- А последний пусть будет счастливым. Обязательно!
Волька любил, когда они всей семьёй собирались у бабушки и вот так дружно лепили пельмени. Дедушка с Тимуром нарезали кусками мясо и прокручивали его на мясорубке, перекладывая фарш в тарелку, из которой Волька ложечкой укладывал его в лепёшки из замешанного мамой и бабушкой теста. Конечно, проделав свою работу, все присоединялись к Вольке, и вскоре фарш заканчивался. Всегда, однако, оставалось немножко теста, чтобы слепить счастливый пельмень, положив в него жгучий перец. Затем все садились за стол, ели сваренные пельмени и следили друг за другом, стараясь угадать, кому же попадётся счастливый. Взрослые выпивали по паре рюмок горячительного, и за столом начинался оживлённый разговор на самые разные темы. Волька с Тимуром не спешили выйти из-за стола, они прихлёбывали ароматный бабушкин чай из пиал вприкуску с вареньем, которого у бабушки всегда было очень много. Бабушка варила варенье из ягоды, росшей у неё в огороде. Там была и клубника, и малина, крыжовник, жимолость и вишня. Но больше всего Вольке нравилось варенье из ревеня. Он мог бы съесть его целую банку, если бы мама с Тимуром не останавливали его. От варенья на белоснежной скатерти, которой бабушка накрывала стол, оставались тёмные следы. Но бабушка не изменяла своей традиции. Этот стол был одновременно письменным, когда он был накрыт клетчатой клеёнкой, и обеденным, когда его поверхность была покрыта белой накрахмаленной скатертью. За этим столом бабушка обучала Вольку чтению. Она так интересно рассказывала о прочитанных ею книгах, что он сам загорелся желанием побыстрее что-нибудь прочесть. Они вместе писали буквы в тетрадках, которых у бабушки было великое множество, поскольку она любила выписывать понравившиеся ей цитаты, а потом зачитывать их вслух. На обратной стороне тетрадок была напечатана таблица умножения, которую Волька тоже выучил с бабушкиной помощью. Она очень гордилась успехами внука, всегда его нахваливала и хвалилась им перед подругами. Ещё они любили садиться вместе перед большой картой СССР, выбирать наугад любой город и, ведя курвиметром по какой-нибудь дороге, представлять себе поездку, отмеряя пройденное расстояние и рассказывая о городах, мимо которых лежал их путь. Так что, благодаря бабушке, Волька пришёл в первый класс, уже имея достаточно обширный багаж знаний. Учителя ценили его подготовку, в конце каждой четверти писали маме благодарственные письма, а по результатам года он получал похвальные листы.
Обычно застолье затягивалось допоздна, потом откуда-то из загашников извлекался песенник, и все запевали какую-нибудь песню. На ночь закрывали деревянные ставни на окнах, и дом погружался в благословенную темноту, приносившую отдых после тяжёлой рабочей недели. Темнота нежно принимала Вольку в свои объятия и отправляла в полёт над сказочными мирами, так что утро могло застать его лежащим поперёк кровати, либо вообще развернувшимся на сто восемьдесят градусов. Летаешь, значит, растёшь, - говорила бабушка. Судя по её словам, он нигде не вырастал настолько, как у неё. Хотя и правда, забирая его после проведённого у бабушки лета, мама всегда удивлялась, каким он стал высоким. Перед сном он любил взять к себе кошку, которая была очень ласковой, но, вместе с тем, независимой. Она обладала редким достоинством-была настоящим крысоловом. В погребе, где хранились разные соленья, картошка, стояли банки с вареньем, Мурка отлавливала настоящих монстров и гордо приносила свой улов хозяйке, чтобы показать, что не зря ест свой хлеб. Однажды, не заметив кошки, Волька спросил:
- А где Мурка?
Бабушка ничего не ответила, только быстро взяла стоявшее у печки ведро с золой и вышла на улицу. В доме воцарилась неловкая тишина, только было слышно, как тикает стоявший в комнате на телевизоре будильник. По этому будильнику Волька учил время. Сначала он говорил бабушке, на какой цифре находится маленькая стрелка, а на какой большая, бабушка называла время и терпеливо объясняла значение Вольке, пока он сам не научился правильно его определять.
