя, я пошёл назад, к больнице, чтобы отыскать Диму Корнеева, который дрался с группой ребят  где-то  в той стороне.  Не успел я сделать несколько шагов, как увидел Диму, спокойно идущего мне на встречу. В отличие от меня, он благополучно отмахался от троих ребят, которые, услышав свист, тоже  исчезли вместе с основной компанией, дравшейся со мной! 
Девушка прижгла мне рану своими духами, кровь сочиться, в общем, перестала, мы некоторое время ещё постояли на улице, обсуждая пережитое, а потом  проводили девушку на станцию метро. Дима отправился домой, а я в общежитие, где  пришлось долго объяснять ребятам происхождение такой здоровенной  шишки на моей голове. Мне было неудобно им  рассказывать, что я, человек, имеющий богатый опыт уличных стычек, владеющий приёмами бокса и борьбы САМБО, чуть не оказался избитым  ватагой молодых ребят, на несколько лет младших меня по возрасту. Хотя хорошо известно, что матёрый лев, может легко убить и сожрать, при случае, парочку гиен, но он всегда пасует при встрече со стаей гиен и даже уступает им свою добычу!
Хорошо представляя  непредсказуемость поведения скопления ребят и их повышенную агрессивность, я просто не имел права связываться с ними и делать замечания, не будучи полностью готовым к драке, и не обдумав способы и методы противостояния той оголтелой стаи, в которую они могли легко превратиться.  В этом смысле, московские улицы ничем не отличались от алатырских или любых других  городских или деревенских улиц! Во всех случаях надо хорошо подумать, прежде чем ввязываться в такие истории, тем более,  что рассчитывать на помощь посторонних людей нельзя, если предварительно не сделать их союзниками с помощью обращённых к ним слов.
В молчаливой, занятой своими проблемами толпе ты всегда один! Кроме этого, я ещё раз на практике убедился,  что невооружённой рукой вывести человека из строя одним ударом при кратковременном контакте практически невозможно, если это не съёмки в кино или  нужно быть человеком, обученным  специальным,  боевым приёмам  типа точного удара пальцем руки в глаз, или другую болевую точку. Не зря меня учили, что, если тебя схватили, и ты не можешь освободиться, надави пальцами рук на глазные яблоки и не найдётся человек, который бы тебя не выпустил из рук, ради спасения своего собственного зрения! Активное использование свободного времени совсем не мешало  моей учёбе, и зимнюю сессию я сдал без всяких происшествий.
За время моей учёбы, дома, в Алатыре,  родители получили  трёхкомнатную квартиру в новом доме. Дом располагался в центре города на улице Кирова и являлся одним из первых домов в городе, где в квартирах была холодная и горячая вода, газовые плиты, центральное отопление и даже туалет. Правда, источником  горячей воды был, топящейся дровами титан, но это была уже городская цивилизация, а не полудеревенский быт!
Папа работал главным инженером только что введённого в строй релейного завода, и под его семью, по  проекту, была специально предусмотрена единственная в доме квартира из трёх комнат,  так как родители мечтали, что хоть кто-нибудь из троих сыновей,  обязательно будет жить с родителями в Алатыре и скрасит их старость. Но судьба распорядилась иначе, и старость свою родители встретили в одиночестве, так как ни кто из нас троих, после окончания  институтов, в город уже не вернулся.
Ну, а в эту  радостную для них зиму, мы все трое собрались дома. Вова с отличием окончил техникум, поступил учиться в Московский институт инженеров транспорта и приехал в Алатырь  студентом первого курса, что давало право с гордостью пройтись по городу, отметиться на вечерах отдыха и иметь равный голос на семейных дебатах по самым разнообразным темам! В этот приезд основное время я провёл в кругу родителей, братьев и друзей. Мы ходили кататься на лыжах, играли в подзабытое семейное домино, сражались в шахматы и слушали музыку. Мама от души баловала нас и наших друзей, приходивших к нам в гости, выпечкой и домашними разносолами! Она была счастлива, что два её старших сына учатся в институтах, а третий оказался на хорошем счету в школе, и с удовольствием обсуждала эту тему со всеми знакомыми нашей семьи, так как для провинциального городка это всё было отнюдь не ординарным событием! Пожалуй, это был мой последний  отдых, когда я себя ещё не чувствовал взрослым, самостоятельным  человеком, со своими проблемами, выходящими за рамки нашей прежней семьи из пяти человек! Я был у себя в родительском доме!                Отдохнувший и умиротворённый, я вернулся в институт и с головой окунулся в беспокойную студенческую жизнь.
