Страха ради июдейска

Шведов Сергей Михайлович

(Минск, 123smsh@tut.by)

СТРАХА РАДИ ИЮДЕЙСКА

фантастическая быль

Ещё не рассвело, и по востоку было видно, что рассветёт не скоро. Но фонари уже светили не так ярко, как среди ночи. И глухой ровный шум города, хорошо слышный в ночное безветрие, стал почти неразличим. Но вот начал работу городской транспорт, и очень ясно слышался проходящий вдалеке поезд, город будили гудки локомотивов на товарной станции.

Утро совсем не хмурое. Ни к чему нам хмуриться вообще. Вы не пробовали улыбаться по утрам? Хотя бы самому себе в зеркало. Помогает поднять настроение. Пара улыбок и никакой физзарядки не нужно. Кофе, кстати, тоже.

Старик оскалился беззубой улыбкой, смотрясь в зеркало. Отражение подбодрило его дружеской ухмылкой. И придало смелости. Он потянулся к телефону в эдакую рань.

-- Зяма, не спишь?

-- Давно поднялся, Ваня.

-- Сегодня выйдешь посидеть на лавочке?

-- Смотря как по погоде.

-- Погоду обещали ясную, Зяма.

-- Ближе к полудню выйду, Ваня. Хоть я и полуслепой филин, но яркое солнышко люблю.

Оба старичка, соседи по подъезду, еле шаркали ногами. Лавочка во дворе – их единственный выход в люди. Поговорить с живым человеком и то приятно. Ну, хоть с полуживым. Их дружба растянулась аж на пять собачьих веков. Разговор на лавочке нередко заканчивался брюзгливой старческой перебранкой, но только ненастье и мороз могли помешать их встрече на лавочке.

Деды были одинокие, не могли обиходить себя. За дедом Ваней присматривала многодетная соседка, которой он отписал квартиру на случай его смерти. К деду Зяме наведывались крепенькие и шустрые старушки из еврейской общины. Каждый день приносили ему пол-литра свежей крови с бойни при мясокомбинате. Дед Зяма страдал от недостатка гемоглобина. Нередко старушки оставались у него ночевать неделями. Соседки хихикали, мол, дедок ещё тот, ого-го! Всё может быть, но нам-то с вами какое дело?
 

* * *

В полдень небо казалось чисто вымытым и прозрачным. Оно отражалось в чисто вымытых и прозрачных же стёклах домов. Хозяйки перед праздниками вымыли окна, очистили рамы от прошлогодней автомобильной гари. В стёклах отражались и облака. Они переливались перламутром, голубым и розоватым оттенками, как створки раскрытой речной ракушки. А в лужах на асфальте отражённое небо было глубоким и синим.

Когда грузный дед Зяма вышел из подъезда, опираясь на две палки, он щурил большие круглые глаза, хлопал ресницами и вертел головой, как филин. Очков он не носил. Линзы уже не помогали. И вот наконец он высмотрел костлявого деда Ваню на лавочке. Тот сидел, опершись обеими руками на трость.

-- Привет, дружище! – басовито прохрипел дед Зяма.

Дед Ваня приветственно помахал ему палкой в ответ. Могучий дед Зяма твёрдо доковылял до лавочки и грузно плюхнулся на сиденье. Лавочка жалобно скрипнула.

-- Сидим, Ваня?

-- Сидим, Зяма... Кстати, а сколько тебе годков, Зяма, стукнуло? Всё-то я забываю.

-- Девяносто два.

-- Ого! На десять лет меня старше, а выглядишь моложе.

-- Мне нельзя стариться, Ваня. Хочу дождаться внуков и правнуков. Жду, когда они вернутся на родину предков.

-- Так они у тебя и так живут на родине предков.

-- На землю русских, я имею в виду.

-- Сами они-то чего хотят?

-- Никак не уговорю молодых. Побаиваются.

-- Так и не дождёшься, Зяма. Подомрёшь.

-- Да не будь я Залман-Шнеер Сройлович Катценелебоген -- дождусь! – решительно сказал дед Зяма и повертел головой по сторонам, словно с минуты на минуту надеялся увидеть приехавших правнуков.

Удивительной расцветки грач, чёрный, с белыми пятнами, словно припорошенный снегом, подхватил с земли кусок проволоки и взлетел на опору высоковольтной линия электропередачи, где он устроил себе гнездо.

-- Вот же дурень! – помотал головой дед Ваня.

-- Кто? Я?

-- Да не ты, а грач. Сидит на проводе под напряжением с проволокой в клюве.

-- Где-где? – прищурился дед Зяма.

-- Да вон же! – ткнул вверх клюкой дед Ваня.

-- Вижу... А может, это у него прутик.

-- Прутик так не блестит на солнце.

-- Тонкий ивовый так и блестит.

-- Нет, это сталь или алюминий.

Грач сидел под напряжением и как ни в чем не бывало вертел клювом из стороны в сторону. Стоит ему только ткнуть проволокой в стальную опору -- вспышка, легкий хлопок, и обгорелый комочек слетит вниз жжённой тряпкой. И никто не заметит. На пульте в управлении энергосетей не дрогнет стрелка индикатора напряжения, не успеет сработать автоматическая защита от короткого замыкания.

