Возвышенное и суетное

Григорий Домб
    В моей спортивной жизни были две выдающиеся истории и обе, почему-то, несуразные. В этом я усматриваю что-то такое, что древние китайцы именовали "Дао". Впрочем, несмотря на внушительный уже возраст, я понимаю в даосизме точно меньше древних китайцев, а поэтому врать дальше не буду, а расскажу по-простому, как все оно было.
                ***

    Однажды я чуть не стал чемпионом. Или стал - не помню. Дело не в том!
    Был у меня в 10-ом классе друг-вундеркинд Стелик Думитрашку. Странный такой мальчик: долговязый, большеголовый, стриженый под горшок и, с виду, всегда заспанный, но это потому, что он все время размышлял. Размышлял он очень обстоятельно и обо всем: об игре на скрипке (а его сам Коган пытался заманить в свой класс!), о математических задачах из "Кванта" (которые наш звездный учитель математики Ефим Бениаминович брался решать только крепко крякнув и запасшись бутербродами, чтобы до утра хватило - а Думитрашку решал их в уме!), - наконец, Стелик размышлял о Б-ге и о природе Добра и Зла и о том, может ли человек преодолеть свою конечную низкую природу и возвыситься до бесконечного и совершенного. Скрипку и математику я пропускал из-за непоседливости ума и  средненькой музыкальной памяти - тут Думитрашку постигал гармонии в творческой тишине, - а вот что до Б-га, мира сотворенного и несотворенного, - я присоединялся к взъерошенному Стелиану, и мы убегали с уроков в Ботанический сад, и там, гуляя, размышляли вместе, оппонируя и пропонируя друг другу.
    Если Думитрашку был предан истине совершенно и безусловно, то я часто изменял мудрости, потому что искал успеха у девочек и, вообще, был крайне честолюбив. Ради своего честолюбия я занимался спортом и к 10-му классу был уже профессиональным фехтовальшиком на шпагах, время от времени получал какие-то деньги от федерации фехтования и выступал за сборную республики. Со стороны это смотрелось хорошо, но внутри - собственно, в спорте - я выдающихся успехов не достигал. Это меня огорчало, но я все надеялся на лучшее. Наверное, безосновательно, потому что не отдавался спорту всецело, как Думитрашку - гармонии и мудрости. Я был то там, то сям: то предавался суетному, то впадал в задучивость и размышлял о вечном.
     И тут мы едем на какие-то очень крупные соревнования союзного значения. В первый день я выступил из рук вон плохо, но не расстроился, потому что впал в задучивость, из которой не вышел и на второй день соревнований. Вот в таком погруженном состоянии я пришел в раздевалку, снял с себя все "штатское", нарядился в фехтовальный костюм, глянул вниз, не забыл ли я натянуть белые гетры, взвалил чехол со шпагами и масками на плечо и пошел в зал, потому что уже вот-вот стали бы вызывать на дорожку. Все уже были в зале. Когда я вошел, почему-то все повернулись в мою сторону и уставились на меня. Это не было синхронно, а - как в падающих цепочках домино. Потом все стали ржать на разные лады. Я не понял, но корчившийся от смеха тренер ткнул в меня пальцем туда, куда я должен был посмотреть. Я посмотрел. Да! Это стоило бы сделать раньше. Я был без штанов. Т.е. вообще, без штанов. Т.е. без ничего ниже фехтовальной куртки. Впрочем, - гетры были. Только гетры. Конечно, я смутился. Я побежал в раздевалку и нацепил на себя все недостающие части туалета и - сверх того - фехтовальные штаны. В зале меня ждали! Почему-то, главный судья не хотел начинать без меня. В воздухе было разлито праздничное настроение, к которому я никак не мог приобщиться. Начались бои. Я выиграл все, понимая, что это происходит не благодаря моим дарованиям, а только потому, что моих противников корчит от смеха., а судьи относятся ко мне с ангельской снисходительностью.
    Прошло много лет, и я окончательно перешел на сторону Думитрашку, а спорт оставил, хотя теперь, выходя в люди, проверяю, надел ли штаны, и, если да, надел, - то непременно размышляю снова и снова, не нарушаю ли я тем самым некой предустановленной гармонии, в которой у меня есть своя скромная роль.