Время пронеслось незаметно и вот уже снова распустившаяся зелень, и соловьиные трели известили о приближающемся лете. В мае Витя Рогов предложил мне принять участие в пешем, месячном походе вдоль побережья Крыма, который  организовывали в августе месяце его друзья, студенты из Московского государственного университета. Их я не знал, но по принципу,  друг моего друга – это и мой друг, с радостью принял это предложение. Успешно преодолев барьер весенних экзаменов, я на месяц поехал отдохнуть в родной город. Немного расстроенные родители помогли мне собраться в дорогу, снабдили меня необходимыми финансами и проводили меня в дорогу. Сами они собирались всей семьёй в августе поехать отдыхать в город Сочи и звали меня с собой, но я предпочёл отправиться в поход с ребятами, а не с родителями. По дороге в Москву заглянул на пару дней к знакомым студентам в город Саранск,  после чего, прибыл в столицу, где меня уже ждал с билетами в Крым Серёжа Сухоруков, который учился  соседней группе нашего института и тоже должен был принять участие в предстоящем походе. Мы переночевали у него дома и рано утром погрузились в поезд, который направлялся на юг к самому синему и тёплому морю нашей страны!
Остальные ребята  уже ждали нас в импровизированном сборочном лагере на берегу Чёрного моря возле посёлка Прибрежный, расположенного между городами Ялта и Массандра. Свои палатки мы поставили под невысокими соснами в метра пятидесяти от берега моря, под шум волн которого было так приятно засыпать или вести неторопливую беседу у небольшого костерка. Днём запахи смолы, раскалённых камней и йода от выброшенных морем водорослей образовывали воздушный коктейль, от которого сладко кружилась  голова, и хотелось  дышать полной грудью!
Наша компания состояла из семи молодых ребят и одного взрослого человека, который был отцом двоих братьев, Давида и Бориса и который недели две путешествовал вместе с нами. Самым опытным туристом из нас был мой тёзка из университета, Гена Головин, который был всего на несколько лет старше меня, но уже успел поработать геодезистом в партии,  устанавливавшей триангуляционные знаки, в дебрях  восточной тайги и прошедшим школу зимовки в местах, где на сотни километров отсутствовали даже следы людей.
Жизнь научила уметь делать его всё, а главное он умел  без лишней нервозности и конфликтов, добиваться своего за счёт личного примера.  Если он, занятый работой, просил кого-нибудь из ребят что-либо сделать или просто помочь ему, а парень  этого  не делал, то он никогда не ругался, не спорил и не пытался заставить  выполнить любым способом свою просьбу,  он просто, молча  делал всё сам, как бы тяжело ему не было. После нескольких таких случаев, все стали с уважением относиться к его просьбам и указаниям, тем более что все они оказывались, почему-то, рациональными и правильными. На мой недоумённый вопрос: “ Почему  себя ты так необычно  ведёшь? – он спокойно ответил. –  Дело  должно быть сделано любым способом независимо от желания и капризов людей. А жизнь его научила, что ему проще всё сделать самому, чем  тратить нервы и время на споры с окружающими его людьми, тем более что эти споры кому и что делать могут стать причиной ссоры и вражды!”. Стало тихо.  “ Выжить можно либо одному, или дружно всем  вместе!”, - добавил Гена и рассмеялся. Мы ещё долго сидели на берегу моря, и он рассказывал мне историю своей жизни и своё мироощущение.