-- Беспечный и непредусмотрительный, как все вы, русские. Так ничему и не научили вас ваши беды.

-- С чего это вдруг ты, Зяма, русских в придурки записал?

-- Сам подумай, Ваня. Может, и поймёшь под конец жизни... У нас, евреев, каждое слово из предания праотцов наших ценится пуще всего святого. За три с половиной тысячи лет мы ни словечка не потеряли. А вы, русские, свою историю ни в грош не ставите.

-- Так вас же щепоть малая, вот и цепляетесь за святую историю, чтоб не запропасть.

-- Не щепоть, не горсть, Ваня, а грозный кулак. Вот вас много, да вы обновляетесь всякий раз, как тот компьютер на чужой операционной системе. Громоздите нелепицу на небылицу -- Аттила, варяги, Киевская Русь, литвины, Батый. Надумали, чего в помине не было.

-- Как это – не было? Рюрик Русскую державу построил.

-- Эх, Ваня ты, Ваня! В раскопанных слоях времён Рюрика шведские археологи находят только следы рыбацких поселений. Дикий чужак не мог знать, как построить русским мир-цивилизацию. Кто ж на вашей земле за тыщу лет до Рюрика освоил тончайшее литьё по восковым формам? Высочайшие технологии открыли ваши предки на Урале и в Сибири. Серебро и золото такой чистоты, что современные металлурги просто диву даются. Ты ж инженером-литейщиком был когда-то до пенсии. Разве может такое появиться у дикарей? Хе-хе,  вас таки устраивает сказочная история?

-- Учёные врать не станут.

-- Ну и живите в сказке, сказочные дурачки. Евреи прежде Рюрика на земли русских пришли, Киев основали, а вы всё лепите нелепицы про Киевскую Русь. Память у русских отшибло или вам её отшибли? То варяга призываете вами володети, то польскому королевичу крест целуете, то переряженных в русских немцев, Романовых, готовы в задницу целовать.

-- Ты, Зяма, Романовых не трожь! Они Россию продвинули.

-- Как у вас говорят – «один лапоть, один чунь, хоть ты дома не ночуй». В лапти они русских обули, а золото русское за границу вывозили. И дворцы там себе строили. Россию продвинули после революции молодые грамотные евреи.

-- Тут ты прав, Зяма. Когда мои прадеды, белогвардейские офицеры, показывали народной власти фигу в кармане, молодые евреи выстраивали новое государство. Честь и хвала вам за это.

-- Так, может, не норманнов, поляков и немцев, а евреев вам в правители призвать? Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

-- Добро пожаловать, Зяма! Приезжайте. На Святой земле арабы вам жизнь рано или поздно отравят вконец.

-- Палестинцы.

-- Понятно, те самые филистимляне. Вы их так и не согнали с вашей земли обетованной.

-- Реки Ханаана давно уж не текут молоком и мёдом, Ваня. На кой нам цепляться за клочок выжженной пустыни с Мёртвым морем?

-- Дома вам будет лучше, Зяма, согласен. Да и с нами надёжней и безопасней, чем с арабами и неграми. Давно мы сжились и притёрлись. За нами вам, как за каменной стеной.

-- Хе-хе! Русский народ больше не сплочённая твердыня, защита для своих, гроза для чужаков. Твердыня, утёс ваш растрескался, распался на щебёнку. Волны инородного влияния обкатали острые осколки в гладкую морскую гальку -- круглые плоские камушки на забаву детишкам. Разноцветные, потому что волны чужеродного влияния окрасили их в цвета своих флагов. Эти камушки больше не твердыня, а пляж. Рассыпанные, они похрустывают и даже похрюкивают под ногами, не создавая никакой преграды для вторжения. Так-то вот, друг мой Ваня.

-- С чего это мы рассыпались?

-- Потому что не цените русских людей. Замалчиваете великих первооткрывателей и мыслителей. Евреи провозгласили мошенника Эйнштейна величайшим учёным. А он всего-навсего украл идеи у Жюля Пуанкаре. Мы трезвоним по всему миру о любой нашей бездарной певичке, закрывая глаза на её безобразное поведение. Лишь бы была из наших.

-- Но вы же не возвеличиваете Чаплина.

-- Чаплин был неправильный еврей. Он слишком любил русских. Нет, это был не еврей.

-- Еврей не должен любить русских? Разве мы с тобой не ладим, Зяма?

-- Ты не с того боку подходишь, Ваня. Вы должны наконец-то научиться любить самих себя, а то и оставшуюся от вас пляжную гальку перетрут в пыль. Любой вихрь истории сдует эту пыль, как и не было вас вообще. Нас отовсюду гнали и везде гнобили, да евреи только крепче становились в борьбе за выживание. Учитесь у нас.

-- Гля-ты, какой шустрый, Зяма!

-- Я, Ваня, своё давно отшустрил.