Дом был окружён деревянным забором, огораживавшим внутренний двор и огород. Таким же забором двор был отделён от огорода, выходившего одной своей стороной к реке. Волька любил бегать по деревянным настилам между грядками, натянув на голову раздобытую бабушкой где-то бескозырку. Он воображал себя матросом, вынужденным оставить свой корабль, чтобы защищать родную землю от фашистов. Вооружившись винтовкой, которую изображала старая штакетина, он отбивал атаки штурмовавших реку врагов. Крепостью при этом ему служил забор. А ещё он любил прятаться с маленьким топориком в руках среди цветов, росших у задней стены дома, играя в индейцев. Стена дома местами крошилась и там, где штукатурка осыпалась, проступали ячейки из дранки.
Волька уже долгое время рассматривал облупившуюся местами стену, на которой красовались следы от потушенных об неё окурков и надписи из букв разных размеров и наклонов, но примерно одного и того же нецензурного содержания.
- Да не ссы ты, всё нормально будет, - вывел его из раздумий Мухин голос.
Муха сплюнул на бетонный пол и небрежно швырнул бычок в сторону мусоропровода, прежде затушив его об стену. Дождавшись лифта, провонявшегося табачным дымом и каким-то ядрённым запахом, что обычно бывает возле пивной, они спустились на первый этаж и вышли в темноту, окружавшую освещённый пятачок подъезда. Они шли по улицам, но навстречу им так никто и не попадался. Откуда-то слышался чей-то нарочито громкий пугающий смех, где-то недалеко кто-то выяснял отношения, перемежая свои слова крепкими нецензурными выражениями. Краснеющими светляками, летящими по наклонной дуге по направлению к земле, прорезали темноту брошенные с балконов непотушенные окурки. Нырнув в какую-то подворотню, они смотрели на медленно проезжающий мимо уазик с нарядом милиции. Живот у Вольки заныл, периодически сжимаясь в болезненных спазмах. Заметив неподалёку очертания холма, Волька не выдержал и предложил зайти за окружавшую его опорную стенку. К его удивлению, Муха не стал его подначивать, а, напротив, быстро согласился с озвученной им идеей. В кромешной темноте пришлось двигаться с осторожностью, постоянно подсвечивая себе спичками. За стеной в хаотическом порядке были навалены кучи, дававшие о себе знать характерными запахами. Устроившись поудобнее, Волька стянул штаны. Муха курил и балагурил без остановки. Он вообще был крут. В свои пятнадцать лет он уже имел непогашенную судимость за то, что проник с друзьями в школу через расположенное на первом этаже окно и вынес оттуда какие-то материальные ценности. Бог его знает, как их нашли. У ментов свои секреты. От этой мысли живот у Вольки снова свело.
В канторе, располагавшейся в подвале одного из домов, собралась обычная компания. В большинстве своём это были уважаемые на районе пацаны, к постоянному общению с которыми стремился Волька. В помещении было накурено, сизый дым клубами поднимался к потолку и надолго оставался там, так что светившая неярко лампочка белела размазанным светлым пятном в окружавшем её мареве. Волька откинул в угол бычок ещё дрожащими пальцами и нырнул в темнеющий проём для того, чтобы за углом освободить грозивший разорваться мочевой пузырь. Когда он, закончив своё нехитрое дело, выглянул из-за угла, Муха уже заканчивал свой рассказ. Сидя на положенном сверху трубы старом сиденье, он напоминал актёра на сценических подмостках. На одну руку он нацепил шапку-обманку из дымчатой формовки, изображая кого-то. Вторую, со сбитыми на кулаке костяшками отвёл назад как для удара.
- А всё-таки можно будет выменять шапку на пару коробков хорошей шмали, - подумал Волька. – Хотя, на такую публику, это как слону дробина.
Он открыл входную дверь и устало шагнул за порог, и царившая на улице тьма без промедлений приняла его в свои непроницаемые объятия.