После разговора с ним, я  сформулировал для себя  два  принципа, которыми стал руководствоваться в жизни. Первый  -  дело должно быть сделано независимо от того, хочется тебе этого или не хочется, есть настроение или нет, помогут тебе окружающие или нет;  второй -  если не можешь что-либо заставить делать других,  – сделай это дело сам. Для меня  после этого  стало в жизни  главным принять решение,  что это дело я, должен сделать! Однако если в процессе реализации дела выясняется, что задуманное выполнить невозможно,  то это не повергает меня в отчаяние и уныние, а просто заставляет принять другое, более реальное решение! Так как в нашей компании оказалось два человека с одинаковыми именами, то для удобства было решено моё имя оставить, как оно есть,  а имя моего тёзки произносить с ударением на последний слог, что придавало ему дополнительную значимость, как наиболее мудрого человека! Весь быт нашей компании был устроен в соответствии с его предложениями. На каждый день, по очереди, назначался  дежурный по лагерю,  которого торжественно называли боцманом, и который занимался приготовлением  завтрака,  обеда и ужина  и отвечал за порядок в лагере. Боцман должен был встать утром первым, потом разбудить нужных ему людей для сбора хвороста для костра и доставки воды. После завтрака  ему предстояло решить, что мы будем кушать в обед и ужин, а, в случае необходимости, и определить,  какие продукты для этого  нужно будет купить в магазине, с учётом и завтрака на следующее утро. Если же боцман точно знал, какие продукты есть в магазине, то он имел право послать за ними любого человека, проинструктировав его,  сколько и чего купить. Во всех остальных случаях в магазин отправлялся он сам. Все указания боцмана, кому и что делать выполнялись беспрекословно! После ужина он передавал свои права и обязанности следующему дежурному,  по завершению  чего, ему можно было публично высказать накопившиеся недовольство его руководством и при согласии всего общества даже  наказать, если суп, например, оказывался пересоленным. Правда, наказание, конечно, было шуточным, но иногда достаточно обидным! Каждый из боцманов понимал, что начальником он был   временным и старался распределять работу справедливо, чтобы не было обиженных людей или хотя бы мнение большинства ребят было на твоей стороне.
Такая система управления оказалась дееспособной и не вызывала нареканий! Особенно нам нравилось, когда боцманом был мой тёзка, так как он прекрасно готовил на костре различные, вкусные  блюда из свежих продуктов, а все остальные норовили отделаться консервами, макаронами с тушёнкой и готовым супом из  купленного в магазине концентрата!  Основное время мы отдавали купанию в море. Ребята прихватили с собой маски для ныряния, ружьё для подводной охоты  и ласты. Для меня всё это снаряжение было в новинку, и я с удовольствием принялся его осваивать, хотя заядлым ныряльщиком так и не стал, отдавая предпочтение плаванию в ластах на большие расстояния. Не забывали мы и сыграть в преферанс на бутылочку сухого вина, привольно расположившись где-нибудь в тени недалеко от моря, расслабленно обдумывая под шум набегающих на берег волн, что же ждёт тебя в прикупе. Ну, а вечером тихие песни у костра или дружеские беседы с ребятами и девушками из таких же диких групп туристов, с которыми мы успевали познакомиться днём.
Наш маршрут вдоль берега моря был проложен с северо-востока на юго-запад  и был направлен навстречу основного потока туристов, у которых исходной точкой был район города Севастополя и поэтому они, особенно девушки, охотно знакомились с новыми для себя людьми. Выплеснув накопившиеся у них впечатления, дружески распрощавшись с нами эти компании на второй день, утром, как правило, исчезали в приморской дымке, торопясь скорее попасть домой! Наша группа, в основном пешком, а иногда автобусом  прошла от окрестности Ялты, через Алупку, Симеиз до Нижнего  Кастрополя,  останавливаясь от нескольких дней до недели в понравившихся, укромных местах рядом с берегом моря. В Нижнем Кастрополе нам разрешили  неделю прожить на территории студенческого, спортивного лагеря одного из московских институтов, после чего мы сели на корабль и вернулись назад, к началу маршрута, но уже в окрестности города Алушты, где на пять дней разбили свой лагерь рядом с базой аквалангистов. Из последнего лагеря, небольшими группами, в разное время и разными путями все отправились в Москву к началу занятий в учебных заведениях!