-- Да не ты, а грач. Вставил-таки проволочку в своё гнездо.

-- Без короткого замыкания?

-- Словчил.

-- Вот вам бы, русским, словчить и из западни вырваться, куда вас загнали.

Дед Зяма разламывал сухой коржик и жевал его беззубым ртом. Швырял крошки голубям перед лавочкой. Голуби дружно слетелись со всех сторон. Голубиная братва никого в городе не боится, а вот ворона опасливо хватала свой кусочек и тут же отступала. Сорока же пикировала на плитки перед лавочкой и улетала с добычей в клюве.

-- Это она сорочатам в гнездо понесла.

Взъерошенный воробей суетился между голубями и всюду поспевал первым. Голуби пыжились, раздували зобы, топтались на месте, возмущённо ворковали и отгоняли нахала. Воробей увёртывался, снова пробивался в самую гущу и только громко заверещал, когда самый представительный из голубей ухватил его за крыло и потрепал в воздухе.

-- Вот тебе и голубь мира, Зяма!

 Дед Зяма бросил крошки чуть подальше в сторону, чтобы голуби могли клевать спокойно, но всё тот же воробей с вырванными перьями подскочил и сюда.

-- Знаешь, Ваня, как деревенские русские на юге воробьёв называли?

-- Знаю – жидами.

-- Вот так-то ж мои правнуки и опасаются ко мне переселяться.

-- Чего опасаться? Северные русские никогда евреям погромов не устраивали.

-- Нам строгий порядок нужен, Ваня. Сами израильтяне так и не навели у себя порядка в доме с давних пор. Всё воюют с террористами.

-- Покойный отважный главарь ваших врагов как-то сказанул, что израильтян победит не оружие, а матка арабской женщины. Арабка рожает десятерых, а еврейка одного-двух.
 
-- Знаю, Ваня. Нам для спокойной жизни на русской земле нужен строгий порядок, а вы хилые. Вас нагло пнут, а вы в ответ– ешьте меня мухи с комарами. Полусонные, как осенние мухи. Таких тряпкой прихлопнешь.

-- У нас ракеты, Зяма!

-- Ай, кого вы пугаете! Это израильтяне на каждую атаку отвечают атакой – око за око, за зуб. А ваши мироеды дворцы для внуков и правнуков построили на вражеской территории. Позволят русские кровососы пулять ракетами по своему отродью?

-- Да уж, Зяма, -- почесал за ухом дед Ваня.

-- Соберитесь, проснитесь, очнитесь!

-- Старый я, Зяма, аж дряхлый. Толку с меня, даже если проснусь и очнусь.

-- Молодых будите.

-- Сам сказал – молодые податливы под ногой властителя, как пляжная галька. Вон как на том пляжике, что насыпали у канала для ребятни.

Прежде тут протекала речушка, со всех сторон зажатая городом. Она несла в пузырчатой мазутной пене обломанные веточки, досочки от разбитых ящиков, бурые прошлогодние листья, раскрошенный пенопласт упаковки, коробочки и пластиковые пакеты. Посреди реки -- островок, куда с обоих берегов перекинули два мостика. В этом месте речушка чуть раздавалась вширь и плавно омывала островок с толстой пустотелой вербой на нём. Такие же вербы, но невысокие, стояли по берегам. Тонкие лозины пустостволой вербы на островке полоскались в воде и шевелили крону. Вербы по берегам своими плакучими веточками до воды не доставали.

На берегах речушки когда-то паслись гуси, женщины стирали на кладках бельё, когда ещё не было многоэтажек. Потом речку спрямили, углубили, почистили и превратили в канал для спортсменов-лодочников, а на бережок навезли гальки для любителей позагорать под пляжными зонтиками.

Чугунные завитушки на чугунных перилах мостков кое-где уже отбиты. Через островок по мостикам можно выйти на противоположный берег и пройтись мимо частных домиков, спрятанных за заборами в густой зелени высоченных деревьев. Домики уже почти нежилые. Они дожидались своего часа. На заборах выведено краской: «Продается на снос».

Но не все опустели. На том берегу ещё паслась корова с телёнком. Бодливые козы с козлятами цокали копытами по мостику на островок, где кусты гуще и трава посочнее.

— И-ых, солнце сегодня, зараза! — сонно потянулся дед Ваня.

-- И я разомлел, -- зевнул дед Зяма.

По стволам верб и прибрежным камням зеленел мох, радугой переливалась под солнцем вода на искусственных водопадиках, молодые листики на вербах просвечивали насквозь, как полупрозрачные. Темнела набухшая влагой после ночного дождя земля по берегам. И сочно пахла, распаренная теплом.

— Скворцы неужто? — сказал дед Зяма.

-- Полуслепой, а увидел.

-- Не увидел, по свисту распознал.

Оба повернулись к мостику за островком. Стайка скворцов густо обсыпала прибрежные вербы. Их пересвист заглушал даже шум проносившихся машин. Полуденное солнышко вызолотило небо так, что глазам больно. Оба деда опустили веки и мирно задремали в безветренном затишке на лавочке.

КОНЕЦ