Продвигались  пешком по дорогам мы обычно по вечерам, чтобы поменьше допекало солнце. До двенадцати часов ночи нам нужно было обязательно расположиться на ночлег, так как берег Чёрного моря являлся  пограничной зоной и вне жилых мест патрулировался нарядами пограничников, которые проверяли документы и не разрешали ставить палатки близко к кромке воды. На ночлег мы старались встать так,  чтобы пограничникам нас было трудно обнаружить, и поэтому,  как правило, не ставили палатки, а расстилали их на  ровных камнях,  в качестве постели. Каких-либо матрасов или спальников у нас с собой не было, а еловым лапником  и сеном в Крыму не разживёшься!
Однажды, наша группа двигалась по обочине автомобильного шоссе, соединяющего город Ялту с Севастополем. Где-то в районе Ливадии мы услышали живую музыку, которая  доносилась со стороны берега моря и явно свидетельствовала, что недалёко идёт концерт, с участием исполнителей высокого класса. Мы остановились, прислушались к звукам музыки и дружно решили попытаться послушать этот  концерт с более близкого расстояния, а уж потом двигаться дальше, благо времени для этого было достаточно. Недалеко от нас вниз, к морю уходила обсаженная густыми ровными деревьями, узкая, хорошо освещённая дорога, по которой мы и двинулись в поисках места, где шёл концерт. Примерно метров через сто, мы наткнулись на опущенный шлагбаум, со знаком, запрещающим проезд транспортных средств. Рядом с ним находилась будка для охраны, в которой никого не было. Поскольку запрет распространялся только на транспорт, и больше никаких надписей не было, то мы смело поднырнули под шлагбаум, и, тихо разговаривая, пошли дальше.
Не встретив по дороге ни одного человека, мы без помех подошли к открытому амфитеатру в древнегреческом стиле, на сцене которого и шёл этот концерт. На самых нижних рядах этого большого амфитеатра сидела и слушала концерт небольшая  группа людей, а все остальные места были свободны.
Мы сложили свои рюкзаки у входа в театр и разместились на его самых верхних рядах. Но когда кто-то из нас вдруг узнал в выступавшей солистке известную всем певицу, которую мы могли увидеть только по телевизору, то большая часть ребят, тремя группками, быстро переместилась поближе к сцене, оставив одного парня на верху следить за нашими рюкзаками. Только мы расселись, как по проходам  бесшумно проскользнула небольшая группа  людей, одетых в одинаковые темные костюмы с белой рубашкой и галстуки, которые практически одновременно, с двух сторон, вплотную присели ко всем нашим небольшим компаниям, взяв  каждую из них  в  своеобразные клещи!  Затем тихими голосами и предельно вежливо они попросили нас покинуть зал. Никто из нас не сдвинулся с места, а мой тёзка резонно заметил: “ Мы же сидим тихо и никому не мешаем. Вот ещё немного послушаем концерт, и тогда сами уйдём!”.
Поднимать шум, что-либо говорить или спорить эти люди не стали, но перегруппировались так, чтобы никто из нас не мог двинуться ни в какую сторону. Потом по нашим рядам пролетело известие, что какие-то люди забирают наши рюкзаки, и мы молча  двинулись к выходу спасать свои вещи! Незнакомцы нам не мешали и бесшумно сопровождали нас, перекрывая все пути в сторону сцены, и, как только мы вышли за пределы театра, сразу отрезали вход в него.
На улице к ним присоединились ещё человек десять мускулистых мужиков, одетых в точно такие же костюмы. Они очень ловко и незаметно для нас сумели растащить нашу, уже надевшую рюкзаки компанию, на две группы, окружив каждую из них плотным кольцом. Меня,  Витю Рогова и Давида,  студента университета, окружили человек пять или шесть, и стали задавать различные вопросы типа: “ Кто вы такие? Куда вы идёте? Покажите карту с утверждённым маршрутом!”. Мы в разнобой отвечали, что люди мы советские, идем вдоль Крымского побережья и никакого утверждённого кем-либо маршрута, у нас нет. “ Но вы хоть знаете, где вы находитесь?”, - спросил один из этих людей. “ Конечно же, - достаточно резко ответил я, – мы находимся на нашей, советской земле!”. Тогда один из них, не выдержав,  достал какое-то  удостоверение, помахал им возле наших лиц и, не повышая голоса, шёпотом приказал:  “А ну, следуйте за мной!”. “ Ну да, ещё чего! – неожиданно вмешался Давид, примерно так же помахав удостоверением дружинника, и добавил. – Мы ведь ничего плохого не сделали, хотя тоже можем вас задержать за хулиганство!”. Не ожидавший такого нахальства, мужчина молча попытался ухватить Давида за шиворот, чтобы вытащить его из наших рядов. Давид был невысокого роста, крепкого телосложения,   но  заметно уступал мужчине в росте и весе. Однако нападавшему крупно не повезло, так как Давид был мастером спорта по борьбе САМБО, и уже через какое-то мгновение этот человек уже лежал животом на асфальте, пролетев до приземления изрядное расстояние по воздуху. Мгновенно вскочив на ноги, разъярённый  мужчина каким-то свистящим шёпотом, выпалил: “Взять их!”. Но атаки со стороны окружающих нас людей не последовало, так как они  буквально замерли от неожиданности, по-видимому,  не зная, что им   делать и нужно ли эту команду выполнять.
С этого момента нам всем уже стало предельно ясно, что перед нами сотрудники комитета государственной безопасности, и что мы все влипли в неприятную историю, из которой будет не так просто  выпутаться! Эти люди были при исполнении своих  служебных обязанностей и охраняли вверенный им объект вместе с его обитателями.
Воспользовавшись минутным замешательством  работников охраны, мы,  не встречая противодействия, быстро сбились в плотную группу, прикрывая, друг, другу спины, и готовые оказать отпор любому нападению!   Было понятно, что окружившие нас люди, конечно же,  сумеют  справиться с нами, но они явно боялись поднять шум и нарушить покой людей, слушавших этот необычный концерт, и просто  не очень понимали, что же с нами делать в этой ситуации. Взять нас без шума было, практически,  невозможно. 
В наступившей тишине прозвучала негромкая команда: “Отставить! - и со словами. – Спокойно, давайте поговорим, – к нам подошёл седоватый человек, который, по-видимому, руководил всеми этими людьми”.  “Я пока не очень понимаю, как вы попали на охраняемую территорию, и буду с этим разбираться,  - произнёс он и продолжил, – сейчас вы тихо уйдёте отсюда, а мы будем следовать за вами в стороне и не будем вам мешать. Договорились?”.
Выбора у нас не было, и мы с облегчением согласились с предложенными условиями.
Охрана отошла от нас метров на тридцать,  давая нам возможность самим выбрать путь отступления, правда, оставив несколько дюжих “мальчиков” у входа в театр.
Немного остыв, мы обсудили создавшуюся ситуацию и решили не возвращаться назад к шоссе по старой дороге, так как она была безлюдной, и нас сумеют схватить без всяких помех, а идти вперёд  по освещённой территории таким путём, чтобы охрана боялась поднять шум. Мы пошли по посыпанным красной, кирпичной крошкой дорожкам  прямо мимо хорошо освещённых зданий, перед которыми были разбиты прекрасные, благоухающие цветники, росли в кадушках пальмы и журчали небольшие фонтаны. Немного в стороне от этих корпусов, среди деревьев мы заметили строение, явно отличающееся от остальных скромным видом, в котором, скорее всего, размещался  обслуживающий персонал. Ребята расположились плотной группой на  небольшой асфальтовой площадке перед этим зданием, а я двинулся на разведку в само здание. Дежуривший за дверью пожилой мужчина, по-видимому, предупреждённый о нашем появлении,  довольно спокойно спросил у меня, откуда тут мы  взялись и что мне надо? В ответ, прежде всего, я поинтересовался, где же мы всё-таки находимся, и как это место называется?  “Правительственный санаторий Новая  Ореанда”, - сообщил суровым голосом дежурный.
Потом, я очень кратко изложил ему, каким образом наша группа появилась на территории санатория, и попросил его помочь выбраться из создавшейся для нас ловушки. Внимательно выслушав мою речь, он сказал, что недалеко от здания в ограде имеется  служебный проход на соседнюю территорию, который сейчас ещё открыт, и мы можем  воспользоваться им в своих интересах.  Затем он подозвал какую-то женщину и попросил её проводить нас к калитке, чтобы мы могли спокойно уйти.
Буквально через минуту мы уже стояли за оградой санатория на неизвестной нам очень ухоженной территории. Мы почти бегом пошли по дорожке, и подошли к набольшему дворцу,  на фронтоне которого гордо красовалась вывеска - Международная туристическая база “Кичкине”!  Нам всем вдруг сразу стало как-то сразу не по себе, надо же, – из огня, да в полымя!
Однако вокруг нас было тихо и безлюдно, спокойный, мягкий свет матовых фонарей освещал дорогу к закрытому шлагбауму, за которым виднелась дорога c свободно двигающимися  автомобилями. Будка охраны, как и в начале событий, была пустой! Не веря, что всё уже для нас окончилось, мы пулей выскочили за ограду базы и, на всякий случай, не пошли вперёд вдоль  шассе, а по первой же расселине поднялись вверх на скалы, окаймляющие дорогу со стороны гор, и разбили лагерь на трудно доступной площадке посреди каменных глыб. В полной тишине с высоты обрыва мы могли наблюдать неожиданно возникшее, оживлённое  движение чёрных легковых лимузинов по дороге, которая ещё несколько минут назад была практически пустынной. Они сновали по ней туда, сюда около часа, как будто кого-то искали, а затем исчезли, и всё успокоилось! Хотя нельзя, конечно, полностью исключить, что всё это нам показалось с испуга и явилось плодом нашей, чересчур возбуждённой фантазии. 
На всякий случай, в этом укромном местечке мы скрывались целых три дня, прежде чем  снова выбрались на дорогу и по ней двинулись дальше, в сторону города Симеиз.
Под впечатлением произошедшего ночевать мы остановились в безлюдном уголку Голубого залива среди дикого нагромождения скал когда-то сорвавшихся с крутых обрывистых склонов горы Кошка и устлавших как берег, так и морское дно. Мы долго не могли найти в темноте хоть какую-нибудь ровную площадку, пригодную для ночёвки, и поэтому,  обнаружив среди этого каменного хаоса, достаточно широкую тропу, незаметно идущую вдоль береговой линии,  улеглись   спать прямо на неё.
Ночью я проснулся от света ручного фонаря и звука человеческого голоса, монотонно повторяющего: “ Подъём ребята! Подъём! Хватит спать! Предъявите документы!”. Последние слова в одно мгновение согнали сон, и я увидел, что на тропе стоит вооружённый автоматами пограничный наряд, а офицер, перешагивая через лежащие на земле тела, освещает по очереди лица ребят светом фонаря и  требует показать паспорт. После проверки документов, офицер со смехом заметил: “Сколько лет здесь служу, разное видел, но чтобы спать улеглись на прямо пограничную тропу, ещё такого не было!”. Немного подумал и добавил: “Вы уж постарайтесь куда-нибудь пристроиться спать в другое место, что бы вас ни заметил утренний патруль, который вас просто задержит за нарушение пограничного режима”. Отдал честь, вежливо попрощался и неслышно растворился в темноте вместе с солдатами.
Не дожидаясь рассвета, с риском разбиться, мы рассыпались между глыбами камней в поисках подходящего места для продолжения сна. Спустя некоторое время кто-то из нас нашёл некоторое подобие пещеры образованное нагромождением камней и рядом с ней широкую расселину с плоским дном, в которых мы, разбившись на две группы, и расположились на ночлег.  Место нам понравилось, и мы прожили в этом укромном месте несколько дней, не боясь быть обнаруженными даже при свете солнца!
Мы много купались, ездили отдельными группами на экскурсии по ближайшим достопримечательностям и не забывали сразиться в преферанс. От избытка сил и юношеской дури, мы решили удивить народ и в крупную зыбь на море сумели, используя отдельные большие волны, затащить огромную каменную глыбу на вершину подводной скалы, вершина которой слегка выступала над поверхностью спокойного моря: - пусть все отдыхающие терзаются мыслями, как она туда могла попасть? Ну, чем  же не загадка острова Пасхи!
В один из солнечных дней, от нечего делать, мы с Витей Роговым договорились попробовать без всякого альпинистского снаряжения подняться по вертикальной стене горы Кошки обращённой к заливу и поглядеть с вершины горы на окрестности. Сказано, – сделано! После обеда, ребята сели за карты, а я с Витей отправился на штурм горы. Преодолев поросший скудной травой склон выше проходящей у подножья горы дороги, мы попали на участок, перед скальной стеной, состоящий из обломков камней сорвавшихся с неё. Обследовав вблизи стену, мы обнаружили вблизи вершины несколько крупных, клинообразных расселин, по которым можно было выбраться на её поверхность.
Путь по стене был явно не из лёгких, и каждый из нас в одиночку, вряд ли отважился на такую рискованную затею, но показать страх и отказаться от подъёма друг перед другом мы уже не могли.  Цепляясь за различные выступы и щели, плотно прижимаясь к поверхности камня, мы, один за другим, медленно двинулись вверх. Первый же, сорвавшийся из-под ног камень показал нам необходимость подъёма разными, отстоящими друг от друга маршрутами. Поэтому пути наши разошлись, хотя мы и двигались к одной и той же расселине в стене.
Уже практически на входе в расселину я, стоя двумя ногами на узкой скальной полке, ухватился за выступающий из стены камень, чтобы, подтянувшись на руках, поставить ногу на более высоко распложенный уступ. К моему ужасу камень неожиданно легко сдвинулся с места и оказался у меня в руках. С большим трудом, удержав равновесие, я вернул камень на его место и минут пять, обливаясь холодным потом, тупо глядел в стену перед собой!  Мы хоть и не были альпинистами, но хорошо знали, что на высоте лучше не смотреть вниз, под ноги, а только прямо, вверх или в даль.
Пока я приходил в себя Витя, опередив меня, выбрался на вершину и довольным голосом стал подсказывать мне, как быстрее  подняться к нему на площадку. Вершина оказалась узким, поросшим кустарником и небольшими деревьями гребнем, отделённым нешироким ущельем от основной вершины, на которую снизу, от города  вела вполне приличная,  асфальтовая дорога, и стояли какие-то строения. По-видимому, гору облюбовали военные, так как по краю ущелья проходила ограда из колючей проволоки, и виднелись зачехлённые прожекторные установки.
Нам ничего не оставалось, как  торжественно "отфонтанировать" с высоты птичьего полёта, оглядеться,  немного отдохнуть и приступить к спуску, который всегда выглядит сложнее, чем подъём, так как при движении вниз  опираться  ногами на выступы в скале  приходиться на ощупь. Спуск занял заметно большее время, по сравнению с подъёмом, мы устали, сильно ободрались о камни, а главное оказались у основания стены совсем не  в том  месте, на которое рассчитывали. Перед нами расстилалась огромная осыпь камней, край которой скрывался за кривизной склона.
Двигаться вниз прямо было явно нельзя, и поэтому мы стали осторожно пробираться  вдоль стены  постепенно спускаясь по осыпи к её основанию. Как мы ни старались выбрать путь понадёжнее и ставить ноги только на устойчивые по внешнему виду  камни, некоторые из них, всё-таки, срывались из под  наших ног, и катились вниз по склону.   Вдруг я услышал Витин голос: “Заяц! Гляди, заяц!”. Я на секунду приостановился, с удивлением наблюдая, как ниже нас, по камням легко скачет крупный, серый заяц, держа направление к ближайшим кустикам. В следующий момент я с ужасом почувствовал, что камни под ногой зашевелились, и осыпь пришла в движение! “Побежали!” – успел я крикнуть Вите и огромными прыжками понёсся наискось по осыпи, стараясь бежать выше Рогова, который мчался впереди меня. Слава богу, край осыпи был уже недалеко, и мы быстро достигли его, оставив за собой лавину камней, которая с шумом и грохотом, поднимая облако пыли, устремилась вниз, в сторону дороги и скрылась из наших глаз.
Мы испуганно уселись рядышком на обломке скалы, ожидая шума на дороге, по которой беспечно катились автомобили, и в сторону которой ушла созданная нами лавина. Всё было тихо, также внизу синела морская равнина, стрекотали неугомонные цикады, а палящее солнце резко очерчивало зазубрины скал. “ Пронесло” – промелькнуло в голове! Спустившись к дороге, мы прошли вдоль неё до лавиноопасного участка и увидели, что со стороны горы она защищена от обломков скал  мощной отбойной стеной и каменными ловушками, в одну из которых и попало наше творение.
Когда мы вернулись в лагерь, ребята, не обратив  внимания на наш возбуждённый вид, лениво продолжали играть в преферанс, как будто мы и не уходили. “Вы что ж, ничего не заметили?”, - спросил кто-то из нас. “Ну, видели мы двух  идиотов, которые, как дураки, бегали для чего-то по краю обрыва на Кошке! И что?”, – спокойно ответил Головин, тасуя карты. Остальные ребята вообще  никак не стали комментировать это событие, занятые своим разговором и игрой. Оглядев свои в кровь расцарапанные руки и всю покрытую мелкими порезами одежду, я с грустью подумал, что, если мне теперь стало  ясно, почему гору назвали Кошкой, то взамен возник новый вопрос, зачем же нужно было рисковать и  совершать это восхождение, если оно никому  неинтересно и не нужно?  Ведь кроме неприятностей мы с Витей  от него ничего не получили!  “Правда будет хоть, что рассказать  детям”,  - неожиданно  решил я, и на душе у меня стало как-то  легче!
После стоянки в Голубой бухте мы направились в Нижний Кастрополь, где нас гостеприимно встретили обитатели небольшого студенческого лагеря и предложили пожить прямо на его территории, при условии, что мы станем одной из сторон спортивных мероприятий, которые  будут в нём организованы. Мы с большим восторгом встретили это неожиданное предложение и неплохо  выступили во всех видах соревнований, которые сумели предложить нам хозяева, и даже в незнакомой нам игре, с иностранным названием  бадминтон! По вечерам к нашему костру собирались практически все обитатели лагеря попеть вместе с нами студенческие и туристические песни, которые мы выучились петь хором за  время нашего похода. В общем, наше появление существенно оживило спортивную и культурную жизнь этого небольшого лагерного сообщества,  и все его жители с большим сожалением расстались с нами, когда мы двинулись в обратный путь!
Из лагеря мы попытались добраться до легендарного для нас города Севастополь,  но на перевале Байдарские ворота нам сообщили, что этот город закрыт для посещений, и попасть в него можно только по специальным пропускам. Нам пришлось, не солоно нахлебавшись, от перевала в горах спуститься к приморскому местечку Форос и на катере морем, вернуться в Нижний Кастрополь. 
Довольные отдыхом и загорелые до черноты мы приехали в Москву! Поскольку за месяц путешествия я ни разу не стригся  и не мылся в пресной воде, и целыми днями находился под лучами южного солнца, то из меня получился натуральный негр, на которого даже обращали внимание на улицах родного Долгопрудного! Правда, после первого же похода в баню ко мне вернулся естественный облик и всё успокоилось.

               
                26. 12. 2019